Была война. К середине следующего дня, по началу войны, нас, новеньких мудаков из центра абсорбции, и всяких оставшихся в дневное время в соседних домах вдруг загнали в какой-то каменный сарай, который был одновременно иммигрантским клубом со сломанным телевизором и бомбоубежищем вообще без чего-нибудь.
Самые любопытные из сабр стояли в двери, которая всё время была приоткрыта, но через порог переступать не разрешалось, и было видно, как перед сараем вышагивает вперёд-взад хозяин единственного местного продовольственного магазина в английском колониальном шлеме и с английской колониальной берданкой за спиной - это он следил за порогом. Иногда в небе гудело, и самые смелые гурьбой выбегали посмотреть, а охранник, сам насмотревшись, загонял обратно.
Через пару часов всем это надоело и пошли по домам. А охранник вернулся в свой магазин, в котором продавалось всё: хлеб, молоко, мясо, овощи. Местный торговый центр дополняла покосившаяся деревянная хибара неприличного вида, поэтому стояла она в стороне на пустыре, в ней продавались овощи, тоже не особенно приличного вида, но дешевле, чем в магазине, что нас очень устраивало.
Копаясь и выбирая что-нибудь поприличнее, мы слушали сетования владельца хибары на несправедливость: "Вон тот, - он показывал на магазин, - он - авода, а я - херут". Эмигранты, чтобы поддержать выгодную торговлю, зло смотрели через дверь хибары на магазин гидры-аводы, а она, эта гидра, выходила из магазина, чтобы взглядом устыдить тех, кто продался херуту. И в это счастливое мгновение представительница неизвестно какого народа, не шелохнувшись и глядя только в спину гидре-аводе, быстро закидывала один-другой помидор в глубокую сумку, потому что гидра через спину смотрел и за ней.