Юрий Аврех




        ***


 Зима. Январь. Начало века.
 По улице проходит Блок.
 В толпе не видно человека.
 То стук копыт, то топот ног,
 И ветром сорваны афиши,
 И этот ледяной канал,
 И голос делается тише,
 И холод в сердце доканал.
 И ты идешь, кусая губы.
 Прошло столетье. Вновь зима.
 Мимо огней ночного клуба
 В метель, сводящую с ума.
 Пиши стихи, ищи исхода,
 Сходи на нет, замкнись в себе.
 Стучится в окна непогода,
 Играет ангел на трубе.
 
 




На поминках Финнегана 

Вышел месяц из тумана 
на поминках Финнегана, 
город Дублин крепко спит, 
Лунный свет ,чуть выше плит. 
Смерти нет, ну что вы право, 
у Исака и Исава 
вы спросите: смерти нет, 
через два часа рассвет. 
Кто смеётся, кто рыдает, 
музыкант слепой играет, 
ночь, прищурив глаз слегка, 
обнимает старика. 
На поминках Финнегана 
Джойс пьёт водку из стакана, 
А над Дублином туман. 
На пол падает стакан. 
Спит писатель, спит старик, 
головой на стол поник. 
Смерти нет. Страданий нет. 
Через два часа рассвет. 

* * * 

Федерико Гарсиа Лорка, 
пахнет стих апельсиновой коркой, 
и Гранадой твоей, и речами, 
только ночь пожимает плечами. 
Федерико Гарсиа Лорка, 
почему так тоскливо и горько, 
а у лета в глазах земляника, 
объясни, почему, Федерико? 
Плачет ветер, Санта Люсия, 
над тобой, Федерико Гарсиа, 
и живое, и жёлтое небо 
той Гранады, где в жизни я не был. 

* * * 

Зима наступала нежданно, 
и, кажется, кончился век, 
снег белый, холодною манной, 
ложится на крыши аптек. 
Не видно уснувших наречий 
в морозную зимнюю ночь. 
Предлоги, несущие свечи, 
и те удаляются прочь. 
Сквозь лес, опустевший и голый, 
слепящий своей белизной, 
где чёрные птицы глаголы 
летят над уснувшей землёй. 

* * * 

Б. Рыжему 

Приобрели всеевропейский лоск 
слова трансазиатского поэта. 
Гудит огромный каменный Свердловск 
и площадь майским солнцем разогрета. 
А в комнате поэта пустота, 
и тишина, как белая бумага, 
исписана до чистого листа. 
Остались позади Париж и Прага, 
и женщина, что не была с тобой, 
и это небо тёмно-голубое, 
нет счастья, только воля и покой, 
и тишина, и всё такое, всё такое.. . 

* * * 

По улице, в глухой скорби, 
идёт старик, он спину сгорбил, 
накинув грязно-серый плащ, 
он сердцем пуст, и духом нищ. 
Пусть где-то музыка играет, 
он пьёт из кружки жёлтый квас, 
закат осенний догорает. 
Старик и солнце и анфас и профиль, 
осени картина, сентябрь и облетевший сад, 
дома, деревья, грязь и глина. 
Начало осени. Закат. 

* * * 

Город спит, засыпает, 
никого не найти. 
Только снег засыпает 
все дороги-пути. 
Все пути и дороги, 
рай, уснувший давно, 
все сомненья, тревоги. 
В переулках темно. 
Без печали, без грусти. 
В тот потерянный рай 
с Блоком, Гоголем, Прустом 
сесть в последний трамвай. 
Когда вьюга закружит 
Невидимкою-прочь. 
Белый снег отутюжен. 
И над городом ночь. 



* * * 

Я точно был в неё влюблён, 
И я хотел, чтоб старый клён 
Или большой корявый дуб 
Шумел всю ночь. Касаться губ 
Её. Всё рассказать, сказать успеть. 
Готов был с нею умереть. 
Или купить билет в кино. 
Читать романтиков ей, но 
Не будет этого. Темно. 
Не будет фильма, фильма нет. 
Не надо. Не включайте свет. 

* * * 

Спустилась ночь. Промышленный Акрополь 
Уже уснул. Он спит и видит сны. 
И некий Ангел, вытирая копоть 
С лица.. Стучит, пугаясь темноты 
И пустоты. Один в оконной раме, 
Не видимый никем при свете дня. 
Мой бедный брат с озябшими крылами, 
Скажи, чего ты хочешь от меня?