Цветные холмы
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ЦВЕТНЫЕ ХОЛМЫ
детективная повесть
Алиса умеет вязать,
Алиса рисует в альбомах,
Алису в гостях не застать,
Алиса почти всегда дома.
ЧАСТЬ 1.
Это вновь повторилось.
Мне десять. Я бегу по лужайке к дому. В моих руках Polaroid. Я сделал свой первый снимок. Счастье переполняет меня. Надо показать отцу. Он должен это увидеть! Но что происходит? Почему я вдруг остановился? Пронзительный крик - крик ужаса и боли - врезался в блаженную тишину майского утра. Мне становится страшно, потому что я понимаю: это кричит мама. Медленно приближаюсь к дому. "Мама, ты где?" - хочу сказать я, но язык словно прирос к нёбу. Дверь в кабинет отца приоткрыта. "Платон, не надо!" - слышу я откуда-то издалека глухой мамин голос. Но уже поздно. Я вхожу. Лужа крови. Пистолет. Отец. Трудно дышать. Я теряю сознание....
Липкий холодный пот покрывал моё тело. Я проснулся. Прошло шестнадцать лет, но кошмар детства продолжал преследовать меня.
Я умылся и посмотрел в зеркало: типичные черты лица европейца с лёгким отпечатком равнодушия и надменности. Кто-то однажды сказал мне, что я похож на высокомерного аристократа. Смешно. Сейчас у этого аристократа был жалкий вид.
Я выпил воды и вышел на балкон. Ночной воздух действовал благотворно. Постепенно успокаиваясь, я анализировал своё состояние. Выводы не были утешительными. Следовало что-то с этим делать.
Утром позвонил Костя, сказал, что заедет. Когда я был подростком, он выпутал меня из одной криминальной заварушки и с тех пор опекал. Иногда это раздражало. Я давно не ребёнок и могу сам за себя постоять. Но в глубине души я порадовался Костиному звонку, как радовался всякому его проявлению в моей жизни, хоть никогда этого и не признавал. Костя знал меня, как облупленного - мою замкнутость, резкость, категоричность, видимое бесстрастие и безразличие к происходящему - он знал все мои защитные механизмы. А у меня никого не осталось кроме него.
Я отменил свои встречи на сегодня и перенаправил заказы коллегам из фотостудии "Премиум". Сосредоточиться на работе не получалось. Костя приехал, когда я допивал третью чашку кофе.
- Да-а... - протянул он вместо приветствия, оглядывая меня с ног до головы. - Не нравишься ты мне, сынок...
- Костя, не начинай.
- Больно надо. Твои кошмары - не мои, и лезть я в них не собираюсь.
Я знал, что он просто подыгрывает мне, и на самом деле мой вид его сильно встревожил.
Косте было почти полвека, но благодаря своим огненным глазам, которые прожигали человека насквозь, выглядел он моложе, и это несмотря на то, что ходил он с тростью, прихрамывая на левую ногу. После четвёртого развода Костя решил завязать с попытками создать семью. Детей ни один из браков ему не дал. Всё своё время он проводил, занимаясь делами своих многочисленных фирм и компаний. В этом была его жизнь. Костя не раз предлагал и мне тёплое местечко в офисе, но я всегда отказывался, а он не настаивал, зная моё вольнолюбие и страсть к фотосъёмке.
- Думаю, мне нужно сменить обстановку, - сказал я, заваривая очередную порцию кофе.
- Замечательно, заодно поработаешь на меня, - Костя закурил сигару.
- Что это значит? - Я был сбит с толку.
- Поедешь в "Цветные холмы". Это санаторий. Я недавно купил его. Чистый воздух, здоровое питание, великолепные пейзажи, уютные коттеджи. Отдохнёшь от чванливых заказчиков, насладишься природой и сделаешь мне нормальное портфолио, потому что прежний владелец, похоже, вообще понятия не имел, что это такое.
- Ты шутишь?
- Вполне серьёзен.
Дым сигары густыми клубами уходил к потолку. Костя открыл окно.
Я задумался. Моё воображение моментально нарисовало наискучнейшую картину под названием "Цветные холмы". Оказаться там мне определённо не хотелось.
- Нет, Костя, я не поеду.
- Жаль, я бы заплатил. Ты бы работал в спокойной обстановке. Местные обитатели - вполне приличные люди из состоятельных семей: Морозовы, Либерман, Жудич, Осинские - они не пристают к замкнутым депрессивным фотографам. Что ж, придётся нанять кого-то другого.
- Не придётся. Я принимаю твоё предложение.
Мой новый ответ был слишком поспешным, и Костя смотрел на меня в некотором недоумении: он знал, что заставить меня изменить решение практически невозможно.
- Ты побледнел, сынок, - Костин взгляд словно сканировал сетчатку моих глаз.
- От твоей сигары. Завтра утренним рейсом я вылетаю в "Цветные холмы".
- Надеюсь, Платон, ты этого действительно хочешь. Увидимся, - Костя потушил сигару и вышел.
Санаторий "Цветные холмы" получил своё название не просто так. Он располагался на возвышенности в окружении заповедного леса и бархатистых холмов, заполненных пряными цветами. Подъезжая к санаторной зоне, я поразился открывшейся перспективе. Моя фотокамера была наготове, и я окунулся в поток вдохновения, вызванный линиями и красками природной гармонии. Я снимал взахлёб. Каждый кадр доходил до самого сердца. Давно я не получал такого наслаждения от работы. Что-то новое рождалось во мне.
"Костя, ты получишь не портфолио. Ты получишь шедевр!" - удовлетворённо подумал я, закончив снимать. Начало было многообещающим.
Санаторный комплекс оказался гораздо объёмнее, чем я представлял. У въезда возвышался трёхэтажный административный корпус. Первый этаж был рабочим, на втором и третьем проживал персонал. В самом центре зоны отдыха находилась столовая, декорированная в древнегреческом стиле. Неподалёку от неё - процедурный корпус, спортивный зал и бассейн. Территория была усеяна ажурными беседками, клумбами, кустарниками, тенистыми аллеями и пульсирующими фонтанчиками. Восточная сторона "Цветных холмов" упиралась в лес, куда можно было при желании прогуляться. С противоположного края полумесяцем на разумном расстоянии друг от друга, аккуратные, как грибки, стояли коттеджи для отдыхающих. Изучая пространство предстоящей фотосессии, я насчитал десять подобных домиков. Меня разместили в коттедже N 8, именуемом, как выяснил я позднее, "молодёжным".
Не буду подробно описывать все прелести "Цветных холмов" - сделанное мной впоследствии портфолио намного ярче любых хвалебных выражений - скажу лишь, что это на самом деле было комфортное место для отдыха, устроенное на высшем уровне. Впрочем, Костя никогда не вкладывал свои деньги просто так. Процедурный корпус, спортивный зал и бассейн были оборудованы по последним технологиям, комнаты в коттеджах соответствовали номерам класса "люкс", а меню местной столовой не уступало блюдам из ресторанов. Путёвку в "Цветные холмы" могли позволить себе только обеспеченные люди.
Сразу же в день приезда мне организовали медицинский осмотр, который подтвердил моё физическое здоровье. Из предложенных общеукрепляющих процедур я остановился только на посещении спортзала, так как съёмка забирала почти всё моё время, что меня вполне устраивало.
В санатории работало несколько врачей. Имени того, который осматривал меня в первый день, я не запомнил. В "молодёжном" коттедже отдыхающих консультировал доктор Беленко. Спокойный, уверенный, сосредоточенный, он располагал к себе. На вид ему было слегка за тридцать. Не раз в восьмом появлялась управляющая доктор Розова. Властность, ум и проницательность исходили от каждого её слова и взгляда. Это была зрелая женщина, поглощенная работой. Я предположил, что она бездетна и одинока. Соответствующая параллель напрашивалась сама: доктор Розова сильно напоминала Костю. С другими врачами "Цветных холмов" я близко не сталкивался.
Общество в "молодёжном" собралось довольно пёстрое и скучное. Окна моей комнаты выходили на предкоттеджную площадку, где любили коротать свои вечера отдыхающие, прогуливаясь или же сидя на чистеньких бревенчатых скамейках. Это давало мне прекрасную возможность наблюдать за ними. Обладая душой художника, я всегда с неподдельным интересом вглядывался в лица людей, в их фигуры, позы и жесты. Люди мне нравились, но нравились на расстоянии. Стоило им приблизиться, как моя любовь к ним тут же испарялась. Поэтому я предпочитал снимать природу, где удивительное и прекрасное воспринималось мной без отторжения. Как я уже сказал, мои соседи по коттеджу не представляли особого интереса, и лишь два человека завладели моим вниманием: первый - по неизбежности, второй - из любопытства.
Никогда не искал женского общества. Женщины хитры и всегда норовят залезть в душу. Но по иронии судьбы, где бы я не появлялся, мне постоянно приходилось испытывать на себе их внимание. Я не красавец и не болтлив, почти не улыбаюсь, меня даже учтивым трудно назвать. Угрюмый вид и взгляд исподлобья - явно не признаки общительности. Мужчинам это было понятно, и они не рвались завязать со мной дружбу. А вот с женщинами получался прокол. Всякий раз находилась особа, которая по абсолютно неясным мне причинам делала меня объектом своих грёз. Происходило это по-разному, но результат был один: я вновь убеждался, что женщине в моей жизни не место. Дамы полагали, что я им нужен, но ни одна из них не была нужна мне.
"Цветные холмы" не стали в этом отношении исключением. И хотя Костя заверил меня в благоразумности местного общества, в первый же вечер я заметил на себе любопытный взгляд молодой блондинки, окружённой мужчинами. Они суетились вокруг неё, готовые выполнить любую прихоть. А она упивалась своей популярностью, но уже начинала слегка скучать. Моё появление было очень кстати. Я понял, что знакомство с блондинкой неминуемо. И она не заставила себя долго ждать.
Я встал рано, чтобы застать утреннюю зарю. Сверкающие слёзки в траве и розовое марево пробуждающегося неба можно было увидеть только в это время. Съёмка прошла успешно, и я направлялся в столовую. Неожиданно моё внимание привлёк золотистый жук, прилипший к широкому листу тюльпана. Солнце уже поднялось довольно высоко, и свет падал идеально. Такой кадр нельзя было упустить. Я остановился и достал камеру.
- А моё фото вы сделаете? - раздался за моей спиной мурчащий шёлковый голос.
Я обернулся. Вчерашняя белокурая нимфа стояла передо мной. Природа была к ней безгранично щедра: точёная фигура, матовая кожа, льняные кудри, милое личико, на котором пухлые губки были изогнуты в кокетливой улыбке, а синие, как ультрамарин, глаза светились уверенностью. Коротенький голубой сарафан удачно подчёркивал все её прелести, и она это отлично знала.
- Нет, - сказал я.
- А вы забавный! - мой ответ несколько удивил её, но не смутил. - Вы же знаете, что сделаете. Я Даша Дымова. А вы?
- Приказов.
Она залилась смехом:
- Ну, правда, забавный! А можно ваше имя узнать?
- Платон, - Я в своих словах ничего забавного не находил.
Даша Дымова вновь прыснула.
- Мои фотографии украсят вашу коллекцию. Вы мне понравились, Платон Приказов.
Она ушла, одарив меня довольным взглядом. Не без досады я спрятал камеру, потому что золотистый жук уже куда-то уполз.
К счастью, Даша Дымова выбрала тактику медленного обольщения и не докучала мне своим присутствием слишком часто. Однако она всегда находила моменты, когда я не мог от неё увильнуть. И мы беседовали. Точнее говорила она, а я покорно слушал, невольно наблюдая за ней. И вот что я заметил, что помимо её привлекательности бросалось в глаза сразу же: Даша Дымова безумно любила производить впечатление. Ей нравилась публика и поклонники, нравилось, когда ею восхищались. Она привыкла добиваться своего и наслаждалась этим. В то же время было что-то неестественное в её постоянной потребности получать всеобщее внимание. Со мной Даша Дымова затеяла игру с целью включить в ряды своих воздыхателей, но счёт пока не был открыт. И хотя я всё-таки сделал несколько её снимков, но оставался по-прежнему сухим и равнодушным. Блондинку это выводило из себя. Я стал её навязчивой идеей.
Было бы малодушно утверждать, что Даша Дымова меня нисколько не привлекала: перед красотой трудно устоять. И будь я менее циничным и обладай хотя бы частицей того, что люди называют мечтательностью, я бы наверняка уступил ей. Но я являлся тем, кем являлся. Даша Дымова беспощадно играла со своими поклонниками, и не было никаких оснований полагать, что со мной она изменится. Потакать капризам взбалмошной девчонки мне не пристало, и я спокойно наблюдал, когда же у мисс Совершенства лопнет терпение.
Как-то вечером мы прогуливались вдоль коттеджа. Даша Дымова была раздосадована моей затянувшейся непробиваемостью, но, как я понял, отступать не собиралась.
- Признайтесь, Приказов, что я вам не безразлична.
- Вы не безразличны здесь каждому мужчине.
- Знаю, но мне это не важно.
Я бросил на Дашу вопросительный взгляд. Она продолжила:
- Мне интересно, что чувствуете вы. Но вас не понять. Вы фотографируете меня, слушаете мою болтовню. И не гоните. Если бы я вам надоела, вы бы меня давно прогнали. Но вы этого не делаете и всегда молчите. Скажите что-нибудь.
- Вы знаете ту девушку? - я указал в сторону беседки, где уже не менее часа сидела упомянутая мною особа и что-то рисовала в альбоме. - Кто она?
Дашу Дымову мой вопрос разочаровал:
- Вы нарочно! Разумеется, я её знаю. Это Осинская.
- Кто?
- Дочь Всеволода Осинского, продюсера. Правда в последние годы он отошёл от шоу-бизнеса и переключился на финансирование частных клиник. Приказов, вы сейчас наткнётесь на бордюр. Да что с вами такое?
Мне действительно стало нехорошо. Мы присели на ближайшую скамейку. Даша потрогала мой лоб.
- Горячий. Вы целый день снимаете, Приказов. Это просто безумие. Нельзя столько времени проводить на солнце. Может случиться тепловой удар. Надо, чтобы доктор Беленко вас осмотрел.
- Спасибо за заботу, Даша, но я уже чувствую себя гораздо лучше.
- Обещайте, что не станете бродить в жаркий полдень по санаторию с фотокамерой в руках.
Она ещё раз коснулась моего лба, затем волос, что было явно лишним. Я аккуратно отстранил её руку.
- Успокойтесь, Даша. Я не намерен себе вредить. И не смотрите на меня взглядом подстреленной лани, это бесполезно.
Она тяжело вздохнула и закусила губу:
- Приказов, вы...вы...вы ужасный!
Сказав это, Даша Дымова резко встала и немедленно покинула меня - я был уверен, что навсегда, но ошибался.
Судьба - оправдание для неудачников. Полагаться на неё - верх глупости. Что означают слова "предначертано судьбой"? В чём смысл? Получается, мне было предначертано остаться в десять лет без отца, а в двенадцать - лишиться матери? Выходит, по-другому и не могло случиться, если это судьба? Но какого чёрта, спрашиваю я? Нет, это всё чушь собачья! Я знаю Костю. Он получил свои миллионы не потому, что у него судьба такая, а потому, что он к ним целенаправленно шёл, минуя сотни препятствий. И мне не было предначертано стать первоклассным фотографом, я просто захотел им стать. Мы сами решаем свою судьбу, сами делаем выбор.
Разумеется, я не выбирал остаться без родителей, но так случилось, и мне пришлось смириться с этим. Я был один. Чтобы унять боль и не допустить её повторения, ещё в детстве я наглухо запечатал все свои эмоции и чувства, запретил кому-либо вторгаться в них, надёжно отгородил себя от мира.
Я знал, почему одинок, и не искал утешения - лишь хотел избавиться от ночных кошмаров. Но почему в одиночестве проводила свои дни юная Осинская, которая имела всё, чего был лишён я? Уже почти неделя прошла с тех пор, как она поселилась в "молодёжном", но за это время не обмолвилась ни с кем даже словом, лишь усердно рисовала что-то в отдалённой беседке. И никто из обитателей и посетителей коттеджа N8 не смел нарушить её покой - за исключением доктора Беленко и медицинской сестры, которая приносила ей лекарства. Что заставило Осинскую отгородиться от общества? Она росла в полноценной благополучной семье, окружённая всеми благами. Возможно, причиной являлось её ослабленное здоровье. Но мне казалось, что дело было не только в этом.
Ни разу я не видел Осинскую вблизи, но даже с расстояния можно было заметить чрезмерную её худобу и бледность. Иссиня-черные волосы, неизменно затянутые в тугую косу, резко выделялись на фоне полупрозрачной кожи. Даша Дымова называла Осинскую чучелом и в какой-то степени была недалека от истины.
Кстати, блондинка недолго ходила обиженной и, к огорчению своих кавалеров, вновь начала осаждать меня, словно неприступную крепость. Как ни странно, я не расстроился и даже был рад присутствию Даши, но ни в коей мере не давал ей этого понять, иначе рисковал попасть под водопад страсти, и тогда мне точно пришлось бы прекратить наше общение. Осторожная, сдержанная Даша Дымова меня вполне устраивала.
- Почему вы так не любите Осинскую? - спросил я её однажды.
- Потому что я женщина. Ничего личного.
- Достойный ответ, и вывод здесь однозначен: вы не любите Осинскую, потому что ею интересуюсь я.
- Вы и так это знали, Приказов. Зачем спрашивали? Чтобы вновь поговорить о ней? Неужели она вам нравится? - Даша вызывающе посмотрела на меня.
- Нет. Мне просто любопытно.
- Приказов, не смешите меня! Какого бы сухаря вы из себя ни строили - вы были и остаётесь мужчиной. Можете отрицать сколько угодно, но я уверена, что за вашим якобы "простым любопытством" кроется нечто большее.
- Полагайте, что хотите, Даша, - безразлично ответил я, - положение вещей от вашего мнения не изменится. Вы, пышущая красотой женщина, не пленили меня и считаете, что на это способен невзрачный ребёнок?
- Осинская всего на три года моложе меня.
- Даша, не выдумывайте чепухи, ей не больше пятнадцати.
- Я не выдумываю, я видела её карту у доктора Беленко. Через пару месяцев ей исполнится восемнадцать.
- Допустим. Но возраст не делает её более привлекательной.
К моему удивлению Даша Дымова расхохоталась.
- Многие искатели невест с вами поспорили бы на этот счёт!
Я вздохнул:
- Вы правы. Совершенно забыл, что богатство папочки - тоже критерий красоты.
- Но вас Осинская интересует не поэтому. Или поэтому? - Даша Дымова пристально смотрела мне в глаза. - Вы что-то скрываете, Приказов.
- Если вы успели заметить, я вообще скрытный.
- Не волнуйтесь, я не стану трогать вашу тайну, - продолжала она, словно не слышала моих слов, - потому что, несмотря на ваше жестокое и несправедливое равнодушие, вы всё ещё нравитесь мне и даже сильнее, чем прежде.
Я не знал, что на это ответить.
Не я один наблюдал за Осинской. Вдумчивые глаза доктора Беленко провожали её хрупкую фигурку всякий раз, когда он появлялся в "молодёжном". И это был отнюдь не взгляд обеспокоенного врача: свои консультации доктор Беленко давал девочке не чаще, чем другим. Что могло вызвать у него столь пристальное внимание к Осинской? Спустя время, когда события начали развёртываться с неожиданной скоростью, я это выяснил.
Был душный субботний день. Я занимался обработкой фотографий у себя в комнате, где кондиционер спасал меня от изнуряющего зноя. Осинская, как обычно, рисовала в беседке. Видимо, жара её не пугала. Я был увлечён работой и не отрывался от ноутбука в течение нескольких часов, пока резко потемневшее небо не заставило меня посмотреть в окно. Тучи плотным покрывалом растянулись над "Цветными холмами". Надвигалась гроза и, похоже, нешуточная. Я перевёл взгляд на беседку. Осинская была не одна. Рядом с ней стояла элегантная молодая дама и о чём-то говорила. Осинская на неё не смотрела и продолжала рисовать. Дама достала из сумки некий предмет, напоминавший пузырёк с таблетками, и оставила на столе. Через пару минут она ушла, явно расстроенная. Мне даже показалось, что по её холёному лицу скатилась слеза. Только дама скрылась из вида, как сверкнула молния, и я вновь посмотрел в сторону беседки. Осинская отложила альбом и, отвернувшись в сторону, слегка подёргивалась - как это бывает, когда человек надрывно плачет. А дальше всё случилось очень быстро. Оглушительно грянул гром, и я невольно вздрогнул - не потому, что гром напомнил мне звук выстрела из детства, а потому, что словно поражённая этим выстрелом Осинская неестественно пошатнулась и ничком упала на землю. Я выпрыгнул в окно и опрометью помчался к беседке. Подхватил Осинскую и уже спешил к процедурному корпусу, где всегда дежурили врачи. Девочка была невесомая, словно пёрышко, и она не дышала. Меня сразу заметили и немедленно оказали помощь. Всё это произошло в какие-то секунды. Едва я переступил порог процедурного корпуса, стена дождя накрыла "Цветные холмы".
- Доктор, что с Алисой? У неё давно не было подобных приступов, - взволнованно спросила та самая элегантная дама, которую я видел с Осинской.
- Сейчас уже всё в порядке, - ответила доктор Розова. - Очень похоже на аллергическую реакцию, но не думаю, что от препарата - ваша дочь уже не первый день его принимает. Однако мы на всякий случай нейтрализовали эту возможную угрозу. И я ещё раз всё перепроверю - вдруг я что-то упустила.
- Спасибо, - вздохнула дама.
Я сидел в холле и слышал их разговор. Они только что вышли из смотровой комнаты, где лежала Осинская. Было странно осознавать, что у неё всё-таки есть имя. Алиса... Даша Дымова всегда называла её по фамилии, и я так к этому привык, что мне даже в голову не приходило спросить про имя. Ещё более странным казалось то, что красивая молодая дама приходилась матерью Алисе Осинской. Они были настолько мало похожи, насколько стройный устойчивый тополь напоминает узенькую тростинку, терзаемую ветром. Мать, излучающая здоровье и красоту, и бесцветная на её фоне болезненная дочь.
- Тамара, - обратилась к даме доктор Розова, - Алиса сказала мне, что вы говорили с ней незадолго до случившегося, и я поняла, что ваш разговор не был приятным. Это так?
Тамара Осинская отвела взгляд.
- Так.
- Тогда я могу найти ещё одно объяснение обмороку. Духота плюс волнение - опасный коктейль, тем более, если учитывать уязвимое состояние вашей дочери.
- Значит, это я виновата...
- Отчасти да. Не буду спрашивать, что между вами происходит, Тамара, но настоятельно рекомендую оградить Алису от подобных стрессов. Иначе она рискует всю жизнь провести в медицинских учреждениях.
Доктора Розова ушла. Тамара Осинская выглядела абсолютно опустошённой, но, заметив меня, взяла себя в руки.
- Здравствуйте. Вы Платон Приказов?
Я кивнул. Она улыбнулась и протянула мне руку.
- Я Тамара Осинская, мама Алисы. Наша семья в неоплатном долгу перед вами. Я не знаю, как выразить свою благодарность. Платон, если бы не вы...
- ...ваша дочь могла бы пролежать в беседке Бог знает, сколько времени и уже вряд ли бы очнулась.
- Зачем вы это сказали? - Тамара Осинская с болью посмотрела на меня. - Ну да, конечно, вы всё слышали... Думаете, я плохая мать?
- Это не моё дело, - спокойно ответил я.
- Вот именно - не ваше. Но вы спасли Алису, и поэтому я говорю вам спасибо. Зайдите к ней. Она хотела вас видеть.
Этого я не ожидал.
- Не вижу смысла.
- Зато я вижу. Совсем недавно моя дочь была при смерти, и я готова выполнить любую её просьбу. Зайдите же!
Тон и взгляд Тамары Осинской были столь убедительными, что я не рискнул противиться ей и бесшумно вошёл в смотровую комнату.
Алиса не услышала моего появления. Я впервые мог внимательно разглядеть её. Острые плечи, тоненькие руки, плоская грудь, губы едва очерчены, маленький округлый нос; коса расплетена, тяжёлая гладь волос растеклась по подушке смоляным потоком. И, наконец, глаза. Почувствовав на себе мой взгляд, Алиса повернула голову. Я не понял, что произошло. Две огромные изумрудные бездны приковали меня к месту. Они умоляли, ждали, требовали и не отпускали. Никогда я не встречал подобных глаз. У Тамары Осинской тоже были зелёные глаза, но не столь большие и не столь красноречивые. Я ухватился за кресло, чтобы не упасть, потому что голова моя шла кругом - я будто захмелел. Алиса Осинская уже не казалась мне бесцветной. Я зажмурился, чтобы успокоиться.
- Вы фотограф, который всё замечает.
Абсолютно земной, недетский голос Алисы окончательно развеял чары и отрезвил мой разум. Я произнёс:
- Меня зовут Платон Приказов.
- Знаю. Вы принесли меня сюда из беседки. Зачем?
- Вы предпочли бы остаться там?
- Нет, желать себе смерти - грешно, - Алиса сделала усилие и слегка приподнялась. Я подошёл и поправил ей подушку, чтобы она могла сесть.
- Так зачем вы это сделали? Я знаю, что не нравлюсь вам.
- По-вашему, данная причина настолько весома, что позволила бы мне оставить вас лежать бездыханной? Вы нуждались в помощи - я её оказал. Не ищите других объяснений.
- Иногда вы так гнетуще смотрели, что мне хотелось провалиться сквозь землю. Казалось, вы меня ненавидите.
- Это только ваша фантазия, Алиса. У меня нет причин вас ненавидеть. И раз уж вы наблюдали за мной, то могли бы заметить, что приветливо я ни на кого не смотрю.
Её зелёные пропасти взметнулись к моему лицу.
- На Дашу. Так вы смотрите на Дашу. А ещё, когда замечаете что-то красивое и когда снимаете. Но больше всего, когда глядите на фотографию, которую храните у сердца.
Я вмиг похолодел. Она колдунья? Зеленоглазая ведьма? Голос мой был твёрд:
- Откуда вам известно про фотографию?
- Я не всегда сижу в беседке. Был вечер, я гуляла. Аромат роз привлёк меня. Они были столь хороши, что я присела в траву и начала рисовать. Вдруг я услышала шаги. Это были вы. Вы тоже любовались розами и пламенем заката. Непостижимо далёкие трепетные мысли блуждали в вашей голове, взгляд выдавал волнение. И ваше сердце открылось навстречу охватившим вас чувствам, вы достали снимок. Меня вы не заметили. Я не смела шелохнуться, чтобы не потревожить вас, потому что поняла, сколь важен и бесценен этот момент. И я забыла про розы. На моём листе появлялся другой рисунок. Ваше лицо светилось. Вы плакали, и я беззвучно плакала вместе с вами - будто ваша боль стала и моей тоже.
Я весь дрожал. Слова Алисы сразили меня сильнее, чем её глаза.
- Вы не имели права, - зло отчеканил я.
- Знаю. Мой альбом остался в беседке. Можете забрать рисунок. Это лучшая моя работа, но она мне не принадлежит, потому что в ней ваше сердце, ваша душа и ваша боль.
Я не стал ждать. И дождь за окном не был помехой. В беседку ещё никто не заходил. На столе по-прежнему стоял графин с водой, рядом опрокинутый стакан и мешочек для лекарств. По полу рассыпаны таблетки. Альбом лежал на лавочке. Кожаный переплёт надёжно защитил его содержимое от дождя. В альбоме я нашёл много потрясающих рисунков. Алиса Осинская обладала ярким своеобразным талантом, и ей впору было организовывать выставки. Особенно живо у неё выходили лица. Ей удавалось отражать в своих работах едва уловимые переживания - мне, как фотографу, это было особенно заметно. Искомый мною рисунок оказался в самом конце. И вновь я вздрогнул. Потому что узнал чистые глаза потерянного мальчишки - свои глаза. Потому что увидел ожившее лицо, которое светилось.
Недаром говорят, что инициатива наказуема. За завтраком мне сообщили, что на улице меня ожидает человек. Я вышел из столовой и сразу понял, кто это. Пожилой мужчина, но ухоженный и подтянутый; в чернильных волосах слегка пробивалась седина; тяжёлый взгляд потускневших глаз делал его старше своих лет. Это был Всеволод Осинский. Я, конечно, предполагал, что мне придётся с ним столкнуться, но не думал, что так скоро. Множество мыслей пронеслись в моей голове, но я отбросил их и уверенно зашагал к нему навстречу.
- Что вам угодно?
- Здравствуйте, Платон. Думаю, вы уже догадались, кто я. Вы спасли мою дочь - самого дорогого и близкого мне человека, и я просто обязан отблагодарить вас. Жена мне сказала, что вы абсолютно лишены такта, но меня это не волнует. Я намерен отблагодарить вас, и рано или поздно я это сделаю.
Он замолчал и терпеливо ждал моего ответа.
- Вы всегда делаете то, что хотите? - наконец произнёс я.
- Намекаете на мой командный тон? Привычки управляют людьми. Вы привыкли глядеть в объектив фотокамеры; кто-то привык проводить вечера в баре; я привык добиваться своего во что бы то ни стало.
- Это точно. Однако вы не знаете меня. Мне от вас ничего не надо.
Всеволод Осинский снисходительно улыбнулся:
- Не зарекайтесь, юноша. Поверьте, жизнь порой делает крутые повороты.
Я нахмурился: кому, как ни мне, было это знать.
- Отец! - неожиданно раздался сзади резкий голос, заставивший нас обернуться. - Почему ты мне ничего не сказал?
Перед нами стоял молодой человек с внешностью голливудской кинозвезды. Стройная фигура, решительная форма скул, угольная чернота волос были у него в точности такими же, как у Всеволода Осинского. Из-под хмурых бровей смотрели выразительные тёмные глаза, обрамлённые пышными ресницами. Прямой идеальный нос и чувственные губы дополняли этот совершенный портрет. Портил его только плохо скрываемый гнев.
- Не устраивай сцен, Антон. Я просто не успел, - Спокойно ответил Всеволод Осинский.
- Да ты и не собирался! Уверен, без Тамары здесь не обошлось. Это она довела Алису, ведь так? Красавица мать не может смириться, что её дочь не столь же хороша!
- Ты несёшь полную чушь, сынок, - с неизменным спокойствием произнёс Осинский.
Антон негодующе развёл руками.
- Папа, почему ты закрываешь глаза? Ты никогда меня не слушаешь. Тебе плевать на моё мнение. Не слушаешь в бизнесе, когда я прошу тебя профинансировать явно выгодный проект новой эстрадной группы, и упорно продолжаешь вкладывать деньги в бесполезные клиники, словно это вернёт Алисе здоровье. Не слушаешь и в семье, когда я указываю на очевидное: вот увидишь, отец, твоя жена угробит свою дочь!
- Не смей так говорить о матери.
- Она мне не мать. Она всего лишь твоя жена. У тебя с ней разница в двадцать лет, а у меня - в двенадцать. Поэтому ты всё ещё так падок на её прелести, а я ей никогда не доверял.
Видно было, что своей речью Антон пытался пробить брешь в отцовской стойкости, но безуспешно. Всеволод Осинский был умён и не собирался уступать и опускаться до яростных оскорблений, тем более в присутствии постороннего человека.
- Ты просто мальчишка, глупый мальчишка... - с грустью произнёс он.
- Невероятно! - воскликнул Антон и быстро зашагал прочь, не удостоив меня даже взглядом.
Я у моря. Худенькая темноволосая девочка стоит в воде. Её огромные зелёные глаза зовут меня. Но я не умею плавать, поэтому остаюсь на берегу. "Доверься", - шепчет девочка и протягивает мне свою тоненькую руку. Я делаю робкий шаг в пенящиеся волны. Её пальцы ласково скользят по моим волосам... Изумрудные огни гаснут, девочка исчезает, шум моря - тоже. Но прикосновения становятся всё более отчётливыми и настойчивыми. Я ощущаю пряный запах бархатной кожи, слышу частое дыхание. Мои губы накрывает жадный поцелуй. Я отвечаю с той же страстью, привлекая к себе гибкий стан, и всё же через силу заставляю себя открыть глаза, потому что понимаю: это уже не сон.
Довольная улыбка Даши Дымовой окончательно вернула меня к действительности.
- Я знала, что не безразлична тебе. Теперь ты мой, Приказов.
Я медленно отстранил её от себя:
- Уходите.
- Брось, ты же не хочешь этого, - она вновь попыталась прильнуть ко мне, но я предусмотрительно встал с постели.
- Уходите, Даша. Я не шучу.
- Но ты же ответил на поцелуй! Ты только что обнимал меня! Никуда я не пойду.
Я тяжело вздохнул, начиная злиться.
- Даша, вы красивы, а я, как вы не раз упоминали, был и остаюсь мужчиной. Но я не подонок. Поэтому покиньте мою комнату. Немедленно.
Она обожгла меня свирепым взглядом отвергнутой женщины и, накинув свой коротенький халатик, выбежала вон.
Я остался один, но про сон можно было забыть. На улице светало. Часы показывали четверть пятого. Я принял контрастный душ, оделся, по наитию взял фотокамеру и направился в сторону леса. Для портфолио я уже отснял достаточное количество материала. Но разве способно что-либо остановить вдохновенного художника? Определённо, нет. На примере Алисы Осинской я вновь в этом убедился.
После разговора в смотровой комнате мы больше не общались. Я перестал открыто наблюдать за ней и избегал встреч. Алиса казалась спокойной, но порой её взгляд пытливо скользил по предкоттеджной площадке, безнадёжно выискивая кого-то среди отдыхающих. Она терзалась. Я это видел. Алиса по праву заслуживала снисхождения с моей стороны и откровенного разговора. Моё негодование по поводу её невольного шпионства давно исчезло, но я всё ещё не решался к ней подойти. Может быть, оттого, что Алиса Осинская видела меня настоящего и я был теперь уязвим для неё? Или причина крылась в другом? В том, что я всё чаще ловил себя на мысли о ней, о её беспощадных жаждущих глазах. Мне не хотелась в это верить. Но каждую ночь с момента нашей встречи в смотровой комнате Алиса Осинская неизменно посещала мои сны. Кошмары сменились наваждением. Я был растерян. Я боялся новой боли.
В таких размышлениях я провёл всё утро. Снимал рассветный лес, бродил вокруг корпусов по дорожкам, усыпанным гравием. Утомившись длительной прогулкой, я прилёг в траву. Кусты шиповника скрывали меня от случайных взглядов прохожих. Воздух был свеж и насыщен цветочным запахом. Напряжённость постепенно отпускала моё тело. Недалеко находился процедурный корпус, и я слышал, как обитатели "Цветных холмов" сновали туда-сюда.
- Доктор Розова! - раздался знакомый голос.- Постойте! Вы забыли свою папку.
- Спасибо, Алиса, - ответила Розова. - В четвёртом коттедже полетела система кондиционирования, и моя голова занята сейчас только этим.
- Понимаю...
- Ты хочешь спросить меня о чём-то?
- Да. Доктор, почему в моей карте указано, что я принимаю одно лекарство, а в вашей папке - совершенно другое?
- Это невозможно, Алиса.
- Но я видела.