Мы идем по лесу. Синим светом над кромками деревьев наливаются сумерки.
- Дяденька волк, а до бабушки еще далеко?
Тоненькая детская ручка вцепилась в мое запястье. Я приноравливаюсь к коротким шагам.
- Почти пришли, главное - не отставай.
Она сосредоточенно кивает, ускоряет шаг, спотыкается. Устала, это хорошо. Моя задача - вымотать ее как можно сильнее, так, чтобы не замечала ничего вокруг. Притупить бдительность.
- Дяденька волк! А бабушке правда пирожки понравятся?
Еще и пирожки. Знать не знаю, с чем они там у нее - с капустой, яблоками или с мясом. Мясом. Живот начинает ныть от голода. Ничего, уже скоро. Надеюсь, скоро.
Сбоку хрустят ветки. Кто бы это? Людей здесь уже нет, а животных и подавно никогда не было.
Она вздрагивает, услышала, в глазах разгорается огонек паники. Надо срочно отвлечь.
- Красивая у тебя шапочка.
- Спасибо. А у тебя красивая шерстка. Серенькая.
Шерстка, значит. Над краем деревьев показывается луна. Полная. И это тоже плохо.
Мы идем, кружим между деревьев, запутываем следы. Монотонный шаг усыпляет даже меня, я потерял счет времени. Пора или нет?
Поглядываю на нее краем глаза. Молчит, старательно перебирает тоненькими ножками. Слишком худая, слишком бледная. Но пальцы по-прежнему цепко держат меня за руку. Край ее рукава завернулся, видна розовая полоса на коже.
- Дяденька волк, - голос уже еле слышен. - Ну, когда же мы дойдем? Где же бабушка?
И тогда я веду ее вперед. Туда, где среди веток мелькает тусклый огонек. Может и слишком рано, но я так устал и так проголодался.
Огонек все ближе. Она тоже его заметила и торопится изо всех сил. Думает, что наконец-то мы добрались.
А я знаю правду.
Я обманул тебя, девочка. Бабушки нет, никогда не было. И леса нет. На самом деле под нашими ногами асфальт, а над головой - электрический свет фонарей. Вокруг - больничный парк и на мне не серая волчья шкура, а белый халат. Но Юлька этого не видит. Только луна, полная, идеально круглая, холодная, для нас одна на двоих.
Впереди ярко освещенное крыльцо. Наш путь закончен.
Маленькая ручка судорожно вцепляется в мой рукав - не отпустит.
- Дяденька волк...
Юлька боится. Она всегда боится - белых стен, чужих людей, уколов и того, что она никогда не найдет бабушку. Ведь пирожки уже почти остыли, а из-за темных еловых ветвей никак не покажется знакомый домик. Такой же, как на картинке в книжке.
Только эта книжка - грязная, потрепанная - была у Юльки, когда ее нашли в захламленной квартире. Ветер гонял по комнате клочки пыли, в углу блестели пустые шприцы. Наркоманы долго не живут. У Юльки нет родных и это даже к лучшему. Храни Бог от такой родни, пропитой, полумертвой. Ветка гнила много лет и теперь остался лишь один листок, гонимый ветром по миру.
Уже в машине по дороге в детдом стало понятно, что с Юлькой что-то не так.
А сейчас мы каждый вечер гуляем с ней по больничному парку. Идем по лесу, разыскивая несуществующую бабушку. Лекарственная терапия почти не помогает, значит, только так. Врач - от слова "врать". Только так, возможно, она слишком устанет, получится почти спокойно сделать уколы, а потом она заснет и, возможно, не будет вскакивать среди ночи, голыми руками пытаясь раздвинуть решетки за которыми ждет ее бабушка. Только так есть маленькая надежда, что не придется привязывать ее на ночь к кровати.
Возможно. Но не сегодня.
Но я продолжаю говорить, убеждаю, что бабушка только что была здесь и вот-вот вернется, что надо лишь пройти в процедурную и немного подождать. Мне вторит хор медсестер. Они почти не фальшивят, профессионалы. Но Юлька не верит. Она рвется туда, в свой лес и пронзительно кричит, зовет бабушку. Блестит в холодном свете шприц.
Я отворачиваюсь. Смотрю в окно на равнодушный лик луны и мне хочется завыть.