В начале 2008 г., будучи в Москве и сидя в тесном служебном кабинетике моего знакомого, Петра Федороаича Алешкнина, московского писателя и одновременно - директора небольшого книжного издательства, которое выпускает заказную литературу, я обратил внимание на сверстанную заготовку книги, лежавшую среди прочих бумаг на его рабочем столе. Не запомнил я тогда ни автора, ни точного названия той будущей книги, а внимание на нее обратил лишь потому, что книга была посвящена моему земляку, Олегу Семеновичу Шенину (1937-2009), в конце 80-х - начале 90-х г.г. работавшему на разных руководящих должностях в крае: председателем крайисполкома, вторым, потом первым секретарем Красноярского крайкома КПСС, народным депутатом СССР, а когда Советский Союз развалился, ставшим руководителем неизвестной мне до той поры организации в Москве: Председателем Совета Союза компартий - КПСС и Международного комитета "За союз и братство народов" (именно такое длинное название эта организация имела. А неизвестна она мне была, думаю, только потому, что коммунистических партий разных толков в России насчитывается ныне около десятка, и та, которой руководил О. С. Шенин - видимо, одна из самых захудалых). Книга была заказной и приуроченной к его семидесятилетнему юбилею.
Я попросил у П. Ф. Алешкина разрешения заглянуть в эту будущую книгу, объяснив ему, что хорошо знал ее героя в молодости, и хозяин кабинета любезно разрешил. Разумеется, мне на правах гостя было неудобно надолго углубляться в нее - успел лишь просмотреть оглавление и бегло пролистать от начала до конца, надеясь, что через некоторое время она все-таки дойдет до Красноярска и тогда я просмотрю ее внимательней.
Я обратил внимание только на то, что книга богато иллюстрирована фотографиями и, как я понял, посвящена деятельности О. С. Шенина на крупных должностях - о молодости его было рассказано очень скупо, общими фразами...
Потом уже, дома, будучи постоянным посетителем городской и краевой библиотек и помня о той книге, я, разыскивая ее, несколько раз заглядывал в каталоги, но так ее и не нашел - не дошла она до Красноярска. Зато я нашел там другую книгу, написанную самим О. С. Шениным, под названием "Время бороться - время наступать" (Москва, изд-во Мегатрон, 2003 г.).
Я взял ее и внимательно просмотрел. Вся она была посвящена лишь деятельности Олега Семеновича в Москве на посту председателя упомянутой выше организации, а в предисловии к ней - несколько пафосных строк о том, что он работал на знаменитых сибирских стройках крупным руководителем. И опять ни слова о его молодости - как будто люди становятся крупными руководителями по щучьему велению, не идя к этим должностям долгой и часто извилистой дорогой.
Тогда я попросил моего московского знакомого прислать мне книгу о Шенине, которую он издал, и благодаря ему она у меня теперь есть. Это книга московского писателя Бориса Яроцкого под названием "Эпизоды из жизни Олега Шенина" (Москва, изд-во "Голос-Пресс", 2008 г.).
Нашел я в ней всего несколько страниц о начале трудовой деятельности О. С. Шенина, да и те - будто отштампованы из шаблонных словесных блоков, вроде: "гордое имя - рабочий", "почетная профессия строителя". "сибирская закалка", "сибирский алмазный характер" и т. д. и т. п.
И в то же время - всего одна строчка о его работе в должности главного инженера строительного управления, т. е. первой его "номенклатурной" руководящей должности, которая была ключевой для его дальнейшего восхождения по служебной лесенке крупного руководителя. А ведь для всякого руководителя весьма существенно, каким он был в молодости - именно на первых должностных ступеньках у будущего руководителя формируются характер руководителя, приемы самостоятельной работы, его деловые качества, в том числе такое немаловажное качество, как умение работать с людьми, создавать из них, случайно собранных вместе с бору по сосенке, дружный работоспособный коллектив.
Правда, в главе "Первый удар судьбы" этой книги есть один более-менее подробно описанный печальный эпизод из жизни молодого О. Шенина - о том, как у него, работавшего прорабом, случился несчастный случай с гибелью двух рабочих, и он был осужден на 1,5 года (та же самая глава была опубликована и в газете "Красноярский рабочий" от 27 сентября 2007 г.).
В этой главе автор, отнюдь не выгораживая своего героя, делит, однако, вину за несчастный случай на две стороны: на линейных работников, прораба Шенина и его руководителя, старшего прораба, которые были отчасти ответственны за гибель рабочих - и на самих рабочих, которые погибли потому, что сами грубо нарушили правила техники безопасности. Но автор, будучи апологетом КПСС, совершенно не знакомым с тогдашней истинной обстановкой на стройках, умолчал о третьей стороне виновных в подобных несчастных случаях.
Я, будучи хорошо знаком с атмосферой строительного производства тех лет (в тот год, когда О. Шенин пошел под суд, я как раз сам начинал работать), знаю, что в каждом таком несчастном случае была виновата еще и третья сторона: партийное и хозяйственное руководство строек. А чтобы дать понять, что делалось тогда на стройках, хотел бы привести здесь для примера два ярких, на мой взгляд, эпизода (впрочем, если читателю производственные подробности этих примеров неинтересны, он может пропустить следующую главку моего очерка).
* * *
Пример первый. Осенью 1959 г. (всего три месяца прошло, как я приступил к работе после института, и, между прочим - всего 6 лет, как умер Сталин) я работал мастером на строительстве бумажной фабрики, входящей в состав Красноярского целлюлозно-бумажного комбината. Рабочие - "спецконтингент", заключенные. Некоторые цеха первой очереди комбината уже давали продукцию; бумажная фабрика тоже входила в первую очередь, поэтому руководство края нацелило строителей сдать бумажную фабрику к Новому, 1960 году, в то время как строительные работы внутри здания только-только начались.
Была серьезная причина такой задержки: бумажная фабрика, построенная еще до войны, во время войны и до середины 50-х г.г. работала как пороховой завод, поэтому нужно было демонтировать старое оборудование, откопать и вывезти старые фундаменты, а также вывезти из цеха весь грунт на глубину четыре метра, т. к. и оборудование, и бетонные фундаменты, и кирпич в стенах, и сам грунт так пропитались нитратами целлюлозы (основой для пороха), что сами по себе были взрывоопасны. И все это вывозилось через южную стену, которая была разобрана до основания, так что здание держалось лишь на железобетонном каркасе. Но вот, наконец, все, что надо вывезти, вывезено; в здании вовсю идет возведение фундаментов под бумажные машины (каждый фундамент - длиной более ста метров), следом за строителями сразу же начинается (частями) монтаж бумажных машин, в то время как южной кирпичной стены (более ста метров длиной и более двадцати высотой) еще нет. И возводить ее как раз поручили мне с бригадой каменщиков-заключенных.
Но тут начался ноябрь, грянули морозы; работа каменщиков замедлилась. Поставили еще одну бригаду. Теперь на стене работало человек шестьдесят. Стало тесновато; из-за стесненности выработка каменщиков упала; в то же время из-за морозов монтажники отказались монтировать оборудование машин с очень точными, миллиметровыми, допусками.
И вот на нашу стройку вместе со строительным начальством нагрянул один из заместителей председателя совнархоза, очень серьезный человек: было заметно, как наше строительное начальство перед ним трепещет.
Увидел этот серьезный человек черный провал вместо стены - при минус двадцати-то градусах - и начал делать разнос моему начальству. Начальство робко возражало: возвести раньше не было возможности - пришлось разбирать и вывозить слишком большие объемы старых конструкций и грунта.
- Хорошо! - грозно восклицает тогда этот серьезный человек. - Сколько нужно человеко-дней, чтобы возвести стену?
Тут наше начальство взывает ко мне, стоящему где-то в задних рядах этого синклита, и выдвигает меня пред грозные очи этого человека.
- Две тысячи четыреста человеко-дней, - отвечаю я (сейчас цифру точно не помню, но что-то около этого).
- А сколько у тебя стоит человек? - спрашивает он меня.
- Шестьдесят.
- Вы что! - переводит тогда этот человек грозный взгляд на мое начальство. - Собираетесь строить стену до Нового года? Да я с вас шкуру спущу! Вы у меня выложите на стол свои партбилеты и сами встанете каменщиками на эту стену! Чтобы завтра же на стене работала тысяча человек, и чтобы через три дня стена стояла!
- Да невозможно здесь поставить тысячу!.. - начал было я, но меня быстро заслонили спинами и, шепнув на ухо: "Молчи!" - снова задвинули подальше.
А когда человек этот уехал, мое начальство совместно с лагерными командирами сумело все-таки собрать на стене сотни две человек; больше обеспечить людей рабочими местами было уже невозможно, и то многие простаивали. При этакой толкучке у меня там тоже были нечастные случаи (слава Богу, не смертельные), в результате стену возвели дней за двадцать, а затрачено на нее было почти втрое больше человеко-дней, чем по нормативам. И ведь ни один из начальников не давал мне никаких письменных приказов - как-то не принято это было! - и вся ответственность за рабочих ложилась на меня одного...
А вот - второй пример нелепостей на стройках того времени; пример этот взят мною не из собственного опыта, а рассказан товарищем, тоже строителем, работавшим примерно в это же время прорабом, только на строительстве оборонного предприятия "Красмаш" (причем стройка, естественно, была "закрытой", а строителями тоже был "спецконтингент", только солдатский, и чудовищных нелепостей там было еще больше, чем на стройках "открытых").
На "Красмаше" заканчивали строить новый, огромный и очень важный цех. Сдача его была намечена к Новому году. Как всегда, времени не хватало; теплотрассу вовремя подвести не успели, а нужно было одновременно делать внутреннюю отделку, монтировать сложное оборудование и обкатывать его - все это в теплых условиях, и, чтобы обеспечить тепло в цехе, подвели к нему временный железнодорожный путь, подогнали старый работающий паровоз и подключили к нему отопление (у строителей это называется: "по временной схеме"), а железнодорожный путь - опять же временно, т. к. он мешал строителям - разобрали.
Чем ближе к окончанию, тем строителей всё активней торопили и дергали: "Давай, давай, быстрей, быстрей!". Естественно, торопили и с благоустройством вокруг цеха.
Строители успели всё сделать к сроку. Постоянное отопление, наконец, подключено; цех строит новенький, свежевыкрашенный; вокруг цеха - свежий чистый асфальт. Вид портил только старый, уже не нужный никому паровоз чуть ли не возле главного входа. Решили так: сдать цех в эксплуатацию, а уж потом пробросить временный путь и отогнать паровоз.
И тут, едва ли не вечером, накануне работы Госкомиссии по приемке цеха, получено сообщение: в Госкомиссии будут участвовать очень высокопоставленные гости из Москвы. Что делать? Этот чертов старый паровоз может испортить всю картину. Перебрали несколько вариантов: куда его деть? Разрезать и увезти частями? Не успеть. Железнодорожный путь за ночь тоже ни за что не собрать и не разобрать... И тогда было принято и исполнено поистине соломоново решение: тут же, рядом с паровозом, выкопали бульдозерами котлован, опрокинули туда паровоз, котлован опять закопали и выровняли, а сверху положили новый асфальт. И всё - за одну ночь. А паровоз тот и поныне лежит там, закопанный....
Так что я хорошо представляю себе атмосферу на той "закрытой" стройке, где Олег Шенин начинал свою деловую "карьеру", и представляю себе состояние его после той передряги со смертями и судом. Частенько в таких случаях молодые специалисты с надломленной психикой бросают свою профессию. Или уезжают куда-нибудь, где его никто не знает, и начинают карьеру заново.
* * *
Но О. С. Шенин не оставил своей профессии и никуда не уехал. Через несколько лет после того случая, в 1963 г. я познакомился с ним, когда он работал главным инженером стройуправления N 21 в тресте "Красноярсалюминстрой", а я был направлен туда на должность начальника участка.
Поначалу Олег Семенович показался мне никаким: просто симпатичный, даже красивый внешне, этакий, есенинского типа, молодой человек: светлые волосы, голубые глаза, юношеский румянец на щеках, белозубая улыбка, всегда щегольски одет - аккуратный костюмчик на нем с белой рубашкой и галстуком, на ногах - модные коричневые туфельки. Я даже подумал сначала, что он моложе меня - но "устный телеграф" работал исправно, и уже вскоре я знал, что он чуть-чуть, всего на год, постарше меня, что у него уже семь лет производственного стажа за плечами и судимость, а образование - техникум. Мне только показалось странным: как мог он после судимости, да всего лишь с техникумом, так быстро продвинуться по служебной лесенке? Однако тот же "устный телеграф" сообщил мне, что у него "лохматая рука" есть: родной дядя - один из заместителей управляющего трестом, и папа - какой-то большой начальник в городе. И что главным инженером он пришел сюда всего за несколько месяцев до меня.
При этом самым главным моим начальником, начальником СУ-21, был пожилой, предпенсионного возраста человек, строитель старой закваски, Георгий Васильевич Дмитриев. Старую закваску в нем выдавала не только внешность: несмываемый коричневый загар на лице, непроницаемое для каких-либо эмоций лицо и глухой от вечных простуд голос, - но выдавало в нем старую закваску и поведение руководителя, который жаждет непременно наводить страх на подчиненных. Планерки он вел ужасно уныло и однообразно: единственное, что он с нас спрашивал - выполнение плана в денежном выражении, причем примерно так: "Ты план мне давай!", "Давай план!", - и если кто-то из руководителей участков пытался поставить вопрос о проблемах - окорачивал: "Ты мне тут тень на плетень не наводи - ты мне план давай!". Все, естественно, сидели молча, понурив головы, как при неизбежной экзекуции, и старались побыстрее сбежать от него, а производственные проблемы решать помимо начальника.
И Олег Семенович, будучи главным инженером, сидел вместе с нами, помалкивая, потому как начальник постоянно одергивал и его тоже, относясь к нему как к пацану, да еще подозрительному - как будто тот явился сюда непременно подсидеть его. Лишь после планерок Олег Семенович зазывал в свой кабинет кого-нибудь из нас (на ком больше всех "отоспался" начальник), стараясь чисто по-человечески подбодрить впавшего в уныние начальника участка. Да он и в самом деле умел и выслушать, и подбодрить, предлагая открытый и доверительный разговор наедине.
Совершенно не помню его выступающим на людных собраниях краснобаем-оратором: три-четыре фразы по делу - и всё. И в то же время, встречая нас, его подчиненных, в своем кабинете, он всегда вставал из-за стола, шел навстречу, по-мужски крепко жал руку, приобнимал за плечи и с доверительным, полушутливым обращением: "Ну, что у тебя, Александр Батькович - давай, выкладывай!" - проводил и усаживал за маленький столик на двоих, сам садясь не за громадный письменный стол, а - напротив, подчеркивая этим полное равенство и желание непременно помочь и поддержать. Этот подчеркнутый его демократизм отчасти был, конечно, сознательной тактикой поведения, но отчасти - и неотъемлемой чертой его характера.
Кое-кто пользовался этим его демократизмом, переходя на запанибратский тон, называя "Олегом" и тоже хлопая его по плечу; у нас же с ним установились ровные товарищеские отношения: со временем мы, правда, перешли на "ты" - но всегда при этом обращались друг к другу только по имени-отчеству.
Раза два я бывал и у него дома, познакомился с его семьей: маленькой тогда дочкой и супругой, Тамарой Александровной, настоящей русской красавицей, какой она мне запомнилась: статной, русоволосой, голубоглазой (кажется) и неизменно приветливой, - и когда я бывал у них, то непременно, чуть ли не силком меня усаживали за стол, кормили и поили чаем. Вообще, надо сказать, они, Олег Семенович и Тамара Александровна, выглядели красивой, гармоничной парой.
После той совместной работы я сталкивался с ним всего дважды: в первый раз - в г. Ачинске; он был тогда управляющим трестом, а я там - в командировке; и в последний раз столкнулись с ним в здании тогдашнего крайкома партии, когда он уже был первым лицом в крае, первым секретарем крайкома... И оба раза - теплые товарищеские объятия и непременный заинтересованный вопрос с его стороны: "Ну, как дела? Чем занимаешься?"...
А если вернуться к поре нашей молодости и совместной работы, то своим демократизмом, доверительным тоном и духом товарищества он ненавязчиво нейтрализовал атмосферу всеобщей разобщенности, которую создавал в стройуправлении начальник, и именно эти душевное тепло и открытость, постоянно исходившие от него, более всего запомнились мне в молодом О. С. Шенине. Хотя я и отмечал про себя недостаточный профессионализм его как главного инженера; да он и сам, по-моему, немного терялся рядом с нами, инженерами, тоже уже прошедшими хорошую школу на производстве.
* * *
А между тем с выполнением плана именно на моем участке была большая напряженка, и на язык начальнику, Г. В. Дмитриеву, чаще всего попадал я. Дело в том, что я со своим огромным участком почти в двести человек заканчивал строительство так называемой "промбазы", в сдаточный комплекс которой входило сразу четыре предприятия стройматериалов и конструкций для строительства алюминиевого завода, а также большой гараж в экспериментальных конструкциях (с большепролетным вантовым покрытием), а всякий строитель хорошо знает, что значит заканчивать и сдавать в эксплуатацию хотя бы один объект: смета на него как правило исчерпана почти до нуля, а мелких работ еще - непочатый край; при этом резко снижается выработка и зарплата рабочих, тебя самого трясут чуть ли не за грудки одновременно и за сдачу объектов, и за невыполнение плана (в денежном выражении); а за перерасход зарплаты и стройматериалов наказывают рублем (вычетами из твоей собственной зарплаты). Так что, кроме сдачи объектов, приходилось еще и искать для "прокорма" рабочих левые приработки; в общем, работы, как говорится, было не в продых.
А отчитываться за перерасходы, писать объяснения и согласовывать их нужно было у главного инженера, и Олег Семенович никогда не вставал в позу грозного начальника - всегда входил в мое положение, сочувствовал и вместе со мной мараковал, куда все эти перерасходы "спрятать", чтобы потом контрольные органы не нашли финансовых нарушений и не потащили к ответу...
Но однажды мы вздохнули с облегчением: старого нашего начальника перевели на более спокойную предпенсионную работу, и в стройуправлении, словно солнце после бесконечного ненастья, появился новый начальник; звали его Георгий Иосифович Куклин, и он круто изменил жизнь нашего коллектива.
Довольно молодой еще человек (хотя, с его тридцатью с небольшим, он казался мне тогда чуть ли не пожилым), невысокий, склонный к полноте, с черной, как смоль, кудрявой, слегка редеющей на темени шевелюрой, с черными же, чуть раскосыми, весело-лукавыми глазами, он говаривал: "Я ведь гуран, хитрый азиат!" ("гуранами" в Забайкалье называют метисов с ярко выраженным смешением славянских и бурятских кровей), - и еще говаривал, весь клокочущий от внутренней энергии, энергично же крутя пальцем в воздухе: "Имейте в виду: я вас всех заставлю вертеться, а кто не согласен - может сразу уходить!"
И в самом деле, жизнь в стройуправлении с его приходом забила ключом: часть людей, склонных к лени, склокам и писанию жалоб "наверх", - он уволил и на их место привел "своих людей", и очень быстро преобразовал линейный персонал и аппарат управления в трудолюбивый, дружный, нацеленный на успех коллектив: появились новые, "денежные", заказчики и "денежные" объекты, пересчитывались все сметы и все ранее выполненные работы (ради чего аппарат сидел до глубокой ночи и в выходные), а затем во все концы: в трест, в главк, к заказчикам, в стройбанк, госбанк, - мчались гонцы с папками. В стройуправлении, вместо обшарпанного грузового "газика", на котором, демонстрируя свою экономность, ездил бывший начальник, появилась сияющая никелем арендованная "волга", на которой теперь носились эти гонцы...
К чему я все это описываю, взявшись рассказать об О. С. Шенине, и какова во всех этих преобразованиях его роль?.. Дело в том, что новый начальник быстро распознал главную способность Олега Семеновича: умение договариваться, - и стал интенсивно использовать ее. Ведь основными рядовыми исполнителями, от которых многое зависело во всех перечисленных мною конторах, были женщины, так что наш Олег Семенович стал теперь главным гонцом туда от стройуправления, очаровывая их. Еще более ослепительный: в прекрасном костюме с ярким галстуком и белоснежной рубашкой, с ослепительной улыбкой на лице, с толстой папкой в одной руке, с роскошным букетом цветов или внушительной коробкой конфет в другой, захватив в помощь себе нашу сметчицу или плановичку, он садился в "волгу" и в клубах пыли мчался в "нужную" контору...
И результаты этих усилий не преминули сказаться: стройуправление наше стало занимать классные места в соревновании, получать знамена, а мы все - хорошие квартальные премии, которые составляли 75% от месячной зарплаты.
При этом наш неутомимый начальник организовывал еще одно мероприятие: с премии (если дело было летом) арендовали автобус, закупали вино, водочку, закуски, и всем управленческим коллективом выезжали в пятницу после работы на пикник где-нибудь на большой поляне у реки, и, пока женщины готовили "стол" - мужчины, разувшись и разбившись на две команды (одной руководил сам начальник, другой - главный инженер), сражались в футбол, азартно, словно ребятня, носясь босиком по зеленой траве, галдя и сшибаясь в кучи, где не разберешь, кто есть кто...
Успехи стройуправления, естественно, не остались незамеченными: через некоторое время начальника стройуправления Г. И. Куклина назначили директором пущенного в эксплуатацию крупного комбината строительных конструкций, а О. С. Шенина - начальником незадолго перед этим созданной организации "Игарстрой", и он отправился на Север, в Приполярье, в далекую Игарку.
И жизнь их сложилась по-разному. Дальнейшая судьба Олега Семеновича с каждым жизненным этапом спокойно возносила его все выше и выше, вплоть до ЦК КПСС, и подробно описана в книгах, перечисленных мною в начале очерка. Финансовые же дела в комбинате, которым руководил Г. И. Куклин, никак не налаживались; по глухим слухам, дошедшим до меня, он, чтобы быстро решить проблему, организовал на комбинате несанкционированный цех по производству бытовой мебели, начал торговать ею, был пойман на этом контрольными органами (скорей всего, по доносу какого-нибудь выгнанного работника-лентяя, как это чаще всего бывало), был осужден и отправлен в колонию общего режима. А всё - потому, что постоянно нарушал незыблемое правило руководителя: никуда не вылезать из тесных рамочек, которые определило высшее начальство, что органически претило личности Георгия Иосифовича.
Куда он потом делся? Что с ним стало? Сколько я ни интересовался этим - никто ответить мне не мог. Так и сгинул куда-то без следа этот талантливый, инициативный, быстрый на решения человек, умевший заражать всех вокруг своей кипучей, неуемной энергией. Скорей всего, сломила его тяжеловесная, неповоротливая, окаменевшая Система. И сколько еще таких вот людей она сломила и затоптала!.. И я все думаю, когда вспоминаю о нем: не вовремя он родился и начал трудовую деятельность, - в пору, когда всякая инициатива подавлялась и жестоко наказывалась, в то время как быстро поднимались по служебным лесенкам люди терпеливые и послушные, вроде Олега Семеновича. Начни Георгий Иосифович свою деятельность в наше время, пусть даже с нуля - то, наверняка, быстро стал бы одним из крупнейших руководителей. И мультимиллионером.
* * *
Ну, а если вернуться вновь к воспоминаниям об Олеге Семеновиче, то хотелось бы напоследок рассказать об одной нехорошей его черте - или дурной привычке? - которая вызывала у меня невольное чувство брезгливости. Хотя во всех прочих отношениях это был человек, в общем-то, симпатичный...
А как всё началось?
Обычно в течение дня у меня не было времени пройти и проверить все свои объекты на предмет выполнения дневных заданий, качества работ, техники безопасности и проч., и я делал это по окончании рабочего дня и планерки с прорабами и мастерами. И вот, обходя объекты после работы, я стал замечать, что в это же самое время, после работы, когда все уходят, на моих объектах появляется и Олег Семенович. Это было совершенно нормально для главного инженера. Мне казались несколько странными только две особенности: он почему-то старался избегать встреч со мной на моих объектах и предпочитал осматривать, главным образом, строительство экспериментального гаража с вантовым покрытием. Однако мысленно я легко объяснял себе самому эту странность: во-первых, он не хочет, чтобы ему мешали внимательно осмотреть объекты, а, во-вторых, его как главного инженера особенно интересует качество выполнения экспериментальных конструкций, за которые он тоже несет ответственность.
Надо сказать, что линейные работники на моем участке: прорабы и мастера, - были молоды: я, в свои 25-26 лет, был среди них едва ли не патриархом, - и мы воспринимали себя единым, дружным коллективом; этому нисколько не мешало то обстоятельство, что одним из прорабов, тем, который вел этот самый гараж, была девушка (назовем ее Н.), молодой специалист с дипломом инженера и двухлетним рабочим стажем. Обычная, ничем не примечательная: крепенькая телом, черноволосая, сероглазая, - она тоже была у нас "своим парнем", тем более что не выделялась среди нас: коротко, по-мужски подстрижена, и одежда на ней такая же: брюки, крепкие туфли на низком каблуке, куртка; под курткой - свитер грубой вязки; зимой - мужская шапка-ушанка. И характером обладала не совсем женским - довольно твердым и упрямым, так что мне в отношениях с ней приходилось проявлять твердость, и разговор у нас иной раз получался отнюдь не галантным. Но она такой тон воспринимала спокойно, без женских истерик.
И вот однажды, после планерки, дождавшись, пока все уйдут, она подходит ко мне и молча подает исписанный лист бумаги. Я читаю эту бумагу, и у меня, как говорится, челюсть отваливается: заявление на длительный отпуск в связи с... предстоящими родами! Тут только я сообразил, что передо мной не пухленькая девушка - а беременная женщина... Я, конечно, постарался удержаться от выражения на лице крайнего удивления и нелепых расспросов; сумел только пробормотать с теплой улыбкой: "Я очень рад за тебя!" - и без всяких оговорок завизировал заявление (заявления линейного персонала я только визировал).
Она ушла в отпуск, родила мальчика... Мы на участке продолжали считать ее членом своего коллектива, скидывались с получки на небольшие подарки ей и ребенку, и кто-нибудь из нас отвозил их ей. Раз или два бывал у нее и я и видел ее сыночка, светленького, голубоглазого, улыбчивого. Но, ставши теперь чисто мужской компанией, мы нет-нет, да и поухмыляемся между собой: "А ну признавайтесь: кто же все-таки отец-то?.."
Однажды мы сидели в моем вагончике вдвоем с пожилой нормировщицей из стройуправления, проверяли закрытые наряды и между делом перебрасывались не относящимися к делу фразами. И отчего-то у нас зашел примерно такой разговор о нашей прорабше Н.:
- Что же это вы, Александр Иванович, не доглядели за вашей Н.? - насмешливо выговорила мне нормировщица.
- Да для нас самих это было неожиданно! Даже не знаем, кто папа.
- Александр Иванович, вы что, слепой - или так заработались, что никого вокруг не видите?
- А кого я должен был увидеть?
- Как кого? Папу, Олега Семеновича нашего!
- С чего это вы взяли?
- Да не я, а все, кроме вас, это знают!..
И тут-то мне, недогадливому, сразу стало все понятно: и почему Олег Семенович устраивал вечерние проверки экспериментальных конструкций нашего гаража, и на кого так неуловимо похож светловолосый и голубоглазый младенец нашей Н. - вылитый Олежка...
* * *
Как раз в то самое время, когда Н. сидела дома, нянчась со своим крохотным сыночком, в природе бушевала весна. А весна, наверное, кого хочешь сведет с ума.
С одной стороны вплотную к территории промбазы примыкало открытое, чуть ли не до горизонта, степное пространство, еще ничем тогда не застроенное. Весной это пространство почти сплошь покрывалось роскошными - на богатой-то степной почве! - белыми и фиолетовыми подснежниками. И однажды вижу: ведет наш Олег Семенович в эту покрытую подснежниками степь красивую черноглазую девицу (молодую ли женщину?), инженершу одного из отделов заводоуправления промбазы. И было это посреди солнечного весеннего дня, в обеденный перерыв, на виду у всех... Провожая его взглядом, я, конечно же, невольно вспомнил и о жене его Галине Александровне вкупе с маленькой дочкой, и о бедняге Н., одиноко и безвылазно сидящей дома с младенчиком на руках. Но не чувство возмущения или осуждения меня охватило в тот момент - а чувство стыда за него, и - за то еще, что работаю вместе с ним, и - под его началом...
В общем-то, банальная история. Миллионы людей живут с простым, как мычание, мировоззрением: заработать деньжат, "прилично" одеться, сытно пожрать, а после сытного обеда - "поиметь бабу". И я бы не стал тратить свое время на воспоминания о тех, далеких уже, сластолюбивых проказах молодого Олега Семеновича, если бы не несколько обстоятельств: во-первых, если бы он не занимался своими сластолюбивыми проказами на работе и в рабочее время; во-вторых, если б только он не был тогда одним из руководителей многолюдного строительного управления, на глазах у которого и происходили эти проказы, и, в-третьих, если бы вся дальнейшая его жизнь не была непрерывным восхождением к высшим должностям в той стране, в которой мы все тогда жили.
Чтобы как-то понять его, я пробовал встать на его точку зрения. И получалось так, что вероятней всего, с его точки зрения, ему стало казаться, что раз он теперь начальник - значит, ему всё дозволено...
Давным-давно, еще со времен историографов античной древности Геродота, Плутарха, Светония хорошо известно, что всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, причем развращает одинаково и властителей, и подчиненных. Но правило это, видимо, не было известно властителям страны Советов всех рангов и калибров, заставлявшим "массы" вместо всемирной истории старательно изучать лишь историю КПСС и привыкшим держать эти самые "массы" в беспрекословном подчинении, самоуверенно считая, что они, эти "массы", забитые и придавленные собственными заботами, ничего кругом не видят. А потом, когда высокомерие и презрение к нуждам "масс" вызвали, в конце концов, взрыв накопившегося негодования - взрыв этот привел властителей в полное недоумение: и чего еще "массам" не хватало?..
Кажется, единственное средство от всякого диктата - культура, и людьми, хотя бы внутренне свободными от диктата, оказывались лишь личности, владевшие относительно высокой культурой. А главными средствами овладения ею, по крайней мере, в тех условиях, были хорошее базовое образование, самообразование, самовоспитание, самодисциплина. Но где ж было взять все эти средства Олегу Семеновичу, с его-то горным техникумом, в восемнадцать лет с головой ушедшему в беспросветное строительное производство?.. И что толку, что потом был заочный строительный институт, Академия общественных наук при ЦК КПСС? Для уже сформированного индивида это все равно, что ничего.
С той поры много воды утекло. Я давно стал более терпимым к чужим порокам и недостаткам. Хочется верить, что и Олег Семенович, став со временем взрослее и серьезнее, изменился к лучшему. Хотя, знаю, люди с большой неохотой расстаются со своими недостатками; при этом, как писал один французский афорист, что в молодости бывает пороком - с возрастом становится привычкой...
Я внимательно просмотрел обе книги, упомянутые в начале очерка, и у меня сложилось впечатление, что грандиозные потрясения и сдвиги, произошедшие в стране во второй половине 80-х - начале 90-х г.г., ничему не научили Олега Семеновича и его соратников, оказавшихся вместе с ним в одной организации: в "Совете Союза компартий - КПСС и Международном комитете за союз и братство народов", - и что у него до самой кончины оставалась, а у его соратников и по сие время остается вера в то, что все эти потрясения и сдвиги были нелепой случайностью, что, будь на месте бывших первых руководителей СССР именно они, все было бы по-иному, и что все еще можно вернуть на прежнее место: и социалистический лагерь, и СССР, и единоличную власть КПСС над страной.
В то же самое время, когда читаешь нынешние воспоминания бывших советников, консультантов и помощников тогдашних членов Политбюро ЦК КПСС, развал страны и всего социалистического лагеря начался еще до объявления Перестройки в 1985 г., когда кучка старцев, членов Политбюро, уже с трудом владела политической и экономической ситуацией, международной и внутренней, а к 1989 г. хаос, неплатежи, воровство достигли такой степени, что, к примеру, управляющему делами Политбюро нужно было решать с самим Президентом страны вопрос: где достать тысячу долларов, чтобы вовремя выдать зарплату водителям, возившим этих самых членов Политбюро. Дальше, как говорится, ехать было некуда... Мне, человеку, большую часть жизни прожившему в Советском Союзе, жаль моей великой страны, так бездарно разваленной. В жизни ее было множество недостатков - но ведь были и достоинства, и достижения! Да, в конце концов, я к ней привык и притерпелся; а теперь, на старости лет, мне, как и миллионам моих сверстников, пришлось привыкать к совершенно иной стране, которая стала моей, и к жизни в ней. В этой жизни тоже есть свои достоинства и недостатки; я хорошо усвоил диалектический материализм, которым меня долго долбили; а, согласно ему, в жизни не бывает ничего идеального, в том числе - и идеальной политической и экономической модели страны. Так что я принял изменения как историческую данность; ведь, как говорится, умного история ведет за руку, а глупого - тащит на аркане, и я не хочу быть этим глупцом.
Олег же Семенович вместе с остатками единомышленников избрали для себя третий путь: имея какие-то материальные возможности, они создали этакий маленький островок прежней, советской жизни - с проведением очередных пленумов и съездов КПСС, с организацией теплых многолюдных встреч с руководителями "братских" партий Кубы, Лаоса, Вьетнама и Северной Кореи, с поездками делегаций КПСС в эти страны... Но, по туманным намекам в тех же самых книгах, этот островок приказал долго жить еще при жизни О. С. Шенина - скорей всего, потому, что кончились деньги, имевшиеся для содержания этого островка.
Так что у каждого из нас оказался свой выбор и свой путь в жизни.
Но Олега Семеновича я часто вспоминал и вспоминаю до сих пор: красивый был и хороший, в общем-то, человек: простой, надежный, добросердечный, - несмотря на недостатки натуры. Но кто ж из нас без недостатков?