Рассказ пятый. Двойная жизнь
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Один и тот же человек может вести себя совершенно по разному днём и ночью... Согласно пожеланию читателей, героиня начинает самостоятельную работу... однако я бы не сказала, что всё так просто, ведь, будь всё легко, это была бы уже другая героиня... Бонус: "Сделка", посвящение-вступление к пятому рассказу, написанное моим другом, поэтом Александром Садовниковым.
|
Различия между двумя странами, веками живущими бок о бок - враждующими, мирящимися, торгующими, презирающими друг друга, но всё же остающимися вместе - бросаются в глаза с первых шагов после пересечения границы. И, конечно же, это более чем относится к Дейстрии и Остриху, чьи трения не раз и не два за историю совместного существования приводили к войнам, к ограничению торговли и, прибавим, к развитию контрабанды. Однако наивный дейстрийский путешественник первое время может сохранять нелепую надежду, что достаточно переодеться по местной моде, поселиться в доме со шпагой, обменять в банке деньги и не выходить на улицу после наступления темноты, чтобы уже если и не сойти за своего, то хотя бы не привлекать внимания и вести в Острихе такую же жизнь, как у себя на родине. Абсурдность подобного предположения может и вовсе не дойти до дейстрийца, если он был нелюдимом дома и намерен придерживаться старых привычек и впредь. Однако, стоит прожить в Острихе светской жизнью хотя бы неделю, наносить и принимать визиты, прислушаться к сплетням - и привычное представление о единой для всех просвещённых людей самой собой разумеющейся морали развеется как дым, а там последуют и отступления от затверженных с детства канонов поведения.
В Острихе, к примеру, юноши и девушки не копят деньги и не добиваются независимости, чтобы сочетаться браком. Они связывают свою жизнь с теми, на кого укажут родители (и не редкость, когда "молодой" или "молодая" вдвое старше избранницы или избранника и до самой свадьбы носит траур по далеко не первому утраченному спутнику жизни). В Острихе о любви речи не идёт. Конечно, и в Дейстрии часты браки по расчёту и велико влияние семей, но всё же у нас мало кто открыто отрицает саму возможность любви между молодожёнами - как до, так и после заключения брака, мало где так цинично торгуют в первую очередь состоянием и - только! - во вторую самим человеком. Целомудрие до брака и верность спутнику жизни после в Дейстрии возводится в ранг высшей добродетели, в Острихе это нелепая, пусть и безобидная блажь. Когда девушке не нравится её будущий муж, в Дейстрии она кричит "какой ужас!" и вполне может разорвать навязанную родителями помолвку - или почитать свою жизнь навеки разбитой. Впрочем, после такого самоволия, как отказ от посватанного жениха девушка лишается возможности выйти замуж, и её жизнь всё равно оказывается разбита, но, по крайней мере, она сохраняет свободу. В Острихе девушка пожимает плечами и философски заключает: "что ж, я всегда могу завести любовника". И выходит замуж, и заводит любовника, и муж не то, чтобы вовсе не возражает, но, по крайней мере, обнаружив измену, не подаёт на развод, как это делается в Дейстрии, а украшает жену парой-другой кровоподтёков и подстерегает бедолагу в тёмном переулке со шпагой - или нанимает необходимых специалистов, которые произведут требуемую операцию без него.
Нельзя не учитывать, разумеется, и влияние наряда. Сколько бы "устрицы" не твердили о совершенной пристойности такого зрелища, как голые плечи и икры, оно не может всё-таки не возбуждать худшие инстинкты в людях, слабых духом и не смущать даже самые стойкие и нравственные характеры.
Распущенность царит в Острихе повсюду и неудивительно, что "устрицы" не находят ничего предосудительного, скажем, в одиноко путешествующей девушке. Да, она подвергает себя некоторой опасности, но это её личный выбор, а если девушка будет прятаться под крышу после наступления темноты, спасаясь таким образом от встречи с не-мёртвыми, то, по мнению острийцев, тут и говорить не о чем. Самое смешное заключается в том, что нежная и робкая дейстрийка, на родине не отъезжающая и на милю от родного города без спутников, на границе отпускает или рассчитывает лакея и смело едет по Остриху в одиночестве - и никто по возвращении домой не видит в подобном путешествии ничего, способного запятнать репутацию барышни!
С другой стороны, всякий дейстриец, увидев на ночных улицах женскую фигуру, равнодушно скользнёт по ней взглядом, решив, что это чья-нибудь служанка возвращается с поручением, а если и благородная дама, то у неё, конечно же, свои причины для поздней прогулки. У острийца женщина после наступления темноты вызывает неизбежную ассоциацию со слабостью, хрупкостью и беззащитностью; дальнейшее зависит уже от степени нравственности самого "устрицы". Поймите меня правильно, я не хочу быть несправедлива к жителям ни одной из стран, в которых мне посчастливилось жить, однако дейстриец не бросится ни нападать на всякую одинокую женщину, ни предлагать себя в защитники и провожатые, он вмешается, только если его прямо попросят о помощи или ещё каким-нибудь образом привлекут внимание. Остриец же считает факт появления женщины на ночных улицах уже сам по себе призывом проявить благородство или подлость, и отделаться от непрошенного защитника - или защититься от негодяя - бывает довольно-таки затруднительно. Если в Дейстрии всякому мужчине вполне достаточно заверения женщины, что она совершенно уверенна в своих силах, то "устрицы" остаются в твёрдом убеждении, будто представительницы слабого пола сами не знают, чего хотят. Это правило распространяется не только на ночные провожания, но и на всю жизнь в целом. Посудите сами: там, где в Дейстрии вдова богатого лавочника берёт дело в свои руки, в Острихе она через поверенных мужа продаёт лавку и живёт на ренту, часто слишком скудную в сравнении с прежними доходами: всё равно никто не стал бы вести дел с женщиной!
Это лицемерие, согласно которому женщин считают достаточно самостоятельными, чтобы губить душу и подвергать опасности своё тело, как им заблагорассудится, но сверх этого совершенно не способными принимать решения, касающиеся кого бы то ни было кроме неё самой (над потерявшими отца детьми, например, обязательно устанавливалась мужская опека даже при наличии живой матери) казалось "устрицам" единственно верной моралью, и они не могли понять, как дейстрийцы доверяют женщинам вести дела, не доверяя устраивать свою личную жизнь.
***
Всё это оставалось бы для меня красивыми словами, отвлечённым рассуждением, если бы я не столкнулась с непроходимой, простите, тупостью и упёртостью "устриц" в вопросах, касающихся их представления о чести, морали и месте женщин в современной жизни. Однако я забегаю вперёд, а рассказывать лучше по порядку.
На запасную встречу мы с напарником отправились на следующую же ночь после невероятных знакомств с вампирами и головорезами Остриха. К счастью, сегодняшнее свидание было назначено на полночь; мы могли и прийти заранее, и не бояться, что придётся возвращаться при свете. Дом, где была назначена встреча, был маленький, одноэтажный и прятался между двумя большими трёхэтажными зданиями. Напарник шумно втянул воздух.
- Пусто, - шёпотом объявил он. - Лишней рябиной тоже не пахнет.
Я вздохнула. Вампир никогда раньше не доверял мне ничего серьёзнее подсобной работы, вечно ворчал и ругал за промахи, и сегодняшняя "милость" меня совершенно не радовала. Разговаривать с человеком, который будет в точности знать, кто я, лично представлять бюро безопасности Дейстрии... Меня била нервная дрожь.
- Не бойся, дорогая моя, я буду рядом. Заходи, впустишь меня внутрь.
Дверь в дом была прикрыта, но не заперта и легко открылась, едва я её толкнула. Маленькая прихожая отделялась от внутренней комнаты дверным проёмом без двери, и проём этот зиял зловещим чёрным провалом. Я не стала запирать входную дверь, боясь оказаться в кромешной тьме без даже тусклого освещения уличных фонарей и, частично разглядев, частично нащупав ведущую на чердак лестницу, принялась осторожно подниматься наверх.
"Брось, Ами! - раздался резкий приказ вампира. - Зови отсюда, не стоит ломать ноги".
Я повиновалась и, не успела я закончить обязательную фразу, как напарник чуть только не свалился мне на голову, слишком уж поспешно спустившись с чердака.
- Стой тут! - выкрикнул вампир, устремляясь в тёмный провал внутренней комнаты. - И запри дверь, нечего дом нараспашку держать.
Я ещё нащупывала засов, не решаясь в темноте возиться с замками, когда темнота несколько рассеялась слабеньким огоньком свечи.
- Иди сюда, Ивона! - выкрикнул из комнаты вампир. Я повиновалась, и обнаружила, что кто-то заранее подготовился к встрече, поставив глубокие кресла возле круглого столика, на котором стояла запечатанная бутылка вина, два бокала и вазочка со свежими фруктами. Подсвечник с новой свечой, которую и зажёг вампир, стоял тут же.
- Удивлена? - засмеялся не-мёртвый, взяв в руки вазочку и шумно, напоказ принюхиваясь. - И, заметь, никакой отравы, никакого снотворного. Сделано всё, чтобы ты себя непринуждённо чувствовала. Неплохо кто-то постарался, а?
- Но зачем всё это? - поразилась я.
- Я же сказал, - раздражённо напомнил вампир, но тут же смягчился. - Ты можешь почувствовать благодарность за заботу, невольно расслабиться, поддаться на обаяние собеседника... Не качай головой, ты просто ещё не испытала на себе этот метод, моя девочка. Вот увидишь, тебе захочется заплатить больше денег, чем ты отдала бы в пустой комнате на голодный желудок.
Он прошёлся по комнате, зажигая свечи в прибитых к стене канделябрах, и в комнате стало совсем светло.
- Ну, что же, моя девочка, - проговорил вампир, развернув меня к себе и положив руки мне на плечи. - Не снимай вуали, кутайся в плащ и не поддавайся на провокации. Помни, чему я тебя учил и... Я буду рядом, но дальше ты пойдёшь сама. Удачи!
Я подозрительно вгляделась в лицо вампира - что с ним? Показалось или голос напарника дрогнул?
Вампир принуждённо засмеялся и притянул меня к себе, явно борясь с искушением растрепать мне волосы.
- Милая моя, - проговорил он. - Ты бы знала, как я тебе завидую! В первый раз вербовать своего агента...
Он бы говорил ещё, но тут дверь снаружи толкнули, а после послышался требовательный и, как мне показалось, раздражённый стук.
- Всё, иди. Дерзай. Я в тебя верю, - отрывисто выпалил не-мёртвый и словно бы растворился в тенях. Я без особой охоты поплелась открывать дверь. Особого подъёма перед первой вербовкой не ощущалось, только рассеянность и испуг. В ушах звучало "я в тебя верю", произнесённое вампиром, и это удивляло больше всего. Он. В меня. Верит. Вот уж никогда бы не подумала...
Стук в дверь повторился, ещё громче и требовательнее. Я перевела дух и отодвинула засов. Верит он... мне бы его уверенность...
Дверь распахнулась с такой быстротой и силой, что меня едва не убило на месте. Я вскрикнула, отшатываясь в сторону, и чёрная фигура, в первые мгновения показавшаяся мне огромной, застыла на пороге. Потом ночной гость всё же зашёл в дом, закрыл за собой дверь и только после этого обернулся ко мне.
И тут-то прозвучали слова, похоронившие все мои надежды на простую беседу:
- Вы - женщина?!
В голосе говорившего явственно слышалось не столько удивление, сколько крайняя степень негодования; говорил он по-дейстрийски.
- Очень приятно познакомиться с вами, сударь, - нервно проговорила я, разглядывая мужчину при льющемся из комнаты тёплом свете свечей. Смотреть, откровенно говоря, было не на что: чёрный плащ, скрывающий фигуру, на голове широкополая шляпа, а лицо закрывает маска. Сзади полу плаща приподнимал кончик шпаги.
Вот и всё, что я сумела разглядеть, пока гость стоял неподвижно, но, едва он шевельнулся, я заметила некоторую скованность движений, будто что-то ему мешает... Например, свежая рана.
"Глупости, Ами!" - по старой своей привычке возразила я сама себе и осеклась. Мы в Острихе. Здесь бывает всё, и свежие раны отнюдь не редкость.
Незнакомец, видимо, вспомнив о хороших манерах, отвесил мне поклон - сдержано, по-дейстрийски.
- Не могу сказать того же, сударыня, - продолжал он на моём языке. - Я думал, на встречу со мной бюро отрядит человека... - он демонстративно окинул мою фигуру таким взглядом, что я почувствовала себя едва ли не обнажённой, - посолиднее.
Я вспомнила наставления напарника и посторонилась, делая знак гостю проходить в комнату. Тот не стал вспоминать дейстрийские приличия, и прошёл первым. Что ж, можно считать, первый шаг сделан...
- Итак, - сердито проговорил незнакомец, усаживаясь в кресло, - вас прислало бюро вместо серьёзного человека? Прошу прощения, сударыня, но темы, которые я собирался обсуждать, не для женских ушей!
Я покачала головой. Надо было отвечать, и отвечать быстро, пока этот человек не успел убедить себя, что сделка ему не нужна. Если бы напарник хоть что-то мне объяснил так, как это делают люди: спокойно, подробно, предусматривая все возможные неприятности, какие только могут ожидать меня во время вербовки! Куда там, ему показалось достаточным передать мне мысленно суть задания и парой коротких фраз по дороге сюда запретить прямо ссылаться на свою работу в бюро. Пусть, мол, этот человек не сможет потом "представить доказательства разведывательной работы Дейстрии на чужой территории". И что мне прикажете теперь делать?
Я опустилась в поставленное для меня кресло и поправила распахнувшийся на груди плащ.
- Сударь, - проговорила я, лихорадочно подыскивая слова. - Давайте говорить начистоту: у вас есть товар, который вы хотите продать, и есть нужда в деньгах. У моих друзей есть деньги и есть нужда в вашем товаре, но у них нет возможности встретиться с вами. Они обратились ко мне, потому что хорошо знают меня и уважают, и верят, что мы с вами отлично поладим к обоюдной выгоде. Вы хотите что-то сказать моим друзьям - их здесь нет, но есть я, и я охотно выслушаю каждое ваше слово. Вы можете доверять мне ровно в такой же степени, как и моим друзьям, ничуть не меньше, и то, что я женщина, никак не влияет на условия сделки. Итак?..
Я перевела дух, сама удивляясь, как ловко и плавно сумела сформулировать свою мысль. Информатор сделал протестующее движение, когда я упомянула нужду в деньгах, и как-то недовольно шевельнулся при слове "сделка", словно эти слова оскорбляли его чувствительную натуру. Не исключено: если он явился с оружием, то передо мной острийский дворянин, а эта разновидность человечества весьма неохотно признаёт свои потребности в презренном металле. Однако в этом не было ничего страшного, уже то, что этот человек не ушёл при виде меня и сейчас спокойно сидит в кресле (он даже как бы рассеянно взял из вазы яблоко и поднёс ко рту, хотя надкусывать не стал), показывало: всё идёт как надо, и сделка состоится. Это уже не могло не радовать...
- Вот как, - медленно произнёс незнакомец, пристально разглядывая меня сквозь прорези чёрной маски. - Вы отдаёте себе отчёт, сударыня, что здесь вы полностью в моей власти, и я могу забрать у вас деньги силой вместо того, чтобы о чём-то договариваться?
Я вжалась в кресло, не очень уверенная в том, как нужно отвечать на подобное заявление. В крайнем случае напарник всегда успеет прийти мне на помощь, однако мне бы совсем не хотелось срывать переговоры таким нелепым образом. И, опять же - кого я должна изображать - слабую женщину, которая, как и настаивал информатор, явилась одна на назначенную встречу - или уверенного в себе специалиста, которого не напугают и трое таких вот громил, даже если они будут все одновременно размахивать шпагами?
- Вы не станете этого делать, - сударь, - холодно ответила я. Голос почти не дрожал, и это тоже не могло не радовать. - Отобрав деньги сейчас, вы лишаетесь возможность и дальше поддерживать отношения с бю... с моими друзьями.
- Вот как, - не менее холодно, чем я, повторил информатор.
- Именно так, - резко кивнула я. Информатор не стал вскакивать с кресла и размахивать шпагой, и переговоры всё-таки продолжались. Главное - не сказать ничего конкретного до того, как этот человек произнесёт пароль. Однако же он отнюдь не собирался облегчать мою задачу.
- Вы пришли сюда одна, сударыня? - безо всякого перехода спросил он. Я молча кивнула. - Ночью?
Я снова кивнула, не зная ещё, какую ошибку совершаю этим признанием.
- Вы сошли с ума! - возмутился дворянин. - Безумие женщине разгуливать ночью одной по улицам! Вы представляете, какой опасности подвергались?!
Я состроила гримасу, пользуясь тем, что моё лицо надёжно закрыто вуалью. Где-то я эту песню уже слышала, и ничем хорошим она не кончилась...
- Уверяю вас, сударь...
- На вас могли напасть вампиры! Вас могли ограбить или похитить по пути сюда! - гневно выкрикнул дворянин. - О чём думали ваши хозяева, отпуская вас на эту встречу?!
- Сударь, послушайте...
- Так продолжаться не может! - заявил дворянин и, к моему ужасу, поднялся с кресла. Резкий шаг в мою сторону - и вот он уже нависает надо мной, продолжая свою нравоучительную тираду. - Вот что, сударыня. Одна вы отсюда не выйдете. Я провожу вас до дома и на следующую встречу будьте добры прислать мужчину, чья смерть, во всяком случае, не будет на моей совести.
Он протянул мне руку, явно намериваясь вытащить меня из кресла и, как и сказал, провожать до дома. Бежать было некуда, соглашаться на это "заманчивое" предложение - немыслимо. Я набрала в грудь побольше воздуха, вознесла коротенькую мысленную молитву и начала говорить, глядя на дворянина снизу вверх:
- Поверьте мне, сударь, я глубоко тронута вашим щедрым предложением, однако, уверяю вас, эта забота совершенно излишня. Мне уже приходилось, и не раз, выходить ночью после захода солнца из дома и ни разу я не столкнулась с описанными вами опасностями. Что касается мужчины, о безопасности которого вы не станете так же сильно беспокоиться, как о моей, то, боюсь, ваше предложение неосуществимо. Бю... мои друзья не имеют возможности прислать к вам кого-либо, кроме меня, иначе, смею вас заверить, вы бы вели дело с человеком, которого сочли бы более подходящим для ваших целей. Однако обстоятельства складываются так, как складываются и, может быть, вы сядете, и мы продолжим нашу беседу?
Мужчина хмыкнул. Несколько мучительных мгновений он так и стоял, нависая надо мной, а после отступил на шаг.
- Вы ведь всё равно не прекратите шляться по ночам, верно?
Он так и сказал "шляться", словно это слово допустимо в приличной беседе, но я решила не обращать внимания ни на тон, ни на грубость выражений, и кивнула. Информатор снова хмыкнул и вернулся в своё кресло; я позволила себе перевести дух.
- Может быть, сударь, перейдём к делу, - предложила я. - Час поздний и, по правде сказать, мне хотелось бы пораньше оказаться у себя дома и лечь в постель.
Дворянин фыркнул.
- Я могу предложить вам другой способ времяпрепровождения, - насмешливо произнёс он. - И, хоть у меня и "имеется нужда в деньгах", вряд ли они будут лишними для вас, сударыня. Вряд ли ваши "друзья" особенно щедры с вами - не так ли?
Я вспыхнула и едва удержалась от того, чтобы не подойти к мерзавцу и не отвесить ему оплеуху.
"Спокойно, Ами, - напомнил о себе напарник, - он всего лишь пытается вывести тебя из себя".
- Вам плохо, сударыня? - почти искренне заволновался информатор, когда я сжала руками виски: мысленный голос вампира по-прежнему причинял сильную боль. Я покачала головой.
- Благодарю вас, сударь, я чувствую себя прекрасно. Однако чем скорее мы перейдём к делу, тем будет лучше для нас обоих.
- Но вы не ответили на моё предложение, - вкрадчиво напомнил остриец. - В конце концов, зачем молодой женщине забивать головку государственными делами, когда она создана совсем для другого?..
Я выпрямилась в своём кресле так резко, как будто меня ударили в спину.
- Сударь, - холодно проговорила я. - Позвольте мне самой судить, для чего я создана. И - если вас не интересует сделка, я, с вашего разрешения, откланяюсь. Моё время дорого, в отличие от вашего.
- О, я заметил, - протянул информатор, но больше спорить не стал. Он отодвинул кресло так, чтобы его лицо оставалось в тени, и снял шляпу, а после стащил через голову тонкую цепочку. Волосы, до того скрытые головным убором, у этого дворянина были такими же светлыми, как и у того, который дрался на площади Трёх свечей прошлой ночью. Он надел шляпу и подвинулся на прежнее место. Я, в свою очередь, отстегнула точно такую же цепочку со своей шеи и, примерившись, кинула информатору вместе с висящем на цепочке крестиком. Он ловко поймал крестик и, повернув к себе обратной стороной, провёл пальцев по выцарапанной на серебре надписи:
- Любовь, - насмешливо прочитал он, растягивая гласные, и выжидательно посмотрел на меня.
- До смерти, - медленно ответила я. Дворянин кинул свой крестик так, что он упал мне на подол. Я подняла распятье, перевернула его обратной стороной и тоже провела пальцем по надписи.
- Верность, - как можно быстрее прочитала я.
- Навсегда, - буркнул информатор, после чего снова отодвинулся в тень, чтобы снять шляпу и надеть мой крестик на место своего, как сделала и я со своим "подарком".
Эта сцена, нелепая на взгляд дейстрийца, более или менее приемлемо смотрелась в Острихе, где было принято обмениваться личными крестами между друзьями, родственниками или возлюбленными и даже выцарапывать на священных символах первые слова пафосных девизов. Однако нам с информатором - во всяком случае, мне, - сентиментальность была чужда, и нелепый обмен крестами служил своеобразным паролем, выполняя одновременно несколько назначений. Во-первых, таким образом мы оба могли убедиться, что не беседуем с представителем не-мёртвых: принеся с собой серебро и проследив, как его берёт в руки собеседник можно, по крайней мере, чувствовать себя застрахованным от подделки. На этой стороне дела настоял информатор ещё в то время, когда нас с напарником не было в Острихе, а он вёл осторожную переписку с бюро, соглашаясь передавать документы только лично в руки под гарантию, что их не будут провозить через границу, где все письма просматриваются таможенниками и, что самое печальное, даже тайными агентами контрабандистов. Что касается меня, то гораздо более важным казалось подтверждение, что это, скорее всего, тот самый человек, с которым через тайную переписку (письма оставлялись в тайниках, а позже забирались оттуда) обсуждался пароль. Можно украсть крест, прочесть на нём надпись, можно даже додумать девиз, но важным здесь было всё - и тон, и скорость произношения, и паузы. Напарник заверял, что тайник не был раскрыт ни городскими стрелками, ни кровниками, ни агентами контрабандистов, одним словом, никем, а, следовательно, некому было и узнать пароль. С другой стороны, всё было совершенно невинно - подарок, знак доверия, и не более. Смущало, правда, почему всё-таки информатор отказывался от передачи сведений письменно через те же тайники, но мало ли что он мог себе надумать? Начиная от ловкой провокации со стороны острийских коллег и заканчивая страхом попасться "на месте преступления" с компрометирующими документами. С третьей стороны - а разве сейчас он не рискует? А я? С четвёртой, возможно, это-то и заставляло информатора протестовать против ведения дел с женщиной?.. С пятой...
Но придумать пятую сторону я не успела: дворянин взял со стола отложенное было яблоко и с хрустом его надкусил.
- Теперь я понимаю, кто придумал этот пароль, - произнёс он, едва ли прожевав откушенный кусок. - Женщины тянутся к романтике, красивым фразам, громким обещаниям - не так ли, сударыня?
- Позвольте вас заверить, что вы ошибаетесь, сударь, - возразила я. - И, прошу вас, постарайтесь воздержаться от нападок на мой пол! Уже поздно, и мне бы хотелось...
- Знаю, знаю, - перебил меня дворянин. - Оказаться у себя дома в постели. Что ж, поскольку мою постель вы отвергли...
Он откинулся в кресле и безо всякого вступления выпалил:
- Крупная партия контрабанды.
- Сколько? - в тон ему спросила я.
- Пятьсот.
Я присвистнула, как это всегда делал мой напарник, когда чему-то удивлялся. У информатора оказалась губа не дура...
- Марок, сударь?
- Зачем же так, сударыня? - мягко укорил меня дворянин. - Талеров, разумеется.
Я засвистела ещё громче. Это превосходило всякое разумение. Пятьсот талеров, это полторы тысячи марок! Шестьсот крон! На эти деньги в Дейстрии можно безбедно прожить целый десяток лет! Господи всемилостивейший, с такой откровенной наглостью я не сталкивалась, даже когда лучшую шляпку из лавки госпожи Кик у нас пытались купить за пару филлеров! Этот человек или безумен или издевается надо мной!
- Вы не согласны с моей ценой, сударыня? - всё так же мягко уточнил остриец. Кажется, он всерьёз назначал свою чудовищную цену.
Изо всех сил стараясь не расхохотаться ему в лицо, я покачала головой.
- Пятьдесят марок - красная цена вашим сведениям, - грубовато произнесла я. - И то я советую рассматривать их как залог будущего сотрудничества.
- Вы шутите, сударыня, - как-то не слишком уверено произнёс информатор. - После того труда, который я приложил, чтобы собрать все эти сведения, вы не можете...
Я остановила его взмахом руки. Ещё рано расслабляться, и всё это может быть очень-очень хитрой игрой, но сейчас собеседник казался мне хитрецом из той категории, которые в конечном счёте обманывают в первую очередь самих себя.
- То, о чём вы говорите, сударь, интересует в первую очередь таможню, а таможня не расположена оплачивать труд моих друзей и тех, кто хочет с ними подружиться. Контрабанду перевозят все, и поимка нескольких не слишком чистых на руку путешественников моим друзьям совершенно ни к чему. Поэтому, сударь, они предлагают вам пятьдесят марок и ни пфеннига(1) больше.
- Пятьдесят марок! - воскликнул информатор, только сейчас, видимо, смиряясь с серьёзностью моих слов. Возникла неприятная пауза, во время которой дворянин доедал своё яблоко, а я напряжённо ждала ответа. Если бы мне удалось найти явные признаки провокации, то срыв переговоров мне бы простили, но во всяком другом случае мне рекомендовалось любой ценой наладить контакт. Дейстрия ежегодно теряла огромные суммы из-за контрабандного провоза всего и вся на нашу территорию, начиная с гуано, необходимого для удобрения пастбищ и пахотных полей и заканчивая серебром из богатых острийских банков. Я говорила чистую правду: бесполезно отлавливать по одной "крупные партии", как это делалось до сих пор, пора начать поиск людей, которые этим занимаются. Впрочем, я, пожалуй, немного преувеличиваю: поиск таких людей вёлся постоянно, что заставило контрабандистов сплотить ряды и установить среди своих железную дисциплину и конспирацию. Напарник передавал мне - своим ужасным мысленным способом - что это не первые попытки продать нам необходимые сведения, но каждый раз дело заканчивалось провалом нашего агента. На что надеялось бюро в этот раз, я не знаю, видимо, на особые способности напарника - которыми, кстати, интересовались и контрабандисты. Не зря же они похитили его тогда в столице и пытались голодом и подкупом принудить к сотрудничеству?
- Итак, сударь? - произнесла я, когда яблоко было съедено и огрызок полетел в темноту за креслом дворянина. - Вы принимаете мою цену?
- Сто, - предложил информатор.
- Пятьдесят, сударь, - мягко возразила я.
- Сто, и двадцать пять вы положите себе в карман, - внёс следующее предложение дворянин. Ничего не скажешь, заманчиво. А после он будет иметь полную возможность угрожать мне разоблачением перед обманутыми работодателями. Неужели я кажусь ему настолько наивной?
- Пятьдесят и ни пфеннигом больше, сударь, - повторила я. - Этот вопрос не обсуждается.
- Должен ли я понимать, что вы готовы обсуждать другие вопросы, сударыня? - уточнил информатор. Я кивнула. Являться на тайную встречу ради очередной партии контрабанды было бы верхом нелепости даже для такого новичка, как я. Бюро интересовали люди, которые за этим стояли, те, кто столько лет противодействовали нашим попыткам закрыть границу. А моего напарника - те мерзавцы, которые похитили нас и убили его наставника. Впрочем, вряд ли этот человек расскажет нам что-нибудь именно о тех людях, за которыми мы охотились. С другой стороны, он ведь может вывести нас на их след...
- Назовите сведения, которые хотите получить, сударыня, - предложил дворянин. Я покачала головой.
- Сначала докажите, что вы можете их предоставить.
- Отдать вам бумаги? Сейчас? За пятьдесят марок?
Я удивилась и не смогла это скрыть.
- Вы записали всё и носите бумаги с собой? И ничего не боитесь?!
Зачем тогда весь этот маскарад и сложный пароль, когда так просто убить человека и взять бумаги у трупа, а ещё - контрабандисты могли бы поймать предателя и допросить, предъявив в качестве доказательства вины отобранные у него бумаги.
- Со мной не так-то легко справиться, сударыня, - усмехнулся информатор. - А в бумагах не только мои наблюдения и догадки, там есть копии с документов, которые недвусмысленно изобличают...
- Кто вы? - сорвалось у меня с языка прежде, чем я успела сообразить, о чём спрашиваю или напарник успел остановить меня. Кажется, вопрос не слишком удивил светловолосого дворянина, и даже, пожалуй, доставил ему некоторое удовольствие. - Как к вам попали эти документы? Кто вам позволил вести наблюдения за этими людьми?
За какими людьми, я и сама не знала, понимала только - опасными и связанными с контрабандой.
- Кто я такой, значения не имеет, - рассмеялся дворянин и взял из вазы второе яблоко. - Что до других ваших вопросов... Вам понятно будет, если я скажу так: у меня были друзья, но в последнее время они недостаточно щедры со мной, и вместо дружбы появилась нужда в деньгах. А сведения, которые вас интересуют, по-прежнему в моём распоряжении.
- И вы не боитесь? - хмуро спросила я, понимая, что своим удивлением словно бы проиграла собеседнику важный ход в нашей с ним игре.
- Чего мне бояться, сударыня? - пожал плечами информатор.
- Разоблачения, - пояснила я. - Ваши друзья могут не одобрить способ, которым вы зарабатываете на жизнь.
Дворянин развёл руками.
- Что ж, тогда я постараюсь принять свою смерть так, как подобает благородному человеку. Я удовлетворил ваше любопытство?
Он не добавил: праздное, но вполне дал мне это понять. Я молча кивнула, не став обижаться на непроизнесённые слова. В сущности, мне и вовсе не положено обижаться.
- Тогда, сударыня, ответьте на мой вопрос. Вы хотите получить от меня бумаги и готовы заплатить за них пятьдесят марок? Учтите, в долг я вам не поверю.
- Что вы, сударь, - ядовито ответила я. - Я и не прошу верить мне на слово, как и не собираюсь верить вам. Вы дадите мне ваши бумаги, я прочитаю их, и отдам пятьдесят марок, если сведения будут того стоить.
- Кто поручится, что вы не обманите меня и не откажитесь платить? - немедленно спросил информатор. Я вздохнула. Не понимаю, чему завидовал мой напарник, разговор с потенциальным агентом оказался крайне выматывающим, утомительным и бесполезным.
- Как вы уже любезно дали мне понять, сударь, меня до смешного просто ограбить, - пояснила я. - Поэтому обманывать вас с моей стороны было бы чересчур опрометчиво. Я успокоила вашу тревогу?
Дворянин не ответил, он поднялся с кресла и, достав из внутреннего кармана камзола свёрток, протянул мне. Я взяла его, в глубине души всё ещё опасаясь подвоха, однако информатор так же молча вёрнулся в своё кресло, сопровождаемый моим вздохом облегчения.
Я развернула пакет. Полагаю, в чём-то мне удалось если не удивить собеседника, то, по крайней мере, добиться некоторого его одобрения (не сулящего, впрочем, никаких выгод в дальнейшем). По крайней мере, он не стал допытываться, сможет ли женщина разобраться в переданных им бумагах. Имей я возможность говорить вполне откровенно, я бы призналась: нет, не сможет. Переданные мне документы остались для меня тайной за семью печатями и я, хотя и внимательно просмотрела их все, ни поняла ни полсловечка. Зато понял вампир, вместе со мной и моими глазами вглядывающийся в документы. В сущности, идея отправить нас вместе была не так уж и глупа. Вампира практически невозможно поймать, с ним не надо посылать вооружённых людей для охраны, его нет нужды прикрывать и проверять его путь на предмет коварных ловушек, он всегда знает, когда ему лгут, и никогда ничего не забывает. Он не мог только одного - общаться с острийцами, почему-то слишком нервно относящимися к тому, что их собеседник не дышит. И вот тогда на сцену выходила я. Я могла встречаться с людьми, могла впустить напарника в нужное помещение и, что также немаловажно, не казалась людям хоть сколько-нибудь серьёзным противником. Пусть пробуют на мне свои приёмы, пусть ставят в тупик и задают каверзные вопросы, это никак не повлияет на исполнение операции. Ничего толком не зная о работе бюро, я не могла случайно или намерено выдать какую-нибудь тайну, кроме одной - сотрудничества дейстрийских властей с не-мёртвым, а сохранение этой тайны было и в моих интересах. Мне кажется, напарник специально держал меня в неведении, боялся доверить сколько-нибудь важную информацию, боялся, что однажды я попадусь и буду допрошена людьми, которые умеют выбивать правду из самых несговорчивых собеседников. А, может быть, просто не считал за достаточно умелого специалиста. Кто его, вампира, знает?
"Ами! - прозвучал у меня в голове возбуждённый голос напарника. - Плати свои пятьдесят марок и постарайся не упустить этого человека. Он нам нужен".
"Что случилось?" - недоумённо спросила я. Если напарник так заинтересовался в информаторе, не худо бы и мне знать, о чём того спрашивать.
"Долго объяснять, моя девочка. Ты должна знать одно: эти бумаги могли быть украдены только у очень важных фигур в их шайке. Если этот человек постоянно имеет к ним доступ и согласится с тобой работать - считай, мы напали на золотую жилу. Поняла?"
Я непроизвольно кивнула и отложила бумаги в сторону. От разговора с вампиром снова начался приступ головной боли и, хотя я по опыту знала, что он быстро пройдёт, ощущение было не из приятных.
- Вы нездоровы, сударыня? - отвлёк меня от размышлений обеспокоенный голос информатора. Даже будучи закутанным в плащ и скрывая лицо за маской, он всё равно умудрился дать мне понять то неодобрение, которое он испытывал по отношению ко мне.
- Благодарю вас за заботу, сударь, но для неё нет оснований, я прекрасно себя чувствую.
Дворянин хмыкнул.
- Вы уверены, сударыня? У меня создалось обратное ощущение.
- Разве, сударь? Но почему?
- Вы то и дело прижимаете руки к вискам, словно у вас мигрень, а, кроме того, ничего не едите.
- Благодарю вас, сударь, но всё дело в том, что я просто не голодна.
Дворянин порылся в вазочке, выбирая фрукт, и кинул мне абрикос, который я едва успела поймать, распахнув в этом движении плащ. Мой собеседник издал довольный смешок, когда я с досадливым возгласом вновь устраивалась в кресле поудобнее и закутывалась.
- Ешьте! - предложил он. - Я сам выбирал их для вас. Ешьте!
Мне, наконец, стало ясно, чего он добивался: вуаль полностью закрывала лицо, оставляя видимыми только глаза (нововведение, которое ввёл в мой наряд напарник). Чтобы съесть предложенное угощение, мне придётся открыть по крайней мере нижнюю половину лица и оказаться с информатором в равных условиях. Я положила абрикос на стол и покачала головой.
- Зачем вам это? - тихо спросила я. Дворянин не ответил. - Ваша информация заслуживает пятидесяти марок, а вы - доверия с нашей стороны.
- Именно поэтому, - ответил дворянин на недосказанный вопрос и пояснил, не оставляя сомнений в том, что он понял меня правильно: - я хочу знать, с кем имею дело. Хочу, чтобы вы были у меня в руках.
Я не ответила, да он и не ждал ответа. Открыла принесённую с собой сумку, достала кошелёк и отсчитала пятьдесят марок: пять банковских билетов(2) по десять марок каждый. Помедлив, положила на стол и кинула рядом с ними серебряную монетку в один грош, которая покатилась по столу и была на самом краю остановлена дворянином.
- Вы довольны? - спросила я почти холодно.
- Вполне, сударыня, вполне.
Он поднялся с кресла, собрал деньги - за исключением гроша - со стола и рассовал по карманам камзола. Монетку же сначала зажал в кулаке, а после принялся подкидывать на ладони. Маленький серебряный кружочек тускло сверкал при свете свечей, чем-то напоминая кинжал убийцы с площади.
- Сударь?.. - напомнила я о себе, когда эта нелепая сцена затянулась.
- Вы ещё здесь? - нарочито удивился дворянин, пряча монетку в карман вслед за банковскими билетами. - Что же, тогда предлагаю отметить сделку, как полагается в таких случаях.
К некоторому моему удивлению, он достал штопор из кармана камзола и, перехватив мой изумлённый взгляд, пояснил:
- Забыл подготовить.
Я невольно улыбнулась, но ничего не сказала и молча смотрела, как информатор сбивает сургуч с бутылки, выкручивает пробку и разливает вино по бокалам. У него были красивые руки - о таких говорят "аристократические", хотя они вовсе не свойственны всем аристократам без исключения, и его движения почему-то заставляли думать, что этот человек не зря носит на боку шпагу. Он протянул мне бокал так, что я была вынуждена покинуть уютные объятья кресла и потянуться за ним, распахивая на груди плащ. Внимательный взгляд дворянина заставлял наводил на мысль, что он старательно запоминает каждую деталь, которая поможет ему узнать меня при свете дня.
- Ваше здоровье, сударыня!
Мы чокнулись бокалами, и дворянин отсалютовал мне своим. Я повторила его жест.
- За плодотворное сотрудничество! - воскликнул информатор и поднёс бокал к губам. Я сделала тоже самое, осторожно приподняв нижний край вуали. Напарнику стоило проделать дыру и напротив рта, но кто же знал, что мне в этом наряде придётся есть и пить?
Вино было хорошее, немного, правда, крепковато и сладкое, а я любила сухое. Я сделала глоток и отставила бокал в сторону.
- Итак, сударь?..
- Сколько вы дадите за "почтовые станции"? - бросил незнакомец так небрежно, как будто речь шла о карточной игре.
Я мгновение помедлила, не зная точно, о чём он говорит, потом раздался мысленный ответ напарника, и я произнесла его вслух:
- Сто - сто пятьдесят марок, в зависимости от достоверности сведений и количества станций.
Под почтовыми станциями, как оказалось, на профессиональном языке контрабандистов понимались дома, в которые приносились незаконно провезённые через границу вещи. Таких домов - чаще домиков - великое множество в самых глухих уголках страны, разумеется, расположенных поблизости от границы. Контрабандисты, рискуя попасться отрядам пограничников, переходят границу небольшими группами, делят между собой то немногое, что им удалось пронести, и расходятся каждый в свою сторону. Один человек для мелких и дорогих вещей, одна торговая команда для крупного груза. Позже каждый доберётся до своей "почтовой станции", оставит вещи молчаливым хозяевам и исчезнет - пробираться через границу домой. Уже с другой, с нашей стороны придут другие участники банды, которые перед этим пересекли границу легально, заберут у невежественных крестьян контрабанду и позже переправят её заказчикам или сбудут на дейстрийких рынках. Просто и элегантно, хотя, возможно, слишком медленно. Никто не знает заранее, на какой именно станции появится товар, кроме предводителя отряда, и он же отправляет человека предупредить кого надо, чтобы за товаром пришли с мешками или повозками, в зависимости от размера и ценности. Если накрыть все "почтовые станции" разом, контрабандистам будет не через кого переправлять свой товар, а если не нападать на них, а внимательно следить за всеми, можно постепенно переловить всех рядовых исполнителей. Неплохо, но... очень уж мелко.
- Всего лишь? - переспросил дворянин. - Вы не цените моих усилий, сударыня, не цените риска, на который я иду ради вас...
Я поморщилась.
- Сто пятьдесят марок и ни пфеннига больше, сударь. Вы ведь сами уверяли, что способны постоять за себя.
Дворянин притворно вздохнул.
- Чего не сделаешь ради дамы! Когда вам нужны эти сведения?
- Когда вы можете их предоставить? - задала я встречный вопрос. Не говорить же, что я могу ждать и три года, чтобы получить результат - и что за эти три года мне будет выплачиваться самое мизерное жалованье, о повышении которого можно будет говорить только после получения результата. Впрочем, благодаря Мастеру я не нуждалась в деньгах.
- То есть как можно скорее? - уточнил информатор, и я кивнула. - Что ж, я постараюсь.
- Благодарю вас, сударь, вы очень любезны, - вежливо ответила я. Дворянин засмеялся.
- Чего не сделаешь ради прекрасной дамы. Кстати, сударыня, что вы скажете, если я найду для вас тайные планы руководства банды?
У меня перехватило дыхание. Это было больше, чем я надеялась получить в первый же вечер.
- Двести марок, сударь, - тихо произнесла я и через мгновение поправилась: - Триста, если сведения окажутся стоящими.
- Имена главарей банды, - без перехода бросил мне дворянин. - И здесь, и в Дейстрии. Имена людей - вполне респектабельных, сударыня! - которые с этим связаны. Сделки, в которых проходит контрабандный товар. Ну же, сколько?
Мне стало окончательно дурно. Этого просто не могло быть потому что не могло быть в принципе! О таком не мечтала ни я, ни напарник, ни наше руководство. Неужели этот человек выложит то, зачем безуспешно охотился наш отдел в течение нескольких лет?! Настоящие, серьёзные сотрудники проваливались, столкнувшись с железной дисциплиной и строгой конспирацией банды, а тут я... Удача новичка, как в азартных играх? Потому меня и отправили на этот разговор? Безумие, нелепость!
Вампир, которому было мало дело до моих чувств, ликовал, спрятавшись где-то в темноте. У меня снова разболелась голова и, похоже, теперь она не скоро успокоится. Сжав виски руками, я назвала цену, которую готово было заплатить бюро - или мой напарник:
- Шестьсот талеров за каждую новость. Если только вы добудете и другие сведения тоже, и они окажутся правдивыми - все до единого.
- А если одно окажется лживым, сударыня? - очень вежливо уточнил информатор.
- Тогда не получите ничего, - отчеканила я, и дворянин засмеялся. Он поднялся с кресла и шагнул ко мне, протягивая руку для рукопожатия. Шагнул, неожиданно пошатнулся, взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие...
- Сзади! - не выдержала я, когда он едва не налетел спиной на острый угол стола. - Берегитесь, сударь!
Крикнула - и осеклась, перехватив его взгляд - довольный, как будто он только что разгадал для себя некую загадку - ни следа той растерянности, которая возникает у падающего человека. Но было уже поздно. Мне стоило догадаться, что он играет - хотя бы по той неловкости, с которой он потерял равновесие - разве может острийский дворянин, которого с детства обучали фехтованию и танцам, вдруг, ни с того ни с сего пошатнуться, выпив перед этим всего лишь бокал вина?
Информатор выпрямился и снова протянул мне руку, которую я пожала не без внутреннего содрогания. Я узнала, я не могла не узнать, не вспомнить, догадаться - именно эта рука отправила на тот свет двоих за какую-нибудь четверть часа - вчера, на площади Трёх свечей. А он узнал меня по голосу и сейчас подстроил проверку...
"Консперируешься ты неудачно, - отметил напарник. - Зато можешь гордиться, спасла жизнь ценному человеку".
Дворянин пожал мою руку, а после поднёс к губам и поцеловал.
- Думаю, я должен поблагодарить вас, сударыня, - тихо сказал он и, не говоря больше ни слово, удалился. Я покачала головой. Острийцы, они все склонны к театральным жестам, и этот не исключение.
Покрасневшие глаза и откровенно больной вид - естественное следствие двух бессонных ночей - уже второе утро пробуждало самые искренние заботы госпожи Дентье. Я сослалась на бессонницу, которая всегда мучила меня дома и которая, по сути, и вынудила меня по пути к дорогому дядюшке, моему опекуну, задержаться на время в этом курортном городке. В моих словах хозяйка почуяла упрёк: ведь по приезду сюда я не посетила ни знаменитых купален, ни минеральных источников и даже издали не видела моря - словом, увлекшись светской жизнью, упустила все возможные способы поправить здоровье. В первый день мне удалось успокоить тревогу хозяйки, и она, соглашаясь с моими советами не беспокоиться по пустякам, одна отправилась наносить визиты знакомым. Помнится, госпожа Дентье намеривалась лично вернуть подруге, госпоже Перте, её любезность, но, признаться, тогда это мало меня интересовало. Быстро утомившись от домашних занятий, я задремала сначала в кресле в гостиной, а потом, разбуженная слугами, на кушетке у себя в комнате и клевала потом носом и во время обеда, и во время ужина. Деликатность госпожи Дентье (или, кто знает, её желание получить живой отклик на поразительные новости, которые она принесла с собой) заставили добрую женщину оставить меня в покое, приберегая свой рассказ для более подходящего случая. Он представился ей на утро после моего разговора с информатором, во время завтрака.
- Нет, моя дорогая, вы как хотите, - заявила госпожа Дентье, кивком отпустив слугу, - но мы сегодня же, сейчас же займёмся вашим здоровьем!
Я поперхнулась от неожиданности: квартирная хозяйка нарушила молчание весьма резко и решительно.
- Сегодня же, сейчас же, - повторила госпожа Дентье, но её благие намерения были нарушены слугой, который принёс визитные карточки на серебряном подносе. - Августа Перте и Дрон Перте... - растерянно зачитала она вслух. - Милостивый Боже, как это неожиданно! Августа определённо утверждала, что её сын - вы ведь помните, дорогая, она рассказывала о своём чудесном мальчике - появится не раньше, чем через две недели! Но как это мило с её стороны, что она сразу же пришла навестить нас и привела его!
Я кивнула, пробормотав подходящие случаю слова признательности за чужую бестактность, с которой госпожа - ах, да, хозяйка! - Перте вместе со своим сыночком явились сюда, чтобы помешать мне спокойно позавтракать. Госпожа Дентье тем времени отправила слугу на кухню с требованием принести ещё два прибора и одновременно с этим бежать в прихожую, впустить дорогих гостей.
- Разумеется, вам их визит покажется несвоевременным, - спохватившись, извинилась моя квартирная хозяйка. - Но вы должны понять: между столь давними подругами церемонии излишни, а появление юного Дрона в первый же день приезда - особая честь для нас с вами. Между прочим, - тут она подмигнула, - не удивлюсь, если Августа захочет вас сосватать.
Я поперхнулась во второй раз.
- Сосватать?! - в ужасе переспросила я.
- Да, моя дорогая, а почему бы и нет? - удивилась госпожа Дентье. - Вы молоды, красивы, богаты, к тому же ваш почтенный дядюшка наверняка даст за вами хорошее приданное из своих собственных средств. Хозяин Перте у нас - самый завидный жених - из хорошей семьи, богатый, образованный, прекрасно воспитанный и, что важно для молодёжи, удивительно хорош собой. Почему бы вам ни приглядеться друг к другу поближе?
Я покраснела и пробормотала что-то несуразное насчёт своего опекуна, у которого может быть своё мнение на этот счёт, и госпожа Дентье удовлетворённо кивнула, заметив, что, если дело пойдёт на лад, я могу написать дядюшке в столицу, а она, со своей стороны, не поленится приписать несколько строк, чтобы способствовать счастливой развязке. У меня осталось тягостное чувство, будто почтенная Агнесса Дентье пытается меня, грубо говоря, обмишурить. Должность синдика гильдии городских стрелков могла считаться почётной, человек, занимающий её, вполне мог быть знатен, но вряд ли особенно богат. И, к тому же, так дела не делаются ни в Дейстрии, ни в Острихе: чтобы молодого человека представляли самой девушке как возможного жениха, собираясь добиться благословения родных задним числом... Я достаточно долго вращалась в высшем обществе вместе со своей бывшей нанимательницей Амандой Рофан, да и в более скромной среде держала ушки на макушке. У нас молодой человек мог понравиться девушке до знакомства с её родителями, но о серьёзных намерениях он заговаривает только с ними, а уж "устрицы" скорее умрут, чем поверят в способность юной особы самостоятельно решить свою судьбу.
Пока я мысленно возмущалась насчёт хитрых увёрток, с которыми мне - точнее, знатной девушке Ивоне Рудшанг, - подсовывают жениха второго сорта, в комнату снова вошёл слуга, объявляя о приходе гостей, мы с хозяйкой поднялись на ноги, приветствуя их, и на пороге появилась дородная фигура госпожи Перте в сопровождении светловолосого молодого человека.
К счастью, я стояла чуть позади квартирной хозяйки, заслоняемая её фигурой, и ни она, ни наши гости не увидели, как я вздрогнула при виде Дрона Перте - хорошо одетого молодого дворянина, который двигался так, словно его всё ещё беспокоили недавние ранения. Плащ и шляпу он оставил в прихожей, и теперь я могла, наконец, рассмотреть при свете дня человека, которому столь опрометчиво спасла жизнь позапрошлой ночью. Сегодня на нём был светло-серый камзол, такого же цвета короткие, до колен, штаны, белые чулки и чёрные с серебряными пряжками туфли. Этот наряд резко контрастировал с тем, в котором он сражался на площади Трёх свечей, и придавал молодому дворянину вид крайне добропорядочный и безобидный.
Впечатление слегка портило лицо - хоть Дрон Перте и был весьма хорош собой, как и обещала госпожа Дентье, но волевой подбородок и хищные очертания рта, выдававшие в юноше убийцу, он изменить не мог - в отличие от выражения серо-голубых глаз, которое могло бы принадлежать самому мирному священнику у меня на родине. Я, пусть и не сразу, сумела совладать с собой и, когда ко мне подвели молодого человека, поприветствовала его настолько безмятежно, насколько вообще умела разговаривать. Увы, я была лишена возможности изменить голос, не вызвав недоуменных вопросов госпожи Дентье, а потому не слишком надеялась остаться неузнанной. Дрон Перте владел собой ещё лучше меня - он не вздрогнул и никак не выказал удивления при звуках моего голоса, но пристальный взгляд, которым он меня наградил, поднося к губам мою руку, был достаточно красноречив.
- Счастлив быть представленным вам, хозяюшка, - произнёс он каким-то особенным тоном, который сразу придавал двусмысленность сказанному.
- Взаимно, - несколько неуверенным голосом поддержала беседу я, чувствуя предательскую слабость в ногах. Заметив это, Дрон Перте самым вопиющим образом нарушил приличия, подведя меня к стулу и помогая усесться. Если представительниц старшего поколения это и задело, то они удивительно хорошо сумели скрыть своё неодобрение. Вскоре мы все вчетвером сидели за столом, причём молодой человек, поощряемый одобрительными взглядами своей матери, оказывал мне такое внимание, какого не видела и Аманда от своего богатого жениха острийского банкира Шерена. Впрочем, надо быть справедливой, моя бывшая нанимательница не хотела ни видеть жениха, ни быть объектом его внимания.
С сожалением должна признаться, что мне оказалась не по зубам роль богатой невесты, три раза на дню отклоняющей предложения руки и сердца от охотников за приданным, которую я собиралась играть согласно легенде. Как, увы, не сумела я выдержать и роль искушённого знатока человеческих характеров, которая подходила бы сотруднице дейстрийского бюро безопасности. К моему крайнему изумлению и, я бы даже сказала, разочарованию в собственном характере, я вела себя как наивная дурочка, в первый раз в жизни столкнувшаяся с мужским вниманием. Говоря по совести, такой или почти такой я и была. Будучи продавщицей в шляпной лавке, я сталкивалась только с неуклюжими любезностями покупателей, которые подчас принимали меня за представительницу совсем другой профессии, и с трогательно-неловким ухаживанием молодого человека из цветочного магазина, который только и мог, что ходить за мной следом, время от времени строя воздушные замки о будущем нашем совместном благополучии. Служанкой же я и вовсе была обречена на невидимость для мужских взглядов, ибо моё приближённое к госпоже положение выводило меня за рамки внимания простых лакеев, но всё же его было недостаточно для того, чтобы меня замечали знатные господа. Тирса Банг прожила так мало, что о ней и говорить нечего, а за время службы в бюро ни один мужчина не набрался достаточно смелости, чтобы взглянуть на меня с интересом: даже в глазах самых неосведомлённых сотрудников я была окружена неким мрачным ореолом. Что же касается напарника, то его поведение можно было бы назвать как угодно, но только не ухаживанием.
Печальное подведение итогов моей короткой и пронизанной одиночеством жизни прервал заботливый голос Дрона Перте, который, конечно же, заметил, что я бледна, задумчива и ничего не ем. А госпожа Дентье ещё и поспешила поведать гостью о моём нездоровье, уже вторую ночь лишавшем меня сна и о своих намерениях сводить меня к морю, которые были, как вы помните, прерваны неурочным визитом.
- Зачем же вам, хозяйка, утруждаться? - вежливо проговорил Дрон Перте, поднимаясь на ноги. - Если матушка позволит, я могу сопроводить хозяюшку на прогулку - если, конечно, она будет не против.
Столь наглое предложение привело меня в ужас. Слыханное ли дело - в первый же день знакомства молодой человек поведёт девушку гулять, да добро бы по улицам до ближайшей лавки, а то ведь за город, и, возможно, надолго! И он просит об этом позволения матери! Господи всемилостивейший, неужели, пусть даже в Острихе, на свете может дворянин, предложивший подобное, которого не осудило бы тот час же всё светское общество?!
- Я думаю, Ивона, вам полезно будет прогуляться с молодым человеком, - поддержала наглеца госпожа Дентье. - Длительные прогулки и морской воздух - лучшее средство против бессонницы, уж поверьте старухе.
Дрон рассыпался в вежливых комплиментах о возрасте и красоте хозяйки дома, а мне ничего не оставалось как, извинившись, уйти к себе переодеваться. Признаться честно, больше всего мне хотелось, выскочив в окно, убраться подальше от неожиданно нагрянувшего ухаживания, и Дрон Перте, судя по его пристальному взгляду, это прекрасно понимал. Во всяком случае, вид у молодого человека был такой, словно он категорически не советовал мне делать глупости и привлекать к себе внимание столь нелепым образом. Что уж теперь поделать? Оставалось только надеяться, что, уведя меня с собой на глазах двух свидетельниц, он позаботится о том, чтобы вернуть домой в целости и сохранности.
- Итак, сударыня, - тихо произнёс Дрон Перте по-дейстрийки, когда мы отошли на достаточное расстояние от дома, - маски сброшены. Потрудитесь объяснить, что всё это значит.
- Сударь, - начала было я, - я не понимаю, о чём вы...
- Сударыня, я вас предупреждаю первый и последний раз, - перебил меня юноша. - Или вы рассказываете мне обо всём, или вашим друзьям придётся искать другой способ потратить свои деньги. Я достаточно ясно выражаюсь?
- Но ведь не здесь же! - невольно вырвалось у меня. Дрон покачал головой.
- Вы, как я погляжу, неискушенны в нашем деле и крайне неопытны. Запомните, пожалуйста, нет большего одиночества, чем одиночество в толпе, а наша с вами прогулка не привлечёт ничьего внимания. Так что говорить вы будете здесь и теперь.
- Но нас могут подслушать! - воскликнула я, не забывая, впрочем, понижать голос.
- Доверьтесь мне, - посоветовал сын синдика. - Я успею заметить подозрительную личность прежде, чем он или она приблизится к нам на достаточное для подслушивания расстояние. Итак?
Я покачала головой, не зная, хвастается ли мой информатор или трезво оценивает свои способности.
- Итак, сударыня? - повторил Дрон.
- Вас удивляет, что у меня может быть имя, положение в обществе, что я могу снимать квартиру и встретиться с вами во время утреннего визита?
- Но в первый же день моего приезда! - воскликнул Дрон Перте и тут же досадливо прикусил губу. Я отвела взгляд. Мой уверенный в себе информатор, бесстрашный ночной убийца в первый раз выдал свои чувства, превратившись из романтического героя в обыкновенного юношу, у которого есть отец, мать, и которого можно застать врасплох за завтраком или на прогулке. - Вы правы, - признал сын синдика после недолгого раздумья. - У каждого человека есть имя и положение в обществе. Но женщина, которая позволяет себе одинокие ночные прогулки, не должна встречаться мужчине во время утреннего визита.
Я передёрнула плечами, острийская мораль в изложении этого юноши вызывала у меня страстное желание бросить все дела и вернуться домой - туда, где, по крайней мере, никто не сомневался в моей нравственности из-за времени суток, в которое со мной разговаривал. Но к чему предаваться напрасным мечтам?
- В Дейстрии по-другому смотрят на подобные вещи, сударь, - тихо проговорила я.
- Что не говорит в пользу вашей родины, сударыня, - в тон мне ответил Дрон Перте. - Полагаю, с этого момента, когда я знаю, где вы проживаете, нам следует заново договориться о наших с вами встречах. Вы спасли мою жизнь, и я был бы последним мерзавцем, если бы позволил вам и дальше подвергать опасности свою.
- Сударь! - с негодованием воскликнула я. - Умоляю вас, забудьте об этом сию же минуту! Поверьте, я не имела ни малейшего намерения сделать вас обязанным мне и вовсе не нуждаюсь в ответных услугах! Наша встреча позапрошлой ночью была чистой случайностью, и мне бы не хотелось, чтобы вы думали...
О чём не должен думать сын синдика, я не знала, и поэтому была вынуждена умолкнуть. Мы прошли в молчании вдоль улицы, нарушая его только чтобы поприветствовать его или моих знакомых, и так продолжалось довольно долго, пока я не заговорила снова:
- К тому же, сударь, и вы, и ваша матушка уверяли нас с госпожой Дентье, что вы прибыли домой только лишь сегодня утром. Поверьте, я не желаю умалять значения внимания, оказанного мне вашим визитом, или обвинять вас с вашей матушкой в искажении истины, и поэтому даже не могу предполагать, будто мы могли встретиться с вами до сегодняшнего утра. Поэтому, сударь, очевидно, вы не можете чувствовать себя обязанным мне за спасение вашей жизни.
- Вот как! - воскликнул Дрон Перте, заметно повеселев при этом. - И вы, разумеется, никогда даже не думали выходить из дома после наступления темноты, не так ли?
- Разумеется, нет, сударь, - подтвердила я, - мне и в голову не могло прийти такое.
- Прекрасно, - кивнул, словно скрепляя договор, Дрон Перте. - Мы с вами познакомились сегодня утром. Однако, сударыня, мне приходилось слышать, будто ваши друзья, о которых нам нет нужды долго разговаривать, просили вас передать мне некоторую сумму денег за одну пустяшную услугу, которую мне удалось оказать им. Я полагаю, вас не затруднит написать им письмо с просьбой переслать мне эти деньги как можно скорее?
Эти слова заставили меня застыть на месте, и Дрон сделал несколько шагов один. Как можно понимать его слова? Он нашёл новую информацию для нас или... Или что?
Неужто продажный сын синдика решил шантажировать бюро... чем?! Чем он может угрожать нам?
- Сударыня? - вопросительно произнёс вернувшийся ко мне Дрон Перте.
- Прошу прощения, сударь, - взяла себя в руки я, - но вы мне так и не сказали, куда мы направляемся.
- Ах, вот как? - поднял брови сын синдика. - Прошу прощения. Я хотел проводить вас на набережную, вы ведь ещё ни разу не видели моря, как мне объяснили. А после, когда вы вполне насладитесь красотами природы, я мог бы проводить вас к источнику, где вы купили бы себе целебной воды. Или, быть может, у вас возникнут другие желания на этот день.
- К целебному источнику! - воскликнула я. - Какая жалость, что вы не предупредили меня заранее: я совсем не взяла с собой денег, и не сумею воспользоваться вашей любезностью.
Дрон Перте смутился: ни в Острихе, ни в Дейстрии даме никогда не было нужды брать с собой деньги, отправляясь на прогулку с кавалером, и мои слова не могли не быть поняты юношей как упрёк в полном отсутствии воспитания. Однако он быстро овладел собой.
- Прошу прощения, сударыня, я неверно выразился. Разумеется, я буду счастлив купить вам целебной воды, а также угостить вас чаем с пирожными в кондитерской, если вы окажете мне честь заглянуть в неё на обратной дороге.
Предложение было принято с подобающей случаю благодарностью, но про себя я дала твёрдо решила и впредь не давать этому, по рекомендации госпожи Дентье, "милому юноше" возможности нарушить в моём отношении правила хорошего тона.
Дальнейшая наша прогулка была не лишена известной приятности, которую может доставить общество красивого молодого человека в погожий весенний день. Острих, а в особенности приморские его города, расположен заметно южнее Дейстрии, и сегодня это как никогда ощущалось в воздухе, в уже распустившейся листве и тепле, исходящем от утреннего солнца. Море, прежде виденное мной только на картинках в детских книжках всего два или три раза в жизни, произвело на меня сильнейшее впечатление. Огромное, бескрайнее, я долго подыскивала название цвета, чтобы описать его наилучшим образом, пока невольно не рассмеялась от собственной находки: море было цвета морской волны, и говорить тут больше было нечего. Пройдя по выдающемуся в водную гладь пирсу, я остановилась на самом краю, но вскоре была вынуждена отступить от наползающих на доски волн. Я жадно вглядывалась в даль, туда, где бесконечная синева неба сливалась с бесконечной синевой воды. Море. Дейстрии так и не удалось к тебе пробиться, нам так и не удалось изведать радость от встречи с тобой. Море.
Сын синдика, по всей видимости, понимал моё состояние, поскольку, едва только набережная показалась впереди, он прекратил поддерживать ту пустую светскую беседу, которую мы завели после неприятного разговора о деньгах. Нам повезло: мы почти не встретили отдыхающих, которые обычно прогуливались по этому участку морского берега, любуясь его красотами. Дрон Перте молча сопровождал меня по пирсу, и так же молча тронул за локоть, вынуждая отойти от самого края на более сухое место. Прошло, наверное, не меньше четверти часа, прежде чем я повернула к своему спутнику счастливое лицо и позволила увести себя прочь. О деле мы заговорили только в кондитерской.
- Итак, сударь, - нарушила молчание я, помешивая ложечкой горячий шоколад - невероятно густой, одновременно и горьковатый и приторно-сладкий напиток, который принесли мне по настояниям Дрона Перте. - Вы говорили о деньгах, которые мои друзья просили передать вам. Позвольте в ответ напомнить их просьбу об услуге, которую вы как будто намеревались им оказать.
- Как будто, сударыня? - удивился сын синдика. - Боюсь, вы неверно меня поняли. Я самым твёрдым образом собираюсь выполнить своё обещание и хотел только узнать, когда им удобно будет со мной встретиться. Вы понимаете, о чём я говорю - некоторые адреса, по поводу которых вы просили меня навести справки.
- Почтовые... - вырвалось у меня, я хотела докончить - станции, - но тут Дрон неожиданно прервал меня, накрыв мою руку своей. От изумления я осеклась и не могла выговорить ни слова, никогда прежде ни один мужчина - я имею в виду из живых людей с тёплой кровью - не допускал в отношении меня подобного выражения симпатии, столь же приятного, сколь и вопиюще дерзкого, ведь я не давала оснований...
Дрон же, добившись молчания, как ни в чём не бывало, подхватил мои слова, многозначительно покачивая головой:
- Почтовые переводы, сударыня? - спросил он, незаметно для чужих глаз поглаживая пальцами мою руку. От этого, казалось бы, незатейливого жеста мне стало совершенно не по себе, и я закусила губу. Мужские пальцы были горячими, сильными, и их прикосновение ничуть не походило на прикосновение ледяной костистой руки вампира. Дрон Перте снисходительно мне улыбнулся, вгоняя в ещё большее смущение. - Нет, боюсь, они меня не устроят. Я предпочёл бы получить банковские билеты любого острийского банка от поверенного ваших друзей.
Поняв свою оплошность, я молча кивнула и попыталась высвободить руку, однако сын синдика не дал мне такой возможности. Несколько мгновений я тщетно напрягалась, при этом стараясь не привлечь к нам постороннего внимания, потом сдалась. Тотчас же Дрон Перте, прощально сжав пальцы, отнял руку.
Я взяла чашку с шоколадом и сделала глоток, скрывая за ним смущение.
- Как скажете, сударь, - не сразу сумела произнести я. Улыбка сына синдика сделалась и вовсе оскорбительной, и я постаралась всем своим видом выразить своё негодование. Наглые заигрывания Дрона Перте заслуживали самой суровой отповеди и, не заметив ни малейших признаков раскаяния, я решилась высказаться вслух. - И, пожалуйста, сударь, впредь воздержитесь от подобных... - я не сразу нашла нужное слово, - от подобных поползновений в мой адрес.
- Поползновений, сударыня? - удивлённо поднял брови сын синдика. - Я готов покорнейше извиниться перед вами, если что-либо в моём поведении вызвало ваше неодобрение, однако, поверьте, сам я не вижу ни малейших причин для возмущения.
Я покачала головой, дивясь его наглости и сопутствующему ей успеху. Возражать было нечего, а за упрёк в недопустимо дерзком прикосновении справедливо бы последовал упрёк в недопустимой болтливости, ведь именно то самое прикосновение, по поводу которого я так возмущалась, помешало мне произнести лишнее.
- Итак, сударыня, позвольте мне вернуться к прежней теме нашего разговора. Госпожа Дентье говорила о бессоннице, которая, увы, грозит подточить ваше здоровье и пагубно сказаться на вашей внешности. Мне хотелось бы выразить надежду, что, по крайней мере, этой ночью вам удастся вкусить все прелести сна. Это было бы неудивительно после нашей с вами долгой прогулки.
Задохнувшись от возмущения, я всё же нашла в себе силы кивнуть в знак согласия. Сын синдика, по всей видимости, только что весьма тонко прошёлся по моей внешности, а я не имела никакой возможности призвать наглеца к ответу. Вместе с тем он явственно намекал на день и час встречи, и мне оставалось только молча ждать, когда господин информатор соизволит высказаться определённее.
- Вместе с тем, я осмелюсь высказать дерзкую надежду, - продолжал Дрон Перте, взяв мою руку в свои и с видом полнейшего почтения поднося её к губам, - что череда пленительных снов с вашим участием вроде того, который посетил меня позапрошлой и в особенности прошлой ночью, не прекратится. Ах, сударыня! - патетически воскликнул сын синдика. - Если бы человек мог бы сам решать, когда и кому он явится во сне, с каким жаром я умолял бы вас навестить меня хотя бы следующей ночью!