В воскресенье утром он выехал в полной темноте, но вскоре край неба стал светлеть. Юноша взглянул на восток, и ему стало хорошо. Он радовался первому свету и долгому предстоящему путешествию.
День подходил к концу, солнце садилось, когда он, усталый и запыленный, остановил коня возле таверны. Дневная жара спадала. Слуга тяжело ступал впереди него старыми разбитыми ногами по узким скрипучим ступеням. Он положил кожаный дорожный мешок постояльца на пол и вышел из комнаты. Юноша огляделся. Кувшин и медный таз были пусты. Он спустился вниз. Слуга отвечал, что воду только что привезли. Не угодно ли сеньору подождать в комнате. Он снова поднялся на второй этаж, в узком темном коридоре толкнул дверь и замер на пороге. Вдали, за распахнутыми ставнями окна, раскаленный бронзовый диск солнца коснулся пологой горы. В комнате на широкой деревянной кровати спала женщина. Огнем полыхали освещенные последними лучами золотые длинные локоны. Простыня волнами стекала на пол, обнажив длинное молодое тело. Большие глаза были прикрыты. Идеальный овал лица на подушке обращен был к юноше. Тонкие ноздри точеного римского носа тихо трепетали. Юноша замер на пороге и не мог отвести взгляда от плавных линий беломраморного тела, от изгиба руки, закинутой за голову, от маленьких круглых грудей.
Жесткая старческая ладонь легла ему на плечо. "Не смотрите так, красота может убить. Вспомните Актеона", - тихо промолвил слуга.
Джорджоне задумчиво стоял перед большим полотном.
- И вы ушли? - спросил Тициан.
- Я стал красен, как вареный омар, и последовал за стариком. Мне тогда было 17 лет, и я не познал еще женской любви. Старик был не прав. Актеон - единственный смертный, кто увидел обнаженную Диану. Она разгневалась. Она вечно холодна и не ведает наслаждения. Ни своего, ни чужого - своим прекрасным телом. А Венера не скрывает наготы от тех, кто поклоняется ей, и не карает их, а дарит им счастье.
Джорджоне замолчал. Потом повернулся, уходя, и добавил: "Картина готова. Пожалуй, только пририсуй купидона у ног".
Тициан кивнул, подтверждая, что исполнит указание мастера.
----------
В понедельник ранним утром молодой человек 24 лет, среднего роста, с круглым жизнерадостным лицом, одетый в новый камзол, садился в дилижанс, отправлявшийся из Вены. Он отдал вознице дорожный саквояж, но отстранил руку, протянутую за футляром, сказав, что инструмент он желает взять с собой.
В дороге он весело и оживленно беседовал с попутчиками о своей грядущей помолвке с молодой англичанкой Анной-Николь, с которой он познакомился прошлым летом в Монте-Карло; об успешном сольном концерте, данном им при Дворе, о премьере итальянской оперы, которую успел послушать. Он умолчал только о самом главном событии, случившемся с ним в Вене.
Он приглашен был в большой богатый дом сыграть струнный квартет Гайдна. Один из музыкантов был ему незнаком. "Маэстро Моцарт", - представили его. Моцарт! Всем известный пианист-виртуоз, вундеркинд, сочинитель опер. Только сможет ли он играть с листа, без репетиции? Но этот хрупкий человек взял виолончель своими тонкими пальцами и сразу заиграл так, как никогда не смог бы исполнить он сам. Он изумился такому мастерству, но в поездке, вспоминая о концерте с Моцартом, чувствовал все яснее, что соприкоснулся с божеством, соперничать с которым немыслимо, завидовать смешно, а можно только ему поклоняться. Все это передать попутчикам простым немецким языком он был не в силах.
В Баден-Бадене он первым делом посетил большую мраморную купальню Караколла Терм. Нежась в теплой минеральной воде, он воображал себя римским легионером, вернувшимся из похода и смывающим с себя вместе с пылью усталость от бесконечных дорог покоренных Империей стран.
На другой день он отправился в римскую баню, где оказался один по причине раннего утра. После теплого пара бани следовало омыться в прохладном бассейне. С противоположной стороны из женской половины бани вышла высокая молодая женщина с пучком золотых волос, туго стянутым на затылке. Словно не замечая его, она сбросила на скамью длинную простыню и по низким ступеням медленно сошла в зеленую прозрачную воду. У нее был идеальный овал лица, тонкий римский нос, большие глаза, покатые плечи, маленькие круглые груди. Смущенный, он не посмел заговорить с ней и вскоре ушел.
Он провел в Баден-Бадене еще несколько дней, поминутно вспоминая о незнакомке. Он искал ее повсюду, но так больше и не встретил. Вечером накануне отъезда он после концерта рассказал в трактире знакомому дирижеру из Мюнхена о встрече в бассейне. Тот только посмеялся, сказав, что здесь принято купаться обнаженными, особенно по утрам. И что, по всей вероятности, это была какая-нибудь французская или итальянская куртизанка, сопровождающая на водах старого богатого покровителя.
Больше года спустя, женившись на англичанке Анне-Николь, он в Дрездене увидел картину Джорджоне и узнал в Венере прекрасную купальщицу из Баден-Бадена.
----------
Во вторник утром после долгого путешествия, совершенного накануне верхом, кудрявый темноволосый человек 30 лет, небольшого роста, стройный и широкоплечий, вышел из трактира и направился в славные тифлисские бани. Вернувшись, он записал в тетради: При входе в бани сидел содержатель, старый персиянин. Он открыл мне дверь, я вошел в обширную комнату, и что увидел? Более пятидесяти женщин молодых и старых полуодетых и вовсе неодетых сидя и стоя раздевались, одевались на лавках, расставленных около стен. Я остановился. Пойдем, пойдем, сказал мне хозяин, сегодня вторник: женский день. Ничего, не беда. Конечно, не беда, отвечал я ему, напротив. Появление мужчин не произвело никакого впечатления. Они продолжали смеяться и разговаривать между собой. Ни одна не поторопилась покрыться своею чадрой; ни одна не перестала раздеваться. Казалось, я вошел невидимкой. Многие из них были в самом деле прекрасны...
Среди грузинских дев ему запомнилась одна. Высокая, стройная, с покатыми плечами, маленькими круглыми грудями, с золотыми локонами волос. У нее были большие глаза, редкий среди грузинок римский нос. Ему показалось, что он будто видел ее прежде. Этот образ время от времени тревожил его воображение, пока три года спустя, уже женившись на красавице, он не увидел копию с картины Тициана, почти повторявшую работу Джорджоне. Тогда он вспомнил Киприду среди тифлисских дев и написал:
Все в ней гармония, все диво
Все выше мира и страстей,
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей.
Она выше мира, но мир в ее власти. Когда-то его, еще двадцатилетнего, ветреный приятель звал ужинать к ... Как бы их точнее назвать? К известным пр<елестницам>: "Я познакомлю тебя с очень милой девочкой; ты будешь меня благодарить".Они сели в дрожки и полетели по мертвым улицам Петербурга. Но благодарить не пришлось. Девушка и вправду милая промелькнула, как виденье, миновав его объятия. И лишь позднее напомнила о себе сходством с тифлисской красавицей. Сходством с Кипридой. В память о ней остались четыре строки:
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Увозят дрожки удалые
По петербургской мостовой.
Служить Киприде - грех для христианина, но не служить для поэта - выше сил.
----------
В среду он проснулся рано. Позвонил и спросил чаю и счет. Когда он, высокий, стройный, темноволосый, в 35 лет красивый южной, горячей красотой, вышел из подъезда гостиницы, июльский жар уже начинал плавить воздух над мостовыми. Извозчик не спеша вез его по набережной Москвы-реки. Слева, вверху, на крутом холме, слепили глаза золотыми отблесками купола Архангельского собора, усыпальницы московских царей. Курский вокзал встретил его пестрой южной суетой. Но в купе 1-го класса было тихо, чисто и прохладно. Носильщик принес его поклажу, получил на чай, поклонился и вышел.
Под вечер на вокзале в Курске ветер нес запах сухой травы, веял степью и волей. Перед третьим звонком он поднялся в вагон, но не пошел в купе, а остановился в проходе у опущенного окна и смотрел на перрон. Фигуры спешивших пассажиров, торговок, вокзальных служащих отбрасывали длинные тени. Он повернул голову направо, взглянул, щурясь против солнца, на поминутно открываемые двери вокзального здания с большими часами и увидел возле круглой клумбы с запыленными цветами высокую молодую женщину в легком, простом, и, наверное, дорогом платье. Она стояла неподвижно. Золотые ее волосы, собранные под легкой косынкой в сложную прическу, отливали огнем, подсвеченные заходящим солнцем. Идеальный овал лица, тонкий, с горбинкой, нос, большие глаза выражали безмятежное спокойствие. Она, казалось, смотрела прямо на него.
Поезд плавно тронулся. Она стояла все также неподвижно, но вдруг прощально подняла тонкую гибкую руку с затрепетавшим в длинных пальцах маленьким кружевным платком. Вагон шел все быстрее, звонко стуча на стыках рельс, и скоро она исчезла, скрытая от его глаз чередой пирамидальных тополей.
Он почему-то страшно разволновался, закурил. Потом пошел в ресторан по качающимся проходам, сел за стол, покрытый белой крахмальной скатертью, и спросил бутылку красного вина. Он смотрел на редкие огоньки в кромешной южной темноте за окном, но из мрака ему виделись огненные волосы, покатая линия плеч, большие глаза незнакомки.
Ему вспоминались то высокогрудая рыжая девка с крупными губами и странно ярким взглядом желтых глаз в небольшом селе под Полтавой; то длинный, длинный мост через Днепр, красное слепящее солнце в окна справа, внизу и вдали полнота желтой воды. На песчаной отмели множество совершенно свободно раздевающихся догола и купающихся женщин. Все это как будто имело неясное отношение к сегодняшнему вечеру, составляло часть ускользающего целого, которое найти, собрать воедино почему-то было жизненно важно. Бутылка почти опустела, и тут он, наконец, вспомнил. Вспомнил картину Джорджоне. Вот оно! Венера! Это было даже страшнее, чем солнечный удар.
----------
В четверг, жарким летним днем, высокий мордатый породистый мужчина 40 лет, в пенсне, одетый в легкий светлый костюм, тонкую шелковую рубашку с ярким галстуком и рыжие английские ботинки, вошел в церковь. Держа шляпу в руках, он продвинулся несколько вперед по проходу против алтаря, быстро перекрестился и встал в толпе справа.
Во время службы он несколько раз оборачивался и смотрел на высокую молодую женщину, стоявшую позади него. Ее длинные волосы золотым дождем падали из-под шляпки на плечи. Разноцветные лучи проникали в церковь сквозь витражи высокого стрельчатого окна и освещали идеальный овал ее лица. Большие глаза были опущены, тонкие ноздри римского носа чуть заметно трепетали. Весь облик ее выражал безмятежность и смирение.
Когда служба кончилась, он вышел на паперть, закурил, и слегка откинув крупную голову, оглядывал через пенсне покидавших церковь людей, иногда приветствуя знакомых. Дама с золотыми волосами так и не появилась.
Он сидел за столом в ресторане берлинского вокзала. Его собеседник спросил: "Все-таки едешь, Алешка? Не пожалеешь потом?" Но породистый мужчина только отмахнулся и продолжал прерванный рассказ:
- Ты не представляешь, Сандро, какое у нее было замечательное лицо!
- А ты, конечно, уже выпил как, как следует, - подхватил Сандро, улыбаясь.
- Ну, намазался, так что же.
- И очень захотел с ней переспать?
- Очень! Почему-то это казалось жизненно-важным; даже для работы необходимым. Я ее уже мысленно раздел: высокая, вся такая плавная, округлая. Груди, должно быть, маленькие и крепкие. Ведь искусство в основе своей - эрос.
- Ну да. Ты же циник. Любишь хамские чудачества. Пристать к незнакомой женщине! Да еще чуть ли не в церкви! Хорошо, что она исчезла. Ты бы, конечно, с пьяных глаз полез к ней, и тебе бы морду набили.
- Нет, тут ты не прав, - засмеялся, крякая, крупный породистый мужчина. - В Париже мне бы обязательно морду набили, ха-ха-ха. А здесь, в Берлине, сошло бы.
Он вдруг замолчал, стал серьезен, что трудно было в нем предположить минуту назад, и забормотал несколько смущенно: "Я тогда вспомнил Ивана, его "Солнечный удар". Нет, не смейся, Сандро. У нее было необыкновенное лицо. Как у "Венеры" Джорджоне".
----------
В пятницу, ранним майским утром высокий стройный человек 45 лет вышел из подъезда многоэтажного дома, остановился на ступеньках и закурил сигарету. Был он одет в новые джинсы, легкий темно-синий свитер и голубую однотонную рубашку. Светлые его волосы с сединой на висках были хорошо подстрижены, а неожиданно загорелое для начала мая лицо гладко выбрито. Вскоре появился и его спутник, высокий, как и он, но грузный и темноволосый, одетый во все черное. Они погрузили в багажник новой японской машины твердый черный пластиковый чемодан, уселись и поехали.
Солнце только что взошло и осветило свежую зелень дальнего леса за поворотом пустынного шоссе. Возле бетонных коробок автобусных остановок стояли редкие пассажиры. Некоторые - с удочками.
Стеклянное здание аэропорта мелодичным звуком, предшествующим объявлениям о рейсах, суетой, блеском огней сразу затмило тихий и простодушный на вид облик подмосковного утра.
Человек в синем и его спутник в черном обнялись.
- Позвони, как прилетишь, - сказал темноволосый.
- Позвоню из Гонолулу. Завтра. Или это уже будет послезавтра, - ответил отъезжающий.
- Да-а. Далековато ты забрался, - вздохнул человек в черном. - Когда опять к нам?
- Не знаю. Бог даст, через год.
Человек в синем быстро преодолел таможню, сдал чемодан в багаж и прошел пограничный контроль. Он направился прямо в бар, заказал бутылку российского золотого шампанского и до самой посадки в самолет, отпивая из большой рюмки холодную пузырящуюся влагу, задумчиво оглядывал сидевших перед ним и проходивших мимо пассажиров.
Он пил белое вино вместо кофе за завтраком в самолете. Засыпал, просыпался. Спросил джина с тоником. В знакомом аэропорту Франкфурта он пошутил с черной американкой, помогая ей справиться с автоматом, торгующим сигаретами, выпил в буфете кружку светлого пива и пошел по немного наклонному коридору вверх, к рейсу на Лос-Анджелес. В долгом полете он пил то красное калифорнийское вино, то коньяк из маленьких пластиковых бутылок. Спал, откинув спинку кресла.
В Лос-Анджелесе он прошел таможню, у конторки United поинтересовался, нельзя ли ему использовать часть миль со своего счета для того, чтобы поменять билет с экономического на бизнес класс. Свободные места были, и upgrade удался. Он снова сдал чемодан в багаж, вышел на улицу и, наконец, с наслаждением закурил после долгого перерыва. Он смотрел на подъезжающие машины, такси, автобусы-челноки из гостиниц и пунктов проката автомобилей; на людей, выгружавших свой багаж. Люди повсюду были примерно одинаковы, разве только в Лос-Анджелесе почти никто не спешил, и выражение большинства лиц было гораздо более беззаботным, чем у пассажиров в Германии и, тем более, в Москве.
Из такси вышла высокая молодая женщина с золотыми волосами, тонким прямым носом, большими глазами. Она протянула шоферу купюру. Он ушел и скоро вернулся с багажной тележкой, на которую поставил большую кожаную сумку. Она взяла сдачу, вернув шоферу несколько долларов чаевых, и покатила тележку к раздвигающимся стеклянным дверям.
Он бросил сигарету и пошел за ней. У нее были покатые плечи, узкая талия, длинные ноги. На ней было легкое и, вероятно, очень дорогое платье. Она спокойно шла к тем самым воротам, куда нужно было и ему. Служба безопасности попросила ее открыть сумку, и он заметил, когда она нагибалась, как колыхнулись в вырезе платья две большие круглые груди.
"You have an aisle seat, sir, right here, in the second row *1)", - сказала ему стюардесса при входе во второй салон. Он поднял глаза и увидел незнакомку с золотыми волосами в кресле у окна рядом с указанным местом. Он немедленно спросил шампанского и предложил своей соседке. Она, подумав, согласилась, отставив свой стакан с содой. Он спросил, как ее зовут. Она улыбнулась, опять задумалась и ответила: "Call me Venus". В ее речи был слышен чуть заметный акцент. "Вы гречанка"? - спросил он. Тут она задумалась в третий раз, и ответила, что, пожалуй, да, больше всего она гречанка. Она ни о чем не спрашивала, но слушала его рассказ о Москве, казалось, с интересом. Позже она увлеклась фильмом, а он задремал, утомленный. Ему приснился сон о морском путешествии. Большой катер, на котором он находился, терпел бедствие и должен был утонуть. Он почему-то не боялся гибели, и стоя на носу, глядел за борт. В океанской прозрачной воде промелькнула тенью огромная голубая рыба, похожая на рыбу-меч. Тут что-то его отвлекло, а когда он обернулся, то увидел на палубе подле себя свою спутницу. Во сне она была обнаженной, вся сияла алмазными брызгами морской воды, искрящимися под ярким полуденным солнцем. Улыбалась безмятежно, и он догадался, что это Афродита, слегка изменившая формы по понятиям идеала XXI века. Отвести от нее взгляд было невозможно. Она ослепляла красотой лица и тела, золотым блеском волос, но опасность, грозившая кораблю, как будто еще усиливалась ее присутствием.
Он проснулся. Фильм кончился. Женщина смотрела сквозь круглое окно на бесконечную синь горизонта, где сходились два океана.
- Странно, - сказал он ей. - Я только что видел вас во сне.
- How was that? - спросила она с легкой улыбкой.
- Удивительно хорошо, но несколько страшно.
- Мы скоро будем в Гонолулу, - сказала она, взглянув на часы. - Надеюсь, что с самолетом ничего не случится.
Он кивнул.
В аэропорту она достала телефон и стала кому-то звонить. Он дожидался ее, стоя поодаль, а потом спросил, нельзя ли с ней увидеться снова. Она быстро ответила, что не раньше, чем через день. "Хорошо, - согласился он. - Как я смогу вас найти"? Тут она словно спохватилась и повернулась к нему лицом. Она была с ним почти одного роста и смотрела прямо в глаза. На лице ее снова появилась отрешенная улыбка.
- I am not available for a short session. If you want to meet me I stay overnight and charge five thousand for my service *2), - сказала она.
- Пять тысяч, - повторил он. - Окей. Я позвоню послезавтра утром.
Дышал жарким ветром тропический вечер. Он был в пути уже больше суток, но здесь все еще оканчивался день, в который он покинул Москву.
Утром он ездил из банка в банк, снимая наличные с кредитных карточек, пока не собрал пять тысяч. Потом заказал по телефону номер на одну ночь в отеле Prince более чем за $300, спросив этаж повыше.
Вечером он прогулялся по длинной золотой дуге пляжа, затем вернулся домой, сидя на балконе, долго пил коньяк и холодную минеральную воду со льдом и слушал в темноте тяжелые редкие удары волн о песок.
На другой вечер она поднялась к нему в номер на 25-й этаж и посмотрела выжидательно, улыбаясь своей отстраненной улыбкой. На ней было красивое белое вечернее платье. Он молча указал на пухлый незапечатанный конверт на столе. Она открыла его, тронула длинными пальцами купюры и убрала конверт в белую сумочку с золотой тесьмой. Они спустились вниз, в один из ресторанов отеля. За обедом она рассказала, что приехала по приглашению знакомого, оплатившего ей билет в оба конца из Лос-Анджелеса.
Когда они вернулись в номер, было уже темно. Не зажигая свет, он выключил кондиционер, раздвинул шторы и открыл узкую створку окна. Внизу сияли огни на пристани и огни на мачтах пришвартованных яхт. Она встала рядом. Он повернул ее к себе, обнял и поцеловал в тонкую загорелую шею. Она замерла, потом слегка отстранилась, сказав: "I'll be right back *3)", и скрылась в душе.
Он включил торшер, достал из ведерка со льдом бутылку шампанского, открыл ее, налил два высоких узких бокала и уселся в кресло. Она вернулась в очень коротком белом махровом халатике и села на подлокотник кресла. Он подал ей рюмку золотистого напитка, в котором шипели и таяли, поднимаясь со дна пузырьки газа. Они чокнулись. "Cheers, - сказала она. - Or how do you say it in Russian *4)"?
Обнаженная, она была так же прекрасна, как в его сне. Вскоре после того, как они перебрались на широкую кровать, она потянулась к своей сумочке, брошенной на пол, достала condom и вскрыла его. "Yellow"! - прошептала она и засмеялась.
- How was that? - задала она тот же вопрос, что и в самолете два дня назад.
- I can't describe it in my poor English, - ответил он. - Amazing! *5)
Они снова чокнулись, и она с трудом выговорила по-русски: "На здоровие". Он благодарно поцеловал ее несколько раз холодными от вина губами в опущенные трепещущие веки и заговорил, мешая английские и русские слова и произношение имен.
- Афродита дарит счастье тому, кто ей служит. Счастье - щедрый дар. Стать любовником богини, какое счастье может быть выше? Как будто отдать жизнь за ночь с Клеопатрой. Клеопатра - королева древнего Египта. Все равно потом лучше ничего уже не будет. Афродита оживила Галатею в награду Пигмалиону за то, что он ей служил. И Пигмалион стал счастлив. Только надолго ли? Жить и видеть, как она, ожившая, меняется, стареет, блекнет ... Это ли не смертная мука? По христианской вере нельзя служить Афродите. В опере Вагнера Лоэнгрин тоже служил Венере, жил в ее гроте и был за это проклят римским Папой. "Скорее мой посох зацветет, чем простится твой грех".
Он долго еще лихорадочно что-то рассказывал, подливая ей и себе искрящегося вина. Она слушала молча, только слегка улыбалась. И когда он опять повернулся к ней, то увидел, что она спит, рассыпав золотые волосы по подушке. Тогда он встал, погасил свет, долго курил у открытого окна, смотрел в темноту ночи и слушал шелест океана далеко внизу.
Ночью он внезапно проснулся, потянулся рукой и почувствовал тепло ее тела рядом, под простыней. Он придвинулся к ней, вновь охваченный сжигающим желанием любви. Она проснулась от его ласк, сонно прошептала: "Wait, wait! Don't do that *6)", и сделала попытку найти сумочку возле кровати. "Не бойся", - успокаивал он ее. "I am not concerned about myself *7)", - ответила она, вяло отдаваясь его горячим объятиям.
Утром он проснулся, когда было уже светло. Она расчесывала роскошные волосы, стоя перед большим зеркалом, укрепленным на стене против кровати. В ярком свете солнечного утра он увидел бледную татуировку у нее на спине: несколько иероглифов, начинающихся над левой ягодицей и уходящих вверх, под левую лопатку. Он встал, подошел к ней и нежно провел пальцами по японским символам на атласной загорелой коже.
- Что тут написано?
- Don't trust men, - перевела она, не оборачиваясь. - My girlfriend's drawn it, the Japanese lady from Kobe. She had the same one, but bigger *8).
- Где она теперь? - спросил он.
- She died last year *9). - Голос ее был печален.
- You often stay here *10)? - спросила она, уже накинув халат и сидя в кресле с чашкой кофе в руке.
- Нет. Я несколько месяцев в году живу здесь, на острове, в доме моего друга. К сожалению, я теперь не скоро смогу встретиться с тобой снова. Я истратил почти все свои деньги.
Она посмотрела на него задумчиво и ничего не ответила.
Такси стояло у подъезда отеля. Утренний швейцар, молодой длинный парень в светло-серой униформе, почтительно распахнул перед ней дверь. Он поцеловал ее в щеку и еще несколько мгновений видел золотые волосы через заднее стекло. Она не обернулась. Он достал из кармана и протянул швейцару смятый доллар. Тот весело сказал "Thank you, sir" без малейшего подобострастия.
Он поднялся в номер и долго стоял у скомканной постели. "Don't trust men, - сказал он, наконец, вслух. - Афродита и Адонис. А AIDS - это клык кабана XXI века".
----------
В субботу, холодным туманным утром, мужчина 50 лет в строгом черном костюме ...
Впрочем, не так. В субботу, на 7-й день Бог отдыхал, утомившись от трудов по созданию мира.
Отдыхал и он. Лицо его было строго, спокойно и красиво. Глаза закрыты, руки сложены на груди. Его вместе с коричневым лакированным гробом подняли за медные ручки и переставили со стола на раздвижную тележку на резиновых колесах. Тележку провезли по комнатам и выкатили из дому. Гроб сняли и задвинули в длинный черный блестящий лимузин. Захлопнули заднюю дверь. Лимузин плавно тронулся.
Июль 2003
/-\/
Примечания
*1) You have an aisle seat, sir, right here, in the second row - Ваше место у прохода, вот здесь, во втором ряду.
*2) I am not available for a short session. If you want to meet me I stay overnight and charge five thousand for my service - Я не интересуюсь короткими свиданиями. Если вы хотите встретиться со мной, я останусь на ночь. Мои услуги будут стоить пять тысяч.
*3) I'll be right back - Я сейчас вернусь.
*4) Or how do you say it in Russian? - Или как по-русски?
*5) I can't describe it in my poor English, Amazing - Я не могу описать это на своем плохом английском. Изумительно!
*6) Wait, wait! Don't do that - Постойте, не делайте этого.
*7) I am not concerned about myself - Я беспокоюсь не о себе.
*8) Don't trust men ... My girlfriend's drawn it, the Japanese lady from Kobe. She had the same one, but bigger - Не верь мужчинам. Это написала моя подруга, японка из Кобе. У ней самой была такая же, только крупнее.
*9) She died last year - Она умерла в прошлом году.
*10) You often stay here? - Вы часто здесь останавливаетесь?