Господь, к тебе взывают кости мертвеца:
Повергни в прах пройдоху и льстеца.
Превыше ада я страшусь прослыть святым,
Ведь только грешник может быть любим!
Господь, я всех даров превозмогаю тлен,
Даруй мне право с нею быть взамен.
И злобе ханжеской и лести вопреки
Двух смертных друг для друга сбереги!
Господь, Твоею волей буду воскрешён
Не для суда, хоть мне не страшен он,
Не для услады чопорной толпы,
Но для неё одной и для любви!(1)
М. Орпе, модный столичный писатель и стихотворец
Перед похоронами в доме было тихо. Да и кому шуметь? Дети давно выросли, разъехались. У дочери, правда, уже свои есть, но дочь, вертихвостка, всё никак не приедет, задерживая погребальную процессию. И ведь затянуть с началом неприлично, и идти без дочери неприлично. Куда не кинь...
Слуги давно уже не молоды сами, и к их сочувствию примешивается гнетущий страх: кто следующий, за кем приедет чёрная повозка? Остаются сами хозяева, но они разошлись каждый в свою комнату, и молчат, словно со смертью одной из них в доме прекратилась всякая жизнь.
- Хозяин, вас хочет видеть хозяйка, - окликнул синдика мажордом. Синдик Перте вздрогнул.
- Она же умерла, - пробормотал он себе под нос, но слуга услышал.
- Я говорю о хозяйке Ивоне, - поклонился он.
- Так бы и говорил, болван! - вспылил синдик, но его гнев не произвёл на мажордома никакого впечатления.
- По уму её бы хозяюшкой звать, - проворчал он. - Не вышла ведь хозяйка Ивона замуж.
- Так и звал бы хозяюшкой, - отмахнулся синдик.
- Так мы ж и звали, милостивый хозяин! - запротестовал мажордом. - Да как стала хозяюшка Клара подрастать, путаница пошла, кто-то у нас и назови Ивону старой хозяюшкой, ох, она и разозлилась! А ведь хороший слуга был, не чета нынешним!
- Не убила же она его, - невольно усмехнулся синдик, очень смутно помнивший ту старую историю.
- Куда там! - махнул рукой мажордом. - Уволила, да ещё рекомендацию такую написала, что бедолага год ни в одно место устроиться не мог!
- Это мне неинтересно, - отмахнулся синдик. - Проси Ивону сюда.
- Хозяюшка велела передать - никак не можно ей к вам идти, - поклонился слуга. - Просит принять её в малой гостиной.
Мажордом поклонился и вышел, оставив синдика одного в его кабинете.
Двадцать лет! А кажется, вчера это было!
Поспешная свадьба с Амандой, скандал, когда её семейство проведало, кому юная наследница доверила распоряжаться своим состоянием... ему даже предлагали отступного, чтобы он оставил её, грозились... Глупцы! Аманда тогда проявила свой характер, заставила всех уважать свой выбор, и заткнула любые рты в Дейстрии и в Острихе, болтавшие всякий вздор насчёт искателей приключений и богатых наследниц...
С его стороны тоже было не всё гладко. Не с его, он-то был счастлив, как ребёнок, сбежавший с уроков, но родители, конечно, были недовольны и поспешностью венчания, и постоянным присутствием в доме Ивоны, которая вдруг оказалась кузиной его жены. Они подозревали, что дейстрийская шпионка спит с ним (конечно, про шпионаж они не подозревали), и были здорово шокированы его откровенностью, наглостью, с которой их сын поселил любовницу у себя дома. Жалели Аманду. Тайком уговаривали отселить "дорогую кузину" в уютную квартиру в городе. Пытались даже Ивону подкупить, и она даже взяла деньги, и чуть было взаправду не сбежала. Ей не хотелось жить с ними, и меньше всего хотелось спать с мужем своей новоявленной родственницы.
И всегда - этот взгляд. Пустой, мёртвый, ненавидящий. Словно верны были крики девушки в первый месяц после той ночной стычки в посольском городке, словно и правда она представляла с вампиром единое целое. Вздор какой! Он нашёл средство оживить её взгляд, не все бы его, правда, одобрили, но - нашёл.
Дрон Перте, ныне синдик гильдии городских стрелков спохватился, что его ждут, и вышел из кабинета.
Теперь Аманда умерла. В этих словах - пустота, отчаяние, ненужность. Она была его женой все эти двадцать лет, родила ему двоих детей, была верна, вела его дом... Ивона часто спрашивала, неужели мужчине нужно что-то ещё?
Нужно. И даже сейчас, перед памятью покойной - слово это никак не хотело приходить на память, словно разум противился осознанию трагедии - супруги, синдик всё же признавал правду. Нужно. Он пытался погуливать - первое время, едва остыли восторги женитьбы, но этому быстро был положен конец. С момента его свадьбы ни одна женщина не могла бы сказать, что принимала Дрона Перте в своей спальне. Верный муж и заботливый отец. Наводящая тоску респектабельность.
Отец...
Синдик был недоволен своими детьми. Сын, чудовищный зануда, правильный и послушный до отвращения, получил лучшее образование благодаря деньгам матери, но всё же вернулся в родной город с тем, чтобы готовиться со временем занять место отца, как это и положено. Чёрт возьми, у него нет даже любовницы! Аманда радовалась ровному характеру сына, а Ивона смеялась и говорила, что это Дрону наказание за грехи молодости. И прибавляла, мол, в тихом омуте кто только не заводится. Пока же, однако, с Бруно всё было спокойно.
Дочь тоже была головной болью. Не унаследовавшая ни хитрость отца, ни благоразумие матери, она с самого детства причиняла неприятности, но все они поблекли, когда девчонка выросла и стала, как говорили раньше, выезжать в свет! В первый же год она спуталась с каким-то проходимцем - ещё одно воздаяние за грехи отца, не иначе! - вообразила себя влюблённой и даже вознамерилась бежать с ним.
Предотвратила скандал Ивона, которая, не вмешиваясь ни в какие дела (у дома есть хозяйка, не так ли?) была в курсе всего происходящего, всех мелких семейных тайн и сплетен. Девчонка была самым наглым образом опоена и проспала свой побег, а к соблазнителю вышел разгневанный отец, весьма раздосадованный требованием "дражайшей кузины" не убивать подлеца. Но так и впрямь вышло лучше: собственноручно написанное признание в самых гнусных намерениях (с шпагой у горла не поспоришь), приправленное кое-какими доказательствами, бог весть откуда добытыми Ивоной, сделали своё дело. Девчонка забыла своего "жениха" раз и навсегда, но вот родителям долго не могла простить покушение на свою свободу.
Прошёл ещё год, и положение снова спасла вездесущая тётушка. Девочке тогда было, наверное, семнадцать или восемнадцать лет... нет, наверное всё же семнадцать. Ивона заставила Аманду пригласить к себе в гости нескольких своих племянников из дейстрийской родни. Все очень приличные, очень правильные юноши, они нагоняли на Клару закономерную тоску. Однако с ними приехал ещё один юноша, не очень богатый и совсем уж невзрачный паренёк, вокруг которого Ивона построила такую интригу, что политикам впору у неё учиться.
Начала она, помнится, с того, что заставила Дрона обратить внимание на паренька. Мальчик как мальчик, синдик не очень-то понимал современную молодёжь. Только и знает, что все дни напролёт сидеть возле его дочери, да вздыхать! Клара смеялась над ним, и правильно делала, но Ивона почему-то вбила себе в голову, что это подходящая партия для Клары и подговорила Дрона устроить скандал.
Синдик усмехнулся. Скандал тогда вышел замечательный, мальчишка думал, сейчас дикий остриец его прирежет как курицу, а Клара была вне себя. Как! Опять отец осмеливается вмешиваться в её судьбу!
Потом были тайные переговоры с мальчишкой, и вот Клара, чей темперамент превосходил всё, что можно было бы ожидать от дочери её родителей, приняла - гордо, напоказ - приглашение на какую-то там дурацкую прогулку по окрестностям. Мальчишка возил её весь день, а после привёл домой и вежливо откланялся, зайдя себе в комнату за какой-то палкой.
Хитрый ход, ничего не скажешь, ведь Клара была уверена, что он провздыхает возле неё весь вечер до самой ночи. Мальчишка, как потом выяснил Дрон, не пошёл к любовнице - её у него попросту не было, не заглянул в ближайший бордель, не стал бродить по городу в надежде наткнуться на достойного противника и скрестить с ним шпаги, как сделал бы сам синдик в его возрасте. Он не стал снимать заранее квартиру или комнату в гостинице, как советовала ему Ивона. Он только взял палку, альбом, карандаш и тёплый плащ, и ушёл в ночь. И так продолжалось несколько дней подряд, пока Клара не заинтересовалась, куда он ходит.
Оказалось, мальчишка астроном, и ради Клары оставил было наблюдения за ночным небом. Сейчас, когда ему посоветовали напустить на себя независимость пополам с таинственностью, он не нашёл ничего лучше, чем вернуться к любимому делу! А самое отвратительное - что эта проклятая девчонка пришла в восторг и повадилась по ночам лазить в окошко, чтобы вместе с ухажёром в чистом поле предаваться - выговорить противно! - астрономическим наблюдениям. И, самое противное, именно этим они и занимались! Ночь за ночью, малолетние безумцы!
Это продолжалось весь сезон, пока не стало так холодно, что Аманда, посвящённая в суть дела, не отказалась наотрез отпускать свою дочь, одетую кое-как, на ночные наблюдения.
- Пока дело касалось приличий, я была спокойна, - говорила синдику жена. - Я знаю родителей Эмиля, знаю его самого - он хороший мальчик, и, я уверена, не способен на глупости. Но сейчас речь идёт о здоровье детей, и я не могу допустить подобного неразумия.
Аманда настояла на том, чтобы поговорить с приличным мальчиком Эмилем наедине. Ивона, как всегда, подсматривающая и подслушивающая за всем, что происходит в доме, рассказала, что "кузина", как образцовая мать, спросила юношу относительно его намерений. Не то он не так понял, не то Клара, когда ей передали этот разговор, совсем ополоумела, да только "дети" этой же ночью сбежали в Дейстрию, к родителям Эмиля, где поженились с такой поспешностью, что у всех четырёх родителей не нашлось слов.
Вот тебе и приличный мальчик из приличной семьи! Родила Клара, правда, через девять месяцев после свадьбы, зато сразу двойню. Ивона посмеивалась, мол, дети старят, а двойня старит вдвойне, а Аманда сияла от счастья. Её радовала роль бабушки и огорчала только невозможность видеть малышей каждый день: полгода они проводили на родине отца, подальше от злых морских ветров, дующих в Острихе.
Перед дверью Дрон снова усмехнулся. Странно, при воспоминаниях о прожитых с Амандой годах на ум постоянно приходит Ивона. И, однако же, он был женат не на ней и не от неё были его дети. А ведь она любила их, и только с ними бывала иногда весёлой, ласковой, искренней...
Словно в доме жили не две женщины, а одна, почему-то разделённая на две ипостаси. Вздор, чепуха, нелепица!
Войдя в малую гостиную, Дрон Перте вздрогнул. Он уже успел отвыкнуть от мертвящего взгляда "кузины". Такой она была первый год их совместной - с ним и Амандой - жизни. Не человек, а только оболочка, и одно лишь чувство прорывается иногда - ненависть. Тогда она говорила, мол, ненавидит их за то, что не дали ей умереть, как хотела.
- Спасибо, что нашёл для меня время, Дрон, - ровным голосом начала Ивона. - мне надо с тобой поговорить.
- Прямо сейчас? - недовольно спросил синдик, доставая из жилетного кармана часы. - С минуту на минуту приедет Клара с мужем, и...
- Это неважно, - перебила его Ивона. - Моё дело не займёт много времени, а решить его надо срочно.
- Ну, говори, что у тебя там, - проворчал Дрон.
Да, именно такой она была первый год или чуть меньше того. Спокойная, беспристрастная, полная ненависти. Казалось, Ивона только и ждала случая нанести удар. И случай представился - когда Дрон, тогда ещё только сын и наследник синдика городских стрелков решил разнообразить весьма бесцветную супружескую жизнь визитом кое к кому из своих давних знакомых. Разумеется, он предупредил жену, что дела задержат его вне дома, и чтобы она не беспокоилась, а ужинала и ложилась спать без него. Аманда была хорошей женой - она кивнула, не думая возражать или задавать вопросы. Но он-то заметил и навсегда запомнил взгляд Ивоны, её вспыхнувшие торжеством глаза.
Разумеется, никуда он не пошёл. После обеда Аманде внезапно сделалось плохо, и весь вечер и всю ночь ему пришлось провести у её постели. Ни о каком визите к знакомым дамам не могло быть и речи, как не могло быть и речи о том, чтобы поделиться с женой своими подозрениями. Как же! Ивона, которая её так любит! Дорогая "Кати" - и вдруг будет подсыпать ей в суп отраву! Нет, Дрону оставалось только молчать и ждать, когда представится более удобный случай вывести отравительницу на чистую воду.
Случай мог бы представиться вскоре, потому что не прошло и недели, как Дрон возобновил свою попытку - с тем же результатом. Но и тогда ему не удалось поймать мерзавку на месте преступления. Как он ни пытался выследить "кузину", как ни предостерегал её от подобной подлости - ничего не помогало. Ивона была одержима одной только мыслью, и ждала, постоянно ждала, когда он удалится из дома, чтобы отравить его жену!
Год, кажется, был на исходе, когда дела заставили Дрона поехать в столицу. Сейчас уже сложно вспомнить, что это были за дела, но совершенно точно, что ничего законного в них не было. И, конечно, сын синдика намеривался повеселиться на славу... если бы не заметил торжествующий, ненавидящий взгляд дорогой "кузины". Нет, невозможно оставить эту безумную рядом с Амандой, чтобы, вернувшись, не застать в живых ни той, ни другой! Убедить Ивону, что ей стоит поехать с ним, было не так-то сложно, как казалось. Некие дела, связанные с её наследством, а, может, она надеялась найти в столице кого-то из прежних друзей - это теперь вспоминалось смутно. Аманда протестовала больше, и не из ревности, как протестовала бы на её месте любая другая жена, нет, она боялась, что дорогой муженёк вернётся без её любимой "Кати"! Уж он и клялся, божился, и ругался, и уговаривал... Хотел было взять и Аманду с собой, но она была тогда уже на сносях, и ей не позволили врачи.
Ивона отнеслась к поездке совершенно спокойно и как будто бы даже ненависть, пылающая в её глазах, поутихла...
Пока на постоялом дворе, где она остановилась, не раздался шум: Ивона хотела сбежать, и его люди задержали девушку и привели к нанимателю, пусть, мол, хозяева сами между собой разбираются. Тогда она встала перед ним точно так же, как и сейчас, и точно так же произнесла:
- Я хочу уехать.
Синдик вздрогнул, вырванный из воспоминаний резким голосом своей "кузины".
- Что? Повтори, я не расслышал.
- Оглох на старости лет? - недобро усмехнулась Ивона. - Дрон, я хочу уехать, уйти от тебя.
- Ты с ума сошла! Оставить меня сейчас, в такой момент!
- Да, в такой момент. Нам нельзя оставаться вместе.
- Это ещё почему? - возмутился синдик.
- Пока была жива Аманда, всё было ещё прилично, а теперь люди скажут, что я заняла ещё не остывшую постель твоей жены. Ты знаешь это.
- Люди! - фыркнул синдик. - Какое нам с тобой дело до того, что скажут люди?
- Тебе нет, твоим детям есть, - всё так же без выражения отвечала Ивона.
- Плевать! - отмахнулся синдик. - Ты сошла с ума. Подумай сама, куда я тебя отпущу, зачем?
...точно так же он спрашивал её и тогда, почти двадцать лет назад. И точно так же, как тогда, она не слушала никаких возражений...
- Никуда ты не пойдёшь! - закричал тогда молодой ещё Дрон Перте и, шагнув к девушке, схватил её за обнажённые по тогдашней моде плечи. Она не вздрогнула, не попыталась отстраниться - Аманда и после года супружества вздрагивала, когда он касался её кожи. Только стояла и смотрела пустыми глазами, в которых остались только ненависть да отчаяние. И выражение её взгляда не изменилось ни тогда, когда он встряхнул её - как котёнка, пытаясь привести в чувство, - ни тогда, когда его руки скользнули, словно бы не подчиняясь сознанию, за спину и потянули за концы шнуровки, распуская, освобождая тело девушки от тесного корсета.
И потом, когда они уже были вместе, её глаза не стали теплее, добрее... только вспыхнули злорадным торжеством, как будто ей удалось отомстить, и отомстить страшно. Что ж, по-своему, она, может, и была права. Но ни в этот раз, ни после Ивона уже не заговаривала об уходе.
- Прекрати меня трясти, - холодно произнесла Ивона. - Ты этим ничего не добьёшься.
- Ты никуда не пойдёшь! - грозно произнёс синдик, но любовница только рассмеялась ему в лицо.
- Посмотрим, сможешь ли ты меня удержать! И, пожалуйста, убери руки, в любой момент сюда могут зайти люди.
- Плевать, - отозвался синдик, крепче стискивая плечи стоявшей перед ним женщины.
Они спали в одной постели каждую ночь, пока были в отъезде, и, вернувшись домой, недолго пытались сохранить свои отношения в рамках приличий и благодарности. Дрон уже не пытался искать приключений на стороне, он выжидал какое-то время, а после попросту заявился ночью в спальню Ивоны. Она пыталась строить из себя оскорблённую невинность, но он-то видел, как она скучает по тому, что было между ними в дороге. Так и устроились. Аманда бесконечно доверяла им обоим, и это могло бы вызвать стыд, но вызывало одно лишь чувство признательности - у него. О чём думала сама Ивона, всегда оставалось загадкой, но, во всяком случае, она не протестовала против сложившихся отношений. Богатый дом, верная и добрая жена, любящие дети - даже паршивка Клара, несмотря на свой дьявольский характер! - опять же, любовница под боком, да ещё такая, которую не нужно учить заметать следы... Дрон был вполне доволен своим жребием и считал, что ему можно позавидовать.
- Может, тебе и плевать, - усмехнулась Ивона, - а мне так нет. Я не собираюсь осквернять её память, да ещё так скоро после смерти.
- Её память! - не выдержав, возмутился Дрон. - Как будто я не знаю, сколько раз ты покушалась на её жизнь, чудовище! И теперь ты говоришь мне об уважении к мёртвым!
- Поздновато спохватился, дорогой мой, - как-то бесчувственно засмеялась Ивона. - Теперь уже можно, и я открою тебе один секрет.
- Какой секрет? - грубо спросил синдик, всё ещё продолжая обнимать женщину за плечи.
- Да простой секрет, - цинично улыбнулась Ивона. - Твоей жене ничего не угрожало, мой милый. Я травила её только для того, чтобы ты не бегал за юбками.
- Тварь! - вырвалось у Дрона, и он встряхнул любовницу в тщетной попытке стереть наглую усмешку с её губ. Странно, но годы отразились на ней гораздо меньше, чем на Аманде, и со временем она, старшая, стала выглядеть более молодо, чем его жена... Может быть, это от того, что у Ивоны не было детей? - Зачем тебе это было надо? Ревность?
- Вовсе нет, Дрон. К чему мне тебя ревновать? Но меня убивала мысль, что ты будешь шляться по борделям и развратным девкам, пока Аманда хранит тебе верность и вздыхает о важных делах, удерживающих муженька вне дома. Нет, дорогой, ты должен был быть достоин такой жены!
- И это говоришь мне ты?! - возмутился синдик. - После всего...
- Да-да-да, дорогой, после всего, - остановила его любовница. - Ты не хотел меня отпускать, видишь ли, всё твердил об Аманде, которая будто бы жить без меня не может, и я решила - пускай. Она сама заварила эту кашу, так пусть сама и расхлёбывает, мне только не хватило духу довести обо всём до её сведения.
- Вот уж не знал, какая ты подлая, циничная тварь! - воскликнул Дрон Перте и швырнул женщину в кресло.
- Ты сам сделал меня такой, - засмеялась она. Синдик помедлил, стоя над любовницей, а после присел на ручку кресла.
- Раз уж мы выясняем отношения, ты могла бы мне объяснить, что же тебя удержало от разоблачения, - предложил он и взял любовницу за руку - таким привычным жестом, что в нём уже не осталось ничего от ласки и душевного тепла.
- Совесть, - пожала плечами Ивона. - Не знаю. Я просто не смогла разбить её сердце, как было разбито моё. И, потом, она же ждала ребёнка.
- А я уж было подумал, что у тебя нет совести, - медленно проговорил синдик.
- Есть, - коротко ответила Ивона. - Но тебя это не касается. Так что, ты отпустишь меня?
- И не подумаю, - ответил Дрон Перте и медленно поднёс к губам руку своей давней любовницы. Если считать обеих его женщин за единое целое, то можно тогда счесть и самого синдика за образец супружеской верности.
***
На похороны подруги я пошла совершенно опустошённая и отчаявшаяся. Все эти годы - двадцать лет! - именно она заставляла меня жить, то требовательно, а то мягко напоминала, что я живая, и что мой возлюбленный (Аманда упорно называла его моим женихом) отдал жизнь именно за то, чтобы я осталась, позволив ему уйти. В этом был определённый резон, и я держалась. На ненависти, на отчаянии, на презрении ко всем - начиная с себя - но держалась. Судьба не оставила мне иного утешения, чем нелепая, грязная месть женщине, давшей мне приют в самые страшные дни моей жизни - и мужчине, вынужденному терпеть возле себя ненавидящее его существо. Странно, но я не раскаивалась ни в чём. Мне было отчасти противно, но ничуть не жаль ничего из совершённого после смерти напарника. Дрон, помнится, не хотел, чтобы я вмешивалась в его дела, но мало-помалу я сумела убедить его, что без дела умру от скуки, и, занятая работой, никому не буду в тягость. Он согласился. Бог ты мой! Каких только глупостей я ни делала! На какие только безумства не решалась! Меня спасал подарок Мастера, очень редко - помощь Поликсены или кого-нибудь другого из общины не-мёртвых (они все жалели меня и никогда не напоминали мне об утраченном), - и, чаще всего, удача, сопутствующая всем людям, отказывающимся признавать осторожность. Конечно, это давно в прошлом. Став синдиком, Дрон мало-помалу отошёл от прежнего ремесла, его официальная должность отнимала у него слишком много времени и сил, и он свернул все свои незаконные делишки. Наверное, это было к лучшему. Хотя в свои годы я выглядела помоложе многих даже более молодых женщин, всё же я была старовата для ночных прогулок, когда с места преступления приходилось иной раз убегать и по крышам. Конечно, мы промышляли не в своём городе, во всяком случае, не только в нём! Эх, вот было время - пустое, безумное, но забитое самыми жуткими приключениями. Но что мне в них теперь?
Аманда мертва.
Странно, я видела её смерть, я ходила прощаться с телом, но до сих пор не могу поверить! А ведь все говорили - она слабенькая, она не переживёт первых родов, она умрёт во время вторых... Дураки! Она прожила бы и дольше, но только вот простудилась в недобрый час - и умерла, едва дожив до сорока лет. Какая нелепица! Как мне хотелось бы быть на её месте!
Но что теперь сетовать на судьбу?
Теперь, во всяком случае, меня ничто не удерживает. Я позаботилась обо всех делах, оставила завещание и доверенность. Неприлично было бы бросить гостей, Аманда этого не позволила бы, но настанет ночь - и я уйду. Не знаю ещё, куда. Начну новую жизнь (у меня кое-что приготовлено на этот случай), брошусь в море или разыщу Мастера, неважно, главное, больше не буду Ивоной Рудшанг, дорогой кузиной некой Аманды Перте, в девичестве Тасп-Рофан. Какое счастье будет закончить эту комедию!
А Аманда мертва...
Её дочь, Клара, эта наглая девчонка, всегда пренебрегала приличиями. Вот и теперь, опоздала так, что панихида началась неприлично поздно, а похороны (угораздило же Аманду умереть именно зимой!) пройдут в темноте, при свете одних лишь факелов и фонарей. Могильщикам придётся доплатить за это, и всем раздать рябиновые кресты, в последнее время они уже вышли из моды. Но я это дряни не надену, нет! Благодарю покорно, хватило одного раза, да на всю жизнь! Если бы я тогда догадалась его снять...
Похороны в полумраке - зрелище настолько жуткое и страшное, что не каждый сможет его выдержать. Нам стоило подумать заранее и перенести церемонию, но дурацкие острийские обычаи этого не допускают. Право слово, "устрицы" готовы подвергаться опасности встречи с разбойниками или вампирами, лишь бы сохранить то, что им кажется приличиями, а по-моему - совершеннейшая глупость! Правда, после того, как Дрон занял свою должность, ночные нападения первых сократились, а вторые никогда не были настолько глупы, чтобы нападать на такое скопление народа, но... Можно было бы хотя бы подумать, какое впечатление будет производить наша процессия.
Смотреть на разверстую могилу мне ничуть не хотелось. Сказав, по обычаю, несколько слов, кинув ком не то оледенелой земли, не то грязного снега (в темноте не различишь) и букетик цветов, я отошла в сторону.
Аманда мертва, и с жизнью меня уже ничего не связывает. По сути, можно уйти и сейчас, но приличнее, наверное, будет дождаться поминок. Хотя кому какое дело до приличий, когда главной их поборницы с нами больше нет?
- Скучаете, хозяюшка? - произнёс над моим ухом мужской голос, и холодные руки, леденящие даже через теплый плащ и шаль под ним, легли мне на плечи.
- Прошу прощения, любезнейший хозяин, - намерено унизительно обратилась я к неожиданному собеседнику(2), - но мне кажется, мы с вами незнакомы.
- Возможно, хозяюшка, - прошептал незнакомец мне на ухо, - но это не повод для хорошенькой женщины скучать в одиночестве.
- Вы пьяны, - резко сказала я и дёрнула плечом, пытаясь стряхнуть руки наглеца. - Кто дал вам право приставать к женщинам на похоронах? Оставьте меня, иначе я позову на помощь.
Плечо, которым я дёрнула, действительно освободилось: незнакомцу понадобилась рука, чтобы зажать мне рот. Ситуация становилась угрожающей, и я бы сказала неприятной, если бы меня не возбуждала так мысль о грозящей мне опасности.
- Не думаю, чтобы кто-то мог бы помочь тебе, моя хорошая девочка, - прошептал мне на ухо незнакомец, и я, наконец, узнала голос. Только тогда он был выше и то и дело срывался на дискант, в очень редкие минуты становясь таким тягучим и звучным, как сейчас. В те минуты, когда его обладатель был особенно ласков... или издевался. Но он умер - двадцать лет назад.
- Что вам от меня надо? - холодно произнесла я, весьма раздражённая непрошеным напоминанием прошлого. Очевидно, за моей спиной стоит один из не-мёртвых, хотя до сих пор они никогда не приходили издеваться.
- От тебя, моя девочка? - удивлённо переспросил незнакомец. - Или не узнала?
Я вздрогнула, боясь поверить в то, что снилось мне чуть ли не каждую ночь. Наверное, я и сейчас сплю. Можно было бы догадаться. Неужели наяву возможны такие дикие похороны? И то нелепое объяснение с Дроном - как будто мы могли так забыться!
- Он умер, - глухо выговорила я, когда молчание сделалось невыносимым. - Он умер, а я брежу.
- Кто умер, моя хорошая? - вкрадчиво произнёс проклятый вампир.
- Он. Оставьте меня, я вас не знаю. Подите прочь. Он умер, говорю я вам, а вы убирайтесь!
- Ни за что, - засмеялся вампир, и от его голоса по спине пробежались мурашки. Он коснулся губами моей шеи - я не носила шарфа, простуды обходили меня стороной, - лизнул языком, вызывая такую знакомую дрожь. Алого тумана на этот раз не было, но не было и боли от укуса, только моё сознание как будто поделилось надвое... нет, натрое. Я осталась здесь, на ночном кладбище, в отдалении от собравшихся скорбящих, прижатая спиной к незнакомому мне вампиру, решившему посмеяться над моим горем. И - словно перенеслась туда, на пустырь, где оборвалась моя жизнь и жизнь напарника. Боль в груди, подбирающийся смертельный холод, ночное небо прямо над головой, моё собственное лицо, склонённое... над моим же лицом? И всё это будто со стороны с другой точки зрения. Как я не сошла с ума, я не знаю. Я хотела кричать, но крик застрял у меня в горле. Хотела молиться, но не было слов. Я билась в стальных объятьях - здесь, на кладбище, - но воля вампира заставляла меня вспомнить прошлое, и грудь разрывалась безумной болью, и меркло в глазах, и свой собственный плач доносился со стороны.
Последние слова, кажущиеся такими глупыми сейчас, по прошествии стольких лет. Всё меркло, и собственное лицо виделось сквозь пелену, а после разжалась рука, и над своим телом я была уже не властна. Не властен? Одна душа в двух телах - театральная банальность, оказавшаяся реальностью! - вот только тело, лежащее на земле, перестало двигаться. Тогда была только смутная догадка, потом пришло знание - если не отрубить голову убитому вампиру, сознание его остаётся в уже умершем теле, и боль смертельной раны будет тянуться целую вечность - до самого утра, пока солнце не сожжёт мёртвое тело. А если похоронить его под землёй, то агония растянется на вечность... не-мёртвые отрубают головы своим погибшим, чтобы не длить смертную муку. Грета, небось, пришла за телом... кто-то ведь должен отдать ему последний, самый мерзкий из всех долгов!
Уже не способное сообщаться с миром сознание всё же улавливало происходящее в нём получше живущих. И теперь я ясно увидела, как вампирша ножом вскрыла затянувшуюся было рану на руке, как приставила к ней пробирку, и как моя собственная кровь, вызывающая у меня же столько желаний, стекает в подставленную бутылочку. Это длилось дольше, чем мне казалось тогда, но вот прекратилось, и у меня же, только лежащей на земле, вспыхивает возмущение и... надежда? Для чего Грета собирает эту кровь? Хочет выпить сама? Вздор, тогда бы она укусила, кого ей бояться? Угостить Мастера? Но что тому мешало сделать тоже самое? Или...
Время тянулось бесконечно долго, и боль в груди можно было бы счесть нестерпимой, если бы её не приходилось терпеть несмотря ни на что. Вот сказаны последние слова, предупреждения, смысла которых не понимает ни одно из моих тогдашних "я". И вот - меня уводят силой... от меня же, и в сердце на двоих одна боль, и одна мука, и жизнь теряет смысл, и кажется, что небо рушится на землю.
А потом я далеко, и уезжаю всё дальше, и кричу, и проклинаю непрошеных благодетелей, и весь мир, а в это время к моему лежащему на земле телу снова подходит молодая вампирша, и начинается настоящий ад, пытка, от которой нельзя даже кричать, потому что мертвец, которым я стала... стал?.. не может уже издать ни звука. Вампирша с пугающим хладнокровием разложила вокруг на платке инструменты, и принялась за своё лечение: вынула пулю и соскребла все поражённые серебром ткани. Это длилось века, тысячи лет, вечность, и, казалось, никогда муке не будет конца. Но вот всё закончилось, и тело уже не разрывала боль, но жизнь не возвращалась в искалеченное пулей и лечением тело. А после Грета взяла бутылочку с кровью и плеснула, и словно бы расплавленный металл пролился в рану.
Человеческая кровь, самая желанная на свете, в которой была и капля моей собственной, казалась раскалённой по сравнению с моим уже успевшим остыть телом. Но она сделала своё дело, и с моих уст сорвался крик, и рана затянулась, не так быстро, как случилось бы, если бы в меня стреляли свинцовой пулей, но всё же... всё же затянулось, и я открыла... открыл глаза. Из всех чувств у меня остался только голод и... что-то ещё, мешавшее мне отдаться единственному желанию.
- Грета... - вырвался у меня слабый стон.
- Лежи уж, - усмехнулась молодая вампирша. - Не стоишь ты того, дуралей, но Мастер хотел проверить, чего стоит его идея.
- Где?.. - спросила... спросил я, и поискал глазами что-то очень ценное. Вампирша поняла меня с полу слова.
- Забудь о ней, - приказала она. - Твоя игрушка далеко, она в безопасности, о ней позаботятся. Забудь о ней. Отпусти её.
- Отпустить?.. Её?.. Нет... не могу... Как?..
- Отпусти, - настойчиво повторила Грета. - Пусть уйдёт. Ты убьёшь её, если попробуешь ею лечиться. Отпусти, слышишь?
- Не могу...
Но уже никуда не деться от понимания, что только так и придётся сделать, иначе я - та часть меня, за которую я без колебания отдал свою жизнь, - поплатится за моё же упрямство.
- Отпустил? - усмехнулась над ухом Грета. - А теперь зови, зови из-за всех сил, вампир. Тебе понадобится много крови, чтобы подняться на ноги. Зови всех, до кого только сможешь дотянуться!
"Мастер, конечно, не допустил, чтобы я кого-нибудь убил или искалечил, - раздался у меня над ухом - сейчас, двадцать лет спустя - голос моего бывшего напарника. - Но от тебя бы меня не смог оттащить даже он".
Вампир ослабил хватку и развернул меня к себе лицом. Фонари и факелы в отдалении давали слишком мало света, но я видела ясно, как днём, его по-прежнему стройную фигуру и такое знакомое лицо. Двадцать лет... двадцать лет прошли и сделали меня старухой, а он остался таким же молодым, как и прежде. Нет, не таким же. Вглядевшись внимательнее, я увидела, как изменился мой бедный напарник. Когда мы расстались, он был тощим, ещё не повзрослевшим юношей, почти подростком, одновременно и изящным и неуклюжим, готовым каждую минуту доказывать своё превосходство. Сейчас же я видела худощавого подтянутого мужчину. Молодого - да, - но взрослого, неизбежно и непреложно взрослого, уже не нуждающегося в детских способах самоутверждения. Тёмные глаза смотрели на меня... нет, не с голодным обожанием, которое не уходило из взгляда Беренгария всё время нашей с ним совместной работы. Нет, в них была нежность, очень грустная какая-то нежность, словно стоящий передо мной мужчина знает нечто такое, что может меня огорчить. Знает, и всё равно скажет, хотя предпочёл бы промолчать.
- Ты совсем не изменилась, девочка моя, - выговорил он наконец. - Словно только вчера виделись.
На этих словах я не выдержала. С приглушённым всхлипом ударила, что было сил, его кулаками в грудь - прежний напарник никогда не позволил бы этого сделать - и разрыдалась, прижавшись к его совсем уже не костлявому телу. Двадцать лет жизни одновременно и словно бы слетели с меня, заставляя чувствовать себя совсем ещё молоденькой девушкой, не испытавшей ещё самого страшного горя в своей жизни. И вместе с тем как будто навалились с новой силой. Он молод, красив... а мне уже даже не сорок лет.
- Глупенькая, - нежно произнёс вампир и таким знакомым движением сорвал с меня чепец - я уже начала носить чепцы, как полагается в моём возрасте - и растрепал волосы. - Глупенькая моя. Ты выглядишь даже лучше, чем тогда. Я оставлял молоденькую девочку, а встречаю зрелую женщину.
- Не надо лести, - попросила я, отстраняясь и вытирая глаза носовым платком. Господи боже, подумать страшно, на кого я сейчас стала похожа, после столь позорного плача! Случалось мне видеть заплаканных женщин, им хотелось запретить появляться в обществе, пока не спадёт покраснение и припухлость на лице!
- Забавно... - потянул Беренгарий, внимательно за мной наблюдавший. - Прежде ты никогда так не поступала. Тебя ничуть не заботило, как ты выглядишь.
- Разве? - рассеянно спросила я.
- Да, дорогая, ты определённо повзрослела, - вынес вердикт вампир и его внимательный взгляд сделался из нежного изучающим, даже оценивающим.
- Ты тоже, - выговорила я, чувствуя, как от тоски сжимается сердце. Двадцать лет! Где он был все эти двадцать лет, как позволил себе повзрослеть без меня, как позволил мне состариться?!
- Разве? - в том мне ответил Беренгарий. - Возможно. Видишь ли, дорогая, я уже два года как совершеннолетний.
- Два года?! - невольно вырвалось у меня. - Погоди, но ведь ты когда-то говорил о десяти...
- Говорил, - с усмешкой подтвердил вампир. - Но мне понадобилось слишком много времени на то, чтобы восстановиться после раны. Ты ведь не думаешь, будто я вскочил сразу же, как она затянулась?
- Я не знаю, - просто ответила я.
- Нет, - медленно проговорил Беренгарий и протянул руку, чтобы потрепать меня по голове. Протянул - и опустил, словно не решившись коснуться. - Я очень долго лежал, Ами, забыв обо всём, кроме голода. Лежал и звал, звал, звал... Их много приходило в тот подвал, где меня спрятали, и Мастер с Гретой хорошо морочили людям головы. А я только и делал, что ел и спал, потому что ни на что другое не был способен. Но о тебе я не забывал никогда, и это было всего сложнее, потому что я не мог пить твою кровь, я бы выпил тебя досуха, так страшно мне хотелось припасть губами именно к твоему горлу!
- Прекрати! - возмутилась я и отметила про себя, что признание напарника шокирует меня куда меньше, чем шокировало бы двадцать лет назад. Тогда мне очень не нравилось, что он смотрит на меня, как на еду. А теперь... теперь мне было всё равно.
- Извини, - вежливо, но без тени раскаяния отозвался вампир. - Я просто объясняю, почему не давал о себе знать.
- Все двадцать лет? - уточнила я, в душе содрогаясь от мрачной картины. Двадцать лет полурастительного-полуживотного существования - это могло ужаснуть кого угодно!
- Не совсем, - как будто слегка смутился Беренгарий и на миг отвёл взгляд, но тут же твёрдо посмотрел мне в глаза. - Только первый год, если быть точным.
Год. Сердце снова сжалось от томительной тоски. Я слишком хорошо помнила, что случилось на исходе первого года после смерти напарника.
- А... потом? - тихо спросила я.
- Потом я уехал, - словно не понимая сути заданного вопроса, отозвался вампир. - На юг, на острова. Оттуда родом мой наставник - помнишь? От того у него такая смуглая кожа, ты ведь его видела.
- На юг?! - поразилась я. - Но что ты там делал?!
- Жил, - коротко ответил Беренгарий, но потом как будто почувствовал необходимость смягчить резкий ответ. - Думал, путешествовал, поддерживал отношения между общинами не-мёртвых.
Он помолчал и тихонько добавил:
- Пытался забыть тебя.
Эти слова произвели на меня ошеломляющее действие. Так бывает, когда принимаешь ванну, а служанка по ошибке обливает тебя из ковшика с холодной водой, забыв добавить туда кипятка. И, между тем, первые мгновения тебе кажется, что на тебя выплеснули именно кипяток. Не зная, что ответить, я издала смешок, коротенький и глупый донельзя. Хихикнула - и сразу пожалела об этом, потому что в спокойных глазах стоящего передо мной мужчины зажёгся гнев, и он встряхнул меня за плечи, как давеча тряс совершенно другой человек.
- Тебя, тебя! - прорычал вампир сквозь сомкнутые зубы. - Маленькая ведьма, ты отлично знаешь, о чём я говорю, и сейчас смеёшься надо мной!
- Но, Гари... - пролепетала я, успевшая отвыкнуть от внезапных приступов гнева своего напарника. Все эти годы мужчины смирялись передо мной по мановению руки, и перед разозлённым вампиром я была так же беспомощна, как и двадцать лет назад. Даже хуже, если он всё знает. Если он всё знает - и не простил. На моих глазах, выступили слёзы.
- Не называй меня так! - прошипел не-мёртвый и оттолкнул меня, да так, что я едва не упала. Однако вовремя оказался за моей спиной и бережно поддержал - движением, которого я, казалось, не заслуживала.
- Прости... - выдавила я и всё-таки разрыдалась, а этот раз не пытаясь ни прибегнуть к напарнику в поисках утешения, ни вытирать льющиеся из глаз слёзы.
- Я очень много хотел сказать тебе тогда, - безжизненным голосом начал вампир - и остановился. - Очень многое, но это было давно. Тогда я собирался забрать тебя, но Мастер был против. Он говорил - такая жизнь не для девушки. Он говорил - мы не сможем прятаться двадцать лет от людей, желающих нас разлучить. Он говорил - живые должны жить, а не существовать рядом с не-мёртвыми. Он говорил - с молодым Перте ты в безопасности. Мы поспорили, и он привёз меня туда, в гостиницу, где вы остановились с этим человеком. Я видел всё.
- Всё... - выдохнула я и спрятала лицо в ладонях. Оно горело от стыда и обиды. Быть так близко - и ничего не сказать мне! Быть так близко - и позволить, допустить, чтобы я...
- Я тогда не чувствовал твоих мыслей, - пояснил не-мёртвый. - Нарочно оборвал связь, чтобы обезопасить тебя. И знать не знал, о чём ты думаешь, когда увидел тебя в объятиях моего убийцы. Но потом я заглянул тебе в глаза... И, знаешь, Ами, мне расхотелось его убивать. Не знаю, почему, но расхотелось.
- Убийцы... - медленно проговорила я, наконец-то прозревая. Теперь многое сделалось понятным. Вот почему Дрон так быстро подошёл ко мне тогда, и вот откуда он знал, как всё произошло. Его люди, верно, подали свистом сигнал, а заодно и отвлекли меня, чтобы я не видела, кто... а дальше был верный расчёт, ведь ни один не-мёртвый не подпустит к себе человека с заряженным серебром пистолетом. Боже мой, какая я была дура, если не догадалась сразу! Ведь только у Дрона Перте была причина убить моего напарника - чтобы получить меня и выйти из игры или чтобы отомстить за перенесённое унижение или чтобы обезопасить себя от возможных преследований вампира - неважно. Но только он, Дрон, мог хотеть уничтожить Беренгария. Остальные участники игры ещё мечтали захватить его в плен. Только он.
- Ну да, - совершенно хладнокровно кивнул вампир. - Ловко подстроено. Когда я услышал выстрел и увидел, куда летит пуля, я сразу понял, к чему всё идёт. Видишь ли, твой распрекрасный Дрон Перте не спускал с тебя глаз, и поэтому не потерял из виду, когда ты пыталась скрыться. Он прострелил бы тебе горло, и моей реакции едва хватило, чтобы прыгнуть между тобой и пулей. Господин Перте отличный стрелок, он всё рассчитал.
- Ты восхищаешься им? - не поверила я своим ушам.
- Ну да, - подтвердил Беренгарий. - Чистая работа. Будешь прощаться, передашь ему моё восхищение.
- Прощаться... - глуповато повторила я.
- Прощаться, - твёрдо произнёс вампир и, взяв меня за подбородок, заглянул мне в глаза. - Я пришёл за тобой, Ами. Двадцать лет назад ты поклялась Мастеру стать одной из нас, когда я достигну совершеннолетия. Теперь время пришло.
- Время пришло... - повторила я с внезапно нахлынувшей горечью, словно это кто-то другой все дни перед похоронами заканчивал свои дела, чтобы после поминок незаметно уйти. - Время... А ты подумал - вы с Мастером подумали, каково мне было все эти двадцать лет?! Каково жить и чувствовать себя мёртвой! Я каждую ночь видела тебя во сне! Я никого больше не любила! Меня заставили жить - насильно, не спрашивая моего желания, но все эти двадцать лет я была хуже трупа! Каково мне было греться рядом с чужим очагом? Любоваться на чужое счастье, ласкать чужих детей? Каково мне было чувствовать себя последней дрянью?! Каково, по-твоему, а? И вот теперь, когда я уже успела забыть, ты приходишь ко мне и хочешь увести? Так просто? Или по-прежнему считаешь своей собственностью? Игрушкой, которая не имеет своего мнения и существует лишь для твоего развлечения? Что ты молчишь, Гари, скажи!
- Тебя никто не заставлял чувствовать себя последней дрянью, - прохладно и как-то презрительно отвечал бывший напарник. Если ещё в начале разговора на душе у меня было холодно и пусто, то теперь это ощущение усилилось во сто крат. Боже ты мой! И ведь я его любила! Он был для меня всем! Неужели Аманда была права, и это было не более чем нездоровая привязанность жертвы к своему мучителю, о каких она успела вычитать в новейших книжках? - Тебя никто не заставлял спать с мужем твоей подруги и ласкать чужих детей. Никто не запрещал полюбить хорошего человека и выйти за него замуж. Вот только детей бы у тебя не было, ты уж прости. У тех, кто пробовал кровь не-мёртвых, не может быть потомства, мне об этом рассказал Мастер... тогда, когда ты отдалась Дрону Перте в гостинице.
- Какое это имеет значение, - прошептала я. Первое время, я пожалуй, боялась родить Дрону ребёнка, мы были слишком неосторожны. Потом как-то привыкла, что бесплодна. Но какая теперь разница, ведь дело-то не в этом!..
- Никакого, - равнодушно подтвердил вампир. - Мне просто хотелось, чтобы ты поняла: свою жизнь ты построила сама. Не вини меня за неудачи.
- Но я была как мёртвая тогда... - выговорила я. - Ненавидела весь свет, и Дрона и Аманду первыми... Мне хотелось сквитаться...
- И как? Удалось?
Я расплакалась сильнее прежнего. Вампир стоял передо мной, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал, пока я успокоюсь, не делая никаких попыток меня утешить. От этого разбивалось едва только ожившее сердце.
- Ты больше не любишь меня? - спросила я и сама поразилась своему вопросу.
- Не знаю, - сухо ответил Беренгарий. - Тогда, конечно, мне хотелось убить вас обоих. Но Мастер буквально оттащил меня... и потом, я видел твои глаза. Уехал на юг... я говорил тебе, что много думал. Живое должно жить - Мастер, пожалуй, прав. Нет, у меня нет причин на тебя сердиться.
- Ты больше не любишь меня?! - спросила я снова, уже громче и настойчивее.
- Видишь ли... - потянул вампир. Я так и впилась в него глазами, надеясь прочитать на лице не-мёртвого хотя бы проблеск чувства... и не видела ничего.
Всё было кончено. Лучше бы я умерла тогда. Лучше бы я умерла.
- Конечно, люблю тебя, глупенькая, - выговорил напарник и прижал меня к себе. На его лице заиграла - такая знакомая! - насмешливая улыбка.
- Ненавижу! - выдохнула я и ударила вампира в грудь. Он только засмеялся. - Ненавижу!
- Это всё равно, - прошептал мне на ухо Беренгарий и поцеловал в шею. - Любишь или ненавидишь, неважно. Главное - мы снова вместе, не так ли?
Двадцать лет бездарно потраченной жизни слетели с меня, подхваченные холодным зимним ветром, и я замерла, не помня себя от счастья, в объятиях своего повзрослевшего напарника. А вокруг доносились чужие голоса, меня искали и звали многочисленные родственники, друзья, знакомые и слуги покойной. Искали, но не могли увидеть, словно я уже сейчас не принадлежала к оставленному мной миру.
- Может быть, всё же дождёшься поминок? - улыбнулся напарник.
Примечания:
1. Перевод эпиграфа с острийского сделал А.Садовников.
2. Обращение "любезнейший" в Острихе приберегается для людей, стоящих ниже на общественной лестнице, нежели говорящий.