Бабанов Валерий Юрьевич : другие произведения.

Отец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Реальное прошлое


   СТАРЫЙ ГОЛУБОЙ АККОРДЕОН
  
  
   Повесть об отце и других дорогих людях.
  
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
  
   ...Чудовищный гигантский нацистский крест, точнее его черная тень, дошла до Волги и накрыла город. С высоты почти зримо сползал низкий сплетенный гул сотен страшных моторов. Гул был похож на назойливое гудение исполинских космических жуков-убийц, решивших сожрать как лакомый плод землю... - Но зачем они тут, чего им здесь надо, почему вдруг зависли в синеве нашего неба?!..
   С бездонно синего и ясного летнего небосвода на людей стекал тот черный ужас, который не потрогать руками, не прожевать, не проглотить, как горькую влагу, не выдохнуть из себя... - Он, словно идеальное воплощение ада, - проник, просквозил, пронизал все и всех...
  
   Август 1942. Чужие тяжелые самолеты летели на город стеной, ровным гремучим воздушным фронтом. С открытой циничной наглостью отпетых уголовников - "кресты" зависали над улицами, площадями, домами людей и, - грубо харкали вниз черными железными чушками... Бомбы тут и там дико рвались вдоль земли, уничтожая все и всех без разбора: навсегда уходили из жизни люди, кошки-собаки-птицы, дома-дороги-деревья, - наш дорогой и любимый мир... Само безумие развернувшего свои фланги апокалипсиса обрушилось разом вниз, чтоб уничтожить род непокорных!..
   Но "непокорные" врагам не сдавались. Отовсюду, даже из развалин-руин, отвечали встречным прицельным огнем!.. - Россия - это Вам не Швейцария, и не Франция!..
   По главной центральной улице почти истерическим походным шагом, но притом осторожно, расчетливо, одновременно - чудовищно хищно, - двигались черные грудастые танки. За их броней прятались совсем безумные твари, очень похожие на людей: серые полупьяные автоматчики... Что-то на своем грубом лающем языке друг другу часто кричали, искусственно возбуждая в колонне отвагу... А за последним поворотом к Волге их уже ждал шквальный огонь Несогласных Русских Солдат!.. - Жуки искали свою погибель...
  
   ... Так все было в тот страшный черный год, хотя его можно назвать и красным. В те тяжелейшие дни и часы над любимой великой Волгой. Но я не свидетель тех грозных кровавых, не очень далеких событий. Я только потомок погибших и не погибших героев, честный сочувствующий многочисленным человеческим жертвам гнилого урода-нацизма, попутно рассказывающий Вам и свою проблематичную душу.
  
   Бывший вождь, грозный индивид Сталин, когда его спросили, что делать с невоенными людьми, куда их девать, как спасти людей от бомбежки, - без колебаний, без всяких эмоций запретил тотальную эвакуацию гражданских лиц (детей, женщин, старух). Он хорошо понимал, что именно в Сталинграде в эти грозные дни все решается, и не хотел, не мог допустить, чтобы весь мир, те же фашисты, знали и видели, как все живое от них бежит! Поэтому Сталин постановил, приказал: для всех без исключения - ни шагу назад!.. - Внизу, у священной кромки Волги, уже растянулся заградотряд из дисциплинированных советских автоматчиков. Это был выставлен против "подлой трусости" - "последний заслон". Его задачей была задача - стрелять в убегающих от врага.
   Пожилыми людьми, женщинами, детьми, в те кровавые дни никто по сути не интересовался, не стремился даже и вспоминать. Солдатам было, понятно, не до отдельных граждан, ни до обычных жильцов - воины шли в те дни на смерть: - нужно было бить и бить этих штампованных германских тараканов! - Некогда было по ходу войны помогать, совсем не время плакать. Все решалось на этом волжском плацдарме, - а спасаться от лютой свирепой бомбежки, от постоянных разрывов снарядов и бомб люди должны были сами, не надеясь ни на кого, - такова была "перспектива" - что было, то было...
   В образовавшихся тут и там жутких развалинах, в черных воронках, в окружении врага - жить, находиться было никому невозможно. Пеплом становились люди и листья, пеплом покрывалась мать- Земля... Гасли от горя глаза, высыхали от горя людские глотки...
   Уцелевшие каким-то чудом после ряда налетов гудящих крестов - переползали, сшибая коленки, завалы, минуя скопления мертвых тел, перебегали дико покореженные улицы, и устремлялись туда, ближе к Волге, на ее крутые берега СПАСЕНИЯ!..
   Но к самой кромке берега, к живой воде, воины гражданский люд не пускали. Добраться до священной волжской воды было почти невозможно - НЕЛЬЗЯ! Команду - к реке-Волге никого не подпускать - автоматчики грозного заслона четко своевременно выполняли. Но, отдельных "страждущих", совсем уж беспомощных и убогих, все же сквозь "крепость" великодушно пускали. Добытую воду гонцы быстро уносили наверх, где живую влагу очень ждали их несчастные братья...
  
   По всему высокому и очень крутому береговому откосу население (те, что не попали под бомбы) рыло "норы". Морально подавленный, начисто измотанный бесконечными налетами гадов люд, не имевший при себе оружия - загонял сам себя в земляные щели!.. И это единственное, что им, пока еще не убитым, сделать осталось... Так это было: неторопливо, порой губительно скованно, словно в жутком летаргическом оцепенении, почти не веря, что удастся в этом настоящем аду выжить, подавляя, сминая свой животный страх, люди копали вовсе не окопы, а глубокие горизонтальные щели. О немцах граждане горожане почти и не думали - они думали, как им скрыться от нашествия лютых бомб и коричневых крыс! Бедные Люди разрывали родной крутой склон, сыпучую Землю чем могли, чем придется!: лопатами, скребками, ведрами, кружками, ножами, ногтями, арматурой, и даже касками, найденными на разбитых улицах! В результате многочасовой работы гражданских семей, поставленных перед выбором - жить или не жить, - у людей получалось сносное "жилище"! - Относительно безопасное, хоть и убогое, очень темное. Получалась - СПАСИТЕЛЬНАЯ ЗЕМЛЯНАЯ ЩЕЛЬ, - для многих местных душ - святая людская обитель! Последний приют, почти что Ковчег... Внутри щели как в мешке, как те же рыбы в садке, размещались, ютились целые русские семьи... В земляном темном сыпучем, и все же опасном чреве, - люди ждали что будет, - залетит ли к ним в гости "свинья"? Или бог их, несчастных, простит, спасет от погибели?.. - ЧТО ЖЕ БУДЕТ???..
  
   Прагматичный налет немецких "крестовых нахальных жуков" продолжался немало дней, пока город не превратился в руины, в развалины, в "Помпеи"... Некоторые не выдерживали ада воздушных налетов и тихо, безлико, - в земляных щелях сходили с ума. Те, кто был духом покрепче, помогали выжить слабым деткам и старикам. Сильные духом нестроевые волжане углубляли, укрепляли земляные пещерные лазы, рыли новые "свежие норы", делились последними продуктами, а также совершали рискованные походы к Волге за волшебной водой...
   Спасительные расщелины жизни маскировали чем придется: травой, корой, старыми колесами, разными грязными тряпками. Люди понимали, догадывались (это и ежу было понятно!), что бомбе трудно попасть в эту малую щель, как в десятку! А значит - оставалась надежда все-таки в этом аду выжить, - не стать прахом под страхом!..
   Но далеко не всем удавалось выжить - не умереть, не стать прахом. Нередко бомбы рвались слишком близко от "зева", и смертельным взрывом огромной силы заваливало целые семьи... Никто их потом не откапывал, не искал. А зачем? - Не было смысла, - ведь это готовая просторная могила сразу на всю семью! Рвануло - и ты уже на погосте, в абсолютном покое, - не всем так "везло" - многие бедолаги отчаянно выживали!.. - Такова философия данного выживания.
  
  
   Мой родной неповторимый в веках отец родился в Царицыне, то бишь в Сталинграде, в январе 25-го года. А в дни огненной Сталинградской блокады (бомбежки) он вместе с семьей, как и многие прочие "беженцы", прятался от чудовищ-самолетов на склоне огромной волжской горы, в пятидесяти метрах от берега Волги, и в двухстах пятидесяти от развалин Гергартовой мельницы. Хозяин - немец Гергарт...
   Не слишком уж пожилые, но уже достаточно пожившие, немало уставшие женщины, сын-юнец (мой отец), не перешедший пока свою юность, совсем молодая его сестра Клара - не могли на склоне прибрежной горы превратиться в солдат. Из трех тертых, потрепанных жизнью неюных женщин, одна была пожизненной инвалидкой: еще в младенчестве ее подстерег и скосил, словно по наводке черта, коварный полиомиелит - есть такая дура-болезнь. И, едва пережив эту биологическую внезапную катастрофу, встала Катюша в два года от роду на постылые костыли: одна нога у нервной тетки тети Кати постепенно усохла, искривилась винтом, и стала на десять сантиметров короче второй - нормальной...
   Баба Вера, самая старшая из сестер, покорная русская баба, страдала с юности тяжелой одышкой, с детства была низкорослой и толстой, к сорока годам ходила с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, но иногда улыбалась всем светлой доброй улыбкой... В конце своей нелегкой, чуть счастливой, и многоплакучей жизни "Верушка" торговала у старого магазина семечками, чтобы не сидеть у важной тетки Кати на шее - помогала хромой самолюбивой сестре "процветать".
   Подвижной, стремительной, премногоумной (много хороших книг прочитала за жизнь) всегда удивительно деятельной, упорной - была мать моего отца Юры - баба Александра (Шура). О больном отце отца - вечно простуженном бакенщике - знать ничего не знаю. Мне о нем отец никогда не рассказывал, а я не проявлял должного любопытства. Знаю только одно: он умер от тяжелой болезни легких перед войной в 1940 году. Ну еще в жилой щели в 42-м году присутствовала девочка Клара - она станет мамой Сереги - донского пирата - мастера жериховой вертушки! Клара - родная сестра отца, - умерла от сердечного приступа в 2006 году, когда я наконец-то понял, что и моя странная жизнь на закате... Вот и вся наша родовая ветвь, мои дорогие родоначальники, сопутники литературного анархиста, не желающего "причесать" свои спонтанные несолидные труды "дилетанта". Однако верующего... - в свой несокрушимый талант!
   В 42 году мой юный в те дни отец не подлежал призыву, он еще не созрел для жестоких боев. Подросток был молодым и ранимым. Он был очень упрямым, горячим, ухватистым и, конечно, неглупым. В тяжелую годину лишь помогал чем мог своим близким, не щадя головы, брюха и быстрых могучих ног!..
   По ночам, когда мясорубка ужасной воздушной войны совсем утихала, временно останавливала свои чудовищные нацистские жернова, очень живой, юркий волжский паренек Юрка - а потом всегда только Юрий Максимович! - брал в руки белый бидон, большое цинковое ведро, нательные солдатские фляги (где-то их он нашел), и отправлялся к Волге за водой для себя и родных - без священной воды в этих норах нельзя было выжить, немыслимо было выдержать эту пытку! -
   И вот, в одну из тихих летних ночей, когда над головой, не мигая, на странных земных людей с высоты природного мира уставились белые звезды, прожженные, ретивые особисты, - офицеры заслона, - появившегося молодого и очень уж шустрого паренька-ходока за водой схватили, - не дошел мой отец до свежей волжской водички... - контролеры, ему не поверили, несмотря на фляги за поясом и посудой в руках! Не поверили пацану и все тут - заподозрили в нем шпиона, осуществляющего задание немецкой хитрой разведки! Выглядел паренек весьма подозрительно: светлое, чистое, даже красивое лицо, в одежде весьма опрятен, походкой - герой, орел! Откуда тут быть таким молодым орлам?! - Ничего не боится, никаких сраных фрицев, никаких мин и бомб! Точно - заслан оттуда!!! Видно сразу: плевал он на бомбы, смотрит прямо в глаза, а не в землю - никого "этот черт" не боится! - вон как шутит словами!.. - Ну и естественно, заподозрили особисты ушлого ходока, отвели в ближайший блиндаж, а там полно офицеров...
   В чистом просторном блиндаже - это вам, люди, не щель! - отцу учинили допрос с пристрастием, с крутым нажимом на "говорливого лазутчика" с ведрами!.. Долго ему трепали детские "ранние нервы" - едва жив в ту ночь мой батя-пацан остался, - офицеры его почти доконали... Хотели они и могли его тут же на месте, на берегу Волги убить, расстрелять... - но в последний момент пацану повезло, удивительно подфартило: кто-то из вошедших в блиндаж, или проходящих мимо людей-фронтовиков его узнал, подтвердил, что он свой, не чужой - паренек из местных развалин, - из близ лежащих щелей!.. Из уст отца сам слышал эту незабываемую папину историю столкновения с жуткими советскими особистами...
   ... А бомбы-чушки с адским визгом, с дьявольским свистом все продолжали лететь на любимый город, от которого уже мало что осталось... Отец мне сказал однажды, когда рассказывал о пережитой бомбежке, что прячась от смерти в норе, пока уцелевшие жители постоянно ощущали во вдыхаемом воздухе серогорькую обреченность на гибель, угнетенность живой души, попавшей в клещи нацизма. Само дыхание смерти...
   Выбитый из города человек, не способный сражаться против немцев с винтовкой - уже и не жил - он просто ждал, когда его убьют, сделают фаршем, когда смешают с землей - и станет он "грязью"!.. Но не знал человек одного - сколько ждать тут смерть осталось?..
  
  
   До войны, до нашествия наглых нацистских крыс, в 30-е годы, отец и его родня, мать-отец, сестры и деды, жили в двух шагах от известной красной мельницы, (она вся из красного кирпича), в старом приземистом доме с окнами в пойму.
   "Не жили богато, и нехрена начинать!" - с данной батрацкой философией Духа и дожили простые русские люди до 41-го года. До всеобщей великой беды... Не от графов на свет родились, не владели мои славные предки расписными усадьбами и золотыми приисками, но цену себе всегда знали.
   Коренные волжане были людьми неприхотливыми и умеренно гордыми. Как и я. Так и вижу в них дух-ореол, саму фотографию доброй натуры - безмерно симпатичного артиста прежней эпохи Крючкова! Отец моего бати, в силу известных традиций, воспитанием родного отпрыска не занимался. Да и кто тогда, в те трудные годы особо уж занимался воспитанием? Просто жили рядом взрослые и их дети, жили бок о бок, - зрелые и бывалые подавали "небывалым" с натуры живой пример и, - более ничего, - никаких там воспитательных актов!
   Зарабатывал бакенщик мало, наверное часто пил (я не знаю), всю жизнь на воде, на волне, на жаре и ветру. Иногда сильно болел, атлетической геройской волей не отличался, а поэтому - быстро сгинул, ушел в мир иной. Его сгубила, сожрала болезнь, - вот он был, - и вот его нету...
   Мать моего энергично артистичного породистого папаши - "бульдог" баба Шура - прозвище из моего прошлогоднего рассказа - в молодости слыла чрезвычайно активной и симпатичной женщиной. Она, даже очень, умела себя подать, была хорошо знакома с русской классической литературой, умела найти по пути свою "жилу" и вцепиться в эту жилу зубами... До войны баба Шура долго работала в важной продуктовой конторе, на запашистом хлебном пятачке ( как и я двадцать лет работал на своей продуктовой базе). Накопила на дом средства, помогла хромой волевой тетке Кате, проработавшей экономистом на Метизном до желанной пенсии, и они сообща, в едином душевном порыве, в 50-е годы заказали и построили большой деревянный дом из четырех комнат, который служил им до глубокой старости. Это ли не победа Духа!
   Практичность, естественность, деловитость, обширное, всеохватывающее жизнелюбие бабы Александры, если хотите, житейский красивый кураж, - никогда не пасующей перед самыми трудными днями, - сыграли свою решающую роль в дни лютой блокады на Волге. Горожане прихватили запасы, ведра-бидоны, вышли из руин, добрались до крутого волжского откоса и откопали как муравьи себе просторную нору... Отсиделись в этой норке как мышки, как черепашки - отсиделись и все! И я - весь в них - я такой же мужичок-скребунок! - Вот в ком мои мощные теплые корни!: тот же нрав, тот же норов во мне, та же хватка бойца-мудреца, та же гибкость спортсмена-гимнаста - тоже грыз бы я землю зубами - если был в те дни с ними... Но теперь то я весь изменился... - надоела мне жадность инстинкта, а не жадность бессмертной Души... Но буду для Вас короче, скажу веселее, смелее... В те непростые тридцатые "вольные свежие годы" мои дюжие гордые родичи жили у самой Волги вполне счастливо, с улыбками, с юмором, но всегда небогато: "лишние пятаки они клали в чулок". Умеренно, неплохо питались, добывали где можно прокорм, - не голодали, не лютовали, не гнили в дерьме, в речке часто рыбку ловили. Как и я в мои новые наши годы... Так и жили они - милые, простые и притом - загадочные русские люди...
  
  
   С малолетства, сызмальства - мой поджарый отважный отец - сколотив для веселья ватагу, совместно с соседскими пацанятами ежедневно пропадал на реке. Любили юные волгари, негласные хозяева волжских чудных просторов, дегустаторы сладкой вкусной речной Воды - особую речную свежесть, крикливую суету грациозных изящных чаек, дымящий жаром песок, слепящее желтое солнце! Именно река научила пацанят любить эту Жизнь, Белый Свет и Русскую славную Волю!..
   Река людей своих всегда любит, и значит - их, родных, закаляет, заставляет работать мозги, учит сочувствовать любой "божьей твари"! Уже в восемь-десять лет волжские морячки - разбитная голопупая команда - все как один плавают, словно скользкие юркие рыбы! Детки умело ныряют с откосов в бодрящую волжскую стынь, как бесстрашные северные пингвины! Как герои морских легендарных пучин! Без постыдного скуляжа и унынья! Без всякой непристойной устали местные лихие удальцы - с гордым моряцким взором потом выходят на берег! С чувством великого Собственного ДОСТОИНСТВА они идут, - это надо видеть и это надо понять!!!..
   Часто бултыхаясь вдали от пап и мам вблизи каменистого брега, играя в лапту, или же в догоняшки на суше и "море", превращаясь в воде почти в холодных лягушек, достигая заветного дна - дети смотрят со дна на Солнце и видят над собой желтый зыбкий мерцающий круг! Возникает в душе ВОСХИЩЕНЬЕ, ВОСТОРГ и ЛЮБОВЬ - к неразгаданной этой жизни!.. Легко "пингвины" выныривают на воздух, выплывают со дна, выбираются на колкую грубую сушу, обсыхают на каменистом берегу, и тут - в долгих горячих словесных баталиях, спорах, - возникают самые дерзкие грандиозные планы, которые осуществляются тут же. Планы не откладывают на потом! С небывалой легкостью и верой в крутой успех все происходит, - рассказываю то, что было...
  
   ...Вот по фарватеру Волги, великой моей реки, сплавляется длинный полукилометровый плот из собранных, связанных кем-то где-то в верховьях огромных плавучих бревен. До войны такие рукотворные плоты сплавляли по несколько штук за день! Для пацанов зрелище это весьма любопытное, довольно-таки притягательное, и к тому же полезное. И эта картина вполне обычна: лениво, безвозвратно, поступательно, никуда не спеша, плывет прямо в Астрахань "деревянное длинное поле", а для управления "деревом" - впереди плота приставлен мощный коротыш буксир - в плане речного быка! Буксир-бык-коротышка пыхтит и пыхтит, но не очень-то рвет свои жилы. Мощный стальной бычок попукивает в выхлопную трубу, зазывает и тут же пугает голодных речных чаек. Тащит бычок бревна куда-то на юг, беспрерывно работает, оглашая окрестности, - дело свое он знает!..
   Плот настолько тяжел, настолько увесист, что ускорения никакого. На носу плота или посередине - наскоро смонтирована из кривых досок хибарка. В этой скромной "каюте" обитает "сторож-наймит". Среди сторожей часто попадаются и инвалиды. Матрос следит за порядком, бдит, обозревает, зевает!..
   На веревках сушится его исподнее бельишко, намоченные дождем фуфайки, тельняшки, всякие там обмотки. Тут же, рядом, валяется закопченый чайник, деревянные ложки и миски, тапор и багор, растянутые по бревнам штаны. Но все это пацанов не интересует. Интересует другое:
   На корме - на конце многоинертного плота, - на широкой большой дровяной могучей заднице - провисают рыболовные снасти, тут и там валяются острые рыболовные крючки, а на длинной проволоке, либо веревке, между двух невысоких колышек висят и сушатся на ветру дары великой реки: - широченные лещи, плотные, жирные язи, чудная плотва, чехонь, вобла! - вот что радует ребячий глаз! - и вот в чем их задача!.. У юных речных пираний - друзей - возникает такая золотая идея: пропитание можно и нужно снять с гвоздей и доставить на берег вплавь! Но сделать это совсем не просто. Это Вам не в ладошку, смеясь, пописать! Не с откоса в воду сигануть! Тут надо пораскинуть мозгами... А самое трудное в этом деле - это правильно рассчитать коллективный дерзкий заплыв! Нужно - пора уже - действовать! Хватит в игрульки играть, хватит гальку топтать и жить на приглядках!..
   И вот малые, но весьма дерзкие "невоспитанные дети", сплюнув на сухую гальку слюну, входят в воду, лишь увидев вверху плот с буксиром...
   Плот - хоть и медленная "дойная корова", но по течению уплывет вниз весьма быстро! И если заранее не выплыть поближе к фарватеру, то ничего не получится - за плот не удастся зацепиться...
   Как будто бы рассчитали все верно: зашли в воду с умом, очень расчетливо, загодя, предельно здраво, и теперь неторопливо плывут-подплывают - словно к ничего не подозревающим глупым антилопам - мудрые, "намыленные на верный успех" крокодилы! Точно "водные волки прямо к стаду беззубо бредущих овец", - удальцы, воины, пираты любимой реки! Добытчики ради Жизни!..
   Плывут как всегда легко и умело, но уже не махая, как при играх, руками. Приближаются к фарватеру совсем беззвучно, на полверсты "корову" опережая, ожидая ее проплыв, замерев, как легкий сор, на воде...
   И вот "дерево" к пловцам стремительно подплывает. Ждут детки плотик недолго. Юнцы-подельники стремительно с деревом сближаются и броском цепляются за корму! - ЕСТЬ - мы на месте!!!
   Тут же ушлые прыткие детки по скользким бревнам взбираются на поверхность плота и бегут к вожделенной желанной добыче! - Добегают, мигом срезают веревки, отматывают с гвоздей проволоку, обрубают концы, сдвигают добычу в охапки, и почти разом - весело прыгают бомбочкой в Волгу! - Скорее обратно, дело сделано - нужно смываться!!!
   ...Иногда, когда им везет, внезапное нападение сторож попросту не заметит - никого не увидит. Это называется - "ГЛУХОЙ НАЛЕТ"... Да и кому может прийти в голову, что от далекого берега в данном месте и в данное время - отчалит плавучий безумный десант, настигнет твой плот на фарватере, и кинется разом в атаку!!! - Банда срежет всю рыбу и снова бросится в воду! Это же полный бред! - А вот и нет, все это не бред. Потому что ушлые волжские бестии - вот они, уже тута!!! Вот бегут по плоту с добычей!! - Ага, и до Вас тоже дошло! - Вот уже отсекли все концы - и в руках у воров моя рыба! - Это ж не дети, а сущие дьяволы, черти!!! - Шпана! Сволочи и зараза земли!..
   А пираньи тем временем со слабо вяленой рыбой уже по рот в воде, от борта отплывают! - "стрелять- то по нам дяди нечем!" - "пальни, дурачок, костылем!" - "метни башмаком! - не догнать тебе свою рыбу!"
   ...Хромой сторож бежит-ковыляет на корму, машет руками, и шлет всем проклятия! Обокрали, бандиты! Но пловцам на охрану плевать: они умело обвешались вкусной, жирной, почти готовой рыбкой, (а жир не тонет в воде!) и отчаливают потихоньку, - хохоча, издеваясь в ответ, строя взрослому увальню мерзкие и обидные рожицы! - Нехорошо... Даже несколько пошло...Несчастливый тот плот, что поставлен на карту лихого разбоя!.. Не спасти дураку улова!.. Не догнать пацанов никогда...
  
   Ограбленный древесный караван своим ходом уплывает в Астрахань, охрана, население плота-поля - в одночасье осталось без рыбы. Но ничего: ниже по течению рыбы в Волге куда больше, это известно каждому рыбаку, поэтому - поймают себе еще, если смогут. Юные водные хитрецы уже неспешно гребут к берегу. На них навешаны вкусные ожерелья жирных лоснящихся спинок. И через какое-то время "банда" с богатым уловом выбирается из воды за три километра ниже того места, от которого начинала свой пиратский нахальный заплыв... Горят дерзким вольнолюбивым огнем их молодые "волчьи глаза", рвут молодые крепкие зубы вкусную рыбную плоть. Все на этот раз удалось, получилось, - по башке не досталось, - никого не поймали, и теперь уже их не догнать, не поймать, не достать никому! - Не схватить удальцов, никому их набег не предвидеть!!!..
  
   Таким было детство отца. Юрия Максимовича Бабанова. Сталинградские дети и тогда выживали, как могли, как только умели. Их жизнь, их достаточно сложное детство - протекало на родной любимой Волге. Приключения были - приключений хватало! Детские невеликие злодеяния - тоже...
   Пока в город стойких русских людей не ворвалась самая страшная в своей чудовищной безрассудности воровка-война, крадущая без всякой совести миллионы человеческих жизней!..
   Зло проворных голодных детей со злом этой взрослой мировой гадины (извращенного взрослого гордого разума) - несопоставимо, несоизмеримо! Что проклятия бедного сторожа в сравнении с проклятием целого великого народа, у которого гады, вампы планеты, вырвали лучшую ДУШУ, - выбили миллионы лучших людей - Вы же меня понимаете...
   Но вернусь в окопы Сталинграда. Нет, не в окопы, не на позиции. Описывать то, чего я не видел, потому что там не был, не берусь и не стану Не мое это дело. Но в своем стойком воображении сострадальца я вернусь к тем несчастным невоенным людям, скорее всего не героям, которые прятались от самолетов по щелям и ждали своей гибели, почти ни на что не надеясь, понимая и не понимая, что на Земле происходит. О воинах-героях, об офицерах, солдатах - написали другие. И, наверно, еще напишут. Моя повесть совсем не о них...
  
   Чудо все же случилось. Произошло. То непредвиденное первичное событие, которое и спасло от гибели моих чрезвычайно живучих могучих предков... Перед рассветом к берегу, против недавно разбитой мельницы Гергарта, совсем без шума подчалила большая баржа, вместительная речная грузовая посудина - для срочной эвакуации раненых воинов и совсем уж убогих, оставшихся в живых несолдат-инвалидов. Ну и прочих - неугодных и лишних людишек - для дикой и страшной военной жизни...
   Многие несчастные глаза это неописуемо желанное событие увидели из щелей и, почти не веря своему зрению, - поползли, покатились под откос, живо потянулись - несчастные выживалы - из своих рукотворных могил, катакомб, точно это были вовсе и не люди, а не добитые тараканы, - все стремились, катились туда, к воде, - на ПОСАДКУ!!! - Никто не хотел умирать, уходить, исчезать бесследно - все хотели выжить, то есть уехать - убраться из ада вот сейчас - во что бы это ни стало!!!..
   Многим удалось доказать, уговорить, сломить неподкупных людей-особистов. И эти немногие "умельцы", счастливчики, "баловни" - забрались, проникли на заветную площадь баржи, расположились на ней и легко задышали: мы почти спасены! Доковыляла, переваливаясь с боку на бок, до берега Волги толстая с детства, больная, неуклюжая тетка Вера, донесли кое-как на руках инвалидку тетю Катю... Всем кланом расплакались, взмолились перед носом заветной баржи, словно перед стеною остановились... Наверное, что-то сказала особистам умная, начитанная баба Шура, что-то свежее, зрелое, яркое - и семье все-таки разрешили подняться на палубу самоходки... Как именно им это удалось - вопреки железному приказу Сталина - ни шагу назад - я не знаю, а поэтому картину выживания просто сочинил. Читатель легко додумает.
   И вот паром, не дожидаясь утренней обязательной бомбежки, плавно отделился от крутого правого берега и взял курс вверх по реке - вдоль левого берега - до большого населенного пункта Николаевки, что находится прямо против Камышина. Но туда нужно еще добраться!..
   Паром для немцев - очень хорошая мишень. Переплыв фарватер, капитан не мешкая добавил обороты - врубил оба мотора на всю катушку! Но где-то через час, в районе окраин Спартановки, раненные и беженцы попали под обычный воздушный обстрел: на бедную несчастную баржу с больными, убогими, и ранеными солдатами, - с серого в лохматых тучах неба, расчетливо, и в то же время дьявольски игриво - стали пикировать три креста, три проклятых назойливых мессера... Три ничтожные мухи.
   Подлетая к огромной мишени поближе, крестовые убийцы открывали на животе машины люк, без натуги нажимали на рычаги и сыпали смерть на беззащитных людей... людям уже казалось, что пришла им хана... Однако, после первого виража снизившись к Волге, открыв над баржой бомбовые люки, выпустив на людей тупые чушки, обернувшись после пролета, - немцы увидели, что промахнулись!.. Гудящие кресты зашли на второй круг, загнули повторный вираж, прицелились, снизились, дернули рычаги, и - снова "обкакались" - снова в баржу не попали, - промахнулись все как один!!! - "ПОЧЕМУ" - жег вопрос! - свербило в их гадских нацистких душках! - "ЧТО НЕ ТАК, ПОЧЕМУ НЕ ВЫХОДИТ?" А причина была проста: за людей вступилась родная ПРИРОДА: вдруг подул очень плотный юго-восточный шквальный ветер, подул с бескрайних урочищ Поймы. Порыв резкого воздуха с левого пойменного берега поднял на реке продольно-боковые волны и принес людям удачу - невидимый воздушный защитник появился сбоку, - друг- ветер - яро гнул все деревья и сдувал летящие с высоты железные смертоносные чушки... И как хвастливые асы-убийцы в тот момент не старались, не метились - попасть им в людей не удавалось. Бомбы сыпались с неба мимо баржи, в полете они неизменно сваливались к правому берегу и губили лишь рыбу... А судно все шло и шло вверх по Волге и никто его не мог остановить!
   Так опозорились в тот день хвастливые немецкие асы, нацисты-жуки, потому что третьего виража не случилось: прилетели с юга наши орлы и погнали этих крылатых крыс, эту нечисть на север!.. Скажете мне, - все ты выдумал, "пехотинец"! И рассказ твой похож на сказку, - на что я отвечу: "НО ВЕДЬ ЭТО ВСЕ БЫЛО, БЫЛО..."
  
  
   Темным вечером того же "судного дня" - судного для налетчиков - тяжелая самоходка с ранеными солдатами и просто беженцами добралась до заветного места и мягко пришвартовалось к берегу городка Николаевки. Счастливчики выгребли из ада - да к новой дальнейшей жизни! Появилась золотая надежда у немногих из тех миллионов, что погибнут от пуль и разрывов снарядов сейчас и потом... Такова их судьба.
   Когда и на чем спасшиеся родичи уехали из самой Николаевки далеко в тыл - я не знаю. Да и не очень важно все это знать. Мне известен лишь реальный факт: через энное число дней счастливчики успешно добрались до неблизкого Челябинска. Челябинск принимал всех: тяжело и легко раненых воинов, стариков и детей, больных и относительно здоровых людей, бегущих "тыловых крыс", и тех, кто действительно биться с врагом не мог - по причине болезней, увечий, непризывного пола и возраста. Несколько дней мои давние сталинградцы прозябали на лавках, отходили от страшной волжской дороги, сидя на серых облезлых подоконниках приемного вокзального пункта. Но постепенно беженцев из Сталинградского ада - раскидали кого куда. По больницам, по госпиталям, по приютам, по общежитиям большого города, по частным домам и квартирам.
   Настало время в новом месте, в тылу, как-то поудобней устроиться и потом уже было необходимо что-то хорошее для Родины делать. Не сидеть, не скулить, не калякать! А что-то важное для людей, для страны делать!..
   Теперь, коль остались живы и получили в тылу приют - общежитие на окраине города, - коль есть еще силы жить и работать - нужно помогать фронту - трудиться для тех, кто помог тебе вчера выжить. Нельзя лишь существовать, прятаться где-то в тылу по "щелям", отвалив от общей огромной беды - нельзя!
   Ну что эти слабые и больные люди могли делать для фронта, для победы над фанатизмом? - Хилые, постаревшие, побитые молью-жизнью, или совсем молодые юнцы, как правило, не способны на полезные подвиги. Маленькие неполноценные люди как правило не годны в ополченцы. У них нету реальной полезной гражданской силы, они могут помочь только себе и по роду близким... тут уж им, "слабакам", не укажешь и никак не заставишь.
  
   Мой самый первый и самый главный наставник Бабуля - мать моего отца, -это очень стойкий, как радостный живчик, чрезвычайно живой и выносливый обыватель - врожденный заботливый тыловик. В Челябинске она максимально проявила свои бытовые таланты. Я - кто есть такой? - А она - это да! - Бабушку я не кляну, не корю, не виню - бабуля, которую я очень любил, молодец - это стойкий оловянный солдатик!..
   Изучив ситуацию в городе, в один из многих нелегких дней, (благодаря неиссякаемому пробивному оптимизму) - Бабуля вскоре столкнулась с нужными ей людьми, которые помогли ей опять же попасть на службу в распределительный узел - поближе к остро необходимым продуктам. ЕЕ взяли на "продуктовую службу" - по отправке необходимых товаров на фронт. "Везет тому, кто все возит", кто с умом вращается в воронке важных общественных дел, не забывая и о родной семье, которая тоже всегда хочет кушать!.. В голодное военное время (отсчет от 43 года) она возложила на свои плечи бремя заботы о родных близких, которые самостоятельно в чужом городе реально не могли прокормиться. Да, в первую очередь она думала о "себе", то есть, не о своем брюхе, а о родной семейной ячейке: о своем неокрепшем сыне, о не выросшей дочери, о старой безработной матери, и двух сестрах - все то же паскудное сложное выживание не давало опустить головы. Вся родная семья - слабые малополезные люди, - от нее напрямую зависела, на нее, как на бога, смотрела. На ее могучем волжском здоровье и сильной стремительной воле уже не повисла, а укрепилась надежда людей увидеть свое счастливое будущее!.. Когда-нибудь ЗАВТРА... Потом, потом...
   Те пайки, которые все же получали беженцы со всех концов русской земли в виде живительных крох - не могли гарантировать выживания и в тылу.
   Александра тащила, как мудрая сметливо- смелая львица, в семейное общежитие все что могла, все, что досталось! Да: - где-то моя баба Шура ловчила, хитрила, отсекала от большого общесоюзного каравая небольшие питательные кусочки, складывала их в пакетики, проносила крохи добра сквозь такую же как она охрану - и бежала кормить "птенцов"! Я ее не виню - кто я такой?!.. - Созерцатель несчастного глупого мира... - Мне же не довелось как им голодать, не досталась их тяжелая военная доля... Возможно моя дорогая Бабуля не брезговала, не гнушалась остатками со столов (после затяжных заседаний местной партийной верхушки) - все ценное тихо и ловко сметала в отдельную "походную сумочку", заворачивала бережно в чистые тряпочки, и торопливо несла прожорливым птенцам-спиногрызам с вечно открытыми на жратву ртами!..
   Никто не хотел теперь умирать от настигшей страну жестокой разрухи! Старые (в то время не слишком) неполноценные тетки-сестры, инвалидки - ни на что они не годились, - мало чего в жизни умели, были балластом, живым сосуще-жующим грузом, - постоянно просили кушать...
   Юный отец, волгарь, и тоже с натяжкой добытчик, попав в новое место России, перешагнув и в новое время, вспомнил, что он быстр, молод, сметлив, догадлив и не ленив. И только поэтому, недолго думая, не очень-то выбирая, - устроился в почтовое отделение Челябинска на должность письмоносца. И стал с сумкой через плечо, со срочными пакетами в руках носиться по улицам и кварталам, по лабиринтам чужого и старого города, запоминая планы построек, слова и числа (название улиц и номера домов), короткие подходы к различным каменным хижинам и бетонным учреждениям...
   ... Это было, - случилось в меру теплым осенним днем. В какой-то роковой миг потеряв природное чувство ЗДОРОВОЙ ЗОЛОТОЙ МЕРЫ, сильно накружившись, набегавшись по холмистому лабиринту города почти что до тошноты, до упаду, - отец поставил свою почтовую сумку на гладкий канцелярский стол, сдал все расписки самолюбивой приемщице Розе Пчелинцевой - бесцеремонной, насмешливой, открыто, хамски не уважающей молодых быстроногих письмоносцев, - метнул в ее сторону неприязненный взгляд и молча вышел на воздух заработанной им Свободы! Слава богу, трудный день окончен!.. - Пехотинец все же решил в конце дня искупаться в чистом овражьем ручье, какой недавно, проходя мимо, заметил, как интересное для его души место.
  
   ...Что-то странное, трудно объяснимое, совсем редкое творилось в тот вечерний час в глубине его загнанного не весть куда сердца!.. Откуда взялась, поселилась в молодой незлой душе эта едкая гадкая горечь? Печаль-тоска по совсем иной молодой жизни?! Возможно, именно в тот осенний день военной "эмиграции" он впервые серьезно задумался о тщетности и обрыдлости повседневной запланированной суеты, о скуке вечно голодного быта... - о невозможности для простого маленького человека решить на ходу, разнося разным людям телеграммы и письма, великую проблему тонкой живой ДУШИ - загадку ее Смысла существования!.. Многое было непонятно молодому быстроногому почтальону, и почти недоступна была ему область ВЫСОКИХ МАТЕРИЙ... Но так хотелось отцу-молодцу наконец-то понять, став разумом четким и ясным - ЧТО ТАКОЕ СУДЬБА? В чем СМЫСЛ ЖИЗНИ? Почему - РОК - как злодей шпыняет и гонит людей по трудной суровой дороге жизни? Как жить дальше в конце -то концов? Зачем мне - все ЭТО???.. В чем истоки чумы - убийцы-войны?..
   ...Спустившись по крутому откосу к холодному прозрачному ручью, молодой философ-отец еще пока не оставил, не прогнал своих редких, опасных, коварных мыслей, отвлекающих всего человека от бытовой суеты, от нелепого нудного быта, от забот о "теле насущном"... Купаться он собирался в ручье вместе с отвлеченным, чуждым нормальной жизни сознанием, - а это чревато бедой.
   И все же парень неспеша разделся и, не сделав никаких упражнений, вошел голым в холодный, но сильно манящий, прозрачный ручей!..
  
   ...Примерно также было и со мной в конце 80-х на базе Роспродторга - для уже нового, давно отстроенного пленными немцами и неунывающими нашими людьми города героя на Волге. Тогда, после многочасовой нелегкой работы в "парилке" крытых вагонов (это произошло летом - бригада работала на выгрузке сахара), уже очистив полы от сотен сладких мешков, от бумажного хлама и прочего разного мусора, покурив у дверей на платформе, я живо соскочил вниз на рельсы и побежал с легким сердцем в душ, где простоял под холодной струей минут десять, не больше... но этого мне "хватило"... Я тогда, помню, возгорел сильным желанием - после тяжелого горячего трудового дня - под священной живой струей посильней охладиться. Совсем не понимая того, что этого делать никак нельзя - чревато!!!.. - Я как дурак упорно стоял под свежей холодной струей и "выполнял" охлаждение мышц! А в результате я простудился так, что едва потом выжил - настолько был плох, слаб в одинокой горячей постели...
   Почти это же случилось в тот "черный банный день" и с отцом-письмоносцем: он начисто забылся, отвлекся чувствами и духовным умом, потерял "бытовой взрослый разум"!.. Совсем небрежно - не соединив тело с высоким духом, абсолютно механически, без особой радости пехотинец слился с холодным опасным ручьем... Некоторое время - назло всему миру! - мучил мышцы и сердце холодом, проявил глупое и роковое упрямство, и... - сам себя пересидел, переборол, переспорил!.. А в результате в тот же день тяжело заболел "глобальной фатальной простудой" - той, что косит глупых людей...
   Неделю температура стояла за 40! С молодого человека сошло сто потов! Совсем потерял силы, весь иссяк, сильно высох... В глазах уже куда-то плыли, кувыркаясь, фиолетовые амебы с молниевидными щупальцами, потом уже весело и задорно прыгали "сумасшедшие звездочки"... Он долго не мог над своей горячей постелью приподнять стеариновое вязкое противное тело - силы куда-то навовсе исчезли...
   Через неделю высокую температуру сбили усилиями близких людей, - они свободно над молодым дурачком вздохнули... - но никто и подумать не мог, что простуда взяла и трансформировалась... в туберкулез! Легкие отца потемнели, от гремучих бактерий набухли и решили с письмоносцем прощаться...
   Тут я немного соврал, слегка Вам загнул: сразу так не бывает - туберкулез лишь только возник, родился в глубине несчастного человека. Он, как тот рак-отшельник - клешней к требухе прицепился и повис, словно жаждущий крови липучий паскудный гад!..
  
   В это же время очень даже кстати "бульдог" баба Шура, жизнелюбивая, очень подвижная симпатичная женщина, в служебном здании заготконторы знакомится с будущей подругой жизни. Они сходятся в интересных литературных беседах. После чего та пригласила мою родную "училку жизни" к себе домой в гости. В этом нехилом двухэтажном доме не из элитного круга царил культ КНИГИ и культ зеленого Узбекского ЧАЯ!
   Культ зеленого чая в доме был неслучаен: близкие родственники доброй подруги Зои уже полгода обитали, жили в Узбекистане. Они были очень довольны сознательным попаданием в сухую жару, в лето, в солнечный ясный приветливый мир! Приезжие из России хвалили местный гостеприимный народ - узбеков, а попутно то и дело ели дыни, яблоки, виноград, - поправляли в теплом краю потрепанное здоровье.
   Чай, как целебный чудесный напиток, исцеляющий хорошего человека - высылали почтой в посылках - пейте и помните нашу доброту! -
   Настойчиво, открыто звали, зазывно советовали - покинуть неуютный, голодный, холодный Челябинск и переехать туда, где намного лучше - к ним на Юг! -
   ...Рассказы, что сыпались в живую суть чередой, о золотом и сытном солнечном крае, где люди живут намного проще и лучше, почти не страдая, затронули заводную добытчицу. ЕЕ женскую суть взволновали картины светлой и сытой, красивой беспечной жизни!..
   Подруга Зоя уже готовилась к переезду, советовала Александре ее обязательно поддержать в этом горячем здоровом замысле, - и все как-то сразу решилось! Очевидное нездоровье безрассудного "блудного сына" - тоже подтолкнуло к отъезду. А еще светлое большое желание наконец увидеть совсем иную жизнь, новых светлых людей, а заодно, всем вместе поправить самое дорогое для человека - ЗДОРОВЬЕ.
   Уже где-то через месяц обе полузамученные жизнью семьи - Зоя с мужем, детьми и все нерадивые наши, - сплотившись вокруг новой прекрасной цели - дружно уметнули в Узбекистан, в Наманган, где отец спустя год познакомился с моей будущей мамой, после чего молодые быстро поженились... Вскоре родился я - наследник их странных генов.
  
   Война кончилась. Фашистов разбили наголову совсем не знакомые отцу солдаты. Потекла в своем привычном русле непростая нелегкая мирная жизнь. В солнечном Намангане было много яблок, сочного винограда, золотых от лучей дынь! Отец медленно отходил, на полезных харчах стал розоветь и слегка поправляться... -
   И вот он, призыв на службу! - "Пришло твое время, сынок! - пора явиться на призывной пункт, на "клеющий двор" - пора послужить стране, родине, людям, - пора становиться тебе мужчиной!.." -
  
   - Из пункта общего молодежного сбора группу молодых загорелых ребят - русских, таджиков, узбеков - остригли как водится наголо, дали форму, паек, походную сумку и отправили в Казахстан рыть траншеи. Спросите, почему? А все потому!: случилось прямое попадание в десятку - в "популярный стройбат" - на службу к острой кирке и широкой лопате! А работа до пота в траншее - не сахар, не мед, - Вам ее я рисую:
   Мерзлое каменистое зимнее поле, степь резко континентального Казахстана! Повсюду разводят костры молодые, веселые и невеселые стройбатовцы, - "старики", "черпаки", и совсем еще новобранцы... Руки мерзнут на жутком морозе, души стынут в холодном чужом тумане, уши "вянут", грубея, краснея... позже: осколки мерзлой крутой земли летят мимо глаз, мимо шеи, иногда попадая... идиллия кирки и лопаты!.. Подъем и отбой!.. Служба - не служба, а сплошная каторжная матерого черствого быта... А после трудового дня в зоне гиблых траншей - сержанты гонят на плац - ефрейтор-молдова шипит и рыпит - отрабатывать строевой шаг! И шагать только с песней!!!..
   Через четыре месяца такой вот полевой "необычной службы" - болезнь в легких возобновилась, словно воскресла из сна, из забытья, из застоя и "лени"! Лютый холод ее воскресил, как того же Христа, что на пике страданий когда-то не умер, а встал и пошел!.. И был выход в люди!.. А тут всего лишь болезнь -
   пошла внутри воина багровыми пятнами, словно тень, на жизнь наползая... Самочувствие солдата резко ухудшилось и несчастный каторжанин попал в санчасть на осмотр, где его изучили, просветили особыми лучами и убедились, что он действительно болен, а не "косит", не валяет по -тихому дурочку, как это нередко среди военных бывает...И сделали вывод, что не пригоден он для такой уникальной службы, для такого труда на ветру и морозе. Больному молодому отцу было остро необходимо не только тепло, но и хорошее регулярное питание!..
   Через неделю бойца стройбатальона отправили с проходящим гражданским эшелоном обратно на юг, в Наманган! Однако, позорная, гнилая катавасия только начиналась!..
   В Намангане - высокие дипломированные, амбициозные полковники - почему-то не поверили данной справке санчасти из холодных степей, словно документ был сработан фальшивкой! И, - молодого больного человека сразу же отправили на новое медобследование!.. Преодолевая жесткое обидное армейское недоверие, больной отец всем им объяснял, как умел, что болен давно, не один год, что коварная болезнь то затухает, то вновь разгорается где-то внутри - глазам то того не видно! Но солдату никто не верил. "Косит". "Хочет сбежать от службы". "Прохиндей и паршивец!" Медкомиссия у отца внутри ничего не нашла, или не хотела найти, - никаких таких отклонений, и мой батя через силу и боль продолжил дальше нелегкую службу. Отправить солдата обратно на холод, на ветер, в глубокие каменистые траншеи Казахстана офицеры части все-таки не решились. А узнав, что отец музыкант, с легким сердцем перевели солдата в музвзвод, в отделение трубадуров (при части НКВД) - на самую легкую и веселую службу! Чтобы играл, дудел на трубе, или бил в армейский барабан - попутно в санчасти части лечился и был полезен Стране, то есть Родине, - таким вот Макаром!..
   ...За год мучительных "доживаний" в музвзводе от НКВД молодой трубадур освоил аккордеон, трубу, флейту, опробовал армейский барабан. Все у него хорошо получалось, потому что деваться ему было некуда. Косить от службы он не умел, не желал, не стремился. Сдаваться болезни не собирался! Молодость несла его по мучительно прекрасной жизни дальше, дальше, и дальше!..
   Армейских четко отглаженных, отлаженных и подтянутых солдат-музыкантов командиры части любили, ценили, по плацу их гонять запрещали, выделяли добавки к пайкам, кормили совсем неплохо, никогда не ругали, но трудиться "элитных солдат" все-таки заставляли - не на плацу, не на кухне, а с инструментом в руках, до пота...
   После завтрака и развода духовики занимались в красном уголке, и нередко музицировали до седьмого пота! По восемь часов подряд! Шлифуя, как алмазы, пассажи, доводя до полного совершенства исполнение походных песен и бравурных армейских маршей!
  
  
   ...Отец был еще так молод! Он вовремя избавился от докучливой кирки и назойливой комсомольской лопаты - переключился на посильный любимый труд в духовом оркестре... Стал намного лучше питаться, глубже дышать, зорче смотреть на людей и... в себя. Но... было уж поздно! К концу первого года службы на Юге отец, увы, почувствовал себя хуже, - совсем стало плохо бойцу. Не помог молодому пехотинцу и любимый труд. И чистый солнечный воздух тоже. Болезнь, в нем однажды засевшая, вцепившаяся своей гадливой клешней, теперь уже не спала, просто так не висела, не откатывалась с волной. Она прогрессировала на любимой работе теперь настолько быстро и страшно, что солдата, еще раз осмотрев и ощупав, торопливо уволили из рядов почетной и чистой службы: написали большую серьезную справку о досрочном освобождении от беспокойной солдатской жизни и проводили его, обреченного, с миром! Только бы поскорей он убрался с глаз долой и подальше!..
   Все-таки душевно почитая, высоко оценивая музыкальный его талант, уважая молодого отца за трудовую служебную доблесть, - от всего красного гарнизона войск НКВД еще до отъезда из части домой, сам командир части (или дивизии, надо бы уточнить) - подарил больному молодому армейцу дорогой ценный инструмент, на котором тот долго играл. Это был голубой итальянский аккордеон - законный трофей из разбитой немецкой колонны, изъятый у немцев в первые годы войны. Командир подарил ему инструмент за любовь к музыке, за светлую его человечность, за труды и заслуги перед многими людьми!.. Преподнес, подарил, тут же пожал бойцу руку, и отвел от него глаза...
   Тот боец молодой, удалой, золотой - медленно и уже заметно умирал... к моменту заключительного переезда родовой семьи из Намангана на Волгу в Сталинград - я уже вышел из утробы на Свет, - мне исполнился ровно год. Переезд состоялся в 51 году. Лихая, чрезвычайно живучая наша семейка-кагорта перебралась в родные места, в пахучие приволжские степи! И привезла молодого отца умирать в городе незабвенного детства. Уходить ему было уже скоро. Он уже чувствовал всем своим существом приближение костлявой старухи с косой и одним нижним зубом...
   Помня о том, (хорошо понимая) что ему жизненно необходимо хорошо и часто питаться - а иначе хана - он сразу, как только прибыли в родной Сталинград, буквально на следующий день пошел в нужном ему направлении искать свое место, а не падать обреченно в кровать...
   В тот день прошагал он весь город и в конце дня заглянул в знакомый, после войны восстановленный ресторан Маяк. Музыканту сопутствовала удача - обнаружил вакантное место в оркестре, получил добро от директора Маяка и одновременно работу по специальности. Оркестру был нужен аккордеон - а тут и отец как нельзя кстати появился и - поставил себя на место!
   Новый работник сферы отдыха начал играть, работать в довольно приличном коллективе. Показал, что однако умеет на клавишах, и с первых же дней утвердился в новом месте без всяких проблем: у очень общительного бати никогда не было проблем с "вживлением" в данную людскую среду обитания. Он очень даже умел с мудрой открытой улыбкой подходить к каждому отдельному человеку, а потому без всяких испытательных сроков, обладая значительными запасами народного репертуара, влился в оркестровый коллектив и начал активно трудиться для народа родного города.
   И вот тут, "на самой тонкой линии непредсказуемой жизни", когда душа уже постепенно готовилась к "отплытию в небытие", с ним, с его молодой удивительной жизнью случилась абсолютно не предвиденная встреча! - В оригинальном, колесу подобном ресторане Маяк, с его восходящим к небесам многогранным металлическим шпилем, в первые же дни невоенной музслужбы - мой отец познакомился с многоопытным поваром ресторана - пожилым и добрым корейцем Кимом. Батю свела с ним сама судьба!..
   Кореец был в быту искушен, чрезвычайно умен и понятлив, повидал на своем веку немало человеческих бед. Волшебник, целитель-повар, как только больного отца увидел, - словно бы просветил его взглядом-рентгеном! Просверлил, прошел сквозь телесную оболочку музыканта, и увидел, что дела его плохи: человек не жилец. Явно доходит, доживает свой крохотный смехотворный век...
   Скорее всего мудрый Ким в прошлом имел с людьми, страдающими туберкулезом, конкретный прямой контакт. Кореец хорошо разбирался в признаках этого коварного заболевания, мог по некоторым мало заметным оттенкам в глазах и на коже больного определить степень порчи самого важного органа. А главное: точно знал, словно маг, чем можно и нужно данному человеку помочь! Помочь реально, не откладывая на потом. Пить таблетки отцу уже было бесполезно и даже глупо. Да в то время еще и не было "волшебных таблеток". Что же предложил кореец отцу? А вот что. Срочно нужно было найти, сделать верный точечный выбор, отыскать среди прочих псов особо жирную, откормленную крупную собаку, (Корейцы все о собаках знают!) без жалости ее, как корову на бойне, забить, забрать из забитой собаки весь питательный жир, проварить, переплавить его на огне, залить в емкости, и уж потом пить этот собачий жир в течение всего года чайными ложками. Причем нужно глотать этот эликсир ежедневно, не пропуская и дня, не допуская слабинки - пока не спаяются, не зарубцуются все многочисленные дефекты в легких! - Нужно было поскорей отыскать и убить собаку всего лишь ради спасения одного Человека, - собаку нужно было разменять на Человека - жить останется один из двоих... Собаку вскоре нашли и по всем правилам бойни забили. Корейцы дружный народ, мудрый и деловой, практичный и решительный! Уж это я знаю. Надо - значит надо! - все сделают без эмоций, без лишней лирической суеты, им не нужны аплодисменты.
   ...Собаку в одночасье разделали, жир соскребли, в печи приготовили, слили жирную массу по банкам... Счастливчику осталось только одно: лечиться - проявить силу воли, упорство, рвение во имя будущей жизни!
   Отец пил и пил, что ему подарила рослая массивная, но бывшая, собака Данко долго. Пил жадно: понимал что к чему. Поглощал он каждый день собачий жир так старательно и целеустремленно, что роковая болезнь всех бродяг отступила. В конце концов зарубцевались, "зацементировались" обе половинки органа дыхания. Батя-боец окреп, и стало ему жить хорошо и легко - даже весело!
   Так мой отец остался на свете жить, "увильнув" не от бомб, а смертельной болезни. Его спасли, вытащили из трясины страшного недуга добрые мудрые восточные люди... Он долго и упорно боролся за жизнь, хотя и не ходил в атаку, не мерз под немецкими пулями в сырых холодных окопах, не попадал под осколки разрывов - и в этом ему повезло. Зато чуть не загнулся от туберкулеза...
   Был батя, сколь его помню, философом, негордым романтиком, душой коллектива эстрадных артистов и просто хороших веселых людей. Да и станешь, пожалуй, в зрелой жизни ходячим бродячим философом и душой коллектива - после такой свирепой лавы пережитого!..
   А еще батя был в быту частенько суетлив (ближе к старости), но по ходу лет он приобрел еще и чудесную гибкость Ума!.. Рассуждал часто не только об уникальном явлении на Земле Человека, но и о бренности всего сущего на планете...Однако любил он эту Жизнь - очень! Учил и меня батя этому, но не все ему удалось на поприще воспитания - не все...
   В старости стал удивительно проницательным и отменно красивым. Этому научить человека нельзя. Он стал как бы в чувствах своих всецело универсален, непостижимо устойчив, хитро, дотошно пытлив! Как будто вся эта тяжелая "околовоенная действительность" научила его оборачиваться то и дело назад, чуть-чуть осторожничать, выверять в сложных буднях шаги - постоянно чего-то на пути опасаться - опасался незнакомых людей? - и их тоже.
   В стариковские годы его слишком непростой многослойной красивой жизни я видел, что в нем есть, присутствует живучий, им не изжитый из недр страх: отец не очень то верил людям, научился к новой жесткой и прагматичной среде приспосабливаться, уступать чужой, часто грубой и злой воле, уходить от словесных безумных схваток. И во мне это тоже есть.
   Отец всю свою жизнь нежно любил музыкальные инструменты. Собственноручно собирал барабаны, потом уносил их из дома, продавал кому-то в музкругах - на стороне. Однако, в эти взрослые его дела я не вникал, не совался, - был всегда далек от подобной "коммерции"... Каждый год, пока я упорно корпел за пианино, занимался под присмотром "бульдога" до опасной недетской усталости, батя приглашал в дом опытного настройщика для настройки фано. Он знал всех мастеров по настройке, с ними общался. Мне говорил, что супернастройщиков с абсолютным слухом в городе единицы и они всегда нарасхват! Стоят дороже золота и их слух, и их золотые уникальные руки!..
   Не раз я наблюдал просто жуткую для меня, пацана, картину: приходил днем из школы, заходил в зал и упирался глазами... - в полностью им разобранный голубой, почти что священный, аккордеон!.. - меня пугал сам вид разложенных на гладком крашенном полу частей загадочного божественного инструмента! Как будто с согласия самого человека-инструмента, его взяли и решительно расчленили, распотрошили как куклу, разложили для всеобщего обозрения - смотрите, что во мне есть!.. - во мне заходилось, замирало чуткое детское сердце, и я был против такого откровенного "безобразия"! Но батя к "расщеплению инструмента на части" относился очень спокойно. Он не паниковал, он знал, что с ним делать, как, в каком порядке обратно собрать. Мне же казалось, что собрать обратно его невозможно и бедный инструмент погиб!..
   Этот легендарный голубой аккордеон видели и щупали многие люди нашего города. Трофей пережил целое поколение, а скоро и два. На подаренном аккордеоне батя играл и в армии и на гражданке - долгие зрелые годы... Отца часто звали на свадьбы, в другие рестораны, желая иметь такого чудного "лабуха". И несомненного артиста. Потом отца манили в детские садики по певчему профилю, иногда - на важные пикники среди лона природы! Все было...
   Батя играл на любимом мерцающем инструменте легко и душевно. Пальцы его семенили, летали, бегали по черно-белым клавишам без устали, не убегая при этом от томной премудрой печали...
   А время все шло и шло, жизнь медленно от него утекала. Но батя все играл и играл - пока не случился коварный удар, приведший к правостороннему параличу: отказала правые рука и нога, онемел весь правый бок, оцепенели его беглые гибкие пальцы... Эта беда произошла уже в старости - в 90-х годах, однажды...
   В последние годы, перед почти смертельным сердечным ударом, батя играл всегда молча, как будто бы в волнах светлой безбрежной печали. Мне нравилось сидя сбоку за ним наблюдать. В нем жил - и я это в нем обнаруживал! - лишь прошлым векам известный, удивительно интересный Дух Мелодичности, а не просто шумной музыкальности, который в наш новый век всецело хищного и пошлого капитализма уже, увы, не присутствует нигде и ни в ком, - ну почти что ни в ком...
   В нем болела и все-таки чудно пела - "Большая Босая ДУША"! - вам такая не снилась!.. Иногда в нем сочилась обида-отрава, в нем блуждали сиротские горькие мысли, как несчастные в холоде глубины рыбы...
  
   В 2000-м зловещем году отец внезапно скончался от второго удара - от разрыва больного сердца в реанимации больничного комплекса, куда его положили на "сохранение" - на "дожитие"...
   Запасов здоровья в конце двадцатого века у него уже не было. Пожилой человек попросту надорвался, захлебнулся в новом непривычном быту, в проступившей ненужности, в отчаянной "муке каждодневного доживания"...
   Его очень тонкую и ранимую человеческую СУТЬ - мало кто до конца понимал. И, поскольку пальцы ему служить навсегда отказали, - играть на аккордеоне теперь он не мог. От этого рождались страшные душевные муки. Получилось так, что последние свои годы он прошел по холодной жестокой земле в одиночестве...
  
  
  
  
   В правом углу моей маленькой писательской комнатушки, на южную стену которой приклеен безбрежный весенний разлив, - вид на Цимлу, - стоит и давно пылится тот самый голубой итальянский аккордеон в допотопном фанерном футляре. Друг и кормилец всей нашей семьи и отца. Я его берегу как память - сам на древнем инструменте не играю - и не умею, и не хочу. Не хочу его трогать - пятнать пальцы отца, мучить усопшую душу - не заслужил я этого, нет.
   Меха на нем в нескольких местах по углам слегка дырявые. И если взять аккордеон в руки, начать растягивать и сжимать с усилием - он запыхтит, забухтит, заявит протест! - "Не бери ты меня в руки, не трогай, я не твой друг, не твой я верный товарищ, моего хозяина и друга теперь нету, и его не вернуть мне обратно!" - То есть не хочет одушевленный былой отцовской игрой аккордеон, чтобы иные руки, кроме рук его, касались потертых уставших за жизнь клавиш... Не нужно теперь драгоценную реликвию мучить, пусть она, эта ценность, себе в углу так и лежит. Инструмент - это память о прозвеневшей красивой жизни - вдруг когда-нибудь оживет? А кто это знает?..
   Помню я и то мое музыкальное время, когда из юного меня усиленно лепили добротного добытчика пианиста! Лепили - вращали "гончарный круг"! - точили, ваяли, секли по чувствам, но не доделали стройный красивый "бюст", ("человеко-кувшин") - не смогли, не сумели меня одолеть - мое сопротивление "материала"!.. Не то чтобы я был в юности неспособным кичливым уродцем. Скорее наоборот: - я вершин бы достиг! Если бы меня всего не выжали эти взрослые самодуры как покорную губку, как некогда сочный полезный лимон! - жали и перестарались! - Я издох, я совсем утомился - устал до предела в 16 лет! Где такое увидишь? Абсурд! И, завязал я тогда, покончил в тот год с родным пианино навеки... Но об этом уже я писал. А теперь с добрым сердцем продолжу об отце-музыканте...
  
  
   ...В уже зрелые, умеренно счастливые свои годы, начиная с даты моего рождения ("на светлые небывалые радости", на ошибки и тяжелые муки), и кончая "светлым" моментом его ухода на пенсию, - батя трудился с радостью и прилежно, искренне и упорно, как заведенный милый гномик, в следующих городских местах: колесо со шпилем - заведение Маяк. Потом переманили в кинотеатр Гвардеец. Затем был оркестровой звездочкой в ресторане-гостинице "Волгоград", потом "кейфовал" в кафе-ресторане Березка (около Победы), кинотеатр Победа тоже был потоптан могучим моим лабухом- отцом - побывал он кругом, везде! Много людей его знали, любили... Круг общенья был очень велик в его арсенале! Почему он так "бегал"? - Он весь был в меня! - Я тоже лихой перебежчик, бегунок, несогласный опасный летун и шатун! "Электрон" по натуре - в металлическом проводе Мира!..
   Поменял батя мест немало... До сих пор я точно не знаю - ругался ли он с начальством, когда из заведения навсегда уходил? Вряд ли. Он на Большой Доброте был замешен, помешен! Но места все-таки и однако менял... Поиграл он для хмельного народа и на аккордеоне, и на трубе, позже освоил и крючком изогнутый саксофон, и тонкую "пастушью" флейту... далее был, царил, ликовал барабан - не один, - а целая ударная установка! Был много лет он "ударником" - в прямом смысле слова...
   Такая уж порода, структурная духовная аура у этих жизнестойких ресторанных лабухов-хохмачей. Любят и ценят они всем своим существом это шикарное, доходное, сытно-пьяное и веселое дело (и место!) - отними у них хлеб с икрой, день с игрой - и они пропадут, запьют, затоскуют и сгинут - так потом с отцом и случилось.
  
   Закрутилась, завертелась на основе вдруг вернувшегося к доходяге здоровья его ресторанная шумная калымная жизнь, заметелились вдохновенные белопенные будни... - так и прожил он всю свою жизнь закадычным приветливым исполнителем разных хороших песен - настоящим большим музыкантом никто из лабухов не был. (я же был только миг, только считанные минуты, когда отчаянно догонял тот детский резвый оркестр!) Батя регулярно, каждый божий день, спешил на живую, всецело любимую им работу - к семи вечера. Но являлся не точно к семи, а всегда с определенным запасом минут для подготовки выхода на арену!
   К этому часу в зале начинали собираться хорошо одетые люди. Музыканты являлись из-за кулис абсолютно молча. Артисты решительно рассаживались по своим местам, а минут через пять творцы удовольствия отдыха - дружно начинали дудеть, умело изящно пиликать, привычно легко перебирать белые и черные клавиши, бить двумя "смешными маленькими палками" по разновеликим барабанам... Работали слуги людей на оркестровой сцене до часу ночи... потом праздник кончался... клиенты уносили ноги, а музыканты - кормящие инструменты за кулисы... Переодевались лабухи у своих маленьких шкафчиков, рассказывали острые сальные анекдоты, делили честно добытые за вечер "башли" на всех поровну. Никто никого не обижал... Никогда - музыканты - честные люди...
   Потом музрабочие шли к своим верным друзьям - к любимым поварам в логово кухни. На уютной пахучей кухне, где-нибудь на обочине котлов и плит, обмывали успешный свой день - дышали легко, пьяно, свободно! - принимали на грудь, расслаблялись, глупели... - так продолжалось долгие средние годы.
   Отец все больше и больше пил. Но теперь пил не собачий противный жир, а регулярно и с удовольствием - хорошую пшеничную водку...
   После работы домой приходил, как правило, пьяным. Всегда был уставший, беспокойный, а нередко - накаченный необъяснимым гремучим злом... Но, несмотря на тоскливое душевное состояние, он никогда не забывал при этом положить на стол пару заварных пирожных, которые мы, дети, очень любили. Это был его дар своим бедным отпрыскам, которые несмотря ни на что ждали от отца подношения! Пирожное как бы наполовину уменьшало его вину перед нами... Удовлетворяло его чувство отцовства... Он так приучил нас --меня и сестру - к заварным побрякушкам, что когда вдруг случалась осечка и пирожных утром на столе не оказывалось, - на меня нападала жуткая мещанская хандра, мещанская мне привитая плесень, - я страдал без желанных лакомств - я чах на глазах.
   Именно в эти "средние годы" батя часто по ночам люто скандалил. В пьяном уродливом виде он грубил, хамил своей жене (нашей маме) и своей матери, бабе Шуре, которая все же как-то пыталась защищать невестку от очень нехорошего раздраженного сына-артиста, но это плохо у нее получалось...
   Меня и мою хрупкую белокурую младшую сестренку Алену - отец никогда не трогал руками (по ходу скандала). Но еще в 60-е годы основательно обоих запугал. Запугал ни на шутку - своих же родных детей своим злым артистичным взрывным поведением! - Его пьяного страшного голоса мы, как бомбежки, в детстве боялись! - Боялись его постоянно, когда он в тайной ночи выступал, потрясая крепкими красными кулаками! Когда "деспот" выступал, изливал свою боль, свое Я, - у меня, тощего, но не хилого пацана, от его артистичного голоса леденели ноги и руки, мертвело лицо, цепенела детская душка! Когда этот "милый и добрый выпивоха" - выливал черным ливнем на всех свое застарелое недовольство жизнью от присутствия непонятой им жены, - мне становилось плохо...
   В зрелые свои годы запуганная в раннем детстве моя сестренка так и не переборола к нему полускрытой глухой неприязни. Она не полюбила, не могла полюбить своего агрессивного в пьяном виде отца, это понятно. Да и отец к ней, своей дочери, потом, до конца жизни, относился весьма прохладно, без высоких родственных чувств, без отцовских эмоций.
   Другое дело я. Да - тогда запугал меня не на шутку! Не буду Вам пошло врать: было такое дело - я долго, как трусливый заяц, его чрезвычайно боялся! Но по течению времени, с течением сложной огромной жизни - ему все в нем плохое простил, все плохое в поступках забыл - отсек, отбрил, отстегнул, выплюнул... - и смог, полюбил его нежную яркую сложную Душу! Полюбил как большого поэта! А за что полюбил? Главная причина моего взрослого прощения состояла в том, что он однажды решил показать мне, малолетке, живой живородящий МИР. Мир огромный, великиц, красивый! Он вывез меня на ПРИРОДУ! И я полюбил ее навсегда - захватив в свою душу и отца!..
   С этого и началась наша пожизненная дружба-любовь, в какой мы себя осознали, как самодостаточные личности на фоне возникших живых отношений к земному богатому и великолепию этого Мира! -
   Посвящение в Бродягу, в вечного чувственного Путника Земли - было прекрасно, упоительно, незабвенно, НЕПОРОЧНО!
   А между тем, являясь носителем, накопителем артистического экзотического обаяния, он в последнее время заметно преуспевал в том мире теплых душевных отношений, в том знатном, престижном русле тонкого и умного общения, где обитали-жили самые известные и интересные люди города...
   Например. Как умею - рисую. Превосходный музыкант, вчерашний апостол от музы, неистовый весельчак, душа романтичных пьяных компаний: невысокого роста, изящный оптимист Журавлев Анатолий! Он был многие годы лучшим другом отца. Но только до 65-го года. Красивые, проницательные, вроде бы детские, широко открытые глаза, кудрявая черная шевелюра - почти как у поэта Пушкина - искрометная вольнолюбивая, как и у героя-гусара натура!.. -
   Журавлев Анатолий жил на земле недолго. Он утонул в реке Волга в 65-м году рядом с берегом полуострова Крит - во время очередной свободной мужской попойки, вдали от эстрады и родного дома, где его ждала в тот день молодая душка жена... Он решил "скрыться в воде" от пекущего голову солнца, - решительно прыгнул с разбега в холодную волжскую стынь, и ... пропал в бесконечности мрака... Увы, так было, произошло в тот год.
   Произошло ужасное и вполне обычное: у Журавлева в холодной волжской воде мгновенно остановилось горячее дружелюбное сердце... Ум друга отца с коварством холодной воды знаком не был, и за это сполна поплатился...
   Отец же в тот солнечный праздный мальчишник (день слета веселых забавных непорочных мужей) с Анатолием рядом не был. Вечером, он как всегда трудился на своем доходном месте, ублажая эстрадной музой пеструю кипу клиентов. Домой отец как всегда явился после часа ночи, и что странно, - был вполне трезв и спокоен. Я ж, его сын-заяц не спал - ждал очередного ночного скандала. Чуть позже понял, что разборок сегодня не будет. Перед тем как заснуть, ворочался в своем углу на раскладушке, как будто детское сердце предчувствовало неладное, но не связанное с обычной ругней, которое еще всем предстояло. Сестра тоже не спала и чего-то ждала в другом углу, леденея всем хлипким тельцем, обмирая по привычке, пока без всякого повода!..
   И вот к дому на Енотаевской в районе двух часов ночи подъехала грузовая машина ( она заехала к нам по пути из морга), из кабины навстречу отцу, вышедшему уже в предчувствии из дома, вылез знакомый шофер, подошел и сообщил бате, что Анатолий погиб, утонул в Волге - так вышло...
   Помню, как мой бедный сильный отец схватился от горя за голову (я это видел!) - оплел ее своими руками, словно лопухами, пытаясь предельно закрыться, зарыться во тьму от страшного дикого мира, и стал также дико, леденяще кричать на всю улицу о том, что у него отнимают душу!.. Ему было так больно, так горько, так страшно жить в этот миг, как будто его казнили на плахе, поочередно отрубая конечности!.. - Друг Журавлев прожил в полубреду радостного розового запоя 38 лет. Он с юности много пил, не знал продыха, не имея воли пить бросить. Радовал близких людей своей очень обаятельной нестандартной натурой. Кроме кроткой и нежной памяти о себе ничего никому не оставил...
  
   Десятилетием позже, когда душа отца от настигшего его горя отошла, остыла, стала намного спокойней, а на самом -то деле намного мертвей, суше, уже в пожилые годы, батя встречался, душевно общался, сталкивался с известным артистом музкомедии - Сергеем Алоянцевым - ярким и очень породистым представителем тонкого комедийного жанра. Я был тогда еще молод. С артистом Алоянцевым не знакомился, не сходился, а видел всего два-три раза за пределами музкомедии: грузный, объемный, шикарно красивый, очень большой внушительный человек - с необычно аппетитным лицом доброго сказочника- корифея... Отец показывал ему мою первую романтическую поэму (Живые ливни спасли жизнь!)... Он читал поэму при мне, плутовато улыбался моей "невинной наивности", кое-что он отметил и лукаво-весело похвалил. А потом заявил, что поэт должен жить как бродяга в дороге - изучать, обнимать этот мир, - а иначе искра его гаснет, а чувства закиснут - уйдут от поэта... Так сказал корифей Алоянцев. Я очень стеснялся его, такого известного и большого. Он казался мне славным мудрым гением, хотя был "простым корифеем"...
   В годы форсированного обучения исполнительскому искусству мне не один раз доводилось (в дневное время) посещать ресторан Волгоград - место батиной музыкальной службы. Отец специально, намеренно водил меня по узким длинным коридорам закулис, приглашая меня ознакомиться с бытовым миром артистов эстрады. Предлагал мне, юнцу, хорошо вокруг осмотреться!.. Потом тащил меня на оркестровую сцену, показывал разные инструменты, а меня самого - своим братьям-коллегам, - дабы ко всему и ко всем привыкал. Но - не сбылись его сокровенные планы и стремления, все эти походы мне не пригодились, не послужили...
   В те грандиозные 60-е годы в очень приличном оркестре эстрады - рядом с начальником трех разновеликих барабанов (моим добрым и деликатном отцом) - на новом блестящем аккордеоне цвета темного мрамора солировал, выдавал волшебные певучие звуки молодой Анатолий Климов - будущий известный Волгоградский композитор.
   В 50-х годах молодой Анатолий уже писал небольшие пьесы, неплохие, изящно порхающие вальсы, замысловатые полонезы, и прочие скромные миниатюры. Его быстро заметили представители музыкальной элиты, обложили рекомендациями и вскоре направили на учебу в Ленинград в консерваторию в класс Композиции... Там, в консерватории, он долго упорно учился и добыл себе красный диплом!.. Вернулся домой, на любимую Волгу, логично по взрослому обосновался, осел на законных основаниях в училище искусств, стал "матерым мэтром", уважаемым гражданином, важной красивой персоной... Сегодня его лица я не узнаю - совсем чужой дядька! А вот лик его славной молодости я еще помню. И вот Вам мой кроха-рассказ о чудном молодом композиторе-рыбаке Анатолии Климове.
   Давно это было. Тогда я был совсем юным и неопытным "натуралистом", по сути-то глупой "верхоплавкой", пока еще только частично, а не полной душой полюбившей жемчужину-Пойму... - а Климов был тогда уже не мальком, а вылетевшим на большую дорогу Удачи, на полосу взлета к Успеху крылатым бойцом-удальцом, подающим большие Надежды! И вот тогда, однажды собравшись, мы втроем подались на рыбалку! Я, отец, и он - третий.
   Еще до рассвета мы встретились, словно внезапно сомкнулись, сплелись в один чувственный радостный узел, - у бывшего пивзавода, опасно нависшего над речным обрывом, от стоков которого и днем и ночью разило по всему побережью! -
   Уже не один раз я виделся с начинающим весьма милым приветливым композитором. Относился к нему как к старшему брату, как к взрослому доброму товарищу. Однако, с большим интересом за ним наблюдал: любопытство меня съедало! А вовсе не зависть... Меня тянуло к таким необычным и одаренным людям. Я глядел на него словно на редкую экзотику из зоопарка! -
   Его всегда стремительная походка, летящий вдаль фасонный силуэт героя, его очаровательная и естественная резвость, и в то же время скромность в попутных поступках - меня, еще мальчика, - все в нем подкупало!..
   Итак, сильно недоспав, с первым сигналом белесой Восточной Зари, мы переехали на катере Волгу и почапали мимо Бобылей на Бакалду. Шли на крутой песчаный берег Бакалды за судачками - ловить их надо на живца.
   Через час, когда разительно, выразительно просветлело, дошли наконец, до места.
   Ни я, ни мой бывалый юморной отец - никуда не спешили, созерцали Зарю, небо, воду, деревья... разматывали судачиные снасти с ленцой, о былых приключениях мы охотно с отцом говорили... -
   Краем глаза, а потом и во все глаза, я - узкогрудый, но любопытный волжский скворец, тонкий созерцатель НЕОБЫКНОВЕННОГО в родной ПРИРОДЕ - смотрел на кромку берега, где у самой воды колдовал молодой творец Климов:
   Вот он стремительно, без суеты, без лишних движений - сбросил с четырех мотовилец белые лесы, вот живо расправил все опасные поводки, ощупал садок - нет ли дыр, - натыкал сторожков, прицепил к сторожкам колокольчики, - все бегом, все легко, весело, радостно и красиво! Вот зацепил одним пальцем ведерко, схватил метровую сетку и ринулся вверх по песку в сторону ближнего леса!.. Около небольшого леска есть маленькое травянистое озерко-лужа - Анатолий к нему устремился за мальком...
   Не прошло и семи-восьми минут, как "снаряд-композитор" к нам скатился с откоса обратно! Вот уж скорость! Учись, клоп-пацан! В левой руке у Климова - мокрый малечник, в правой - ведерко с насадкой - насадка готова - можно ловить!..
   Все Климов делает быстро, легко, вдохновенно - натура такая! Вот сажает мальков и швыряет в пучину! Поражает огонь и азарт, и нацеленность к цели - на результат! Вот бежит к закидной - подсекает и тащит!..
  
   В тот ясный далекий день мы пробыли на горячем песке Бакалды только до обеда. Климов носился - от закидной к закидной - вправо и влево - почти что забыв о тех, с кем на лоно приехал! Натура такая! У молодого композитора часто и лихо клевало! Композитор нас начисто обловил, обошел как детей, на повороте! Потом стал шутить, как мой отец, и светло, словно бог, улыбаться...
   Тут я и понял - я ему не соперник, не друг, и не ровня: он намного крылатей, он выше меня, он намного сильнее, умнее. А я что? Я пацан-недомерок...
   От него мне частица напора и веры досталась в наследство, его личности я от души навсегда благодарен!..
  
   ...В одухотворенные, памятные, "голубые" 60 -е годы - мы часто с отцом выезжали на заветную рыбалку. Рыбалок незаметных, незаветных - у нас попросту не было. Иногда прихватывали и моего двоюродного брата Серегу. У нас было несколько любимых направлений...
   В те, тогдашние допотопные времена - "укороченные танкеры" - Луна и Сатурн - неторопливо, по -дедовски, по -стариковски пересекали широкую реку и степенно заходили глубоко в затон (не как сегодня) и потом приставали к деревянному причалу, привязанному двумя длинными тросами к гористому слободскому мысу, от которого начинался Краснослободский речной порт...
   Сойдя в глубине заводи-затона на скрипучий дебаркадер, мы дружно карабкались по земляному откосу вверх, выходили на ровное земляное место, ну и потом знакомой улочкой спешили, пыхтя, на автобус... В пути просыпалась ДУША! Она в нас уже пела! По дороге к автобусу менялись ГЛАЗА - в них уже шел ПРОЦЕСС! А рядом - родной человек, батя, - он шагал не за рыбой - он шел для общенья с народом ПРИРОДЫ. Я был крепко привязан к нему нам обоим не видимой "леской". Мы готовы уж были - звездам души певуче излить!..
   Отец, скажу Вам откровенно, любил Природу и Рыбалку примерно до 57 лет. Потом точно "отрубило". Он словно "вырубился"... Такое бывает и с рыбой: то клюет она, а то словно "отрубит" - колокольчик замрет над водой, поплавок помертвеет...Я не оговорился: наступил в его жизни тот печальный несимпатичный момент (как бы предательства), когда все ЭТО просто отпало, отвалилось от сердца... Самая лучшая, самая тонкая и живая чувственность в батином сердце окончательно окостенела. И когда я однажды, вернувшись домой с интересной поездки, зашел к нему на Рионскую и поинтересовался, почему он меня не поддерживает, не ходит в походы, почему вдруг забросил рыбалку, он мне прямо, в его стиле, ответил: - "Пропал интерес. И к ужению, и к походам, и к любительской суете..." - Но почему, разве такое возможно?! И уже много позже я все понял и сделал вывод: к нему, моему боевому отцу, просто совсем не в гости, а на долгое поселение, явилась ведьма-судья-старость... В человеке поблекла, пожухла живая Душа... Старуха Старость вошла и "задула свечу любви"... А я то думал, что так не бывает, - а вот же бывает... Такой был заядлый бывалый рыбачок-черпачок... - и весь вдруг потух, обмелел, стал домоседом, простым рыбоедом, покладистым отступником, мещанином-угодником, любителем не порыбачить, не побродить по займищу, а погрызть семечки на "завалинке", погуторить с таким же соседом на лавке, вспомнить прожитый путь... Увы.
   Зато теперь, на последнем старческом рубеже, на скудных хлебах заработанной пенсии - он стал чертовски удивительно компанейским! И это меня, пока еще рыбака, удивило... Отец вдруг проникся - весь - от ушей и до пят - притягательным бытом, самобытным восприятием близкого крова, магнетизмом обычных вещей!..
   Вторая его жена Н. Афанасьевна ( с мамой он развелся в 70-х годах, покинул Енотаевский очаг и ушел жить к ней на Рионскую) - была бабой по-русски очень прямой, удивительно откровенной, физически большой и всегда практичной "упругой супругой"... Хотя я до сих пор не знаю-не ведаю - любила ли она моего заводного отца, или же просто хотела его иметь, как человека живого возле себя, возле своей персоны, - дабы не быть одинокой в быту и на лоне Природы...
   Но чего у Афанасьевны было не отнять - это ее красивую щедрость, живое радушие к знакомым и близким людям, завидное гостеприимство, которое шло из женской восхитительной жалости!..
   Ближе к "замшелой скрипучей старости", ближе к концу века чудовищного нацистского эгоизма мой добрый отец и вторая жена Нина А. вроде бы, как бы, сроднились, "предельно срослись", стали дуэтом (стали дуэтом даже пить)... Иногда могли отпустить тормоза и яростно, почти бешено поругаться, но тут же, вернувшись к уму, искренне, тепло и приветливо помириться! После чего, чтобы отметить победу новой как бы помолвки, для любимых святых застолий решительно зазывали бесценных Сталинградских гостей. Скажу Вам, чтоб знали Вы это: всегда умели наши любвеобильные певучие до родниковых лечебных слез родственники вовремя возникнуть на горизонте приюта, - радостно самоотверженно появиться из дальних окрестностей стокилометрового города, дабы сердечно попеть, посмеяться, попировать, как птички на воле! При этом стало традицией: откушав тети Нининых угощений, гости всегда просили отца об одном - достать голубой мерцающий аккордеон из старого шкафа - чтобы ДУШУ ПРОГРЕТЬ, чтоб попеть как испить, в мире нот чистоты высоко пообщаться!..
   После двух-трех разумно-гуманных тостов Свет-батяня вставал из-за стола и вытаскивал из угловатого футляра драгоценный армейский подарок... - Это был излюбленный священный ритуал - лучшая из земных привычек! Наслаждение корней Духа! Крик лучезарной певучей Души!.. Но батя пел не всегда, чаще подыгрывал хору... умели гости попеть, очень даже умели. Пели песни чудесной эпохи... слезы радости тихо капали на пол, а инструмент в руках "тамады", в руках старого мудрого человека мерцал таинственным заколдованным светом. Я всегда ощущал неподдельную эйфорию, тот особый душевный кураж...
   Батя молча степенно играл... Делал то, чего хотели любимые гости. Предельно задумчиво отражались в моих чувствах его карие русские глаза музыканта... Во время умной душевной игры глаза исполнителя смотрели куда-то в одну точку... Он вспоминал свою прошлую жизнь, дни беды и удачи, свет и тьму прошедших мгновений и те роковые земные потери чего-то родного в себе.
   Долго пели хорошие русские песни близкие славные люди. Остро щемило, ныло, томилось, глядя на старика-отца, страдало от натиска крови - мое несогласное с этой болью сердце, обретали благодарение мои сыновни очи - я снова отца любил несмотря ни на что, - несмотря на былые обиды, и был счастлив вблизи его славного духа... Слушая самих себя и его задушевную игру на инструменте, люди забывали о горестях, о прошедших обидах, о нескончаемых земных делах, о предстоящих проблемах, о новых заботах...
   А батя играл и играл. Его Русская Душа Человека - снова улетала туда в Прошлое! Весь он был где-то ТАМ, а не тут, - где-то ТАМ, а не здесь рядом с нами: отрешен, "замурован в печаль", перевязан веревкой- тоской... - весь изранен судьбою жестокой... - Может быть, был когда-то Любимой предан- забыт? А была ли у бати такая?..
   Трудная была у него юность: становление личности совпало с сороковыми... трагична была и молодость... Лишь в бродячем, совсем свободном, совсем любимом и светлом детстве забот было мало - какие заботы! - Удалось бы зацепиться за проплывающий плот - и нет больше у детства иных забот!
   В 17 лет он пережил такую бомбежку... - Мне, фотографу его философии, такая и не приснится... Такую чудовищную "процедуру умерщвления" целого поколения... - цепь жестоких налетов черных уродов!.. - Когда тебе кажется, - ты уверен, ты уже ждешь: что вот-вот тебя прибьют как букашку!.. - непонятна мне суть земных сатанинских людей, этих гордых ничтожных арийцев - что в них есть от красивых людей? - лишь гордыни походка...
   Потом было отплытие на "спасительной барже" - которая могла запросто стать для сотен людей - просторной конечной могилой (как и щель земляная) Отплытие - было только попыткой выжить, - но попыткой удачной, успешной. Горстке людей повезло: они сохранились для будущей жизни. А батальоны за батальонами гибли в огне и дыму - солдаты себя не хранили, не берегли, но и воины втайне мечтали о Жизни! Тогда зачем на Земле это зло? Где же бог, тот который все видит, все может? Как ужасно все это - как огромно безумье отдельных видов людей... - до чего же дошел сатанизм на планете! - Разве можно друг друга так алчно кромсать? - Что за "души" живут на земле? Отчего они есть? Почему они сеют беду, кто дал им такое право???..
   ...Дальше жизнь молодого отца протекала вдали от родного дома, от матушки Волги. Далеко не простое, мрачно-тягучее существование на чужбине, в иных далеких краях - круг судьбы я в письме повторяю - гнет забота напомнить о долге, и пугают раздумья о быте паскудном, убогом, ничтожном.
   Потом был долгожданный призыв на службу... Служба в суровом тылу затянулась на шее петлей, довела человека до тяжелой известной болезни. Но судьба все ж лицом повернулась - на батю гуманно взглянула: появился премудрый ангел - кореец, дал совет золотой Человеку!.. А потом - погубили большую собаку. Она - жизнь прожила для отца - ему жизнь на Земле подарила! - Оторвали ее у себя... Он, отец мой - пророс из прекрасной беспечной веселой собаки и построил на Волге семью. Только спасся от страшной болезни, только чудом окреп, - а уж я из глубин естества появился - от слиянья в лобзаньях - случайных высоких молекул!..
   ...Батя не шел по трудной дороге судьбы крутым героем- армейцем Солдатом-героем. Бесстрашным он не был - разве что в раннем детстве? Умным был, мудрым тоже. Знаю: чувство самосохранения было ему не чуждо, не противно натуре. Он же был музыкант, пусть не высшего класса. А служители лиры стрелять по сердцам не стремятся и чаще всего не умеют... - рвать на части врагов не желают, не склонны натуры... - музыкантам противно безумье двуногих чудовищ... - называемых ложно людьми. В ярком рвении Духа живого - во что бы то ни стало выжить, - пройти через всякие преодоления и жить в мире дальше - назло зверю- нацизму - ему - Человеку Российской Земли - не откажешь... Волевой был однако солдат, истый "клещ-пехотинец" - не оттащишь клещами от Жизни!!! Не заставишь раскиснуть!!!..
   В рыхлой старости, до дней последних, батя бегал трусцой, подтягивался и отжимался на школьной дорожке - до опасной одышки! Исполнял и такой ритуал: кормил из рук "диких" голубей - знакомые голуби его совсем не боялись - шли к нему, как к своему дорогому другу... А еще он всегда стремился приносить близким людям посильную помощь.
   Но однажды мой часто вспыльчивый батя малоприсущих ему отрицательных эмоций не удержал и вошел с окружающим миром премудрой второй половины - в безвозвратный глубинный конфликт, - точно в дьявольский омут с откоса свалился!.. Мне больно было все это видеть. Обидно за него, за батю! Отец, как и я, совсем не любил и не жаловал (не уважал) заносчивых коварных военных людишек, что гордо носят перед простыми людьми свои лычки, гарцуя как павлины при этом! Таких вот зазнаек - в жизни не счесть и поныне... Погоны офицера рождали в нем больше открытый сердитый протест, чем людское светлое уважение. Иногда возгорался в его душе бунт, вызывая ругательную отрыжку! Наверное, были тому причины. Дыма без огня не бывает.
   Муж дочери Афанасьевны - был чиновник-полковник, - отслужил он свой век спокойно. Без особых серьезных ранений. Отец часто с ним спорил, несдержанно вздорил. Почему -то считал, что они - кто в тылу "отдежурил", отработал часы и лета, - дармоеды, заносчивые самовлюбленные трутни, ну и многое чего еще в том же враждебном духе! В конце концов отец всем им, заносчивым жабам, выдал! Перестал терпеть их синхронные каждодневные бытовые упреки, намеки на бесполезную ничтожную старость, убогую каждодневную суету сует, и прочие гнусные взрослые пошлости! - Он им так в тот день выдал!.. - трудно и описать... - батя влепил им в глаза, в переносицу - кто они есть на Земле! - Он выступил перед ними однажды ярко, легко, как солист и солдат от высокой духовной эстрады! Он с присущим ему ядреным кучерявым жаром надрал эту кичливую семейку - крепким живым литературным словцом!!! - Вот так!
   "Дафнии" ему дерзкого стариковского выпада не простили, на него резко и хищно тут же наехали, окрысились, опростились. Стали тихо отца ненавидеть, а значит гноить, травить, задевать то и дело его больные болячки, источенные жестоким временем сердечные нити-струны... Эти двуногие ядовитые пучеглазые "тритоны" - долго его томили, провоцировали на очередной жуткий звонкий скандал, вызывали в нем стариковскую истерику, слепящую ненависть обиженного на злую жизнь "ребенка"... Все это, вся эта подноготная мерзость людская - не выдумка - все это было! Этот внутриквартирный "выкидыш мещанского духа" долго и подло терзал старика, пока мой сильный батя не умер. Просто однажды отказало замученное упреками пожилое сердце, и я, его родной "снулый сын", не уберег его от ухвата "хороших людей"...
   Не сразу я, "снулый сын", понял, что сначала не сердце, а он сам - его самобытный метущийся дух - отказался от обрыдлого подлого мира, от мелких кусающих челюстей жалких людишек, что скребутся, щебечут, квакочат по жизни, а по ходу - все жалят и жалят - все ищут блаженство распятий!..
   Впервые я осознал, что мой крепыш- батя душевно болен, когда увидел его на Симановском тракте. Он семенил по тротуару в...никуда - абы только не стоять на одном месте! И ничего, и никого вкруг себя батя уже не видел - мир полностью чудовищным скачком - утратил свой основной жизненный смысл... Я шел, спешил в свой суетливый Юстир на дежурную службу - я очень в тот день торопился и прямо против Симановской поликлиники - наши тропы случайно сомкнулись, сплелись: Навстречу мне шел старый седой лунатик, отрешенный от мира старик. Старый 74-х летний отец, давно дед. Он был в синем спортивном костюме, налегке завершая ежедневную часовую ходьбу по огромным просторным Ветрам... Сын с дедом сблизился, затормозил, раскрыл было рот что-либо выпалить по ходу движенья, - было к нему он "причалил", чтоб поддержать его "мудрым заботливым словом"... Но, у сына не вышло - сын увидел перед собой застывшие, остановившиеся, ничего не видящие глаза одинокого несчастного пешехода... Эти выцветшие на нет глаза уже не видели окружающей его грустно-гнусной материи - я тоже был частицей материального мира - а потому он не увидел и меня, словно я был не сыном, а только призраком- невидимкой...
   ...С болью, с тяжестью в сердце мимо бати уже проходя, (я ж торопился!) - его, моего старика, - не задел ни рукой и ни словом... - Словно душки родные навеки расстались: разошлись навсегда и исчезли как странные бренные тени...
   Каждый из нас уходил в свою Бездну. Эту трагедию трудно живому прочувствовать. Ничего, никого больше не было рядом - мир отпал, как червивый кривой абрикос... Отец выпутался из липкой паутины давно надоевших человеческих связей, теперь уж совсем ненужных. Он вырвался наконец из среды, из бытовой вечной сутолоки - в реальную пустоту бесконечного одиночества и, через пять-шесть недель, умер. Ушел навсегда...
   Я не стал возвращаться назад - понял боль и трагедию подлинной старости - тормошить, пробивать эту стену не стал... мне его тормошить ни к чему...
  
   ... Вернусь на многие годы назад. Опишу как могу его зрелость. Загляну ему в "ясность души!"
   После совсем уж нелепой гибели лучшего друга Журавлева батя не впал (как впадают многие) в неживую холодную тягомотину самокопания, самоизгоя. Это не его стиль - не тот у него характер. Батя в тот средний период жизни на уход от людей в себя был не способен. До страшной старости было еще так далеко, далеко! Его ясное, даже очень красивое молодое жизнелюбие - зеленую тоску души легко за год победило. Перетерло тоску в муку! - Жажда большой и счастливой жизни, неукротимое стремление к широким душевным движениям в мире чуткой предметной любви - превышали его сердечный упадок и очень быстро заглушили в нем горечь серьезной утраты.
   Уже через год, даже раньше, батя весь воспрял, стал как прежде предельно радушен, и как будто совсем позабыл прожитое, ставшее теперь для него столь далеким, что и не стоит о нем вспоминать - нету смысла...
   А поэтому, быстро справившись со своим огромным внезапным горем, переплавив в себе печаль - в светлую легкую душевную радость жизни, захватив правой здоровой пока рукой завораживающий людей голубой аккордеон, - он с новой жизненной силой выздоровевшего зрелого мудрого человека пошел играть по садикам малым детям... Его, чуя его несомненный талант, без проверок, сразу же принимали на должность музработника - у бати не было случаев отказа! Работал одновременно в двух или трех садах - кругом мотался, везде успевал! Играл детям с ясным душевным настроем, для малых ребят он старался - очень детей любил. На занятиях с ними был свеж и прост (как теплое с пенкой молоко из под коровки!) - бери и пей - его теплую душу!.. Такой был мой батя (когда был он трезв) - когда был он на жизнь молодую настроен.
   Лет пять он ездил на электричке в Бекетовку в один аккуратный небедный садик. А второй садик, где он музыкой воспитывал дошколят, находился совсем недалеко - за Царицей - в Советском районе - продольного гусеницы- города...
   С детьми занимался отец по утрам, до обеда. После обеда он садился за стол и красивым почерком в разлинованных его же рукой тетрадях помещал планы занятий на месяц, которые требовало руководство детсадов. Писал эти планы подолгу, проявляя строгую любовь к чистоте и порядку!..
   На днях я вспомнил хит-фильм "Джентльмены удачи". Там сыграл свою роль Евгений Леонов. Помните, как замечательный добряк и великий артист зашел на минуту к своим детям в детсад - а они ничего не едят! - капризничают, бунтуют, и воспитатели ничего с ними не могут поделать! С "отказниками" как нужно поступить? И вот тут Леонов-новатор, человек большого душевного таланта, нашел таки оригинальный выход: предложил детям путешествие на другую планету, а заодно и плотно подзаправиться перед предстоящим полетом в иные миры! - дети тут же все съели, голодным путешествовать нельзя...
   Так вот, мой музыкальный Максимыч в общении с детьми был очень похож на любимого народного артиста. Да и внешностью тоже. Как только Юрий Максимыч возникал в проеме двери перед детской публикой - все в счастливом восторге кричали: - "Дядя Юра пришел!!!" - Их любимый родной артист - раскладывал трофейный аккордеон на коленях, закидывал за плечи ремешки, и начинал им играть, припевая - согревая незрелые светлые души своих любимых детей... В отце жил Светлый Дар от Теплого Бога, которого не увидеть никаким вооруженным глазом.
   То же самое он делал, вершил, "вытворял", сидя на стуле, когда в дом приходили многочисленные веселые рослые гости. Они никогда не приходили по одному! Наша родня до потери пульса любила широкое застолье! Тут я не вру - сам не раз "нажирался"... Но застолье застольем, а ни разу того не было, чтобы батя тихо отсидел за обильным красивым столом без душевной игры, без исполнения заветных чудесных любимых песен! Всегда "дядя Юра" вставал, доставал свой мерцающий голубым светом армейский талисман, и будил в людях спящую Душу! - Открывал створки в Радость, Тепло, и Любовь - таким был отец-целитель.
   Лет через десять после трагического исчезновения легкомысленного черноволосого кумира Журавлева, когда батя "заматерел", перестал чего-либо стесняться и его неудержимо потянуло на левый калым, когда он стал больше пить и ему стало уже трудно работать с малыми хрупкими детьми в садиках, не бросая при этом вечерней основной службы при ресторане, он решил регулярно подрабатывать на Мосту...
   На мосту, близ вокзала, собирались разноликие "простаки" - чудаки-музыканты - похоронная команда духовиков. Регулярно, в любую погоду "дудящие с силой в дуду", срывающие с опечаленных похоронами клиентов невеликие плевые "башли", то есть, деньги, рубли и копейки... Оркестр обычно состоял из пяти-шести человек (трубы и барабан) - "джентльменов удачи"...
   В точный, определенный момент, к Невскому мосту, что стоит много лет у вокзала, подъезжал небольшой знакомый автобус, из него выходил человек-наводчик и забирал оркестр на очередные похороны... Наверное, еще лет десять, а может и больше, батя в любую погоду - и в мороз, и в жару, и в дождь, - шел сзади скорбной процессии и привычно выдувал Шопена, абсолютно никого не стесняясь, - философски подходя к этому неизбежному "происшествию" на невечной Земле... И мне это в нем нравилось, я чувствовал в этом добрую зрелую мудрость!..
   Помню, когда впервые увидел отца в похоронной команде - я был ошарашен, повержен, смят, посрамлен! Во мне словно лопнула, оглушительно треснула "хрустальная юноши гордость"! Меня всего охватило кипучее, могучее, глубоко скрытое негодование! - И это мой батя?! - Как он посмел дойти до ТАКОГО?..
   Но, спустя несколько минут, рассмотрев его абсолютно спокойное, отстраненное лицо, сосредоточенное на особой работе, лицо отца-лабуха, обыкновенного калымщика, - я вдруг остыл и перестал суетиться. Прекратил "внутренне дергаться"... Стыд мой быстро прошел, как тот пар, улетучился, и я его понял, а в душе тепло пожалел. Я не стал и дальше осуждать его за свой выбор. Коль морально готов и к такой работе - пусть провожает умерших - кому-то и это делать надо. Ничего тут преступного нету. Это во мне вскипела гордыня! Но что толку быть важным и гордым? - Надо быть проще, мудрее, добрее.
   В Брежневский "период застоя" - временного загнивания великих масс, - накануне предстоящей перестройки, убившей за два десятилетия миллионы русских людей, мой батя жил еще о-го-го как прилично! Хорошо, вполне весело, сытно. Его поразительному славянскому жизнелюбию и внутренней удивительно гармоничной доброте искренне восхищались, отдавая должное, многие окружающие его люди, знавшие его в свое "золотое время"!..
   Он часто подбирал прямо на улице и нес домой, а дома лечил - кошек, побитых собак, голубей. Хотя больше любил он собак. На балконе батя соорудил большую кормушку для всех желающих птиц, а прилетали почему-то чаще прочих сизые и пестрые, непомерно суетливые жадные голуби...
   Голубей он тоже любил, лелеял, кормил их с ладони, и делал это с таким неподдельным светлым чувством удивленного жизнью человека, что сами голуби его доброту тоже хорошо различали и никогда его добрых рук не боялись! Так как он - я совсем не умею. Да и даже, как он, я не пробовал - из меня не изгнаны злобные "бесы" - во мне много психоза и яростной резкости - я разучился ласкать людские тела и славные светлые души...
   Я втрое больше отца недоволен этим изменчивым предательским миром... Этим неистовым, жадным и наглым двуногим хищником! Я порой агрессивен, могу "врага" - в глаза оскорбить, свои эмоции на врага вылить бешеной лавой!.. Моя жесткая темповая агрессия психа, чудовищный темперамент - не согласного с этим чудовищным миром "существа" - не дает мне, как отцу, все любить и спокойно торжественно жить на Земле, процветая, - по утрам о Любви дорогой напевая... К сожалению это так.
   Вот еще Вам один мой рассказ - любопытный, полезный по сути.
   Помню "великий поход" наш с отцом на Ямы. Когда это было!.. Ямы - это большое бедное село в нескольких верстах от Волги, оно расположилось посреди зеленых лугов, перед еще более дальним Тумаком... Событие это произошло очень давно, еще в среднем золотом Детстве. (60-е годы...) Мне было тогда лет 12 - 13. Батя однажды где-то познакомился с заволжским очень общительным и до удивления простым мужичком, отцом большого семейства. И этот мужичок с моим отцом тут же, в одночасье, договорился, что купит у него не новый, а уже весьма поношенный, но ходовой движок-шестерку - для полива своего большого огорода, в Ямах...
   Сделка состоялась, резину дружные мужики тянуть не стали. Отец долго торговаться не умел и не любил. Торговаться ему всегда было с людьми противно. Поэтому он "загнал" лодочный мотор по анти-спекулятивной цене - по дешевке, за копейки, - скорее всего в треть цены... Тут же "сделку" обмыли спиртом. Процесс купли-продажи не идет у Россиян на "сухую" - без водки процесс жизни скучен...
   В тот же день поношенный но еще хороший движок погрузили в машину, сняв его с синей легендарной ладьи, и увезли в далекую заволжскую деревню Ямы. Это было только начало веселой истории, то есть, ее цветочки.
   Слишком общительные добродушные люди не пожелали - не могли так просто и неинтересно навеки расстаться - сгинуть навсегда после удачной горячей сделки: мужичок-маховичок в живых и искренних побуждениях пригласил отца посетить в качестве желанного гостя-друга его Ямовский хутор - пригласил приехать в деревню вместе с семьей и пожить на его "фазенде" - сколь будет душе угодно! Отец с предложением легко согласился, а я тогда сильно обрадовался, - попросту просиял! - люблю деревенские зеленые виды и "простых" деревенских людей! А еще мне светила рыбалка - без чего я себя и не мыслю!!!
   ...Перед сборами в дорогу отец между тем узнал, что семья Ситниковых на хуторе Ямы живет очень бедно - никаких "хором" и прочих приличных благ у них нет и никогда не было. И никаких особых условий ожидать и не нужно. Поэтому, согласно присущей отцу доброте и человеческому славному сочувствию - мы щедро набили рюкзаки и мешки игрушками для детей, запихали целую кучу поношенных но годных башмаков, три детских пальто, носки-чулки-полотенца, зимние шапки, и что-то еще - я не помню... Потом забили харчами авоськи, не забыли сунуть в сумку червей, прихватили конечно и удочки, и - погнали, потопали от Сахарного лесного поселка по извилистой полевой дороге - прямо на хутор Ямы! Как помню - пешком - без подводы!..
   Шли мы, идейные бродяги, в тот день долго. По ходу заметно устали но до Ям все же дошли, доползли - довлачили до цели "святую, как церковь, поклажу"!..
   Возле Ям мы прошли по плотинке и потопали в горку. За горою дома рассыпались влево и вправо - нашли нужный нам дом. Тот самый... Деревенские люди встретили нас как положено в таких случаях - не часто такую картину явленья увидишь!.. - Пришли вместе с кучей добра!.. Но бурной искренней радости в лицах хозяев и на лицах их малых детей я тогда не заметил...
   Непонятность нами содеянного меня долго не покидала. Похоже, эти деревенские люди, не очень-то нас и ждали. Или просто они не верили, что совсем чужие люди из большого города вдруг встанут утром со своих теплых сладких постелей, набьют всяким добром мешки, и двинутся "покорять" Ямы! - Совсем как-то глупо! - Но мы это сделали! Потому что мы вот такие! Потому что неутомимые оптимисты-бродяги! Романтики дальних дорог и душещипательных, странных, непредсказуемых встреч!!!..
   ...До сих пор я в усы улыбаюсь, когда вдруг вспоминаю этот странный "нечаянный случай"...
   Прожили мы с батей у них только два дня. Потом скучное патриархальное общение с "аборигенами" - мне окончательно надоело. Я утратил хорошее настроение... Дикая, почти невероятная деревенская нищета, кошмарный бардак в большой деревянном доме и во дворе перед окнами... повсюду валялся какой-то давно гниющий мусор, пищевые отходы, рыбьи кости, ненужные рваные вещи постоянно путались под ногами. Дети - человек пять или шесть - были со мной предупредительны и осторожны - будто боялись на что-то нарваться, чувствуя в нас чужаков, то есть пришлых, - опасных, случайных, неясных друзей из другого мира...
   Вечером первого дня взрослые мужики (сват, брат, сосед) хорошо подвыпили, собрали в кучу все снасти, и взяв из детей меня одного, вышли на луговую тропу, ведущую на большой Кувшин. Вскоре добрались до К. и сразу по ходу расставили сети - обещали нам уху и жареху! Потом на пенечке добавили...
   Разговор выпивших взрослых людей мне был непонятен и совсем неинтересен. Я живо снял с себя одежду и забрался в летнее вечернее озеро, как в теплое парное молоко... долго тогда в "молоке" купался, пыхтел и фыркал, махал руками, как будто повторно рождался на Свет!..
   Но что делать дальше - я не знал. Ловить удочкой почему-то совсем не хотелось. Просидели на берегу до сиреневой темноты. Потом мужики встали и вместе со мной вернулись в село. Дети уже давно как суслики дрыхли... Помню, как я очень скучал в деревенской непривычной атмосфере тихого но реального отчуждения, и уже на другой день мне поскорее захотелось уехать домой. Сказал об этом отцу. Но он меня не поддержал, а лишь оптимистично мне улыбнулся и пообещал на завтра интересную рыбалку...
   ...Ранним золотым утром, в дивно прохладную сельскую тишину, мы в том же составе побрели по жемчужной росе проверять поставленные вчера вечером сети, захватив с собой червей и удочки...
   Вытащив сети, обнаружили застрявших в ячейках линей, щук и пару желтобрюхих сазанов - улов состоялся, на уху и жареху однако поймали. А на удочку у меня совсем не клевало: не склеивались, не стыковались хоть убей, - добыча рыбы сетями и любительская рыбалка обычной удочкой... Впрочем, так и быть в этом мире должно.
   Прожив еще день, послушав деревенские хвастливые пьяные байки, мы с сельчанами наконец распрощались. Прощание было сдержанное, весьма прохладное - с моей точки зрения. Холодок где-то на дне сердца остался. Гостить у них дальше, кушать вкусную рыбку, как нам предлагали они, мне совсем не хотелось, да и отцу, похоже, уже надоело это очевидное сельское панибратство... путешествие в бытовую суету, в чепуху отношений... И я потянул руку отца в сторону дома, стесняясь вымолвить фразу, - и он меня понял и уехать теперь порешил.
   В тот же день, пробыв в "знатных гостях" только два дня, мы убрались из хутора навсегда. Больше я этих людей никогда и нигде не видел. Хотя спустя годы не раз проезжал по их неухоженной, утыканной кочками, улице, следуя дальше в свой оазис последней заветной Любви...
   Батя тоже о них забыл... Наносное - к сердцу не пристает, не прививается. А еще: у отца была всегда "короткая, недолгая память". К тому же это лихое знакомство было действительно "шапочным", примитивным - "сожитие" было успешно завершено - большой дружбы про меж душ не возникло. Друг о друге все быстро забыли...
   Только помню я до сих пор, как с легким упругим поющим сердцем, с освобожденной душою я летел в тот день прощанья с людьми домой! Я понимал: мы реально, а не на словах, помогли этим простым бедным людям, но так ли важно было все это? Не дураками ли мы в их глазах выглядели? Скорее да, чем нет - трудно точно оценить этот случай, но с большим удовольствием его описал!..
   Был еще один трудно объяснимый со мной случай, в котором пришлось поучаствовать неравнодушному бате...
   Это, если так можно сказать, событие того же периода нашей совместной жизни. Начало 60-х.
   Однажды собрались на берегу Волги целая капелла полурозовых откормленных отдыхающих - "розовых поросят" - все они близкие милые родственники, не один раз почти что топившие еще при посадке ту самую синюю ладью моего Золотого Детства! Что же это была за "капелла"? - "Узловые", главные люди УГЛОВЫ, гонористые самолюбивые Игорлицкие, бедовые и обаятельные "простолюдины" Россошинские, самые близкие бабушки и знакомые дедушки, жившие по соседству, плюс внезапно прибывший контингент по ветке мужа сестры отца - знатные милые гости из солнечного Узбекистана! Человек может двадцать, а скорее все 30!..
   И вот неуклюже или уклюже, но загрузились милейшие добрейшие родственники-поросята - любители покататься на лодочке по реке... Тут же, как пить дать, притопили ее где-то примерно на полметра борта - они у воды оказались так близко, что вот-вот зачерпнут невзначай!
   Но капитан - это конечно мой БАТЯ - был, как всегда, спокоен, флегматичен, медлителен, невозмутим: никого он не подгоняет, не понукает, - в те годы он был не суетлив, в себе трижды уверен. Хитро и мудро он поглядывает левым глазом на фарватер великой реки - не плывет ли вниз или вверх по синим глубоким водам белый большой пароход, или совсем маленький черно-желтый волжский "утюг", от которого почти метровые волны!..
   Все же батя умен, осторожен - на воде не дурак! Кэп понимает, как "присела" ладья, старая и поношенная за свою жизнь-битву с водой и ветрами! И поэтому - риск все же есть - риск неизбежен на Волге. Но не плыть - невозможно - все уже в лодке - уселись и смотрят ТУДА!!! В лагуну!!!..
   То есть: плыть все же нужно и можно, но идти поперек реки надо совсем не спеша, - с трезвой и умною головою, и тогда переплыть на лодке огромную Волгу совсем просто! (Как на землю пописать!)
   Никогда сталинградские "антиобыватели" (это моя выдумка!), анархисты в своих геройских корнях, любители острых живых ощущений, ценители и исполнители "Подмосковных вечеров", а также крепких ядреных напитков - не соблюдали правил техники безопасности, - им чужда была по натуре барская "трафаретная" трусость, и поэтому - в ПУТЬ!!! -
   И вот уже едет-идет "театральная странная труппа" - чертовски живая толпа - на местный "курорт"! На желтый горячий песок полуострова Крит - это огромный пылающий жаром пляж, когда в воздухе жарко... Он известен даже в столице! Это место купания волжского Духа! Это умное бдение томных тел, это мирный ритуал волшебных чаепитий в тени покрывал, это - дивное созерцание Бога Солнца РА!..
   В чем же суть моего "доклада"? - Я... сижу на корме. Меня, недоросля, утром точно укусила "хреновая муха" или "злая породистая оса", как врага своего - спикировав прямо в темя!.. Я с утра нелюдим, чрезвычайно печален - причин я не знаю, в себе их найти не могу. Я страдаю... сам не знаю зачем, почему...
   Никто из цветущих под лучами гостей не обращает на "фурункул" никакого внимания - пусть малец попыхтит, пострадает! - Что-то ему, - то есть мне, - совсем не нравится в НИХ (что-то грезится дурачку- пацану) - в этом телесном кипучем кильдиме, в этом случайном скоплении старых и зрелых тел, - нет возле них Красоты, Чистоты, нет Тишины подле них у воды - Музы Ангельской нет - что живет как в приюте в отдаленной от тел природе!..
   С оглядкой, очень мудро, малым чихающим ходом, переехали лихие люди реку. Капитан не ошибся в расчетах - не черпнул он бортом ни разу, - доставил "курортников" на песок с подогревом! - Прибыли без всяких потерь! Все живы, веселы и здоровы!..
   Ладью тут же поставили на прикол, запустив в песок острый железный якорь. - Оккей! - бодрый народец выгрузился на мелководье, развеселился, выволок все вещи повыше на сырой волнистый песочек и открыл календарный день...
   Вокруг причаленной большой старой лодки млели теплые детские лужи - маленькие "детские ямки" - в них купаются детки без плавок... Недалеко от кромки воды, повыше сырого песка, на подогреве разгоряченные волжане поставили белый, как парус, огромный тент, тут же заварили зеленый узбекский чай, как учили их предки... - и тд и тп... А мне все одно - не по себе. С самого утра - вне коллектива, вдали от доброго "заварного духа", - томление вне народа...
   Удовлетворение мне не грозило, настроение было явно нулевое, совсем никакое - никому я не нужен! Даже батя обо мне забыл, от меня отдалился - "похотливо отчалил в вигвам" - захотел посидеть с гусями-гостями, - и попал в говорильню чайную...
   ...Посидел среди тел, поклевал бутерброд, - все не так я хотел - надоел мне наш род! - вот в чем дело тут было, вот что было во мне... И минут через десять я ушел от стола из-под тента на корму замечательной лодки-ладьи: наблюдать за ПРЕКРАСНОЙ ЛЮБИМОЙ ВОДОЙ! - Я любил наблюдать за водой. Вода - это тоже люди. (Так рассуждают чукчи).
   И тут, меня, юного странного наглеца, точно в сердце иголкой кольнуло, осенило, ошеломило! Точно черт - кнутовищем стегнул по живому, по Сердцу! - И не думая больше ни о чем, ни о каких нехороших последствиях, принципиально не желая соображать, мало-мальски кумекать, предвидеть что будет потом, - я, тихой коварной сапой вылез в мелкую воду из широкой кормы и... - пошел неспеша в глубину...
   Как будто - глубина дурака позвала, потянула к себе магнитом!.. Медленно шел я и оглядывался на людской чаепитный шалман: как все-таки все они - эти сдобные сладострастные тела человеков среагируют на мой "странный гремучий поступок"? Должны же меня они заметить с песка - идущего вовсе не к ним, а от них? Или их это уже не волнует?!
   ...Вот зашел я уже в темно-зеленую воду по пояс, потом и по грудь - никакого тебе нет внимания, никому ты из них ну ни капли не нужен, пацан...
   Всем купальщикам, местным ушлым волжанам хорошо известно, что прибрежная зона водного участка Крита изобилует мелкими ямками и опасными большими уступами, за которыми речную воду часто серьезно, опасно крутит... И в таких малозаметных ямах-уступах уже не раз погибали неопытные самонадеянные отдыхающие. Об этом я хорошо знал, но этих опасных уступов, ям - никогда не боялся - потому что хороший пловец. Однако, специально искать среди подводных ложбин и колдобин большой уступ я не стал, это не входило в мои авантюрные смелые планы.
   Я поступил иначе. Нашел широкую покатую мель, уводящую далеко от берега. Об этой широкой мели мало кто знал. Я недавно ее открыл для себя. С сухого горячего берега людям кажется, что ты уже находишься за чертой побережья - там, где давно с головкой! Но это не так...
   Таким хитрым Макаром ушел я в Волгу метров на сорок, возможно на пятьдесят, дошел до края отмели и присел с головой, но тут же выпрыгнул на поверхность!.. Вода доходила мне до пупка, а дальше, за моей узкой детской спиной, уже начиналась огромная темная яма, в которую входить я не собирался -
   И вот тут, в один сумасшедший нахальный момент моей жизни, во мне разорвался таранный протест!!! - Я как будто сошел с ума!! - Я стал то и дело выбрасывать детское тело из зеленой волжской воды вверх и выкрикивать слово СПАСИТЕ!!!..
   После выкрика я приземлялся на дно, садился попой на пятки, уходил в реку с головой, всем ИМ ясно показывая, что тону, что хлебаю, погибаю в великой реке!.. - И снова я взлетал из воды вместе со словом СПАСИТЕ!!! - я давал всем гостям и отцу свое жуткое глупое представление одинокого человечка... В том-то и дело! - В моих "диких гнедых генах" - гнездился опасный артист, удивительный демон-клоун! Комедийный коварный субъект!.. - Дурачок, ждущий чуда!.. Через две-три секунды, как живучий тонущий кузнечик - я отталкивался от сыпучего донного песка, вылетал из воды, и вновь звал их, людишек, на помощь - СПАСИТЕ! - Так повторил я тогда несколько раз...
   В конце концов все отдыхавшие на горячем берегу разом замерли - они услышали мой отчаянный вопль-призыв, повернули ко мне головы, пытаясь понять, что и с кем происходит, кто там тонет?
   В следующий страшный момент повернул ко мне голову и батя... - кэп пулей выскочил из млеющего скопления мягких распаренных тел и бросился бежать по мелководью изо всех своих сил в мою сторону - он поверил, что сын его тонет в реке, что он просит у отца спасения! -
   - Батя мчался ко мне по волнам не галопом, а как бегал знаменитый иноходец Гульсары! Он стремился во что бы то ни стало успеть! Он стремился спасти меня - то есть сына!.. - и тут только я испугался, и тут только мне стало и противно и стыдно. Что я обманул своего отца, что сыграл свою гнусную роль в этом Времени-Мире!..
   Я встал из воды во весь рост и обман мой сразу открылся! Люди с берега поняли: пацан просто "шутит", он вовсе не тонет, это он так играет с живыми людьми - вот же гад он какой!!!
   ...С почерневшим от злого негодования несчастливым лицом боец Гульсары подошел ко мне по огромной отмели, грубо схватил мою тонкую змеевидную руку и поволок меня, прирожденного великого артиста, к синей лодке-ладье... Ничего отец не сказал мне, не взревел на меня страшным матом, не ударил ни разу - а надо бы было ударить, - надо!
   Батя, как выловленного урода, посадил меня на корму, уколол до крови презрительным взглядом, а потом долго меня избегал, как больного проказой. Не разговаривал со мной, и вообще не замечал - был моим поступком позорным обижен, раздавлен... Ну а мне было на всех наплевать, вот только жаль батю... Я тихо, долго, и очень спокойно сидел на удобной корме в одиночестве, а где-то внутри меня дерзость еще бродила, не уходила, скребла и душу мутила.
   Уже в те юные странные годы я остро чувствовал, соображал, что не люблю я скопления людей, что не к каждому отношусь я душевно, что не чувствую себя в их среде хорошо, комфортно, замечательно, - а "избранных" - еще в своей жизни не встретил.
   И опять я долго смотрел на любимую Живую Воду. Вода лучше, добрее, чем люди! Вода мне гораздо ближе людей. Я желал стать сильной красивой рыбой, и - уплыть от сытых веселых людей в мир иной. Пока не подошел брат Серега - тот, что был моим маяком. Брат мне предложил побродить с бредешком по ямкам и косам. Чем грустить одному над зеленой водой...
   Взяли мы с братухой пятиметровый малешник, и ушли от скопления взрослых тел - от жующего, вечно галдящего примитивного скучного мира. Мы скрылись за песочной грядой и никто нас не остановил, никому мы были не нужны...
   В светлых лучах золотой детской романтики провели мы с двоюродным братом остаток дня - побродили по любимым золотым косам! К вечеру мы возвратились в "вигвам". Набродили целое ведро жирных чудно-серебристых верхоплавок и, уже под носом у отдыхающих, выгребли на берег совершенно случайно - пораненого винтом парохода или лодки толстобрюхого жериха - такое не часто бывает с детьми. Это была наша удача...
   О моем необъяснимом аморальном поступке "недовольного дурачка" - к вечеру люди забыли, стерли быстро из сердца обиду, я был ими прощен, из ада презренья на волю отпущен... - миролюбивые люди эти добряки-волгари - зла волжане не помнят, не мстят, не хотят жить во зле, верят в то, что все еще будет - хорошее будет!..
   Похоже, никто из них не понял смысла моей отчаянной "детской игры"... Ведь я хотел им напомнить о Духе, о таранящей безликость отдыха Личности - попирающей бренное гнусное тело! И о Вечности тоже два слова сказать... Отчего - сам не знаю - в те юные годы роста все они - вожаки, "указатели детству", -мне казались мягкотелыми самодовольными "креветками", абсолютно ничтожными в кругу своих маленьких развлечений, пошлыми до отрыжки, не способными видеть-ценить большую Мечту, глубину Вод и Неба! - И отсюда произрос мой горячий Протест! Вся эта душевная яркая смута!.. Но я многого тогда еще не понимал, не ценил и не видел, поступал часто неразумно, жестоко, опрометчиво, плохо - во мне жил и тогда дьяволенок...
  
   Теперь мы перенесемся, мой читатель, из 60-х в 80-е - последние годы-времена взлета Рыбацкого Духа Бати. Рассказываю. Повествую. Торпедирую скуку! -
   ...Как-то зашел я к нему на Рионскую (где он прожил вторую, наверно лучшую половину своей жизни) по- сыновни проведать, взглянуть на незабытого дорогого кэпа-папу. И - увидел его "хитро-добрые" зажигательные еврейские глаза! Живые "колодцы любовной мудрости..."! Его живые глаза - два маяка на пустынной дороге!.. Я уже знал о том, что отец стал очень редко, без жара в крови, выезжать на Природу, что охладел к процессу с детства любимой рыбалки. А тут - он показал мне улов! В ванне, в проточной квартирной воде, под слоем луговой, сорванной на берегу озера цветочной травы, копошились налитые силой и свежестью караси-поросята, - их было немало! Их было ого!.. Преобразившейся заводной батя бегал, как преданный кухне повар, по уютной ухоженной комнатушке, готовил закуски и попутно мне рассказывал, как все ЭТО случилось, - как докатился до рыбы приличной такой!..
   Ну Вы меня понимаете: через пару дней мы с отцом-сумасбродом, с заводным, в душе молодым, и вовсе нежадным, были уже в Пути! Отец тащил меня по полям, по лескам-перелескам, по извилистым тропам - на озеро дальнее, Золотое! Так оно называлось, так до сих пор я его называю.
   От Рассветского перекрестка (за озером Песчаным) по валу мы взяли влево и пошли, понесли свои звонкие души к озерному милому Свету Рыбалки... Где-то у самого горизонта, в далекой лазурной дали рыбразвод, его огромная рыбная круглая чаша, замкнутая, отгороженная от прочей поймы высоким насыпным валом, по которому курсирует не дремлющая охрана... Не доходя до земляного кольца рыбразвода двух сотен метров, в пестрой от цветов луговой низине, в сочной дурмане-траве - травянистое, круглолицее озеро для чудаков - Золотое!..
   Мы идем по полям уже час... За нашими плечами колышутся объемные рюкзаки, на плечах блаженно виснут-покоятся две одноместные резиновые лодки, в руках - удочки-жерди... Вот мы вошли по пояс в густую береговую траву. Справа "вихляется" - путает незрелых неопытных рыбаков длинное, интересное, но "премудрое озеро" Варежка... У плотинки свернули налево, обогнули мыс немыслимых душистых луговых зарослей, и вышли к кромке озера Золотого! - Наконец-то дошли - победили дорогу! - Победили в дороге Сомненья!.. Сбросили разом весь груз, закурили махру, отдыхаем глазами, замираем сердцами, слушаем музыку дивных плесов!..
   ...До обеда сидим рядом в двух резиновых чутких лодках на середине каплевидного водоема, ловим красивых гибридов, сверху солнышко нас припекает, снизу вода глаза развлекает, по сторонам рыбка призывно играет, в чакане часто и аппетитно население чвакает!.. Чуть что, чуть не так в "резинке" повернешься, изогнешься, - и считай ты в воде! Баланс выполняют руки и ноги - аккуратно, рыбак, сиди! - Не вихляйся, не искривляйся! Смотри на опасной воде в оба, - не спи, не ругай комаров!
   Батя разворачивает корму лодки на Запад, закуривает очередную трубку, неспеша подкидывает в прогал приманку, и вот уже тащит очередной экземпляр из подводной цепучей травы! - Удилище-бамбук изогнулось дугой-радугой, - сильный красивый боец - озерный литой карась - не желает в осадок! - Вертухается на крючке, крутит породистым губастым рылом, жует поводок, хочет выплюнуть закорючку - извивается крупная бестия!.. Но отец подбирает бойца вблизи лодки сачком, и огромный мясистый красавец уже колышется на дне "резинки"...
  
   Обратно с батей идем победно - пылим на автобус с приличной вкусной добычей! Рыбалка вполне удалась, но идти по полям тяжело - вес то немалый, а идти далеко... Батя очень нами доволен. Шаг его неширок, но увесист, спокоен, упорен... Дед- кумир не хиляк, не простак, не шептун Шопырев с продовольственной базы! (жил такой шизофреник-поэт на Руси в конце прошлого грубого века) Батя мой не слабак! Он любитель-боец - мой разумный любимый отец... Он - наполнен соцветием Чувств! Это бодрость последней крылатой красивой удачи, это счастье испитой Рыбацкой Души!.. - Вот и ЖИЗНЬ отзвучала, одарив чем могла пешеходов Зеленой Земли... Это музыка давней клинической сладостной Страсти!.. В объемах любимой Природы. И - она, не шутя, затихает, уходит из сердца навеки... - Это пафос природной летучей заветной Свободы - в залах Красной Рыбацкой Души! - прозвучит и уйдет от тебя и меня навсегда - в неизвестные нам поколенья. Неизвестно - привьется ли к Ним - наша сладкая песня?..
   ...Прошло всего два-три месяца, а его славный рыбацкий дух, словно "ложный огонь" вдруг угас - скачком износился и умер - диалектика пройденной жизни.
   Постарели, поблекли недавно цветные живые глаза рыбака... потерялись в трясине обычного быта золотые святые как знамя желанья, - я остался один рыбачок на Земле, - не ушел вместе с батей в по сути изгнанье...
   Его спрашивал я - ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? - отвечал: - потерял интерес, нет желанья отправиться в Путь, нету больше волненья к рыбалке... - отвечал, как Весну зачеркнул, сам себя глупо предал... Под замок под шумок посадил сам себя и опал, как несчастный увядший цветок...
   В заключительные 90- е годы неумолимой коварной старости в отличие от удочек, лодок и рюкзаков, его голубой самый главный трофей по углам не стоял, не пылился. Часто, с чувством уходящей из души радости, батя доставал его из футляра и, опустив ближе к инструменту свою задумчивую поседевшую голову, все играл и играл, сидя мирно на стуле, вспоминая всю прожитую жизнь от далекого малолетства...
   Вновь из безбрежного людского океана суеты и всегдашних борений заплывали на огонек счастья - неугасимые неистребимые родные гости: наши люди любили сойтись и попеть - после того, как закусят и выпьют.
   Гостеприимная, рачительная, живая хозяйка, замечательно общительная женщины - крупный пришлый народ встречала всегда очень радушно, тепло. Этого у нее не отнять. Я это часто видел. Стол ломился от вкусных питательных блюд, яств - атмосфера застолий в родне считалась священной! Батя как и все прочие - тоже любил вкусно покушать. Он, мой старый эстрадный боец, на глазах у гостей возрождался и творил чудеса!: звуки аккордеона наполняли, словно сказка Венского леса, милых, родных близких ему людей... Все дружно прекращали жевать и пить, объединялись над застольем глазами, сливались в волнах славных песен из красных сочных гортаней, отмечались нежными рукопожатиями родственной пылкой любви и сочувствия, и превращались - в славных поющих детей, которые в детстве не допели, не доиграли, не долюбили - я все это видел, но не мог обнаружить себя, подарить как оратор-поэт...
   Когда "оплодотворенные музыкой" гости наконец уходили домой, а они - он и она - оставались вдвоем, атмосфера резко меняла цвета и тона. Мой старый батя скучнел, "складывал в ящик чувства-крылья", уходил далеко в себя: сердце бойца переходило стучать в иной, малый, побочный режим мирового седого покоя. В семье начинался разбор. Я называю эти разборки так: - "печальное искривление доброты", - развал показного семейного единства, испарение льстивой неискренней нежности - если можно так на людях выразиться.
   Жена - отнюдь не графиня, но властный природный начальник, почти воевода, бесцеремонная зачинщица, тигрица по хватке - начинала успешно и поспешно "клепать подвохи", выковыривать из отца недостатки, выпиливать из супруга старость, старческую червоточину!.. Батя на ее лихие тигриные наезды (смелой свободной второй жены) - реагировал всегда очень нервно, бурно, вспыхивал спичкой (чего она и хотела!), громко раскатисто возмущался - вдруг выпершему ему навстречу нахальству!.. Отчасти ее отец понимал: ее жалящий "быкозык" - прелюдия жгучего дикого ора - произрастал из обычной житейской усталости. Она устала и от него, и от людей... - Пора было что-то делать, что-то в жизни менять, а скорее всего, пока не поздно, - отцу-молодцу - уносить свои ноги куда подальше!
   Но ноги батя не уносил - батя бабе в ответ лишь звонко надрывно орал, реагировал на бабские выпады очень бурно!.. У него сильно портилось светлое человечное настроение, батя впадал в мировую тоску от этих глупых семейных скандалов, от доставшей его Русской семейной Разборки!
   ...На другой день, как можно пораньше, он тихо уходил на стадион бегать трусцой - подальше от страшного ядовитого женского зуба! Подальше от ее острого злого языка!.. По дороге он мило разговаривал с приблудными голодными собаками и залетными сизыми голубями, которые его знали и совсем не боялись, потому что он их любил. А я отчаливал от "пристани счастья" в то же утро домой. Мне тоже, как и бате, жить становилось темнее, тоскливее, вдвое хуже... - я медленно матерел, я стал равнодушнее к людям...
   И у нас с отцом не раз были стычки на почве непростого вредного механического быта... Я всегда был упрям, не терпел руководства, не гнул головы перед всякими господами! Перед разноликими эгоистами Макеями! Не желал, чтобы мной управляли извне - даже родной дорогой батя! Отец понимал мой стойкий строптивый суровый норов "инопланетянина"...
   В далекие 60- е годы распознав, разглядев во мне неистребимую походную сущность бунтаря и бродяги, он не раз поступал со мною довольно жестко: сильно меня ругал (в детстве), хотя все же не выходя из себя. Два раза в жизни я получал от него звонкие плюхи-затрещины - по лицу и по заднице тоже... Это было... Этому я у него научился еще в детстве, а потом применял на других...
   Несмотря на нашу взаимную природную пылкость, несмотря на очень редкую и, как бы случайную секундную грубость горячих натур, отношения с отцом сложились в целом хорошие, положительные, даже трогательные... Мы умеренно уважали друг друга, умели общаться и дома и в пути, позволяли себе - думать, любить, строить планы, мечтать о новых рыбалках - умели приходить к общему знаменателю, к одной золотой и любимой мысли! И это все правда земная...
   Осознав, что сотворить из меня приличного музыканта-профессионала ему все-таки не удалось, не получилось, и теперь уже не получится, он не стал меня тупо занудно мучить, тиранить, упрекать за уход из музыкальной среды. Не стал отрицать мою жизнь, критиковать "прозябание на обочине этого мира", крушить словами мою нежную суть романтика-"пехотинца" - с легкой душою ушедшего еще в юности от сложных механизмов "железной людской борьбы"... Хотя сегодня я думаю так, что мой батя так и не понял, почему я навсегда бросил в тот год пианино (1966) и не стал приличным музыкантом. А стал почему-то профессиональным грузчиком - на областной, нужной людям продбазе. - Почему сын не пошел по моим стопам, не прибился к легкой красивой жизни, а ушел в жизнь тяжелую, грубую, грязную? - наверное именно это осталось для отца загадкой, которую он так и не отгадал, не решил...
   И тогда, когда "музпоезд", пронзительно свистнув, от меня вдаль укатил, - батя поступил со мной искренне, верно: переключил все мои чувства совсем в иное русло - в русло любви к Природе. И я полюбил жемчужину- Пойму навсегда - всем чутким сердцем поэта... И до последнего вздоха любить ее буду... - Я стал малой частицей Прекрасного Мира Земли, певцом волжских Далей, писателем не вашей мне обрыдлой, примитивной крутизны, не ваших заумных отсчетов. Вот только об этом узнать он не сможет - ему ведь теперь не дано - ему все равно.
  
  
   ... Когда в начале мифической полуистерической горбачевской перестройки отца внезапно хватил первый сердечный удар и на какое-то время у него отнялась правая часть его закаленного капитанского тела (случился частичный паралич) - я был в тот день на рыбалке. Был в Садке - (рядом с Верблюдом) в "малине"... Остался в сосновых кущах ночевать, - домой я в тот день не уехал. А на заре следующего дня встал, отряхнулся, вышел на берег Садка и выловил двух великолепных красавцев. Сазанов - на три и на пять кило! Потому-то и назвал озеро Садок - малиной. (Охота на сазана - это и есть "малина"!)...
   Ничего не ведая о том, что случилось с отцом, сын радостным оленем, почти что высекающим искры из мостовой, вернулся домой на Ветра и, планируя от такого редкого счастья над пойманной рыбой, разделал ее, обскоблил, и восторжествовал!.. Но тут позвонила сестра и сообщила брату об Отце: - "Отец лежит в комплексе - случился удар..." - я сразу все понял.
   С зажаренными кусками благоухающей озерной прелести ближе к вечеру следующего дня - я возник перед ним в "его" палате... Отец меня и не ждал. Не думал, что я так быстро к нему приеду. И вот, волнуясь, к нему вошел, его я увидел - зашуршал своими кульками, зазвонил "золотыми словами" - как будто хотел перед ним оправдаться, обелить свою смутную суть...
   Но только закончил я у его казенной кровати дежурный отчет, как он протянул мне навстречу невредимую левую руку и тепло улыбнулся в глаза улыбнулся! - И забыл обо всем я на свете! - я видел только отца!..
   Помню, подсел поближе к его больничной койке. Бледным и мрачным батя не был. И вот собрался я с духом, и с чувством и толком описал больному, как на духу, весь вчерашний блестящий процесс вываживания, а сначала - ожидания поклевки - двух славных озерных героев, - почти что китов! Двух сказочных, скорее всего залетных великанов!!! Конечно же - батя живо процесс весь представил: душевная сказка мягко вошла в его уставшее за долгую жизнь сердце и послужила прекрасным лекарством!.. Я это знал, в это верил. А поэтому с этого рассказа начал...
   Если честно - в отца верил всегда! Был "дуб" могуч! Опасений на тот счет, что он вдруг умрет, что будет ветрами судьбы подкошен - у меня не было. Почему? - Волевым крепышом-мужичком был мой кипучий предок, выглядел батя хорошо даже в больнице. Выжил когда-то в черном аду, в черном зареве лютой немецкой бомбежки, переплюнул коварный туберкулез, не сгинул в казахстанских мерзлых траншеях, - и теперь не помрет. Он устоит, новую свою болезнь переспорит, перевесит поганый недуг! Но: тревога во мне была оттого, что я знал от людей - повторных сердечных ударов, как правило, не выдерживают, погибают, обращаясь при этом в прах...
   Но тут я снова увидел его счастливую улыбку хитрого ушлого Волжанина и понял, что батя обязательно пойдет на поправку. Так оно и случилось. Через пару недель он был уже дома на Рионской и теплой ладонью нежно гладил свой старый голубой аккордеон - своего верного друга-кормильца...Вот только не знаю - гладил ли он свою любимую жену?..
   ...Паралич правых конечностей через определенное время "рассосался", постепенно исчез, медленно сгинул... Рука и нога привычно в пространстве задвигались, порозовели. Однако: два пальца на главной правой руке перестали сгибаться. Остались как бы немогущими и немыми, по сути-то бездушными к существу Музыканта... Отходили, отходили эти бедные пальчики, но так и не отошли, не воспряли уродцы к активной жизни...Батя с трудом застегал пальто и рубашку, ширинку на брюках, часто что-то ронял, разбивал красивые чашки... все никак не хотел понимать, верить в эту беду: предателями стали его друзья - два важных пальца - было невозможно теперь как прежде на инструменте играть, невозможно как прежде и жить сначала... Такова судьба Бека.
   Наступил день испытаний-пытаний...Самый трудный, пожалуй, день. С разных концов людского океана вновь - по родственному всепроникающему зову - прибыли под парусами алой надежды и радости дальние и ближние родственники - люди-певцы и люди-танцоры. Был мартовский юбилей Весны - 8 марта! Такие даты наши люди обычно не пропускают!..
   Расселись бывалые гости, их стало так много, словно они за минуту размножились! Раскрылились певчие птицы вокруг золотого трона! То есть стола... Дымился как желтая сопка июльского солнца - узбекский классический плов! Слепил дорогих землян ассортимент чудных Рионских салатов!.. Завели славные слитные горы-люди - промеж важных тостов - степенные взрослые оды-беседы о наилучшем проживании на родимой Земле - "пленительно-мучительной жизни"... Конечно же честные добрые гости весело выпили, радостно закусили, как обычно потом взбодрились, все заботы-печали забросили, заголосили, зазвонили колокольцами красных гортаней, позвали из "палат" моего батю - чтобы он на празднике СЕРДЦА ДУШИ - им спел и сыграл, - гостям так привычно.
   И вот тут бедный мой дед- отец, - по своей старой неистребимой привычке неспешно достал свой любимый чуднозвучный трофей, в обнимку с которым прошел по нелегкой жизни, на котором играл для народа и в садиках, и на свадьбах, и в клубах, и в ресторанах любимого города, и на далеких армейских сценах...
   Вот он извлек жилистыми стариковскими руками дорогой инструмент из ложа, вот на плечи сурово накинул потрепанные временем лямки. Вот мелодию стал он "царапать" негодной, но цепкой пока "клешней"... - ничего путного, ничего хорошего у обреченного музыканта на людях больше не получалось, абсолютно не ладилось, не творилось: мелодия, живая лирика дорогой ему Родины никуда не лилась, из дорогого инструмента не истекала - мелодию сердца - чудовищно клинили чужие деревянные фаланги двух гадких пальцев. Это над батей измывались предатели и враги его вечной душевной гармонии...
   С горько опущенной головой отец видимо умирал, сидя на плоском стуле. Он погибал от тоски и огромной живой обиды... Потом, совсем устав, истомившись насиловать клавиатуру, он начал некрасиво дурашливо психовать, дергаться, жалко ничтожно злиться - на себя самого, на такую злодейку- судьбу...
   Певцы, едоки, выпивохи-танцоры, увидев такую банальную "лажу", такую разруху в костях и теле деда, - тактично отворачивались, молча поднимались, уходили курить на кухню, трепаться в другие комнаты... Продолжались разговоры-оды об удивительных странностях человеческой жизни, только теперь вне отца, вдали от "земного уродца"...
   Но отец им вослед не вставал - он гостей в этот миг не любил и за них не цеплялся. Не бросал, как собаке кусок, свой священный армейский приварок. Болезненно долго, упорно, сидя на стуле, он бился: все пытался сломить, победить эту злую громаду беды, эту черную лютую силу коварного рока!.. Все также сидел у стола и долбил правой культей-клешней черно-белую мерцающую перед зрачками клавиатуру. Что-то тихо чуть слышно мычал он себе под нос, уже догорая... похоже не видел никто, как горько он плакал... Догорала вечерняя заря его трудной непростой жизни, доживал его век и час, уходил от меня мой отец, мой хороший прекрасный учитель-мучитель...- а попутно последний романтик.
   ... Вдруг открыл я на правду глаза и увидел своего отца сильно-сильно постаревшим: почти на мертвом увядшем лице я заметил одинокую слезинку прощания с прежней, теперь уже навеки утраченной, ушедшей от него духовной жизни...
   Самобытный, не высказать насколько он был тонко душевным, самоучка, многими очень любимый юморной музыкант-артист-лабух, оптимист-полемист-работяга... В тот же вечер по сути из мира, из океана людского исчез...Где-то в сердце своем умер. Удалился от быта молекул навеки... И для всех окружающих его душ (а души ли это?) - будто бы и не было ауры бати никогда на чудесной опасной Земле!.. Эстрадный рабочий артист окончил свой путь в этом странном объеме напрасных надежд... Но еще несколько длинных и утомительных стариковских лет - остатки былого, очень красивого и живого Человека, - тлели в скучном занудном быту без любимого звонкого музыкального дела - перед трепетным спуском в "обитель теней" - где уж нет мудреца и певца - ЧЕЛОВЕКА...
  
  
  
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
  
  
   Повесть в повести. Рассказ в рассказе. Мой открытый "доклад" о судьбе дорогой родной мамы. Одновременно это ода-привет. Как бы крик под грозой должника-буревестника... Слово ей и всему близкому автономному Человечеству - выгребающему из мира зловещей, давно обрыдлой, людской корысти!.. Сказ-боль-быль, - он как бы послан "вдогонку Любимой"... Хотя мама и ныне жива и живет на Земле как умеет, как дышит, как видит, как слышит, как прошлое помнит...
   Мама вряд ли меня одобрит, если прочитает этот правдивый о ней сюжет. Она не любит ворошить личное - тревожное малосчастливое ВЧЕРА. Хотя, как знать, насколько это прошлое счастливо или же малосчастливо - нашим бывалым мозгам бывает трудно судить о том, во что почти невозможно проникнуть. Об этом знает только сама она - ее загадка-душа одинокого цельного Человека...
   Как мой по природе искренний, нередко рьяный, никем не обузданный в своем повседневном вольном пьянстве отец (пьянство длилось в зрелые годы) запугал нас с младшей сестрой еще в детстве, в раннем беспомощном возрасте, - приучил нас от страха дрожать, замирать, умирать, леденея в обычной кровати, - точно также, или очень похоже на это ее, мою лучшую в мире маму, совсем еще молодую и смелую девушку запугали в определенный момент ее жизни все те же назойливые особисты, нквд-шники, похожие на мой взгляд не на чистильщиков кровавой эпохи, а на ядовитых двуногих пиявок из враждебного черного мира давления...
   Но это с мамой случилось не в ее детстве, а уже после войны, после даты великой Русской Победы...
   А начну свое честное, отважное и важное "донесение" с ее младенчества, - прямо с даты ее рождения.
  
   В середине двадцатых годов того грозного, страшного, и позорного века - чудовищно несерьезный кучерявый мужичонка - белобрысый и весьма симпатичный молодой опер-белорус ( мне о цвете его волос говорила мама, и к тому же, сестра моя головой белая), минутный провокатор-шалун, ухажор-проходимец, пожиратель девичьей невинности, неизвестный свободный по миру летун - сделал деве-бабе ребенка - мою мать, мо милую маму... Сделал кот дело и, как это часто бывает, тут же сразу игрун удалился, девушку верную бросил: отвернулся, ушел, отвалил, вовсе сгинул, как тень в зимний день - так нередко в "безумной утробе народа" бывает - мир сейчас уж, увы, доживает - Соль Земли на корню добивают!..
   Мать моей мамы - молодая красивая женщина, - едва родив чудную девочку, (по паспорту белоруску), едва выдавив из живота удивительный женский комочек в мир зла, спустя может час, может два - умерла "от потери здоровья"... "СМЕРТЬ при РОДАХ" - так врачи записали. И такое, увы, но в жизни бывает... Видно не было у бабы-Человека нужных запасов жизненных сил, волевых сильных токов...
   Так стала рожденная кроха-девочка абсолютной "летальной сироткой"... Тут же кроху минутной "отвесной любви" - отвезли в дом ребенка. Чтобы кто-нибудь добренький взялся и выходил: нашлись добрые человечные "бабы-Люди" - есть такая на свете когорта людей! - не прошли их сердца стороной, от малышки не отвернулись, помогли молоком, накормили не раз и не два, - все-таки эту девочку женщины вытащили! После чего ее отправили в детский дом на "дожитие" на территорию Белоруссии. В обычном детском доме и началось "мамино озорное детство". Подробностей, конкретики ее озорного младенчества я не знаю, но это и неважно.
   Милых, картавых, воркующих семейных радостей, голубиных улюлюканий в ушко над детской кроваткой - в ее жизни и близко не было. Не довелось это счастье узнать ребенку, - не подфартило, не подфинтило, не выпал счастливый жребий... Не довелось моей маме узнать и впитать толику родительской целебной любви - не повезло Новому Человеку Земли - мимо мамы и папы ее душка проехала, угодила однако в сиротский приют.
   И конечно, своих производителей ребенок абсолютно не помнит: - ни разу не видела, сознательно не трогала их ручонкой... В этом мама моя абсолютно не виновата. В этом виноваты они - "глухари, слепыши" - клопы из народа, - заодно - виноваты злой рок да лихая гадюка- судьба...
   Итак, сознательная жизнь мамы-младенца началась не в песенном раю семейной любви, а в застенках казенного грубого дома. Ни о какой-либо особой сердечной душевности не могло быть и речи: дети росли обычными пронырливыми волчатами, выживали они все как могли - по наитию, по дарованному кому как, в какой мере, таланту выжить - на дно не упасть... Грызли дети грязные ногти, ломали пальцы, сбивали коленки, терпели побои от сверстников и взрослых. Всегда не хватало на всех витаминов - обычного свежего молока... - не было хорошей еды - ничего почти не было, кроме желания жить, выжить - и это понятно!
   И детки как правило выживали! Быстро росли они и взрослели, познавая между тем окружавший их эгоистичный хищный двуногий мир...
   Моя мама - она сама мне рассказывала - сначала была просто бойкой занозистой девочкой. Позже она превратилась в неукротимую, резвую, стремительную детдомовскую сорвиголову! Такую "натуру" не заставишь ходить по струнке - никому не давалась в руки - никто не мог ею править!
   Однако, шли годы учебы, всеобщего начального роста, пролетали месяцы необходимого детдомовского труда. Работать и жить - приходилось...
   Характер у дерзкой "дамы-мамы" постепенно менялся - ребенок быстро взрослел, "матерел", мужал, "сатанел"... - и избавиться от трудного неугодного подростка воспитателям и начальникам казенного дома теперь было чрезвычайно трудно, почти невозможно!.. Но бедных рослых воспитателей "волчат" - "выручила" война, которая пришла в Белоруссию в 41-ом...
  
  
   Год 41. Гремучее, грозное лето. Начало огромной планетной беды... Нашествие коричневой каркающей саранчи, фашистских штампованных гадов, а точнее, гнусных крестовых жуков - абсолютных моральных уродов - так и сегодня считаю... Детдом вскоре жуки-захватчики заняли, оккупировали и мгновенно превратили в резервацию. Деловые эти, чрезвычайно прагматичные высокомерные арийцы - носители "голубых кровей"! - не сидели без дела! Спасу от них никому не было... Поэтому всех крепких здоровых славянских детей старше 12 лет - затолкали однажды в эшелон и отправили в качестве полезных в хозяйстве молодых рабов на поля и в города криминальной "великой Германии"... Это плен. Это долгое серое рабство. Это усиленное над людьми насилие, попирание звания Человека... Кидаться на немецкие автоматы было бессмысленно - никто из детей в этот миг умирать не хотел - подчинились, залезли в вагоны, и поехали на немцев пахать... Там, в Саксонии, либо в Тюрингии - предстояло и жить, и расти, и работать. Для того, чтобы выжить и - понять этот мир, и - найти путь борьбы предстоящей!..
   ...Эшелон "разношерстным народом" загрузили и отправили в Германию ночью: молодые, здоровые и не очень дети, разноликие взрослые женщины, негодные к строевой службе мужчины - были быстро на место доставлены, где их по рукам разобрали...
   Совсем юная быстроногая шустрая мама со своей неукротимой натурой попала - напротив - к спокойным незлобным, невоинственным немцам. Немцам - обычным трудягам-мещанам. Причем на приличную богатую ферму: доить коров, выгребать их навоз, запасать впрок корма, и тд. и тп... Проработала на типичных практичных хозяев до конца войны.
   Поджогами свинокомплексов, конюшен, хлебных полей, немецких усадеб, как Зоя К., - пленница-мама не занималась. В этом не было смысла - ликвидируют как вредителя. Не потерпят "разгула!" Это же немцы!..
   Обыватели, средние люди страны, фашистами не были, но и дураками не были тоже. Обычные землевладельцы, земляне, трудяги, творцы своего благополучия. Но от почти бесплатной рабочей силы рабов никто не отказывался. Всех в тот же день по сторонам разобрали...
   Хозяева немецких угодий как правило послушных слуг не били и не гноили, сносно два раза в день кормили - они не были гадами. В общем, жить было можно: не секли, как римских рабов, не унижали, а приучали "юных немецких граждан" к труду, к трудолюбию. К послушанию. Жили молодые славяне-поселенцы в Германии строго по распорядку. Никаких вольностей им не прощали. Нерадивых обязательно как-то наказывали. Хулиганство пресекли на корню. Чистота, аккуратность, полный порядок - до сих пор у мамы в крови, - ее главный козырный, ведущий по жизни стержень. Привитые черты новой двигательной натуры - не выжечь, не вытравить, не выбить из мамы ничем - никаким огнем! На всю жизнь дисциплина привита... Именно они, мирные трудолюбивые немцы, в общем обычные люди, научили ее разумно правильно жить и не стать дурой-пьяницей- разгильдяем. Чистота и порядок - перешли в ее тайные женские гены. Породив в сердце Волю в достижении Главной Человеческой Цели!..
  
   В 45-м наши войска все же германию разбили. Победили- таки убийц-пауков, - грубых похабных и грязных нацистов разбили, добили, рабов у экс-хозяев отобрали и отправили обратно в Россию на суд, - на "дожитие"...
   Дети-рабы-слуги - выросли на ухоженных огородах "врага", на полях и огромных фермах прагматичных, иногда симпатичных "навозных жуков". Стали за годы войны совсем уже взрослыми, зрелыми. Теперь было кого судить и топтать между делом ногами! Потому что во многих русских мозгах жило незыблемо-нерушимое понятие, установка: "Если ты работал на немцев, то ты либо гад, либо шпион-лазутчик, завербованный властями рейха!" - И пощады себе не жди - неизбежно примешь кару!..
   Согласно такому "общественно-патриотическому" суждению, то бишь общему мнению, миллион пленных русских людей, возвращенных домой из рабства, - всех поголовно - подвергали (все те же особисты) всесторонней пролетарской зачистке! И, повинуясь пресловутой маниакальной идеи преследования, особисты преследовали, гноили, травили действием и словами даже тех людей, которых увезли в Германию из детдомов совсем детьми!.. - У меня это в голове не укладывается!!! - В чем дети то им виноваты?! - Что они, еще дети, могли в то тяжелое время против гадов немецких сделать? - Ничего. Совсем ничего...
   И вот моя стройная мама, молодая, взрослая, очень красивая девушка: бровастая, рукастая, трудолюбивая, непокорная всяким хамам - вернулась наконец из Германии в Белоруссию уже совсем взрослым и здоровым человеком и по знакомству сразу же устроилась работать в буфет. Для начала и это было неплохо, если учесть, откуда она "вернулась"... Потекли мирные новые послевоенные будни... Казалось, что плен, который остался за плечами, ее трудное немецкое прошлое - всеми умами гуманно зачеркнуто и забыто!.. Забились в молодой женской головке - новые светлые добрые мысли, а в сердце - родились новые большие желания!
   Но не тут-то было! - Новым желаниям выставили запретный кирпич! - "НИЧТО не ЗАБЫТО - и плен не забыт!" - стали усиленно проверять дела бывших - гражданских пленных... -
   Однажды спокойно пришли красномордые, строгоглазые, бесцеремонные сталинци-особисты, представители царства НКВД, и забрали под белые ручки мою маму на первый спокойный допрос...
   Эти крайне серьезные, особо недоверчивые люди в пагонах уже который месяц выявляли - ловили по всей стране шпионов, тайных политических стукачей и подозревали во вредительстве абсолютно всех граждан! Такая у них работа...
   Маму долго принудно таскали по желчно-серым кабинетам, понукали ее не упрямиться, советовали с ними чистосердечно сотрудничать, то есть откровенно признаться: рассказать обо всем содеянном ей в последние годы, - о всех порочных связях с врагами!..
   Паломники в бедный бесправный народ - сыто-пьяные, часто багровые от злобы особисты - пытались, очень старались молодую женщину по любому завербовать - стать надежным доносчиком, мелким бытовым стукачом... Вновь советовали ей все-таки "расколоться" - не таить пороков, грехов... Потом опять моей маме нажимисто угрожали, долго еще трепали, щипали, дергали женские нервы, пока у нее не кончилось "железное немецкое терпение", и она, моя мама, наконец-то, догадалась, что из убогой темной Белоруссии ей нужно куда угодно бежать - а иначе "спецы" насмерть забьют, забодают, затравят...
   Побег с болот гнусных преследований, с болотной низины мачехи-родины, "мама-преступница" совершила в 48-м году - словно отбыв новый срок уже после плена на жесткой зоне всероссийского ЭКСПЕРИМЕНТА - предварительно сговорившись с близкой ей белорусской подругой, родственники которой уже второй год жили в солнечном Узбекистане и звали родню к себе.
   Выбрав нужный момент, совсем незаметно, как малые хитрые мошки или мышки, тихо и тайно собравшиеся в далекий путь две молодые подруги покинули свое обрыдлое в новой неволи жилье и добрались не пыля до вокзала... Взяли в кассе билеты и уехали в Наманган. Освободившись от властолюбивых советских нацистов - клещей и пиявок...врагов слабых и сильных душ... И ведь никто их потом не искал: пропали - и хрен с ними, и с рук долой! - Меньше будет забот - больше личной свободы!.. Вот так. А впрочем, все это до тупости странно и почти необъяснимо - с точки зрения здравомыслия.
   И вот свободолюбивые молодушки прибыли в солнечный рай - с любопытством вокруг огляделись... А в 49 году мама познакомилась, столкнулась неизвестно где с моим миловидным отцом, который по закону всемирной подлости, служил, тянул из последних сил свою армейскую лямку в части НКВД, но был уже близок к вынужденному досрочному дембелю - по причине его быстро поедавшей болезни...
   Так, случайно столкнувшись на улице маленького города-кишлака Намангана, они вдруг сблизились и уже не могли равнодушно расстаться: поженившись, родили меня, - продолжателя Вечной Воскресной Жизни!!!
  
   ...Роды у моей мамы были тяжелые, смертельно опасные. Все опять повторялось вне магии четных чисел. Я - почти "гнойный урод" - не хотел выходить на Свет в мир иной оттуда - из "зева"... В "диспут ангелов внешних", в мир Безумного Жаркого Лета, чтобы мучиться где-то, - в новый "сказочный мир кутерьмы отношений!" - Не хотел - вот и все! - Весь артачился, гад, весь корячился - извивался, подлец, и кусался в дороге из "женской кровавой берлоги"!.. Словно крошечный негодяй, злой в себе волевой дьяволенок - он чинил первый свой беспредел в чреве матери-мамы... - лишь творил на кошмарной земле одну дикую острую боль!!!.. - Социальный крылатый фантом - неудобный всецело притом, и губительно молчаливый... - вот таким я пришел в "новый дом"!.. Пропахав мою маму, как почву, как первый свой путь... Но - внутригенные великие силы невиновной и верующей сироты - выплюнули из себя ершика-черта!.. Бедной моей маме досталось! И осталось ей первого дьяволенка только как-нибудь выкормить! И тогда - новый монстр для пути отрицания будет всецело готов!..
   Белую очень скромную грудь своей мамы "жиденок" не брал - не хотел! Не желал! Да и если б желал, - молока то в белой груди ее не было... а может молоко там и было - просто "сноб не хотел"? Жрать-сосать, забирать материнские соки?.. Не хотел пообедать? Не желал выживать? Словно чувствовал волглый потрох заранее, еще в темной и влажной утробе - всю трагедию своего завтрашнего пути по направлению не только к развитию, но и к реальной, чуть отдаленной Бездне...
   ...Дальше "монстр" маму помнит такой: -
   Сталинград. 50-е годы. Бедный послевоенный быт обыкновенных невыдающихся людей победившей фашизм державы... Кладбищенский район легендарного послевоенного города, отбившего оголтелых безумных фашистов. Убогий в распадке поселок - это если идти на юг по длинной улице Хорошева. Кажется, был год 54. Живем (жили) простой незажиточной трудовой семьей (отец, бабуля, мама и я) в недавно купленной на окраине саманной землянке, маленьком домике - абы было где кушать, греться, и спать... В почти игрушечном домике только одна с низким потолком комнатушка... В ней стоят две железные пружинные кровати, квадратный огромный стол. Около стола - низкая скамья. Тут же - белые беленые стены, плюс маленькая кухонька с гудящей печуркой, дающей уют и тепло...
   Свет с улицы проникает в маленькое окно, греет и светит в самую мою детскую Душу!.. Я до сих пор помню это светлое младенческое счастье единения с "Божеством окружающего Мира"!..
  
   Лето того же года. Я нахожусь во дворе: рою, копаю микробассейн размером с детский горшок. Кто-то меня на это надоумил, либо образ бассейна возник в очень живой головенке! Мне было жить, творить - так удивительно интересно! Так хорошо!.. Мне так было радостно в ту дальнюю пору!.. Но я был пока совсем еще нежная и беззащитная кроха... Однако, начальный творческий зуд меня заставляет, зовет - с любовью копаться в сыпучей сырой земле - и я это делаю! Я также откуда-то знаю, что после вырывания квадратной ямки, ее необходимо грамотно, правильно зацементировать, - чтобы мой бассейн получился совсем настоящим! Чтобы не уходила в землю вода...
   ...Помню, что бассейн я в тот день не достроил - кто-то мне помешал это сделать. Увел меня кто-то от большой интересной цели, одновременно убив во мне то ли большого строителя, то ли классного архитектора...
   За день до описанного любовного созидания кубической ямы, в раннее солнечное утро вместе со злобным коротконогим соседским дружком Жориком, жившим от нас напротив, мы покинули нашу улицу и убежали от квартала на пустырь... вскоре оказались в низине просторного пологого оврага. Песчаное дно большой древней балки было покрыто теплой, коричневой, но жутко прозрачной водой... Для двух юных исследователей, подвижных огольцов, эта теплая, солнечная, великолепная лужа служила любимым морем - мы в этом "море" часто купались, за нами совсем никто не следил. Но прозрачная мечта-море - было совсем мелким - всего-то "бобрам" по пояс...
   Постоянно наблюдали мы воду. Это вошло в меня с тех ранних пор. В болотной воде обитала угольно- черная волшебная россыпь чрезвычайно притягательных для нас, малышей, хвостатых точек, то бишь, вилючих и очень забавных головастиков. Черная глянцевая россыпь болотных малявок опоясывала, осыпала округлые морские берега нашей Мечты... Мы, точно могучие инопланетяне с высоты своего роста постоянно за головастиками наблюдали, потом, бурно веселясь, их ногами, с веселым криком, прогоняли... затем снова бежали сливаться с морем, совсем позабыв о доме... Ну а дальше возвращались домой. Но о нашем открытом море и купании в нем - никому не рассказывали - никому ни единого слова!..
   Точно в дымке, помню возвращение мамы под вечер с работы. Это голубое воспоминание во мне не умирает... Вот вижу ее, идущую домой с двумя большими сумками наперевес!.. Давно, как любящий ее кровный клоп, тоскливо сижу у корявого и занозистого старого забора нашего неказистого двора и жду, пока ее родной, остро желанный силуэт не появится на ближнем горизонте! Я жду свою маму, как мученик ждет явления Бога! Не меньше... И вот, любимая бог-Мама, наконец, появляется на дуге поворота: медленно звезда мира, Вселенной, выплывает из-за угла крайнего дома - вот она! - моя навеки любимая МАМА, мое основное Земное Светило! Я так сильно ее ЛЮБЛЮ... - я страдал долгий день в тесноте серого первого одиночества!!.. Я проглядел все ребячьи глаза... Я раздружился, разбежался с букашкой-какашкой Жоркой, вчера убившим беззащитных котят. Осколками кирпича - по голове. Котята трепыхались в завязанном мешке... Я впервые увидел убийство - я впервые познал чувство омерзения, мне впервые было больно, тоскливо, противно - я утомился от всего этого... Совсем я скис в долгом ожидании появления на горизонте моей единственной Главной МАМЫ!.. И вот она - "лебедем выплывает", - спешит мама ко мне навстречу, наверно, несет мне, сыну, подарки!.. Двуногий клоп тут же вскочил и летит ей навстречу!: - "МОЯ ЛЮБИМАЯ МАМА" - поет каждая клеточка в бедном усталом ребенке!: - "Я лечу к тебе на крыльях огромной Радости!" Вместе с Духом Незримой Стрелы! Меня несет к тебе ветер! И весь я - песня! - песня! - песня!..." - и весь я сплошной полет!!!..
   Добегаю до живого лика моей первой незаменимой Любимой и с размаха бросаюсь в объятья ее бедер, теплых молочных рук, нежных любящих глаз, сладостных губ!!! Я так люблю обнимать ее большое взрослое тело, я так счастлив и светел теперь, когда мы снова вместе!!!..
  
   ...С полдороги и до самого дома-хибары идем с мамулей обнявшись - словно не виделись тысячу лет!.. Но...тот порыв неимоверной слепящей звездной нежности - нами уже, увы, только что пройден, остался прекрасный порыв позади. Порыв сладостной нежности уже в прошлом, в памяти о ПРЕКРАСНОМ!.. Звучное красное СЧАСТЬЕ - оно очень быстро проходит. Эмоции РАЯ стремительно расползаются по среде, оставляя вечно маленького Человека ни с чем... Вот так.
   А в данный новый момент: только спокойное и добротное хозяйское удовлетворение от близости с любимым родным Человеком. Эта столь нужная крохе близость переполняет мальца, словно теплое море, в которое он вчера окунулся... Все же жизнь в раннем детстве прекрасна!!! Я очень и очень хочу что-то для мамы сделать: чем-то по дому помочь, как-нибудь подсобить - может вымыть посуду? Может просто подать воды?.. Но что еще комарик может? - Он может только любить, только пить свою ПЕРВОПРИЧИНУ - свою беззаветную незаменимую МАМУ... Ему, такому слабому и недоразвитому "компаньону", нужно быть с Первопричиной рядом. Он ничего не хочет и знать о возможном реальном сиротстве, подстерегающим, где и не ждешь...
  
   Сижу в уютной ауре, в "утробном тепле" до боли родного саманного домика. Тепло излучает печь. А растопила живую печь моя мамуля вместе с бабулей... Отца почему-то все нет и нет. У него, как всегда, дела в краю непонятного смутного грозного внешнего Мира...
   И такой с нами был случай нелепый... Это произошло зимой, незадолго до школы, в последние дни первородной Свободы, в мерзкую стылую слякоть, в нулевую температуру... -
   "Вчера поздно вечером мы с Мамой возвращались домой на Кладбищенский поселок от родных Угловых... Опишу Вам этот поход!: Сестра отца - благородная тетя Клара с любимым мужем Митряем с недавних пор живут на самом краю военного городка, что недавно построен военными строителями ниже и напротив Кишечного... От Угловых до нашего саманного домика по прямой километра три... Дом УЗЛОВЫХ родственников - магнит для заветных гостей! Дом у них деревянный, не низкий, как наш, длинный - словно огромный жилой сарай. И не одни Угловы живут в этом доме: он рассчитан на четыре нормальные семьи. В нем четыре дощатых квартиры.
   ...И вот идем мы с мамулей от приветных любезных Угловых домой, погостив у них с полчаса. Мы встречаемся с ними часто... Доходим до большого перекрестка улиц Исторической и Хорошева. Дальше пересекаем основную оживленную Московскую трассу ( она ведет на Москву), и по мокрой, скользкой квашне устремляемся рука об руку в Кладбищенскую болотную низину, куда стекают со всех разных сторон братья-ручьи-беглецы...
   В самом низу километровой, для многих коварной лощины, на нашем пути кем-то прорыта канава... За неглубокой канавой - дремлет хищный влажный паук - большая и важная тучная лужа... Вот мы к ней приближаемся, как два спаренных неразлучимых идиота...
   Перед грубо разрытой неглубокой траншеей, перед земной бороздой, мать поднимает кроху-сына на плечи и пытается с одного маха, легко и самонадеянно, перемахнуть неширокий пустячный ровик! Но было, скажу Вам, кино!: (это ведь было!) - при попытке смелого лихого шажка правая опорная нога попрыгуньи-мамы вдруг неуверенно заскользила вправо, совсем не туда! А вторая нога мамаши тоже следом первой теряет опору... и мы, "кладбищенские бедолажки", - стремительно, словно быстрые птицы, летим через ров прямо в грязь - прямо в чрево тоски и печали!.. Мы рухнули "мордами в лужу" - нам было в той луже не очень приятно... Это вам не купание летом в лазурном и ласковом море - это не то! Это - нырянье с разбегу в холодную липкую жижу - нырянье в химеру, в тщету!..
   До сих пор этот миг "приземления" помню: как летел через голову мамы и уткнулся лицом в мешанину - так "купают" мышонка в огромном тазу!
   Но спешу сообщить, подытожить - весь в грязях, весь в соплях, весь в печали - я терпел, не скулил и не плакал, - я тогда уже все понимал. Не ругал мою мать, не винил, а жалел, как родную! Я сочувствовал молча... Я молчал, как молчит в зоне бед человек-дьяволенок...
   Без слов, также молча, подняла меня мама из лужи, без слов сжала мне грязную руку, и вот уже пара молча зашагала домой. До дома еще идти как по дну с километр...
  
   А сегодня в семейной светлице праздник - Выходной! Воскресенье! Вчера, как пришли с неуютной ненастной улицы - живо согрели воду, сбросили с тел грязные липкие тряпки и хорошо с упоеньем отмылись - отделились от слизи и глины...
   Сижу вот в тепле, у родного огня, весь чистый и чуткий, весь счастливый - что есть над моей головою надежная крыша! Сижу и рисую в альбоме будильник, который позирует мне на квадратном столе.
   Будильник вышел предельно удачно - красивый, солидный и точно живой! Похож на стоящий на столе оригинал... Мама как ангел берет меня за руку и, немного лукавя, хвалит: - художник! Я ей верю, тихо собою горжусь, своим "даром" доволен!.. А на очереди - разукрашивание тетрадных листов, которые потом нужно будет порезать, превратив их в гирлянды!..
  
   Но так уж в нашей судьбе случилось, что в 1955 году мои недальновидные родители, поразмыслив, продали кому-то и участок и домик моего первичного детства (на кладбищенском секторе) и мы всей непутевой "румынской" семьей через пару дней переехали жить на Енотаевскую - к хромой, духовитой, амбициозной, и очень психованной тетушке Кате, которую в раннем младенчестве разбил безжалостный паралич, и одну из ее ног - скрутило на всю оставшеюся жизнь...
   Этот трехкомнатный дом на Енотаевской - для меня наиболее дорогой и памятный. Из этого просторного деревянного дома проводили меня в первый класс чужой мне нелюбимой школы, в которой я пробыл, просуществовал жалким убогим винтиком, не узнав свою лучшую белую душу. Лишь дотронувшись чуть до Таланта... Купили для хилого малодушного пацана светло-серую шерстяную форму с массивным ремнем и ранцем впридачу... Не описать, что я чувствовал в ту золотую осень, собираясь в "обитель познанья"!.. Не описать, потому что описывать нечего - меня отправили на режим на долгие годы, во мне убили с первых же дней "певчую птицу"...
   А уже через год мои добрые предки приволокли в дом для меня пианино и силком усадили ребенка учиться созидать Красоту пальцами: - "Учись, сын, это твой хлеб с маслом!" Ну а дальше обо мне можете узнать из другого рассказа - ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛ МУЗЫКАНТОМ. Меня об этом спрашивают всю жизнь все, кому не лень!..
   В 60-х и 70-х годах отец Максимыч "освоил" целый ряд городских ресторанов и точек побочных калымов. Стал профессиональнее играть на многих интересных инструментах. Стал еще он и "мастером спирта"... Н о это уже было скорее "хобби", а не профессия... Привык мой широкий предок, мой дородный батяня, после полуночи "принимать на грудь", "заправлять бензобаки"... - а потом, в центре темени-ночи, раскрывать свою горькую суть, свою обиженную судьбой душу!
   В пьяном нелицеприятном виде среди ночи отец добирался пехом домой. Он бодро двигался через весь город - от центра к окраинам - ничего и никого не боялся: куражливо, весело-громко поорать он и сам умел!!!
   Носил в правом кармане легкую цепочку с небольшой гирькой в целях самообороны: чувствовал, ощущал, что по дороге, рано или поздно, на него могут напасть, его могут ограбить, побить, - "нахамить кулаками"...
   ... Однажды, уже после гибели Толи Журавлева, он, родитель, приполз ночью домой весь в крови и полностью отрезвевшим после случившегося. Хотя пил в эту ночь как всегда - по возможности подзавяз. Все же ЭТО случилось.
   По дороге домой на батю напали двое: - это были молодые грабители. Они спокойно подошли к пьяному вольному путнику и внезапно ударили кирпичом по башке - отключив глупую жертву на время... Потом - "предприниматели" - не церемонясь, поволокли обмякшее тело музыканта от дороги подальше (отец всегда ходил по шоссе)... В стороне от трассы хмельного, "наквашенного" отца наполовину раздели, карманы тут же "зачистили"... Чуть позже, когда он все же пришел в себя, пригрозили убить... -
   Но - волевой самобытный артист и "татарин", капитан пресных чудесных вод, услышав в ушах сильные звоны далеких колоколов, сквозь гнусную их собачью угрозу вдруг вспомнил, что он есть кэп! - Моряк со стажем, рыбак с "орденами" - не грабитель озер и рек! Да еще и в оркестре приличный кудесник-"ударник"! - И тут батя в ответ фонтаном ударил! - Глядя прямо в глаза обидчикам - он заорал как на оперной сцене - во всю луженую свою глотку - на всю пустынную ночную округу!!! -
   Люди-грабители не на шутку испугались: они раньше никогда не слышали такого темпераментного и злобного тенора нигде - просто слышать такое им, подлецам, не доводилось!.. - породистого "злого клиента" тут же поспешно бросили и оба живенько удалились, - дабы не попасть на скамью подсудимых - им не нужно было лишних проблем!.. С разбитой кирпичом башкой и весьма потрепанной психикой, отрезвевший от удара Максимыч вскоре добрался до теткина дома... Преодолевая мутно приторное головокружение, испытав сильное унижение нехилой талантливой личности... Я сегодня все это себе представил. И вспомнил, как его обмывали и обтирали, как голову бинтовали, стараясь при этом молчать - больше слушать его - жертву из ресторана!..
   ...После недолгого домашнего лечения его круженая кабацкая башка нисколько не поумнела, не ухватилась за житейскую Мудрость... Не сделала главных полезных выводов. Пил он по-прежнему много, также смело ходил по шоссе по ночам, ухватив кулачком металлическую цепочку... Являлся, как и раньше, в дом тетки Кати после часа ночи и почти всегда скандалил с женой и своей матерью --бабой Шурой, что "замочила" мою вольную детскую молодость - тем, что бульдожьей хваткой в меня в те годы вцепилась...
   Батя всю свою жизнь чем-то был недоволен. Был он обижен? - Но чем? - То ли бело-холодной женой, то ли въедливой матерью, то ли царственной властной теткой?! - Не знаю. Возможно - несчастливым прошлым, возможно своими былыми грехами, промахами, минутною глупостью...
   Не стесняясь своих детей, он с шумом выпускал из себя невидимый, но зловещий пар, а точнее, словесный Огонь Порицания! На нас, ютившихся по разным углам, он не обращал никакого внимания. В такие тяжкие "морально-нравственные" минуты мы - его дети - для него просто не существовали - нас вроде бы не было!.. Он никогда и никого не стеснялся, никого не уважал в миг слепого тупого больного бунтарства... Он хорошо понимал, что мы его страшно боимся - он чувствовал это всегда.
   Батя пускал в ход не только блатной кабацкий язык лабуха. Нередко он орудовал жесткими злыми кулаками... И, постепенно, запугал всех: и жену, и мать, и детей. Нас, как хилых убогих котят, что зарыться от злобы хотят, что пугливо на батю глядят... Так все было в те годы, тогда - но осталось в сердце надолго.
  
   ...Проснувшись утром - переспав все и всех! - отец поразительно легко преображался - разом менял полюса!!! От его ночной пьяной, разнузданной, почти чудовищной злобы - не оставалось и следа! "Демон" вдруг становился чувственным "ангелом"! Я всегда поражался природе подобных невероятных превращений, для меня и сейчас - это диво!..
   Глава семьи кротко и почтительно обнимал своих милых детишек! Чуть ли не на коленях просил снисхождения у близких родных ему женщин!.. Постепенно он получал то, чего от мира хотел: прощения! Его ночные дикие выходки обнаглевшего варвара ему женщины неизбежно поспешно прощали, поддавшись очарованию семейного колдуна... Вот ведь диво!!!
   Наконец воцарялось самое светлое и счастливое примирение двух разных миров, и нам, детям, оставалось только смириться, покориться взрослой "накаченной" Воли... Воцарялось лебединое белолюбовное спокойствие - жизнь светлая и хорошая продолжалась!..
   Мать долгое время стойко его пьяные скандалы терпела: у нее была своя мудрость. Она была как женщина мудра, добра, и внешне отходчива. Она долго не хотела с ним разводиться лишь из-за нас - нас очень жалела, о нас она думала, о своих дорогих детках...
   В мае 1969 года - мать и отец, взявшись как верные давние други за руки, с воскресным оптимизмом в сердце, проводили меня, "пехотинца", в армию. Определили меня тоже в стройбат. Указали - на два года моей судьбы вне рыбалки, вне Волги.
   Разошлись мы легко, без слез, без искренних завываний, без глубинного народного пафоса. Я - просто махнул им рукой, попрощался, уехал на Бум. Они помахали в ответ мне во след... потом развернулись... спокойно куда-то пошли и ушли - словно канули в Вечность, - точно из сердца куда-то исчезли...
   ...Через два года очередной тюрьмы (первая зона - это школа. 10 лет каторги) - я вернулся живым и здоровым домой. Из "армейского братства" - сын вернулся "другим". Так сказала потом мне сестра. Потому что меня не узнала... Переделала парня "тюрьма" - перекроила.
   В мае месяце, легким упругим шагом, я шел от вокзала на Енотаевскую пешим весенним ходом, словно взломав ледяной затор: дышал буйным цветением зелени и пока ни о чем не думал.
   В голове еще шумел весенний ливень дембеля! Я был весел и счастлив, что вернулся из "ада" домой... - из теткиного дома выбежала светловолосая тростинка сестренка, - ей было в тот день без минуты 16. Она бежала навстречу солдату - радостно обнимала, оглядывала его, как снежного человека, выпущенного вдруг из зверинца, и в заключении мне сказала, что я стал совершенно другим... Но разве возможно, чтобы за два года обычной тюрьмы в человеке поменялись его природные корни?..
   ... Семейные пагубные "ритуальные привычки" за время моего отсутствия не исчезли - никуда не делись, остались на месте: отец продолжал поглощать алкоголь и воевать по ночам с "глупым родом негожих женщин"... Угнетая близких людей - тех, что достались ему в лотерее, - он считал себя жестоко и несправедливо обманутым жизнью... Правда теперь он стал намного мягче...
   Жить дальше с горемычными, ни в чем не уверенными родителями, запутавшимися в своей трудной жизни под одной общей крышей я больше не мог и не стал. Ушел, снял комнату в частном доме на улице Пионерской - через дорогу, ведущую на Москву.
   А через год случилось то, чего я подспудно ожидал, во что негативно верил: мать с отцом разошлись навсегда, навеки. Отец совершенно спокойно ушел жить на Рионскую - он видно давно об уходе мечтал и думал... Подыскал таки себе новую женщину и надеялся стать в новом доме счастливым хорошим супругом...
   Мама осталась жить с дочерью Ольгой все у той же хромоногой Кати на той же родимой Енотаевской, где и происходили основные памятные события.
   Я, спустя два-три месяца, не выдержав роста цен и ржавчины расставания, вернулся к маме и сестре, туда, где за мгновение вырос...
  
  
   Волевой, морально несгибаемый, чрезвычайно стабильный человечек - моя ясноглазая сгорбленная временем старушка. Терпение у нее "срублено" из титана! Да и титану такая прочность не снилась! Я то знаю, что говорю...
   Всю свою долгую жизнь мамуля проработала бухгалтером в бухгалтерском склепе - я бы точно сошел с ума! - Может быть только поэтому ее идеалы - порядок, точность, аккуратность и чистота! Ясность земных, накатанных верных понятий!..
   До сих пор моя старая, жизнью потрепанная баба Люба - моя мать - люто ненавидит всех земных пьяниц. Несказанно их всех презирает! Насмотрелась на пьяного боевого петуха - лабуха отца - наглоталась плохих гадких эмоций... Терпеть не может разгильдяев, бездельников вроде меня, проходимцев, - все грязное, рвотное "людское быдло" - весь слабый род - по ходу - людской!..
   Она стала от несладкой, но удивительно ясной и живучей старости - маленькой, сухонькой, согнутой сморщенной девочкой в кавычках... Трогательно семенящей (как некогда семенила моя пятилетняя дочь хвостиком за дворовыми шустрыми подружками) по вылизанному до блеска паркету маленькой комнатке!..
   И - боже упаси - кому-то занести ей в квартиру грязь, просто пыль - ни за что не потерпит!!! - Грязь и пыль моя старушка всем сердцем не любит! Никогда не смириться, не поладит с "русскими свиньями" - не уступит и дюйма в этой вечной битве за морально-физическую чистоту своего дома!
   А сердце ее все стучит и стучит, не ведая ни о каких таких аритмиях!.. Не желает это сильное ясное сердце сдаваться, не хочет!..
   Мой давно отживший родной и чудной отец - уже семь лет на погосте. Друг его Журавлев Анатолий - лежит на одну минуту ходьбы дальше к Западу. Я проведываю часто обоих. Их обоих лихих заводных музыкантов - помнит моя горемычная, проблематичная душа рыболова "истребителя"... Труп отца, ставший внезапно чужим (когда он умер от повторного удара, лицо сделалось неузнаваемым), положили поверх праха деда, брата, отца - он тут только четвертый - однако, - отец мой не черт! - Он с несчастьем, как мог, боролся... В результате получился коллективный многоэтажный склеп - "общага умерших душ" - черный кладбищенский юмор - вечный подземный матросский корабль, плывущий в бескрайнюю Бездну...
   Мама (теперь) уже много лет живет совсем одна. Без квартирантов. Без женихов-мужиков. Она давным-давно от всех певучих веселых родственников и родных, деформированных эпохой, детей устала. Усталость эта необратима, не поддается никакому лечению. Ей дорог покой и уют. Золотая мировая Стабильность! Ей дороги тайные личные думы, воспоминания о Былом... Наши души давно остыли и похожи на тусклые предрассветные угли умирающего костра... Да и живы ли эти странные тени-души? Да кто это знает - Бог покинул пределы Землян...
   Моя родная сестра (волосы цвета спелой соломы) Оля - тоже главбух - пошла по стопам своей мудрой мамы. Живет сестра с красивой и очень умной девицей Юлей - единственной жизнерадостной дочерью. А также рядом, бок о бок - с единственным мужем Игорьком, инженером строительства от Горхоза. Все вместе они гнездятся, шлифуя свой комнатный идеально отлаженный быт, в высотном престижном доме за церковью на Елецкой - прямо под чердаком девятиэтажки! - Достали до облаков! Поселились в "орлином гнезде"! Они к этому шли - того и хотели...
   А в соседнем менее престижном доме сестра с мужем - для мамы второй год снимают отдельную полноценную квартиру - финансы им позволяют. Жить вместе не могут и не хотят. Почему? - Объясняю. Сестрин муж, Игорек-добрячок-боевичок - с моей "мамой-старушкой-квакушкой" - находится в состоянии мировой войны, в сложных, сильно натянутых, крайне неприязненных осложненных отношениях: когда-то, на заре Игорьковой семейной жизни, еще в 80-х годах того века, баламутный зятек-мужичок явился однажды на порог дома своей строгой тещи "не в очень трезвом виде" - и это я мягко сказал... Согласно впитавшейся в суть немецкой идеологии служения дисциплине, она поступила так, как могла - просто не пустила Игорька в квартиру, захлопнув перед носом дверь - дав волю своим негативным эмоциям, "врожденному против пьниц злу"... С тех пор моя принципиальная непримиримая мама и добрый зятек-жучок Игорек - враги! Их души на этой земле непримиримы! Несостыкуемы! Они очень не любят друг друга, не желают встречаться, а тем более жить вместе, не желают общаться и знаться, просто видеться они не желают, не могут, увы...
   Что же будет дальше, потом? А кто его знает... Я приезжаю с тяжелыми сумками к родной маме в "гости" - привожу ей запас продуктов - картофель, лук, свеклу и тд. Колбасы и разные свежие пряности носит ей на дом Ольга. Сразу же на пороге маминой квартиры получаю задание и иду в промтовары, чтобы заполнить полки в ванной бытовой химией - для культовой стирки!.. Покупаю ей то, что скажет. Подчиняюсь беспрекословно, словно блестящий гвардеец- солдат!..
   Но это бывает нечасто: не хочу я ее утомлять и бессмысленно сам утомляться. Все у нее в доме-квартире есть, мама полностью, как космонавт, обеспечена. Хорошая полновесная пенсия, "премиальные" из рук любящей дочери... Дочерью заботливо сторожима, внучкой красоткой любима, зятьком - для равновесия - травима...
   Мы так к ней теперь являемся, по очереди заходим, словно залетные ангелочки: пришли, принесли сумки, увиделись, пять-десять минут поболтали о том и о сем, почесали затылки, поискали слова для души, не нашли, и ушли восвояси, - отдыхать друг от друга! - мы ведь в жизни, как негры в забое, устали...
   Все мы в этой жизни-парилке-губилке (а может чего-то копилке?) устали, а "икру" мы давно той Весной отметали... Мать не любит затягивать встречи, растягивать речи, выслушивать "оперы" близких... потому что утратила свежую радость - от жизни устала... У нее жизнь до боли своя, автономная вахта, и - почти как звезда - "золотая". А у нас, "паучков", жизнь своя - наша тяга по свету еще непонятней, туманней, давно уж под сердцем детишек горчит и вскипает забава- отрава...
  
   Ближе к пенсии батя активно целенаправленно работал. Слесарил рядом с центральным городским кладбищем - в Горсвете. Это база самых главных электромонтеров "города Сталина". Дед-отец там точил, резал, сверлил и рубил металл, проявляя завидное зрелое рвение, оптимизм, еще и бойцовскую волю... В то время батины руки еще были здоровы.
   Получил свою пенсию, достиг своей цели, ее за пару лет заработал - и как-то сразу заметно закис, точно подсел под трудные годы, словно привял - начал быстро стареть, семеня в никуда по уклону...
   Две лодки, на которых он часто летом возил по великой реке разношерстную кипучую родню веселых, вечно поющих людей-оптимистов и, конечно, меня - давно были проданы по дешевке, почти что отданы даром. Мотор от второй - алюминьки - с залетными хитрючими местными корешами - в один день пропили: отметили похороны нашего прошлого, наших голубых божественных путешествий по Волге - аминь, мое прошлое рыбацкое счастье!..
   Вместо утраченных, то есть проданных больших ходовых лодок, отец купил две "резинки". Это резиновые одноместные плоскодонки Стрижи - в зеленых походных чехлах, и не слишком тяжелые. Но использовал свой новый "резиновый флот" в своей старости батя редко - лодки больше пылились в шкафу, чем елозили по голубым озерам...
   Позже обе "посудины", как дар отца, как наследство, перешли ко мне в мои руки - и я уж на них порыбачил, где только можно!..
   ...В последние два десятилетия затяжного старения - мать и отец все-таки виделись, все-таки встречались, но чрезвычайно редко. Встречи были, как Вы понимаете, всегда случайными, то есть, по чистому случаю. По большим юбилеям, по круглым датам. Ничего эти бесцветные встречи для них не значили, ничего человеческого, теплого, сладкого им не сулили... Ледяная равнодушная пустыня давно простиралась между обломками-родителями, вечный холод давно устоявшейся "невоинственной неприязни"... О супружеской временной радости они давно забыли... Это - не про них.
   Между мамой и папой давно не было ни малейшей связи. Словно и не "оттрубили" совместно года. Мне это понятно. Да и в начале парной совместной жизни не любили они друг друга. Жила-была только привычка, что от вечного слова НАДО... Только мучили друг друга дни, месяцы, годы, только бузили, терпели, рядом страдали, искалечив семейный очаг, посеяв и в детках больше бездушие, жесткую хватку и желчь, - урожай эгоиста... Это я так сегодня про это все думаю: любви не было у родителей изначально. Мне их искренне жаль. Но теперь уж и мне не больно...
   Я же сам для себя - изначально - с того момента, когда отец от нас спокойно ушел, решил и постановил, - что батю-друга не оставлю, не предам, не забуду и обязательно буду ходить к нему на Рионскую. Как решил - так я и сделал. Ходил.
   Вторая его исконно русская жена (Нина Афанасьевна Маслова) была совсем не похожа на мою миниатюрную и строгую судью-маму. Не те размеры, и не тот характер. Хотя откровенной боевитости и Нине Масловой вполне хватало... "Вторая любовь" - "найденная на дороге" тертая русская женщина - была в целом добра, но при этом чрезвычайно мобильна в своем здоровом расчетливом любопытстве, а параллельно - еще и по-бабьи ухватиста. Причем я не раз замечал, сколь литая бабенка завистлива! Она старалась проникать во все рядом идущие по жизни "процессы"... Любила мне - "папиному сынку" - давать разные "ценные деловые советы", мягко, но уверенно руководила на дому моим незлобным пожилым, озаренным мирным бытом отцом. А в конце его цыганской "разгонистой жизни" - совсем не жалела его больные нервы: пилила его и "стругала", и не раз его посыла к нам на Ветра жить!.. Да, я бывал частенько у них на Рионской, и о том совсем не жалею. И хотя она "обстругивала" нас обоих по-татарски хитро, была все же в целом добра. Своих средств и сил на хороших людей не жалела, считалась прекрасной хозяйкой, кормила Маслова и моего отца, и меня, и прочих гостей - вкусно и на убой, тонко играя на наших "телячьих струнах"...
   Ко мне Маслова относилась двояко. Но в целом - ровно. Время от времени подмечала мои неприятные ей недостатки, рассказывала о них прочим людям - ей не нравилось, как я пью и ем - торопливо и несолидно - не как герцог или купец! Темпераментные души быстры и в еде - именно это ее часто бесило!.. Рассуждала об относительной пользе всех мужиков, об их частом половом бессилии, неумении себя подать даме... Но при этом никогда не скупилась на всякие угощения - ей хотелось людей накормить до отвала, так, чтоб о ней сказали, как о королеве интимного семейного пира! И о ней люди так говорили часто. В ней была эта Русская Золотая Сердцевинка, и я долгое время ее чисто уважал и за это, и за многое прочее, пока мне не стало понятно, что отца она все-таки предала, от него, все сказав, отстранилась, сквозь него "просочилась в землю"...
   Отец ее тоже долгие последние годы ценил, уважал, отзывался о второй жене исключительно положительно, высоко, пархато! Говорил, как об истинном друге... Но пролетели его зрелые "пролетарские кони-годы", и временно заботливые, показушно довольные супруги окончательно и бесповоротно друг другу надоели, обрыдли. И такое с людьми бывает!..
   Эта достаточно пошлая, нехорошая перемена в них особенно стала заметна, наглядна после того, как мой пожилой, пожеванный бурею быта батя, получил от судьбы первый сердечный удар. И у него на какое-то время совсем отнялись и рука, и нога, и здоровые пальцы.
   Постепенно излечившись от нелепого телесного недуга, уйдя от страшного кризиса, батя все же не стал на порядок увереннее и на голову здоровее. Нет, батя все же сильно сдал... Он забросил трофейный голубой аккордеон и многие прочие домашние мелкие хлопоты, перестал ходить на побочный калым к Мосту, больше не был, не светился на свадьбах и в ресторанах...
   И вот тут, как и следовало ожидать, на его седую голову холодным отрезвляющим не душем, а именно жестким небесным градом - посыпались бабьи упреки-уколы! Колющие обвинения Человека в том, что теперь он, как мужик, ничего не стоит, ничего не может, и значит - НИКОМУ ТЫ, дурак, НЕ НУЖЕН!.. Вот так. Вот такой поворот судьбы...
   О своей вдруг "обретенной" стариковской очевидной ненужности почти страшным убийственным шепотом, в мгновения "озарения", говорил он и мне на ушко... Старику уже давно жить среди людей-оборотней было и больно и тяжело. Жить ему почти не хотелось... Но смерть он не звал - старуха страшна...
  
   В свои последние годы тяжеленного, более чем нелепого, свирепого двадцатого века измен, чудовищной нелюбви и кошмарных нашествий врагов, он по несколько раз за год (раза три в год) - по месяцу, по две-три недели "гостил" у нас, в моей семье, в нашей семье, на Семи Ветрах.
   Отец либо приходил, либо приезжал к нам - то есть сам к себе, - на свою же законно полученную им квартиру (получил квартиру как ветеран, как жертва фашисткой агрессии) - какую нам сразу же, как чуткий и добрый человек - отдал, подарил, вручил! - Приходил и невесело жил среди нас, рядом с нами, бок о бок мы днями терлись, бились руками, боками... Он ходил и ходил, и свой путь измерял шагами. Он додумывал то, что понять до конца невозможно, подытоживал то, что нельзя подытожить вовеки... Как пожилой заключенный по камере, ходил он по своей квартире туда и сюда. Иногда это длилось подолгу. Потом уходил на открытый балкон, садился лицом к миру на тубарет, открывал припасенную бутылку вина и пировал в гордом и вольном одиночестве, глядя вдаль не совсем обреченно: мысль шлифуя в себе утонченно - мысль уже ни о чем...
   Свою квартиру, какую ему "подарила страна", он не мешкая подарил нам, мы ее с удовольствием приняли в 1982 году. Исключительно по его доброму согласию НАМ БЕЗДОМНЫМ ПОМОЧЬ - подсобить от Души в ДЕЛЕ ЖИЗНИ.
   Видя его шаткое положение на "чужбине" Рионской - я позвал его оттуда к нам на Ветра. Как не один раз звал к себе жить и маму, и это правда - "я не выдумал свою доброту"... Но до той поры, пока на Рионской бате было прилично, легко и вольготно - как вольному барину на Руси - он к нам вовсе и не стремился. Не хотел нам мешать, не желал от гнезда своего "отчепиться". Но когда та коварная женская особь его сильно и больно доставала, - заклевывая старика на ходу, - он неторопливо, с волжским спокойным достоинством собирал свой старенький чемоданчик, молча из избы "дуры-бабы" ретировался, садился в троллейбус и попадал к нам на "Ветра"! Такая не раз и не два случалась история...
   Меланхолично мой старик вваливался в наш пахучий отечный подъезд, поднимался пешком на второй этаж (он не любил езду на лифте), звонил в дверь своей подаренной нам квартиры... Квартиранты ему открывали... У парадной двери - как стеснительный гость - он никогда не топтался. Сразу заходил в узкий но высокий коридор и откровенно сообщал о переселении своей персоны на новое место жительства, обещая нам больше не расставаться никогда и жить в полном счастливом согласии дальше: - "Вот я и дома" - говорил он, как бы выдыхал всю любовь на дорогого младенца! - "Вот где мой дом!" - и мы ловили из глаз его совсем новые кванты, и - тихонько пускали на сыновью грудь слезу умиления перед вершиной его магической Старости...
   Перед тем, как в своем сиротливом неприкаянном облике появлялся он на пороге нашей общей жилой квартиры, вторая жена, почти как змея, (как многим известный баба-оборотень) ему, шипя, "напевала": - "У тебя же есть сын. У тебя есть квартира. Ты в квартире пока что прописан, - зачем ты ее передал, вручил, подарил? Не слишком ли им будет жирно?! Одним кейфовать без тебя! У тебя есть любимая внучка Олеся - почему ты с "ребенком" не рядом?! Почему ты не там, а тут??? - Ну а мне ты такой зачем? Смысл какой от тебя? Только жрать ты горазд да спать, только б в нагрузку напиться! А потом часами ругаемся как дураки - ни конца нет ни края! Это все мне уже надоело! Не хочу больше я ничего! От тебя я устала, твоя рожа обрыдла - уходи, собирайся, ступай теперь к сыну и не возвращайся обратно - не пущу на порог - не ходи!!!" - Но отец слушать то ее, конечно же, слушал, да не очень -то под нее прогибался. А если немного и гнулся, но не ломался, как дешевенький пенопласт! Батя марку кэпа держал! Я это точно знаю. Он же старый Волгарь, бывалый штурман на своей старой ладье - иногда был похож на пирата. Правда, не с лютым взглядом... - Закаленный "водный артист", волевой мой отец-полководец - не пускал перед бабою слюни - на горшок перед ней не садился!..
   Но фурия та, наглея, зверея, - через-чур его допекала! Доставала, как пионера, точно отец - юнец! Баба какала мужику в самую гордость Души и безжалостно разрушала Человека основу - Сердце!.. Так капли могучей воды, капая в одну точку на голову связанного обреченного человека, медленно сводят его с ума и он вскоре от маленьких капель гибнет...
  
   В тот сложный последний момент жизни - отцу становилось и больно и стыдно, и жутко обидно: за себя, за меня - потому что не мог от нее защитить, ничем помочь ему в этом деле (если жизнь можно назвать делом!), и за весьма продуманную, но далеко не мудрую толстую откровенную бабу, не желающую по-человечески дожить длинную многосложную жизнь-химеру, призрак... За свою не очень-то удавшеюся судьбу ремесленника: невеликого, но вцелом приличного музыканта, под конец потерявшего свои музыкальные пальцы... А еще - за свою завернувшую совсем не туда, не в ту "степь", судьбину...
   И он приходил опять к нам. Мы его, если честно, не очень то ждали, потому что привыкли жить только втроем, без стариков, без корней, без догляда, без всяких помех. Без лишних забот - наши души давно разленились. Но при этом всегда мы были готовы его приютить, накормить, обогреть, подсобить чем-нибудь в деле его стариковской жизни... Потому что - всегда мы деда любили: и я, и жена Антонина, и дочуха-краюха Леся. Никогда не сходили от жира с ума, и собой мы не слишком гордились...
   Но, несмотря на дружелюбный теплый прием старого "иноходца", долго жить возле нас батя просто не мог - сам не хотел. О Рионской он постоянно думал и трепетно помнил - вспоминал свою "сладкую жизнь".
   Уже где-то через неделю, другую в живучем старом отце пробуждалась известная "звездная тоска", то бишь, самая настоящая Золотая Ностальгия! - по оставленной на Рионской - очень Счастливой Красивой Жизни! Это была не захудалая минутная "ностальгийка", а настырная, жгущая изнутри, серьезная мука пожилого жильца - тягучая необоримая тоска по покинутому из-за нелепой ошибке единственно родному дому! Эта тяжелая тоска его изводила, секла по нервам, порою просто душила: - о Рионском Рае - он жадно помнил и тихо мечтал... - опять и опять он начинал вспоминать свою остро желанную "сильную половину", свою "Василису Премудрую", - идеализировал ее суть управленки, вспоминал все хорошее и дорогое, что между ними было, - все-таки возрождая из пепла своего больного большого сердца давно умершие живительные флюиды их трогательной минутной нежности или же откровенной человеческой простоты...
   Батя жил у нас под боком, в той маленькой спаленке, в которой живу я сегодня и стараюсь-пишу о нем оду эту святую... Да, жил он у нас под боком, но уже очень скорбно скучал по "своей конуре" на Рионской. Как за дело побитый и выгнанный из дома пес!..
   Он "скулил" по ночам (мычал во сне, изрыгал горемычные странные звуки) на чужой, не своей кровати, и уже, точно брошенный и несчастный капризный ребенок, метался, мечтая вернуться в тот удобный, хотя и не очень добрый, но все-таки милый, родной ему кров - мир Живой Теплоты, с которым за долгие годы сросся, слюбился, сцепился, скрестился!..
   Как ни бранила его русская ушлая "повариха" - все же властно к себе манила, тянула, звала! Так манит, притягивает подлинного поэта сияние мировой Красоты... - вдова владела его привязчивой доброй ДУШОЙ. И, - зачеркнув в своих дряхлых, почти изжитых глубинах все былые плохие картины частых "кровавых скандалов", он опять собирал старенький чемоданчик: в который раз звонил своей дорогой Нинуле по телефону... Несмотря на очевидный разрыв, старики часто переговаривались, помнили, не забывали друг о друге. Вновь, в который уж раз, серьезно обговаривали все условия дальнейшего мирного совместного проживания... Он торопливо, суетливо, как-то рывком одевался, нервно, но в то же время преувеличенно весело с нами прощался, неуклюже, смешно лобызался, и, махнув как кэп козырьком, крылато убегал, уходил, исчезал с наших глаз - ни о чем не жалея, ничего не желая от нас!..
   - Абсолютно естественно к жене возвращался! Возвращался в свой любимый привычный мир! В этом истинном мире - много сизых голубей, добрых знакомых собак, приветливых душевных соседей... Там, в уютном чистом закутке зала дремал его легендарный магический инструмент... Там много было - ЕЕ - второй, мягкой и доброй, терпеливой -говорливой проворной живой жены... Среди нас ему было пусто, как в склепе... (поэтому весело с нами прощался) Батя не мог, не хотел возле нас что-то делать, волнуясь ваять, созидать, украшать чужой быт... -
   И вот уж бежит "старый пень" от своих детей! Спешит в избранный сердцем оазис!: Человеческой доброты, простоты. Даже если оазис с шипами.
  
   У родной моей мамы никогда и в помине не было такого рукотворного семейного очага ТЕПЛОТЫ, в котором живут-процветают самые разные Человеческие ЖЕЛАНИЯ... Кроме как "оазиса добровольного бессрочного одиночества"... И видимо в этом виновата не сама моя мама, а ее всецело трагичная судьба сироты, ее сиротливое безлюбовное, смятое холодом детство, ее пожизненная отрешенность от веселого мира. Это есть и во мне. Хотя и не в той чудовищной мере, не в том жутком объеме утраты Любви.
   При живой еще, сухонькой старенькой маме, я все-таки выгляжу некрасиво: порочны мои откровенья, кощунственны "дьявола выводы"... - я бессилен помочь дорогой, очень стойкой старушке, я не в силах помочь и себе самому. Я пишу, я творю мою новую "светлую быль", пока не сокроет нас занавес от людских очей.
   А еще потому так повесть моя печальна, что после ухода из дома отца к "теплой бабенке", после совершенно закономерного распада на самом деле случайной семьи и всех включенных в семью отношений (которых и не было!), после расставания с первой биологической женой навеки - у мамы не было больше мужчин (я это чувствую, знаю) - она в них совсем не нуждалась, она их всегда презирала, как тлю, как нечисть...
   Скажу напоследок до боли больше: она их всех давным-давно зачеркнула: - распяла, накрыла разящим духовным крестом, как мечом!.. Она их теперь ненавидит, как гниду, как грязную быдлу... Давно умершая в роддоме мамаша моей старушки - не испытала и сотой доли мучений, что выпали на долю безвинной могучей сиротки!.. Моя мама титан, борец, горец Духа! И все мы перед ней - шелуха, жалкий бред, чепуха на ходулях, амебы жилого пространства, тараканы великой красивой Земли...
   Да, моя мама не жила в голубом оазисе "небесного счастья", да и я тоже не отношусь к золотой кагорте Избранных. Чистым и светлым Духом! Ну разве что, в виде особого исключения, я избран ее печальным могучим Сердцем - для обретения личного ясного Смысла?! А иначе как жить, чем Духу питаться?.. Я - ее любимый - один сыночек! Для нее - ценный красивый "изгнанник-избранник" - апостол святой!.. Таким образом: черт может быть свят!.. Но прав ли я в этой крамольной высокой мысли? - Непонятый миром лучик - из бездны космической тризны - я был для нее и я есть... - она так считает! И мною премного гордится!!.. - великая гордость - в глазах!!!
  
   Она - классическая, удивительно красивая модель чудовищного сиротства - мое несравненное Солнце-мама! - идейный вождь моей яростной, но сильно приплюснутой кем-то и чем-то жизни... И сегодня вот солнце- мама дышит и пульс мой - издали слышит!.. Ритмично, размеренно бьется ее воспитанное в Германии честное и волевое Сердце неузнанного Героя! Она и сегодня как может, как есть силы, живет и несет свой "титановый крест" на Голгофу... Но живет Независимый Человек как бы вовсе не в мире живых - одновременно - вечно чужих людей, а как бы над их незнакомыми опасными головами... - над всей этой давно состоявшейся мировой несправедливостью (и по отношению к ней), над нескончаемой и глобальной, до дикости аморальной одури людской каждодневной круговерти... Над грубыми плевками все тех же попутных ничтожных уродов (в основном мужиков!), над блевотиной несуразных каракатиц-пьяниц, коих она всю то жизнь - НЕНАВИДИТ!..
   Она, моя "зрелая Родина-мама" - не видит, не признает всех НАС! - Не признает за людей - действительно близких, живых, достойных, красивых!.. Нас вокруг нее - сотни миллионов голов - а она только одна такая на Свете!.. И не видит она в нас прекрасных людей! Мы для нее - помеха для Радости! Она уже много лет не признает Никого! Никогда! Она всех от рожденья - элементарно не любит! Мать не верит вашим голым словам, вашим лживым высказываниям, отрицает пестрые выпады наших легких талантов - она не верит всяким двуногим "гадам", игнорирует пустую их болтовню, не молится в тишине за Большую Дорогу- Удачу!.. - Почему? - Да потому что в самом начале осталась одна - один на один с гадким бодливым миром... Не попала она в "оазис живой Любви", не достигла своей родовой лучшей Удачи... -
   Потому что: рыжий минутный паскудник, предатель-плебей - ее когда-то бессовестно предал. Потому что: - она сразу же, в первый же миг своей жизни, лишилась живительного Человеческого ТЕПЛА. Своей единственной бедной мамы... Потому что мама не знала настоящего преданного отца: его ласкового голоса, волшебно сияющих глаз, сильных жилистых рук... Потому что осталась в Начале - ОДНА! - птенца не согрели в гнезде, - ему не пели на ушко, не "трепали за брюшко", не ласкали глазами, словами - первые главные люди Вселенной - мама и папа...
   Мама моя в этом не виновата... Виновата эпоха. Виноваты козлы. Виноваты тупые цари... И остался ей в жизни лишь вечный суровый бой! Вечное волевое сопротивление агрессивному малопонятному миру "противных ядовитых людишек"! Этой двуногой скотине! Этим рабам мировой суеты!.. Этим гнусным, заносчивым, жадным земным вампирам!..
   В ней живет ожидание новых встреч? Да, живет. Но уж очень непрочно, незримо - так проходит по улице призрак - совсем никого не касаясь - умирать по углам не мешая...
   А сама себе мама шепчет, шевеля свой секущийся волос: "Пусть течет река жизни по руслу мне данной Судьбы - я войду в море Смерти Покоя - я войду в него смирно, покорно... Меня Жизнь уж ничем не заманит - я хочу отдохнуть от погони..."
  
  
  
   Вот и завершилась, - хочешь или не хочешь, - совсем закончилась, отцвела и отпела, отзвенела, отзвучала на этой Земле наша изначально печальная династия "даровитых", - а также отверженных... Продолжения Рода, увы, не будет. Сыновей я на Завтра Земле не оставил, не сделал, не смог. Посему в нашем самоугнетенном несчастливом закутке искренних, по своему мудрых бедолаг - оказался последним непутевым "стрелочником"... И по сути - изгоем. Любопытным для многих поэтом - позабытым еще при жизни...
   Я - "Последний из Уходящих" - изречение не мое. Из блиставших не словом так дерзостью - на орбите "Румяного Духа!".. Неподследственной простотою, силой СВЕТОМАГНИТА - я вольюсь постепенно в мозги дураков-богатеев, чужаков-чародеев...
   Превращен я был ими в ... мираж - превращен был в мираж и Кураж!.. - А теперь я кружу по Орбите - поверх рабских туманных голов - я дождусь в их умах ПОВОРОТА к ПРОЗРАЧНОСТИ СМЫСЛА...
   ... Покатались по матушке Волге, по любимой, не придуманной мною, жемчужине-Пойме!.. Почудачили дети лихие земные, покружились в зеленых и синих узорных Просторах, покуражились вольно и добросердечно. Наслажденье от встречи с Великой Природой познав и, конечно, приняв глубиной!!! Упоенье мы пили - черпали от нашего славного гордого Братства!! Упоенье Весной - остается в тебе до конца!
   Половили мы рыбу смешную, любую, - красивую тоже! Бронзовели мы телом в пути, голубели живыми глазами! На привале - "лелеяли водку!" Мы - последние души земные - заволжские черти! Что живут лишь Великой Стезею - мы рабству не служим!..
   Порезвились Весной в Половодье - траве молодой поклонились. Было дело - мы с тобой молодились! Мы бесились в весенней духмяной траве, в мире сотен соцветий, в поцелуе сливаясь с обычной священной Водой!.. Отцвели, отзвенели и отпели... но осталась нам самая лучшая - алая слезная память - мы все помним и Прошлого - не продаем и не предаем.
   ...Помелькали литые от солнечной страсти юнцы - средь озер серебристых - не чернявыми пнями - поплавками библейской удачи! Загорелых людей повстречали однажды. Полюбили в гостях их трескучих костров молодые шальные беседы!.. Половили сазанов могучих, прекрасных и мудрых, на речной голубой быстрине и в заливах мечтаний певучих...
   - Перекаты - сверлили глаза ребятни - потребителей Водного Чуда! Мы КРАСУ "потребляли" - глотали Донские картины сердцами, глазами!!! Как сияли глаза в те века, видя бой - на жемчужной волне золотых "дураков-Великанов!!!"
   Порыбачили мы, полихачили, погребли по волнам и по пыльным далеким дорогам, и - ушли, как один, - все - в песок мировой одряхленья, и во тьму остыванья священных последних желаний...
   Пострадали до этого и потом... Поскрипели на ближних железных безумцев зубами - безответными Чувства святые остались...
   Помолились мы в юности славной на Алую Зорьку. И степенно ушли мы в "болото крушений Надежд"... Не обманет никто увяданья...
  
   ... Я поэт? - Жил поэт много лет и во мне. Это было недавно совсем: два-три года назад!.. Но "литая жена Аэлита, то бишь, партизан- Антонина" - что я есть, что я был не прозаик - поэт! - как тот раб под горой - на груди у меня без конца сомневалась, не веря в меня, как в героя... В результате: Огня той Любви Золотой - к этой Жизни Святой - во мне ну ни чуть в этот час не осталось... Излученье "звезда незамеченных сфер" завершила... Нет ведь смысла светить до последнего вздоха Души или Высшего Духа - непробудным земным дуракам - все равно не оценят "дуэли"... Все равно наплюют тебе, - "выскочке", - в бедную чуткую душу - через черную рожу твою - кочегара убогой Земли.
  
   Ничего наяву не ищу, понимаю - все призрачно, тщетно... Правда есть исключенье из призрачных правил фекальных: Дину Рубину я полюбил за ее лучезарное слово, за полет молодой простоты, легкокрылость весомых небесных рассказов!.. За глаза Чистоты на лице изначальной Печали... - Дину Радугу - в мире писателей сонных - всей Душой изувеченной я навсегда полюбил...
  
   В нежных снах вижу Дину Комету! - И - целую, как Розу Апрельской Росы - ей себя в этот миг завещаю. Свою каплю Любви - только ей отдаю. Остальные - в этом мире давно уж мертвы... В снах сегодня любимых живу: равнодушно встаю на заре, пью я влагу из крана печально, равнодушно взираю на гон, на всецело безумный полет - "выбирающих каторгу пчел"... Презираю "паленых дельцов", изнывающих страстью к купюрам - презираю я их, как предателей фронта... ( клевету запустив в КОММУНИЗМ, как лимонку в больного ребенка, они славят достаток, в достатке - себя, воспевая лишь модную властную хищника хватку)... - не люблю жадность скул - я храню лишь с поэмой тетрадку...
   ...Отгорели желанья мои. Я живу? - Это вряд ли... Мир погонно- огромный свернулся для сердца и глаз - в смертоносную черную точку, что грозит мне внезапной кончиной, как пуля дурного обреза.
   КУДА ДЕЛАСЬ ДУША??? - предала, обманула она, словно хитрая подлая шлюха... "Завинтилось стремление жить в штольню старящей вяжущей лени"... Ничего я сейчас не хочу - меня люди презреньем сгноили, - меня души родные забыли - угли страсти неверьем залили...
   Средь людей не герой. Той давнишней порой - я был слаб и убог, как большая больная улитка... Свое Красное Счастье отдал - упустил как дурак (почему только как!) - передал его в руки другому (совсем не такому) поэту... что сумел, молодец, в нужный миг изловчившись, - изогнувшись над миром коварным рыбацким крючком, - свою лиру-забаву накинуть удавкой на шею невинной Любимой. Той Богине Былого, все манившей как розовый Призрак меня - в ту кипучую лучшую пору рассветных желаний...
   Я творец? Но что я сотворил, - леденящее верное донное горе?...
   Сам собою является правильный вывод: я лишь тот горький плод, что надкусанный слишком уж вяжет... А иначе взглянуть - продолжение сгорбленной маленькой мамы... Одинокая очень зловещая тень неживой ЧИСТОТЫ - она в Бездну любого поэта затянет...
   Отплясали гиганты-сполохи костров. Отвалились, отпали орлиные красные КРЫЛЬЯ... Я все ДУШУ по миру ищу... - где-нибудь она может быть есть? В небесах, в ледяной океанской глуби?!.. Я пытаюсь найти... и сегодня еще, может быть, полюбить? - Это бред! Это истинный вред! Полюбить больше мне никого невозможно...
   Брось гримасничать - "ласковый преданный труп"!!! - И в толпе, как садист, как еврей, ухмыляться!! Это бред - полюбить Человека Прекрасной Земли! - прекрати хоть теперь над собой измываться!!! Полюбить без Живого Огня мне нельзя - невозможно - пойми! И в себе утописта - садиста уйми.
   В этом мире безумных открытых надгробных погонь - я любить никого уже больше не буду. Даже если наткнусь невзначай на "объект" самый властный за тысячу лет, самый яркий - прекрасный, неспетый - я не дрогну уставшей упавшей своею душой: волочиться за девой прекрасной не буду - без Огня Алых Чувств - ты не нужен ни ей, ни себе...
   Я поэт? Это вряд ли... Скорей - я беглец... Жизнь - сожрала мой сказочный "коржик литой"! - На Земле я остался без пищи Богов... Я к Уходу готов - я несу уже крест... Не повеса с небес! Не отчаянный "Солнечный Ягодный дьявол"! Только слабая зыбкая тень от былого "тройного поэта"! - Может выпьют меня алкаши-браташи и с улыбкой притворной помянут - снова в рюмки нальют тройного...
   Меня выжила жизнь из лучистой себя - из "отсеков Большой Доброты" - я ловлю в себе мысль - что людей не люблю, не любил никогда, никогда... а порой, по отдельности вас ненавижу - за то, что душой я не с вами сейчас...
   И я вижу, что Миру такой, какой есть, я не нужен. Я похож на занозу литую из искренней злобы - какую всем хочется вырвать! И меня вырывают, выдирают с корнями, как редьку, и бросают с насмешкой в кювет, на обочину бедного быта... - я в кювете точу свое заново жало и готовлюсь напасть на жующую жадную пасть поколенья машин... -
   Но и мир мне не нужен такой. Я хотел бы явиться с великою Верой-Надеждой - но только в реально другой. Где бы не было этого смрада от "избранных гадов"... Я... - хотел бы увидеть КРАСУ ОТНОШЕНИЙ ИНУЮ - и не в этом народе. Отношений таких, как сейчас, мне и даром не надо. Мир противен уж тем, что зубаст и горласт! - Все в нем лживо, постыдно, парадно, фальшиво, громадно. Мир пестрит суррогатами чувств! Дар гноим слепотой, глухотой миллиарда "молекул"! Рой отнюдь не бездарен, но враг не похожему на молекулу Человеку!..
   ...Что-то бьется прибоем во мне - нет, конечно, не счастье оне. Это море печали рыдает в чреве дней и ночей - абсолютно трусливо, и до боли надсадно.
   - Это бьется о бедное сердце мое - тот прибой Чистоты, Красоты увяданья, заставляя "шатун" все сильней тормозить... Все слабее, тусклее биенье "курантов"... Скоро, скоро во тьму без Любви - одному в пустоте исчезать - уходить в Далеко Навсегда - в роковое Безвременье...
  
   Это мира конец.
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"