"Ad augusta per augusta" (Большая цель - большая трудность)
(фантастико-приключенческий роман)
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Гимн и медитация. Опасное соседство. Кривцов и Сент-Ив. Новенький и моложавый. Агарти или Шамбала. Докладчик Пащенко. Моложавый отстал. Сам граф Сен-Жермен. "Московский Орден Новых Розенкрейцеров". Доклад майора. Замурованный ход. Саркофаг под алтарем. Беседа дам о таинственный графе. Владимир Васильевич Капустин. В кабинете на Лубянке. Донос и приглашение на лекцию. Странный костромской крестьянин.
- О Великий Теллем, Духо-Материя Вселенной, твоя стихия объемлет все бездны Мироздания! Она во мне и тебе, она во всех нас! Мы и Вселенная едины! О Великий Огонь, ты даешь всему жизнь! Ты горишь искрой жизни в каждом миге бытия!
Произнеся слова гимна, присутствующие преклонили колени, и погрузились в медитацию. Потом встали, подошли к столу, и, взявшись за руки, замкнули вокруг него магическую цепь.
Курильница ароматно дымила, большие зеркала в полумраке отражали силуэты собравшихся.
- О Великий Владыка Пентаграммы Магических Стихий, - воззвал глава Ордена, - мы заклинаем тебя! Люди разомкнули цепь и возвратились на места.
- Благословляю всех! - сказал главный, и члены затихли в благоговейном молчании.
- Почему место выбрали по соседству с Органами? - спросил шёпотом соседа моложавый человек.
- Специально. В подвалах ОГПУ проливается много крови, и мы должны нашей магией и потоками света разрушить это царство мрака.
- Профессор Кривцов, - обратился глава к седеющему, но еще не старому господину в пенсне, - расскажите нам о ваших встречах с Сент-Ивом де Альвейдером.
- А кто, этот Сент-Ив? - снова спросил моложавый.
- Как? Вы не знаете? - возмутился сосед. - Это известнейший мистик!
Почтенный профессор вышел вперед и со словами "охотно, охотно", приготовился поведать аудитории о знаменитом французе.
- Кто, этот Кривцов? - не унимался моложавый.
- Иван Никитич, профессор римского права, - слегка возмущенно ответил сосед. - Вы здесь новенький? Я вас не припомню...
- Да, я недавно совсем вступил в общество. Извините, - застыдился моложавый.
Профессор римского права, поправив пенсне, раскрыл рот, внезапно обнаружившийся среди бурной, таежной чащи, покрывавшей нижнюю часть его умного лица.
- Господин Сент-Ив разработал интереснейшую теорию. Вот вкратце ее суть. Послушайте.
Люди замерли в священном трепете, ожидая услышать что-то интригующе-восхитительное и таинственное. Это лишь, и воспринимали их растревоженные, а то и раненые всяческой мистикой и чудесами, души.
- Изначальное правление на Земле осуществляла Черная раса... - Профессор забубнил монотонным, привыкшим к чтению длинных лекций, голосом. Но члены общества слушали, затаив дыхание, не в пример привычной для него, рассеянной и невнимательной толпе студентов, которых ничем не удивишь. Моложавый (тот, который спрашивал), похожий внешне на студента, неожиданно затих и больше соседа не донимал.
- ... и кроме вышесказанного, - лектор, кажется, закруглялся, - мосье Сент-Ив де Альвейдер убежден, что в глубине Азии существует страна Агарти или Шамбала, населенная мудрецами. В недоступных горных долинах и пещерах находятся лаборатории, где совершенствуется научный опыт древних цивилизаций. В районе северо-западного Тибета в доисторические времена существовал очаг величайшей культуры.
Профессор закончил и с большим достоинством поклонился, изобразив гордую букву "Г". Аплодировать или как-то еще выражать одобрение среди членов Ордена не принято. Оно и понятно, ведь здесь не театр какой-нибудь, а дело серьезное. Поэтому глава общества лишь сердечно пожал руку профессора и назвал следующего докладчика.
- А сейчас, господа, уважаемый Андрей Николаевич Пащенко, наш молодой коллега, сделает преинтереснейшее сообщение.
- Извините, - снова ожил, похожий на студента, моложавый, - А это кто будет?
- Подающий надежды физик. Будущее светило. Он из знаменитой семьи: и дед, и отец его известные путешественники. Первый исследовал Индию, а второй, кажется, Монголию. Весьма уважаемое семейство.
- А-а-а, спасибо, - поблагодарил моложавый и уставился на нового докладчика.
Андрей Николаевич, тридцатилетний или около того крепыш, не обладавший, в отличие от предшественника, бурными волосяными угодьями на лице, открыл рот:
- Я хочу рассказать об опытах с телепатическими волнами, господа.
"Те-ле-па-ти..." - скользнуло по рядам и замерло на "галерке": "ти-ти-ти...".
- Благодаря Солнцу, атмосфера нас окружающая, насыщена теплом, светом, химией и нервной радио-лучистостью. Колебание напряжения солнечной деятельности не может не вызвать возмущений в излучениях таинственных N-лучей, тесно связанных с нашей духовной жизнью.
Аудитория притихла, вернее, замерла в немом восторге. Вот оно, вот оно самое-самое! Таинственные лучи! Наконец-то... Сообщение оказалось столь увлекательным, что затянулось дольше обычного. Перевалило за полночь. Расходились нехотя, оживленно обсуждая услышанное. Выйдя из подвала, направились в сторону ярко освещенной Лубянской площади. Там извозчика легче нанять. Шли гурьбой, шумно разговаривая. Моложавого среди них не оказалось. Он незаметно отстал и вошел в подъезд мрачного колосса по Малому Лубянскому переулку, где никогда не спали.
* * *
Утро. Высокий, статный господин лет сорока бодро вышел из подъезда каменного 3х-этажного особняка, расположенного на углу Трубной и Неглинной, и зашагал в сторону Кузнецкого моста. Господин шел к месту своей службы, в Наркомат Иностранных Дел, где занимался обзором иностранных изданий.
- Смотри, смотри, сам граф Сен-Жермен прошел, - зашептались две тетки с авоськами, когда господин скрылся за поворотом. Женщины оказались правы. Этот скромный советский чиновник после работы превращался в кругу близких друзей и знакомых в мага и чародея.
Владимир Васильевич Капустин родился в семье генерала и сенатора. Он закончил Александровский лицей как филолог-языковед. С ранних лет "новый Сен-Жермен" увлекался спиритизмом, астрологией и оккультизмом. Годы гражданской войны провел в Крыму. Но в белой армии не служил и в эмиграцию не подался. А в 22-м году приехал в Москву, где и поступил на работу в НКИД в качестве переводчика. Капустин, прочитав работу Владимира Шмакова "Священная книга Тота", посвященную магии, искал знакомство с автором. Книгу опубликовали незадолго перед революцией, в числе множества подобных ей, наводнявших прилавки в те годы. Знакомство с кумиром состоялось на квартире у Шмакова, где собиралась весьма примечательная публика: искусствовед Сизов, биофизик Сидоров, богослов Флоренский и другие, не менее известные личности. Бывали у Шмакова представители разных тайных обществ: масоны, теософы, богоискатели, священники и сектанты. Вступив в тайный кружок, новый член сразу занял в нем ведущее положение. Шмаков оценил его эрудицию и предложил молодому человеку читать лекции и вести практические занятия по оккультизму. Сам глава общества вскоре покинул Россию и перебрался в Буэнос-Айрес, о котором, подобно Остапу Бендеру, мечтавшему о Рио-де-Жанейро, всю жизнь грезил. После отъезда лидера Капустин занял его место, а вскоре и основал "Московский Орден Новых Роценкрейцеров". В Орден входило 16 членов. Каждый имел разные степени посвящения. После периода ученичества наступала ступень "оруженосцев", а затем и две рыцарские степени: "рыцарь внешней башни" и "рыцарь внутренней башни". И, наконец, - наивысшая ступень, которой достигали лишь члены Верховного Капитула Ордена.
* * *
- Так, так! Докладывайте дальше. Это очень интересно! - подбадривал майора сидевший за большим дубовым столом необъятного кабинета человек средних лет в штатском.
- Вскоре Капустин познакомился с неким Тагером, работающим также в Наркомате Иностранных Дел и бывшем ранее советским консулом в Афганистане.
- Как зовут Тагера?
- Франц Августович. Немец.
- Слушаю дальше.
- В отличие от Капустина Тагер относится к магии как к практической науке, будучи в душе атеистом и прагматиком. Далее в общество вступил и молодой ученый Чеховский Антон Петрович, занимающийся экспериментами по передаче мысли на расстоянии и метеорологией.
- Это нам чрезвычайно интересно! Не родственник ли писателю?
- Тот Чехов, а этот Чеховский, хотя и тоже Антон! Но тот по отчеству Палыч, - улыбнулся майор. - Как стало известно, он собирается открыть в Москве филиал ленинградского Института Мозга.
- Дело хорошее! Не то, что пьески писать...
- Чеховский живет тут недалеко, по соседству, на малой Лубянке, где члены общества арендовали у домкома подвал, в котором проводят свои заседания и встречи.
- В их ряды внедрен наш сотрудник?
-Так точно!
- Пока мы не должны ничего предпринимать... Что-нибудь известно об их намерениях?
- Лишь то, что занимаются освоением ясновидения и телепатии.
- Напомните, как они называются?
- Мэ-О-Эн-Эр. Монр. Московский Орден Новых Розенкрейцеров.
- Что это такое, Ро-зен-крей...? Как, как?
- Ро-зен-крей-це-ры. Существовал такой Рыцарский Орден в средневековой Европе.
- Какого черта надо его возрождать?
- Вот и узнаем постепенно.
- Вы свободны. - Начальник прикрыл ладонью нарождавшуюся зевоту.
Массивная дубовая дверь тихо и плавно закрылась за майором. Человек в штатском поднялся из-за стола, прошелся взад-вперед по мягкому ковру, подошел к большому окну, облокотился о раму, приложил лоб к холодному стеклу. Голова побаливали после вчерашнего возлияния. Призадумался. Там за стеклом, внизу, на площади копошилось беспокойное население. А далее, в дымке, поблескивали купола Христа Спасителя.
* * *
Перестройка и ремонт Дома Святого Духа шли в самом разгаре, когда один из рабочих наткнулся на ранее незамечаемый замурованный ход.
-Братья, сюда! Смотрите, что я нашел!
Давно известно, основатель Ордена, прославленный Отец и Брат, Христиан Розенкрейц похоронен под сводами этого старого монастыря. Но где конкретно - всегда оставалось тайной. И вот, кажется, гробница святого обнаружилась. Подземный ход вел в маленькое помещение "о семи стенах и семи углах", как указывалось в старинных книгах.
- Смотрите, в центре круглый алтарь. - Вошедший первым монах позвал остальных. - На нем лежат медные пластины со странными письменами.
- В каждой из семи стен есть небольшая дверь! - воскликнул второй монах. - Надо попробовать открыть. Что там?
- Открывай!.. Не поддается? Давай помогу!
После недолгих усилий двери удалось взломать. За ними находились кельи, набитые ящиками с древними книгами и рукописями.
- Сколько здесь всего! С книгами потом разберемся. Надо посмотреть сначала, что в алтаре.
Братья вернулись в главную комнату.
- Отодвигай крышку!
- Боязно... грех...
- Не бойся! Мы тут одни... Никто не видит.
Сдвинув крышку алтаря, обнаружили медную поверхность саркофага. Дрожа всем телом, монах сдвинул ее. В гробу лежал сам Христиан Рози Кросс, основатель братства. Несмотря на прошедшие со дня его смерти 120 лет, он выглядел так, будто только что положен. Тело облачено в золотом шитые одежды. В одной руке Библия, в другой - манускрипт из пергамента.
- О чудо! Как живой! Он действительно святой, раз тленье не коснулось его. Надо созвать всех братьев!
Весть о чудесной находке мгновенно распространилась по монастырю. Сбежавшиеся братья падали ниц пред святыми мощами и славили Господа. Обнаруженный в руках мумии пергамент содержал советы и наставления потомкам.
"Все люди должны осознать свою взаимосвязь с миром невидимым, с Космосом; они должны стараться не нарушать существующее равновесие. Тот, кто примет наше знание, тот станет мастером всех наук, ремесел и искусств; ничто не будет для него секретом; все мировое знание будет ему доступно..."
* * *
- Что ты можешь мне рассказать об этом таинственном графе, милочка?
Две дамы, отделившись от толпы гостей, нежно ворковали у окна.
- Он светский лев и блестяще образован.
- А ты знакома с ним?
--
Нет, но с ним знается моя подруга. Он говорит на всех европейских языках, притом свободно.
--
Ах! Мечтаю познакомиться.
--
Я это могу устроить, но слушай...
--
Да, да! Говори.
--
Он не так давно в Париже... А вообще о нем ходят странные слухи.
--
Какие?
--
Говорят, он живет на земле не одну тысячу лет.
--
Так он старик? Почему ты сразу не сказала?
--
Нет, нет! Он молод и свеж. Сама убедишься.
--
А как же тысяча лет?
--
Ну, так говорят. Передаю, что слышала. Говорят еще, что он тайно изготавливает золото, алмазы, изобрел эликсир долголетия, может читать прошлое и предсказывать будущее...
--
О, как интересно! А откуда он взялся в Париже?
--
Говорят, что он сын венгерского короля Ракоши, и странствует по свету. Вот сейчас у нас, а потом...
--
Может он и есть Дракула? Ой, какой ужас! Но все равно интересно познакомиться.
--
Об этом не знаю. Знаю, что он является Великим Посвященным.
--
Что это значит?
--
Он член Братства Розенкрейцеров, которым доступны все тайны мира.
Среди гостей пронесся ветерок волненья, и легкий шепот со всех сторон известил: "Идет, идет"! Глаза собравшихся впились в раскрывшуюся дверь.
- Их Сиятельство, граф де Сен-Жермен! - объявил распорядитель.
- Ах! - воскликнула дама, которая расспрашивала, поднося лорнет к глазам. - Какой красавец!
- Я же тебе говорила.
* * *
Московский "Сен-Жермен", Владимир Васильевич Капустин эликсир долголетия не изобретал, хотя многими языками владел; золота и алмазов не изготовлял. Но заглядывать в прошлое и предсказывать будущее пытался. Он образован, воспитан и достаточно еще красив к своим сорока годам. Все знакомые находили в его внешности сходство со знаменитым сыном венгерского короля, хотя, спроси их, - видели они портрет того, с кем сравнивают, то, вряд ли был бы получен внятный ответ. Сам Капустин довольно улыбался, когда слышал за спиной эти приятные слова: "Сен-Жермен идет", и никогда не выяснял, кто их произнес. "Моя эрудиция в области оккультизма заслуживает того, чтобы меня так называли, - удовлетворенно думал он, - да и идея возрождения розенкрейцерства в Москве принадлежит мне. Жаль только, что у меня с Тагером начинается размолвка. Оно и понятно: мы с ним совершенно разные люди, хотя поначалу и обнаруживалось много общего. Он немец, родился там, ребенком был привезен в Россию. В кровавом 1905-м подростком принимал участие в декабрьских волнениях на стороне анархистов. За это сослан в Якутию. Вернулся по амнистии 13-го года в Москву, став мистиком. Но я знаю, в душе он атеист и бесповоротно уверен в своем трезвомыслии. Вот с Чеховским они нашли общий язык быстро. И тот прагматик. Дался ему это Институт Мозга! Зачем филиал открывать в Москве"?
* * *
В ярко освещенном кабинете вокруг двух огромных столов, стоявших тэобразно, сидело несколько человек разного возраста. Кто в военной форме, кто в штатском. Один из них, держа в руках машинописный листок, зачитывал:
- Оперативная сводка ВЧК-ОГПУ. Пащенко Андрей Николаевич. Из семьи ученых. Занимается наукой, член МОНРа, на провокационные вопросы с целью выяснения его отношения к Советской власти отвечает уклончиво: ни да, ни нет. Вот пока все.
-Яков Григорьич, - спросили читавшего, - объясните подробнее, что значит из "семьи ученых"? Что за семья?
- Из досье следует, что дед его, Пащенко Павел Ильич, еще при царях осуществлял особой важности государственную миссию в Индии, под кодовым названием "Операция "Заратустра"...
- Значит, дед был наш человек, - улыбнулся наголо бритый сотрудник. Остальные одобрительно крякнули. Это хорошо, что наш!
- Отец занимался археологией, копал в Туркестане, чудом спасся из последней экспедиции...
- Из той, которую в Африке порезали? - наступил на конец фразы человек в пенсне, куривший вонючую папиросу.
- Да, да, - подтвердил докладчик. - Газеты всего мира шумели ... Неслыханное дело!
- А в чем было дело? А? ... Неужели? Я и не знал... - зашушукались чекисты. - Из-за золота? Да... Клад откопали? И много человек?
- Тише, тише, товарищи! - гаркнул сотрудник, с отливавшем синевой, свежевыбритым лицом. - Приглашайте вашего знакомого, Яков Григорич! - И указал широким жестом на дверь. - Надо, наконец, нам на него посмотреть!
Блюмкин вышел в коридор позвать ожидавшего своей участи Пащенко.
- Пойдем, тебя приглашают! Не бойся.
Андрея Николаевича в свое время познакомил с похожим на араба Яковом Блюмкиным профессор Красавин, отрекомендовав его, как "страстно жаждущего приобщения к таинствам Востока". Им было интересно беседовать не только о таинствах Востока, но и на научные темы, а также о литературе и поэзии - новый знакомый даже сам пописывал стихи. О том, что веселый Яшка служит в ЧеКа, Пащенко узнал позднее...
- Садитесь, Андрей Николаич, - любезно предложил главный.
- Ничего, постою. Спасибо!.
- Да, садитесь! В ногах правды нет. Мы настаиваем.
"Пожалуй, в ногах правды не больше, чем в вашей газете того же названия", - зло подумал Пащенко, и покорно опустился на предложенный стул.
- Мы знаем, Андрей Николаич, из какой вы замечательной семьи, - начал издалека сине-выбритый. - Какой замечательный у вас дед. Настоящий разведчик! Мы должны в своей работе брать пример с такого человек... Да и батюшка ваш, честно и преданно служил отчизне...
"Откуда, мерзавцы, это знают?" - думал Андрей Николаич, нервно сгибая и разгибая пальцами правой руки пальцы левой и сопровождая речь чекиста внятным похрустыванием.
- И дед, и отец внесли большой вклад в отечественную науку, порой рискуя жизнью...
"Куда клонит, каналья"?
- Но вот на вас, Андрей Николаич, - резко сменил мажорную тональность на минорную говоривший, - поступил донос! Ранее приветливое его лицо затянулось тучкой, -
Присутствующие при слове "донос" замерли, как борзые, ждущие следующей команды хозяина "Фас его"!
- Осведомитель сообщает о ваших антисоветских разговорчиках, - продолжил более ласково "хозяин-охотник", а "борзые" переменили стойку и снова начали, кто шептаться, кто ковырять в носу, кто тереть по суконной скатерти, кто чиркать спичкой, кто пускать дым кольцами. - Да, вот здесь именно так и написано: "разговорчики".- Читавший держал в руках мятый клочок бумаги и ежеминутно заглядывал в него, точно сверяясь, не упустил ли чего.
Пащенко сжался в ожидании очередной порции обвинений. "Выходит, Яшка меня сюда заманил, а я считал его, чуть ли не другом! И ты, значит, Брут..."
- Но мы, - сделал торжественную паузу "обвинитель" и, изобразив подобие улыбки, продолжил, - не очень верим тому, что здесь изложено.
У Пащенко отлегло от сердца. "Пугают, на пушку берут? Значит, Яшка все-таки не сволочь..."
-Мы больше доверяем мнению нашего коллеги о вас, - продолжил совсем миролюбиво сизовощекий и посмотрел на Блюмкина. - Однако, нам известно... - Очередная пауза снова больно кольнула Андрея Николаевича. Что там еще? - ... что вы читаете какие-то замечательные лекции.
"Они все тут отменные психологи! Умеют, сукины дети, вести мастерские допросы"!
- Не могли бы вы и некоторым из нас, интересующимся этими вопросами, разрешить поприсутствовать на ваших увлекательных лекциях? - почти, что с мольбой в голосе спросил бритый чекист.
- Не могли бы, не могли бы? Нам так интересно! Разрешите, - вдруг захныкали как малые дети возле песочницы, бывалые рыцари "плаща и кинжала".
- Пожалуйста, товарищи! - осмелел Пащенко, чувствуя, что инициатива хоть и временно, но явно перешла на его сторону (вместо ареста в гости напрашиваются). - Всех приглашаю!
- Это очень интересно, коллеги! - бросился на подмогу Блюмкин. - Древние учения, мистика... Надо всем обязательно сходить. Не пожалеете!
"Пронесло, слава Богу! - облегченно вздохнул ученый, выходя из мрачного здания на свежий воздух. - Почему это их так заинтересовало? Странно... Но лучше об этом не думать. Пронесло, и на том спасибо..." - Оставив несокрушимую цитадель за спиной, и весело шагая по Моховой, он вспоминал и вспоминал...
Да ведь раньше арестовывали. Тогда в 21-м, когда приехал в Кострому по делам, местные чекисты заподозрили во мне шпиона. А все потому, что очень рьяно расспрашивал одного тамошнего крестьянина-отшельника. Этот человек, которого все считали сумасшедшим за его безумные проповеди, говорил, что знает, где находится сказочная Тибетская страна. Больше того! Он показывал некие странные таблички, которые неизвестно как попали к нему. На них начертаны таинственные письмена, из которых понятно лишь два слова: "Дюнхор" и "Шамбала". Хоть крестьянин и выглядел дураком, но когда я попросил его подарить мне таблички, он резко выхватил их и убежал. Дюнхор - буддийское эзотерическое учение, происходящее из Шамбалы. Учение это дает, как считается, ответы на самые злободневные вопросы. Откуда у костромского крестьянина могли взяться подобные вещи? Ответа так и не получил. Привязались чекисты, а бедняга исчез, как в воду канул.
Сверкавшие впереди купола Христа Спасителя надежным величием приятно обласкали взор и все еще напуганную душу ученого. Ну, теперь бояться нечего! В случае чего Яшка заступится. Страх укатывался дальше и дальше, пока не превратился в совсем маленький шарик, щекотавший теперь где-то в пятке. Пащенко ускорил шаг, крохотный шарик выкатился на мостовую и скрылся в водостоке.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Мальчик из Одессы. Дружба с поэтами. "Крест и Роза". Мечтатель. Питерский гость. О Гурджиеве. Беседа и гора окурков. Осип Эмильевич пишет статью.
Одесса. Мальчик из бедной семьи школьного учителя. Бесконечные унижения и нищета. В той школе преподает и седобородый Менделе, известный писатель. Он не просто учит грамоте, но и развивает детские души.
Быстро летят годы учебы, а вокруг еще быстрее все меняется в жизни. Вот революционный Февраль нагрянул и метёт лютой поземкой. Непоседа Яшка записывается добровольцем в "Железный отряд" при штабе 6й армии Румынского фронта. Примерно в это время юный революционер делает первые шаги в литературе - пишет неумелые стихи и даже пытается их тиснуть в журналы. Время непонятное, авось напечатают!
Попав в Москву, молодой горячий одессит заводит дружбу с левыми эсерами. Они вскоре направляют его на работу в ВЧКа, где ему поручается борьба с международным шпионажем. Молодой сотрудник сразу удивил сослуживцев противоречивостью своего характера: с одной стороны - идеализм непреклонного бойца за торжество пролетариата, с другой - легкомыслие и бахвальство.
Тогда еще не сложился у работников Органов тип идеального чекиста с "холодной головой, чистыми руками и горячим сердцем". Поэтому там работало много людей, которые скорей походили под иную категорию.- горячая голова, холодное сердце и не совсем чистые руки.
Якова отличало от большинства его коллег пристрастие к литературе, писателям и поэтам, хотя нельзя сказать, что он был единственным в таком роде. В верхах хватало достаточно культурных и вполне образованных или полуобразованных личностей, не чуждых искусствам и прочим тонким материям. Хотя должность, как говорится, обязывала относиться к подобным интеллигентским проявлениям с необходимой настороженностью.
Блюмкин подружился с Есениным и Мандельштамом. Часто предлагал им совершить экскурсию в лубянские подвалы, обещая показать гостям, как там расстреливают контру. Мягкотелые и малодушные друзья постоянно отказывались. Это злило Якова и ему в такие моменты хотелось их самих туда упечь хоть ненадолго для острастки, чтобы потом им писалось лучше.
* * *
"Общество братьев Креста и Розы" возникло для занятий религиозными, оккультными и естественнонаучными опытами. Немцы, как известно, издавна склонны к подобным изысканиям. Да разве только одни немцы? Общество сформировалось на основе одной из мистических сект - "Братства Розового Креста". Идейными вдохновителями были философы мистического толка - Яков Бёме, Иоганн Валентин Андреа и другие. Считается, что в члены братства входили и такие личности как Френсис Бэкон, Готфрид Лейбниц, Рене Декарт и Вольфганг Гете.
С 1614 года, со дня появления манифеста "Весть о Братстве" ведет свою родословную общество розенкрейцеров. Сами они, однако, возводили родословную, чуть ли ни к фараону Аменхотепу 1У, известному реформатору и огнепоклоннику. Фараона считали своим, потому что он, потерпев неудачу с внедрением в Египте повсеместно культа единого Бога, якобы посвятил в него лишь нескольких избранных, которые и пронесли эти знания сквозь века. К числу хранителей знаний розенкрейцеры относили Моисея, Соломона, Пифагора и Корнелия Агриппу.
Расцвет Ордена приходится на Х11 век. Но почему такие символы: Крест и Роза? Роза в символике Ордена означала Материю, а Крест - оплодотворяющий Дух.
Движение становилось популярным и вскоре братство обрело ореол всемогущества. Им приписывали чудесные способности и сверхчеловеческие возможности: предсказывание будущего, проникновение в тайны природы, умение превращать грубые металлы в золото, приготовление эликсира вечной жизни и создание панацеи от всех болезней.
Но всемогущая Церковь не дремала. Поначалу она лишь упрекала братьев Розы и Креста в использовании дьявольской символики, очень сожалея при этом, что времена очистительных костров миновали (а как было хорошо!). Хитрые еретики прикрывались приверженностью к христианской вере (поди-ка возьми их голыми руками!). Но все-таки кое-кого из этих нечестивцев удалось наказать. В 1620 году некоего Адама Хазелмейера, секретаря эрцгерцога Максимилиана, сослали на галеры за участие в тайных делах Братства. А позднее и еще пятерых розенкрейцеров удалось вздернуть на виселицу за те же прегрешения. Пришлось братьям конспирироваться и к концу ХУ111 столетия о них не стало почти ничего слышно. То ли так глубоко ушли в подполье, то ли исчезли "как класс"...
* * *
Андрей Николаевич часто любил предаваться мечтаниям лежа на тахте в своей маленькой московской квартирке, пуская дым в потолок. Форточку постоянно приходилось держать открытой. Даже и в сильный мороз, потому как покурить он любил. Но, как человек просвещенный, понимал, что и чистый воздух организму не помешает. Жил он, можно сказать, в самом центре, в районе Сретенки, в одном из кривых переулков, спускающихся к Трубной. Так случилось, что решил он нарушить семейную традицию - оканчивать Петербургский университет - и приехал поступать в Университет Московский. По окончании возвращаться в Северную Пальмиру не захотел и осел в Белокаменной, изредка наезжая на Родину навестить мать и престарелую бабушку. Отец к тому времени успел переселиться в мир иной.
Мечтая и дымя папиросой, молодой ученый строил невероятные и грандиозные планы. Однин из которых - преуспев в тибетском учении, достигнув каких-то результатов, со временем ознакомить с ним и высших руководителей государства. Он надеялся, что сможет им доказать очевидную, с его точки зрения, вещь - учение Маркса о материи родственно древнему тибетскому учению Дюнхор.
Раз чекисты сами захотели посещать его лекции, то это можно считать первыми и успешными шагами в нужном направлении. Если они увлекутся ученьем, то сумеют донести знания и до высоких начальников. А там, глядишь, и до самого верха слухи дойдут. Ух, ты! Дух захватывает. Представить себе такое трудно... Но чем черт не шутит?
Андрей Николаевич ткнул уснувшую папиросу в грязную пепельницу и взглянул на часы - пора ехать на вокзал, встречать дорогого гостя из Питера. Так замечтался, что чуть не забыл. Давний знакомый Петр Сергеич Шандеревский годами чуть постарше, но тоже увлекается новыми учениями. По образованию - юрист, входил в "Единое Трудовое Содружество", организованное уехавшим на Запад Гурджиевым, таинственным греко-армянином, начавшим свою оккультную деятельность в Тифлисе, но изгнанным оттуда нагрянувшей Гражданской войной.
- Я увидел человека восточного типа с черными усиками, - рассказывал питерский гость, когда он и Пащенко ехали с вокзала на извозчике. - Взгляд его пронзительный. Георгий Иванович имеет лицо индийского раджи или арабского шейха, которого легче представить в белом бурнусе или в позолоченном тюрбане. Он же в черном пальто и черной шляпе. Производит странное впечатление, неожиданное и даже пугающее. Как человек, неудачно скрывающий истинную свою сущность.
- Где вы с ним встретились? - спросил Пащенко. мысленно отметив: "Вот и Сухаревка, а сейчас и поворот на Сретенку".
- В одном кафе на Невском... Не помню, как называется... Гурджиев говорит по-русски со странным кавказско-азиатском акцентом. Но понять при желании можно.
- Здесь и живу! Поживешь у меня, а дальше видно будет.
Вошли в сени. Вещей у гостя немного. Что называется, прибыл налегке. Поставили немедля самовар. Хозяин достал нехитрое угощение: варенье, что прислала в прошлом месяце матушка, купленные на неделе бублики. Уселись, закурили. Нагрузка на форточку удвоилась. Сизые кольца от двух папирос, обгоняя друг друга, устремились в атмосферный простор. Легкий сквознячок из-под двери убыстрял процесс.
- Что ты нашел интересного в кружке этого "Сен-Жермена"? - Гость глотнул из стакана. - Ух, горячий! Чуть пальцы не обжег...
- Подожди. У меня где-то есть подстаканник. - Хозяин метнулся к шкафу.
- Да, ну его! Какие нежности... оставь! - Подув на кипяток, продолжил. - Ты, по-моему, способен на большее, чем заниматься какими-то бирюльками, а?
- Что предлагаешь? - спросил хозяин, оставив бесплодные поиски проклятого подстаканника и мысленно застыдившись: "Что подумает? Живу бобылем, и даже приличного чайного прибора не имею. Надеюсь, не обидится - все понимает... сами, поди, такой!"
- Предлагаю создать новое содружество, на манер гурджиевского, которое способствовало бы совершенствованию личности и изучало бы необъяснимое. Как к этому относишься?
- Привык туда ходить, тем более до Лубянки отсюда рукой подать. Хотя меня и вправду тяготит пребывание в кружке этих пустых мечтателей. Сыт мечтами собственными... Стоит подумать над твоим предложением.
- Тогда для начала ознакомься с требником нашего бывшего гурджиевского кружка. - Петр Сергеич достал из дорожного баула средней пухлости клеенчатую тетрадь. - Предлагаю это взять за основу. Вполне хороший свод правил. Почитай на досуге.
Беседовали долго, пока неумолимый сон не свалил обоих. Пащенко занимал две небольшие комнатки, одну из которых и уступил гостю. Нашлась и лишняя смена постельного белья. Ею укутали ворчавший пружинам диванчик. Среди белья обнаружился и искомый подстаканник, да не один, а в паре с красивым заварочным китайским чайничком. Но что теперь толку. После драки кулаками не машут... Заваривали в старом чайнике, хоть и вместительном, но с отбитым носиком и потерянной крышечкой. Пришлось блюдцем прикрывать...
Укоризненно глядя на изрядную кучу окурков в пепельнице, напоминавшую гору черепов со знаменитой картины Верещагина, форточка отдыхала от дыма. Наслаждалась прохладной ночной чистотой, поступавшей с уснувшей улицы. Картину покоя портили лишь отдаленные крики и гиканье извозчиков. Но ничто не могло нарушить крепчайшего, не в пример выпитому чаю, сна наших героев.
* * *
"Андрей Белый - это болезненное и отрицательное явление в жизни русского языка только потому, что он нещадно и бесцеремонно гоняет слово, сообразуясь исключительно с темпераментом своего спекулятивного мышления. Захлебываясь в изощренном многословии, он не может пожертвовать ни одним оттенком, ни одним изломом своей капризной мысли и взрывает мосты, по которым ему лень перейти. В результате, после мгновенного фейерверка, - куча щебня, унылая картина разрушения, вместо полноты жизни, органической целости и деятельного равновесия. Основной грех писателей вроде Андрея Белого - неуважение к эллинистической природе слова, беспощадная эксплуатация его для своих интуитивных целей".
Поставив небольшую кляксу - эх, черт, - Осип Эмильевич отложил перо и потянулся за пресс-папье, которого, по обыкновению, не было на месте.
- Наденька, Наденька, ты не убрала случайно? Где ты?
Супруга явилась на зов, держа суповую ложку в руке как грозный меч.
- Не собираешься ли меня треснуть этой ложкой?
- За беспорядок стоило бы... Ося, ты помнишь, что скоро обед?
- Помню, помню, дорогая! Вот только допишу статейку. В журнале сроки поджимают, а я еще...
- Зачем звал?
- Забыл... А-а-а! Вспомнил! Не видела, где пресс-папье? Промокнуть нечем.
- Забыл, где оно?
- Где, где?
- Ты вчера им запустил в стену, прочитав в газете нелестное о себе. Не помнишь? Память твоя совсем дырявая стала. Неужели забыл?
- Вспомнил, вспомнил... Грешен, было дело. Бросил в сердцах. Что пишут черти окаянные!
- Вон оно валяется у шкафа на полу, видишь?
- Вижу, вижу! Спасибо, дорогая!
- Больше не отвлекай, - повернулась к двери супруга, - а то с обедом не поспею!
Осип Эмильевич, подняв то, что искал, снова уселся за статью. Промокания не понадобилось. Чернила успели просохнуть. Перо беспокойно забилось о дно чернильницы. "Теперь вот и чернила на исходе. И вправду, надо закругляться."
"... Хлебников возится со словами, как крот, он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие, между тем представители московской метафористической школы, именовавшие себя имажинистами, выбившиеся из сил, чтобы приспособить язык к современности, остались далеко позади языка, и их судьба - быть выметенными, как бумажный сор".
- Ося, готовься! Скоро буду подавать! - донесся Наденькин заливистый голосок с кухни.
- Щас, щас, дорогая! Немножко совсем осталось.
"Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории, то есть что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство, - именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только - дверь в историю, но и сама история. Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности было бы отпадение от языка. "Онемение" двух, трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории. (Аппетитный запах щекотал ноздри. "Грибной варит, мой любимый!") Из современных русских писателей живее всех эту опасность почувствовал Розанов. Его анархический и нигилистический дух признает только одну власть - магию языка, власть слова".
- Наливать?
- Щас, щас, ща-а-с! Повремени!
"...Положение Бальмонта в России - это иностранное представительство от несуществующей фонетической державы, редкий случай типичного перевода без оригинала. Хотя Бальмонт и москвич, между ним и Россией лежит океан".
--
Половина третьего! Наливать?
--
Наливай! Ид-у-у... ("Черт! Не дадут дописать... Как назло, мысль прет - не остановишь".)
"... Гумилев назвал Аннинского великим европейским поэтом. Мне кажется, когда европейцы его узнают, смиренно воспитав свои поколения на изучении русского языка, подобно тому, как прежние воспитывались на древних языках и классической поэзии, они испугаются дерзости этого царственного хищника, похитившего у них голубку Эвридику для русских снегов, сорвавшего классическую шаль с плеч Федры и возложившего с нежностью, как подобает русскому поэту, звериную шкуру на все еще зябнущего Овидия".
--
Остывает! Ося, слышишь меня?
--
Слышу, слышу! Щас! Ща-а-ас!!
"У Пушкина есть два выражения для новаторов в поэзии, одно: "чтоб, возмутив бескрылое желанье в нас, чадах праха, снова улететь!", а другое: "когда великий Глюк явился и открыл нам новы тайны". Всякий, кто поманит родную поэзию звуком и образом чужой речи, будет новатором первого толка, то есть соблазнителем".
- Сколько можно звать, в самом деле?
- Сама начинай! Иду-у-у!
"... Книга Пастернака представляется мне сборником прекрасных упражнений дыхания: каждый раз голос становится по-новому, каждый раз иначе регулируется мощный дыхательный аппарат".
- Раз не идешь, солью в кастрюлю. Остывает!
- Черт! Дописать не дадут! На самом важном месте...
Осип Эмильевич поспешно промокает написанное, излишне давя. В результате чего от влажных букв идут брызги.
- Ах ты, чертова болванка! Поэт обиделся на промокательный прибор и снова запустил им в стену, после чего решительно встав и повалив стул, быстро направился в столовую. Половник демонстративно стучал, возвращая кастрюле содержимое тарелки.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Новый устав. Писатель-мистик. Бурят Доржиев. Помощь Луначарского. Конфликт с Ольденбургом. Лекция. Гиперборея и Эн-лучи. Знакомство с новым членом. Лекция. Сонливый сосед. Сообщение сторожа. В приемной редакции. Секретарша Лидочка. Приход главного. Посетители. Тимофей-спаситель. "Германец" - настройщик. Иркутский гость. Приход Яшки. Встреча с Аграновым. Ночная коллегия. Глеб Иванович Бокий. Спецотдел ОГПУ.
На основе гурджиевского Катехизиса Андрей Николаевич написал устав будущего общества "Единое трудовое братство" (ЕТБ). Название совпадало с гурджиевским за исключением последнего слова. Там - "единство", здесь - "братство". Решили, что кавказский учитель далеко, в Париже, и вряд ли узнает. А если и узнает, то будет ли возражать? Помимо Пащенко и Шандеревского костяк нового сообщества составил и третий член. Близкий знакомый обоих Александр Кондиайн. Физик и по совместительству астроном ("Астрофизик" - как он представлялся при знакомстве).
В кружок "сен-жерменцев" Андрей Николаевич ходить перестал. И никто не поинтересовался - почему? Пащенко утешал себя доводом, что его уход это не предательство, так как по всему видно, что в кружке господствовал принцип: "баба с возу - кобыле легче". Судьба МОНРа теперь Андрея Николаевича волновала мало. Вся энергия уходила на работу в собственном обществе и на вербовку в ряды его новых членов.
В свое время Яшка Блюмкин знакомил Андрея Николаевича с писателем-мистиком Иеронимом Ясенским, но тогда это знакомство продолжения не имело, хотя адресок в записной книжке остался. Пащенко решил возобновить знакомство, предложив писателю вступить в новое общество, от чего тот не отказался. Тогда вступать в различные общества считалось делом обычным, и многие делали это с большой охотой, если членские взносы не слишком велики. Иметь известного писателя в своих рядах являлось весьма важным. Раз такой большой человек разделяет ваши взгляды, значит, они того заслуживают.
Нужным для Андрея Николаевича оказалось и знакомство с бурятом Агваном Доржиевым, находившимся под покровительством Наркомата иностранных дел. Хамбо Агван Доржиев, российский подданный, был послом Далай-ламы сначала в Российской империи, а теперь в СССР. Помимо чисто политических дел, он занимался распространением буддизма, сбором средств на строительство новых дацанов и вопросами повышения культурного уровня лам. Заботила его и проблема сохранения буддистских памятников, так как у большевиков начинали чесаться руки по сносу "излишних" храмов, заполнивших, с их точки зрения, всю страну.
Доржиев первый сообщил Пащенко о местонахождении Шамбалы на стыке границ Индии, Синцзяна, северо-западнее Непала. С тех пор Андрей Николаевич загорелся идеей посещения таинственной страны и перестал спокойно спать.
После знакомства с настоящим буддистом состоялось знакомство и с "настоящим" коммунистом (тоже Яшка свел), с самим Луначарским. Пащенко имел с Анатолием Васильевичем милую беседу. Нарком отнесся к изысканиям ученого вполне благосклонно, с пониманием и интересом. И даже вскоре помог ему устроиться в Комиссариат в должности ученого консультанта Главнауки.
Но, увы, счастье длилось не долго. У Пащенко вышла стычка с авторитетным востоковедом Ольденбургом. И хотя последний помнил о заслугах отца и особенно деда Андрея Николаевича (Ольденьург тоже индолог), но внука он заподозрил в шарлатанстве. "Носитесь со своей Шамбалой, как с писаной торбой!". Пащенко пришлось уйти с хорошей должности, почти синекуры.