Меня зовут Кос. Савельев Константин Олегович, если быть точным... Только мое полное имя вряд ли кому пригодится. Да и не мое оно вовсе. Впрочем, последнего факта я до недавнего времени не знал ни сном, ни духом.
Заросший бурьяном дворик между полуразрушенной тренировочной площадкой и обшарпанным кирпичным зданием казарм изукрасили лужи от последнего дождя. В полусумраке пасмурного дня лужи чуть заметно искрили. Правее, на краю дворика, возвышались останки какой-то будки - извечное место "посиделок". Я же лежал в высокой траве чуть слева, где земля приподнималась неясным холмиком, и следил одновременно за будкой и за тренировочной площадкой. Дело дрянь: в будке засели Лютни - свора старших, восемнадцатых, которые уже через пару месяцев отправятся на фронт, а на площадке методично били кого-то неугодного Валун и его дружки. Валун хоть и был моим ровесником, но отличался несказанно - кроме богатырского телосложения он был наделен еще и благосклонностью верхушки интерната. Это означало, что любые его делишки надежно прикрыты, почти законны... А любой его недруг заведомо неправ и будет наказан.
Трава шевельнулась, и я рефлекторно вспрыгнул на корточки, однако, стараясь не высовываться. Чибис.
- Машина завтра придет, - худосочный и хрупкий, совсем как птичка, Чибис распластался рядом со мной, тревожно вглядываясь в сторону тренплощадки.
- Свистят, - я расслабился, опускаясь на землю и отгребая из-под ребра какую-то палку, - До лета еще не меньше месяца, вон, еще груша второй раз не цвела.
- Точно знаю, - упрямо повторил Чибис, скашивая на меня совершенно черные глаза, взъерошил волосы. - И ты тут лежишь, небось, потому что на ворота хотел попасть.
В проницательности ему не откажешь, спору нет. Мальчишка, несмотря на свою кажущуюся хрупкость и безобидность, ухитрился-таки дожить до шестнадцати в интернате. Это о многом говорит, это показатель. Слабые тут не живут. Либо сразу дохнут, либо уходят в черную, но безопасную работу. Полы мыть да тарелки драить, небось, не так страшно, как готовиться стать солдатом.
За тренплощадкой овраг, за оврагом широкий двор, раскатанный тяжелыми колесами вдрызг. Там, помимо мусора и остатков разбомбленных общаг, самое удобное место собирать новости, потому как аккуратно беленый двухэтажный домик администрации да покореженный радиацией сад - неизбывное место отдыха наших мучителей. Уж конечно, мне хотелось туда. Только если пройти по дороге мимо тренплощадки - там караул стоит, туда нам нельзя. А через площадку, кустами - Валун поймает, тогда мало не покажется.
Я молчу, лениво провожая минуты, Чибис жует алят. Алят горький и пахнет неуместно-свежо, но зато дает возможность не спать сутки, а то двое кряду. Кругом растет, а старым все в диковинку. Говорят, лет за двадцать тут много новых трав понаросло, каких не видывал никто раньше.
- Кого бьют? - обеспокоенно интересуется Чибис. Пожимаю плечами - потом видно будет. Снова молчим... Кажется, время остановилось.
- Уже скоро урок у Кармы, - нехотя произносит пацан и начинает ворочаться, чувствуя, что у меня тут ничего интересного не намечается. Я киваю. Так чувствую, будто я сливаюсь с этой унылой растительностью, унылым небом, грязью и разрушением. Осточертело, и не впервые уж думается - как оно там, на кордоне? Смерть, говорят, смерть и только. Но до смерти - вольный воздух, новое что-то... Хоть земля иная - и то не так скучно.
Чибис зовет с ним, но я не пойду. Дождусь - поди, Валуй уйдет сейчас. А я хоть и отгребу потом, зато выкрою час целый лишнего времени. Карма при всяком раскладе злющая будет. Она у нас историю читает. Читает тетка с остервенением, злобой, будто во всех исторических бедах повинны мы - шестнадцатый да семнадцатый годы. В классе, битком набитом парнями на ее уроках тишина, только взвивается порой до нереальных нот пронзительный голос, хлопает короткий ореховый прут, отполированный сухими ее руками - оставляет алые борозды на плечах нерадивых учеников. Историю я все равно ничерта особо не помню - что так отгребу, что эдак...
Чибис уходит, Валун с ребятами оставляю неподвижное тело, наконец, в покое, и тоже вразвалочку покидают поле. Хоть и любимчик администрации, а от Кармы любой схлопотать может за прогул, тут без разбору. Я пробираюсь потихоньку к тренплощадке, некоторое время раздумывая, подойти ли к побитому. Полюбому помощи с меня особой быть не может, но в груди неприятно тянет - сам что ль не валялся так побитый, ожидая хоть кого-то и втайне надеясь, что как-то обойдется...
Парень избит и порезан - неглубокие раны сплошь покрывают тело, от чего кажется - очень много крови. Он смотрит на меня наполненными болью глазами, и я понимаю - не дойду сегодня куда хотел.
- За что? - спрашиваю я, взваливая на плечо страдальца. Он мычит и булькает что-то невразумительное. Верно, какая разница, за что. Может, просто тренплощадку занимал, когда Валун пришел туда. Благо, я сам не маленький, на телосложение не жалуюсь, и хлюпика этого тащить не слишком напряжно. Мы проходим пустырь, сворачиваем к дороге и первым корпусам - медпункт именно там. Нам предстоит миновать пост, где непременно спросят, отчего не на занятиях в такое время. Пока я выдумываю, а парень сопит у моего плеча, подходим к облысевшему складчатому постовому. Он смотрит на нас слезящимися глазками, и я понимаю - влипли. Этот никогда не оставит инцидент без последствий.
- Какого черта? - подозрительно шипит он. Парень сжимает мое плечо, и я удивленно скашиваю на него глаза. Совсем видать плохо.
- Не видишь, что ль? К врачу.
- Чего случилось? - урод подбоченивается, словно мы тут светскую беседу ведем.
- Упал на разбитую бутылку, порезался, - у меня перехватывает дыхание от желания двинуть в эту самодовольную рожу с кулака. Видит, козел, в каком состоянии человек...
- Проходи.
Я непонимающе зависаю, сказать нечего. Постовой отворачивается, словно и не собирался мучить нас ненужными расспросами, и мы ковыляем в сторону медчасти, а я все оглядываюсь... Парень после этого совсем виснет на мне - видать вырубается. Перенервничал плюс ко всему.
С медпунктом просто: оставляю его на лавке у двери, громко и требовательно барабаню, а потом сматываюсь на лестницу - два пролета вверх, через коридор и в туалет. Там окна давно не закрываются, выскочить во двор - раз плюнуть.
Время есть еще. Перемахиваю сетку, чтоб не связываться снова с постовым, и через густой кустарник продираюсь обратно. Пустырь, тренплощадка... Почти миновав ее, я слышу голоса, и стараюсь нырнуть в ближайшие кусты. Со стороны тренировочных снарядов шествует неторопливо целая делегация: сам директор - высокий и корявый дядька с перекошенным лицом, завхоз - баба необъятных размеров с коварным взглядом узких глаз и еще двое, чьи лица я точно видел, но имен не вспомню. Идут сюда.
Прикинув расстояние до столбов, когда-то бывших оградой, переползаю туда. В несколько движений - так быстро я еще не лазил! - оказываюсь на самом верху. От столба к столбу тянется неширокая металлическая планка, и находится она выше случайного взгляда, разве что намеренно вверх смотреть надо. Залегаю и стараюсь дышать потише - делегация приближается.
Почти в таких же условиях я не так давно узнал, что я совсем не то, чем кажусь по документам... По документам я - сын Кармы, Кармелии Владимировны Савельевой; ненавистное дитя, ее несбывшиеся планы и неоправдавшееся будущее. Когда грянула Третья мировая - многие очутились в таком положении. На десятый год войны указом правительства все дети старше трех лет были отправлены в специальные интернаты, где из них, то есть нас, должны были воспитать настоящих солдат. Исключение, конечно, составили дети важных шишек и еще каких-то пронырливых личностей. Те, кто по здоровью не мог стать солдатом - учатся с младенчества пахать, обеспечивая правительство и фронт жратвой да необходимыми предметами быта. Война вроде как закончилась лет пятнадцать назад, но отдельные бои все тянутся и тянутся, пока одно государство прекращает военные действия и погружается в свое разгромленное хозяйство, ее тут же пытается завоевать кто-нибудь из соседей... Бесконечная война, потерявшая правила и ориентиры. Мы солдаты, которые, несмотря на исторические вколачивания Кармы, до последнего не будут знать, за кого и для кого воюют... И вот также, лежа на этой перекладине, только метров на сто правее, я подслушал разговор во время учений. Приземистый и злобный прапорщик по прозвищу Гном, с извращенным удовольствием пересказывал по большому секрету старому начальнику караула, что Карму будут судить, возможно... За подделку документов и аферу с ребенком. Мол, сюда она сдала отнюдь не свое чадо, своему обеспечила лучшую жизнь, подменив ребенка.
Это все меняло. Может, у меня где-то и родители есть. И жизнь, может, предназначена была мне совсем другая... Но, помечтав о том, как я мог бы быть сыном дипломата, я понял, что не представляю ничего ни о Городе, ни о людях там, ни о той жизни. А начерта мне эта выдумка?
- ...И все это вырубить, - мои размышления были прерваны скрипучим голосом директора, который категорично обвел рукой все поле тренплощадки. Я сжался, понимая, что если меня сейчас увидят - тогда все, карцер и жесткие санкции как пить дать обеспечены.
- Ну, где я столько людей-то возьму, - заныла завхоз, перебирая пальцами-сардельками крупные серые четки и путаясь короткими ногами в высокой траве, - Вона тренируются на снарядах, дак там и так все вытоптано...
- Не касается! - рычит директор и пихает локтем одного из спутников. Тот быстро, прямо на ходу, пишет что-то в блокнот. Строчки прыгают, и мне хочется отколоть что-нибудь эдакое, пока они проходят прямо подо мной - то ли плюнуть на блестящую лысину директора, то ли бросить толстого жука, примостившегося рядом со мной, на блокнот секретаря... Я, конечно, сдерживаюсь, а они проходят дальше, забирая наискось - в сторону дороги и наших казарм. Что за напасть - все как на зло.
А с другой стороны, - думаю я, - уборка территории означает, конечно, приезд делегации из Города. И, значит, прав был Чибис. Скоро восемнадцатых заберут, и мы останемся самыми старшими тут. И пока я бегу тайной тропинкой через овраг, думаю вдруг о воле. Правда ль там так уж стреляют всех "дезертиров", или можно просто бежать куда глаза глядят, наслаждаясь отсутствием рамок и жестокости... Маленьких детей уже очень давно, лет восемь, не привозят к нам. Значит закон об интернатах отменили. Или наш интернат просто какой-то.. Не такой.
***
Марк курит самокрутку, демонстративно сплевывая в сторону, и объясняет трем пятнадцатым молокососам принцип работы силового ружья "на пальцах". Он чертовски умен, и я втайне горжусь, что он выбрал меня своим другом, а не того же, скажем, Валуна. Хотя с последним мы из-за Марка как-то крепко сцепились, и это мне дорого стоило. Но Марк стреляет лучше всех в своем отряде, и говорят, ему больше восемнадцати. Нас и на группы-то делили приблизительно, плюс-минус год. Так что и у нас в семнадцатых ходит пара человек, которым явно не семнадцать лет, и так у всех... Марк имеет все основания выбирать себе друзей самостоятельно. Он и выбрал меня да Хорька, и мы не одно шкодливое дело провернули с помощью его умелых рук. Было, подорвали как-то запасы хлорки, чтоб никого не ставили туалеты чистить... Но то было давно, чистое ребячество. Так-то мы больше добывали сигареты и водку, кой-какие документы и информацию.
Марк заканчивает свою просветительную лекцию, заметив меня, неторопливо подходит. Год почти прошел, а я все равно смотрю на него как подросток, ей-богу. Вьющиеся пепельные волосы, темные стрелки бровей, пронзительно-светлые глаза... Кошачья походка и та говорит о том, каков он.
- Что? - щурится он светлыми, почти белыми глазами. Жутковатое зрелище, но, говорят, его матушку война покалечила в прямом смысле этого слова, вот ребенок и родился странным.
- Валун одного потасовал сегодня, - я не знаю толком, что меня беспокоит, потому стараюсь говорить пренебрежительно, - Я его снес в мед.
- Ага, - Марк пристально смотрит, - И что не так?
- Он странный.
Больше особо сказать нечего. Мы все тут отчасти странные, ничего не попишешь. Однако, на то и друзья... На то мы и вместе. Он уходит, а я остаюсь наблюдать, как вечер истаивает в ночь, только пробегают легкий всполохи над лужами да мерцает на небосклоне нереально огромная, двоящаяся за неверной завесой облаков, Луна. Пищит за колючей проволокой ограды шальная птица, хлопает крыльями, уходя в темную неизвестность... Такими ночами мне хочется раствориться вместе с вечерним туманом - утечь в сторону дальнего леса за стеной, рассыпаться росой в высокой траве.
Беглецы, конечно, бывали, и не раз. Их показательно пороли до полусмерти, либо подстреливали, а потом еще и заставляли вкалывать везде, где только можно. Всех ловили. Всех.
Марк неслышно и грациозно опускается рядом, закуривает, смотрит в ночь. Он любит молча сидеть рядом, за эту особенность другие трудно с ним сходятся. Ну а мне все равно - сидеть молча, так сидеть молча. Слушать ночь, представлять что-нибудь. О чем думает Марк, я не знаю. Хотя как-то он обмолвился, что у него есть какие-то детские воспоминания и он пытается припомнить знакомые лица. Я так не могу. Не завидую, просто стараюсь не думать об этом.
Приходит Макс, приносит целую горсть ягод граппа. Эти крохотные синие ягоды растут мало где, зато вызывают такие галлюцинации... Пользуются спросом. Марк скрупулезно пересчитыывает ягоды, и мы все вместе продираемся через черные кусты. оставив Макса одного слушать ночь. К нам есть доверие, он знает, что мы не обманем.
Я веду, потому что это мой талант. Если я однажды прошел даже через чащу - я всегда найду дорогу обратно. Марк сопит за спиной, бережно неся в ладонях ягоды. За эти ягоды мы можем выменять еще что-то. Например, Валун частенько берет их у нас и расплачивается кока-колой - ему перепадает от администрации. Добравшись до тайника, мы прячем ягоды и достаем засаленный журнал. Марк подсвечивает зажигалкой, сверяемся, то ли это, что надо. С потертых страниц на нас смотрят красотки, которых мы пока не видели живьем. Красотки тоже за стеной. Быть может, мы их все-таки увидим однажды...
К тому времени, как мы выбираемся из кустов, оба уже растрепанны, на лицах саднят следы от хлестких ветвей. Зато нашего тайника никому не найти.
- Этот твой спасенный, - шепчет Марк невнятно, явно зажав в зубах ремешок сумки и поправляя выбившуюся рубашку, - Владимир, из шестнадцатых.
- Что-то особенное? - я тру саднящие щеки, мне лень думать и настораживаться. Если Марк знает что-то - он расскажет мне.
- Не так чтоб. Но он почти неразлучен с твоим Чибисом.
- Моим, - фыркаю я, - Мы с ним почти не общаемся...
- Все знают, что он просто бегает за тобой, - Марк в темноте пожимает плечами. Стараясь не привлечь ничьего внимания, отдаем журнал Максу и торопимся уйти. Скоро, совсем скоро будет вечерний обход: не застанут в кроватях - туго нам придется.
- Ты явно не сплетни хотел пересказать мне, - кому приятно, когда говорят такое? Болваны, из-за глупого мальчишки такое свистеть...
- Да. Чибис бегает за тобой, но при этом он почти все время ходит с Владимиром. И их дружбу никто не обсуждает. Уловил?
- Сделка, - бросаю я, преодолевая последний рубеж из кустов и легко перемахивая через проволочную сетку. До казарм всего ничего.
- Наверняка, - Марк не отстает, мы крадемся как привидения, и замечаем еще несколько таких же теней, возвращающихся с ночной прогулки. У всех свои дела.
- А завтра машина придет, - объявляю я, вспомнив отчего-то директора сегодня днем.
- Чибис и Владимир мелкие больно, - гнет свою линию разговора Марк, - Это к ним не относится. Но Валун что-то узнал, так он вряд ли побил бы Владимира... Да и что тому делать там? Кстати, Валун тоже уедет, говорят.
- Что? - я оборачиваюсь в темном коридоре, пытаясь рассмотреть лицо Марка. Не шутит. - С чего бы? Он из семнадцатых, а забирают на фронт только после восемнадцати!
- Он любимчик, - теперь уж Марк ухмыляется, - Он хочет, значит поедет. И Карма тоже.
Я огорошено молчу. Мы в тишине прокрадываемся в свое помещение, я скольжу вдоль стены до своей кровати, Марк теряется посередине - возле своего спального места. Пока я лежу без сна и жду обхода, в голове проносится миллион мыслей. Карма уезжает. Карма! Она поедет, и наверняка найдет своего сына. И наверняка увидит моих настоящих родителей... Возможно ли? Почему не на следующий год? Ответ приходит сам собой: потому что тогда я буду какое-то время Городе вместе со всей своей группой, а она не хочет, чтоб кто-то искал... И раз ходят слухи - решила поскорей бежать в Город - там, говорят, можно затеряться. Как уехать с ними? Марка уговорить бежать. Хорек все равно из больницы вернется нескоро, а потом восстанавливаться будет - нутряной клещ - страшная штука. Ему уж не до нас будет. Только мы с Марком и есть, нам и надо прорываться.
Я приподнимаюсь на локте, вглядываясь в темноту. Два удара ложкой по металлической ножке кровати - вызов. Несколько недовольных голосов, но через несколько мгновений на край моей кровати опускается Марк. В неверном лунном свете из окна едва заметны волосы и светлеет кожа.
- Надо... - я пальцами "топаю" по его руке.
- Нет, - он трясет головой и тут же растворяется в темноте. Значит, боится побега. Все боимся, но так категорично... С чувством некоторой обиды я поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Хлопают двери, по векам пробегает красноватый отсвет, это проходит дозорный с фонарем и проверяет, все ли здесь.
***
- Как твой друг? - спрашиваю я бесцветным тоном. Чибис заглядывает мне в лицо, искренне так улыбается, что мне становится противно от собственных намерений. Я-то всего лишь добываю сведения. Кого заинтересует - продам потом. Не заинтересует - вдруг пригодится использовать.
- Спасибо тебе, - Чибис хватает мою ладонь и трясет ее в горячем порыве благодарности, а затем вдруг смущается, прячет руки за спину, отворачивается: - Он поправится. Он не так уж много крови потерял. Хорошо, что ты там был...
В последней фразе парня вопрос. Почему я не бросил безвестного пацана? Почему вообще решил вмешаться? Отчего не оставил его тело постовому и не смылся от греха подальше? Я, признаться, с рассвета ждал взбучки. Постовой должен был настучать, что это я шатался невесть где и притащил раненого. Но никто мной не интересовался, даже Карма как-то вяло вычитала за прогул, увидав в коридоре.
- Я и не знал, что он твой друг, -показательно делаю сердитое лицо, - Если б я не помог - ты бы не таскался за мной? Мне осточертело слушать сплетни.
Чибис краснеет, бледнеет, злится и пинает камешки, явно не находя, что сказать. Потом вздыхает.
- Им только дай поговорить о чем-нибудь. А Владимир - мой названный брат.
- Названный?
- Ну... Это когда не на самом деле брат, но мы так решили, - Чибис мнется, темные волосы падают на лоб, он старается задирать подбородок повыше и от этого выглядит еще более по-птичьи. Я молчу. Ничего интересного. Мы расходимся, потому что у моей группы занятие на тренплощадке, а шестнадцатые маршируют на теорию оружия.
Утро окрашивает в серо-стальные тона все вокруг, трава мокра от росы и штаны тут же до колен промокают, даже несмотря на обувь. Прапор Гном, который ведет занятия, выколачивает из нас все - здесь не поговоришь. Физические нагрузки по полной, до изнеможения. "Вы умрете сильными" - любит говаривать он, хихикая, словно это удачная шутка. Только когда занятия подходят к концу, мы с Марком отстаем от толпы, растворяясь в ближайших кустах. Страшно подумать, что будет, если их действительно найдут возможность вырубить. Тропа, овраг, влажная и душная зелень, переливающаяся кое-где малиновым и синим, искатанный колесами двор...
- Я к администрации, - одними губами шепчет Марк, - Давай тут... Разведай...
- Уж конечно, - мой взгляд уже скользит по разрушенному зданию за двором, откуда удобно наблюдать за всем происходящим. У нас мало времени: душ, завтрак и перемену перед следующим уроком мы пропустим, потом надо успеть на занятия. Марк оборачивается и смотрит на меня тревожно:
- Слушай, брось ты эти глупости с побегом... Брось! - и не успеваю ответить, как друг исчезает в направлении сада и здания администрации.
Я осторожно пробираюсь по обломкам, по заросшей бурьяном горе щебня - почти до самых ворот. Здесь мне надо пересечь двор, но на воротах постовой исправно ходит туда сюда: два шага, разворот, два шага... Стоит ему отвернуться, я подбегаю под самую стену, вжимаюсь в нее, надеясь, что никто еще со стороны не взглянет.
Проржавевшие ворота когда-то были коричневыми. Теперь прежняя краска смешалась с бурой ржавчиной и оранжевым грибком, отчего металл стал казаться узорчатым, но это не радовало, напротив, неприятно раздражало глаз.
Я осторожно, сантиметр за сантиметром продвигался вдоль ворот, а каждый шаг охранника вибрировал у меня в ребрах. Ему стоило всего лишь опустить взгляд, но он молодец, он исправно смотрит вдаль, вправо и влево, но не под ноги. Чтоб совершить последний прыжок за спасительные обломки, мне надо посмотреть вверх, знать, когда он повернется спиной. Но нет ничего более привлекающего внимание, чем взгляд на твоей спине... И я слушаю свои ребра. Тум-тум, тум-тум - звук почти в сердце. Скрежет песка и пыли под сапогами. Тум-тум - чуть тише. Я делаю один большой скачок до рыжих кирпичей и ныряю за них. Скрежет. Постовой, должно быть, до боли всматривается в чуть покачивающуюся поросль молодых тополей, стоящих на страже этих кирпичей, но я лежу тихо-тихо. Судя по звуку, он решил пройтись вдоль стены, и мне надо срочно прятаться...
Воздух разрывают выстрелы. Один-другой, пауза, еще один. Я выглядываю из укрытия, не боясь быть замеченным - сейчас всем не до меня. Стреляли явно возле администрации, может, в саду. Взвывает охранная сирена, и почти одновременно с ней где-то над моим левым плечом постовой перекрикивает помехи, несущиеся из рации:
- Машина! Машина Управления, на расстоянии полкилометра!
Рация выплевывает шипение и отрывистые команды, грохочут тяжелые подошвы по железной перепонке на стене и воротах. Теперь будет жарко! Мне бы бежать обратно, Марк небось почти у казарм... А я все вжимаюсь в рыжие кирпичи и неутомимо перебираюсь к развалинам. Машина, - сердце гулко стучит. Еще ни разу я не осмеливался быть здесь, когда прибывала машина из Управления за новобранцами. Мимо меня проносится скрипучий и старый мотоцикл, тарахтя так, что я мог бы песни петь - и то никто не услышал бы. Из коляски свисает тело, оно кренится в сторону от водителя, наклоненная голова подпрыгивает на каждой кочке. У меня все замерло внутри, кажется, даже кровь остановилась в венах - эти пепельные локоны, закрывающие лицо и шею, я слишком хорошо знаю.
Мотоцикл сворачивает на дорогу к казармам и уносится, и я готов нестись вслед за ним, но тут за моей спиной тяжелые ворота с утробным стоном ползут в стороны. Фантастическое невезение! Первым въезжает замызганный грязью, но весьма приличный джип. Такой же, но похуже, катает директора нашего. В джипе опущены стекла, мордатые мужики провожают унылое окружение не менее унылыми взглядами, и курят белые сигареты. Держа уважительную дистанцию, в воротах показывается бугристая морда грузовика. За широким стеклом жалко ютится хлипкий молодой солдатик, у него цепкий взгляд, и мне вдруг кажется, что он видит меня за кустами и горой битого кирпича. Но взгляд его скользит дальше по двору. Крытый тентом зеленый грузовик неторопливо трясется на кочках разъезженного двора и потихоньку двигается к администрации. Ворота стонут, закрываясь, я а я не могу отвести взгляда от грузовика. Как прицепиться к нему, чтоб миновать хотя б ворота, всего лишь покинуть территорию осточертевшего интерната?..
Им не до меня - стукнула мысль. Сейчас все будут заняты приезжими! Я совсем было собрался выскочить и внаглую пересечь двор, когда на дороге, неторопливо шагая, появилась Карма. Она шла также в сторону казарм, ее лицо выглядело уж слишком строгим и даже мрачным. Я подпрыгивал как на иголках, пока она, все также вальяжно, прошла мимо и направилась к администрации. Наплевав на риск, я выскочил прямо у нее за спиной и метнулся через двор в заросли, к спасительному полумраку оврага. Пронзительный голос что-то кричал вслед - значит она меня засекла, а может даже узнала. Кажется, я долетел до казарм в считанные минуты, не замечая ни хлещущих веток, ни коварных ям...
Во дворе нашей казармы толпились люди. Я сперва обрадовался, что без свидетелей проберусь в медчасть, но что-то неприятно кольнуло, и я остановился, стараясь унять сбивчивое дыхание и выглядеть спокойным. Впереди маячили спины, я стал проталкиваться и наткнулся взглядом на Митьку из нашей группы. Он обернулся, блестя глазами, но, увидя меня, поспешил затесаться поглубже в толпу.
- Кос, - на плечо легла рука, рядом оказался один из Лютней с гадкой ухмылкой на губах, - Что ж ты своего-то подставил? Избавиться захотел под шумок?
Я не успел ответить, как над толпой прапорщицкий голос гаркнул: "Разойтись! Сию секунду, мать вашу, чтоб ни одного тут не осталось!". Толкаясь, ребята стали разбредаться, пока я не увидел простую до жути картину. На лавке у деревянной стены казармы лежало нечто продолговатое, накрытое несколькими старыми мешками. С одной стороны из-под мешка виднелся сапог, и не нужно было обладать особой интуицией или логикой, чтоб понять, что там. Вернее, кто.
- Чего ждешь, особое обращение надо?! - Гном двигался на меня через двор, как танк, но я только ткнул пальцем в сторону тела.
- Как это?...
Умней сформулировать вопрос не вышло. Прапор выпучил глаза:
- Да ты заодно с ним был!
- Я б не спрашивал тогда.
Оплеуха была ожидаемой, так что я успел чуть наклонить голову, и всего лишь заныла щека и челюсть, но он хоть не разбил мне нос.
- Пшел вон, на место! - рыкнул прапорщик, - Если дознаюсь, что и ты с ним хотел бежать - убью сам.
Что ж, некоторые ответы я получил. Идти на занятия не хотелось, но здание как раз выходило окнами в этот двор, и я пошел. Мотнул головой на замечание преподавателя, сел у окна. Марк. Что там случилось? Из-под мешка на землю капало темное, отсюда не разглядеть толком. Но тут подробностей и не надо. У постовых возле администрации приказ. При опасности - стреляют. Но убить! Это все было не просто так.
В душе глухой болью ворочалось недоумение - как так? Марка точно больше нет? Тело во дворе не может быть им. Мы расстались недавно, я пропустил всего ничего от урока... А они не побоялись скандала. Или напротив - побоялись? Он что-то увидел или узнал.
Чем больше проходило времени, тем больше я убеждался, что застрелили его не случайно. Сколько я слышал? Три выстрела. Два подряд - явно не предупреждение, они целились в него изначально. Один завершающий - наверное, сбили или просто попали. Увидеть бы раны...
Урок закончился, а я и не заметил. Дальше по графику обед, и я отправился в столовую, но по пути меня перехватил Чибис.
- Марк...
- Молчи! И без тебя паршиво, - обрубил я.
- Они его привезли, мы как раз были там - несли мел в класс.
- Ты рассмотрел? - я резко развернулся, останавливая Чибиса за плечо. Парнишка приподнял черные брови в немом вопросе, и я уточнил: - Раны.
- Видел, но не рассматривал, - он помолчал, - В затылке, и где-то на теле - очень уж крови много... Пусти!
Я понял, что слишком крепко сдавил его плечо, и разжал пальцы. Значит, они сбили его пулей, а третий выстрел был просто контрольным. Контрольным! Нас учили, что мы будем стрелять в людей. Что в нас будут стрелять. Но не свои, не здесь!
- Убийство, да? Нам поговорить надо! - Чибис понизил голос, но я оттолкнул его и пошел в сторону тренплощадки. В столовую не пойду - все равно жрать неохота.
***
Несмотря на усиленные посты, я приперся вновь к воротам, проскользнул в разрушенное здание и залег на останках второго этажа. Тут совсем почти не осталось стен - несколько обломков худо-бедно закрывали меня от посторонних глаз, а хилая трава, выросшая между кирпичей, скорей мешала смотреть, сем маскировала. Но на второй этаж вряд ли кто обратит внимание, да еще эти обломки... И я лежал, с каким-то особым удовольствием впитывая сочащийся через бетонные плиты холод. Справа от меня зияла пасть провала, через него удобно было просматривать и первый этаж. Меж тем во дворе началось, наконец, действо. До сумерек оставался час или полтора, облака немного разошлись, являя миру бледный призрак солнечных лучей, от которых разрушения и буйная растительность стали казаться еще более зловещими.
Со стороны казарм показался Гном с отрядом восемнадцатых. Они бодро, почти радостно, поднимали сапогами пыль. А мне почему-то казалось, что я сейчас в середине строя увижу Марка... Глупость, конечно.
Отряд построился. Валуна я не обнаружил, и злорадно ухмыльнулся - не нужен он Карме, капризный больно стал. Лютни переминались, пока прапор на них не гаркнул, и после этого все замерло. Казалось, все звуки отодвинулись назад, даже ветер гнул верхушки деревьев где-то у самых казарм, не долетая сюда. Я беспокойно оглянулся, что-то тревожило на краю сознания. Осторожно, ползком, переместился к лестнице, заглянул вдоль бетонных ступеней - пусто. Что не так? Кажется... Пахнет что-то. Острый, едва уловимый, запах. Я сам себе показался бродячей собакой, которая пытается уловить след, опознать - друг или враг...
Со двора раздался рокот мотора, и мне пришлось вернуться к наблюдательному посту. Будущие солдаты стояли спиной ко мне. Прапор отошел в сторонку и о чем-то совещался с постовым, а из подъехавшего джипа выбрались двое недавно виденных мною мордатых. Один пошел вдоль строя - четырнадцать вытянувшихся в струнку парней, я представлял себе их горящие от предвкушения поездки глаза. Мордатый носил погоны капитана и просто светился от своей значимости. Он начал рассказывать что-то о долге, патриотизме и высшей миссии, хотя выражение его лица говорило: "Что это за сброд? На кой черт мне эта горстка пацанов?".
Снизу послышался шорох. Я осторожно отполз и заглянул через провал на первый этаж. Мне показалось, что мелькнула серая ткань, из которой скроена форма постовых, и я осторожно переместился на другой край провала.
- Попались, - с мрачным удовольствием констатировала Карма. Она действительно была одета в серый костюм, волосы оказались стянуты на затылке в тугую строгую прическу. На уроки она так не ходит...
- Нам было интересно, - отвечал знакомый голос с поразительным спокойствием. Мне хотелось высунуться дальше, и посмотреть, что здесь забыл Чибис, но край провала крошился, я рисковал быть услышанным.
- Бежать, значит, хотели, - Карма извлекла из кобуры пистолет, - Вот и все.
- Кармелия Владимирована, - этот голос я слышал где-то, но вряд ли знаком близко с обладателем - Вы же видите, в каком я состоянии...
- Конечно, - она взвела курок. Он оглушительно щелкнул среди голых стен, но во дворе басовитый голос мордатого капитана перекрыл этот звук
- Выстрелите - и будет скандал, - голос Чибиса растерял свое спокойствие...
- Я уезжаю, кретин, - Карма довольно улыбнулась, - Твою смерть легко спишут, еще и перед городскими... А я буду уже далеко отсюда!
Внезапно Карма оступилась, и я понял, что она сейчас выстрелит. Моя реакция оказалась быстрей мысли: я сгреб лежащий неподалеку кирпич и метнул. Промахнется!
Кирпич беззвучно ухнул вниз, и с глухим звуком пришелся аккурат в макушку Кармы. Она издала какой-то сдавленный всхлип и рухнула на грязный бетонный пол. Пистолет отлетел к стене и чудом не выстрелил, хотя я ждал грохота. Несколько секунд никто не двигался, даже я лежал, заворожено глядя, как расплывается по грязному бетону бурая кровь, создавая страшный ореол вокруг головы мертвой женщины. В том, что у нее проломлен череп, не приходилось сомневаться.
В следующий миг шустрый Чибис метнулся, подхватил пистолет и направил на меня.
- Кос? - изумленно выдохнул он. Я приложил палец к губам: за стеной стихли голоса. Парень опустил пистолет и нерешительно приблизился к преподавательнице, а я пополз глянуть, что там во дворе. Восемнадцатые уже чуть расслабились и стояли, переминаясь с ноги на ногу, высшие чины забрались в свой джип, даже прапор куда-то делся. Ожидание. Улучив момент, я спустился на первый этаж. Чибис пытался оттащить тело к кустам в конце стены, а чуть в стороне, весь перебинтованный, сидел мой давеча спасенный, Владимир.
- Ну и как вы это объясните? - тихо спросил я, пытаясь не думать об убийстве. Наверное, потом будет плохо, сейчас только легкий озноб и голова кружится, словно в предчувствии...
- Я же просил тебя - давай поговорим! - обвинительно пропыхтел Чибис.
- Ну, говори, - хмыкнул я, осторожно выглядывая во двор. Там пока ничего не изменилось.
- Мы бежать хотим. - хрупкий Чибис плюнул наконец на идею с перетаскиванием трупа и теперь собирал ветки, чтоб прикрыть его.
- Конечно, - я уставился на покалеченного Владимира, - Далеко убежите.
- У нас есть козырь... Так даже лучше, - Чибис подошел почти вплотную, черные глаза его возбужденно блестели, - Мы можем! Он может... - Владимир кивнул. Я не поверил. Может, удивился их безрассудности, но не поверил.
Еще большим стало мое удивление, когда Чибис принялся раздеваться. Но, когда он стащил с себя майку, я потерял дар речи. Прямо из лопаток отходили два небольших кожистых отростка и перекрещивались посередине спины. Парень вздохнул, и отростки развернулись в крылья длиной почти с руку. Тонкая кожа перепонок трепетала и подрагивала, но движения самих крыльев были четкими.
- Страус, - усмехнулся из угла Владимир, - Я так ему и говорю - страус. Крылатое-нелетучее.
- Да, - я не знал, что сказать. - Скрывать такое... Сколько? Лет двенадцать? Как?
- Десять, до того просто наростами были, - пожал плечами Чибис. Но фокус в нем. Володька может заставить любого видеть то, что захочет сам. Так я все медкомиссии проходил - с ним. А то б сдали куда-то...
- Ну, вырвался б отсюда, - я все еще смотрел на уже покрытые тканью плечи Чибиса и не мог поверить, что там спрятались самые настоящие крылья. Вопреки ожиданиям, отвращения сей факт у меня не вызвал.
- Не хотел, - мотнул головой черноволосый, - Володька внушит сейчас всем, что мы должны ехать - и погрузимся в машину...
- Ты весь побит, - я сощурился на "жертву насилия", - Еле ходишь. Что ты можешь внушить?
Владимир отвернулся.
- Если останемся здесь - нас убьют, - констатировал я. Возьми у него пару бинтов и перемотай себе голову.
- Зачем? - удивился Чибис.
- Живее!
Пока он снимал одну повязку с Владимира и наматывал себе на голову, я снова выглянул во двор. Судя по звуку, сейчас подъедет грузовик. Я обернулся к Владимиру.
- При медосмотрах ты внушал всем врачам, что у него нет крыльев, или создавал видимость, что он обычный парень?
- Видимость, - Владимир встал, стараясь скрыть боль от побоев.
- Отлично. Пошли, я расскажу по ходу дела.
Безумный, безумный план. Нм жить осталось совсем мало... Но это в любом случае. Здесь нас убьют за смерть Кармы. Возле грузовика нас могут убить за попытку побега. На воле нас просто могут убить... Но если все получится - мы хоть увидим эту волю.
Мы вышли во двор за разрушенным зданием, сделав вид, что идем от администрации. Я чувствовал себя беззащитным, нет, просто мишенью, в которую сейчас будут стрелять. Мы, конечно, привлекли чертовски много внимания - все обернулись. Откуда-то материализовался Гном, и я мысленно сжался.
- Какого хрена? - взрыкнул он.
- Они слишком серьезно ранены, - мне казалось, что мой голос дробится.
- Этот вроде был цел, - прапорщик ткнул Чибиса в грудь, отчего тот картинно рухнул на землю. Поразительно, они все еще не стреляют в нас, мы еще живы... - А документы?
Я многозначительно хлопнул ладонью по сумке, которую мы забрали у Кармы. Если сейчас попросит проверить...
- А живей шевелиться нельзя?! - сбоку возник мордатый капитан и смерил меня плотоядным взглядом.
- Все должно быть по правилам! - отрезал я любимой фразой Кармы. Прапорщик поморщился и отвалил в сторонку, а мы после недолгих пререкательств,. оказались в джипе. Второй мордоворот все переживал, как бы раненые не оставили крови на сиденьях.
Ворота застонали, нехотя расходясь в стороны, мне показалось, что я проваливаюсь в какую-то нереальность: мир завертелся перед глазами. Не может быть. Это слишком много, просто не может быть!
Владимир ущипнул меня за руку, и картина мира в глазах прояснилась. Обернулся капитан, оглядел, как мы устроились, подмигнул. Он видел перед собой некрасивую, но фигуристую женщину. Я выдавил улыбку, и подумал, как иллюзия Владимира искажает ее - делает ли приветливой, или злобной, как улыбалась Карма, если кто-то не знал урока?..
- До Города шесть часов пути, - констатировал капитан. Начало стремительно темнеть. Снова нам на руку, меньше рассматривать будут, может, и Владимиру удастся отдохнуть.
- Я... Мы выйдем у больницы, - я старался, чтоб в голосе не сквозило волнение. Военные включили музыку, и она запульсировала психоделическим рокотом вокруг нас. А я мог думать только о том, что каким-то образом все повернулось так. Я попаду в Город, и меня не убьют прямо сразу. Может быть, даже повезет найти родителей. Настоящих! Или просто... Жить! Впрочем, Марк не смог. Марк не узнает ни что такое Город, ни что такое жизнь вне стен интерната... К горлу подступил ком. Эмоции скакали - от упоительного счастья до безграничного горя.
Чибис легонько толкнул меня в плечо и потянулся к уху, чтоб никто не услышал. Слова его пахли горьковатым алятом:
- Ты не бросишь нас? Ведь нет?
Я подумал о том, как хитро связала нас судьба. Как сложно.
- Не брошу, - мотнул я головой, - Вместе мы точно прорвемся.