Редактор знал меня много лет. По-русски он знал только несколько слов не от меня.
Он и я работали тщательно, поэтому часто и подолгу сидели вместе над книгами. Я хотел его благодарить, поэтому о цене не говорил и старался платить немедленно, когда получалось.
Раз он поинтересовался, как мои дела. Сказал, что жена болеет. Он стал молиться за здоровье моей бат-Симы.
Я видел, что он не из своих. Когда работали над книгой "Прощай, Израиль... или Последняя утопия", спросил его: "Тебе не мешает, что я пишу против властей? - и чтобы ему было легче ответить, добавил: - У меня другое мнение. Должно быть право на это?"
Он согласился, что может быть другое мнение, и поинтересовался, чтò я сделаю с книгами. Он знал, что в книгах я даю имя переводчика и редактора. Сказал, что разошлю по всяким верхам и много в кнессет. Он одобрил и назвал несколько фамилий, скромно сказал, что они знают его, и спросил, пошлю ли им. Я сказал, что они в списке. Он был доволен.
Потом я пришёл с книгой "Покушение" - первой частью трилогии "Предобвальные будни". Над "Покушением" мы сидели несколько раз, но уже после первого визита он не закрывал входную дверь и выглядывал из неё, пока я не заходил в кабину лифта. Я махал ему - закрывай дверь, будет хорошо, а он напоследок говорил, что молится за мою бат-Симу.
Потом я пришёл с двумя страницами - началом чего-то нового, про которое сам ещё не знал, что оно начало этой книги "Суд" - второй части трилогии "Предобвальные будни".
Редактор напряжённо склонился над двумя страницами моего иврита, затих, долго не поднимал головы.
Пришёл не несчастный писатель, на которого покушаются, а человек, которого государство будет судить за уголовные дела.
Промокший и продрогший, я не хотел в этот вечер перечить его жене дать мне горячий кофе согреться. А она уточняла, какой кофе, но редактор поднял покрасневшее лицо и велел ей дать без лишних расспросов.
Я ещё не знал, в какую форму облечь происходящий в трилогии "Предобвальные будни" поворот, но то, что поворот будет, становилось с каждым днём понятней после получения повестки в суд. Как раз закончил в книге "Покушение" главу "Приглашение к убийству" - убийству меня, и задумался, как писать дальше, пока чекисты не убили. И когда задумался, пришла повестка, которая подтолкнула начать первые страницы в книге, про которую ничего не знал, кроме того, что будет книга с таким названием - "Суд". Но какой она будет? - ещё не знал. Поэтому первые страницы книги была сырые, требовали правки и не одной.
Кофе кончился, редактор отдал исчёрканные красными чернилами первые страницы, и я пошел к выходу. Ждал кабину лифта, а из приоткрытой двери смотрело его испуганное лицо.
На следующий день внёс исправления редактора и свои улучшения текста и отправил на его электронный адрес. Позвонил, жена редактора сказала, что он уехал на несколько дней. Ещё через день снова улучшил текст и отправил. Попросил жену редактора передать, что прежний текст не считается. Она предложила звонить ему и сказать всё, что хочу, только ему. Его телефон не отвечал. Снова исправил текст и приблизился к нужному мне варианту начала книги - теперь знал, как её строить. И тоже отправил. Наконец дозвонился до редактора, попросил прежние варианты не считать, а если он уже затратил время на редактирование, чтобы не забыл учесть в окончательной цене. Спросил, нуждается ли мой перевод в пояснениях? Он ответил, что посмотрит.
Всего-то текста были две страницы. Время шло, а редактор не звонил. Это было необычно.
Я долго не решался, а когда позвонил, спросил осторожно: может, что-то неясно?
Он знает, что меня прослушивают, немногословен со мной по телефону, никогда не скажет лишнего, кроме как "исправил, можешь забрать".
Выпалил громко и нервно: "Не ясно, кто сумасшедший!"
Но в тексте было только об одном сумасшедшем.
Я выключил телефон.
Редактор позвонил через три месяца. На тот момент прошёл месяц и пять дней, как я не явился в суд.
- Как жизнь? - спросил он.
Моя первая и горькая мысль: "Ну, вот, портят книгу".
Может оказаться, что не один он такой шустрый.
Накануне отправил некоторые страницы, в которых было и про него, юному созданию для перевода. И крепко испугался, как будто сдал книгу в печать, и теперь будут изменения. Пробилась мысль, что испугался не за книгу, а за свою беспомощность перед человеческой изворотливостью. Ведь вот - он окружает, а я ухожу в круговую оборону и не упрекаю его, не применяю не конвенциональное оружие, чтобы прорвать окружение, да ещё и самому атаковать, и ответил из глухой обороны:
- Как обычно. Рассылаю.
- Есть отклики? - спросил он, начиная взрывать мою оборону.
Опытный боец, он понял, что упрекать не буду, и из окружения не буду вырываться, сдамся на милость победителя.
- Было несколько формальных писем и только один ответ, - начал я отодвигать неприятное пленение, но хвалиться долго было нечем, и я прочёл весь ответ: "Благодарственное письмо Михаэлю Бабелю за книгу. Министр благодарит тебя за то, что прислал первые страницы твоей книги "Суд". Министр желает тебе удачного продолжения в написании книги и надеется, что заслужишь увидеть эту книгу изданной вскорости". Подпись - личная помощница министра.
О письме он отозвался тёпло, а я не услышал всех слов, но не высунулся из глубокой обороны, и хорошо, что не услышал и не высунулся - тёплые слова сильнее взрывчатки - пошла трещина по обороне.
- Что с женой? - Он оглушил взрывом, появилась дыра в обороне.
Ответил, как было, без лишних слов, лишь бы заткнуть дыру, но он успел вставить в неё заряд большой силы и рванул:
- Продолжаешь писать? - спросил он меня через образовавшийся пролом в обороне.
- Пишу, выставляю в Интернете, - вяло ответил я, готовый сдаваться на милость победителя после следующего сокрушительного последнего взрыва.
- Тебе нужна моя помощь? - вот этот последний страшный взрыв, после которого я сдаюсь, - но этого взрыва не последовало.
И никогда не узнаю, что ответил бы.
Но вот что знаю: после сдачи пришёл бы с этим текстом.
Случилось необычное: мы одновременно попрощались.
И я понял, что это он был в круговой, глухой, глубокой обороне и не выдержал моей атаки без упрёков.
Приятно, что работал с хорошим человеком.
Может, это его молитвой Всевышний помогает моей бат-Симе...
Через две недели меня занесло разобраться с платами за воду. Сидел за одним из столов, отгороженных перегородками. В пустой зал вошёл человек, оторвал номерок и пошёл к столам с перегородками. Это был редактор. Узнали друг друга, обрадовались, жали руки, а он приглушённым голосом желал мне всего-всего.
От неявки в суд прошёл лишь месяц и ещё двадцать дней. Если так пойдёт, - на чекистском процессе он будет моим свидетелем защиты.