Маленькому Гришке, шестилетнему фантазёру и мечтателю, приснился сон. Будто он сидит, свесив ножки, на маковке пожарной колокольни и грызет огромное, как футбольный мяч, яблоко. Откуда ни возьмись прилетела ворона Каркуша из телепередачи "Спокойной ночи малыши" и села к нему на плечо. Она грызла тыквенные семечки и плевала лузгу прямо на головы проходящих внизу людей. Яблоко было вкусное, ворона была наглая.
Семечки закончились. Ворона лукаво поглядела чёрным своим глазом на сладкое яблоко, нежно погладила Гришку по макушке вороным крылом. Нагнулась, горбоносая, к уху и голосом Гришкиного дедушки шёпотом сказала:
- Сорок восемь, - половину просим!
- Сорок один, - ем один! - гордо ответил Гриня и спрятал яблоко за спину.
- Жадина - говядина! - сказала ворона и пощекотала кончиком крыла у него в носу. Гришке стало щекотно, он чихнул и... проснулся.
Вороны не было. Яблоко тоже куда - то исчезло вместе с вороной. Гришка лежал на кровати. У кровати сидел дедушка Степан, гладил Гришку по голове. Дед любил внука. Внук души не чаял в деде. Оба любили смотреть в окошко и молчать. Мечтали, наверное, молча. Вот и сейчас, дед Степан сел на табуретку, взял из кровати Гришку, посадил его на колени, пододвинулся поближе к окну и они мечтательно замолчали, глядя сквозь плачущее стекло на дождливую осень.
Дедушка вытащил из кармана душистое яблоко, отдал внуку.
- Антоновка. На, Григорий Алексеевич, вкуснее смотреть будет.
Гришка широко разинул рот и, смачно хрустнув, откусил красный бок антоновки. Немного помолчав, повернулся лицом к деду. В одной руке он держал надкусанное яблоко, в другой откусанный от яблока кусочек. По щекам, как по оконному стеклу, текли горошинки слёз. Дедушка посмотрел на внука, вытер рукавом слезинки, щёлкнул по носу и участливо спросил:
- Гринь, ты чо это, милай? Взгрустнулось, поди?
- Неа. - ответил внук. - Голова поломалась, деда!
- Как это!?! Думать не хочет, что - ли?
- Неа. - Гришка открыл рот, ткнул пальцем в зуб, сказал:- Вона. Кусачки больше не кусаются.
Дед повернул Гришку лицом к себе:
- Ну-кась! Поширше отвори говорилку - то свою...
Внук широко разинул рот, аж глаза вылезли из орбит.
Дед Степан потрепал упрямый вихор на голове Гришки, и сказал:
- Ничо, внучек! Голова твоя в порядке, не поломатая. А вот с "кусачками" и вправду, непорядок. Зубок малость расшатался под верхней губой.
Так всегда у людей бывает и у нелюдей. Даже у коровов и собаков. Называется это молочные зубы. Когда я такой маленький был, как ты, у меня тоже так было. И у бабки, и у отца, и у матери...у всех людей так быват. Возьмёшь, бывало, выпавший зуб, завернёшь его в бамажку, скажешь:
- "Мышка, мышка! Забери зуб лубяной, принеси костяной". Да бросишь его за печь. Глядишь и уже новый растёт. Молочные зубы меняются на настоящие, взрослые. На костяные. А вот уж если эти, взрослые расшатаются и выпадут, то новые больше не вырастут.
- Чего деда, у стариков молоко из-за которого зубы растут, испортилось? Да? - спросил внук у деда.
Дед помолчал немного. О чём-то, наверное, вспомнил. Пошамкал беззубым ртом и с улыбкой ответил самому себе:
- Ага, Гриша, скисло... молоко - то... А, давай-ка я, голуба ты моя, зубок-то тебе и вырву. Совсем не больно будет! Ты рот поширше раззявишь, глазки покрепче затворишь, а я тебе ниточку к зубику привяжу и дёрну. Совсем не больно будет, правда!
У Гришки от страха слёзы пуще прежнего покатились по трясущимся щекам.
- Ну-у-у, не реви рёвущка-коровушка,- не буду. - сказал дед и прижал внука к груди. Гладил по головке и успокаивая, говорил:
- Я сам-то трясся, как заяц, когда мне вот так же вот мой дедушка говорил...
А я ночью взял да один конец нитки привязал к больному зубу, а другой к стрелке часов. Как раз над моей кроватью на гвоздике висели ходики.
Думал, что когда я засну, так стрелка от часов поднимется к самому верху, натянет нитку, да зуб-то мне и выдерет. Да-а-а, Григорий Алексеевич, так вот и думал... Во, придумал-же! Прямо Епштейн какой! Ан не тут то было! Не Епштейн вовсе я оказался... даже хужее... Стрелка-то к верху поднялась,- это да. Нитка-то тоже натянулась. Только не зуб выдрался, Григорий, а гвоздик, на коем ходики висели... Они, - ходики-то, вместе со всеми ихними запчастями, мне прямо на лицо и упали со стены... вместе с гвоздиком. Гирями все передние зубы повышибало напрочь. И верхние зубы, и нижние... всё повыбивало гирьками - то! Ох, я и орал! Бр-р-р-р! Не как от боли, как от обиды, - что зубов не увижу.
-Проглотил, что-ли? Съел?
- Да. Как конфетки.
-И чо потом? - спросил внук.
-А потом суп с котом. Высыпались они из меня, внучек, - ответил дед.
Гришка засмеялся. Утирая слёзы, сказал:
- Они, наверное, из тебя не высыпались, а вытекли, деда.
- Это как? - спросил удивлённо дед.
- Как, как! Они же молочные, сам говорил.
- Ох, и придумщик ты, Гришка! Скажешь тоже, - вытекли... Молочные - это так говорят, потому, что зубы молодые. Как горошек зелёный... его ведь то же молочным называют. А какой он молочный? Он травяной, а вовсе не из молока. Или вот ещё говорят - молочный поросёнок. А какой он молочный, поросёнок-то, он из мяса. Правда, же, Гришь?
- Ага! Он из молодого мяса, а не из молока! Молоко, которое он из свиньи высосал, из него вытекло, а мясо осталось, - серьёзно ответил внук деду.
Они ещё немного посидели у окна, и дедушка ушёл кормить скотину. Гришка подошёл к зеркалу, разинул рот и, схватив двумя пальцами больной зуб, стал его расшатывать. Было не очень больно, вернее совсем не больно, а даже очень интересно. Зуб здорово расшатался и чуточку вышел из десны. Гришка прокрутил, покрутил его. Чпок! И зуб выдернулся, но не совсем.
Он во рту болтался на какой-то розовой ниточке, будто жемчужная бусинка. Вырываться, не вырывался и обратно, на место не становился. Григорий ещё несколько раз попытался вставить зуб на место, но ничего не получалось. Да мало того, что зуб на место не становился, не выплевывался, будто пуповиной, был привязан ко рту Гришки, так ещё и рот из-за этого не закрывался.
С полуоткрытым ртом, мокрым от слёз и слюнявым лицом сидел бы Гришка до самого вечера. Пока б не пришли с работы родители или не вернулся дед Степан. Он уже был согласен на всё! Пусть даже дедушка привяжет к зубу хоть бельевую верёвку, хоть трос тракторный... хоть ко всей челюсти... только бы этот проклятый зуб вырвать!!!
Он заложил руки за спину (так ходил по деревенской улице дед) и стал шагать по кухоньке из угла в угол. Ждал. Кто-то же должен был придти. Сначала шагал медленно, с достоинством. Потом зачастил ножками и стал бегать по скрипучим половицам. Топ-топ-топ....
- Ой! Ой! Оё-ёй! - Тихо приговаривал он, по ходу задевая угол печки, спотыкаясь об калоши да валенки, сохнущие у поддувала.
- Мяу! - Заверещал под ногами Муркин котёнок Жулик. Гришка наступил ему на хвост. Честно, говоря, он был даже очень рад появлению Жулика. Всё не один. Есть, кому пожаловаться и с кем поиграть. К дверной ручке на ниточку была привязана тряпочная мышка. Это была игрушка котёнка. Гриша немного успокоился, взялся за нитку, и поводил "мышкой" под носом у котёнка. Тот сразу же позабыл про оттоптанный хвост, с увлечением принялся гонять за тряпкой.
Поймав "мышку" передними лапками, он схватил её острыми зубками, и так смешно драл её коготками задних ног, что от тряпки летели мелкие клочья. Вдруг котёнок, как от боли громко замяукал. Это нитка застряла у него в зубах, и никак не хотела отвязываться. Котёнок упирался всеми четырьмя лапами, изо всех сил пятился от двери, и дико орал. Нитка, привязанная дверной ручке, натянулась струной. Гришка испугался за котёнка, даже больше, чем за себя.
- Смотри Жулёк, зубы-то насовсем с челюстью выдерешь!!!
И тут "Григория Алексеевича" осенило! И тут он - понял! "Прав дед Степан: голова не поломатая! Думает! Это дед не Епштейн. А Гришка точно Епштейн, ёлки-моталки! Да ещё какой гений! Как древнегречневый мыслитель Стократ!"
Вот наш "мыслитель", освободил от верёвки зубы котёнка, бросил Жулика на кровать. Тот сел на одеяло и как ни в чём не бывало, стал умывать лапками свою мохнатую мордашку. Гришка достал из своего ящика сапожную дратву, (он летом из неё тетиву для лука делал), соорудил петлю, накинул её на болтающийся зуб, покрепче затянул. Взял маленькую табуретку, сел перед входной дверью, привязал свободный конец дратвы к дверной ручке, положил локти на колени, голову в ладошки и стал ждать.
Гришка думал, озарённый светлой мыслью: "Кто-то же должен придти. Придёт, дверь-то за ручку и потянет. Открывать-то дверь надо? Надо! На то она и дверь, её открывать надо. Она и откроется, дратва натянется, а зуб-то и выдернется!"
В сенях противно заскрипела уличная дверь.
- То ли отец, то ли дед, - думал Гриша, - только они так громко топают.
Сейчас подойдут к двери, возьмутся за ручку, и - раз...
***
Очнулся Гришка на кровати с мокрым полотенцем на лбу. Лоб болел.
Голова гудела, будто нырнул Гришка с той самой пожарной колокольни головой прямо в пустое ведро! Пошарил языком во рту - зуба не было.
- Во! Сработало! Это вам не ходики какие на гвоздике...
Приоткрыл один глаз, потом другой. Рядом сидел дед и совсем, как Гришка сегодня, плакал слезинками-горошинками. Они текли по ковылю седой щетины, по глубоким овражкам морщин и стекали куда-то за узорчатый ворот синей рубахи...
- Ну вот, открыл глазоньки, гартунёночек ты мой! На, забрось за печку. Дед протянул Гришке завёрнутый в конфетный фантик злосчастный зуб.
Григорий взял свёрток, повернулся спиной к печи и шепелявым голосом сказал:
- Мышка, мышка! Забери зубик лубяной, принеси костяной! - бросил зуб за печь.- А принесёт? Правда, деда?
- Мышка-то? Принесёт, умница моя! Куды она денется! Жулик ей хвост накрутит, если что! - сказал дед Степан и взял на руки внучка.
- Деда, я не дурачок какой... Я как ты... - Епштейн..., - улыбаясь, говорил Гришка и тихонечко засыпал под бормотание деда...
А дед нежно гладил по голове внука и сквозь слёзы повторял:
- Хорошо ты придумал-то, с дверью-то... Молодец... Думалка работает... Умница, да и только... Есть в кого... Весь в деда...
В голове у Гриши сладко зашумело, всё поехало, поплыло куда-то. И вот Гришка уже вновь болтал ножками, сидя на колокольне. На плече пристроилась ворона Каркуша и голосом деда почему-то в рифму зашептала ему в ухо:
- Ая - яй! Один умник на табуретке перед дверью застыл,
Другой Епштейн дверку эту открыл и дверью той по лбу получил!
Дверь скрипучая открылась, шишку умнику набила... Это ты хор-рошо, с дверью-то придумал... Ха - ха - ха!!! Хорошо это ты придумал-то, с дверью-то!
Нежно и ласково гладя крылом по голове Гришку, ворона продолжала его передразнивать.
- Дверь откроется... ниточка потянется... зуб-то и вырвется... Ха-ха!
Эх, ты! Дверь-то не наружу, а во внутрь открывается, "Стократ ты гречневый"!
- Ну и что? - парировал Гришка.- Подумаешь, по лбу получил! Зато, как мячик от двери отскочил! И дратва крепкая оказалась, не дверную ручку выдрала, а зуб!
И вдруг ехидная ворона, совсем уж очень ласково, как дедушка прошептала ему в самое ухо:
-Хо-ро-шо, говорю, придумал! А что? Есть в кого! Весь в деда!