Астраданская Мария Николаевна : другие произведения.

Когда я открою глаза

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История о Боге, Дьяволе - и человеке.

 []

  

Часть 1

  
   - Вспоминай! - велит мне она.
   - Я помню, - отвечаю я.
   Мне переполняют сдерживаемая радость и гордость, потому что это правда. Всю свою жизнь я был худшим: самым нелепым, слабым и некрасивым. Мне пришлось смириться со всем этим, хотя я долго боролся с негодованием на свою судьбу и нет-нет да и обращался к Великой Матери, которая создала всех нас, с вопросом: "Ну почему именно я? В чём я так сильно провинился?" Но она мне ничего не ответила. Верно, она хотела, чтобы я сам нашёл ответы - так же, как и моя собственная мать. Мне это не удалось, как я ни пытался, но зато я нашёл кое-что другое - достоинства в самом себе, которых не видели остальные. Ну, а что ещё остаётся делать? Никто не может прожить, всю жизнь и вправду считая себя самым худшим в мире. Да, внешне я был никчёмен, но я многое умел внутри. Я знал и помнил то, чего не знали и не помнили все другие. Например, тот день, когда я родился.
   Сейчас меня наполнило предчувствие чего-то большого и важного, и мне наконец-то показалось, что я отыскал смысл своей жизни и всех своих тягот. Тот день, когда она обнимет меня и скажет, что я действительно лучше всех, но она этого никогда не говорила, чтобы я не возгордился, в одно мгновение перечеркнёт все прежние годы. Я знаю, что счастье, которое я при этом испытаю, превысит все мои невзгоды в бессчётное количество раз. Но ради такой награды стоит потрудиться, верно?
   И мне кажется, что только что я сделал первый шаг. Свой первый шаг на пути к тому прекрасному, что ожидает меня в конце.
   Но она говорит:
   - Нет, ты ничего не помнишь.
   Я замираю.
   - Правда помню, мама, - осторожно отвечаю я после долгого молчания. - Тот самый первый день, когда я появился на свет. И все последующие дни - в мельчайших подробностях. У меня отличная память! Лучше, чем у кого-либо. Хочешь, я докажу тебе? Я расскажу тебе всё, что помню о своём детстве. Ты удивишься!
   Она молчит, отвернувшись от меня. И тогда я начинаю рассказывать.
  
   - Эй! А ну открывай глаза!
   ...голос моей спасительницы, вырвавшей меня из толпы набросившихся на меня детей и готовых, казалось, растерзать меня в клочья, отнюдь не ласков и не нежен. Он не проливается целебным бальзамом на мои раны, а режет меня ещё сильнее - хорошо ещё, что не в тех местах, где у меня и без того всё болит после чужих побоев. И всё-таки... это первый голос, который я услышал после долгих лет молчания, когда я даже и не подозревал, что с кем-то можно разговаривать. Что кто-то может ко мне обратиться. Что меня вообще кто-то замечает.
   ...и это она меня спасла.
   Поэтому я очень стараюсь выполнить её требование - а для начала, хотя бы понять, что она имеет в виду. К моему стыду, у меня ничего не получается.
   - ...не могу, - приходится признаться мне.
   В ответ раздаётся долгое молчание.
   - Так ты что, не только калека, но ещё и слепой? - наконец, недоверчиво уточняет она. - Как такое может быть? Как ты умудрился выжить?
   Я изо всех сил вслушиваюсь в её слова. Хотя их смысл для меня совершенно непонятен, однако благодаря сильнейшему внутреннему напряжению мне удаётся смутно догадаться, что она подразумевает. "Калека" означает, что я не похож на других, и то, что я почти не умею ходить. "Другие" - это те, кто набросились на меня. "Ходить" - это тот путь, который я проделал из дома до места кровавой расправы надо мной, которая здесь произошла. ...Вернее, чуть было не произошла.
   Её голос звучит с пренебрежением, однако я так горд и доволен собой, что сумел понять смысл её вопросов, что совершенно этого не замечаю.
   - Да, - радостно отвечаю я. - Да, всё именно так.
   Я чувствую на себе её недоумевающий взгляд и начинаю сиять ещё сильнее. Как будто то солнце, которое я так мечтал найти, сейчас оказалось внутри меня, и меня затапливают волны его жара, ласкового и беспощадного одновременно.
   - ...и чему тут радоваться? - спрашивает она.
   Как ей объяснить? Как рассказать о том, что я только что проделал огромный путь, на который у меня уходили нескончаемые часы бесплодных усилий, упорного труда и поражений в борьбе со своим почти бездвижным телом? И пусть снаружи всё оказалось совсем не так, как я себе представлял, пусть меня чуть было не растерзали, однако я... я всё-таки сумел сделать это! И я даже понял её слова, хотя впервые в жизни услышал чей-то голос!
   Вот только на то, чтобы облечь все свои переживания в понятную для кого-то другого речь, моих сил уже не хватает. Кроме того, мне кажется, что всё должно быть совершенно понятно и по моей улыбке. Вот поэтому, вместо того, чтобы говорить, я только радостно улыбаюсь.
   - Ну ты и идиот.
   В её голосе нет злости, одно только безграничное недоумение от того, что подобные мне вообще могут существовать под этим солнцем. Да, солнцем... Потому что, как бы ни было, оно всё-таки есть - я чувствую на лице его жаркие лучи. Они светят безжалостно, но могут быть и самыми ласковыми на свете. Уж кому, как не мне, знать об этом. Может быть, поэтому я и не бросаю свои попытки, несмотря на её резкие слова.
   - Мне... мне было очень трудно сюда добраться.
   Я всё-таки пытаюсь донести до неё суть своих переживаний, своей радости и своей небывалой победы. И как будто бы достигаю успеха: во всяком случае, она внимательно меня слушает и, кажется, делает попытки осмыслить мои слова.
   - Я понимаю, о чём ты говоришь, - наконец, кивает она, и я начинаю ликовать. - Каждому из нас когда-то пришлось одолеть нелёгкий путь. Мне тоже. Но у нас уходило на это... ну не знаю, несколько часов. Но уж никак не долгие и долгие годы, как ты говоришь - на то, чтобы встать с постели, добраться до двери своего дома и выйти наружу.
   С этими словами она разворачивается и собирается уйти.
   Всю мою радость как рукой снимает - я понимаю, что если она сейчас меня покинет, то я так и останусь наедине со своей темнотой, своей болью и своим непониманием всего, что происходит в этом мире. Калека. Так вот, что это означает - когда другие делают что-то гораздо быстрее и лучше, чем ты, даже если ты стараешься изо всех сил.
   - Подожди! - я делаю попытку нащупать хоть что-то в окружающем меня жарком мраке.
   Она... какая она? Я не имею ни малейшего представления об этом, равно как и о том, что из себя представляю я сам. Я знаю только, что это "она".
   Она и правда останавливается.
   Раны мои вновь начинают болеть - на какое-то время охватившего меня ликования, вдохновения и напряжения хватило, чтобы я ничего не чувствовал, но тело, и без того уставшее, а теперь ещё и избитое, начинает брать своё. Знаю, что сейчас упаду. И что? После этого меня всё-таки разорвут на части?
   - Почему? - спрашиваю я, хватаясь за этот вопрос, как за последнюю соломинку надежды. Может, она возьмётся объяснять мне, и наш разговор продолжится. - Почему они на меня набросились? Потому что я... - я вспоминаю слова. - ...калека? И потому что я слепой?
   - Нет, - пожимает плечами она. - Потому что они твои братья и сёстры.
   К моему собственному удивлению, мне вполне понятно значение её слов. Не знаю, почему, но это так. Вот только что-то в моей голове не сходится, и на этот раз это я впадаю в долгое недоумение.
   - Мои братья и сёстры?.. - наконец, переспрашиваю я.
   - Ну да, - охотно кивает она. - Со мной было точно так же. Но я сумела поставить их на место. Теперь они прекрасно знают, кто здесь главный. - Она вскидывает голову и усмехается. - Пусть только попробуют меня обидеть.
   На этот раз это она сияет, как солнце, довольная своей победой - я чувствую это, потому что сам всего несколько мгновений тому назад переживал подобное. Моя радость легко погасла... но мне бы не хотелось, чтобы с ней произошло подобное.
   - Вот как... - бормочу я, действительно взволнованный её словами. - А как этого добиться? Как сделать, чтобы больше тебя никто не обижал?
   - Как-как. Я же уже сказала. - Она вскидывает голову, отбросив назад волосы. То есть, я этого всего не вижу, но откуда-то перед моими незрячими глазами рождаются странные картины. - Стать самой сильной. Подчинить их при помощи своего могущества. Подавить авторитетом.
   - Вот как, - повторяю я, незаметно приблизившись к ней ещё на несколько шагов. "Солнце", сияющее внутри неё, такое яркое и обжигающее, что для меня не составляет большого труда определить, в каком направлении двигаться. - А у меня это может получиться, как ты думаешь?..
   - У тебя? - она с сомнением окидывает меня взглядом. Потом начинает обидно хихикать. - О да. Конечно.
   Вот так я и понимаю, что слова не всегда несут тот смысл, который, казалось бы, в них заложен. Потому что в данном случае её "О да, конечно" означает "Да никогда в жизни!"
   Ну и ладно. Не могу сказать, что мне очень этого хочется... "Подавить авторитетом". Единственное, чего мне хочется сейчас - это чтобы она не уходила и не оставляла меня наедине с темнотой и одиночеством, к которым я, конечно, привык, но...
   - Подожди! - снова зову я её, кое-что вспомнив. Эта мысль действительно повергает меня в большое волнение: - Но почему же мама не защитила... - Мне очень хочется сказать "меня", но я даже не знаю, есть ли у меня мама вообще. И поэтому я заканчиваю - ...тебя? Когда братья и сёстры пытались тебя побить?..
   - Мама? - переспрашивает она в изумлении. - Да ты что. С луны свалился, что ли. Мама первая учит: самое главное, чему ты должна научиться - это отстоять себя. Вмазать обидчику так, чтобы он уполз от тебя, скуля, и впредь обходил за тысячу шагов. Потому что с братьями и сёстрами - это всё так, мышиная возня. Конечно, иногда ты можешь убить сестру, или сестра убивает тебя. Но это ничто по сравнению с тем, что тебя ждёт в реальном мире. Вот поэтому ты должна стать в тысячу раз свирепее своего врага. Нет, в десять тысяч раз. Только так победишь. Впрочем, тебя-то всё это не касается.
   Её голос становится чуть снисходительным.
   - Сказать по правде, я даже не знаю, почему они на тебя набросились, - бормочет она, скорее, обращаясь к самой себе, нежели ко мне. - По ходу, просто не поняли, что ты вообще такое - "он" или "она". Но я-то сразу поняла. Я умнее всех.
   "Солнце" внутри неё становится таким горячим и ослепительным, что меня продолжает обжигать его жаром, хотя вокруг становится ощутимо холоднее, и я откуда-то понимаю, в чём тут дело - просто день подошёл к концу. Солнце уходит, но завтра оно вернётся снова.
   - Пошли! - приказывает она, положив руку мне на плечо. - Будешь вместе со мной, тогда тебя не тронут.
   Я чувствую счастье, однако на этот раз даже оно не может перекрыть ощущений моего тела - уставшего, израненного, измождённого, израсходовавшего в тысячу раз больше сил, чем у него в действительности имелось... нет, в десять тысяч раз.
   - Но... надо спать, - делаю попытку я. - Солнце зашло.
   - Какое спать?! - изумляется она. - Солнце зашло - день только начинается!
  
   ...вот так оно всё и началось. Нет, конечно, это был не первый день моей жизни - потому что до этого, как я ей и рассказал, были долгие годы темноты и абсолютного одиночества... Меня оставили в самой маленькой и неказистой хижине, вдалеке от моих братьев и сестёр - впрочем, последнее было даже милосердным по отношению ко мне, потому что в противном случае я точно не дожил бы до того дня, когда она прохаживалась мимо, и по счастливому совпадению обратила на меня внимание. Что ж, быть непохожим на других - это не всегда несчастье. Скорее всего, на тебя накинется целая толпа желающих разорвать тебя на части, но при этом тебя может заметить кто-то единственный... кто сильнее этой толпы в десять тысяч раз.
   С тех пор моя жизнь сильно изменилась. Мне пришлось привыкнуть ложиться спать на рассвете, а вставать с последними лучами солнца - и хотя я всё равно его не видел, это было для меня нелегко. Здесь нужно сказать, что только лишь смутное воспоминание о солнце смогло вывести меня обратно, заставило преодолеть эти несколько десятков шагов, которые я совершал так долго. Я всегда был незрячим, однако родился с воспоминанием о чём-то прекрасном - тепле солнца, шелесте листвы, волшебных звуках, наполняющих мир вокруг... Вначале я лишь погружался в него, пытаясь убежать от окружавших меня мрака, безмолвия и неподвижности, однако я делал это так часто, что в какой-то момент оно стало терять свою силу. Потому что, каким бы прекрасным воспоминание ни было, оно оставалось застывшим - в нём всегда царили одни и те звуки, одни и те же ощущения, и в мир, в который я попадал, не менялся. В тот раз, когда я впервые почувствовал, что больше не испытываю такого же облегчения, возвращаясь в своё воспоминание, как прежде, я впал в невероятную панику. Даже и сейчас мне страшно вспоминать о тех ужасных ночах - или днях - потому что тогда я их не разбирал, когда мне показалось, что мой единственный источник жизни покидает меня, оставляя наедине с вечной тьмой. Однако вслед за моментом отчаяния что-то словно бы подсказало мне, что там, снаружи, солнце тоже есть. И что, каким бы невероятным это ни казалось, однажды я смогу до него добраться.
   - Но ты же должна понимать! - оправдывался я впоследствии, пытаясь преувеличить свои заслуги в её глазах. Ну и в своих собственных тоже. - Я даже не знал, где дверь! Я не знал, что такое "дверь", и что она вообще существует! Никто не подсказал мне, в каком направлении идти, и не сказал, что "выйти" куда-то в принципе возможно!
   - Ой, ну я не знаю, - фыркала она. - Я, конечно, никогда не была слепой, но, по-моему, всё это такие вещи, которые ты прекрасно знаешь изнутри заранее. Без каких-либо слов и наставлений. Ты знаешь это всегда.
   Поразмыслив, я, как правило, со вздохом соглашался с её правотой. И с тем, что я, увы, действительно жалок.
   Но, как бы ни было, в один прекрасный день, после тысячи дней, наполненных бесплодными попытками отыскать в темноте хоть что-то, я всё-таки выбрался наружу. И я отыскал солнце - которое, впрочем, потерял сразу же после этого.
   Но на этот раз это оказалось не настолько страшно - "солнце" светило внутри моей подруги, когда она рассказывала о своих достижениях и подвигах, о том, как все её боятся и уважают, о том, какой свирепой воительницей она будет, и как однажды возглавит наше племя.
   Так, постепенно, шаг за шагом, я узнавал о том, что за мир царит снаружи той маленькой бедной хижины, в которой моя мать оставила меня в одиночестве, слепого и почти бездвижного. В тот день моей первой и безумной вылазки наружу я настолько перерасходовал силы своего и без того слабого тела, что после этого мне оставалось только лежать в постели - почти столько же времени, сколько и до этого. Но кое-что всё-таки изменилось. Потому что теперь каждый вечер - вернее, каждое утро, потому что моё "утро" было "вечером" для неё - она заглядывала в мою жалкую лачугу, чтобы похвалиться своими достижениями и рассказать мне что-то новое.
   Я почти не мог шевелиться от боли и не желавших заживать ран - хотя она и делала что-то, чтобы вылечить меня, побили меня в тот раз действительно очень сильно - однако тем сильнее стала охватившая меня жажда знаний. Я жадно впитывал каждое её слово и порой успевал понять, что она скажет, ещё до того, как она произносила первый звук. Я хотел узнать о мире всё - как он устроен, какие законы в нём царят, что надлежит делать каждому существу - и что им нравится делать.
   Как оказалось, мир был устроен не очень хорошо... с моей точки зрения.
   С её - всё было совершенно нормально.
   Во главе племени стояла предводительница - самая сильная и самая опытная женщина, которая убила больше всего врагов из других народов. С этими самыми врагами моя подруга пока что не сталкивалась, потому что, хотя она и была старше меня, однако ненамного, и отправляться вместе с другими ей пока что не позволяли. Однако она старательно тренировалась и с упоением ждала этого дня своей первой настоящей битвы - наверное, так же, как я ждал того момента, когда впервые смогу покинуть пределы своей хижины и почувствовать солнце.
   - Абсолютно всё в твоей жизни - всё, чем ты будешь и можешь стать, определяется в момент твоего рождения, - подчёркивала она. - Сколько еды ты будешь получать, в каком доме ты будешь жить, как к тебе будут относиться другие члены племени, насколько красивого мужчину ты сможешь привести к себе в дом. Всё это зависит от статуса твоей матери, и ни от чего иного.
   - Вот как, - отзывался я. - А что же делать... если тебе не повезло?
   - Не повезло так не повезло, - пожимала плечами она. - Значит, жди следующей жизни, в которой родишься кем-то иным. Короче говоря, зачем ты задаёшь мне такие странные вопросы? Мне не интересно думать обо всём об этом. В моей жизни всё хорошо. Мне повезло, и у моей матери высокий статус.
   Однажды я всё же решился задать ей вопрос, который напрашивался очень давно.
   - А... у моей? - пробормотал я. - Должно быть, очень низкий?
   Однако, к моему удивлению, она ответила:
   - Да нет, средний. Не то чтобы очень высокий, но бывает и куда хуже. Твои сёстры кланяются моим всего два раза, это немного. Некоторые обязаны лечь на землю всем телом и не поднимать головы до тех пор, пока мы не пройдём.
   Значит, в моём случае дело было не в моей матери, а во мне. Из того, что она мне рассказала, следовало, что матери часто заняты охотой, и поэтому им некогда присматривать за своими детьми, так что эту функцию часто берут на себя старшие сёстры.
   - На самом деле, не факт, что я тогда так удачно спасла тебя от расправы, - замечала моя подруга. - Потому что если бы твои сёстры не прибили тебя насмерть, то, в конце концов, всё бы между вами устаканилось, и вы бы начали нормально общаться. Так всегда и бывает. К тому же, ты вообще мальчик, у тебя бы не было с ними конкуренции.
   Поверить в подобные слова мне было и сложно, и обидно. Нанесённые ими раны отправили меня обратно в постель на долгие месяцы, они продолжали болеть, и хотя в то время я ещё не знал о том, что такое шрамы, я чувствовал, что следы этих ран останутся вместе со мной даже после того, как они заживут окончательно. Так оно впоследствии и случилось.
   - Как это возможно? - проворчал, не удержавшись, я однажды. - "Нормально общаться" с теми, кто ранил тебя так сильно, просто позабыть об этом? У тебя не начинает всё заново болеть при одной только мысли о том, кто тебя ударил? Тебя ведь твои сёстры тоже однажды побили, ты говорила?
   Она хохотнула.
   - Ну, я-то потрепала их не меньше, - заявила она. - В долгу не осталась, так что чего обижаться. Послушай меня, вот если бы ты от всей души вмазал им в ответ, то сейчас бы у тебя не было этих проблем... Хотя я всё время забываю о том, что ты мальчик. Разговариваю с тобой, как с девчонкой.
   Примерно так и проходили наши ночи.
   По мере того, как мои раны медленно, но всё-таки заживали, моя подруга всё больше загоралась идеей снова вытащить меня наружу. Ей очень хотелось "показать" мне луну - пусть я не мог её увидеть, однако я рассказывал ей о своих ощущениях от солнца, и она полагала, что я сумею почувствовать луну так же.
   - Я терпеть не могу солнце, - морщилась она. - Конечно, это не значит, что я совсем не могу его выдерживать, однако оно такое... шпарит и шпарит безостановочно. Никуда от него не скроешься, и оно светит над тобой, не спрашивая ни о чём. Хочешь ты этого, не хочешь. Другое дело луна. Луну я очень люблю. Она загадочная, безмолвная, ничего тебе не навязывает и раскрывает многие тайны. О том, как... - Её голос внезапно осёкся. - ...под светом солнца и на глазах у всех творились омерзительные преступления, которые позже назвали подвигами. И все согласились с этим.
   Что-то в её голосе заставило меня отложить в сторону возмущённые возражения, которые уже вертелись у меня на языке в ответ на её резкие слова о солнце.
   Впервые я не знал, что сказать в ответ - не потому, что не понял смысла её слов, а как раз наоборот, потому, что понял их.
   - Хорошо, - наконец, проговорил я некоторое время спустя. - Мы обязательно сходим с тобой полюбоваться на луну.
   Хотя я с самого начала понимал, что не смогу испытать к луне таких же чувств, как к солнцу. Это было что-то такое, что заложено в меня изнутри с самого начала. Что-то, что ты знаешь без всяких слов. Как она и сказала.
  
   В тот день спалось мне плохо. И я видел очень странный сон. Впервые мой сон был не темнотой, наполненной разнообразными звуками и ощущениями - впервые я видел настоящие картины, тогда для меня совершенно непостижимые. Однако впоследствии, долгое время спустя, когда я узнал о мире много нового, а догадался об ещё большем, те образы стали для меня более понятны.
   И теперь я могу описать их.
   Я видел башню, окна её были очень красивы - они состояли из цветных осколков, складывавшихся в загадочные узоры. Когда заходившее солнце светило в них, то вся комната поочередно окрашивалась в разные цвета. В этой комнате был кто-то, выглядевший для меня совершенно непостижимо - я и по сей день не могу отыскать слов, которые бы описали его внешность. Но, во всяком случае, выглядел он совершенно отлично от нас, хотя в чём-то и можно было найти определённое сходство.
   Например, в глазах. Глаза были почти такими же, и я видел в них печаль. Когда последние лучи заходящего солнца покинули башню, над ней распростёрлось звёздное небо и взошёл серебряный диск луны. Однако луна смотрела на башню холодно, и бледный свет её лучей не заставлял цветные осколки в стёклах сиять, создавая множество причудливых картин, от которых обитателю башни становилось веселее на душе.
   Сейчас, когда солнце ушло, он сидел в самом центре в темноте, опустив голову на руки и предаваясь своей скорби. Окно было распахнуто, однако он видел снаружи лишь непроглядный мрак.
   Позже я узнал, что это был Бог.
  
   - Не надо его так называть, - говорит моя мать.
   В голосе её звучат сдерживаемые презрение и отвращение.
   Я пугаюсь. Увлекшись своими воспоминаниями и возможностью произвести на неё впечатление, я совсем забылся, и из головы у меня вылетело, что в нашем племени иная вера. А чужеземные Боги совсем не в чести.
   - Я... я всего лишь использую то слово, которое у нас употребляется, - оправдываюсь я. - Я не имею в виду, что в нём есть что-то особенное... то есть... что он сильный... вернее... что он хороший...
   Я окончательно сбиваюсь и замолкаю.
   Моё неумение и нежелание солгать даже в малейшей малости когда-нибудь обернётся для меня серьёзными неприятностями - так любит стращать меня моя лучшая подруга.
   - Но я не могу иначе! - обычно кричу в запале жаркого спора с ней я. - Да, я знаю, что ты не любишь солнце, но оно именно такое! Абсолютная честность - оно или светит, или нет! Другого не дано!
   - А кто тебе сказал, что та "правда", которую, как ты говоришь, воплощает собой солнце - это и есть всамделишная правда, правильная для всех? - холодно прищуривается она.
   Как бы ни было, сейчас мне и правда стоило бы помолчать. Но я не могу. Потому что... как я могу сказать, что он - тот Бог, которого я видел - не особенный, когда он очень отличается от нас? Как я могу сказать, что он не сильный, если он действительно сильнее? Единственное, чего я о нём действительно не знаю - так это хороший ли он. Но что означает - быть "хорошим"? В нашем племени верят, что Великая Мать, которая создала нас всех, покровительствует нам потому, что в нас течёт её кровь, а, значит, мы хороши от рождения. Просто потому, что родились похожими на неё. В чужеземных племенах считают, что Богов много, они разные и вознаграждают за правильные поступки. То есть, ты хороший, если поступил правильно.
   - Ты ничего не понимаешь. Совершенно ничего, - ледяным голосом говорит моя мать. В её голосе сквозит... нет, не разочарование, а нечто даже похуже - я выгляжу в её глазах настолько безнадёжным, что даже и пытаться объяснить мне что-то бесполезно.
   Но почему, мама?! Почему? Ведь я же старюсь... я много размышляю. Я пытаюсь увидеть мир глазами многих существ, которые мыслят по-разному, я не держусь упрямо за что-то единственное, хотя бы даже иногда в споре и выглядел непрошибаемым, как... как дерево. Но в действительности это не так.
   - Ведь ты же не запрещала мне... видеть сны. - Это звучит так нелепо, что я сразу же понимаю глупость своих слов и сам. Есть такие вещи, которые не может запретить даже самый могущественный Бог на свете. Поэтому я поспешно поправляюсь: - ...не запрещала мне узнавать о верованиях других народов! Это только они воюют друг с другом, требуя, что все остальные смотрели на Богов точно так же, как они сами!
  
   Это было правдой. В нашем племени презирали чужие племена, а также их преклонение перед Богами, однако никогда не отрицали существование этих самых Богов и не запрещали что-либо о них узнавать. Это не было ни тайной, ни табу. Вот только никто не испытывал к ним ни малейшего интереса. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что за долгие, долгие годы я был первым и единственным, кого эта тема настолько взволновала. Но могло ли быть иначе? Я был слепым... Этот увиденный мною сон был первым, что облекло мой прежде совершенно тёмный мир в цвета, краски и образы.
   В то утро - вернее, в тот вечер, когда я проснулся с воспоминанием о нём, я был так взбудоражен, что не мог ни есть, ни пить. Я даже пытался вставать с постели и ходить по комнате, потому что иначе просто не выдержал бы переполнявшего меня волнения. Как оказалось впоследствии, это отложило нашу с подругой прогулку под луной на новый неопределённый срок, потому что весь мой прогресс в выздоровлении тут же был потерян. Но в те времена я ещё совершенно не умел себя сдерживать. Лишь всё то, что обрушилось на меня после того, как я впервые покинул свой дом по-настоящему, приучило меня ждать, терпеть и держать свои чувства в себе.
   А тогда я мечтал только о том, чтобы поскорее пришла моя подруга. Я жаждал поделиться с ней случившимся со мной чудом! Но, как назло, именно в эти ночи она была занята подготовкой к своей первой битве, так что к тому времени, когда она всё-таки решила ко мне заглянуть, я был уже совершенно измождён ночами бесплодных ожиданий.
   Вдобавок ко всему, мой сбивчивый рассказ - когда мне всё-таки кое-как удалось донести до неё суть увиденного - не произвёл на неё ни малейшего впечатления.
   - Пфэ, - фыркнула она. - Да я скажу тебе, кого ты увидел в своём сне. Это же был Бог. Другие народы поклоняются Богам, кто-то больше, кто-то меньше. Некоторые считают их милостивыми, другие - карающими. Кто-то даже пытался взбунтоваться и пойти против Богов - правда, ничем хорошим это ни для одного из них не заканчивалось, ха-ха. Но объединяет их одно: все они уверены, что Боги - высшее из высшего. Что нет никого, могущественнее их. Однако мы знаем, что всё на свете создала Великая Мать. В том числе другие племена и этих Богов, перед которыми они раболепствуют. Так что хотя я, наверное, не смогу убить Бога, даже если стану самой сильной в мире, я знаю, что в действительности в нём нет ничего особенного. И не так уж и сильно он от меня отличается.
   Я молчал, переваривая услышанное. Всё же я никак не желал смириться с тем, что мой сон не представлял из себя ничего особенного, хотя, судя по её словам, увиденный "Бог" не имел никакого отношения ни ко мне, ни к моему народу. Несмотря на то, что я провёл с мыслями о нём всего несколько дней, эти дни были настолько насыщены глубокими переживаниями, что теперь мне было жаль с ним расставаться.
   Однако я подумал, что, раз уж так, то мне следует вместо этого предаваться размышлениям о Великой Матери, которая меня создала, и которая покровительствовала моему народу.
   - А Великая Мать? - робко спросил я. - Я смогу когда-нибудь её увидеть вот так, во сне? Как... она выглядит? Ты когда-нибудь её видела? Она похожа на... Бога из моего сна? Как ты думаешь?
   - Разумеется, нет! - фыркнула моя подруга. - Она никак не выглядит! Она есть - всё сущее, дурак. Почему тебе обязательно нужно, чтобы что-то как-то выглядело? Какое это вообще имеет значение?
   Но это имело значение. Для того, кто провёл всю жизнь, окружённый мраком и голосами, и лишь от других знал о том, что мир вокруг имеет какие-то иные формы, то, как что-то выглядит по-настоящему, было важнее всего на свете!
   Но в разговорах и спорах со мной моя подруга частенько забывала о том, кто я - о том, что я незрячий, о том, что я не девчонка, а мальчик. Она сама говорила мне об этом.
   Так прошло ещё много дней, и однажды я почувствовал, что моих сил вновь хватает, чтобы дойти до двери. И даже на большее - хотя, отрезвлённый прошлым опытом, я уже чуть-чуть думал о том, чтобы не расходовать то немногое, что у меня было, сверх меры.
   Как-то раз моя подруга пришла ко мне в чрезвычайном воодушевлении - наверное, в таком же, или даже большем, в каком был я, увидев свой первый в жизни наполненный цветами сон. С самого же первого мгновения я почувствовал, что что-то в ней неуловимо изменилось. Она была окружена новыми запахами... и не сказать, что они были для меня приятными. Но сама она была в невероятном восторге.
   Как оказалось, в предыдущую ночь произошло то, чего она так ждала всё это время и к чему, не жалея сил, готовилась - её первая настоящая битва.
   - Я убила не одного! А троих! В первый раз - сразу троих! Мне никто ничего не сказал, однако я видела изумление в их глазах! И я совершенно не боялась! Переживала, что нет-нет да и струшу в какой-то момент, но этого не произошло! Я была как бушующее пламя, как настоящий ураган, сметающий всё со своего пути!
   "Солнце" внутри неё сияло в тот час так ярко, что мне казалось, я расплавлюсь. Однако впервые этот обжигающий жар не был мне приятен. Пока она рассказывала мне всё новые и новые подробности битвы, сияя от восторга, я торопливо искал в себе причины, почему я не мог заставить себя порадоваться вместе с ней. Почему меня наполняли только странная обида и горечь. И, наконец, я их нашёл.
   - Я думал, что ты дождёшься меня! Дождёшься, пока я окончательно оправлюсь от ран! - не удержался и выпалил я, перебив поток её красноречивых описаний. - И это почти произошло! Все последние ночи я ждал тебя, чтобы сообщить об этом! Но ты не пришла и вместо этого отправилась на битву без меня!
   В первое мгновение она так остолбенела, услышав мои слова, что даже не рассердилась, хотя я погасил сияние её "солнца" одним невидимым ударом руки. А я прекрасно знал, как неприятно и больно это бывает.
   Однако радоваться её спокойствию мне пришлось недолго.
   - Что-о-о-о?! - вскипела она уже через несколько мгновений. - Да ты вообще соображаешь, что говоришь?! Я должна была дождаться тебя, чтобы отправиться на свою первую битву?! Я?! Тебя??? Я уж не говорю о том, что никто никого в принципе не может дожидаться - день первой битвы установлен заранее, он просчитан по свету звёзд и утверждён советом племени! Перед тем, как он наступает, проходят сотни церемоний! И всё это нужно было отодвинуть только из-за твоего желания?! Да ты спятил! Но главное даже не это! Главное - это то, кто ты такой! Ну-ка вспоминай, кто ты такой! Вспоминай, я тебе говорю!
   Я мысленно застонал, чувствуя себя так, как будто на меня обрушивались грады ударов. Почти так же, как в тот день, когда мои братья и сёстры пытались меня убить... Только на этот раз в чём-то это было даже ещё больнее.
   - Я знаю, - пробормотал я, раскаиваясь. - Я калека и слепой, я непригоден для битвы...
   - Да нет! - рассвирепела моя подруга ещё больше. - Не в этом дело! А в том, что ты мужчина! Какая битва?! Мужчины не участвуют в битвах, что за бред!
   - Вот как? - Кажется, она уже что-то об этом говорила, но я, верное, прослушал, больше увлечённый её рассказами о церемониях, чужих народах и их Богах. - А что можно делать мужчине? Что я смогу делать... когда поправлюсь и смогу выходить из дома?
   Она надолго замолчала и, по-видимому, задумалась. Когда она подала голос снова, гнев её, казалось, несколько поутих.
   - Ну... сидеть дома и ожидать, пока женщине захочется его увидеть, - наконец, проворчала она. - Не знаю там... болтать с другими мужчинами. Придумывать, что бы такого увлекательного рассказать своей женщине, чтобы продолжать быть ей интересным.
   В общем-то, именно этим я и занимался, за исключением разговоров с другими мужчинами, которых я не знал. Значит, я был хорошим мужчиной. Подумав об этом, я испытал воодушевление.
   - Ладно, - вздохнул я и улыбнулся. - Тогда... ты поможешь мне выйти из дома? Погуляешь со мной?
   Предыдущая битва была прошлой ночью, и она успела после неё отдохнуть и восстановить силы, так что я мог рассчитывать на то, что теперь её время будет посвящено мне.
   Конечно, я всё ещё был немного обижен на то, что такое важное событие в её жизни произошло без меня, однако, раз так требовалось...
   - Ладно, - буркнула моя подруга. - Так уж и быть.
   Она подошла ко мне, и я за неё уцепился. Кожа её, однако, была в чём-то липком, и, удивившись, я спросил её об этом.
   - Это - кровь убитых мной врагов! - с гордостью ответила она. - Не буду мыться так долго, как только смогу! Хочу всегда помнить об этом!
   Я замер, снова испытав то же самое странное неприятное ощущение, что и в начале нашего разговора. Должно быть, дело было в том, что для меня кровь ассоциировалась с другим... Я помнил, что после тех побоев моё тело тоже было в крови, и всё то время, пока она не засохла и не отвалилась вместе с корками от моих ран, я испытывал чудовищные боли и страдания. Неужели если кровь на твоём теле - чужая, а не твоя собственная, ощущения могут быть иными?
   Тем не менее, на этот раз я поостерёгся задавать слишком много вопросов и, преодолев неприязненные ощущения, позволил ей до меня дотронуться и помочь мне выйти из хижины.
   Снаружи всё ещё светило солнце. Был поздний вечер - а для моей подруги самое раннее утро, и она проснулась так рано только потому, что была слишком воодушевлена, и ей не терпелось рассказать мне о битве. Что ж, это было мне понятно.
   Привычная темнота впереди как будто бы стала раздвигаться... Потянуло лёгким ветерком, запахом нагревшейся за день травы, жаром камней. Я услышал шорох листвы и раздававшиеся вдалеке голоса проснувшихся членов племени. Солнечные лучи коснулись моего лица.
   Я остановился на пороге хижины, опьянённый воздухом и солнцем. На мгновение мне стало так хорошо, что всё как будто кануло куда-то - и эта кровь, на моём и её теле, и эти боли и страдания, которые я испытывал долгие месяцы, темнота и затхлость моей хижины, без сомнения, самой худшей во всём селении, несмотря на то, что моя мать, по словам подруги, была не самого низкого статуса. Всё получило оправдание - единственного прикосновения солнечных лучей оказалось для этого достаточно.
   Вот тогда-то я и понял в первый раз, что все страдания, рано или поздно, оправдываются. Не то чтобы потом я об этом позабыл. Но... всякий раз после "награды" ко мне приходило что-то новое, другие трудности и тяготы, менявшие мой мир и заставлявшие меня полностью погрузиться в водоворот новых ощущений.
   Моя подруга замерла неподалёку от меня и тоже вдохнула воздух, пропитанный сиянием солнечных лучей и шелестом листвы.
   - Эй, ты готов? - спросила она, устав ждать, и толкнула меня в бок. - Сейчас познакомишься со своей матерью.
   Я застыл.
   Конечно, я ждал этого и думал об этом... наверное. Но прямо сейчас? Моя мать тоже была здесь? Видела меня?!
   Я вновь почувствовал слабость в ногах. Но отступать и прятаться было поздно... я чувствовал чьё-то приближение. Кто-то встал напротив меня и обвёл меня долгим, оценивающим взглядом. Я весь дрожал - казалось, сейчас последние, совсем не жаркие солнечные лучи испепелят меня, и я полечу по воздуху крохотными крупицами пепла.
   Наконец, эти последние лучи скрылись где-то за горизонтом и верхушками деревьев, которых я не видел. Потянуло прохладой.
   Раздался голос.
   - Какой же он... жалкий. Кто бы мог подумать.
   В этом голосе отнюдь не было ни презрения, ни отвращения, ни разочарования. Он был совершенно спокойным, немного задумчивым. Удивленным.
   И это был совершенно чужой для меня голос. Я ничего не почувствовал, услышав его - ни боли, ни радости, ни испуга. Как такое могло быть? Может быть, это была не моя мать, а кто-то другой, подошедший, чтобы посмотреть на меня?
   Но моя подруга спросила:
   - Скажи, Холодный Ветер, как назовёшь его? А то мне надоело звать его только "ты" да "он", это уже неинтересно!
   Холодный Ветер? Женщина, стоявшая напротив меня, задумалась.
   - Ну... Я даже не знаю. Ты общалась с ним больше моего, какие у него есть особенности? Что он делает чаще всего?
   Моя подруга рассмеялась.
   - Лежит в постели, что ещё он может делать? Всё время. Всегда.
   - Значит, ничего не делает, - подвела итог моя мать. - В таком случае он Бездельник. Так его и зовут.
   Я ошарашенно молчал.
   - Лиловое Облако, - позвала, тем временем, моя мать кого-то. - Иди сюда, поздоровайся со своим братом Бездельником.
   К нам подошёл кто-то ещё. Он рассматривал меня так же долго, и всё это время мне казалось, что я стою под проливным дождём - хотя в то время я даже не знал, что такое дождь. Раздавшийся, в конце концов, голос был ленивым и вальяжным.
   - Но ведь это же он должен мне кланяться, правда, мама? - уточнил он. - Если что, то ко мне сегодня придёт Стремительный Удар! Она пообещала!
   Его последних слов я не понял, однако женщина напротив меня, казалось, вновь задумалась. В такие моменты, как сейчас - и как тогда, когда на меня набросилась толпа моих братьев и сестёр - что-то внутри меня менялось, и, несмотря на боль, а, может быть, благодаря ей, а начинал чувствовать всё происходящее вокруг меня настолько хорошо, что мне не требовались никакие глаза, чтобы понимать, что делают находящиеся рядом со мной существа. Вот и сейчас. Я, казалось, всей кожей ощущал выжидающий, загадочный взгляд, который моя мать устремила на кого-то.
   Однако сразу после этого она ответила, и в её голосе не было ни малейшего сомнения:
   - Разумеется, это он должен тебе кланяться. Покажите мне здесь хоть кого-то, кому он кланяться не должен.
   С этими словами она хмыкнула и ушла, больше не бросив на меня ни единого взгляда.
   А я остался. Прежде моя подруга уже неоднократно говорила мне о том, что я должен буду кланяться более высокостоящим членам племени, так что я был к этому готов. И всё же... что-то внутри меня взбунтовалось, когда я поступил так, как она меня учила - опустился на колени и медленно наклонил голову к земле. Мой брат, впрочем, воспринял это как должное и не обратил на меня особого внимания.
   - А почему он так странно выглядит? - полюбопытствовал он. - Он родился с какой-то болезнью, да? Поэтому он и жил всё время в этом месте?
   - Я-то откуда знаю! - голос моей подруги, раздавшийся рядом со мной, вернул меня в чувство. Мне показалось, что мой привычный мир, неожиданно рухнувший куда-то в темноту, ещё более непроглядную, чем та, что окружала меня всегда, возвращается. Словно я снова смог сделать глоток воздуха. - Я в дела чужой семьи не лезу! До тех пор, пока я не стала предводительницей племени, это меня не касается!
   Голос её звучал раздражённо и даже зло.
   - И вообще, Лиловое Облако, что-то я не заметила, чтобы ты сам поклонился мне, как подобает! - продолжила она. - А ну давай! Пять раз! И только попробуй схалтурить и не коснуться земли по-настоящему!
   Лиловое Облако неподалёку от меня вздохнул и принялся покорно исполнять предписанное. Я почувствовал себя лучше, и в какой-то момент даже испытал сострадание к моему брату, которому пришлось вставать на колени, а потом подниматься целых пять раз.
   Потом он ушёл, и мы с моей подругой вновь остались одни. Я вспомнил, что у меня в голове был целый ворох вопросов к ней... не знал даже, с чего начать.
   - Почему ты назвала... - я попытался было сказать "мою мать", но у меня не вышло. - Почему ты назвала её "Холодный Ветер"? - наконец, вспомнил я то, что поразило меня самым первым.
   - Потому что это её имя, что же ещё, - хмыкнула подруга.
   - Имя?
   - Да. Самое важное, что у тебя есть. И самый дорогой подарок от твоей матери, который она делает, когда понимает, что ты из себя представляешь на самом деле. Вот и у тебя оно теперь тоже есть. Бездельник.
   В голосе её появились какие-то странные нотки. Казалось, она тоже была в не слишком большом восторге от того, что всё обернулось именно так, и не до конца могла в это поверить.
   Снова услышав это слово, я ощутил себя так, как будто меня проткнули чем-то острым - и куда-то очень глубоко. В те времена я ещё ничего толком не знал насчёт имён и их значения, однако мне было так больно и так горько, как, наверное, никогда прежде - и, пожалуй, никогда впредь.
   Эта боль заставила меня накинуться на подругу.
   - Почему же ты не могла сказать ей что-нибудь другое?! - обиженно воскликнул я. - Не то, что я лежу в постели целыми днями?!
   - А разве я сказала неправду? - фыркнула она. - Это на самом деле не так?
   - Да, но...
   - Вот и молчи! - разъярённо рявкнула она. - Вспомни, что сам мне говорил, любитель правды! Солнце или светит, или нет! Другого не дано!
   С этими словами она метнулась прочь - с таким видом, как будто это она была смертельно оскорблена. А вовсе не я.
   А я? Что мне оставалось делать? Либо возвратиться обратно в свою комнату и свою темноту, либо смириться с болью, унижением и "Бездельником", чтобы продолжать следовать за ней. Я выбрал второе.
   - Подожди! - я с трудом сумел отыскать и догнать её. - А у тебя? У тебя же тоже должно быть имя, если всё так, как ты говоришь?
   Она остановилась, и я почувствовал, что её ярость начинает утихать. Словно сквозь тёмную тучу, закрывшую собой всё небо, вдруг проглядывает солнце... сначала несмело, однако потом всё ярче и ярче окрашивая чёрные края в сияющий золотой цвет.
   - Разумеется, есть! - со сдерживаемым удовольствием ответила она.
   Я задержал дыхание.
   - И... какое же?
   Солнце полыхнуло... и ослепило меня тысячью лучей, засверкавших одновременно.
   - Непокорная!
   Я тоже остановился, чувствуя на своём лице глупую улыбку. Что ж. Это имя действительно очень ей подходило. Должно быть, мать любила её и хорошо понимала её суть.
   Какое-то время мы молча шли бок о бок, позабыв о прежних разногласиях. Ночь овевала нас прохладным ветром, доносила множество разных голосов. В этот момент мне вспомнился второй из вопросов, который мне хотелось задать.
   - Ты же говорила, что кланяются тому, кто обладает более высоким статусом, а статус зависит от того, какое место в племени занимает твоя мать? А как это определяется между членами одной семьи? Если при рождении у них один и тот же статус, то, получается, его всё же можно как-то повысить?
   - Можно, - кивнула моя подруга. - Естественно, его можно повысить, участвуя в сражениях, совершая подвиги, побеждая как можно больше врагов, участвуя в делах племени, внимая голосу Великой Матери, рассчитывая, согласно звёздам, лучшее время для проведения обрядов... да много ещё как. Способов полно. То есть, всё это, разумеется, только для женщин.
   - А для мужчин? Как я могу повысить свой статус? Что для этого требуется? - мысль о том, что я могу как-то улучшить своё положение, привела меня в волнение.
   - Что для этого требуется? - Она передёрнула плечами. - Да, в общем-то, немногое. Быть красивым.
   Это было новое для меня слово, и прежде я его никогда не слышал.
   - А... как это? Быть красивым?
   Как и всегда, когда я узнавал о мире что-то новое, меня охватила неуёмная жажда всё понять и разобраться во всех деталях. Поэтому я никак не мог позволить какому-то слову остаться для меня пустым. Мне непременно требовалось наполнить его... звуками и ощущениями, цветами, впечатлениями - в общем, отделить его от массы звучащих вокруг голосов, сделать его осязаемым. Так... чтобы я как будто бы мог к нему прикоснуться, произнося его - мысленно или вслух.
   - Как я объясню незрячему что значит быть красивым? - проворчала моя подруга. - Это значит - нравиться всем женщинам. Ну и мужчинам тоже, но только они об этом никогда не скажут. Разве что если будут пытаться подлизаться тебе в друзья.
   Это объяснение дало мне мало, однако как добиться от неё другого, я не знал.
   Тогда я решил пойти другим путём.
   - А я... я красивый?
   Ответом мне было долгое молчание.
   - Ты уверен, что нужно действительно всегда говорить правду? - наконец, хмуро спросила она.
   В этот момент я понял, что она права. Что иногда правду действительно лучше скрыть. Вот только не всегда это может получиться - даже если ты пытаешься это сделать.
   Мы снова медленно пошли вперёд. Я продвигался маленькими шажками по неизведанной, не изученной мною земле и чувствовал на своём лице вкус и цвет луны - холодный и горький, словно пепел догоревшего солнца.
  
   - Это не её настоящее имя, ты ведь знаешь? - спрашивает моя мать.
   Голос у неё совершенно ровный, и понять, какой именно подтекст она вкладывает в эти слова, невозможно.
   Я вздрагиваю. Какое-то время колеблюсь, однако потом прихожу к выводу, что скрывать от неё хоть что-либо бесполезно - она всё равно всё знает. Не знаю, так ли это в отношении других членов племени, но уж я-то, со всеми моими мыслями и чувствами, уж точно для неё как прозрачный. Так что тайну моей подруги я невольно выдал ещё до этого - уже когда просто явился сюда на порог. Если это, конечно, было тайной.
   - Ну да, знаю, - признаюсь я. - Она сама сказала мне позже... Что это, "говорящее" имя, которое предают огласке - в действительности лишь прозвище. Есть и другое имя, "тайное". Оно гораздо важнее и значительнее, и смысл его понять далеко не так просто. Его не раскрывают никому, но даже если это по какой-то случайности произойдёт, то никто не сможет понять, что за ним стоит. Потому что ключом к истинному значению тайного имени владеет лишь тот, кто им нарекал. То есть, мать.
  
   - Сана, - сказала она. - Это моё тайное имя.
   Я опешил. Только что она несколько часов внушала мне, как значительно это "тайное" имя, как его следует оберегать от любых ушей и не произносить лишний раз даже мысленно - не то что вслух. Травила байки, рассказывая о тех идиотах, которые забыли это правило и заплатили ужасающую цену за свою болтливость и неосторожность. И вот теперь, когда я преисполнился ощущения величия от этой несказуемой тайны, она взяла и вот так, невзначай, как будто говорила о самых будничных вещах, сказала своё имя мне!
   - Но... почему? - потрясённо спросил я, когда ко мне возвратился дар речи. - Почему ты сказала мне это сейчас?..
   Я был абсолютно уверен, что это та тайна, которую она унесёт с собой в могилу, и даже и помыслить не мог о том, чтобы спросить её об этом хоть когда-либо! После всего, что она мне поведала!
   Однако, видимо, что-то в моём вопросе было не так. Или я что-то не так понял. Потому что ещё прежде, чем она что-то произнесла, я почувствовал, как мою комнату начинают заволакивать багровые тучи её гнева.
   - А потому что меня все эти правила не касаются! - рявкнула она. - Я ничего не боюсь! Я смелее всех в этом племени! Идиот!
   Я испуганно отполз на пару шагов назад. Что ж, это было мне понятно, вот только почему она так сильно рассердилась?.. Неужели она думала, что я когда-либо считал её трусливой?
   - Конечно... Сана. - Я не был уверен, что поступаю верно, и мне было непросто преодолеть этот барьер - что-то внутри меня, с первых слов проникшееся её рассказом, не решалось сделать это. Произнести чужое имя вслух, даже если она сама сказала, что ничего не боится. Однако ей это, похоже, понравилось... Во всяком случае, я почувствовал, что багровые тучи начинают светлеть и рассеиваться, и мне даже почудилось, что она закрыла от удовольствия глаза. Впрочем, вполне возможно, что последнее я лишь придумал. Как бы ни было, но я чувствовал, что всё ещё не расплатился до конца за свою не вполне понятную мне самому ошибку, и тогда я применил самый безотказный метод: - Может... расскажешь мне про свою последнюю битву?
   Она любила делать это больше всего на свете. А вот я - сам не знаю, почему - совсем не любил про это слушать. Может быть, мне было каждый раз настолько невыносимо обидно оттого, что я не мог её сопровождать. Хотя что бы я стал делать на поле боя, я не знал и сам. Бросаться на врага и, расправившись с ним, с удовольствием купаться в его крови?..
   Я не мог себе этого представить, хотя она утверждала, что это самое большое удовольствие, которое только бывает.
   Хотя нет, в глубине души, я, конечно, уже знал, что именно хочу сделать, и тогда. Но прошло ещё долгое время перед тем, как я по-настоящему осознал своё странное желание.
   Все эти долгие месяцы я понемногу исследовал окружавший меня мир. И это было тяжёлое время. Раны мои затянулись, но я так и остался слабым, уж не говоря о том, что слепым - меня хватало лишь на недолгий путь, да и то в сопровождении Саны, а потом я чувствовал ужасающую усталость и мог лишь добраться до своей постели и, рухнув в неё, проспать сутки. Тем самым более чем оправдывая данное мне прозвище.
   Впрочем, даже не это было самым трудным. Пользуясь высоким положением Саны в племени, я не знал никаких преград - однако всё это было так лишь до тех пор, пока она выходила на прогулку вместе со мной, что происходило далеко не всегда. Более того, с течением времени это случалось всё реже и реже: в одни ночи она тренировалась до последнего пота, мечтая превзойти всех на поле боя, а в другие - участвовала в битвах или отдыхала от них. Всё остальное время я был предоставлен себе и мог выбирать: либо сидеть в темноте и одиночестве, либо выбираться из дома и бродить по деревне в такой же темноте и ещё большем одиночестве. Потому что по-настоящему одиноким ты чувствуешь себя не тогда, когда ты один, а когда ты находишься рядом с другими, кто не одинок и счастлив. И кому нет до тебя никакого дела.
   Больше никто не набрасывался на меня с кулаками, как в тот самый первый день, когда я решился выйти наружу. Быть может, это Сана запугала их, а, быть может, мои братья и сёстры просто выросли и переключились каждый на своё. Сёстры - на подготовки к настоящим битвам, братья - на то, что положено делать хорошему мужчине. То есть, на ожидание встреч с женщинами и попытки им понравиться.
   Иногда я слышал обрывки их разговоров. Иногда - даже жадно в них вслушивался, испытывая странную горечь и тоску. Мне хотелось подойти поближе, расспросить их подробнее, что-то странное начинало волноваться внутри меня... Но в эти моменты в моей голове звучало тяжёлое слово: "Никогда". Оно обрушивалось на меня, словно огромный камень, и я глубоко вздыхал, пригибая голову к земле под тяжестью своей ноши. Этого "никогда", которое перечеркнуло мою жизнь в самом юном возрасте, отделив меня от всех остальных мужчин племени, которые с насмешкой и иногда лёгкой жалостью глядели на меня со своего счастливого берега.
   Мне не требовались глаза, чтобы понимать, как на меня смотрели женщины. Вернее, как они на меня не смотрели, когда я становился перед ними на колени и судорожно кланялся, вспоминая, как Сана учила меня отличать статус по исходившим от них ароматам, и судорожно боясь ошибиться. Даже на пустое место и то, должно быть, глядели с большим интересом.
   Из обрывков разговоров, которые от меня, в общем-то, никто не скрывал, я знал, что выгляжу странно. Что я уродлив. Увы, значение этого слова не осталось для меня тайной - те чувства, которые окружающие существа испытывали, произнося его, оказались для меня лучшим рассказчиком. Спросить у Саны, в чём именно заключается моё уродство, я не решался. Боялся. Однако вместе с постижением смысла этого слова и всей заключённой в нём горечи мне отчаянно захотелось стать красивым. Пусть даже я по-прежнему не знал, что это в действительности означает. Могло ли что-то сделать меня красивым?
   Это был единственный вопрос, который я так никогда и не задал Сане. Который оставался моей личной тайной, наполнявшей меня жгучим стыдом - почему я так стыдился именно этого, я не знал. Но для меня легче было двести раз склонить голову, стоя на коленях в грязи и пыли, чем признаться, что я мечтаю вернуть себе красоту, которой у меня никогда не существовало.
  
   ...с тех пор прошло немало времени. Но сейчас я впервые рассказываю об этом вслух - и это по-прежнему для меня нелегко. Я даже не ожидал, что сделаю это признание. Но вот, оно вырывается из моей груди... И я застываю в ожидании вердикта матери.
   Как я уже говорил, для неё нет во мне ничего тайного.
   И уж конечно, она лучше, чем кто-либо, знала об этих моих мыслях.
   Однако знать, что кто-то знает, и произнести свою тайну вслух - это разные вещи.
   А, может быть, я просто надеюсь, что сейчас произойдёт чудо - и она скажет, что такое волшебное средство существует. Взмахнёт рукой - и я стану прекрасен.
   Она молчит, повернувшись ко мне спиной. А голос её, как всегда, ничего не выражает.
   - Нет, - говорит она. И это слово вновь обрушивается на меня всей своей чудовищной тяжестью: - Никогда.
  
   Я был слаб - мне не хватало физических сил ни на что большее, нежели несколько шагов по тропинке влево, вправо или вперёд от моего дома. Однако этих шагов мне было достаточно для того, чтобы понять, что все остальные точно так же ограничены в своих движениях. Как и для меня, для них существовало лишь несколько направлений и несколько шагов, которые они могли сделать по одному из них. Каждый из этих шагов требовал множества церемоний, видимых и невидимых, и в большинстве случаев сами церемонии становились куда важнее, нежели то, ради чего они совершались. Никто не имел права переступить через границы своего ранга, своей роли в племени и в семье. И чем более несчастным ощущал себя я сам, тем больше меня волновало то, что я замечал вокруг себя и ощущал как несправедливость.
   Но как бы я мог с ней бороться, я - слабый, никем не замечаемый, слепой?
   Если и был кто-то, кому это было под силу...
   Сана, тем временем, тренировалась, как одержимая. В каждую битву она должна была убить больше врагов, чем в предыдущую, а если этого не происходило, то она подвергала себя жесточайшим наказаниями и ограничениям до тех пор, пока не отыгрывалась за предыдущее "поражение". Об этом не знал никто, кроме меня. Для всех остальных она играючи достигала головокружительных успехов, однако я-то знал, сколько бессонных ночей, боли, измождения и ярости на саму себя, не преодолевшую поставленную планку, за этим стоит.
   - Я стану легендарной воительницей! - твердила она, стиснув зубы. - Я превзойду всех в этом племени, всех, кто когда-либо рождался и будет в нём рождаться... Нет! Я превзойду всех... кто вообще существует в этом мире! Моё имя прогремит по всем чужим народам! И даже... даже Боги услышат его!
   Вот такие она ставила перед собой цели. Может быть, кто-то в них не верил, считая её самовлюблённой хвастуньей, помешанной на чувстве собственного величия, но только не я. Я был совершенно убеждён, что именно так и будет.
   Вот поэтому я и начал однажды тот разговор.
   - Тогда... когда ты встанешь во главе племени, ты могла бы всё изменить.
   - Изменить? - недоверчиво переспросила она. - Что именно?
   Я глубоко вдохнул.
   - ...всё. Отменить эти ранги, статусы, церемонии, предписывающие кланяться вышестоящим и не сметь заводить отношения с кем-то, ниже себя. Требования, чтобы женщины непременно участвовали в битвах, а мужчины не имели права в них участвовать...
   Я ожидал её взрыва - так же, как и тогда, в прошлый раз, когда я посмел заикнуться о том, что хотел бы сопровождать её на поле боя. Я приготовился к этому заранее и не обиделся бы, даже если бы она от ярости меня ударила. Но, к моему изумлению, этого не произошло.
   Сана лишь вздохнула, и мне почудилась в этом вздохе какая-то усталость.
   - Какой же ты всё-таки дурак, - сказала она без гнева. - Думаешь, кто-то отменит предписания, и этим всё решится? Многим ли тебе помогло, что, благодаря мне, перед тобой не стоит тех же барьеров, что перед всеми остальными?
   Я опешил.
   Это было правдой - благодаря Сане я мог бы, если бы очень того захотел, избавиться от внешних преград статуса и пола. Я мог не участвовать в церемониях, и от меня не требовали того, что должен делать "хороший мужчина". Во всяком случае, вслух. Но это не отменяло того, что я мог сделать по своей дороге лишь десять шагов. Или двенадцать. А потом падал без сил. Я видел, что дорога бесконечна, и никто не преграждал мне её - но я не мог пройти по ней дальше, чем остальные, несмотря ни на что.
   "Но ведь это было бы не так, если бы ты встретила кого-то... здорового и полного сил, - пронеслось в моей голове. - Не слепого. Красивого. Вместе с таким вы и вправду могли бы изменить мир".
   Но я не сказал этого вслух. Пусть я и считал, что всегда и везде следует говорить правду, иногда это бывает выше, чем... отпущенная тебе возможность терпеть боль.
   - Ты всерьёз думаешь, что кто-то тут хочет что-то изменить? - продолжала Сана. - Каждый мечтает добиться самого высокого статуса и ранга, это верно. Однако вовсе не перешагнуть через статусы и ранги в целом. Об этом мечтает лишь тот, кто стоит в самом низу, и у кого нет ни малейшего шанса оказаться на вершине. Или хотя бы там, где стоят все остальные. Например...
   ...например, я.
   Её слова больно уязвили меня, однако в глубине души я понимал, что она права. Я никогда не слышал о том, чтобы в нашем племени применялись какие-то очень жестокие наказания по отношению к тем, кто нарушил правила - вся свирепость была предназначена для врагов. Однако существовало то, что держало каждого куда крепче физических цепей - страх перед чем-то неизведанным, что может произойти, если ты нарушишь привычный распорядок вещей, и страх перед тем, что о тебе скажут другие.
   Каждый боялся оказаться оставленным, окружённым молчанием или тихими насмешками, потерявшим привычное место в мире и не знавшим более, кто он такой.
   ...каждый боялся стать таким, как я.
   Я не просто был уродлив. Я был ночным кошмаром - ночным кошмаром для всех, кто существовал под солнцем и кого хотя бы в некоторой степени устраивала его жизнь.
   Эта мысль поразила меня в самое сердце. Я позабыл о том, как дышать, и лишь продолжал идти вперёд, не чувствуя ни своих ног, ни земли под собой. Казалось, что привычная темнота вдруг сгустилась вокруг меня и обступила непроходимой стеной, так, что больше не было возможности не двинуться вперёд, ни даже пошевелиться... И тогда, когда мне показалось, что я уже умер, потому что не осталось ни голосов, ни звуков, ни даже Саны, оставшейся где-то позади, эта тьма впереди меня вдруг вспыхнула, словно языки ослепительного чернейшего пламени. Это пламя взвилось, охватывая собой и вбирая в себя всё, что существовало - небо, звёзды, луну... Все голоса потонули в нём, и в то же время это пламя звучало всеми голосами сразу. Где-то среди них я слышал и собственный голос - слабый, наполненный отчаянием... И хотя я был парализован от ужаса, в то же время меня охватило странное умиротворение, словно кто-то взял меня на руки. Потому что в то мгновение я понял, что хотя эта темнота равнодушна ко всему множеству голосов, что в ней звучат, однако она слышит их все. Каждый, даже самый слабый и тихий голосок. И мой голос она тоже слышала. Всегда.
   Время остановилось.
   А потом я услышал низкий голос, исполненный могущества и величия.
   - Ну здравствуй, Бездельник.
   Откуда-то из глубины моей потрясённой души пришло понимание, что я должен поклониться. Очень много раз - так, что солнце взойдёт и зайдёт еще неоднократно, прежде чем я закончу делать это... Однако моих сил хватило лишь на то, чтобы медленно отпустить голову. И в то же время я не переставал её видеть - эту гигантскую чёрную тень, заполонившую собой всё небо. Потому что я видел её, разумеется, не глазами. Да и слышал, должно быть, вовсе не ушами, а чем-то ещё.
   Темнота прошла мимо меня, унося с собой голоса, крики и стоны всего мира - ужасающий вопль страдания, исходивший от всех живых существ.
   ...очень долгое время спустя, когда ко мне, мало-помалу, начала возвращаться способность дышать и чувствовать, слышать хоть что-то, неподалёку от меня раздался восхищённый вздох Саны. Оказывается, она никуда не делась - всё это время она стояла рядом со мной, хотя мне показалось, что я остался совершенно наедине с водоворотом поглотившей меня тьмы...
   - Вот это повезло так повезло, - проговорила моя подруга. - Очень редко когда её можно повстречать вот так, просто прогуливающейся по улицам.
   - Её? - повторил я дрожащим голоском.
   - Ну да, - Сана хмыкнула. - А ты что, не понял? Это была предводительница нашего племени.
   Я застыл. Сана помолчала, однако потом всё-таки добавила, хотя, наверное, в тот момент я уже знал это и сам:
   - Её зовут Царица Ночи.
  
   В комнате воцаряется молчание.
   Не знаю, оттого ли, что мать недовольна этим моим последним описанием... или...
   Но всё же мне хочется верить, что оно хотя бы немного понравилось ей. Что уголки её губ хотя бы чуть-чуть приподняты, даже если я никогда не узнаю об этом.
   - Ну, а дальше? - наконец, осведомляется она, так и оставив мой незаданный вопрос без ответа. Как всегда.
   Я вздрагиваю, и на мгновение нить повествования - все мои воспоминания и мысли, которые я старательно сплетаю в невидимый узор, точно выкладываю картину из цветных осколков, такую же, как я видел... в башне Бога - ускользает от меня.
   - Ну что ж, давай я тебе помогу, - предлагает мать. Как обычно, бесстрастно, но мне всё же кажется, что она мной довольна. - Ты так и не осмелился задать своей матери вопрос, почему она тебя бросила, и тогда ты решил задать этот вопрос Царице Ночи. Осмелюсь сказать, не самое лучшее решение. Потому что вопросы следует задавать тому, кому они предназначены, а не обращаться с ними к Богам, уповая, что они отыщут для тебя решение.
   Я замираю в растерянности. Должно быть, она шутит - но так как мне никогда не доводилось ни слышать её шуток, ни видеть улыбку на её лице, то утверждать это со всей уверенностью я не могу.
  
   Было ли всё в действительности так, как она сказала? Должно быть, да, ведь мои мысли известны ей лучше, чем мне самому. Хотя в те времена меня переполняли самые противоречивые чувства, и какое именно из них в итоге сподвигло меня на подобный невозможный путь, я не знаю. Моя мать... вернее, Холодный Ветер не обращала на меня ни малейшего внимания со времени нашей первой и единственной встречи, когда она одарила меня именем Бездельник. Даже мои братья и сёстры порой обращались ко мне, с заметной долей издёвки интересуясь, как у меня дела - порой мне казалось, что они делали это лишь затем, чтобы лишний раз окликнуть меня этим причинявшим мне боль именем, раз уж Сана запретила им насмехаться надо мной в открытую. Однако мать не делала этого. Ни единого раза она не позвала меня и не заговорила со мной. Так что не знаю, можно ли сказать, что я не осмеливался у неё спросить... скорее, у меня не было для этого возможности. Хотя, полагаю, если бы я действительно этого захотел, то сумел бы её отыскать. Но... я не запомнил её голоса, я не узнавал на улицах её аромата, я не чувствовал вообще ничего, что позволило бы мне к ней приблизиться.
   Я полагал, что это я плохой сын... Потому что, как бы ни было, любое живое существо узнает свою мать из тысячи. Как бы дурно она с ним не поступила. Это было что-то такое, что в чём я был уверен с самого рождения, как и в некоторых других вещах.
   Встречи с Саной по-прежнему оставались моей единственной отрадой, но с недавних пор в них стало вкрадываться некое беспокойство. Во-первых, она тренировалась и дралась вместе с другими женщинами всё чаще, так что в большинстве случае говорила лишь о своих битвах, а это всегда было для меня тяжело. А во-вторых... Я не осмеливался ни говорить, ни задумываться об этом, однако пришло время, когда мысли всех моих братьев и сестёр, всех соседей и всех окружающих примерно моего возраста стало занимать только одно - свидания и встречи.
   Я с ужасом ожидал того вечера, когда Сана заявится ко мне и примется с таким же упоением, с каким она рассказывала подробности своих самых лютых и кровавых сражений, описывать мужчину, которого она встретила, и который ей понравился.
   И в то же время я понимал, что рано или поздно это произойдёт. Ведь не могла же будущая предводительница племени всегда оставаться одна. А даже если бы это каким-то чудом и случилось... я снова и снова вспоминал ту встречу, которая произошла много месяцев назад.
   Сана мечтала стать следующей Царицей Ночи. Стоило мне подумать об этом имени, как в голове у меня возникали тысячи разных картин и ощущений - эта огромная фигура, наполненная тысячами разных голосов... Наполненная болью и страданием тысяч существ... Понимала ли Сана, на что она собирается пойти? Должно быть, да. Во всяком случае, я был уверен, что никто не позволит ей сделать подобный шаг, не будучи до конца уверенной в принятом решении. Но я... слишком хорошо увидел Царицу Ночи, чтобы понимать - после того, как это произойдёт, между мной и Саной ляжет непроходимая пропасть. Мы навсегда останемся по разные стороны мира. Я стану лишь одним из множества голосов, которые она будет всегда слышать. И никогда не отвечать.
  
   - Неужели это возможно? - вдруг не выдерживаю я. Потому что я думаю обо всём этом и по сей день. - Неужели Сана... она же такая горячая, такая необузданная, как... пламя.
   Как Солнце. Но я не решаюсь этого произнести, так как солнце в моём племени не любят. Да и сама Сана не чествует его и, должно быть, немало бы оскорбилась, услышав подобное сравнение.
   Я преклоняюсь перед Царицей Ночи. Но представить, что Сана... что её живой, пылающий огонь превратился в чёрное молчаливое пламя...
   - Решение за ней, - ледяным голосом произносит моя мать. - Как ты правильно сказал, никто не собирается принуждать её или оставлять её в неведении относительно последствий. Но это - вершина всего, а любое живое существо рождается для того, чтобы однажды достичь вершины.
   Я закрываю глаза.
   - Или ты видишь какой-то иной путь? - неожиданно добавляет она. - Ты, который стремился, чтобы каждый превзошёл данные ему границы и перевоплотился в какое-то более высокое существо?
  
   Как бы ни было, я принял решение отыскать Царицу Ночи. Мне было совершенно понятно, что никто и никогда не позволит такому, как я, приблизиться к ней просто так - для этого требовались сотни церемоний и условий, которые я не мог выполнить ни при каком раскладе. Возможно, благодаря посредничеству Саны мне бы и удалось этого добиться... Но что-то подсказывало мне, что в этом случае Царица Ночи всего лишь выслушает мои слова - и только. Точно так же, как она слышала их и без этого.
   Но, если я сумею разыскать её самостоятельно...
   Как я собирался это сделать, не зная о ней ничего, кроме имени? Но ведь однажды я уже разыскал выход из моей хижины, не зная ни о том, в каком направлении мне двигаться, чтобы дойти до двери, ни о том, что эта дверь вообще существует. Пусть даже у меня ушли на это долгие годы - однако, в конце концов, я сделал это.
   Возможно, к тому времени я уже стал слишком самонадеянным, но, как я уже говорил, никто не может прожить всю жизнь, считая себя хуже всех в мире. И чем больше меня презирали и не замечали в моём народе, тем больше странной, ни на чём не основанной веры в собственные силы у меня появлялось.
   И я ступил на свой невозможный путь. Теперь мой целью стало пройти как можно больше шагов по моей дороге. Каждый день я должен был сделать, по крайней мере, на один шаг больше, чем в предыдущей - и не столь даже важно, в каком направлении. Так же, как Сана считала головы убитых ею врагов, стремясь увеличить это количество в новом сражении хотя бы на единицу, так же и я считал мои шаги, сделанные в пустоте и темноте. Когда число этих шагов перевалит за... какую-то очень большую цифру, я непременно попаду во дворец Царицы Ночи. Или же просто повстречаю её на улице - как тогда, много месяцев назад. Однако на этот раз я не потеряю дар речи и сумею ей что-то сказать.
   Вот в чём я убедил себя.
   Обо всех этих планах я никому не рассказал - и даже Сане, хотя от её внимания, конечно, не укрылись мои настойчивые и упорные попытки чего-то достичь, благодаря которым я хворал, терял силы - и восстанавливал их. Но она лишь смотрела на всё это с недоумением, полагая, что мне в голову пришла какая-то странная блажь, желание кому-то что-то доказать.
   А я - как бы тяжело мне ни было, я был рад тому, что, наконец-то, и у меня появилось что-то, подобное её тренировкам и битвам. Что-то, на чём я мог сосредоточить свои силы - пусть наши силы и наши результаты были настолько не равны, что сравнивать их было просто смешно.
   - Ты думаешь, что тебя перестанут называть Бездельником из-за того, что теперь ты не лежишь в постели, а с утра до вечера кружишь от своего дома до ближайшей пальмы и обратно? - как-то раз поинтересовалась Сана, которую порой забавляло наблюдать за тем, как я ползу по пыльной дороге, стиснув зубы, тяжело дыша и обливаясь ручьями пота. - Какой в этом смысл?
   Я был слишком измождён и обессилен, чтобы воспринять эту подколку с должным спокойствием - к тому же, должно быть, Сана была в чём-то права, раз эти её слова меня задели.
   - А какой смысл в твоих тренировках и битвах? - не удержался я. - Разве это не то же самое? Вместо того, чтобы купаться в лужах крови, может быть, лучше просто сделать ещё несколько шагов по своей тропинке, когда ты устал до изнеможения - и точно так же похвалить себя за это?
   - Ты!..
   Я не был дураком и познакомился с Саной не вчера, чтобы не понимать, что за этим воспоследует. Так что я просто заполз куда-то под дерево и прикрыл голову руками, пережидая, пока разразившаяся буря закончится - ну, или у неё, по крайней мере, иссякнет запас ругательств, которыми она крыла мою безмозглую башку.
   - Может, ты ещё и предложишь вообще никогда никого не убивать? - издевалась Сана. - Да? Сидеть и ждать, когда они придут первые, разворотят наши дома, переубивают наших детей, раздерут в клочья наши тела и будут похваляться друг перед другом тем, как совершили подвиг - то есть, праведный суд над омерзительными отродьями и ошибкой природы? Ты вообще в курсе, дорогой мой, как нас называют за пределами этого посёлка, ты, которому не хватит всей жизни, чтобы суметь выбраться за его границы - и которому следует горячо поблагодарить Великую Мать за это? Знаешь, что сделают с любой из нас, если она попадётся в руки кого-либо из врагов? Ты полагаешь, что это я жестока? Или что я первая это начала?
   Я стоял, ошеломлённый этими словами, которых она никогда не говорила мне прежде.
   - Да, они ненавидят друг друга и бесконечно дерутся между собой, воюя за эту никому не нужную правду, а иначе говоря, за возможность навязать своё мнение другим, - фыркнула Сана. - Но в одном-единственном они всегда согласны! Когда дело касается того, чтобы унизить нас, оболгать нас и расправиться с нами самым жесточайшим образом, эти идиоты становятся отвратительно едины - как будто, исковеркав и растоптав другое существо, бросив его себе под ноги, ты станешь хотя бы на малейшую чуточку выше! Может быть, и станешь, но однажды все эти камни, в которые ты превратил униженных и оскорблённых тобой, чтобы самому взобраться поближе к Солнцу, зашатаются под твоими ногами, и ты рухнешь так глубоко, куда не достанет ни одна рука, даже если она пожелает тебя вытащить! Туда, где ни одно живое существо больше не услышит твой голос, прежде громивший и обличавший других!
   "Никто, кроме Царицы Ночи. - Как ни потрясён я был, в моей голове неожиданно проскользнула эта странная мысль. - Но ответа от Неё ты никогда не получишь".
   Голос Саны был подобен разразившемуся грому, и после этому между нами надолго воцарилось молчание.
   - Нас... действительно так ненавидят все остальные народы? - наконец, робко спросил я. - Но... за что?
   - За то, что мы не такие, как они!
   - А в чём... самое большое различие?
   Но Сана молчала. Должно быть, её гневная тирада отняла у неё слишком много сил, и теперь она сожалела, что позволила себе так сорваться.
   Я не хотел, чтобы она просто так ушла, и поэтому попробовал осторожно продолжить разговор.
   - Но они ведь тоже воюют... верно? Ты рассказывала мне об этом.
   - Разумеется, воюют, - хмуро ответила Сана. - Покажи мне хоть кого-нибудь, кто не воюет. Боги убивают друг друга точно так же, как мы! И после всего этого ты предлагаешь мне быть первой, кто перестанет делать это, и вместо этого будет нарезать с тобой бок о бок бессмысленные круги по полянке вокруг хижины? В надежде на то, что это изменит мир?
   - Нет, - пробормотал я тихо. - Не предлагаю.
   Я действительно не говорил таких слов.
   - А, по-моему, предлагаешь! - снова взвилась Сана. - Ну давай-давай, продолжай свои хождения, посмотрим, к чему они тебя приведут! И куда ты придёшь в итоге!
   Я почти физически ощущал, как сильно ей хотелось добавить ещё одно слово - назвать меня моим обидным прозвищем, чего она никогда не делала.
   Бездельник! Бездельник!! Бездельник!!!
   Всё равно я это услышал, конечно. Пусть даже она сдержалась - лишь прорычала что-то себе под нос, развернулась, обдав меня волной песка, и умчалась прочь.
   Я сел на песок и опустил голову, проклиная свой болтливый язык и своё неумение сдержаться. Я предчувствовал, что эта ссора надолго станет преградой между нами, и так оно и получилось - после этого дня мы не виделись очень долго.
   Наверное, я бы вовсе этого не пережил - однако мне неожиданно снова стали сниться сны.
   Вернее, сон.
   Тот единственный сон, который познакомил меня с цветами и красками этого мира и воплотил в образы всё то, что прежде существовало, как голоса. Я видел башню Бога.
   Каждое утро, когда снаружи вставало солнце, Бог подходил к окну и любовался на вспаханные нивы, сады, засаженные деревьями, и земли, застроенные домами, которые простирались у подножия его высокой башни. До него доносились голоса и песни живых существ, прославлявших Его, и тогда Бог улыбался. Однако радость его никогда не длилась долго - взгляд его привлекало небольшое облачко, омрачавшее прежде ясное небо, или засохшее дерево, недобрым знаком возвышавшееся посреди цветущего сада, и тогда он с тревогой переводил взгляд на горизонт. Ему чудились сгущавшиеся вдалеке тени, и он обводил взглядом все те картины из цветных кусочков, в которые он превратил остальные окна, словно черпая в них уверенность и силу.
   Но сомнение не покидало Бога, и рано или поздно он подходил к окну и взмахивал рукой.
   Все живые существа, населявшие прекрасные земли у подножия башни, повторяли этот жест и показывали друг на друга рукой. После чего бросались в битву.
   До самого позднего вечера они дрались, превращая свои прекрасные сады в развороченную пустошь, по которой текли багровые реки. А под вечер и в самом деле являлись тени - та огромная туча, которую ждал и боялся Бог, закрывала собой полнеба. Тёмно-багровая, словно вобравшая в себя цвет текущих рек, она разверзалась над башней, и из неё выскакивали тысячи свирепых существ, которые неслись к земле и сметали с неё всех тех, кто выстоял и победил в дневных битвах.
   Башня шаталась и сотрясалась, однако Бог внутри вскидывал руки и в чудовищном усилии своей могучей воли удерживал её на месте. Башне удавалось устоять, однако в тех местах, где её гладкие белоснежные камни прилегали друг к другу, выступали и начинали струиться вниз тысячи багровых ручейков.
   Потом приходила ночь. Всё покрывала собой непроглядная темнота, и снаружи больше не доносилось ни единого голоса, прославлявшего или просившего о чём-то Бога. Лишь один-единственный вопль разрывал царившее вокруг мёртвое безмолвие - и это был голос Бога, кричавшего от отчаяния.
   Однако наутро снова восходило солнце, Бог отнимал руки от лица, поднимался с колен, подходил к своему окну, и лицо его озаряла благосклонная улыбка. Потому что внизу расцветали сады, наливались колосьями пашни, возводились дома, и тысячи существ радостно трудились под солнцем, прославляя Его имя.
   ...я хотел бы спросить кого-нибудь о значении этого сна, однако Сана ко мне больше не приходила. И мне оставалось только, преодолевая усталость и отчаяние, продолжать свои бесплодные попытки дойти куда-то по дороге, которой я не видел, и которая неизменно приводила меня обратно к двери моего дома. Однако с каждым днём у меня копилось всё больше вопросов, и ответить на них не мог никто другой, кроме Царицы Ночи.
   Я пытался звать её - думал, что, может быть, если я буду кричать громче, чем все остальные, то она отличит мой голос от множества тысяч других? Но потом мне приходило в голову, что даже когда во всём мире оставался один-единственный голос, и он кричал, разрывая небеса, она всё равно не отзывалась.
   Потому что каждый раз, когда приходила ночь, и Бог падал в своей башне на колени, она стояла снаружи и смотрела на его распахнутое окно, однако ни жалости, ни скорби не отражалось в её непроглядных, как темнота вокруг, глазах - одно только ледяное безразличие.
   Всё это я видел в своём постоянно повторявшемся сне.
   "Почему? - задавался я вопросом ночью за ночью. - Почему она не отвечает ему даже тогда, когда во всём мире не остаётся никого, кроме них двоих?"
   И однажды я понял простой ответ.
   ...за окном в очередной раз разверзлись и погасли багровые небеса, и хлынувшая сквозь них темнота окутала опустевшую землю. Бог кричал, простирая руки к потолку своей башни и к своим цветным картинам, из которых, вместе с лучами солнца, ушла прежде наполнявшая их жизнь. Царица Ночи стояла снаружи, но она не отвечала на этот душераздирающий вопль, исполненный самого ужасного отчаяния - потому что она его не слышала.
   - Внутри тебя раздаются тысячи тысяч голосов... - прошептал я где-то на границе между сном и явью, потрясённый своим открытием. - Голоса всех живых существ... Кроме одного. Бог - единственный, чьего голоса ты не слышишь.
   Темнота за окном башни задрожала. И ответила.
   - Разумеется, я его не слышу. Потому что он возомнил себя Богом, а для Меня богов не бывает. Как же я услышу голос того, кого в действительности не существует?
   Я застыл, широко распахнув свои невидящие глаза.
   А она развернулась и медленно отправилась прочь - гигантский чёрный водоворот, в центре которого тускло вспыхивала и потухала маленькая белая точка, из последних сил сопротивляясь обступавшей её со всех сторон тьме.
   ...я моргнул, и картина, которую я только что видел перед собой, пропала. Тем не менее, сон не закончился. Передо мной по-прежнему возвышалась башня, сложенная из белоснежных камней, однако мрак, обступавший её, перестал быть таким непроглядным. Тёмно-синие небеса были усыпаны сверкающим, как драгоценные камни, звёздами, белоснежная луна, пришедшая на место солнца, окутывала спящую землю своими бледными лучами - и, кажется, я уже видел всё это в своём самом первом сне.
   Я поднял глаза наверх - туда, где в светящемся распахнутом окне темнела коленопреклонённая фигура, охваченная скорбью.
   А, может быть, он тоже мог меня услышать?..
   - Я тебя слышу, - тихонько сказал я башне. - Пусть в этот миг тебе кажется, что ты совершенно один, но это не так. Знаешь... наверное, сейчас ты думаешь, что все живые существа погибли по твоей вине... или что ты всё сделал неправильно... и... я не знаю, так это или не так на самом деле, но... я могу сказать за себя. Этот сон... твоя башня и твои картины... всё созданное тобой подарило мне мир. Единственный мир, который я могу видеть. А это значит, что ты подарил мне жизнь.
   Слышал ли он меня?
   Я не знал. Однако фигура в окне вдруг поднялась на ноги и застыла. Мне показалось, что он хочет сделать шаг вперёд, к распахнутому окну - туда, куда он подходил лишь утром и в привычном для него свете дня. Но он не решился. Или не поверил. Или мне просто почудилось.
   А потом я, наконец, проснулся.
   За порогом моей хижины светило яркое солнце - я проснулся чересчур рано, до вечера было ещё далеко. Обычно в таких случаях я засыпал снова, поскольку мне следовало как следует выспаться на тот случай, если придёт Сана, и мне потребуются силы для ночной прогулки. Однако теперь надеяться на это не приходилось, и я решил не мучать себя и выйти из дома.
   Снаружи было невероятно тихо - лишь шелестел под моими ногами раскалённый песок, да трепетали листья пальмы. Меня подхватил и затопил океан солнечного света - такого привычного и такого родного, что я застыл на месте, не понимая, как я мог столько времени жить без этого.
   Я решил оставить свои попытки добраться до Царицы Ночи - быть может, Сана была права, и в этом действительно не было никакого смысла. Быть может, смысл был в том, чтобы сделать несколько шагов вот так... не пытаясь достигнуть невозможной цели, а просто подставляя лицо навстречу горячему ветру, напоенному солнцем, и жаром белоснежного песка, и прохладой чего-то далёкого и чистого, чего я в те времена ещё никогда не видел и мог лишь предчувствовать.
   Я шёл, куда глядели глаза - если бы мои глаза умели глядеть - и вдруг неподалёку от меня раздался знакомый голос.
   - А вот и ты, Бездельник... Верно, тоже не можешь заснуть в этот солнечный день?
   Я застыл, оцепенев. Потом принялся озираться в поисках огромного водоворота ледяного чёрного пламени - потому что это был голос Царицы Ночи, я не мог спутать его ни с одним другим. Но, как ни странно, никакого чёрного пламени рядом не было - а только лишь бездонный океан солнечного света, яркий золотой огонь, наполнявший всё вокруг.
   Или, может быть, она говорила со мной на расстоянии?..
   Как бы ни было, то, чего я добивался столько времени, произошло. Именно тогда, когда я меньше всего этого ожидал и вовсе перестал на это рассчитывать.
   Вот только все те многочисленные вопросы, которые я хотел ей задать, вдруг начисто вылетели из моей головы - я стоял и пытался вспомнить хотя бы один, и не мог вспомнить совершенно ничего.
   - Что же ты не пользуешься такой редкой возможностью? - чуть насмешливо уточнила она, без сомнения, прекрасно осведомлённая обо всех моих чувствах - как теперешних, так и прежних. - Слышала я, что у других народов есть легенды о смелых героях, которые отправляются в далёкий и неизведанный путь, чтобы повстречать могущественное существо и попросить его о выполнении заветного желания. Ради этого они проходят через многочисленные испытания, однако, как правило, даже не подозревают о том, что их главное испытание - это то, что они попросят себе в награду. Если желание придётся могущественному существу по душе, то их ожидает успех и счастье, а вот если нет... не хотела бы я оказаться на их месте. Может быть, ты тоже хочешь о чём-то меня попросить?
   Я не знал, насмехается она надо мной или нет. С одной стороны, я не мог представить, чтобы она когда-нибудь даже просто улыбнулась... но с другой, "смелый герой"? "Далёкий и неизведанный путь"? Я буквально слышал хохот Саны в моей голове, умиравшей от смеха при одной только мысли обо мне как о подобном герое легенды.
   Но что же мне было делать?
   Сказать, что у меня нет никаких желаний вообще, и что я не хочу ни о чём её просить? Это было неправдой, а я не выносил говорить неправду, и что-то мне подсказывало, что Царица Ночи также не оценит подобную фальшивую скромность.
   Попросить её отменить статусы и ранги? Деление на мужчин и женщин? Однако Сана уже доказала мне, что это было только моё желание, и разве имел я право навязывать свою волю другим существам, которых, в отличие от меня, всё устраивало?
   Попросить, чтобы во всём мире прекратились кровопролитные битвы? Если бы Царице Ночи это было под силу, то, наверное, она бы не позволила своему народу претерпевать те невзгоды, о которых говорила Сана. Кроме того, если верить моему сну, то источником этих битв был Бог, и вряд ли они могли прекратиться, пока он существует...
   Попросить, чтобы она отозвалась на крик Бога, когда он в очередной раз остаётся в своей башне в одиночестве, окружённый лишь темнотой и скорбью? Однако что она должна была ему сказать? Эти слова тоже должен был придумать я? Разве справедливо было вкладывать в чьи-то чужие уста то, что хотелось произнести мне? Нет, я должен был сделать это сам. И я уже сделал это...
   Тогда что?
   Вернуть мне зрение?
   Позволить мне прожить другую жизнь - а не эту, в которой я был худшим: самым нелепым, самым слабым и самым некрасивым?
   Изменить ненавистное мне имя Бездельник на какое-то другое?
   Последняя мысль заставила меня встрепенуться. Пожалуй... пожалуй это было единственное из моих желаний, которое и впрямь было осуществимо. И оно касалось одного только меня - ну и, разве что, моей матери тоже. Но я был уверен, что ей не будет до этого ни малейшего дела, она не обрадуется и не огорчится.
   - Ну что, Бездельник? Ты решился? - поторопила меня Царица Ночи, словно бы слышавшая мои мысли. То есть, конечно же, их слышавшая. - Мне пора уходить. Вряд ли мы с тобой скоро встретимся снова, а даже если это произойдёт, то я вряд ли буду в таком же хорошем настроении, как сейчас.
   - Я...
   Язык у меня заплетался. О каком имени я должен был попросить вместо этого, которое я таскал за собой подобно камню позора?
   - Я... я хочу повсюду сопровождать Сану. Куда бы ей ни пришлось отправиться, хочу быть рядом с ней. Даже если она сама этого не пожелает.
   ...почему я попросил именно об этом? Ну, наверное, потому, что именно этого я хотел больше всего. Хотя прежде подобная мысль даже не пронеслась в моей голове.
   Царица Ночи молчала.
   - Ты хорошо подумал, Бездельник? - наконец, осведомилась она, словно специально подчеркивая, что я навсегда отказываюсь от возможности избавиться от этого осточертевшего мне прозвища. - Поверь мне, следует быть крайне осторожным, утверждая нечто как своё главное желание.
   Что ж, я прекрасно понимал это и сам.
   И не потому, что герой какой-то легенды мог потерять жизнь или нечто большее, загадав неправильное желание, а потому что я хорошо мог представить себе все варианты развития подобной ситуации. А что, если Сана встретит мужчину, который займёт все её помыслы? Весело ли станет нам обоим, если я продолжу повсюду таскаться за ней, даже против её желания? И против своего собственного, что уж говорить об этом. Или если мы снова поссоримся, как в этот раз. Если нам будет больше хотеться прибить друг друга, однако мы будем навеки связаны этими моими неосторожными словами?
   Ну и к тому же... я снова пытался решить не только за себя, но и за кого-то другого. Поэтому я добавил:
   - Если она не захочет этого на словах, однако в глубине души будет надеяться на это. Ведь вам же, конечно, известны все её тайные мысли и чувства точно так же, как мои...
   Царица Ночи ничего не ответила. Я стоял ещё очень долго, ожидая услышать её голос, однако ничего не происходило - и только в лицо мне, в конце концов, подул холодный ветер, напоминая о том, что солнце успело зайти, и наступил вечер. Наша деревня просыпалась, повсюду слышались приветствия.
   Тогда я понял, что Царица Ночи давным-давно ушла. Или же она и вовсе никогда не приходила, а весь этот разговор мне только почудился - разве может слепой быть уверен хотя бы в чём-то? Мои сны были реальнее и ярче действительности... И в последний раз я даже начал разговаривать с героями этих снов. Возможно, на самом деле я проснулся только сейчас, а не тогда, когда посчитал, что вышел из дома и окунулся в сияющее море света.
   Что ж, придя к этому выводу, я даже испытал некоторое облегчение. Потому что я совершенно не был уверен в том, что загадал правильное желание. А особенно в том, что Сана похвалила бы меня, узнав об этом.
   Но, во всяком случае, теперь было очевидно, что больше не имеет никакого смысла продолжать упорные поиски Царицы Ночи. И это понимание было для меня отнюдь не радостным. На что я мог потратить свои ночи теперь? Только на мысли о дневных снах?
   Как ни крути, а избавиться от своего прозвища мне, увы, не грозило ещё очень долго. И не потому, что я потратил своё желание на другое, а потому, что оно действительно лучше всего отражало мою суть.
   Так что, вздохнув, я поплёлся обратно в свою хижину. Но там меня ожидал сюрприз.
   Её присутствие я почувствовал сразу же, как только переступил через порог - равно как и все её чувства, которые она принесла с собой. Вызов, отчаянная решимость и затаённый стыд. Сердце у меня рухнуло куда-то вниз. Мне показалось, что исполнился мой главный страх - она пришла, чтобы рассказать мне о том, что отыскала себе мужчину. Желая отомстить мне за мою глупость, от обиды... или просто так. Просто так это, наконец, произошло. Именно тогда, когда я... загадал это безумное желание, то ли во сне, то ли наяву. Это было бы смешно, если бы не было так печально.
   Сана облизнула пересохшие губы - в тишине я слышал громко раздававшиеся удары её сердца. И своего собственного.
   - Альгейдо, - наконец, хрипло произнесла она.
   - Что? - не понял я. И прежде, чем я успел подумать, с губ у меня сорвалось: - Это имя мужчины, которого ты повстречала?
   Лучше бы я этого не говорил. Или действительно умер со стыда, как мне хотелось, прежде чем до Саны дошёл смысл услышанного.
   - Ты... ИДИОТ!!! - взревела она, оглушив меня своим яростным воплем. Хижина моя тотчас наполнилась багровыми облаками, заставив меня почувствовать себя Богом в башне, окружённым сонмами свирепых существ. - Я... я не понимаю, как такое просто возможно! Как на свет вообще могло появиться такое безмозглое существо, как ты! Это просто немыслимо! Чудо... чудо природы, по-другому и не скажешь!
   Она отчаянно расхохоталась.
   - Но почему, Сана? - пискнул я, действительно не понимая, на что она так сильно разозлилась. - Что означает это слово? Я никогда его не слышал, и оно больше похоже на какое-то необычное имя. Чьё оно?
   Сана со всей силы топнула ногой, так что меня снова окатило успевшим похолодеть за вечер песком.
   - ТВОЁ! - рявкнула она. - Просто зла не хватает на твои убогие мозги.
   - Моё?
   Я застыл. Прошло еще немало времени, прежде чем я сумел по-настоящему осознать смысл услышанного.
   - Но откуда... откуда ты могла узнать, Сана? - спросил я, не веря своим ушам. - Тебе сказала моя мать?
   - Царица Ночи, - хмуро возразила моя подруга, успевшая за это время несколько подостыть. - Разумеется, ей известны имена всех членов нашего племени.
   - Так она всё-таки... всё-таки решила выполнить моё желание, несмотря на то, что я загадал совсем другое? - поразился я.
   И, значит, наш разговор произошёл в действительности?
   - Какое такое желание? - переспросила Сана недовольно. - Я добивалась этого от неё уже не знаю сколько лет. И вот вчера она, наконец, согласилась. Причём здесь ты вообще?
  
   - Альгейдо, - не удержавшись, повторяю я.
   Сколько времени прошло с тех пор... теперь я знаю, как звучит моё тайное имя, но его истинный смысл - то, что лишь мать может передать ребёнку - по-прежнему мне неизвестен. Разумеется, я вовсе не перестал быть Бездельником после того, как Сана сказала мне моё другое имя. Однако терпеть позорное прозвище мне стало намного, намного легче.
   Возможно, моя мать хочет, чтобы я прошёл ещё больше испытаний, прежде чем она расскажет мне, что означает "Альгейдо" по-настоящему...
   - Или же она попросту этого не знает, - внезапно замечает она.
   Я удивлённо поднимаю голову. Но как это возможно? Ведь это же мать даёт ребёнку тайное имя и наделяет его особым значением! Как может быть, чтобы она не знала? Кто же тогда, если не она?
   - В мире... есть ещё много того, чего ты пока что не можешь даже представить, - произносит она со сдержанным гневом. - Много того, что не уложится в ту картину мира, которую ты для себя создал благодаря чужим словам и своим снам. Однако, быть может, о чём-то ты уже догадываешься в глубине души. Вот поэтому я и сказала тебе, вспоминай!
   Я пугаюсь. Потому что хуже недовольства и гнева моей матери может быть только...
  
   ...ярость Саны. Нет, я говорю не о той привычной моему уху брани, которую она бессчётное количество раз выливала на мою глупую голову, и даже не о "багровых тучах", то и дело заволакивавших темноту моей хижины. Я говорю о настоящей ярости Саны, которую мне приходилось видеть и чувствовать лишь пару раз в жизни. Большего я бы, впрочем, наверняка не выдержал.
   И вспоминать об этом я совсем не хочу, несмотря на требование моей матери.
   Скажу лишь, что Сана была ОЧЕНЬ разгневана, когда в один прекрасный день Царица Ночи приказала ей взять меня с собой в битву.
   Разумеется, она не могла наградить главу нашего народа всеми теми же ругательствами, что прежде меня - однако ей очень хотелось. Я это чувствовал.
   - Нет, вы только посмотрите, какие новости! - после недолгого затишья она вновь начала распаляться - уже в десятый, наверное, раз - и нарезать гневные круги по моей убогой хижине. - И что я, скажите мне на милость, должна делать со слепым на поле боя?! А?! Это ещё оставим в стороне вопрос, что он вообще мужчина! О да, конечно, я должна подчиниться, я не могу не подчиниться, я могу наплевать на всех, но только не на неё... Да ты просто хочешь поставить меня на место, верно?! Напоминаешь, что я делаю, что хочу, только благодаря твоим поблажкам? Что я распустилась, что ты меня избаловала? Однако границы есть и для меня, и я обязана исполнять твой приказ, даже если я считаю это самым глупым, самым идиотским... самым бессмысленным и никому не нужным на свете решением! Верно, да?! Всё так?!
   Я сидел, съёжившись, где-то в уголочке и пытался понять, следовало ли мне рассказать Сане о том разговоре с Царицей Ночи - воображаемом или всё-таки нет... Потому что хотя с точки зрения Саны этот приказ был совершенно абсурдным, если предположить, что Царица Ночи действительно решила исполнить моё... желание, то это больше не казалось таким необъяснимым.
   С одной стороны, переносить гнев Саны, направленный на кого-то другого, было, конечно, куда легче. Но с другой... это было нечестно. И хотя я холодел при мысли о том, что Сана сделает со мной, узнав, что виновником взбесившего её приказа был именно я, а вовсе не наша предводительница, я всё-таки решил признаться.
   - Сана... я боюсь, что это я вынудил Царицу Ночи...
   - Что?
   Отвлёкшись от воображаемого жаркого спора с нашей предводительницей, Сана повернулась в мою сторону, и я сразу почувствовал обжигающие волны её недовольства - ещё до того, как успел что-то рассказать. Что же должно было случиться после этого?..
   - Ну да. - Я замялся. - Мы с ней разговаривали, и я сказал, что...
   - Опять ты! - перебила меня Сана. - Вечно тебе кажется, что весь мир вертится вокруг тебя, и что все события как-то связаны с тобой! Не передать словами, как меня это бесит! Так что, пожалуйста, давай на этот раз обойдёмся без твоих комментариев и предположений на тему того, что да как! Это мои отношения с моей матерью, и не надо в них лезть!
   Я опешил.
   - Так вот, мама, если ты пытаешься мне сказать, что сама по себе я ничего не стою, и что ты можешь по-прежнему щёлкнуть меня по носу, как в детстве, чтобы я прекратила зарываться, то ты заблуждаешься! Я уже взрослая, и я буду делать то, что я...
   - Но ты мне никогда не говорила! - не выдержал и вклинился в её монолог я. - Ты никогда не говорила мне, что Царица Ночи - твоя мать!
   Сана фыркнула.
   - А я должна была? Некоторые вещи мы знаем с рождения, а некоторые - понимаем сразу же, если только обладаем хотя бы каким-то зачатком умственных способностей! Понимаешь, что я имею в виду? Вот поэтому я всегда и говорила, что ты просто... настоящий уникум. Да любой идиот уже давным-давно бы догадался! Кем ещё я могла бы быть, чтобы делать всё, что я делаю? Вот она и захотела... мне об этом напомнить.
   Тем не менее, как Сана ни злилась, как она ни спорила с воображаемой противницей, и как ни доказывала ей абсурдность её приказа, в конечном итоге ей пришлось подчиниться. Думаю, в глубине души она прекрасно понимала, что не может публично оспорить слова предводительницы - в конце концов, однажды она сама собиралась взять на себя бразды правления и сознавала, что это означает.
   Вот так, спустя много лет, когда я уже и думать об этом позабыл, моё детское желание исполнилось. Не то чтобы я был от этого в особенно большом восторге... но за свои желания нужно отвечать, и теперь, после последнего разговора с Царицей Ночи, я понимал это лучше, чем когда-либо.
   Ранним утром - то есть, вечером, если вести расчёт от восходов и заходов солнца - хмурая Сана, спрятавшая свою воинственность куда-то поглубже, однако, тем не менее, до предела ею наполненная, зашла за мной в мою хижину.
   - Твоё дело - заползти под то дерево, которое мы тебе укажем, и сидеть там тише воды, ниже травы до тех пор, пока всё не закончится, - мрачно заявила моя подруга. - НЕ ВЗДУМАЙ высовываться или издавать хотя бы один звук! Что бы ты ни увидел! То есть, не услышал. А услышать ты можешь многое.
   Я кивнул. Сана слишком часто рассказывала мне о своих битвах, чтобы я считал себя морально не подготовленным. Мне казалось, что я сумею оставаться спокойным и невозмутимым, что бы ни произошло - даже если она прямо передо мной разорвёт десятерых противников, и земля под моими ногами превратится в кровавую реку. Если бы я только знал тогда, насколько сильно я заблуждался.
   Мы вышли к другим женщинам, и я ощутил на себе косые и насмешливые взгляды.
   - Это приказ Царицы Ночи, - напомнила Сана. - Так что все претензии... можете засунуть куда подальше.
   Она обращалась с другими женщинами отнюдь не вежливо, однако ни одна из них не посмела выказать даже тени недовольства. Может быть, они опасались обидеть дочь Царицы Ночи - а, может быть, Сана сумела заслужить их уважение своей смелостью и геройством на поле боя. Мне, как и самой Сане, хотелось верить в последнее.
   - Может быть, Царица Ночи полагает, что он сумеет нам пригодиться? - с сомнением протянула одна из женщин. - У него есть... какие-то способности? Конечно, мужчины бездарны, но этот всегда был странным. И родился с непонятной болезнью.
   - Разумеется, есть, - соврала, не моргнув и глазом, Сана. - Но это вас не касается. Это дело моё - и Царицы Ночи. Так что уберите свои любопытные морды куда подальше.
   Мы двинулись в путь в полном молчании - лишь прохладный ночной ветер овевал наши лица и покачивал где-то высоко вверху тяжёлые листья пальм. Я чувствовал себя виноватым за то, что свалился бесполезной обузой на плечи женщин, и старался ничем не напоминать о своём присутствии. Что такого впоследствии пришлось бы наврать Сане о моих якобы "особых" способностях, чтобы оправдать моё присутствие в эту ночь? Если у меня и была хотя бы какая-то особенность, то это были мои сны. Но разве я мог увидеть сон на поле боя?
   И опять-таки, я даже не подозревал, насколько сильно заблуждался в своих мыслях.
   Мы шли очень долго, и хотя земля под моими ногами оставалась прежней - как и луна, и ветер, и небо, в какой-то момент я почувствовал, что что-то вокруг очень сильно изменилось. Мне было сложно объяснить моё ощущение... но по спине у меня прошёл ощутимый холод.
   "Омерзительные отродья, пожирающие чужие трупы".
   Я вздрогнул от изумления и ужаса, услышав этот словно бы донёсшийся до меня откуда-то голос. Однако остальные женщины продолжали невозмутимо идти, и я подумал, что мне почудилось.
   "Коварные, злые и трусливые демоны... Слышали ли вы когда-нибудь, как они смеются? Так знайте, что это сам предводитель Ада хохочет их голосами!"
   "Дети Дьявола!"
   Я не выдержал и остановился, почувствовав, что мне становится трудно дышать.
   Шедшая позади Сана больно пихнула меня в бок.
   - Что ты застыл? - прошипела она. - Нашёл время предаваться мечтаниям?
   Я с трудом заставил себя сдвинуться с места, однако промолчать было выше моих сил.
   - Это они про нас? - сбивчиво проговорил я, пытаясь отыскать, где Сана, и повернуть к ней голову. - Они говорят всё это про нас?
   - Кто говорит?
   - "Дети Дьявола"! "Омерзительные отродья"? Это они о нас?.. И кто такой Дьявол?
   - Какой ещё Дьявол? - Сана начинала сердиться всё больше, и не то чтобы я её не понимал - это и в самом деле был не лучший момент для подобного разговора, однако я просто не мог остановиться. - Я понятия не имею ни о каком Дьяволе, мне известно только одно: нам вот-вот предстоит кинуться в бой, а ты застыл, как камень, и несёшь какой-то никому не понятный бред! Вот я знала, что именно так и будет!
   - Но я хочу знать!.. Мне нужно это знать!
   Сана не выдержала и влепила мне затрещину. И это был отнюдь не тот пустяковый подзатыльник, которым она легко могла наградить меня и прежде - в голове у меня всё зазвенело, и я едва удержался на ногах.
   - Пошли!
   Она схватила меня и волоком затащила куда-то под куст.
   - Сиди здесь! И МОЛЧИ! - прорычала она. Мне показалось, что на мгновение ей стало стыдно за свой гнев, и, поколебавшись, она добавила: - Не переживай, сейчас они расплатятся за "омерзительных отродий". Ох, как расплатятся. И за "детей Дьявола" тоже, хотя я понятия не имею, кто такой этот Дьявол, и никогда не слышала, чтобы нас так называли. Но уж наверняка это не что-то хорошее, ха-ха-ха! Да этот мир перевернётся, если однажды о нас скажут хотя бы одно доброе слово! Ничего, сейчас они у меня попляшут...
   Она исчезла. Скрылась где-то в ночной темноте, а я остался ждать - наедине со своими смятенными чувствами. Вытянув голову, я изо всех сил прислушивался к шорохам, и шёпотам и звукам ночной жизни, доносившимся до меня отовсюду. Я пытался услышать другие голоса - и хотя они были для меня подобны нанесённому по лицу удару, я всё-таки непременно хотел понять правду.
   Я должен был выяснить, кто такой "Дьявол". Даже не знаю, отчего это вдруг оказалось настолько жизненно важно для меня, что перед этим померкло всё остальное - но я не мог думать ни о чём другом. Даже о битве, в которую вот-вот должны были ринуться наши женщины, и которая подвергала нас всех опасности - и, в первую очередь, меня.
   - Скажи мне!.. - Дальнейшие события я помню не слишком хорошо, но, кажется, не выдержав, я обратился к Царице Ночи. - Скажи мне, кто такой Дьявол!..
   И мне показалось, что я услышал ответ. Ночное небо надо мной раскалилось и загремело сатанинским смехом. Тем самым, о котором говорил один из "голосов".
   - Кто такой Дьявол? Ну, вот сейчас ты это и узнаешь!
   Где-то вдалеке до меня донёсся исполненный ужаса и страдания вопль. А вслед за этим - громовой голос Саны. До этого момента я и подозревать не мог о том, как в действительности звучит её голос - так, что содрогнулись все деревья, и травы, и даже земля под моими ногами!
   - В бой! - кричала и пела жуткую песнь она. - В бой, мои сёстры! Отомстите им за всё унижение, за всю несправедливость, за всю боль, что они принесли, свято веря в свою непогрешимость и правоту! Они дерутся друг с другом за истину, силу и власть, они делят мир на правых и неправых, на победителей и побеждённых, они полагают, что когда придёт их последний час, то смерти будет какое-то дело до их оправданий! Но смерть приходит ко всем, и ей всё равно, как тебя звали, и какие блага ты успел урвать у жизни, отобрав их у того, кто слаб! Ей всё равно, как ты пытался потом замолить свои грехи, предчувствуя то, что придёт за тобой в конце! И я за тобой пришла! Потому что я - смерть! Я - ВОЗМЕЗДИЕ НЕБЕС!
   ...я не был уверен, что слышал именно эти слова.
   Но смысл воинственной песни Саны был именно таков, я это знал.
   А потом Небеса в очередной раз раскололись, и в их хлынувшем на меня багровом жутком свете я увидел, как Сана вцепляется в живое кричащее тело и отгрызает от него истекающую кровью руку, а потом запрыгивает на тело, превратившееся в кровавый ошмёток, и топчет его ногами.
   Я не выдержал и громко застонал. А потом, должно быть, бросился куда-то - но всё это уже было словно как во сне.
   Впрочем, почему "как".
   Я и был во сне. Передо мной возвышалась огромная белоснежная башня, и двуглавый венец её ослепительно сверкал в лучах взошедшего солнца. Было раннее утро, и Бог стоял возле окна, милостиво улыбаясь всем существам, возделывавшим и украшавшим землю.
   Но я знал, что пройдёт совсем немного времени, и на горизонте появится небольшое облачко... Как-никак, я видел этот сон уже десятки и сотни раз, и он никогда не менялся. Я успел выучить его наизусть.
   Так оно и произошло.
   Сомнение отразилось на прежде безмятежном лице Бога, и он отошёл от окна, чтобы вскоре к нему вернуться и сделать свой жест рукой, начинавший кровопролитную битву...
   Вернее, он должен был вернуться.
   Но мгновение проходило за мгновением, а он всё медлил и медлил, застыв в середине своей комнаты и окружённый разноцветными картинами. Казалось, что он пытался что-то припомнить - и никак не мог понять, что именно. В конце концов, он пошёл было к окну, как всегда, однако на полдороге внезапно остановился. А потом развернулся и достал из угла комнаты, где он, должно быть, хранил свои самые важные и любимые вещи, несколько новых осколков.
   Разобрав одну из цветных картин, сиявших яркими оттенками в дальнем окне напротив распахнутого, Бог принялся собирать новую. Однако на этот раз изображение, которое он выкладывал, нельзя было назвать красивым - и это понимал даже я, который по-прежнему не знал смысла слова "красота". Наверное, это и было то, что называется "уродливым"?
   Самыми тёмными осколками, какие у него только были - цвета земли, когда на ней не остаётся ни цветов, ни трав - Бог выложил огромную фигуру, выглядевшую свирепо и угрожающе. Фигура занесла свою гигантскую руку над землей и всеми существами, которые трудились в полях и украшали свои дома; над головой у неё клубились багровые тучи, а на плечах сидели кровожадные существа, отдалённо напоминавшие тех, которые каждый раз являлись под вечер, чтобы довершить дело кровопролитных войн.
   Но до вечера было ещё далеко, а каждое утро Бог забывал о том, что случилось прежде... Откуда же ему явились их образы? Может быть... он, как и я, увидел их в своих снах?
   Тем временем, завершив свою картину, Бог, наконец, подошёл к окну. Лицо его отражало волнение и радость - казалось, он был доволен тем, что нашёл какой-то важный ответ, и очень хотел поделиться им с другими. Существа, трудившиеся у подножия башни, подняли головы - как и всегда, когда Бог появлялся в окне.
   Улыбнувшись, Бог вскинул руку и показал им на картину с ужасным существом позади себя.
   Существа посмотрели на неё - и вновь бросились друг на друга.
   ...земля подо мной дрожала и качалась. Я с трудом приподнял веки - и увидел застилавшую всё вокруг густую багровую пелену. Неужели уже пришёл вечер? Тот самый момент, когда небеса разверзаются, выпуская на волю тысячи беспощадных созданий?
   Но где же тогда багровые реки?
   Чуть наклонив голову, я их действительно увидел - и успокоился. Одну реку - вернее, тоненький ярко-алый ручей, который струился, догоняя меня, по чёрной земле. Значит, я по-прежнему был в привычном мне сне, и волноваться было не о чем.
   Я снова закрыл глаза.
   - ...ну почему ты такой тяжёлый!.. - простонала изнемогавшая от напряжения земля подо мной. - Мужчины такими не бывает, почему?! Всё с тобой... всё с тобой всегда было не так! Было... и остаётся...
   Мне показалось, что я услышал сдавленный всхлип. Однако вслед за этим земля разъярилась и начала нестись вперёд так быстро, что в лицо мне подул прохладный ветер. Это было даже приятно, хотя я никогда не любил ночной холод и предпочёл бы ему любой, даже самый изнуряюще знойный день.
   - Альгейдо! - закричала земля, и я заставил себя выбраться из чьих-то мягких объятий, погружавших меня в приятную темноту, в которой не было ни голосов, ни звуков. Но, как-никак, это было моё имя, и разве мог я не откликнуться? - Не смей засыпать!!!
   - Сана? - наконец, догадался я и вздохнул. - Сана, кажется, я... увидел сон прямо на поле боя... никогда бы не подумал, что это возможно.
   Она ничего не ответила, только продолжила нестись вперёд, тяжело и часто дыша.
   Я всегда ощущал себя обузой, однако теперь, когда я в прямом смысле превратился в камень на её шее, это было особенно печально.
   Какое-то время я молчал, стараясь не засыпать, как она и попросила, чтобы не создавать для неё лишних проблем.
   Однако бежать ей было всё тяжелее и тяжелее, и я прекрасно об этом знал.
   - Сана... - решился подать голос я. - Лучше давай ты... Я очень устал. И лучше бы мне никогда не появляться в этом мире... Ты ведь тоже устала.
   - Заткнись, - прорычала Сана и остановилась, чтобы перевести дыхание. - Ты... не думай, что знаешь предел моих способностей, чтобы полагать, что я уже выдохлась и готова сдаться! Никто их не знает! И сегодняшняя ночь - тому доказательство!
   Она сделала вдох - и расхохоталась. Тем самым "сатанинским" смехом, который приводил в ужас другие народы.
   - Ах, Альгейдо!.. Никто об этом не узнает, потому что я никому никому об этом не скажу, но сегодня я... сегодня я дралась с самим Богом...
   Сана продолжала нестись вперёд, словно сумела каким-то чудесным образом скинуть с себя груз не поддающейся описанию усталости, и голос её больше не был хриплым, однако в нём прозвучала странная печаль. Мне думается, она полагала, что я её не слышал.
   - И Бог отступил передо мной! - продолжила она одновременно и с гордостью, и со скорбью. - Я не позволила ему... не позволила. Знаешь, я всегда думала, что я очень смелая. Что я самая смелая в мире. Но тогда... тогда, когда я кинулась на него, мне было так страшно. Я никогда в своей жизни не испытывала подобного ужаса. Не потому, что я боялась умереть, а потому что он... наверное, потому, что он всё-таки Бог. Как называют того, кто сражается с Богом? Мне, конечно, наплевать, что там потом скажут обо мне в других народах... но...
   Я молчал. Не потому, что мне было нечего сказать, а потому, что я боялся нарушить этот её разговор с самой собой.
   Мы продолжали лететь вперёд сквозь ночную тьму. И в какой-то момент я почувствовал, что дышать мне становится легче - до меня донеслись нежные ароматы цветов, тихое журчание воды, шелест мягких трав. Попытавшись снова приподнять веки, я увидел, что багровая пелена исчезла. А привычная чернота вокруг меня перестала быть такой чёрной - небо впереди светлело, приобретая всё более и более нежные оттенки. Замерев, я разглядывал удивительную игру цветов, однако самое невероятное было впереди - над тихой безмятежной голубизной, плескавшейся возле моего лица, сверкнул ослепительный золотой луч.
   - Рассвет! - воскликнула Сана и тяжело выдохнула, словно только что скинула со своих плеч тяжёлый груз. - Вот уж не думала, что когда-то скажу, что это и правда красиво! Но...
   Я обнаружил, что лежу в траве. Трава была такого восхитительного цвета... вряд ли я когда-нибудь найду слова, чтобы описать его, однако это было самое красивое, что я видел в своей жизни - после предрассветного неба и восходящего в нём солнца.
   - Похоже, что твои раны не такие уж и опасные, - помолчав, добавила Сана где-то за моей спиной. - Зря перепугалась. Ох, ну эту гонку я до конца жизни запомню... И как я только смогла... Ну, хотя...
   Она рухнула на траву рядом со мной и, вытянув руки, погрузила их в прежнюю голубизну, теперь ставшую молочно-белой.
   Я застыл, на мгновение позабыв даже о том, как дышать. Краем глаза... краем глаза я видел её тёмный стройный силуэт, перечёркнутый изящными штрихами трав. Она валялась на траве и с удовольствием перекатывалась по ней, впитывая в себя плеск воды, медовый запах луга и пока ещё нежаркое сияние солнца.
   Если это был мой сон... то как в нём могла оказаться Сана?
   Или мы с ней оба умерли?
   Но нет. Я не верил в это. Ведь она сказала, что ни за что не сдастся так легко. Да и я тоже пообещал ей не сдаваться - пусть даже и не произносил таких слов.
   А это означало, что я...
   - Ого! - Сана внезапно приподнялась и нависла надо мной. Интересно, видела ли она, что я весь дрожу - с головы и до кончиков ног, хуже, чем крохотная былинка, которую изо всех сил треплет ураганный ветер? Но нет, она смотрела на другое. Весь мир вокруг меня сузился до пары больших тёмных глаз на почти таком же тёмном лице, с любопытством изучавших что-то в моём облике. - Я и не подозревала, что у тебя глаза такого цвета... Подожди. А почему же ты раньше всегда держал глаза закрытыми, если ты, оказывается, умеешь их открывать?
   В голосе её послышались нотки настороженного недоверия, и это было так странно - слышать этот до боли знакомый голос... и пытаться связать его с тем обликом, который я видел перед собой. Несомненно, это была Сана... Но я даже предположить не мог, что в действительности она выглядит так.
   - Какого они цвета? - хрипло переспросил я. - Какого цвета мои глаза?
   Впрочем, я тут же понял, что знаю это и без её ответа. Потому что мои глаза отражались в её собственных и были они такого же цвета, как и огромное небо, раскинувшееся над нами.
  
   - Что ж, несомненно, это было очень значительное событие в твоей жизни, - сдержанно замечает моя мать.
   Как всегда... я не могу понять по её голосу, что она в действительности чувствует, хотя я никогда и ни с кем ещё не говорил об этом дне - я хранил его где-то глубоко внутри, как драгоценное сокровище. Но пускай она ни за что не расскажет мне об этом, нынче я более, чем когда-то, уверен, что всё это произошло только благодаря ей. Так что кому же, как не ей, это сокровище должно принадлежать?
   - И что же ты подумал... об этом мире, который открылся твоим глазам? - неожиданно спрашивает она. - Понравился он тебе?
   Я опускаю ресницы. Правда в том, что я не знаю ответа. Рассвет был прекрасен... и тот миг вдвоём с Саной тоже... Но я навеки запомнил также и ту картину, которая запечатлелась в моих глазах прежде этого. Я не знаю, уравновешивают ли они друг друга.
   - Мама, - поколебавшись, решаюсь я. - А можно... мне тоже задать один вопрос?
   Она не отвечает ни "да", ни "нет", и я осмеливаюсь продолжить.
   - Кто... был тот Бог, с которым сразилась в ту ночь Сана?
   Неужели это был тот же самый Бог, которого я видел всё это время в своих снах? Но он никогда не покидал свою башню - и уж тем более по ночам, когда он не осмеливался даже подойти к распахнутому окну. Или это был какой-то другой Бог из других народов? Сана ведь утверждала, что Богов бывает много, хотя я, при всём желании, не мог в это поверить - для меня всегда существовал лишь один-единственный, и никто, кроме него, не вставал перед моими глазами, когда я слышал или произносил это слово.
   Однако всё, чего мне удаётся добиться - это неудовольствие моей матери.
   - Я же тебе уже говорила, что никаких Богов не существует, - напоминает она. - Ни тех, которых называет богами Сана, ни того, в которого веришь ты.
  
   ...позже, когда Сана легла спать, я осторожно поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг к реке. Я был измучен не меньше неё, а, вдобавок к этому, ранен, однако меня изводили и страх, и нетерпение. Я должен был это сделать, в какой бы ужас меня ни приводила мысль о том, что мне предстояло. Я должен был понять, как я выгляжу.
   - Давай-давай, - игриво пихала меня Сана, чрезвычайно развеселившаяся после того, как она поняла, что случилось чудо, и я, слепой от рождения, неожиданно обрёл зрение. - Вода расскажет тебе всю правду!
   Однако я всё равно не решился этого сделать, пока она на меня смотрела, и весело каталась по траве, и насмешничала. Так что мне пришлось дождаться, пока усталость, наконец, не возьмёт верх над её воодушевлением. Однако не над моим.
   Я сделал ещё несколько шагов вперёд. Вода безмятежно плескалась впереди, не обращая ни малейшего внимания ни на владевшее мной ужасное волнение, ни на моё потрясение от того, что её знакомый голос - журчащий, звенящий, бурлящий - оказался наделён таким непохожим ни на что обликом. Прежде я уже видел багровые реки в моём сне про Бога, однако мне никогда не приходило в голову, что это и есть та "река", чей голос я порой слышал издалека, подходя к границе нашей деревни. Впрочем, должно быть, между ними всё же было одно существенное отличие...
   В последнее мгновение, прежде чем прохладная волна коснулась моих ног, я не выдержал и снова закрыл глаза. Скажу правду, что, оказавшись в привычном и знакомом мне с детства мире, я сразу же ощутил спокойствие и уверенность. До такой степени, что я чуть было не решил так в нём и остаться. Однако этот момент слабости продлился недолго.
   Да, нам привычно держаться за что-то знакомое и неизменное, и страшно шагать в неизвестность... Однако если ты хотя бы раз повидал настоящий мир, как можно навеки спрятаться в своём маленьком и тёмном доме, каким бы страшным и непривычным ни показалось всё снаружи? Разве возможно стереть воспоминание об этом? Даже если это и возможно, то, мне кажется, оно навеки останется с тобой скорбью о чём-то важном и утраченном. И всё равно, в конечном итоге, желание познать вселенную и разобраться в устройстве её удивительных законов возобладает над страхом в любом живом существе. Это то, во что я верю.
   Так что я глубоко вдохнул и склонился над водой, изучая своё отражение.
   Оно было... странным. И невероятно далёким от того, что я предполагал увидеть - вот то, что я понял с первого же мгновения. Я оказался совершенно не похож на Бога из моего сна. И хотя Сана уже говорила мне прежде, что Боги выглядят иначе, чем мы, я всё же ожидал увидеть в своём отражении кого-то, хотя бы отдалённо напоминающего его. Был ли я уродлив? В общем, я не испытал такого огромного отвращения к своему облику, которое предполагается испытывать, если все считают тебя уродом, однако назвать себя красивым у меня язык также бы не повернулся. Должно быть... действительно красив в моём понимании был лишь Бог, а это означало, что красивым я, увы, никогда не стану, сколько бы ни старался.
   Зато мне стало очевидно, отчего все вокруг считали меня непохожим на других и предполагали, что я родился с какой-то странной болезнью. Дело было не столько в слепоте и слабости, сколько в том, как выглядел. Когда я рассматривал своё отражение в реке, это было ещё не настолько бесспорно, однако после того, как мы с Саной вернулись в деревню, последние сомнения отпали.
   Никто из моих родственников и соседей, ни один член нашего племени не выглядел так же, как я. У меня была белоснежная кожа и длинные белые волосы, и на фоне их тёмных тел это выглядело как... я даже не могу придумать сравнение. Наверное, как белоснежная башня Бога в окружающей её ночной тьме. Да, возможно, это неплохой вариант, поскольку я оказался ещё и таким же высоким, как она. Чересчур высоким - выше большинства женщин, не говоря уж про мужчин, и это принесло мне в дальнейшем немало новых страданий.
   Потому что мои страдания отнюдь не закончились благодаря тому, что я прозрел. Увы.
   И даже наоборот - если прежде, благодаря своей слепоте, я слышал в окружавших меня голосах тысячу оттенков и почти сразу понимал, что мой собеседник чувствует по отношению ко мне, то теперь я видел перед собой его лицо - и больше не мог сосредоточиться ни на чём другом. Вот тогда-то я и понял, что имела в виду Сана, когда говорила, что внешний облик не настолько важен - но, наверное, я был устроен как-то иначе, чем она, и не мог от него отрешиться. Или, может быть, дело было в моей прежней многолетней слепоте.
   Мир также оказался далеко не так красив, как мне показалось в первый момент, когда я увидел небо и первый луч восходящего солнца. Во многом... цвета моего сна, который снился мне, были гораздо ярче и притягательнее, чем цвет сухой, уставшей травы, изнурённой лучами палящего солнца, или тусклого песка под моими ногами, истоптанного грязными следами.
   Но всё же я не жалел о том, что увидел этот мир. Особенно когда по ночам выходил из дома, поднимал голову и смотрел на тёмное небо, усыпанное бесчисленным количеством звёзд. Оно было прекрасным, как лучшая картина Бога, и в то же время вечно меняющимся, как сама жизнь, которую не суждено запечатлеть ни одной картине.
   С Саной мы надолго расстались после той долгой ночи - и она, и я всё же оказались тяжело ранены и измождены. В первый момент мы не обратили на это особого внимания, потрясённые всем произошедшим, однако потом организм взял своё - и уж кому, как не мне, было знать о том, как это бывает. Я вновь оказался прикован к постели на много месяцев, с той лишь разницей, что теперь я мог наблюдать за движением солнца за дверью моего дома и коротать время, размышляя обо всех оттенках закатного и рассветного неба.
   Сана выздоровела раньше меня, однако отчего-то она не торопилась навестить меня в моём доме, хотя пару раз передавала привет через моих холодно смотревших на меня братьев и сестёр, так что я мог не бояться того, что она на меня за что-то рассердилась. Впрочем, в некотором смысле я был даже рад. Я был... слишком смущён. Пусть между нами, вроде бы, не произошло ничего особенного - а уж для Саны, которая и без того прекрасно знала о том, как я выгляжу, тем более - однако я чувствовал странную неловкость от того, что она перестала быть просто голосом.
   Так что все эти месяцы я раз за разом вызывал в памяти её облик в то утро, когда я впервые её увидел, и пытался привыкнуть к тому, что она - это она.
   Вот только время проходило, а Сана всё не появлялась, и, в конце концов, я начал беспокоиться. В каком-то смысле я был намного медленнее, чем она - мне требовалось гораздо большее время на то, чтобы вылечиться, восстановить силы и произвести какие-то перестановки в своём внутреннем мире. Она терпеть не могла подобные проволочки - для неё всё должно было происходить стремительно и моментально. Все решения она принимала тотчас же и не собиралась этого менять, даже если порой сожалела о них.
   Так почему же теперь она не приходила, чтобы навестить меня? Вряд ли она могла быть так же смущена тем, что теперь я не слепой.
   Увы, единственный ответ, который приходил мне на ум, был именно тем, которого я боялся больше всего. Что, если жизнь решила вернуть мне глаза, но взамен забрать возможность видеться с Саной и быть для неё самым близким другом? Тогда я готов был тотчас отправить этот нежданный "подарок" обратно... вот только никто меня не спрашивал.
   Что ж... в конце концов я устал ждать и отправился на поиски ответа сам - как ни страшно мне было его узнать. Пять шагов до выхода из моего дома... десять - до пальмы, дальше которой мне ещё почти никогда не удавалось продвинуться, потому что, сам того не понимая, я поворачивал обратно.
   Мои братья и сёстры, соседи, женщины, собиравшиеся на охоту, мужчины, ожидавшие их возвращения в деревне - все обернулись и посмотрели на меня. И вот тогда-то я действительно пожалел о том, что перестал быть слепым. Потому что... когда ты слышишь лишь голоса и перешёптывания, то ты ещё можешь убедить себя, что тебе показалось. Что то или иное слово в действительности относилось не к тебе. Однако обмануть себя, когда ты видишь устремлённые на тебя взгляды, невозможно. Потому что если и есть что-то, что никогда не может солгать в любом живом существе, включая Бога... то это глаза.
   И их глаза были наполнены презрением. Отвращением. Ненавистью.
   Почему?!
   За что они ненавидели меня так сильно?! Только за то, что я отличался от них, за то, что моя кожа была белого цвета?!
   Но я же не был виноват в том, что родился таким. Всё это никак не укладывалось в моей голове, и я предпочёл искать причину их ненависти в чём-то другом - может быть, я сделал что-то не так? Забыл поклониться?..
   Исправляя эту оплошность, я поспешно опустился на колени. Иногда это бывает нестерпимо... Но не то тогда, когда ты чувствуешь на себе десятки прожигающих тебя ледяной злобой глаз. Тогда... наверное, тогда любой возрадуется возможности опустить голову к земле и стать как можно ниже.
   - Не смотрите так на него, - внезапно раздался чей-то голос, и моё сердце встрепенулось. Однако поднять голову я не посмел. - Помните о том... что унижать слабого легко.
   Это была она. Её голос, исполненный величия и могущества... и милосердия. И я тотчас почувствовал, как невыносимый груз боли и обиды, лёгший на моё сердце и придавивший меня к земле, рассеивается без следа. Взгляда, наполненного ненавистью, бывает достаточно, чтобы низвергнуть тебя в пропасть... однако единственное слово, сказанное в твою защиту, настолько сильно, что может вытащить из неё обратно.
   Правда же, мама?
   - ...вставай, Альгейдо, - негромко сказала Царица Ночи. И было в её голосе что-то странное - что-то такое, чего я никогда не слышал ни прежде, ни потом.
   Хотя, может быть, я был просто слишком рад - и тому, что она за меня заступилась, и тому, что кто-то, помимо Саны, впервые назвал меня не Бездельником, а моим настоящим именем.
   - Да, госпожа, - хором откликнулись все остальные и послушно отвернулись от меня.
   Я глубоко вздохнул, однако не поднялся с колен. Потому что это бывает унизительно, только когда кто-то принуждает тебя, однако когда ты делаешь это сам, из благодарности к тому, кто поступил хорошо и справедливо, то в этом нет ничего плохого.
   Так я и стоял, не поднимая головы, до тех пор, пока она не ушла.
  
   - Взгляда, наполненного ненавистью, бывает достаточно, чтобы низвергнуть тебя в пропасть, однако единственное слово, сказанное в твою защиту, настолько сильно, чтобы вытащить из неё обратно? - задумчиво повторяет моя мать.
   Я вздрагиваю от радости.
   Значит, этот мой рассказ и правда имеет для неё значение? Значит, в нём даже отыскалось что-то, над чем ей захотелось поразмыслить?
   - Да, - робко киваю я. - Царица Ночи... показала мне это своим примером.
   - А если такой взгляд был не один? - внезапно спрашивает она. - И даже не десять, не сто, не тысяча, не миллион? Если их были миллиарды миллиардов? Сколько же слов потребуется для того, чтобы уравновесить все эти взгляды? А, Альгейдо? И под силу ли хоть одному живому существу произнести их все, даже если оно всерьёз задастся такой целью?
   Я молчу, не зная, что на это ответить. Однако мой рассказ ещё не закончен. Может быть...
   - Да, твой рассказ ещё не закончен, - кивает она. - Что ж, посмотрим, чем он завершится. Так что продолжай.
  
   ...отыскал Сану я нескоро. Далеко не в ту же ночь, когда я отправился на поиски - потому что хотя теперь я и видел нужную дорогу, моих сил по-прежнему не хватало на то, чтобы далеко по ней пройти.
   Кроме того, её не оказалось ни на поле для тренировок, где она проводила почти все те ночи, когда не сражалась, ни возле реки, где она с неудовольствием смывала с себя кровь убитых врагов. Тогда где же её было искать? В домах мужчин?..
   Раз за разом я обходил селение и, в конце концов, набрёл на большой дом, из которого доносились глухие стоны. Сердце моё заколотилось от испуга и какого-то непонятного предчувствия. Я хотел было сделать шаг вперёд и посмотреть, что находится внутри, однако на пороге внезапно появилась Сана.
   - А, это ты, - хмуро кивнула она. - Как дела?
   Вот и всё, что она мне сказала. Если бы мы были с ней знакомы всего несколько месяцев, то я бы, наверное, уверился в том, что больше ничего для неё не значу, однако, как-никак, мы знали друг друга с детства... И несмотря на свои страхи, я был уверен, что дело в чём-то другом.
   - Хорошо... - осторожно отозвался я. - А у тебя? Что ты здесь делаешь?
   Мне, в общем-то, не нужно были ни глядеть ей в глаза, ни слышать её голос, чтобы почувствовать, что она разозлилась. Но теперь, когда я стал зрячим, это стало ещё проще.
   - Ничего, - огрызнулась Сана. - Я же будущая предводительница племени, значит, я должна знать всё, что в нём происходит! И бывать во всех домах! Что тут особенного!
   Она сердито отвернулась. Однако потом, по-видимому, совесть всё же укорила её за то, что она с порога так яростно на меня набросилась, и она проворчала:
   - Я должна понимать... все последствия.
   Больше она ничего не добавила - лишь развернулась и скрылась в этом странном доме, предназначение которого по-прежнему оставалось для меня непонятным. Однако я, разумеется, не рискнул последовать за ней, понимая, что праздное любопытство может стоит мне общения с ней на месяцы, если не годы.
   В следующий раз мы встретились в полнолуние - и это была та ночь, когда все женщины племени уходили в битву во главе с Царицей Ночи. Сана всегда дожидалась этого времени, как самого большого праздника. Это была очень важная ночь, перед которой проводили множество загадочных ритуалов, и во время которой совершались самые невероятные подвиги. То есть, самые жестокие убийства и самые кровавые расправы над врагом.
   С тех пор, как Царица Ночи защитила меня, я больше не ощущал на себе горевших от ненависти взглядов. Потому что больше никто не смотрел на меня вообще - и не сказать, что это было намного легче. Так что я также с большим нетерпением дожидался этой ночи - потому что это означало, что все женщины уйдут, и селение останется почти пустым. А, значит, я смогу немного побродить в тишине, просто подставляя своё странное белоснежное тело лунному свету и не чувствуя страха, что попадусь кому-то на глаза, и что кто-то поспешно отвернётся, скрывая мелькнувшее во взгляде отвращение...
   Я был абсолютно уверен, что уж кого-кого, а Сану я точно не встречу.
   Однако она неожиданно оказалась под той самой пальмой, которая служила точкой отсчёта всех моих прежних путешествий. Я чуть было не споткнулся о её длинное стройное тело, почти сливавшееся с ночной темнотой, и ошеломлённо застыл.
   Сана лежала на спине и смотрела на полную луну, безмолвно взиравшую с небес на ночную землю. Во взгляде её была тоска.
   То есть во взгляде Саны - а не во взгляде луны. Хотя, кто знает...
   - Сана, - осторожно позвал я. - А ты почему... не пошла вместе со всеми?
   Она молчала.
   Я начал беспокоиться.
   - Ты что, до конца не выздоровела? Ты получила настолько серьёзные раны, что тебе больше нельзя ходить в битву?! - В голову мне лезли всё более и более ужасные мысли. Сана больше никогда не сможет драться из-за того, что спасла меня. Сана провела какой-то жуткий ритуал, чтобы вернуть мне зрение. - Сана, скажи мне правду! Это моя вина!..
   - Твоя, - скучающим голосом согласилась она. - Ну так вот и отстань от меня, раз сам это понимаешь.
   - Но я не хотел!.. Сана, клянусь, я не хотел!..
   В действительности я, конечно, хотел. Разве не хотел я того, чтобы она перестала ходить в битвы, больше не проливала кровь, не устраивала эти гонки за тем, кто принесёт больше мёртвых голов? Осознание этого раздавило меня. Это я был виноват. Во всём был виноват только я. И мои желания.
   Я упал на колени, громко застонав от стыда и отвращения к себе.
   Сана утомлённо вздохнула.
   - Альгейдо, - ровным голосом произнесла она. - Я дралась с Богом. Я достигла своей вершины. Разве есть что-то, что выше этого? Так что можешь не винить себя. Ну, или можешь винить, если тебе так больше нравится. В любом случае, сделанного не воротишь. Я испытала момент наивысшей... славы и больше не испытываю к ней интереса.
   Так, значит, в тот раз Сана понимала, что я слышу её слова, адресованные самой себе. Эта мысль наполнила меня слабой надеждой... потому что сейчас я испытывал отчаяние, даже большее, чем она сама. Слишком невыносимо для меня было слышать это холодное равнодушие в её голосе, видеть пустоту в прежде пылавшем взгляде.
   Должно быть, Сана это почувствовала, потому что-то внутри неё оттаяло - я это знал.
   - Ты разве не хотел, чтобы я была хорошей? - проворчала она.
   - Да, - не стал отрицать я. - Но я заблуждался. Я хочу, чтобы ты была собой.
   Сана поднялась с песка. Голос её был по-прежнему мрачным, однако я всё же услышал в нём нотку удовлетворения.
   - Ладно, - хмуро сказала она. - Не такая уж я и слабая, чтобы не выдержать того, что достигла предела своих способностей. Пусть сейчас мне кажется, что моя жизнь кончена, и дальше ничего нет... Но, авось, поищу-поищу, и она отыщется. Другая вершина.
   - Конечно, отыщется! - с облегчением заверил её я. - Уж поверь мне, я знаю, о чём говорю! Ведь мне удавалось отыскать даже такие вещи, о существовании которых я вовсе ничего не знал! Например, выход из моего дома!
   - Тоже мне достижение, - не оценила Сана. - Вышел - и тебя тут же чуть не убили.
   - Да, но ты меня спасла!
   - Да, но я тебя спасла, - повторила она, и в голосе её прозвучало сдержанное удовольствие.
   Наутро - то есть, под вечер - я вновь застал Сану неподалёку от того большого дома, из которого она прогнала меня в прошлый раз. На этот раз она позволила мне войти, и внутри я увидел множество больных и раненых - всё это были женщины из нашего племени, которые получили тяжёлые ранения в битвах или пережили нападения врагов. Впрочем, здесь также были и некоторые мужчины. За всеми ними ухаживали женщины высокого ранга, и я поразился тому, с какой внимательностью они относились к тем, кто был слаб, обездвижен... или даже ослеплён, как я.
   - Я не умею лечить, - усмехнулась Сана. - Но я хорошо пою. Я пою им песни о наших подвигах и боевой славе, о том, как, рано или поздно, наш народ будет отомщён за все страдания, которые мы пережили по вине тех, кто унизил, проклял и прогнал нас с тех земель, что исконно принадлежали нам. Ты знаешь, Альгейдо? Что изначально весь этот мир был наш, и тогда никаких войн не существовало? Потому что все существа знали, что они - дети Великой Матери, и что она создаст для своих детей и новую пищу, и новые земли, если у них возникнет к тому потребность. А, значит, нет необходимости пытаться отобрать их у кого-то другого. Однако потом явились другие народы, уверовавшие в своих Богов, которые не давали им ничего, кроме "правды", разной для всех. А ещё ненависти к тем, кому они причинили страдания, в которой они черпали свои силы. Благодаря им мы живём так, как живём сейчас. Вынужденные скрываться во тьме и таиться ото всех других народов, чтобы ночью нанести по ним жестокий удар. Вынужденные слышать лишь проклятия и брань от лиц их "непогрешимых" Богов. Нас осталось мало, Альгейдо. Наверное, всего лишь десятая, если не сотая часть от всех тех, кто обитал на этой земле поначалу. Нас заставили питаться трупами - потому что всё остальное живущие под светом Солнца отбирают друг у друга ещё до того, как мы просыпаемся. А потом назвали нас за это омерзительными отродьями и худшим, что когда-либо создала природа. Но мы выживем всё равно. Потому что день нашего великого отмщения придёт. Так заповедано во всех легендах.
   Я выслушал эти слова, исполненные глубокой горечи, едва дыша от боли и негодования. Потому что уж кто-кто, а я прекрасно знал, что это правда - мне было достаточно тех нескольких голосов, наполненных беспредельной ненавистью, которые я слышал в ночь той битвы, которая подарила мне зрение.
   - Мы с тобой вместе дождёмся этого дня, - пообещал я. - Кстати, Сана... я и не знал, что в нашем народе так заботливо ухаживают за всеми ранеными и слабыми. Я был уверен... что тех, кто вернулся с поля боя калекой и потерял свою силу... их попросту оставляют, как... как меня. В полном одиночестве. - Слишком взволнованный словами Саны, я не удержался и выпалил: - Сана, разве моя мать бросила меня не за то, что я родился больным и слабым? Разве не за это она всегда презирала меня?
   Однако Сана поглядела на меня с удивлением.
   - Да от мужчины, вообще-то, вовсе не требуется быть сильным, - заметила она. - Зачем это ему? Впрочем, даже если бы слабой родилась я, не думаю, что моя мать могла бы...
   Тут она спохватилась, видимо, почувствовав, что говорит нечто лишнее.
   - Я не знаю, Альгейдо, - закончила она. - Возможно, Холодный Ветер испугалась, что ты родился с таким странным цветом кожи, посчитала, что это дурное знамение, или что-то в этом духе... Хотя, вообще-то, все знамения истолковывает моя мать, а она никогда не считала, что в тебе есть что-то дурное или опасное... В общем, она сказала мне, что ты - это просто ты. Ты - часть нашего народа, и я могу общаться с тобой, ничего не опасаясь. - Не удержавшись, Сана ворчливо добавила: - Впрочем, как будто бы без её разрешения я этого не сделала.
   Эти слова меня несколько утешили.
   Тем не менее, домой я возвратился в подавленном и угнетённом настроении. Словно бы новым взглядом я обвёл эти земляные стены и жёсткий пол, на который никто никогда не бросил даже пучок травы, чтобы мне было мягче лежать. Мне давали еду, но это были худшие объедки - о чём я узнал только после того, как прозрел, и своим глазами увидел, как питаются другие. Никто никогда не пришёл ко мне, чтобы проведать меня или спеть мне песню о том, как наш народ вернётся на свои исконные земли, и после этого все войны прекратятся.
   - Почему? - не удержавшись, задал я вопрос Великой Матери, засыпая. - Почему в мире существуют несправедливость и ненависть? Почему другие народы ненавидят наш народ, а мой народ ненавидит меня?
   ...во сне я снова видел Бога, и это произошло впервые с тех пор, как мои глаза открылись, и я увидел цвета и облики настоящего мира, окружавшего меня.
   Вот только никакой башни в моём сне больше не было. И... Бог был другим.
   Я помню, как содрогнулось моё сердце, потеряв уверенность в том, что оно будто бы знало прежде. Потому что несмотря на все рассказы Саны, я всё равно считал, что Бог - один-единственный. Тот, которого я знал и видел.
   Но тогда кто же был тот, кто появился передо мной сейчас?..
   Впрочем, если бы он не был похож на того, первого Бога - во всяком случае, похож гораздо больше, чем на него походил, к примеру, я, хотя в чём-то они сильно отличались - я бы решил, что это самое униженное и презираемое на земле существо. Если первый Бог жил в высокой башне, то этот находился в тёмном подвале, похожем на моё собственное грязное и убогое жилище. Этот тёмный подвал содрогался от гневных и самоуверенных голосов, слова которых я даже не мог до конца понять, однако, слыша их, второй Бог лишь опускал голову всё ниже и ниже
   - Почему тебя заперли в таком ужасном месте?! - Я не успел даже подумать, слова сами сорвались с моего языка. - Тебе нужно выбраться отсюда!
   ...когда-то давно я уже заговорил с тем Богом, которого видел в башне. Но я до сих пор не знаю, слышал он меня или нет, поверил ли в то, что рядом с ним раздался чей-то чужой голос. Однако теперь у меня не было никаких сомнений - наверное, этот Бог за всю свою жизнь не получал ничего, кроме брани, вообще, так что теперь, услышав что-то другое, он тотчас встрепенулся и поднял голову.
   - Но как? - хрипло проговорил он. - Ты поможешь мне найти выход?
   Я?.. Мне отчего-то стало больно, что он просит помощи у меня - существа, стоявшего намного ниже него.
   Я огляделся по сторонам, осматривая его убогую конуру. Вокруг были только голые стены - и никакого распахнутого окна. Однако иногда выход возможно найти, даже если ты ничего не знаешь о его существовании... впрочем, я повторял это уже много раз.
   - Я тоже не знаю, где он, - покачал головой я. - Может быть, если бы я снова стал слепым... Но ты же Бог, для тебя нет ничего невозможного! Даже если выхода не существует... ты можешь создать его! Ведь именно Боги создают всё, что существует!
   - Я - Бог? - повторил он, посмотрев на меня неверящими глазами.
   - Конечно! - убеждённо ответил я. - У меня нет никаких сомнений.
   Какое-то время Бог молчал. Однако потом он пошевелился - и я услышал отвратительный звенящий звук.
   - Но разве ты не видишь эти цепи? - Бог показал мне свои руки, испещрённые тёмно-красными следами. - Я слишком слаба, чтобы порвать их...
   Я не знал, что на это ответить. Что такое быть слабым - это я прекрасно знал и сам. Когда ты всё равно не можешь сделать новый шаг по своей дороге, даже если призовёшь на помощь всю свою волю и всё своё желание.
   Дотронувшись до этих цепей, я целиком собрал свои скудные силы и попытался их порвать. И даже перекусить.
   Но какое там. Проще было взлететь.
   А в следующий момент я почувствовал прикосновение к своему плечу. Я знал, что это сделал кто-то там - наяву, а, значит, мне придётся проснуться. Однако я очень не хотел уходить из этого сна - ведь вдвоём всё равно легче искать несуществующий выход, равно как и выслушивать брань и оскорбления. Даже если это второе существо такое же слабое, как ты, или даже ещё слабее, и ничего не может сделать, чтобы тебе помочь... всё равно это важно. Я знаю.
   - Я ещё разыщу тебя! - в отчаянии пообещал я, понимаю, что не смогу сопротивляться долго. - Я тоже буду думать над тем, как найти выход!
   - Обещаешь? - грустно посмотрела на меня она.
   - Обещаю!
   Как я ни старался вцепиться в этот сон... моих сил на это не хватило. Чья-то рука с силой вырвала меня оттуда.
   Я распахнул глаза.
   - Хватит спать, - произнёс спокойный голос. - Солнце уже зашло.
   Однако я был так взбудоражен своим сном, что в первый момент не успел даже изумиться тому, что она здесь, что она навестила мою хижину, через порог которой отродясь не переступал никто, кроме Саны...
   - Кто это был? - проговорил я, тяжело дыша. - Кто был этот второй Бог?!
   Уж, конечно, если кто-то и знал ответ на этот вопрос - то только она. Так что я не стал даже пересказывать содержание своего сна, зная, что ей и так это известно.
   - Никто, - холодно ответила Царица Ночи. - Этот сон не имеет к тебе никакого отношения. Поверь, не все сны имеют значение. Иногда это просто сны. Слабый отголосок давно ушедших дней, словно свет звезды, умершей тысячелетия назад. Ты продолжаешь видеть его, и тебе кажется, что звезда светит, однако в действительности её уже нет.
   Я молчал, угнетённый её словами, однако всё же не поверивший в них до конца.
   - Ты слишком часто принимаешь свои иллюзии за истину, и это - очередное тому подтверждение, - добавила она. - Я пришла рассказать тебе правду, Бездельник. Ведь всё время ты только этого от меня и хотел, верно? Я скажу тебе, почему ты родился в этом доме, и почему твоя мать оставила тебя.
   Я изумлённо вскинул голову.
   Царица Ночи на смотрела на меня. Она сделала шаг к выходу и, не поворачивая ко мне головы, действительно мне всё рассказала.
   После чего все остальные вопросы перестали существовать для меня надолго.
  
   Нас окружает тишина.
   - Мама! - не выдерживаю я.
   Она поворачивается и окидывает меня взглядом пронзительных тёмных глаз. С тех пор, как я впервые увидел их в тот раз, мне всё время кажется, что где-то в их бездонной глубине сияют звёзды... Живущие и давно погасшие - все.
   - Что? - интересуется она. - Я, кажется, уже всё объяснила тебе тогда. У Царицы Ночи не может быть сыновей. Только дочери. Это была роковая случайность, и, как видишь, она отразилась и на твоём внешнем виде, и на твоих физических силах. Мне пришлось сохранить это в тайне, иначе наш народ был бы слишком взбудоражен. Мне казалось, что ты всё понял. Или у тебя появились какие-то новые вопросы? Может быть... ты, наконец, вспомнил что-то ещё?
   В голосе её вновь появляется что-то странное.
   Но я ничего не вспомнил - кроме того сна, о котором меня заставила надолго позабыть открывшаяся мне истина.
   - Кто... был тот второй Бог из моего сна? - я снова решаюсь задать этот вопрос.
   И, как и тогда, он вызывает у моей матери неудовольствие.
   - Это был никакой не Бог. - Тем не менее, на этот раз она всё-таки добавляет: - Это был человек.
   - А кто такой человек?
   - Альгейдо, ты задаёшь не те вопросы, которые я хотела от тебя услышать, - морщится она. - Что ты так прицепился к этому сну, который ты увидел единственный раз за всю жизнь? Я ещё понимаю, что ты никак не можешь забыть свой сон про башню, который снился тебе сотни раз.
   - Но я обещал найти её и не нашёл!.. Я обещал помочь!
   Моя мать чуть усмехается.
   - Альгейдо, нам далеко не всегда под силу выполнить то, что мы обещаем. Другим - или самим себе. Если только... мы не сделаем это обещание целью своей жизни и не потратим на него много, много тысячелетий. Всё то безмерное количество жизней, которые нам даёт Великая Мать.
  
   Конечно, я был счастлив. Беспредельно счастлив - о таком подарке я не смел даже и мечтать. Я не был плохим и бесчувственным сыном, который ничего не ощущал по отношению к своей матери, потому что с самой же первой встречи она стала для меня самым значимым на свете существом - после Саны. И моя мать бросила меня не потому, что она презирала меня за цвет кожи. Она вообще меня не презирала.
   Думается, она всегда желала, чтобы я отыскал свою дорогу, свою истину, свою мечту...
   Ведь это благодаря ей я прозрел. Именно она отправила меня в ту битву с Саной, которая подарила мне глаза - о чём никто тогда даже и подумать не мог. Однако она откуда-то знала, что это произойдёт.
   Впрочем, разве есть на свете хотя бы что-то, чего она не знает?.. Все звёзды и все ответы, все Боги и все другие живые существа - всё это я вижу в её глазах.
   Это была ночь моего наивысшего счастья в жизни. Думаю... с ним действительно не сравнится ничто, кроме того счастья, которое ожидает меня, когда она обнимет меня и похвалит. Потому что, несмотря на рассказанную мне правду, моя мать оставалась со мной довольно холодна. Но это было не то безразличие, которое я почувствовал в отношении Холодный Ветер. Нет, я знаю, что за ним таится нечто гораздо более глубокое. Что-то огромное... и настоящее.
   Но это ещё только ждёт меня впереди.
   Что же касается той ночи, то, конечно, я не мог не поделиться моим наивысшим счастьем с самым близким для меня существом. Ведь оказалось, что она моя родная сестра! Сестра! И это также было прекрасно.
   - Что? - переспросила Сана, когда я, ликуя и путаясь в словах от счастья, кое-как поведал о случившемся.
   Никакой радости на её лице я не обнаружил. Но, конечно, я понимал, что поверить в подобную историю с первого раза попросту невозможно - она была в шоке, слишком изумлена...
   И действительно, Сана спросила:
   - Ты это придумал, верно? Скажи, что ты это придумал, и я очень на тебя рассержусь, но...
   Глаза её метали ледяные молнии, а в голосе слышалась отчётливая угроза.
   - Ты можешь сама спросить у неё... - пробормотал я растерянно. - У твоей... у нашей матери. Она сказала, что я могу тебе рассказать. Но только тебе. Поэтому она и не была против нашего общения.
   Сана попятилась на несколько шагов, глядя на меня неверящими глазами. И, сказать по правде, такого выражения на её лице я ещё никогда не видел. Это был даже не гнев, к которому я давно привык, а... Я даже не знаю, что.
   - И ты еще... - проговорила она дрожащим от ярости голосом. - И ты ещё и рад этому, мерзавец?!
   Я опешил. Она говорила так, как будто я был подлейшим на свете существом, которое нанесло ей смертельную обиду - но в чём заключалась моя вина? В том, что я был её родным братом?.. Почти что ровней ей? Нет, я не мог поверить, что дело в этом.
   - А ты не рада? - только и смог ответить я. - Совсем не рада за меня?
   Сана открыла рот. Потом закрыла. Грудь её часто вздымалась, как будто она была переполнена тысячами обвинений, которые вот-вот должны были обрушиться на меня, как ливень из огромной тучи. Однако Сана сдержалась.
   - Я не знаю, что тебе на это сказать, - в конце концов, выдавила она. - Вот правда, не знаю.
   С этими словами она развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь. Я в полнейшем ошеломлении глядел ей в спину, лихорадочно перебирая в голове какие-то слова, которые я мог бы ей сказать, и отчаянно пытаясь догадаться, где именно я допустил ошибку. В какой-то момент мне даже показалось, что...
   Но разве это могло быть правдой? Разве могла Сана смотреть на меня - всеми презираемого, слабого, больного, уродливого - так? Мне было проще поверить в то, что я - Бог, чем в это.
   Тем не менее, я крикнул:
   - Сана!
   Она остановилась, однако не обернулась.
   Я сделал несколько шагов вперёд. Вдохнул и выдохнул... Грудь мою точно так же распирали тысячи слов и объяснений, но отчего-то я не мог выдавить из себя ни слова. Я не знал, как объяснить ей, что я чувствовал. Я был её братом... это означало, что мы до конца нашей жизни останемся вместе, и никто, никогда нас не разлучит. Не встанет между нами непреодолимой преградой - ни другой мужчина, ни наши ссоры, ничто. И даже если Сана когда-нибудь станет новой Царицей Ночи, это не разверзнется между нами непреодолимой пропастью... потому что мы брат и сестра, потому что мы навеки связаны!
   Вот поэтому я и был так счастлив... потому что это давало мне возможность произнести другое слово вместо ненавистного мне "никогда".
   Всегда. Я всегда буду рядом с тобой.
   И что же плохого в том, что я твой брат?.. Мне правда всё равно, кем я буду называться...
   Я произнёс это мысленное признание, отчаянно надеясь, что Сана хотя бы в какой-то степени умеет слышать без слов... ведь она же собиралась стать следующей Царицей Ночи. Так что, быть может, она тоже могла слышать мысли. Хотя бы мои...
   Сана молчала.
   - Извини, но я не могу относиться к этому так же, как ты, - наконец, произнесла она безо всякого выражения. - Должно быть, мы всё-таки слишком разные. Хотя когда-то мне казалось иначе. Ради чего я только...
   Не договорив, она быстро ушла, больше не оборачиваясь на мои крики.
   Вот так вот закончилось моё недолгое счастье. И то, что казалось мне гарантией нашей вечной нерушимой связи, разъединило нас за один короткий миг. Опустив голову, я медленно побрёл к своему дому, больше не радуясь ничему из того, что наполняло меня таким ликованием совсем недолгое время назад.
   Прежде восторг придал мне крылья - и я преодолел за несколько десятков шагов почти невозможное для меня расстояние. А вот возвращаться обратно было куда тяжелее - когда я с трудом дополз до своей хижины и, обессиленный, рухнул на песок, небо уже начало по краям светлеть, готовясь к встрече с Солнцем.
   "Зато я сын Царицы Ночи, - грустно подумал я, глядя на вспыхивавшие в необозримой вышине белые огоньки. - Значит, все эти звёзды - тоже мои братья и сёстры..."
   Я не отчаялся совершенно только потому, что знал вспыльчивый характер Саны. Рано или поздно она всё равно отходила от своего гнева и... быть может, однажды она всё-таки смогла бы понять меня и мои чувства.
   Однако я прекрасно понимал, что это произойдёт очень нескоро.
   Значит, о наших ночных встречах придётся надолго позабыть. Пусть я и стал сыном Царицы Ночи и за одно мгновение вознёсся выше остальных моих сородичей, пусть они об этом и не знали, вечное одиночество, окружавшее меня, никуда не делось.
   Измождённый и телом, и душой, я проспал больше суток, и к тому времени, когда я проснулся, на дворе был уже вечер другого дня - то есть, раннее утро. Все мои сородичи расходились по домам, чтобы отойти ко сну, и деревня постепенно погружалась в тишину, нарушаемую лишь привычными для меня дневными звуками. Шелестом листвы, шорохом песка, журчанием ручьев, весело бежавших по камням.
   Я встал с ужасной тяжестью на сердце, однако стоило мне выйти за порог, как меня коснулись солнечные лучи и... нет, не то чтобы я совсем перестал переживать из-за ссоры с Саной, но меня внезапно заполнило что-то лёгкое и утешившее мою печаль. Надежда. Радость - не как в прошлый раз, из-за того, что моя заветная мечта исполнилась, и я обрёл мать - а просто так, ни с чем не связанная.
   Я сделал несколько шагов вперёд.
   И внезапно меня посетила безумная мысль - несмотря на то, что я обрёл зрение, я ведь практически ни разу не видел дневной мир... За столько лет я слишком привык жить так же, как мои сородичи, под утро меня неумолимо клонило в сон, так что я видел землю под светом солнца лишь один-единственный раз - тогда, когда мы встречали рассвет вместе с Саной. Однако это был лишь крошечный кусочек земли... И сколько всего оставалось, чего я никогда не видел!
   Сколько всего неизведанного расстилалось за пределами моей деревни!
   Куда, например, бежала наша река?
   Конечно, всё это казалось недостижимыми мечтами - не с моими силами, которые позволяли мне разве что с трудом пройти несколько шагов по давно протоптанной дороге. Но... ожидать Сану на пороге моего дома в ближайшие месяцы не приходилось. А, значит, я мог вставать утром вместо вечера и каждый день делать на один шаг больше, чем в предыдущий... Теперь, когда я больше не был слепым, я мог не опасаться, что буду вечно ходить по кругу.
   Вдохновлённый этой новой мечтой, я сделал ещё несколько шагов. А потом ещё и ещё.
   Яркое солнце припекало мою белоснежную спину, шумящая листва давала прохладу и тень, прозрачная вода журчала, словно подбадривая меня на моём пути. И я шёл и шёл, а привычная усталость всё не приходила, и не приходила.
   Это было очень странно.
   В самом деле, я прошёл уже такое расстояние, на котором уже давным-давно должен был свалиться без малейшей капли сил. Однако я даже не чувствовал себя утомлённым. Как такое могло произойти? Да, порой случалось, что восторг и сильная радость позволяли мне одолеть втрое больший путь, чем обычно - за что я потом тяжело расплачивался. Однако сейчас я не испытывал каких-то особенно ярких чувств - за исключением интереса ко всему, что меня окружало, и тихого счастья вновь соприкоснуться с солнечными лучами.
   Возможно, мне следовало остановиться... потому что в глубине душе я подозревал, что в какой-то момент вся эта почему-то до сих пор не пришедшая усталость нахлынет на меня в полной мере за одно мгновение, после чего я попросту свалюсь на дороге и не смогу доползти обратно. Но... я попросту не мог себя заставить. Я шёл, и каждый новый шаг не давался мне с таким трудом, как будто к моим рукам и ногам был привязан тяжеленный камень. Я мог просто идти! Я даже мог побежать!
   И я в самом деле сделал это.
   Позабыв о том, что это безумие, побежал. Закрыв глаза, я нёсся через огромное золотое море колышущихся трав, и ветер трепал мои длинные волосы, принося с собой множество невероятных ароматов. Под моими ногами трепетала горячая земля, напоенная солнечным светом, надо мной раскинулось огромное светлое небо, и мне вновь казалось, что солнце сияет у меня в груди... как в тот первый и, наверное, единственный раз, когда я повстречал Сану.
   ...не знаю, в какой момент я всё-таки остановился. Но, должно быть, прошло очень много времени, потому что, открыв глаза и повернув голову, я не увидел позади моей деревни. Вокруг колыхалось лишь бескрайнее золотое море трав - словно отражение небесного солнечного океана.
   В первое мгновение я испугался. А во второе... испугался ещё больше.
   Потому что неожиданно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
   Застыв на месте, как вкопанный, я не решался даже обернуться и посмотреть, кто это был. Единственное, что спасало меня от полного ужаса, было понимание, что этот кто-то, смотревший на меня, не испытывал по отношению ко мне ненависти и вражды. Такое я ощущал прекрасно, и мне не требовалось ни видеть лица, ни даже слышать голос - это был подарок моей многолетней слепоты, заставившей меня провести половину жизни в кромешной темноте.
   Даже наоборот. Я явственно ощущал интерес неизвестного существа... его желание подойти ко мне поближе и познакомиться, смешанное с чем-то ещё. Как будто бы даже со смущением. Всё это было настолько внове для меня, что я застыл в полнейшем замешательстве, не зная, что предпринять. Кто-то испытывал ко мне интерес? Ко мне, на которого абсолютно все члены моего племени всю жизнь смотрели как на пустое место?..
   Тем временем, после некоторых колебаний незнакомец всё-таки шагнул вперёд. Я услышал за своей спиной лёгкие, практически бесшумные шаги, которые могли бы остаться незаметными - для других, но не для бывшего слепого.
   Что ж притворяться деревом и дальше было невозможно, и, сделав над собой усилие, я обернулся.
   За моей спиной стояла девушка.
   Каким-то образом я это почувствовал, хотя она разительно отличалась от женщин моего народа - ну и от мужчин, конечно, тоже. Скорее уж, она была похожа на меня - вот только кожа её была не белоснежной, а тёмно-золотой, из-за чего она могла с лёгкостью слиться с трепещущими травами, доходившими ей и мне почти до шеи.
   - Привет! - достаточно непринуждённо сказала она, хотя я всё ещё ощущал в её голосе затаённое смущение. - Охотишься?
   Я застыл, по-прежнему не понимая, что мне делать дальше. Может быть, мне следовало встать на колени и несколько раз поклониться, как любой из женщин нашего племени - за исключением Саны, которая милостиво освободила меня от этой обязанности?.. Однако эта женщина явно была из другого народа, и я не мог угадать по запаху, насколько высокий статус она занимает - а, значит, сколько раз я должен кланяться. Тогда что?.. Ответить?
   - А... ты? - только и сумел выдавить из себя я.
   - Я да, - просто ответила она, сделав грациозный прыжок в сторону и стремительно разведя рукой золотые травы. - Ускользнула, - девушка поморщилась, однако тут же вновь быстро повернулась ко мне. - Не хочешь присоединиться? Я тут одна. Добычу поделим пополам.
   Всё это, конечно, звучало для меня как полная нелепость - какая охота? Какая добыча? Однако, по-прежнему пребывая в замешательстве, я сделал шаг вперёд бок о бок с ней. Моё недоумение росло всё больше и больше: как могла эта девушка подойти ко мне и просто так предложить мне вместе охотиться? Допустим, она не поняла, что я мужчина, однако неужто она не видела, что я из другого народа? Но она совершенно точно не была слепой, тогда почему? Сана ведь говорила мне, что другие племена только и делают, что воюют друг с другом.
   - Тоже предпочитаешь бродить по миру в одиночестве? - тем временем, продолжала разговор она. - Я да, но только до тех пор, пока не найду себе пару. Конечно, он должен быть сильным и смелым, таким, чтобы я чувствовала себя рядом с ним в безопасности. Но пока что не повезло такого повстречать. А ты? Кого ищешь?
   Я тщательно подбирал слова. Всё это было несколько похоже на мой первый разговор с Саной, когда я предпринимал отчаянные усилия для того, чтобы вообще вникнуть в смысл её речи, перевести это на язык, понятный для меня. Но, как и тогда, внутри меня что-то происходило и, пусть и с большим трудом, однако я начинал понимать, что она имеет в виду.
   - Ни... никого не ищу, - осторожно ответил я. - Я живу с семьей.
   - А, - в её голосе послышалось некоторое разочарование. - А где же они? Твоя семья? Где вы живёте?
   Я неопределённо кивнул головой куда-то за горизонт. К счастью, она сразу же потеряла интерес к этой теме и не стала больше ни о чём меня расспрашивать.
   - Ну, это не помешает нам просто вместе поохотиться, - предложила она. - Когда столько времени бродишь везде одна, рано или поздно устаёшь от этого!
   Что ж, в этом я более чем мог её понять. Меня наполнила какая-то странная печаль - за такое огромное количество времени это было практически первое существо, которое заговорило со мной! И уж точно первое, которое не посмотрело на меня с презрением, которому действительно интересно было выслушать мои ответы!
   Это казалось невероятным.
   Внутри меня разгорелись тоска и боль - я вдруг понял, что действительно хотел этого. Чтобы кто-то просто поговорил со мной, как с другом, предложил мне вместе погулять и полюбоваться красивым закатом!
   - Пойдём, - продолжала подначивать меня она. - Давай пока что просто разомнёмся, побегаем наперегонки!
   С этими словами она рассмеялась и бросилась от меня наутёк.
   А что я? Это предложение было сродни тому, как если бы мне предложили на спор переплыть целый океан - побегать наперегонки, это я-то, который едва мог доволочь свои ноги от своей хижины и до пальмы?
   И тем не менее, что-то внутри меня вновь толкнуло меня на это безумство. Прикрыв глаза, я ринулся вперёд - и догнал её в два счёта.
   Она окинула меня каким-то странным взглядом.
   - Ну ладно, - медленно произнесла моя новая знакомая. - Больше расслабляться не буду, даже не надейся.
   С этими словами она действительно понеслась в другую сторону на огромной скорости. Она всерьёз верила, что я способен её догнать, что я ровня ей - одно только это уже казалось мне совершенно невероятным. Однако, не успев как следует задуматься над этой мыслью, я бросился за ней - как и в прошлый раз, закрыв глаза.
   Мне не требовалось смотреть перед собой, чтобы знать, куда она поворачивает, и что меня ожидает на выбранном ею пути. Всё это молниеносно вспыхивало перед моими закрытыми глазами, подсказывая мне, куда направляться, где я могу столкнуться с деревом, где мне под ноги попадётся камень и так далее. В какой-то момент я почувствовал, что моя знакомая давно отстала, и, наконец остановился.
   И действительно, она стояла вдалеке и смотрела на меня каким-то невероятным взглядом, в котором я увидел то, что меньше всего на свете ассоциировалось у меня со "мной".
   - Ого, - сказала она, когда я подошёл поближе. - Вот это да.
   И хотя не то чтобы это восхищение, прозвучавшее в её голосе, было мне неприятно, однако наравне с радостью я всё больше испытывал стыд - как будто я пытался взять что-то, принадлежащее другому существу. Разве могло подобное восхищение предназначаться для меня?
   Тем не менее, я улыбнулся.
   Ведь мне действительно было хорошо... вот так, не думая ни о чём, бегать с ней по бескрайнему золотому полю, чувствуя, как ветер свистит в ушах, слыша чужой весёлый смех и по-прежнему не ощущая ни малейшей усталости, хотя, согласно всем законам бытия, я уже давно должен был быть трупом.
   - А как тебя зовут? - вдруг спросила она, подойдя ко мне почти вплотную.
   Я застыл. Это был не тот вопрос, который можно задавать недавнему знакомому - а уж тем более существу из другого племени! Неужто в её народе были иные порядки?..
   - Меня зовут Айла, - первой представилась она.
   Айла и Альгейдо... на мгновение мне подумалось, что наши имена странно похожи, и что они хорошо звучали бы вместе - так же хорошо, как мы смотрелись вдвоём, стремительно убегая и догоняя друг друга среди бескрайнего золотого моря. Эта картинка мелькнула перед моими глазами - ослепительно яркая и идеальная, как... как белоснежная башня Бога, построенная из гладких и не испорченных ни единой трещиной камней.
   Наверное, именно это и привело меня в чувство.
   - Меня зовут... меня зовут Бездельник, - вздохнув, улыбнулся я.
   Конечно, я не мог сказать ей моё настоящее имя - известное лишь моей матери и Сане. Однако не ответить совсем ничего после того, как она своё имя назвала, было бы нечестно, и мне пришлось представиться вот так, этим прозвищем, которое я всегда так ненавидел.
   Однако, как ни странно, в этот момент оно не показалось мне таким уж отвратительным.
   Уж точно менее отвратительным, чем я сам, услышавший восхищение в чьём-то голосе и возомнивший о себе неизвестно что...
   - Какое... непривычное имя, - осторожно откликнулась моя знакомая, с удивлением поглядев мне в глаза. - Ты правда хочешь, чтобы я тебя так называла?
   Вздохнув ещё раз, я опустился на землю. Солнце начинало клониться к горизонту, окрашивая небо в восхитительные переливающиеся оттенки, и, наверное, одно только это зрелище стоило того, чтобы прожить долгую жизнь, наполненную страданиями и горестями. Хотя рассвет, конечно, всё равно нравился мне больше.
   - Конечно, - ответил я Айле. - А как ещё меня называть? Ведь это моё имя и есть. Я ничего толкового по жизни не делаю. Только, увы, приношу проблемы моей семье. К счастью, они меня терпят...
   Казалось, она была несколько смущена этими словами и не знала, что на них ответить.
   - Ну, это нормально для мужчины, пока он такой молодой, как ты, - наконец, заметила она. - В молодости нужно наиграться. Чтобы потом стать сильным защитником и добытчиком для своей женщины.
   Я окинул её долгим взглядом. Все эти слова звучали для меня как какая-то... совершенно чудовищная тарабарщина, хотя я, вроде бы, понимал её слова. Неужели в её народе действительно жили вот так? Я никогда о таком не слышал, и это казалось мне невероятно диким.
   Солнце опустилось, на небе зажглись первые звёзды, и я, наконец, ощутил ту усталость, которая должна была свалить меня с ног ещё много часов тому назад. Покачнувшись, я опустился на землю, принимая пронзившие меня боль и измождение как нечто вполне заслуженное и справедливое. Тем не менее, они всё же были далеки от того, что я должен был испытать после подобного дня, за который я потратил, наверное, в сто раз больше сил, чем за все предыдущие годы, вместе взятые. Быть может, дело было в присутствии Айлы?
   Чуть поколебавшись, она улеглась на землю рядом со мной. Я видел её большие золотистые глаза, мерцавшие в темноте, как будто они запечатлели в себе частичку солнечного луча.
   В следующий момент она протянула руку и дотронулась до меня.
   Я отскочил от неё, как от огня.
   Чтобы едва знакомая женщина вот так взяла и просто прикоснулась к моему телу?! Это было выше моего понимания - и только Сана имела на это право.
   - Не хочешь? - удивилась Айла. - Ну ладно. А чего бы тебе тогда хотелось?
   Я так и не понял, чего должен был хотеть в её понимании. Но ещё поразительнее было для меня то, что кто-то в принципе спрашивал меня о моих желаниях. Тем не менее, я задумался над её вопросом, потому что для меня было привычно всегда отвечать на слова собеседника. То есть, на слова Саны, потому что моим единственным собеседником всегда была лишь она.
   В общем-то, я знал единственный ответ на этот вопрос. Чего я всегда хотел - так это узнавать что-то новое. Слышать что-то о жизни в этом мире, постигать его разнообразие и его законы, удивляться и поражаться тому, какие мы все разные... задумываться над тем, есть ли что-то, что объединяет нас.
   - Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне о жизни в своём народе, - попросил я.
   Айла поглядела на меня очень удивлённо - так, как будто она ожидала услышать совсем другие слова. Тем не менее, она выполнила моё пожелание, и мы проговорили с ней почти всю долгую ночь, наполненную светом звёзд и белоснежной луны, что свысока взирала на две тени, расположившиеся на небольшом расстоянии друг от друга посреди бескрайнего моря трав.
   Я узнал много нового. Такого, чего прежде даже и представить не мог.
   - А... ваши Боги? - спросил я под конец. - В каких Богов вы верите?
   - Боги? - Айла задумалась. - Ну... Боги бывают разные. Некоторые - очень злые. Я знаю тех, которые принесли моему народу неисчислимые несчастья. Но бывают и добрые, хорошие. Ну, или они пытаются показаться таковыми. Сказать по правде, я не очень-то доверяю Богам. Некоторые народы готовы им поклоняться и потратить всю свою жизнь на то, чтобы им прислуживать, но моё племя не из таких. Мы стараемся держаться от Богов подальше. Потому что они, конечно, намного сильнее нас - вот поэтому-то они и Боги.
   - Только... поэтому? - с некоторым недоумением переспросил я.
   Я вспомнил Бога из своего сна. Разумеется, он был сильнее меня, у меня не было в этом никаких сомнений - ведь он сумел создать целый мир... Однако мне никогда не приходило в голову думать о нём в таком ключе, более того, считать его Богом потому, что он был сильный.
   Кроме того, я вспомнил того, другого Бога из моего сна. Бога, живущего в подвале и закованного в цепи - прежде я не знал этого слова, однако среди многочисленных историй Айлы, которые она поведала мне этой ночью, оно присутствовало, и вот тогда-то прежняя картина стала понятна мне больше. Так вот, тот второй Бог был безмерно слаб - куда слабее меня, низшего существа, которое хотя бы имело возможность передвигаться! Но всё-таки у меня не было и малейших сомнений в том, что он, вернее, она - Бог! Это было что-то, что я прекрасно чувствовал в глубине души, и никакая сила не имела к этому ни малейшего отношения.
   - А что в этом странного? - в свою очередь, удивилась Айла. - Самый сильный становится повелителем всего. Это нормально.
   Я ничего не ответил.
   Мы не спали всю ночь, и я чувствовал себя очень измождённым, однако стоило первым лучам солнца вновь показаться над вершинами деревьев и, коснувшись листьев, засиять перед моими глазами, как я вновь ощутил прилив сил. Закрыв глаза, я ощутил прикосновение тёплого ветра, как и вчера, несущего с собой сотни ароматов, и голосов, и чувств...
   Мне казалось, я слышал в этот момент весь мир.
   - Пойдём, - внезапно загорелась идеей Айла. - Я покажу тебе нашего предводителя. Он сейчас как раз неподалёку!
   Она бросилась вперёд, раздвигая своим гибким золотистым телом высокие упругие травы. Немного поколебавшись, я последовал за ней.
   Мы увидели его ещё издалека - он стоял на вершине высокой скалы, взирая на простиравшиеся перед ним земли, и я сразу понял, что это тот самый предводитель, о котором она говорила.
   Чем-то он напомнил мне Бога из моего сна. Во всяком случае, у него были волосы точно такого же оттенка - словно пламенеющие солнечные лучи в ранний предзакатный час. Сейчас они красиво развевались на ветру, в то время как он задумчиво глядел куда-то вдаль - должно быть, мысленно приветствуя восходящее Солнце и всех живых существ, просыпавшихся в этот час. Посылая им своё напутствие на дневные труды.
   Однако он ничего не знал о тех, кто в этот час только ложился... О тех, чья жизнь протекала под покровом ночи, и кто не получал от Солнца ни силы, ни жизни, ни добрых слов. Или, быть может, он знал о них - но в его понимании это были жалкие создания, достойные лишь ненависти и презрения, а вовсе не равные ему существа, такие же дети Великой Матери, как и он сам.
   - Рубейдо победил всех своих соперников и по праву занял место сильнейшего, - гордо рассказывала мне Айла, с восхищением глядя на своего предводителя. - Теперь все народы боятся и почитают его, и не осталось никого, кто не склонил бы перед ним голову. И все женщины мечтают о том, чтобы он одарил их ласковым взглядом!
   Я молчал.
   - Но... мне кажется, он не выглядит очень счастливым, - наконец, осторожно заметил я, не отрывая взгляда от этого красивого и величественного мужчины. - Такое ощущение, что он смотрит на горизонт с тоской, словно пытается отыскать что-то, давно потерянное...
   Однако Айла ничего об этом не знала. Она родилась, когда Рубейдо уже был на вершине своего могущества и славы, и она ничего не слышала о том, были ли в его жизни какие-то печали и горести.
   - Но он победил всех своих соперников, - повторила Айла, словно это было гарантией вечного счастья. - Остались только враги и... мерзейшие.
   Она произнесла это слово с гримасой глубочайшего отвращения на лице. Я застыл. Конечно же, мне было понятно, что "мерзейшие" - это мы, мой народ. Должно быть, благодаря тому, что я был совершенно не похож на остальных членов моего племени внешне, она и представить не могла, что я - такой же мерзейший, как те, кого она только что оскорбила.
   - А ты что-нибудь о них знаешь? - ровным голосом спросил я. - О... "мерзейших"? За что ты их так ненавидишь? Они сделали что-то плохое лично тебе?
   Айла посмотрела на меня с недоумением.
   - Ну... так это же очевидно. Они отвратительны. Ты когда-нибудь слышал их отвратительный смех? Они уродливы! Они не выносят Солнца! И они пожирают трупы!
   Я прикрыл глаза.
   - Знаешь, Айла. Возможно, ты никогда об этом не задумывалась, но, вполне возможно, что они считают такими же отвратительными вас. Просто потому, что вы предпочитаете спать ночью, а не днём, выглядите, с их точки зрения, уродливо, и предпочитаете убивать друг друга вместо того, чтобы довольствоваться чужими объедками.
   - Что? Ты что, их защищаешь??? Да ты их просто никогда не видел! Посмотрю я на тебя, когда ты сам с ними столкнёшься!
   - Мне пора домой, Айла. Спасибо тебе за все твои истории и... за преподанные мне уроки.
   Я отвернулся от Рубейдо, предводителя народа Айлы, по-прежнему стоявшего высоко на скале, закрыл глаза и попытался представить, в какой стороне моя деревня, в которой оставались моя мать, моя сестра и мои соплеменники, ненавидевшие меня, однако и сами не получавшие за свою жизнь ничего, кроме ненависти. К моему собственному удивлению, у меня сразу же это получилось - что-то внутри безошибочно подсказало, куда нужно держать путь.
   - Подожди! - раздался за спиной голос Айлы. - ...Бездельник!
   Судя по той паузе, которая возникла перед этим словом, ей было очень трудно так меня назвать. Конечно, ведь мужчина, с её точки зрения, должен был носить какое-то гордое, высокопарное имя, свидетельствующее о его силе и бесчисленных победах.
   Да, как выяснилось, мужчина в их народе занимал совсем не то место, что в моём - он мог и даже обязан был участвовать в битвах, он сам выбирал себе женщин и никому не должен был кланяться. Да ещё и предводителями всегда становились лишь мужчины. Те, которые сумели доказать свою силу и победить всех соперников.
   Но так ли уж это отличалось от всего, к чему принужден был я? Если бы я родился в их народе, мне бы никогда не пришлось вставать на колени, и никто не считал бы меня ничтожеством просто потому, что я мужчина, однако мне пришлось бы без конца лишь доказывать своё превосходство и соперничать с теми, кого, быть может, мне захотелось бы считать друзьями. И в итоге меня бы окружило точно такое же одиночество, как в моём народе, в котором меня презирали.
   А если так, то есть ли разница?
   Рубейдо, перед которым так преклонялась Айла, казался ей воплощением силы, однако для меня он был воплощением одиночества - ещё более горького, чем моё собственное. Ведь у меня, по крайней мере, были моя мать и Сана. А он стоял на вершине своей скалы, и ни одно живое существо не смело к нему приблизиться - неважно, было оно охвачено страхом или же почитанием.
   Я покачал головой.
   - Ты точно не хочешь со мной здесь остаться? - спросила, тем временем, Айла за моей спиной. - Вчера нам... было весело вместе. Но мы в итоге так и не поохотились!
   - Айла, неужели ты до сих пор не поняла? - проговорил я тихо. - Я совсем не похож на того мужчину, которого ты ищешь. Я не сильный и не хочу им быть. Я никого не превосхожу, и у меня нет такого желания. Я никогда не участвовал ни в битвах, ни в охоте, потому что мне не разрешали, но в действительности у меня вовсе нет такого желания. Ты считаешь, что самый сильный мужчина выбирает самую лучшую женщину, и тогда они становятся счастливы вместе, но я считаю, что подобная борьба и подобный выбор смешны. Ты или любишь... или нет. И если да, что тебе всё равно, красив или уродлив твой избранник, силён он или слаб, окружён он славой и почитанием, или же все живые существа презирают его. Вот то, что знает моё сердце. И я благодарен моей судьбе и той темноте, которая окружала меня и вынуждала слушать лишь его, потому что никто другой не желал со мной заговаривать.
   С этими словами я глубоко вздохнул и отправился прочь.
   Не то чтобы мне было совсем не жаль покидать это место... место, где я был наполнен силой, и где на меня смотрели с восхищением, где я впервые не был никчёмен и уродлив в чужих глазах.
   Но...
   - Подожди! - снова крикнула Айла, и я ощутил в её голосе мучительную борьбу. Должно быть, она осмыслила смысл моих слов и поняла, что я действительно не тот мужчина, которого ей хотелось встретить... что же тогда заставило её вновь меня окликнуть? Может быть, она просто хотела со мной попрощаться, как с другом?
   Я обернулся.
   Она сделала пару осторожных шагов вперёд.
   - У нас есть одна легенда... - неуверенно начала она.
   - Мне очень нравится слушать истории и легенды, - улыбнулся я. - Но мы с тобой проговорили о них всю ночь... Мне правда пора идти, мои родные, наверное, потеряли меня.
   - ...это легенда о том, что однажды в нашем народе родится кто-то, кто принесёт нашей земле вечный мир и процветание и подарит счастье каждому живому существу. После чего горе, болезни и смерти перестанут существовать...
   Я молчал, не вполне понимая, почему она решила рассказать мне в подобный момент именно это.
   Айла помялась.
   - Говорят, что его кожа и волосы будет совершенно белоснежными. Как... твои. А я ещё никогда в своей жизни такого не видела.
   Даже не знаю, что я почувствовал, услышав подобные слова.
   Легенда...
   А в нашем народе есть легенда, что однажды придёт День Великого Отмщения, и тогда все живые существа заплатят за кровь и горе "мерзейших", которых они презирали.
   - Но ты же понимаешь, что так не бывает, Айла? - грустно улыбнулся я. - Если горе, болезни и смерти перестанут существовать, то жизнь и счастье исчезнут вместе с ними. Потому что одно невозможно без другого. Точно так же, как день и Солнце невозможны без ночи.
   На этот раз она ничего не ответила и больше не пыталась меня окликнуть.
   Я отправился обратно и к закату увидел на горизонте знакомые пальмы, которые столько времени служили для меня непроходимым рубежом. Чья-то тёмная тень быстро ходила туда-сюда между ними, то и дело замирая и вглядываясь в золотистое море трав, освещённое великолепными лучами вечернего солнца.
   Я вздохнул с облегчением.
   Наконец-то я был дома... Моя убогая хижина, в которой я провёл столько одиноких лет. Боль в моём измождённом теле, когда я не мог пройти по дороге больше пяти или шести шагов, и боль в моей душе оттого, что на меня смотрели как на пустое место. Ссоры с Саной, её упрямство и ярость, окружавшие меня клокочущими багровыми тучами, холодность моей матери, которая не собиралась когда-либо признавать меня сыном перед лицом всего племени...
   Не самая лучшая судьба, однако я предпочитал оставаться здесь, нежели взойти на вершину, подобно Рубейдо. Потому что лишь теперь, когда привычная боль пронзила моё тело, и я с трудом пополз к своей хижине, я, наконец, почувствовал себя собой - тем, кто не мог обогнать Айлу в игривом состязании, однако и тем, кто видел сны про Бога. Про двух Богов. Тем, кто жил и страдал ради того, чтобы познать суть жизни и страдания - но также и счастья.
   - Вернулся? - прорычала Сана, наконец, увидевшая меня. - Ну и где тебя носило почти двое суток?! Я что, должна была идти и искать тебя Великая Мать знает где, а потом снова тащить твоё бездыханное тело на своей спине?!
   Она смотрела на меня сверху вниз - не потому, что я на радостях позабыл о дарованной мне привелегии и принялся ей кланяться, а потому, что сил у меня хватало лишь на то, чтобы ползти. Впрочем, именно это я умел делать очень хорошо - возможно, даже лучше, чем кто-либо во всех этих землях!
   И уж точно Рубейдо никогда в жизни не пробовал этого делать.
   Меж тем, если бы он хотя бы раз опустил голову к земле, то его глазам открылось множество интересных и занимательных картин. Он бы увидел, что жизнь существует повсюду - под светом Солнца и там, куда Солнце никогда не заглядывает, в небесах, в волнах рек и даже в самой ужасной грязи, которую мы оставляем под своими ногами и топчем, не задумываясь...
   Впрочем, отчего я так много думал о Рубейдо, которого я увидел в первый раз в жизни, и с которым даже никогда не разговаривал?
   В действительности мне вовсе не хотелось его в чём-то обвинять. Я помнил, что у него грустные глаза...
   Конечно, я вовсе не видел этих глаз - мы с Айлой были слишком далеко. Однако отчего-то всякий раз, стоило мне опустить веки, он представал передо мной словно воочию. Как будто я уже когда-то его видел. Когда-то... очень давно. Однако этого хватило, чтобы его внешность навсегда запечатлелась в моей памяти.
  
   - Вот теперь ты вспомнил то, что я хотела, - произносит в наступившей тишине моя мать. - Но ещё не до конца.
   Я чуть опускаю голову, пытаясь скрыть свою радость.
   Верно, ко всем этим выводам ты и вела меня долгие годы, правда, мама? Для этого ты оставила меня в одиночестве и в темноте, в этой убогой хижине, где ни одно живое существо не желало ко мне приближаться - не столько потому, что ты желала скрыть рождение невозможного у тебя сына, сколько потому, что ты знала, что лишь в этих условиях я могу обрести нечто важное. То знание, которое я получил благодаря тебе.
   - Ну и... что бы ты хотел в награду за то, что выполнил моё желание? - внезапно спрашивает она.
   Я замираю.
   - Но мама, однажды ты уже спрашивала меня об этом, - напоминаю я, засмеявшись. - И я уже сказал тебе. Заветное желание на то и заветное желание, что его нельзя загадать дважды.
   - О, ну в прошлый раз ты попросил о себе и Сане, - замечает она, пожав плечами. - А теперь я спрашиваю, что бы ты хотел получить лично от меня? Что-то такое, что связано со мной, и что лишь я могу тебе дать.
   Я молчу. Разве ты не знаешь об этом лучше, чем кто-либо, мама? Конечно, мне нужна лишь твоя любовь - и ничего, кроме этого. Или... ты хочешь, чтобы я произнёс эти слова вслух?
   Однако неожиданно она продолжает первой.
   - Одиночество, - говорит моя мать. - Любое живое существо обречено на одиночество, потому что, сколько бы друзей и возлюбленных у него ни было, оно видит свой собственный сон, который невозможно с кем-либо разделить. Поэтому мы убеждаем себя, что настоящая жизнь - это время, которое мы проводим с другими, а не то безвременье, когда мы остаёмся в одиночестве внутри своего сна. Однако в действительности всё совсем наоборот. Сон - это наша дневная жизнь, наполненная делами, надеждами и хлопотами. А вот "сон", который не дано увидеть никому другому, кроме нас самих - это и есть то истинное существование, которое не прерывается веками. Как бы нам ни хотелось его прервать. Ты хочешь увидеть сон, который снится мне?
   Я невольно делаю шаг вперёд.
   - Но мама... - бормочу я, от волнения облизнув губы языком. - Конечно, я хотел бы... Но ты же сама говоришь, что разделить свой сон с кем-то другим невозможно.
   - Ну, из любого правила бывают исключения, - отвечает она. - Особенно, если ты готов потратить много, много тысячелетий на то, чтобы его создать. И всё то безмерное количество жизней, которые нам даёт Великая Мать.
   Однажды она уже произносила подобные слова, и теперь я слышу в её голосе лёгкую усмешку.
   Мне кажется, она всё же шутит, нежели говорит со мной искренне, однако почему бы и нет, даже если ей пришло в голову немного меня разыграть? И я подхожу ещё ближе.
   - Да, я хочу, - решительно отвечаю я. - Я бы очень хотел разделить твоё одиночество, мама. Хотя бы попробовать.
   - О, иного ответа я и не могла от тебя ожидать, сын мой. Да и как иначе, ведь это я тебя воспитала.
   Она вновь усмехается. И вскидывает надо мной руку.
   Весь окружающий мир вдруг перестаёт существовать. Меня окружает столь привычная мне кромешная тьма... но всего на одно мгновение. В следующий момент мир возвращается, наполненный таким буйством цветов и красок, какого я никогда прежде и представить себе не мог!
   Я стою посреди ночной темноты. Однако эта темнота сияет так, что даже Солнце не идёт с ней ни в какое сравнение. Небо усыпано огромными звёздами. Но всё невероятное количество цветов, которое я вижу перед своими глазами, исходит от гигантской башни, уходящей в небеса - так высоко, что я даже не могу разглядеть, где она заканчивается.
   Это башня Бога! Но, боже мой, та башня, которую я видел в своём собственной сне, по сравнению с ней... всё равно что крошечная травинка перед стволом мощной и огромной пальмы!
   В ней множество сотен этажей... И каждый этаж выложен картинами из цветных осколков - так же, как было и в моём сне. Однако в моём сне такой этаж был всего один - а здесь вся башня состоит из стёкол, переливающихся всеми цветами радуги даже в темноте, даже когда никакое Солнце их не касается!
   Каждый этаж - это новая история. Я пытаюсь охватить взглядом и понять хотя бы несколько... Но это попросту мне не под силу, несмотря на то, что я больше всего в жизни люблю узнавать что-то новое. Каждая картина заключает в себя такое огромное множество всего, что мой разум не в силах этого вместить! А ведь таких картин здесь миллионы...
   О, мама. Разве можно думать, что ты в одиночестве, если тебя окружает такое множество живых картин? Ведь в каждой из них - жизнь и история целого мира, голоса всех существ, что населяют их!
   - Что ты видишь? - спрашивает она.
   Её нет в этом сне, однако её голос раздаётся совсем рядом, и он так хорошо слышен, словно со мной разговаривает вся окружающая меня темнота.
   - Мама!.. - восхищённо отвечаю я. - Это... это самое прекрасное, что я когда-либо видел!
   Темнота в ответ молчит, и мне чудится в этом молчании некоторое недоумение.
   - По-моему, ты видишь что-то не то, Альгейдо, - наконец, произносит она, и картина перед моими глазами резко меняется.
   ...передо мной вновь появляется башня Бога - но на этот раз вполне привычная, та же самая, которую я видел прежде, и лишь немного выросшая в размерах. Несколько её этажей занимают цветные картины - однако это всё же далеко от того великолепия, что я видел мгновение назад.
   Тем не менее, я поражён. Поражён, потому что в том мире, который я видел сотни раз в моём сне, и в котором каждое утро начиналась одна и та же история, многое изменилось. Бог украсил свою башню множеством новых картин, повествующих о новых событиях. Я внимательно разглядываю их, пытаясь понять, что они означают.
   - Чтобы не тратить на это много времени, я тебе подскажу, - раздаётся голос моей матери. - Это картины его блистательных побед над соперниками и над врагами. Все те дворцы, зиккураты, пирамиды и мавзолеи, которые он воздвиг, пытаясь увековечить своё имя. Ведь каждый вечер он теряет память, а к чему вся слава громких побед, если наутро он забудет о том, к кому она относилась? Вот поэтому, смутно ощущая что-то в глубине души, каждый день он стремился оставить в этом мире как можно больше своих следов. Он выводил своё имя на тысячах стелл и монументов, он заставлял произносить его в тысячах молитв и песнопений, он печатал его на страницах тысяч книг. Однако, вот беда, каждое утро, просыпаясь, он забывал о том, как его звали прежде! Так что он брал себе новое имя, добивался новых побед и находил себе новых последователей, которые бросались с мечом на тех, кто верил прежним легендам, прежним молитвам и прежним книгам.
   Я медленно подхожу к башне, вглядываясь в разнообразные, совсем не похожие друг на друга пейзажи и постройки, изображённые на цветных картинах. Тысячи существ со сложенными в молитвенном жесте руками... Тысячи кланяющихся существ... Тысячи существ, слившихся в восторженном порыве и повторяющих имя своего кумира.
   - А что же те багровые тучи, которые неизменно застилали его башню под вечер, спросишь ты? - продолжает моя мать. - Ведь каждую ночь он так стенал от осознания своих ошибок, верно? Откуда у него взялись силы для того, чтобы с таким усердием прославлять себя как единственного, кто знает истину, и того, кто всегда прав во всём, неужто сомнение ни разу не шевельнулось в его душе? Ведь раньше он так не делал, правда? О, я отвечу тебе. Совсем скоро ты дойдёшь до этой картины.
   Я медленно обхожу башню по кругу и вскоре оказываюсь на противоположной стороне - то есть, противоположной тому месту, откуда я начал своё путешествие. С этой стороны картина только одна - однако она по-настоящему огромна и занимает почти все этажи башни. Эту картину я уже видел прежде, когда Бог собирал из тёмных осколков уродливое существо - однако теперь она выросла до воистину гигантских размеров.
   - ...так вот, с тех пор, как он придумал Дьявола, совесть перестала его мучить, - усмехается моя мать. - Да, каждый вечер багровые тучи вновь разверзались над его башней, уничтожая всех существ, оставшихся к тому времени в живых, однако он больше не стенал всю ночь от отчаяния и боли. Ведь это Дьявол был виноват во всём, а вовсе не он! Однако... переводи взгляд выше, Альгейдо. Мы уже почти добрались до нашей цели.
   Что-то в её голосе заставляет меня содрогнуться. С большим ужасом я скольжу взглядом по жутким картинам, изображающим горящие костры, существ, в которых летят камни, существ, которых разрывают на части...
   - ...как видишь, он изо всех сил пытался уничтожить "детей Дьявола", однако это у него так до конца и не получилось, - ледяным голосом произносит моя мать. - И тогда, в конце концов, ему пришла в голову мысль: а отчего это у Дьявола есть дети, а у него, у Бога, нет?
   ...остаётся последний этаж Башни. Там уже нет ни Дьявола, ни охваченных экстазом существ, однако отчего-то мне очень страшно взглянуть на эти последние картины, изображённые Богом. Что ещё ужасного он совершил?..
   - ...впрочем, быть может, всё было не совсем так, - неожиданно мягко продолжает моя мать. - Тысячелетия проходили за тысячелетиями, и, хотя каждое утро он забывал о том, что делал прежде, должно быть, где-то в глубине его души накапливалась усталость. Ведь все дни его бесконечной жизни практически ничем не отличались друг от друга, хоть он этого и не помнил. Он просыпался, побеждал своих соперников, поднимался на вершину самой высокой горы и глядел, как тысячи существ падают перед ним ниц. И так миллионы миллиардов раз. Должно быть, однажды где-то внутри него забрезжило понимание, что подобная жизнь, прожитая лишь для самого себя, бессмысленна. И ему захотелось, чтобы в этом мире остался хоть кто-то, кто будет помнить его имя, даже если он сам вновь забудет его наутро.
   Я перевожу взгляд на первую картину. Это разгар дня... солнечный полдень, однако вокруг не бушуют кровопролитные сражения, хотя они всегда разражались к этому времени прежде. Все живые существа охвачены единым порывом, но они не кланяются Богу ниц, как раньше. Руки их вознесены к небесам... они о чём-то просят.
   И их желание выполняется. На следующей картине солнце, спускающееся к горизонту, зажигает вершину башни пламенным венцом, и счастливый Бог, появившись в окне, показывает что-то своему народу. Что-то... но я не вполне понимаю, что это, оно совершенно белоснежное и слишком сияет в лучах солнца.
   - Это ткань, - подсказывает мне мать, видя мои сомнения. - Люди делают из неё одежду.
   - Одежду? - переспрашиваю я.
   - Ну ты же видел, что он не похож на тебя. Он облекает своё тело в одежду, сделанную из ткани.
   Так вот оно что... значит, это разноцветное сияние, окружавшее Бога и всегда восхищавшее меня, называется "одежда".
   Я возвращаюсь взглядом к картине. Бог уносит что-то, завёрнутое в эту белоснежную ткань, обратно в башню, и его подданные за окном продолжают праздновать весь вечер. Этот день совершенно отличается от предыдущих - потому что от самого рассвета и до заката никто не поднимает друг на друга руку, и ни одна багровая река не появляется на опустошённом лице земли.
   Так, значит, и багровые тучи не разверзнутся вновь над башней?..
   Я перевожу взгляд на третью картину. Так и есть. На ней царит ночь, однако все существа живы, они по-прежнему окружают башню Бога и радуются вместе с ним. Однако посреди окружающего веселья внезапно появляется огромная безмолвная фигура, с ног до головы закутанная в чёрную... ткань. Она подходит к дверям башни и, подняв руку, стучится в них. Все живые существа застывают, словно камень, в то время как фигура беспрепятственно входит в башню, поднимается по тысяче ступеней и забирает из рук Бога его белоснежный свёрток.
   Далее... свет луны освещает всех живых существ, рыдающих и стенающих от горя. Чёрная фигура, несущая белый свёрток, молча проходит между ними, не обращая ни малейшего внимания на их мольбы и крики. И лишь когда башня Бога за её спиной превращается в крохотную точку, порыв ветра скидывает ткань с её головы, открывая лицо.
   Лицо, которое я никогда не видел, но... Эти глаза, наполненные ледяными пламенем ненависти и скорби...
   - Ты всё правильно понимаешь, - не дожидается моей догадки мать. - Это было моё лицо. Это я тогда пришла туда.
   Я поворачиваюсь, позабыв о том, что её нет в этом сне, и я могу лишь слышать её голос.
   - Но мама... - растерянно отвечаю я. - Тогда это значит, что ты... что ты тоже - Бог?
   Потому что это лицо на последней картине - совсем не такое, как у меня, или Саны, или у Царицы Ночи. Оно... оно гладкое, как у Бога, и её руки так же, как у него, не касаются земли - для того, чтобы стоять или ходить, ей достаточно двух ног.
   - Последний вопрос, - ледяным голосом произносит моя мать, ничего мне не ответив. - Где и когда ты видел лицо Рубейдо? Вспоминай.
   - Что?..
   - Вспоминай! - велит мне она.
   - Я... не помню, - в замешательстве бормочу я.
   - Нет, ты всё помнишь. Тот самый первый день, когда ты появился на свет. И все последующие дни - в мельчайших подробностях. У тебя ведь отличная память! Лучше, чем у кого-либо. Хочешь, я докажу тебе? Я покажу тебе всё, что ты помнишь о своём рождении. Ты удивишься!
   И она громко смеётся... тем самым жутким смехом, который другие народы называли "омерзительным", а люди - "сатанинским"... Это первый раз в моей жизни, когда я слышу её смех.
   - Нет!.. - умоляю я. - Нет, я не хочу!
   - Поздно, Альгейдо.
   И я проваливаюсь в новый сон. На этот раз он светел и солнечен, и рядом нет никакой башни Бога - только лишь берег нашей реки, стремительной и бурной, звук которой всегда был мне близок. Надо мной шелестит листва... солнечные блики играют в ней, и внимательно за ними наблюдаю. С самого первого мгновения, когда мои глаза открылись, я полюбил следить за этими солнечными бликами и их переливами в сияющей зелени, укрывающей меня своей тенью от нестерпимого полуденного жара.
   Надо мной склоняются два лица... Одно незнакомое, а вот второе я узнаю сразу - это лицо Рубейдо. Его длинные тёмно-золотые волосы...
   "Грива, - поправляет меня мать. - Только люди называют это волосами. Но ты никогда не умел отличать голоса, которые слышал".
   Я не слышу её голос так, как прежде - вокруг лишь тишина, и плеск воды, но всё-таки я продолжаю его каким-то образом чувствовать. Словно он раздаётся внутри меня самого.
   Улыбка Рубейдо...
   "Не улыбка, а оскал, - продолжает моя мать. - Его клыки окровавлены, потому что он только что вкусно пообедал очередной жертвой, которую прибил одним ударом лапы. Да, это называется "лапа", а вовсе не "рука", как ты привык говорить. Запомни своего отца таким, каким он и был на самом деле, Альгейдо, а не таким, каким тебе хотелось его увидеть".
   Мама...
   "Твоя мать сейчас позади тебя, Альгейдо. То есть, я имею в виду - твоя настоящая мать. Та, что тебя родила. Одна из бесчисленных самок в принадлежащем ему прайде".
   Я застываю. Однако у меня не хватает сил обернуться - да и, наверное, уже слишком поздно, потому что над рекой внезапно прокатывается жуткий, "сатанинский" смех, и все существа вокруг меня вскакивают... на лапы. Кто-то, схватив меня за шиворот, тащит куда-то в кусты... Становится темно, потому что меня чем-то завалили, должно быть, ветками, и я лишь слышу визг, рычание и хохот.
   Громкий хохот Царицы Ночи, которую никто не ожидал увидеть здесь посреди дня.
   - Мерзейшая! - рычит кто-то рядом. - Рубейдо убьёт тебя!.. Твои клочки разлетятся по всей саванне!..
   - Нет, сестра, - раздаётся спокойный голос Царицы Ночи. - Рубейдо меня не убьёт. Прости за то, что я сейчас сделаю. Я правда не имею ничего против тебя лично. Мне жаль... что ты живёшь вот так, позабыв саму себя и готовая быть лишь его женой и матерью его долгожданного ребёнка, непохожего на сотни тысяч других детей. Быть может... в следующей жизни ты станешь более свободна душой и телом. Я искренне тебе этого желаю.
   ...громкий вопль. И плеск реки, безмолвно принимающей в себя кровавую жертву.
   Потом кто-то раскидывает наваленные надо мной ветки, и я вижу над собой чёрные глаза. Глаза, наполненные ледяным пламенем ненависти и скорби. Чёрные глаза на таком же почти чёрном лице.
   - Боишься? - спрашивает Царица Ночи. - Правда, я очень уродлива? Но поверь, мой страшный облик - это ещё далеко не самое страшное во мне. И тебе действительно стоит бояться - в те последние мгновения, которые тебе осталось провести на этом свете. Запомни их.
   ...однако мне не страшно. Мне и правда совсем не страшно.
   Я несмело встаю на свои четыре лапы и, приблизившись к ней, тыкаюсь носом в её окровавленный бок. Куда-то туда, где моя... мать пропорола её тёмную кожу, вонзившись в худую плоть острыми когтями.
   Царица Ночи тяжело дышит, сдерживая рвущийся наружу стон. Верно, ей очень больно, и эта боль останется с ней надолго - ей также пришлось заплатить свою цену за этот день.
   - А знаешь, мы с тобой неплохо смотримся вместе, - внезапно усмехается она. - Чёрный-чёрный, который чернее тьмы, и белый-белый, который белее света. Отчего Рубейдо так хотел именно белоснежного львёнка? Он полагал, что это будет каким-то великим знаком, однако в действительности он родил своего сына как будто специально для меня. Да, пожалуй, так будет даже лучше. Я не буду тебя убивать. Это было бы слишком простым наказанием для Рубейдо. Я сделаю так, что твоя жизнь будет намного, намного хуже смерти. Верно, ему будет очень больно, когда он об этом узнает? Тем более, что долгие годы, когда он будет мучиться, считая своего любимого сына умершим, всё равно ему предстоят.
   С этими словами она куда-то перемещается, а в следующее мгновение я громко пищу, чувствуя острые зубы, сомкнувшиеся на моём загривке.
   Дальнейшее я помню и вижу плохо. Она куда-то несёт меня, и день сменяется ночью, а потом снова днём...
   Последнее, что я вижу - это лапа с острыми когтями, занесённая над моим лицом. Замирающая на крошечном расстоянии от моих широко раскрытых глаз.
   - Я хотела предложить тебе попрощаться со светом Солнца, - говорит Царица Ночи. - Потому что ты больше никогда его не увидишь. Но "никогда" - плохое слово. Лучше заменим его на "много тысячелетий". Потому что я хочу, чтобы однажды твои глаза снова открылись, и ты увидел, во что превратил эту землю твою отец.
   Холодная лапа, однако со втянутыми когтями, ложится на моё лицо. И свет Солнца действительно меркнет для меня.
  
   ...когда спустя какое-то очень долгое время я вновь открываю глаза, надо мной - звёздное небо. Безжизненный лик луны, холодно взирающей на моё белоснежное лицо.
   Я испуганно вскакиваю на ноги, однако тут же узнаю окружающий меня привычный пейзаж: это - прежний сон, я снова в него вернулся. Белая башня Бога возвышается позади меня, украшенная знакомыми мне картинами. Поля и сады, дворцы и пирамиды, тысячи склоняющихся существ, Дьявол, дети Дьявола и ребёнок Бога.
   На самом высоком этаже темнеет фигура Бога, который, как и прежде, не смеет подойти к окну и сидит посреди своего зала, закрыв лицо руками.
   - Теперь мы, наконец, подошли к заключительной части моего рассказа, - раздаётся позади голос моей... Царицы Ночи. - Я ждала этого очень, очень долго.
   Её ледяные руки касаются меня, и я замираю в ужасе. Однако она всего лишь заставляет меня подняться на ноги, хотя я никогда в жизни не ходил на двух ногах и не уверен, что у меня получится вот так на них удержаться.
   - Это не так сложно, - шепчет позади Царица Ночи. - Отвыкать сложнее, нежели вспоминать заново.
   Моего тела касается что-то лёгкое и прохладное... Я в изумлении опускаю голову. Ткань. Это ткань - моя мать облекла меня в одежду.
   Наверное, я никогда не отучусь называть её матерью - несмотря ни на что.
   - Теперь иди, - она подталкивает меня в спину, и, покачнувшись, я делаю несмелый шаг вперёд. Это и правда оказывается не так уж трудно, хотя мне всё равно страшновато до такой степени возвышаться над землей. Травы, прежде доходившие мне до шеи, теперь не достают мне даже до колена!
   И это ещё раньше я считал себя слишком высоким!
   Впрочем, если сравнивать нынешнего меня с Богами, то я совсем маленький ростом - и огромная тень Царицы Ночи, стоящей позади меня и накрывающая меня с головой, говорит об этом лучше, чем что-либо. Наверное, я всё ещё ребёнок, хотя я не знаю, каким образом ребёнок становится взрослым там, где времени не существует, и возможно ли это вообще.
   - Иди и скажи ему о том, что ты жив.
   Я поднимаю взгляд на последний этаж башни. Бог не шевелится, застыв посередине зала в скорбной позе. И с моей души внезапно как будто что-то падает - словно тяжёлый груз, который я носил на себе веками. Мне больше не тяжело идти. Ни на двух ногах, ни на четырёх лапах я больше не чувствую этой невыносимой тяжести, которая не позволяла мне продвинуться дальше пяти или шести шагов. Ведь сейчас я могу принести ему счастье!
   Несмотря на всё то, что было - и то, что ещё предстоит, это будет мгновение самого настоящего счастья. Огромного и искреннего, как Солнце, поднимающееся над землей и приносящее всем живым существам надежду.
   Потому что новый день может повторить собой предыдущий - а может стать совершенно другим. Это зависит только от нас. Но каждое утро дарит нам шанс что-то изменить - даже если мы ничего не помним.
   Так что, не колеблясь больше ни мгновения, я открываю дверь башни и торопливо взбегаю вверх по множеству ступеней. Да, теперь моё тело легкое, как перышко, однако бежать приходится действительно долго - лестница всё закручивается и закручивается, уходя вверх спиралью. Мимоходом я замечаю своё отражение в окружающих меня цветных стёклах. И... о да. Теперь я прекрасен. Наверное, именно об этом я просил, когда спрашивал мою мать, и она ответила, что этого никогда не произойдёт. Однако в итоге всё же выполнила моё желание.
   Впрочем, сейчас это не имеет большого значения.
   Запыхавшись, я останавливаюсь на пороге большого зала и склоняюсь, тяжело дыша - однако он по-прежнему меня не замечает. Конечно, ведь он уверен, что ни одно живое существо не может появиться в этой Башне, и что он навеки заперт в ней в полном одиночестве.
   Я делаю шаг вперёд.
   - Отец!.. - я улыбаюсь ему так радостно, как только могу. Чтобы ему показалось, что весь этаж его Башни залит солнечным светом, чистейшим и белоснежным, как в самое раннее, ласковое утро. - Знаешь ли ты, что такое счастье?
   Он вздрагивает и выпрямляется, не отнимая ладони от лица. Медленно, очень медленно он опускает руки... Но его глаза закрыты. Он всё ещё не решается их открыть.
   Ничего. Я подожду.
   Потому что счастье - это видеть, как темнота рассеивается вокруг кого-то, кто не знал ничего, кроме одиночества, и тогда перед ним предстаёт лицо того, кого он любит. И кто, как выяснилось, всегда был жив.
   Я знаю, что ради такой награды и правда стоит потрудиться.
  
  

Часть 2

  
   - Эй! А ну открывай глаза!
   Когда-то я уже слышал эти слова... кажется, что это было очень давно. Однако этот голос ничуть не изменился. И я узнал бы его даже из миллиарда.
   Я медленно поднимаю опухшие, потяжелевшие веки.
   Сана с любопытством склоняется над моим лицом.
   В её золотистых глазах я вижу своё отражение - глаза цвета неба, белоснежная... грива. Трудно вновь возвращаться в это тело после того, как тебе показалось, что ты его уже скинул. И оно ощущается в сто раз более тяжелым и неуклюжим, чем до того, как ты почувствовал, что это такое - быть кем-то другим.
   - Тебе что, приснился страшный сон?
   Нет, Сана, это был не сон. Сон - это... то, что сейчас? Я отворачиваюсь от Саны, вспоминая, что говорила мне мать. Она сказала мне так. Но если всё это ненастоящее, то... как же Сана? Она тоже ненастоящая, она мне тоже всего лишь снится?.. Моя истинная жизнь осталась там, в башне Бога? Но Саны там нет. И она не может её увидеть - ведь Царица Ночи сказала, что ни одно существо не может разделить свою истину с кем-то другим. За редчайшим исключением, но вряд ли такое исключение может произойти целых два раза за один и тот же промежуток времени.
   Вздохнув, я поднимаюсь на ноги. Вернее, на лапы. Сейчас моей матери здесь нет, однако её голос словно бы продолжает звучать в моей голове, продолжая поправлять все ошибки, которые я допустил, пытаясь познать мир самостоятельно и в полном одиночестве.
   Покачиваясь, я выхожу на порог своего дома.
   "Норы, - вновь поправляет меня беззвучный голос матери. - Слово "дом" ты снова взял из людского лексикона".
   Но кто такие "люди", мама? Ты этого мне так и не объяснила. И почему я слышу их голоса?
   - Эй, Альгейдо! Да что с тобой такое? - сердится Сана. - Ты как будто с пальмы рухнул, даром, что ты в жизни не сможешь на неё забраться!
   Лучи вечернего, клонящегося к горизонту солнца касаются моего лица. Ещё никогда они не казались мне такими... бледными. Каково это - вернуться в этот мир и жить в нём, зная, что пройдёт каких-то несколько лет, и он навсегда исчезнет, я его даже не вспомню, как не вспоминал в моём сне, когда торопился по лестнице к моему отцу? И как отыскать какой-то смысл в том, чтобы что-то делать, чего-то добиваться, что-то строить и что-то создавать - в этом мире?
   Не ответив на вопрос Саны, я разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в её шелковистый коричневый бок.
   "Мордой, Альгейдо, мордой", - усмехается моя мать.
   Но мне не нравится это слово. Пусть лучше остаётся "лицо", даже если это неправильно.
   - Я люблю тебя.
   Сана застывает.
   - Да ну! - вырывается у неё, и она начинает смеяться. - Нет, ты точно рухнул с пальмы. Я уж думала, скорее, луна упадёт с небес, нежели ты... - Она осекается. - Да и вообще, что это ты имеешь в виду, любезный братец? Что, уже забыл, как ты радовался, узнав правду о нас двоих?
   Я молчу. Наверное, мне следует рассказать ей новую правду - о том, что никакие мы не брат с сестрой в действительности, и тогда Сана обрадуется, но... у меня нет на это сил. Потому что тогда придётся рассказать и всё остальное. Не сейчас. Когда-нибудь потом.
   - Сана... а ты согласилась бы уйти со мной отсюда? - невольно срывается с моих губ.
   - Что? - Она смотрит на меня, как на умалишённого. - Что значит уйти? Куда?! Из племени? Ты спятил? Думаешь, если ты теперь не слепой и даже сын Царицы Ночи, то сумеешь выжить хоть где-то, помимо этого места? Ты что, забыл, что произошло, когда ты потащился за мной в битву?! И потом, я собираюсь стать предводительницей племени! Следующей Царицей Ночи! Да как тебе такое даже в голову пришло?!
   Как и всегда, я оказываюсь совершенно беспомощен перед градом её слов и ругани. Я пытаюсь что-то возразить - о том, что этот мир ненастоящий, и какой смысл становиться в нём предводителем или предводительницей - однако все эти фразы застревают где-то глубоко в моей груди, и мне не удаётся выдавить ни единого словечка.
   - Думаешь, я буду всю жизнь таскать на своей спине твою полудохлую тушку, защищать тебя от чужих острых когтей, кормить тебя и лечить, пока ты там слышишь свои голоса и видишь эти дурацкие сны наяву?! - Сана заводится всё больше и больше. - Ну нет! Даже и не рассчитывай, что заради любви я соглашусь на подобный подвиг! Решил, что один раз признался мне в своих чувствах - это спустя столько-то лет! - и всё, я растаяла и пошла на поводу у твоих наибредовейших идей?! Подожди... так ты что, сделал это специально?! Это что, была такая хитрость?!
   - Нет, Сана... - испуганно возражаю я, пытаясь отползти куда-то в сторону.
   - Ну всё, Альгейдо! - рычит она. - Кажется, кое-кому и правда придётся рухнуть сегодня с пальмы! Потому что сейчас я тебя попросту на неё закину - а дальше уж как захочешь, так с неё и слезай!
   В пылу этой ссоры мы и не замечаем, что позади нас появляется кто-то ещё.
   Я понимаю это только тогда, когда чужая тень вдруг накрывает меня с головой - и это чувство, когда тебя словно касается из ниоткуда повеявший холод, ни с чем не спутаешь. В моём сне она взяла меня за плечи, поставила на две ноги и толкнула вперёд, чтобы я шёл... может быть, она сделает это и сейчас?
   "Нет, Альгейдо, - раздаётся её безмолвный голос где-то внутри меня. - В этой жизни ты на двух ногах не пойдёшь и не скинешь с себя тяжесть этого тела, как бы тебе ни хотелось. Видишь, я правильно поступила тогда. Если бы я тебя убила, то это бы только принесло тебе освобождение от страданий".
   На мгновение мне кажется, что я вновь ощущаю прикосновение к своему лицу ледяной руки... лапы, на долгие годы лишившее меня света Солнца.
   - Мама? - Сана, наконец, замечает её тоже. - Но что ты здесь делаешь? Ведь Солнце ещё не зашло! Ты же... никогда не выходишь в такое время.
   - Пришла, чтобы рассказать вам одну историю, - отзывается Царица Ночи. - Возможно, Альгейдо она покажется знакомой, но ему не помешает подумать о ней ещё раз. Так вот, как говорят, однажды в одном народе случилось великое событие. У царя родился долгожданный наследник, и по этому случаю он закатил огромный праздник. Он был так счастлив, что ему удалось разделить своё счастье со всем народом, и тот на радостях прекратил ужасную братоубийственную резню, которой предавался тысячелетиями до этого. Войны, убийства и унижения себе подобных были позабыты, и люди решили, что уж теперь-то в их жизни наступят мир и процветание. Они позвали на свой праздник певицу, чей голос, как утверждали, был несравненен, и которая будто бы была невероятно красива, а потому прятала свою красоту от людских глаз под чёрным покрывалом. "Спой для нашего принца о том, как прекрасен этот мир", - просили люди. И певица действительно сделала это. Она запела голосами миллиардов замученных, униженных, растоптанных и убитых всеми этими людьми, которые нынче надеялись на своё будущее счастье! А потом она скинула своё покрывало - и люди увидели на её теле следы тысяч истязаний, видимых и невидимых, на которые они обрекали своих жертв. О чём, по-вашему, рассказывает эта легенда?
   Вокруг нас троих воцаряется молчание.
   - О том... что мне следует разучивать мою песнь отмщения, а не веселиться здесь с Альгейдо, - отзывается первой Сана, поглядев себе под ноги.
   Царица Ночи переводит взгляд на меня.
   - Альгейдо?
   Я не смею поднять голову.
   - О том... что певица очень страдала, - едва слышно говорю я, наконец.
   - Страдала, - соглашается Царица Ночи. - Но не больше, чем каждый из тех, чьи голоса и муки она принесла в этот мир. Впрочем, каждый судит об этой легенде по-разному. Кто-то считает, что она о певице и об её отмщении. Кто-то - о том, что время платить по счетам приходит именно тогда, когда ты позабыл все прежние грехи и уверился в том, что тебя ожидает заслуженное счастье. Но для меня она - о принце. Ведь он был наследником царя и будущим царём. Что он почувствовал и какое решение принял, услышав песнь певицы - этот юный принц, который больше всего на свете любил истину и справедливость? Как жаль, что легенда об этом не рассказывает.
   Я молчу, опуская голову ещё ниже.
   И тогда за нашими спинами раздаются чьи-то торопливые шаги.
   На пороге моей хижины, годами не видевшей никого, кроме Саны, появляется сразу несколько женщин - среди них я слышу голос Холодный Ветер, той, которая исполняла роль моей матери на протяжении долгих лет. Все они лихорадочно взволнованы - однако это не испуг, а что-то ещё... словно бы предвкушение чего-то долгожданного.
   - Госпожа! - кланяются они. - Рубейдо... прислал своих посланников!
   Я никогда не видел на лице своей матери улыбку... но сейчас я знаю - она улыбается. И эта улыбка страшна.
   - Рубейдо? - вскидывает голову Сана. - Подождите... тот самый Рубейдо?
   И я вдруг понимаю, что она, единственная из всего племени, ничего обо всём этом не знала. Даже не догадывалась о правде - точно так же, как я. В то время как все остальные знали её с самого начала. И поэтому так ненавидели меня.
   - Мама! Что происходит?! Что Рубейдо от нас нужно?! Что значит прислал посланников? Это какая-то западня?! Он же клялся, что растерзает любую из нас, кого когда-либо повстречает, на клочки и будет преследовать наше племя до конца своей жизни!
   Царица Ночи медленно выходит на порог моего дома, и алые лучи заходящего солнца падают на её лицо, так что оно кажется обагрённым кровью.
   - Что... им передать, госпожа? - осведомляются женщины.
   Мы с Саной поспешно выходим вслед за ней, и вся наша маленькая процессия молчаливо движется к берегу реки, где нас ожидают те самые посланники Рубейдо, о которых шла речь. Среди них я узнаю Айлу, и она тоже узнаёт меня, однако не произносит ни слова, лишь выразительно смотрит своими золотистыми глазами.
   - Что же вы стоите так далеко, неужто так сильно меня боитесь? - усмехается Царица Ночи. - Вот, например, ты. - Она кивает в сторону одного из молодых мужчин. - Разве твой предводитель не учил тебя, что мужчина должен быть храбрым и сильным, а иначе женщина попробует отобрать у него власть? Я смотрю, твоя женщина уже давно тебя поработила. А как же иначе, ведь ты такой трус.
   Этот мужчина, не выдержав, рычит и бросается на неё.
   Я закрываю глаза.
   Рычание, дикий вой и сатанинский хохот, несущийся над саванной. Меня чем-то окатывает с головы до ног, и в первое мгновение мне кажется, что это река, взволнованная и забурлившая, поднялась в своём русле и обдала нас всех волной. Однако потом я открываю глаза.
   - Передайте, что гиена всегда будет оставаться гиеной, - спокойно произносит Царица Ночи, отбрасывая от себя окровавленное тело. - А вот лев не всегда будет оставаться львом.
   С этими словами она кивает головой в мою сторону.
   Я молча стою и смотрю на то, как по моему белоснежному телу стекают ярко-алые капли чужой крови.
  
   Ночью... вернее, днём, который является ночью в нашем племени, мне снится Айла. Вот она плывёт вверх по течению реки, рассекая своим сильным телом её ледяные чистейшие волны, вот выходит на берег, стряхивая с себя прозрачные капли. Она бежит через золотое поле, солнце льёт на неё сияющие лучи, и все другие существа покорно расступаются перед ней, негласно признавая её первенство над другими. Потому что она принадлежит к племени Повелителя.
   Я бы тоже мог быть таким, и Айла думает именно об этом.
   Но, конечно, ей бы больше хотелось видеть в качестве сына Повелителя другого мужчину - сильного и властного. Того, кто заставит всех врагов повиноваться, всех мужчин - уважать, а всех женщин - обожать себя. Того, кто взойдёт на высокую скалу вместо своего отца, и одним взглядом повергнет другие народы ниц. Именно таким она воображала себе героя из той легенды, о которой она мне рассказала, и такого мужчину она мечтала встретить - тогда, быть может, она и не стала бы его женой, однако смотрела бы на него снизу вверх с восхищением и затаённой надеждой, и это бы давало ей силы жить и бороться.
   Однако, Айла, ты забываешь о том, что герой твоей легенды должен был принести всем живым существам счастье. А "счастье" и "сила" несовместимы, потому что пока хотя бы одно существо принуждает к чему-то другое, унижение и боль не исчезнут из этого мира, и кто-то останется несчастен. А до тех пор, пока несчастен один-единственный - несчастны все.
   Подняв голову, она смотрит на ясное, безоблачное небо, цвет которого невольно навевает ей какое-то смутное воспоминание, словно пытается найти в нём ответы на свои вопросы. Но небо ничего ей не отвечает - ведь все ответы мы должны отыскать самостоятельно. Для этого нам и даётся жизнь в этом мире, который сам по себе ничего не значит, и который исчезнет, как только мы достигнем поставленной перед нами задачи.
   Айла входит под своды просторной каменной пещеры, прохладной и светлой - сверху в неё вливаются ослепительные потоки солнечных лучей, и здесь очень красиво, однако царящее вокруг безмолвие вряд ли лучше той тишины, которая окружала меня в моей убогой лачуге. Дворец. Я назвал бы это место так, но что-то, вернее, кто-то - голос моей матери - подсказывает, что я вновь выбрал слово, не принадлежащее моему миру.
   Навстречу Айле поднимается огромный и величественный силуэт.
   Впервые за очень много лет я вновь вижу перед собой лицо Рубейдо. Оно почти не изменилось - разве что в тёмно-золотых волосах появилось немало серебряных нитей. Его гипнотизирующие тёмные глаза по-прежнему смотрят так, что у любого живого существа появляется непроизвольное желание склонить голову, покоряясь его власти - и именно потому ни одно из них не видит той скорби, которая плещется где-то глубоко на дне этих пылающих глаз.
   Должно быть, одна лишь Царица Ночи могла бы её увидеть - но она никогда не пожелает этого сделать.
   Так же, как и Рубейдо никогда не увидит печали в той, кого считает воплощением всей мерзости, которая существует в земном мире.
   Существует такое "никогда", которое действительно не под силу преодолеть ни одному живому существу - даже Богу. Наверное, во всём мире существуем лишь мы трое, кто так хорошо ощущает подобную степень "никогда", неподвластную ни времени, ни бесчисленным изменениям, благодаря которым мир движется вперёд.
   - Он был там? - спрашивает Рубейдо. - Это был он? Мой сын действительно у неё в плену?! Какой он?!
   Айла чувствует себя неловко. Она бормочет какие-то слова про "белый цвет кожи", точно так, как сказано в пророчествах, но в действительности в голове у неё бродят совсем другие мысли. Несомненно, мой отец тоже чувствует это, и поэтому под давящим взглядом глаз, которые любого вынуждают говорить только правду, и ничего, кроме правды, ей приходится признаться.
   С каменным лицом Рубейдо выслушивает слова о том, что его сын слаб и беспомощен, что мерзейшая совершенно его поработила, и что он даже не произнёс ни слова, когда на его глазах убили его сородича.
   "Почему он не бросился в битву?! - Айла не смеет добавить этих фраз, и Рубейдо отводит глаза, не заставляя её их произносить. Потому что все эти мысли прекрасно понятны ему и так, и в его голове они проносятся точно так же. - Почему он не растерзал мерзейшую и всех её прихлебателей, почему не освободился?! Почему не пришёл к своему народу?! Настоящий сын Повелителя разорвал бы любые цепи, но ведь на нём даже не было цепей!"
   Всю свою жизнь Рубейдо презирал слишком слабых. Он никогда не допускал существования двух точек зрения и двух истин. Правда может быть только одна-единственная - и она состоит в том, что мужчина должен сражаться, защищать своих и побеждать врагов. А иначе он не мужчина, а ничтожество.
   И теперь, согласно тому, чему он обучил тысячи и тысячи живых существ, он должен с отвращением отвернуться от подобного сына, он должен отбросить даже тень воспоминания о нём. Потому что уж лучше мёртвый сын, погибший от руки коварного врага, которым он всегда меня считал, нежели такой.
   Но...
   "Должно быть, я слишком стар", - с пугающей ясностью проносится в голове Рубейдо.
   Потому что он не может этого сделать.
   Слишком ясно, слишком отчётливо в его голове воспоминание о том дне, когда он вернулся в далёкое убежище, спрятанное от всего остального мира завесой из спускающейся до земли нежнейшей зелени, в которой так любили играть солнечные лучи, и за которой с такими необычайным вниманием наблюдал новорожденный белый львёнок. Его глаза открылись так быстро! Словно он торопился как можно поскорее увидеть этот мир. И они были ясными и синими, как небо - ещё более небывалый цвет, нежели даже его совершенно белоснежная шерсть.
   Рубейдо полюбил приходить сюда - ему казалось, что он, наконец, обрёл награду за все годы, проведённые в бесконечных войнах за власть и превосходство. Потому что настоящий мужчина должен сражаться, но иногда и он имеет право забыть об этом на несколько мгновений и побыть просто мужем и отцом. Тогда, когда рядом - только ласковый взгляд бесконечно преданной и любящей тебя женщины, а в ответ на свою улыбку ты видишь счастливую улыбку малыша.
   В тот вечер он вновь пришёл за ними, однако увидел только залитый кровью песок и истерзанные листья, брошенные на него, словно ненужный мусор. Ставшие из зелёных багряными.
   "Так когда-то ты поступил со мной, Рубейдо", - гласило это кровавое послание на песке, смысл которого был понятен лишь одному живому существу на земле. Именно тому, кому оно и предназначалось.
   Однако именно так он и должен был с ней поступить - он считал так прежде, и продолжает считать так теперь, даже и тени сомнения не появилось в его душе. Потому что Зло всегда остаётся Злом, другой правды не существует. И Зло должно быть уничтожено.
   Рубейдо отводит от Айлы взгляд.
   - Она истязала его, - произносит он после долгого молчания. - Пытала много лет. Подвергла ужасным мучениям, после которых он забыл, кто он такой. Я знаю эту женщину и знаю, на что она способна. Удивительно то, что он вообще сумел остаться жив после такого. Но в его жилах всё-таки течёт моя кровь. Я должен вернуть его. Он сможет снова стать нормальным.
   Слова Рубейдо всегда имели силу - так же, как и его взгляд.
   И он пользовался ими, чтобы научить всех живых существ тому, что он считал правильным, привыкнув к тому, что никто не уходит от него не убеждённым. Но теперь он не замечает того, что его слова, которые он сумел отыскать внутри себя, чтобы оправдать мою слабость, прокладывают первую трещину в том основании, которое он выстраивал всю свою жизнь.
   Эти слова об ужасных пытках переворачивают что-то в душе Айлы, которая всю жизнь искала сильного мужчину.
   Да, сын Повелителя не сильный, и, значит, она не полюбит его как мужчину, но...
   "Я должна его спасти!" - вдруг проносится в её голове, и она замирает от какого-то странного чувства. Это не то упоение, которое она чувствует, когда набрасывается на более слабую добычу. И не то восхищение, с которым она смотрит на мужчину, победившего соперника. Это что-то...
   Это что-то, связанное лишь с ней самой. Что-то о том, какой она может стать. В далёком будущем, в котором она видела себя женой самого лучшего и сильного мужчины во всей саванне. Столько лет она бродила и охотилась в одиночестве, надеясь, что однажды где-то его повстречает, но он так и не появился. Впервые Айла думает о том, что, может быть, он никогда и не появится. Но это не конец жизни.
   Зато, быть может, ей суждено жить в те времена, когда древняя легенда становится явью. И, быть может, когда-нибудь её истории будут с восторгом слушать маленькие львята.
   - Да, Повелитель! - отвечает она, вскинув голову. - Мы должны спасти и вернуть его любой ценой! Он принадлежит нашему народу, и в легендах сказано, что он станет великим героем! А легенды никогда не лгут!..
   Айла осекается, вдруг застеснявшись того, что она, такая взрослая, по-прежнему верит в детские сказки, которые когда-то слушала, широко раскрыв глаза. Однако Рубейдо не поправляет её.
   Он думает о том, что, быть может, он и правда уже слишком стар, однако, по крайней мере, ещё одна война ему точно предстоит. Пусть эта война положит конец всем остальным, что были прежде - вытащить своего сына из лап мерзейшей, а потом окончательно расправиться с ней и со всем её племенем, вычистить из этого мира последние остатки зла!
   Эта мысль наполняет его силой, и он расправляет плечи.
   - Мы уничтожим их! - обещает он. - Они - лишь одно жалкое племя, крохи того, что когда-то существовало на земле. Что они смогут противопоставить всему миру? Но сначала нужно вытащить Альгейдо из их лап. До этого - не нападаем. Возможно, нам даже придётся... унизиться перед ними. Принести подарки и выкуп.
  
   "Мы - лишь одно племя, жалкие крохи того, что когда-то существовало на земле, в этом ты прав. Но ты ошибаешься, полагая, что нам нечего противопоставить миру. Потому что у меня есть мой голос. И когда я запою свою Песнь Отмщения, то клянусь, небеса разверзнутся!"
   Я вижу во сне Сану.
   Одинокая маленькая фигурка выходит из темноты и глядит снизу вверх на огромную скалу, подавляющую любое существо своим величием и мощью. Но ей ничуть не страшно, и она не испытывает ни малейшего преклонения перед чужой силой.
   Это человек, который дрался с Богом. Это человек, которому действительно под силу сокрушить этот мир. Я знаю это.
   И неважно, что она даже не человек. Что я по-прежнему не знаю, что такое "человек" вообще.
   Я слышал голос Саны. Когда она запоёт в полную силу, на этой земле не останется ни единого уголка, где бы он не прогремел - как ураган, как смерч, как тысяча молний.
   Она бесстрашно идёт вперёд, и тёмное небо над её головой блестит отблесками зарниц - тех багровых облаков, которые каждый вечер собираются над башней Бога и проливаются над его землей ливнем возмездия.
   Сана бы запела уже прямо сейчас - сразу же, как только услышала презрительные слова Рубейдо, которые, в его представлении, слышны только ему и его собеседнику.
   Однако на её прямом и стремительном пути стоит одна-единственная преграда.
   Я.
  
   Я просыпаюсь на берегу реки. Сегодня я заснул прямо здесь - мне не хотелось возвращаться в свою хижину. Река смыла с меня чужую кровь и грязь, и теперь она продолжает нести передо мной свои бурные волны, не останавливаясь ни днём, ни ночью. Её прозрачная вода не стала ни на каплю более мутной, приняв в себя боль и кровь. Наверное, это потому, что она вечно стремится к своей далёкой цели. А того, кто всегда в движении, не может коснуться ни стрела, ни грязь.
   Над моей головой - ночное небо с рассыпанными по нему звёздами. Луна льёт свой свет, который кажется более ярким, чем обычно, на моё белоснежное тело. И мне кажется, что она стала чуть менее равнодушной и холодной, чем всегда.
   Я лежу в камышах, положив голову на руки, и гляжу на отражение звёзд в прозрачных волнах.
   С самого первого мгновения, как только я проснулся, чувства подсказали мне, что Сана здесь, однако трава зашуршала под её ногами лишь долгое время спустя. Однако она не подходит ко мне близко. Обернувшись, я вижу её тёмный силуэт на расстоянии нескольких шагов.
   Какое-то время мы молчим.
   Никто из нас не знает, что сказать друг другу.
   - Как... как это могло случиться? - она начинает первой. - Как могло оказаться, что ты... что ты сын Рубейдо?!
   Её голос дрожит.
   Я опускаю голову.
   - Я узнал об этом лишь на день раньше тебя.
   Сана очень зла - вернее, ей хочется разозлиться, но она не понимает, на кого должна излить свой гнев. На меня? На Царицу Ночи? На всех своих соплеменников, которые держали её за дурочку на протяжении стольких лет? Или на саму себя, которая именно такой дурочкой и оказалась?
   Потому что она с самых детских лет знала, что Рубейдо - наш главный враг, и привыкла слушать его голос. Выведывать его планы, узнавать его местонахождение, предупреждать его внезапные атаки - она даже знала о том, что у него был сын, и что этого сына убила Царица Ночи. Однако ей никогда не приходило в голову поинтересоваться тем, как он выглядит. Потому что "Почему тебе обязательно нужно, чтобы что-то как-то выглядело? Какое это вообще имеет значение?"
   - Я была... я была слепа! - в бессильной ярости произносит Сана.
   - Мы оба были слепы, - вздыхаю я.
   - И что нам теперь делать?!
   Она сверлит меня взглядом, как будто ждёт, что я повторю то... то, сказал перед тем, как правда стала ей известна. Своё предложение уйти, сбежать отсюда вместе. Однако мы оба прекрасно знаем, что мы этого не сделаем. Потому что Песня Отмщения должна быть спета. И юный принц должен вынести свой приговор, услышав её. Мы не можем оставить свой народ. Сана - своё племя, а я... какое племя я должен считать своим?
   В действительности меня презирает и то, и другое.
   Народ Саны - за то, что я сын Рубейдо. А народ Рубейдо - за то, что сын Повелителя из легенды оказался совсем не таким, как им хотелось. Даже и не знаю, чьё отвращение победить легче.
   - Рубейдо собирается преподнести нам богатые подарки и щедрый выкуп за тебя, - жёстко говорит Сана. - А потом, как только ты окажешься у них, они обрушат на нас всю свою мощь, чтобы покончить с нами раз и навсегда. Он такой идиот, что полагает, будто если Его Величество пересилит свою гордость и единственный раз склонит перед нами голову, то мы тут же ослабим бдительность и станем уязвимы для атаки. За все эти годы ему ни разу не пришло в голову, что каждое его слово, каждая его мысль становятся тут же нам известны! Даже я умею делать это. Не говоря уж о моей матери. Но он упрямо верит в то, что всё это - детские сказки. И что все его мысли принадлежат лишь ему. А моя мать настолько неуязвима к его атакам только потому, что она использует какие-то способы, отвратительные природе и естеству. Идиот! Это самый большой идиот, о каком я когда-либо слышала в этой жизни! Воистину, идиот, подчинивший себе царство глупцов!
   Мне даже удаётся улыбнуться, услышав эти слова.
   - А я-то думал, что это почётное звание принадлежит мне.
   - Что ты смеёшься? - рычит Сана. - Ты - на втором месте после него! Не то чтобы здесь было, чем гордиться!
   Но в действительности нам обоим вовсе не до смеха. Завтра на закате солнца Рубейдо со своим племенем, подарками и выкупом прибудет на другой берег этой реки. И мы должны будем дать ему свой ответ.
   - Что решила Царица Ночи? - чуть вздыхаю я. - Что она со мной сделает?
   Я вполне готов к тому, что она швырнёт мой труп под ноги моему отцу точно так же, как она сделала это вчера с посланником.
   Сана вздрагивает, то ли услышав, то ли почувствовав эти мысли.
   - Не говори... не говори ерунды, - через силу произносит она. - Моя мать не такая!
   Я поднимаю голову и долго смотрю на неё.
   - Да. Она действительно не такая, - тихо соглашаюсь я, наконец.
   - Ты правда не ненавидишь её? - несколько напряжённо спрашивает Сана. - Она...
   Сделала меня слепым. Заставила меня много лет жить в грязи, темноте и одиночестве. Обманула меня. Открыла мне истину.
   Убила ту, кто меня родила.
   - Нет. Она же моя мать.
   Сана опускает голову.
   - Хорошо, - тихо говорит она. - Тогда я буду спокойна. Спасибо тебе.
   "Спасибо" - за то, что я не помешаю ей спеть Песнь Возмездия и выполнить то, к чему она готовилась всю свою жизнь. Отомстить своему врагу за всю боль, причинённую её народу. Отомстить ему за то, что он всю жизнь презирал их как самых низких на земле созданий - и его уверенность в том, что ему удастся так легко их обмануть, только лишний раз это подтверждает.
   Отвернувшись от меня, Сана уходит и скрывается среди острых листьев травы, чернеющих на фоне ночного неба.
   Когда я поднимаюсь на две ноги, эта высокая трава не доходит мне даже до колена... Хотелось бы мне сейчас снова быть там. И в том теле.
   Но Царица Ночи не позволит этому случиться - она меня не убьёт.
   Сана уходит, однако на этом встречи нынешней ночи не заканчиваются. Ближе к рассвету я вновь слышу почти бесшумный звук босых ног, ступающих по мягкой траве. Вернее, лап. Высокие травы передо мной вновь раздвигаются, и я вижу пылающие в темноте солнечные, золотистые глаза.
   Это Айла. Она пришла в одиночку - не побоялась появиться на территории врага, хотя собственными глазами видела, на что этот враг способен. Уж конечно, её появление не осталось для Царицы Ночи незамеченным, однако отчего-то она закрыла на это глаза - должно быть, понимала, что Айла не представляет для неё особой опасности. Ну и, кроме того, она никогда не любила убивать женщин.
   Я помню сожаление в её голосе, когда она обратилась к моей матери с последними словами, которые та услышала в этой жизни.
   Однако Айла ничего этого не знает. И она действительно настоящая героиня - смелая и отчаянная. Почти как Сана. Они могли бы быть подругами. Названными сёстрами.
   Точнее, они могут ими быть.
   Великое "никогда" разделяет, как пропасть, лишь Рубейдо и Царицу Ночи. Но для остальных существ всё иначе. Они лишь слушают вышестоящих. Они слушают Богов - даже те, кто уверен, что никаких Богов не существует.
   - Айла, помоги мне предотвратить войну, - едва слышно шепчу я. - Мы и вправду можем жить в мире. Два наших народа. Даже если сейчас это кажется тебе совершенно невероятным и полнейшим безумием.
   Она широко раскрывает свои золотистые глаза. Она ожидала услышать от меня что угодно, но только не это.
   - Но я пришла, чтобы спасти тебя от них!..
   - Ты. Должна. Спасти. Мир. От. Войны.
   Я знаю, что я сейчас делаю. Я беззастенчиво пользуюсь своим наследием - тем, что передал мне со своей кровью Рубейдо. Его способностью произносить такие слова, которые имеют силу и власть над каждым живым существом. Я и не подозревал, что эта способность точно так же есть и у меня - до этого момента. И она мне совсем не по душе. Потому что это всё равно принуждение, от которого я так мечтал отказаться. Но не всегда нам дано счастье делать только то, что мы считаем правильным.
   Айла делает шаг назад, совершенно загипнотизированная моим взглядом. Тем взглядом, в котором она видит всё то, что ей так хотелось увидеть - силу и уверенность в своей правоте.
   - Это твоё предназначение, - завершаю я.
   И тихонько вздыхаю - так, чтобы она не услышала.
   - Но...
   Сейчас она начнёт сопротивляться, спорить со мной, говорить, что я безумец, и так далее. Но я прекрасно знаю, что мои слова перевернули в её душе всё. И она поверила в них - даже если не признается в этом ни мне, ни самой себе. Прежде она считала своим предназначением стать женой самого лучшего и сильного мужчины в мире, потому что это было то, что ей говорила её мать, Рубейдо и все остальные. Но теперь эта уверенность пошатнулась. И ей были нужны новые слова, которые она бережно сохранит в своём сердце, чтобы черпать из них уверенность и силу, когда всё остальное начнёт рассыпается. Или ей так покажется.
   И я сделал это. Я заговорил с ней от имени Бога.
   Ну, а я разве не Бог? Ведь я умею стоять на двух ногах.
   Отворачиваюсь, чтобы она не видела мою грустную улыбку.
   Айла, тем временем, сопротивляется, спорит со мной и говорит, что я безумец - в общем, делает именно то, что она и должна была сделать.
   - Почему ты их не ненавидишь? - наконец, беспомощно спрашивает она. - Я правда не понимаю, как такое возможно! Я не могу понять тебя! Эта женщина убила твою мать! Она украла тебя из народа, где ты никогда бы не был унижен!
   Я задумываюсь, пытаясь отыскать внутри себя ответы на все эти вопросы. Почему? Но я действительно не чувствую в себе никакой ненависти. Несмотря ни на что.
   - Потому что она никогда не ненавидела лично меня, - наконец, отвечаю я. - Она всего лишь пыталась отплатить за боль, которую ей причинили. Как и любое другое живое существо. В этом мы все едины.
   Айла качает головой. Ей непонятен смысл моих слов и совершенно непонятно сострадание, которое я испытываю. Она ещё может понять желание спасти того, кого подвергли ужасным пыткам, но желанием спасти того, кто эти пытки причинял?
   - Они правда такие же, как мы, - продолжаю я, тем временем. - Ну, за исключением того, что у них тело коричневого цвета, они предпочитают просыпаться на закате, и в их племени властью обладают женщины. Но всё остальное ничем не отличается. Боль. Радость. Гнев. Любовь. Я узнал здесь много боли, но и много любви. Никто не любит тебя больше, чем тот, кто ненавидит тебя всем сердцем. Поверь. Это намного лучше, чем равнодушие.
   - Ерунда какая-то, - бормочет Айла. - Тебя послушать, так и Повелитель больше всех на свете любит Царицу Ночи. Он бы убил тебя за такие слова.
   Возможно. Однако он этого не сделает - потому что родители никогда не убивают своих детей. И это то самое "никогда", которое наполняет меня счастьем.
   - Ну и как... ты собираешься предотвратить войну между ними? - недоверчиво уточняет она. - Ведь они жаждут её оба!
   - Не знаю. Положусь на волю Богов.
   - Богов?! - изумлённо переспрашивает она. - Нет, ты точно полный безумец! Эти пытки... они и правда совершенно лишили тебя разума! Да Богам вообще нет до нас никакого дела! У них свои войны!
   - Нет, Боги войны не допустят, - уверенно повторяю я.
   Потому что не для того они создавали этот мир, чтобы увидеть его уничтоженным.
  
   Проходит ещё один день - а для нас одна ночь - и ближе к закату следующего дня мы собираемся в условленном месте на противоположных берегах реки. С нашей стороны - тенистая листва деревьев и густые заросли, в которых так легко укрыться, особенно если твоё тело сливается по цвету с вечерним сумраком. На другом берегу - бескрайнее море трав, позолоченное яркими лучами заходящего солнца и открытое всем взглядам. А Рубейдо и нечего скрывать - на его стороне все народы, проживающие под дневным солнцем, и пусть порой между ними возникают свои разногласия, все они едины в отвращении к "мерзейшим". А, значит, численность его войска и так всем известна. Оно в тысячи, нет, в миллионы раз превосходит наше маленькое племя.
   Десятки золотистых тел неторопливо движутся через саванну вслед за своим Повелителем, и их спины ярко блестят в лучах заходящего солнца. Густые тёмно-золотые волосы Рубейдо, украшенные проседью, красиво развеваются на ветру.
   Царица Ночи согласилась на эти переговоры, однако каковы её настоящие планы, никому не известно.
   По крайней мере, посвящать в них меня уж точно никто не собирается.
   Но я могу предположить, что произойдёт дальше - как только Рубейдо обрушится на нас со своим многотысячным войском, мы ударим их в ответ. У нас нет армии, у нас есть одна-единственная воительница, которая неподвижно стоит позади всех, почти сливаясь с изгибами тёмных древесных ветвей. Её глаза пылают ярко-алым цветом - цветом гнева, возмездия и невинно пролитой крови, взывающей к отмщению. Крови всех тех, кто погиб за время продолжавшейся тысячелетиями войны, в которой сильный порабощал слабого.
   И это - наше войско.
   Все погибшие, убитые и неотомщённые. Все, взывающие к справедливости Небес. По сравнению с ним войско Рубейдо - капля в море. Песчинка в огромной пустыне.
   Но если Сана призовёт это войско в битву, то погибнет не только Рубейдо с его народом - погибнем мы все. Уж мне-то это известно лучше, чем кому-либо. Сколько раз я видел гнев багровых небес, разверзающихся на закате над белой башней?
   Стоит ли месть такой цены?
   Я поворачиваюсь и читаю в пылающих глазах Саны ясный ответ: "Да". Уж лучше смерть, нежели унижение и несправедливость. Лучше смерть, чем жизнь, в которой преступника объявили героем и пали перед ним ниц, прославляя его "подвиг".
   "Но ведь тогда я тоже умру, Сана".
   Она не шевелится и не моргает.
   "Нет, не умрёшь. Ты... бессмертен. Ты Бог".
   Между нами и в самом деле происходит этот мысленный разговор?.. Царица Ночи рассказала своей дочери про башню? Или я лишь себе это придумываю?
   Вокруг царит полнейшая тишина. Я слышу, как с ветви отрывается лист и тихо, медленно опускается на землю. Этот звук сливается с моим лёгким вздохом.
   "Может, и так. Но, как бы ни было, это означает, что мы с тобой больше не увидимся".
   Сана молчит. Но я вижу, как ярко пылающий огонь в её глазах вдруг начинает съёживаться и уменьшаться. А потом затухает. Её глаза становятся печальны и серы - пламя догорело, не успев пронестись по миру сокрушающим пожаром, и превратилось в пепел.
   Что я наделал? Зачем я сделал это? А что, если я обрёк на смерть мой народ и женщину, которую я люблю - ради мира во всём мире?
   Однако ледяной ужас не успевает коснуться моего сердца - если так, то я попросту умру первым. Отцу действительно придётся переступить через мой труп. А он не пойдёт на это. Ни за что не пойдёт - даже если бы этот шаг действительно означал уничтожение зла во всём мире, как он и полагает.
   Я верю ему и оправдываю его... точно так же, как верю и оправдываю Царицу Ночи.
   Ну а как ещё? Они же мои родители.
   Рубейдо останавливается со своим войском на противоположном берегу реки. В полнейшей тишине мы смотрим друг на друга - сотни золотых и тёмных тел. И одно белоснежное.
   А потом над саванной раздаётся голос Повелителя.
   - Покажи... мне моего сына.
   Женщины из моего племени выталкивают меня вперёд.
   Я чувствую на себе жадный взгляд отца. Да, сейчас он должен обдумывать свой дальнейший шаг, а не задаваться теми вопросами, которыми он задаётся, но он думает только об этом, и ни о чём больше: похож ли?.. Это действительно мой сын, тот белоснежный львёнок, который играл возле моих лап и тёрся о них смешной мягкой головой?..
   Против воли я опускаю голову. Нет, отец. Вовсе не тот сын, которого ты жаждал увидеть и представлял на своём месте как продолжателя своих дел. Никто не дальше от того воображаемого сына, которого ты лелеял в своих мечтах, чем я.
   - Это он, - без тени всякого сомнения произносит Рубейдо.
   Я застываю. В самом деле, отец? Ты правда так уверен?..
   Я был убеждён, что на меня обрушатся его презрение и отвращение, и что ему придётся долго бороться с собой, чтобы смириться с моим обликом, но я не слышу в его голосе ни того, ни другого. Только лишь желание, чтобы я как можно скорее оказался рядом с ним, на том берегу реки.
   От этого потрясения мне хочется горько заплакать - однако плакать умеют лишь Боги. И в нынешнем теле мне этого не дано.
   Царица Ночи отталкивает меня в сторону своим тёмным телом и, стиснув зубы, выходит на берег реки.
   - Тогда давай сюда свою дань, - выдавливает она. - Твои богатые подарки и твой выкуп за своего сына, который ты собирал весь долгий день.
   Рубейдо кивает головой.
   Несколько посланников перебираются по камням в самом неглубоком месте реки. Туда и обратно. И снова туда и обратно. Они перетаскивают на противоположный берег реки всё то, что принёс Рубейдо - самая лучшая и вкусная добыча, которая действительно нам по вкусу, но также и много бесполезных вещей - вклад тех народов, которые почти ничего не знают о "мерзейших", и отдали то, что кажется самым прекрасным для них самих. Здесь есть даже цветы.
   Царица Ночи принимает всё.
   Наконец, эта церемония завершается. Подарки огромной горой навалены возле её ног.
   Она окидывает их взглядом, и понять, что отражается в её чёрном взгляде, невозможно.
   - Теперь отпусти его, - требует Рубейдо.
   За весь этот вечер Царица Ночи не взглянула на меня ни одного раза - не смотрит она на меня и теперь.
   - Ты можешь идти, Альгейдо, - каменным голосом произносит она. - Ты свободен.
   Я вздрагиваю всем телом.
   Это... правда, мама? Ты правда меня отпускаешь?!
   В смятении я оборачиваюсь и смотрю на Сану. В её глазах - всё тот же пепел. Потухшее пламя угасшей ненависти и цели, которая так и не будет достигнута. И если Царица Ночи ещё бы могла обмануть меня, то Сана - никогда. Она попросту не умеет лгать. Точно так же, как и я.
   Поэтому ей и не сказали правду.
   Я вижу в её глазах луну. Печальную и бледную луну, которая смотрит издалека на золотое солнце и на купающуюся в его лучах цветущую землю. Прежде она казалась мне ледяной и равнодушной, но теперь я вижу лишь одиночество и скорбь.
   О нет, Сана. Луна и правда прекрасна. Если надо, то я полюблю её. Полюблю больше, чем Солнце, которое даёт мне жизнь.
   Я не умею охотиться и сражаться, но любить я могу.
   Каковы бы ни были первоначальные планы, сейчас они обе приняли решение отступить. Я не знаю, кто из них сделал это первой, и почему это в действительности произошло - неужто действительно из-за моей единственной фразы, даже не произнесённой вслух?.. Но сейчас я чувствую этот молчаливый уговор, это безмолвное соглашение, произошедшее между матерью и дочерью, лучше, чем кто-либо. А вот остальные это вряд ли понимают.
   Десятки и десятки поколений, живших только ради мечты о том, что День Отмщения наступит.
   Я делаю шаг вперёд, на берег.
   И впервые заговариваю с отцом.
   - Ты принёс эти богатые подарки, спасибо, что высказал нам своё уважение и не попытался нас обмануть. А теперь уходи.
   - Что?!
   Отблески последних солнечных лучей вспыхивают в глазах у Рубейдо ярким золотым пламенем. Прости, отец, но это пламя должно будет погаснуть точно так же, как и гнев в глазах Саны.
   - Ты же видишь, что меня здесь ничто не держит. Нет ни верёвок, ни цепей, и ни в каком я не плену, как ты предположил по какому-то непонятному недоразумению. Никто меня не пытал. Я встретил здесь самый лучший, самый радушный приём, который только возможен для живого существа, и я ни за что не уйду отсюда по собственной воле. Впрочем, не по собственной тоже не уйду - пусть я никогда не учился сражаться и не имею к этому ни малейшей склонности, но если вы попытаетесь забрать меня силой, то, клянусь, я вспомню о том, что я всё-таки твой сын.
   Я поднимаю голову и смотрю на него.
   Сана говорила, что мои глаза - цвета неба, но небо тоже может быть решительным и непреклонным. Таким, что ни один земной правитель не посмеет оспорить его волю.
   - Альгейдо!..
   - Я не сошёл с ума, - перебиваю я, предваряя его дальнейшие возражения. - Меня не истязали и не мучили, меня не сделали ненормальным. Здесь я встретил куда более справедливый порядок, чем тот, который насаждаешь ты. Вернее... он мог бы быть таким, если бы не вся ваша ненависть, которая вынуждает нас защищаться. Поэтому я хочу, чтобы мои дети жили именно при таком порядке. Твой род продолжится в этом племени, Рубейдо.
   Онемев, он смотрит на меня.
   Последние лучи заходящего солнца скользят по холодным волнам - и исчезают.
   Наверное, это символично, отец. То, что эта встреча произошла на закате дня. Потому что твой день закончился, однако наш - только начинается. Для тебя всё новое и возрождённое связано с рассветом, и для меня это было точно так же... Но иногда нам приходится поменять своё представление о мире, чтобы мир мог жить и развиваться дальше. Пусть новая эпоха будет эпохой Ночи. Но это вовсе не значит, что она будет черна и наполнена одиночеством.
   - Ты ничего не понимаешь, - ошеломлённо качает головой Рубейдо. - Ты ничего не понимаешь об этом мире!
   - Ну хорошо, пусть не понимаю, - соглашаюсь я. - Я просто люблю её. Я люблю мою мать и поэтому собираюсь навсегда остаться с ней. Вот и всё.
   - Она не твоя мать!!! Она УБИЛА твою мать! Остановись! Не произноси это дикое кощунство! Она не сказала тебе правду?!
   - Она сказала мне правду. Но только правда может быть разной в зависимости от того, в чьих глазах она отражается.
   - Хватит нести этот бред! Правда может быть одной-единственной!
   - Ну так вот я тебе её и сказал. Я люблю её. В этом моя единственная правда.
   Я слышу позади себя шуршание ветвей и листьев. Сана выходит из своего убежища и, приблизившись ко мне, осторожно трогает меня рукой.
   - Хватит тратить время на этого идиота, - негромко шипит она. - Ты думаешь, что сможешь его в чём-то убедить? Нам и правда не стоило ненавидеть его столько времени. Глупцов... не ненавидят. Им положено посочувствовать.
   Она закрывает глаза.
   Я тоже закрываю свои и прислоняюсь к её тёплому телу. Огонь ненависти в её глазах погас, однако внутри по-прежнему сияет радостное пламя, освещающее ночную тьму. Я чувствую вздох сожаления, вырывающийся из её груди - о той лучшей песне, которая так и осталась не спетой. Так же, как осталась никем не увиденной её лучшая битва, в которой она превзошла всё данное ей этим миром и этим телом.
   Даже мне не суждено было этого увидеть.
   Я был не прав, Сана. Я думал, что тебе предстоит стать новой Царицей Ночи и боялся этого, но теперь я понимаю, что этого никогда не произойдёт, кем бы ты ни назвалась. Потому что ты - звезда. Самая яркая звезда, которая будет вечно сиять на самом тёмном небосклоне.
   - Я собиралась предложить тебе выбор, - раздаётся ледяной голос Царицы Ночи. - Знаешь, что я хотела тебе предложить, Рубейдо?
   Я поворачиваю голову, однако не успеваю ничего услышать. Со мной вдруг происходит то, что однажды произошло в ту ночь, когда Сана взяла меня с собой на поле битвы - я засыпаю прямо так, не ложась на землю и не закрывая глаз. Засыпаю наяву.
   В последний момент мне удаётся уцепиться за Сану.
   - Помоги... - хрипло шепчу я. - Не отпускай меня!
   - Что?!
   Поздно - перед моими глазами всё темнеет, и я куда-то проваливаюсь. В привычный мне сон - куда же ещё?
   - Я собиралась предложить тебе выбор. Знаешь, что я хотела тебе предложить?
   Огромная тёмная фигура стоит перед белой Башней, и накидка откинута с её бледного лица. Холодный ночной ветер развевает волосы.
   Царица Ночи впервые за много веков заговорила с ним. Заговорила с Богом в Башне.
   - Я собиралась сказать, что уничтожу этот мир, но у тебя есть возможность это предотвратить. Спустись со своего трона, выйди из своей башни. Ты называл себя Отцом, но что ты готов сделать ради того, чтобы спасти своего сына и всех созданных тобой живых существ? Какую цену ты готов за это заплатить? И я хотела назвать эту цену - отныне Дьяволом будешь ты. Мы поменяемся ролями. И ты проживёшь точно такую же жизнь, на которую обрёк меня.
   Бог стоит перед окном за занавеской, однако у него по-прежнему не хватает решимости выглянуть из него. Он стоит и молча слушает. Тем не менее, даже не видя его лица, я прекрасно чувствую, какой смертельный ужас охватывает его от этих слов. За все долгие тысячелетия своего существования он ещё ни разу не испытывал подобного глубинного ужаса - даже тогда, когда каждый вечер все живые существа погибали, и он оставался в полнейшем одиночестве.
   - Либо всё созданное тобой будет уничтожено, - продолжает Царица Ночи. - Либо все эти пирамиды, мавзолеи, дворцы и памятники, которые ты воздвигал, чтобы увековечить своё имя, останутся, однако имя, высеченное на них, будет забыто навеки. Оно перестанет иметь для людей хоть какой-то смысл и останется лишь непонятным осколком из прежних эпох. Потому что отныне Богом буду я. А ты будешь тем, кто стал виновником чудовищных кровопролитных сражений всех предыдущих веков. Тем, кто обрёк половину созданных тобой существ на унижение и рабство, потому что ты считал, что им будет лучше в рабстве. Тем, кто поднялся к своей власти по головам миллионов других существ - всех тех существ, чьи крики, рыдания и мольбы о справедливости звучат внутри меня. То есть... ты будешь тем, кто ты и есть в действительности. Вот что я хотела тебе предложить.
   Она закрывает глаза.
   - Это не я, - доносится из башни дрожащий голос Бога. - Это неправда. Я ничего этого не делал! Уйди... злой дух! Я никогда не совершал таких вещей! Я лишь делал то, что будет... лучше для всех.
   - А ты поинтересовался их мнением на этот счёт? - горько улыбается Царица Ночи.
   - Они неразумны.
   - Даже камень - и тот обладает своими разумом и волей.
   - Но я не наделял их ими!.. Хорошо, я ещё могу поверить, что животные обладают каким-то зачатком сознания, но камни... это просто неодушевлённая материя...
   - Зато я наделила. Или ты правда считаешь, что всё, что ты создал, ты создал в одиночестве и без чьей-то помощи?
   Бог замолкает.
   - Надо полагать, это и есть твой ответ на вопрос, согласился ли бы ты заплатить озвученную мной цену за то, чтобы спасти этот мир, - усмехается Царица Ночи. - Разве стал бы ты делать это ради "неодушевлённой материи" и тех, кто "обладает каким-то зачатком сознания"? Впрочем, всё это уже теперь неважно. Потому что тебе повезло. Тебе не придётся делать этого.
   Молчание, которое следует за этими словами, длится ещё дольше, чем в прошлый раз. Наконец, завеса, закрывающая окно, чуть шевелится. Бог отважился взяться за край ткани и чуть приоткрыть её... Однако рука его дрожит и вскоре останавливается.
   - Почему? - деревянным голосом спрашивает он.
   Царица Ночи смотрит куда-то вдаль.
   - Потому что в последний момент я почувствовала, что вся моя ненависть, которую я питала к тебе тысячелетиями, вдруг куда-то испарилась. Я не знаю, почему это произошло - я была уверена, что этого не может произойти никогда. Однако я не столь упряма... или боязлива, как ты. Я не буду изо всех сил цепляться за то, что было основой моей жизни, если чувствую, что эта опора исчезает. В конце концов, благодаря тебе я побывала в Аду и даже его возглавила. Чего мне ещё бояться?
   Она усмехается.
   - А ещё потому что я... не Дьявол. Даже если вы все меня так назвали, я всё равно не он. Вот поэтому я этого и не сделала. Не уничтожила твой мир и не предложила тебе побывать на моём месте.
   Слёзы катятся по её щекам. Ветер срывает их с её лица, и, превращаясь в звёздную пыль, они рассыпаются по небу. И небо сияет ослепительными цветами - лазурными, пурпурными, изумрудными. Бог смотрит на них сквозь щёлку, и голова его опускается. Он считал созданные им картины прекрасными, однако они не идут ни в какое сравнение с тем, что он видит сейчас.
   - Альгейдо! Альгейдо!..
   Внезапно до меня доносится голос Саны. Я оборачиваюсь - и нигде её не вижу. Но я слышу её голос!
   - Где ты, Сана? - шепчу я.
   - Я - там же, где мы и были. А ты где?! Где блуждает твоя дурацкая неспокойная душа?!
   Я вдруг чувствую тепло её тела, прижавшегося к моему. Саны здесь по-прежнему нет... Но я чувствую, что она крепко обхватила меня и держит. Я попросил её не отпускать меня - и она действительно это сделала.
   - Что там происходит?
   - Да что тут может происходить? - Я чувствую, как Сана криво ухмыляется. - Рубейдо всё тот же невыносимый упрямый болван, который будет до последнего цепляться за то, во что он привык верить, потому что больше ему верить не во что - и этим всё сказано. Я не представляю, что ещё можно сделать, чтобы заставить его открыть глаза.
   Я поворачиваюсь и смотрю на белую Башню в обрамлении сияющего ночного неба, и внезапно мне в голову приходит одна мысль. Нелепая и почти невозможная, но...
   - Сана, спой для них свою песню, - снова шепчу я.
   - Что? - изумляется она. - Песню Отмщения??? Так ты же, вроде как, хотел спасти этот мир и всё такое. Да и я как-то не уверена, что у меня получится это сделать в теперешнем настроении...
   - Да нет! - улыбаюсь я. - Не Песню Отмщения. Другую.
   - Это какую же? - скептически уточняет она. - Песню Любви? Хочешь, чтобы я спела - и Рубейдо с Царицей Ночи бросились друг другу в объятия с криками "Я всё прощу!!"?
   Я не могу удержаться от смеха, вообразив себе эту картину. Но такова уж Сана - нет для неё ничего святого.
   - Я просто хочу... чтобы он увидел то, что вижу я. И все остальные тоже увидели. Но они не могут оказаться в моём сне. Единственное, что возможно - это если ты споёшь для них так, что им покажется, будто они увидели всё собственными глазами. Никто не сможет сделать этого, кроме тебя. Пожалуйста!
   Сана молчит.
   - Альгейдо... - наконец, осторожно начинает она. - Не то чтобы я не хотела... но есть одна проблема. Я-то ведь тоже не вижу, что происходит в твоём сне.
   - Я расскажу тебе! - настаиваю я. - Просто слушай мой голос. Я знаю, что у тебя получится! Если у кого-то и получится, то только у тебя!
   - Вечно у тебя какие-то безумные идеи, - ворчит она. - И вечно ты используешь какие-то хитрые уловки для того, чтобы подтолкнуть меня за ними последовать.
   - Какие хитрые уловки??? Я всегда говорю только правду!
   - Да уж конечно.
   Но я знаю, что она уже согласилась. Может быть, у нас ничего и не получится... Но, во всяком случае, я попробую. Потому что кто из нас не совершал ошибок? Даже Боги их совершали и совершают. Но кто знает, к чему все эти ошибки нас когда-то приведут? Особенно если нам удастся их исправить.
   Так что я вновь поднимаюсь на две ноги и, неуклюже покачнувшись, делаю шаг вперёд. Хоть я и помню, что уже делал это в прошлый раз, мне всё равно страшно и кажется, что ничего не получится. Что я сейчас упаду. Но я не падаю.
   Земля стремительно удаляется от моего взгляда, трава, казавшаяся высокой, становится маленькой и короткой.
   Однако на этот раз я не бегу. Я иду медленно и осторожно, и белоснежная Башня так же неторопливо растёт перед моими глазами.
   Я прохожу мимо тех дверей, в которые вошёл в прошлый раз, чтобы подняться по винтовой лестнице и, обойдя башню кругом, останавливаюсь перед другими - почти незаметными. Огромная картина, сложенная из чёрных осколков и изображающая Дьявола, располагается прямо над ними и уходит куда-то очень высоко - так, что я не могу разглядеть её верхнюю часть, несмотря даже на нынешний огромный рост.
   Я протягиваю руку к этим дверям - и внезапно останавливаюсь, почувствовав на себе чей-то взгляд.
   - Нет, - произносит Царица Ночи.
   Лицо её мертвенно бледно.
   Я опускаю руку - и голову тоже.
   - Но мама, - бормочу я. - Это ведь просто прошлое. Ты сама говорила. Слабый отголосок давно ушедших дней. Но, каким бы оно ни было ужасным, мы не можем позабыть своё прошлое. Иначе оно неизбежно повторится на следующий день.
   Она отводит взгляд.
   - Как ты догадался? - губы её складываются в лёгкую усмешку, то ли грустную, то ли довольную.
   - Было бы более странно, если бы я не догадался.
   И, так как она больше не останавливает меня, я глубоко вдыхаю - и со всей силы ударяю по этим дверям. Раздаётся страшный грохот, и они распахиваются внутрь. Должно быть, никто не заходил сюда тысячелетиями, поскольку с потолка льётся целый ливень из пыли, на мгновение превращающей всё вокруг меня в белый туман.
   - Тысячелетиями? - переспрашивает Царица Ночи в ответ на мои мысли. Она оказывается позади меня, и от неё веет жутким холодом. - О, нет. В эти двери не просто никто не входил тысячелетиями - в них никто никогда не входил вообще.
   Мне хочется что-то сделать, но я не знаю, что... Повернуться и уткнуться в её бок лицом, как я привык? Но отчего-то мне не кажется, что это лучшее решение. Потому что тогда это будет выглядеть так, как будто я сам и испугался увиденного первый.
   Однако моё тело решает за меня само. Я протягиваю руку назад, и внезапно в ней оказывается что-то. Что-то мягкое и холодное, однако становящееся теплее с каждым мгновением. Это так странно. И я ещё никогда не испытывал подобного.
   Это "что-то" - её рука в моей руке.
   Внезапно позади нас раздаётся ещё один голос.
   - Что... что это такое?..
   На мгновение я задерживаю дыхание. Он всё-таки сделал это. Спустился и вышел из своей башни - уж слишком силён был грохот распахнувшихся дверей. И на мгновение ему показалось, что сейчас вся башня рухнет. Все его картины, все творения и все живые существа, созданные им, обратятся в пыль. И он побежал вниз, чтобы спасти их - даже если это будет означать, что он станет Дьяволом.
   Я знаю, что именно это он и чувствовал.
   Ведь он же мой отец, как-никак.
   - Это - то, на чём ты воздвиг свою башню, - ледяным голосом отвечает Царица Ночи.
   Туман из пыли рассеивается, оседает на грязный пол, и перед нами троими предстаёт фигура, застывшая в скрюченной позе. Руки её закованы в цепи и вздёрнуты к потолку, голова безвольно опущена вниз. Но это не живое существо - давно уже нет. В мире, где царит безвременье, а, значит, не существует ни старости, ни смерти, ни увядания, потому что всё возрождается на следующий день, это существо мертво уже не один день, и не один век. И даже не одно тысячелетие.
   От плоти его давно уже ничего не осталось - одни только белоснежные кости, покрытые почти истлевшими лохмотьями. Но даже эти кости по-прежнему в цепях, не отпустивших свою жертву и после её смерти.
   В подвале нет даже крохотного окошка, и если бы не распахнутые нами двери, сквозь которые проникает слабый лунный свет, здесь бы царил кромешный, абсолютный мрак. Такой, какой царил здесь прежде.
   Я чувствую, как рука Царицы Ночи сжимается в моей ладони - и леденеет вновь.
   - Помнишь... что ты сказал мне тогда? - спрашивает она. - Ты сказал, что я же Бог, а, значит, для меня нет ничего невозможного. И что даже если выхода не существует, то я могу создать его. Но, увы, моих сил не хватило, чтобы порвать цепи. И ни одно живое существо не услышало моих воплей. И эта башня не рухнула оттого, что внутри неё кто-то так кричал и испытывал такие невыносимые муки. И тогда... я действительно создала этот выход. Ведь я же Бог! И я смогла освободиться!
   Она поднимает голову и громко смеётся - так, что от звуков этого горького смеха с потолка обрушивается очередной слой пыли, погребая под собой закованный в цепи скелет.
   Я стискиваю её руку сильнее.
   - Я... - вновь раздаётся позади нас дрожащий голос. - Я не знал... Я ничего этого не знал... Я правда...
   - Конечно! - с презрением перебивает его Царица Ночи. - Конечно, ты ничего не знал - ведь твоей решимости не хватало даже на то, чтобы выглянуть из своего окна и увидеть другой мир, а не тот, к которому ты привык!
   Он падает на колени. Закрывает руками лицо.
   - Так, значит, это правда?.. - бормочет он. - Это правда, что в действительности Дьявол - это я?..
   Царица Ночи молчит, но как бы я ни понимал её желание отплатить ему за все свои страдания, та моя часть, которая больше всего на свете любит истину и справедливость, пересиливает.
   - Нет, ты не Дьявол, - с состраданием говорю я отцу.
   Он перестаёт рыдает и поднимает голову, однако его глаза по-прежнему закрыты. Как будто он больше всего на свете боится меня увидеть - как будто я даже страшнее этого скелета. Хотя я уже говорил, что в этом сне я красив.
   - Но... ты и не Бог, - продолжаю я. - Ты просто человек.
   Вот оно. Я сумел отыскать смысл этого слова, хотя никто не объяснял мне, что оно значит. Но теперь я знаю, что понимаю его лучше, чем что-либо в этом мире. И что это слово и есть - весь мир.
   Он замирает.
   - Просто человек... - повторяет он едва слышно, и вдруг на губах его появляется лёгкая улыбка. А я внезапно вспоминаю свои сны и понимаю, что он никогда не улыбался так, когда был Богом - тихо, умиротворённо и счастливо. Эта улыбка означает свободу.
   Не отпуская ладонь Царицы Ночи, я шагаю вперёд и касаюсь его руки свободной рукой. А потом крепко стискиваю её.
   Пусть между вами двоими вечное "никогда" разверзлось, как непроходимая пропасть, которую не перелетит ни одно существо, даже обладающее крыльями. Пусть вы никогда не примете и не поймёте друг друга. Но... я буду мостом через эту пропасть. Потому что у меня две руки - по одной на каждого из вас. Я крепко держу вас обоих за руки, и я никогда вас не отпущу. А, значит, отныне этот мост будет перекинут над пропастью вечно.
   И однажды кто-то не испугается - и решится по нему пройти.
   Я крепко зажмуриваюсь, чтобы лучше чувствовать тепло их рук.
   И внезапно где-то в вышине раздаётся голос.
   - Здравствуй, мой сын...
   Но кто из нас троих произнёс эти слова - я и сам не знаю...
  
   - Альгейдо! Альгейдо! Это ведь ты?! Я уверена, что это ты!
   Вздрогнув, я просыпаюсь и резко открываю глаза. Надо мной распростёрлось голубое небо, и в нём сияет солнце. Нежно пахнут распускающиеся цветы, и весело журчит прозрачная вода, струящаяся по камням. Птицы поют и порхают, перелетая с ветви на ветвь. А возле моих ног свернулось какое-то существо, мягкое и белоснежное. Бессознательно отпустив руку, я принимаюсь гладить его шелковистую шерсть.
   - О нет, - вновь раздаётся тот разбудивший меня голос. Он кажется очень несчастным. - Только не говори мне, что Альгейдо - это ты.
   Я поворачиваюсь к ней.
   - А что не так? - В некотором смятении я оглядываю самого себя, однако, убедившись, что с моим телом всё в порядке, и оно точно такое же, как я когда-то видел в стекле башни, успокаиваюсь. - По-моему, это очень даже неплохое тело... Да и вообще. Сана, ты ведь почти такая же, как я.
   - Что?!
   Она опускает голову, смотрит на себя - а потом издаёт вопль ужаса.
   - О нет! - ещё более несчастно восклицает она. - О нет, о нет, о нет!!! Дьявол!!! Вот говорила же я себе, что все твои идеи - это одно сплошное безумие, и только такой же безумец, как ты, может им последовать... Говорила же себе... Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт!!!
   - Но что тебе так не нравится? - пытаюсь как-то вклиниться в этот поток ругательств я. - Это же очень хорошее тело... И удобное... И красивое... По-моему, с ним всё в полном порядке!
   - Это ужасно... - бормочет Сана. - Я так не могу... Я привыкла быть тёмной... И вообще... Где мой хвост?!
   Я осторожно поднимаюсь на ноги. Сана смотрит на меня снизу вверх, и в её глазах отражается ещё больший ужас, чем прежде.
   - Давай, - уговариваю я, протягивая ей руку. - Ты тоже можешь это сделать! Это совсем не сложно! Конечно, поначалу страшно, и кажется, что ты сейчас упадёшь... Но это быстро проходит! Так ходить намного удобнее!
   - Так ходить намного удобнее?! - не веря своим ушам, повторяет она. - Удобнее ходить на двух ногах?! Нет, подожди... Ты что, хочешь сказать, что теперь мне придётся ходить так всегда?! О, ччччччёрт... Как я могла... Как я только могла настолько лишиться разума...
   Обхватив голову руками, она вновь начинает проклинать мои безумные идеи.
   Я тяжело вздыхаю.
   А мне-то казалось, что если я обрету это прекрасное тело навсегда, то все мои страдания тотчас исчезнут...
   - Но как ты здесь оказалась, Сана?.. - спрашиваю я, дождавшись, пока поток её ругательств несколько иссякнет. - Ведь это же... мой сон.
   Вернее, это был мой сон. А что это такое теперь вокруг меня - я и сам не вполне уверен.
   Вот только лучше бы я не задавал этого вопроса. Лучше бы я сначала подумал, а уже потом начал говорить - но это моя вечная проблема.
   - Как я здесь оказалась? - переспрашивает Сана, прищурившись. - Как я здесь оказалась?! Ты что, забыл, что сам велел мне слушать твой голос и делать всё, как ты говоришь?! Вот знала же я...ведь говорила же себе... чёрт! Но сначала всё шло отлично. Песня получалась отменная. А потом ты такой: и вот, однажды кто-то не испугается, и решит перейти по этому мосту... Кто-то, очень отважный, и сильный, и устремлённый... И я такая смотрю на этот чёртов мост... И думаю... Да ты просто взял меня на "слабо", как полную дуру! Вот и весь ответ!!
   Ярость заставляет её позабыть о страхе. И она вскакивает на две ноги, чтобы дотянуться до меня и надавать мне тумаков.
   Однако это совсем не так просто в первый раз - и мне приходится схватить её за локоть, чтобы она не упала. Взвизгнув, Сана цепляется свободной рукой за ствол дерева. Потом глядит на землю, внезапно оказавшуюся от неё очень далеко. Переводит взгляд на меня.
   Внезапно ярость в её глазах утихает и сменяется относительной благосклонностью.
   - А, ну ладно, - удовлетворённо бормочет она. - В этом теле ты, по крайней мере, ниже меня. Как и должно было быть всегда. Ну хорошо. Может быть, я и смогу с этим смириться... Когда-нибудь...
   Она действительно выше меня. На толщину двух пальцев. Но, раз этого для неё достаточно, чтобы почувствовать своё превосходство, то я ничуть не возражаю...
   Единожды поднявшись на две ноги, Сана довольно быстро привыкает к своему новому состоянию и, почувствовав себя более уверенно, перестаёт ругаться.
   Осторожно сделав первый шаг и почувствовав, что она никуда не падает, она делает второй. А потом третий. Четвёртый.
   - Так, ну ладно, - решительно заявляет она. - Тогда пошли, что ли.
   Я оглядываюсь по сторонам.
   - Куда именно?
   - Ну я не знаю. Охотиться. Сражаться. Строить дом. Что там положено делать в этом дурацком мире? Что делают существа на двух ногах?
   Стыдно признаться, но этого я ещё и сам не до конца понимаю. Наверное... они возводят башню? Впрочем, возможно, это не самая лучшая идея. Однако одно я знаю точно - существа на двух ногах носят одежду. И где-то нам с Саной её следует раздобыть...
   Повернув голову, я смотрю на маленького белоснежного львёнка, который следует за нами по пятам.
   - Сана... Я вот думаю... Тебе не кажется, что охотиться и сражаться - это не лучшая идея?.. На кого мы будем охотиться? На него?..
   Она переводит на львёнка взгляд, и брови её страдальчески сдвигаются.
   - Но есть-то нам что-то надо, - замечает она после долгого молчания. - Или существа на двух ногах не едят?
   Не уверен, что не едят. Сказать по правде, я бы не отказался сейчас съесть что-то.
   Словно отвечая на мои мысли, с дерева тотчас падает большой, ароматно пахнущий плод. Но то ли я и в этом мире такой же неуклюжий, как в предыдущем, то ли что другое, но он больно ударяет меня по макушке - и я, вскрикнув, отпрыгиваю, едва сумев удержаться на своих новообретённых двух ногах.
   Сану эта картина, впрочем, только веселит. Она подбирает плод и принюхивается к нему.
   - То есть... ты хочешь сказать, что в этом мире достаточно только чего-то пожелать - и желаемое само свалится тебе в руки? - недоверчиво уточняет она.
   Я хлопаю глазами.
   Выражение её лица становится очень смешным - видно, что она изо всех сил напрягается, по-видимому, старательно загадывая какое-то желание. Однако ничего не происходит.
   - А, ерунда какая-то! - разочарованно выдыхает она. - Ничего мне в руки не падает!
   - Ну, так было бы не очень интересно, - замечаю я. - Зачем же тогда жить, если ты сразу всё получаешь?
   - Как это зачем? - откусив от плода кусочек, она внезапно удовлетворённо улыбается, после чего опускается на мягкую, шелковистую траву и принимается с удовольствием по ней кататься - так, как она привыкла делать в предыдущей жизни. - Чтобы наслаждаться жизнью, конечно!
   Улыбнувшись, я осторожно опускаюсь рядом с ней.
   - Так, значит, этот мир и это тело всё же не так уж плохи?..
   - Ну, я не зна-а-а-аю... - тянет Сана. - Я ещё подумаю. В любом случае, что теперь поделаешь? Разве мы можем возвратиться обратно?
   Может быть, и можем, проносится в моей голове.
   Ведь тот мост, о котором я говорил, будет выситься там вечно... А, значит, по нему можно ходить - как вперёд, так и назад.
   Но всё это нам ещё только предстоит узнать, изучить и исследовать - впереди у нас очень много времени. Целая жизнь.
   За этими разговорами и спорами проходит почти весь день, и наступает вечер. Однако ночь в этом мире не темна - солнце в нём заходит, как и в прежнем, однако ночной сумрак освещают тысячи крохотных огоньков, осторожно вылетающих из-за ветвей деревьев, словно тысячи крохотных солнц. А вот луны здесь нет вообще.
   - Ка-а-ак же красиво! - восхищённо ахает Сана и пытается поймать в ладонь один из огоньков. Но он не даётся - или же она ещё не успела научиться владеть своими руками очень хорошо.
   Вокруг очень тепло, и я совсем не нуждаюсь в том, чтобы во что-то закутаться, однако мне почему-то всё равно очень хочется побыстрее раздобыть одежду. Пока же, за неимением её, мне приходится прикрываться своими длинными волосами.
   Чуть вздохнув, я сажусь рядом с Саной и кладу голову ей на плечо.
   - А как там все? - спрашиваю я. - Что произошло в том мире после того, как ты спела песню? Рубейдо с Царицей Ночи помирились?
   - Ну, помирились - это, конечно, громко сказано... - задумчиво отвечает она, глядя на ночное небо. - Да и вообще, им предстоит ещё слишком многое... Начиная с того, чтобы каким-то образом привыкнуть уживаться с тем народом, который ты прежде ненавидел. Но там же есть эта. Как её. Твоя Айла. Кажется, она решила взять на себя роль миротворца. В общем, я думаю, что им придётся нелегко, но, в конечном итоге, они справятся.
   - Но им же, наверное, захочется нас повидать...
   - И ты собрался явиться к ним в таком виде? - Сана поворачивается и скептически меня оглядывает. - Мы же теперь Боги.
   - Мы не Боги, - не успев задуматься, поправляю я. - Я человек, и ты - человек.
   - А есть какая-то разница?
   Этот вопрос повергает меня в тупик. Наверное, нет.
   Впрочем, я чувствую, что мне предстоит ещё много думать над этим вопросом.
   Пока же я вновь кладу голову на плечо Саны и смотрю вместе с ней на тёмно-фиолетовое небо, усыпанное прекрасными золотыми звёздами. Мои глаза легко отыскивают среди них знакомые фигуры, и я тихо шепчу:
   - Вот это - Лев. А это - Башня. Мост. Царица. Пленница. Неукротимая Воительница.
   - Хм-м. - Заинтересованная словами "Неукротимая Воительница", Сана тоже принимается вглядываться в созвездия. - Надо же, и правда чем-то напоминают. Ну а ты сам-то где? "Лев" больше похож на твоего отца.
   - Я? - я поднимаю голову и улыбаюсь. - Ну а я - здесь. Рядом с тобой. Всегда.
  

Конец.

26 апреля - 24 мая 2020 г.

  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"