Сознание возвращалось медленно и трудно. Рамон попытался оглядеться, но после первого же движения глаз внутри поднялась дурнота и рыцарь поспешно опустил веки.
-Живой?
Голос вроде принадлежал Дагоберу, но куда делась обычная надменность?
-Вроде.
Он попытался сесть, тошнота навалилась с удвоенной силой. Рамон сам не понял, как добрался до поганого ведра. Выворачивало знатно, при обычном похмелье так плохо не бывает. Дагобер подхватил за плечи, помог добраться до охапки соломы на полу.
-Ты как? - выдохнул Рамон.
-Меня не били. Нож к горлу приставили и повязали.
Рыцарь попытался сосредоточиться, получалось плохо. Надо спросить что-то важное... Где они вообще? Как здесь оказались? Сперва пили, потом... не вспоминалось, хоть плачь. Дагобер сказал "били" - похоже на то. Руки сами потянулись к перевязи, где кроме меча всегда был боевой нож - и не нашли ни того, ни другого. Значит, они тут не по доброй воле. Хорошо, "как попали" - подождет. Что делать? Как же голова болит...
-Запомнил, куда нас везли?
-Нет. Мешок на голову натянули - и все. Знаю, что ехали долго, и вроде лес вокруг - ветками по лицу хлестало.
-Руки свободны?
-Что толку? Бревна в обхват и дверь такая, что тараном не вынесешь. Хорошо здесь строили, на совесть. - Маркиз усмехнулся. - Развлекся, ничего не скажешь.
Развлекся? О чем он? Измученный дурнотой разум отчаянно сопротивлялся. Сперва пили, потом... потом развлекаться поехали, точно. Потом ничего не вспоминалось. Значит, скорее всего там их и повязали. Да уж, славно повеселились. Оставалось только надеяться, что не с бабы стащили, вот позорище было бы.
-Как выбираться будем?
-Никак. - Ответил Дагобер. - Я тут все осмотрел. Ну, доберусь до этой сучки...
-Так она тебя и ждет.
-Из под земли достану. Долго нам тут все равно не сидеть. Как только отец выкуп заплатит - найду суку и шею сверну.
-За меня некому платить. - Шевелиться не хотелось, открывать глаза тоже. По правде сказать - и говорить не хотелось.
-Может, много не заломят.
-Может.
Запросить за пленника выкуп - святое дело. Правда, обычно пленных в бою брали а не по чужим постелям отлавливали, ну да не в том суть. Сын герцога, правящего окрестными землями, и граф. Не заломят, как же. За Дагобера отец заплатит, никуда не денется. А самому как быть? Матушка деньги не пришлет, после того письма, в котором стребовал долю Эдгара вообще отвечать перестала. А может, давно списала, как покойника. Разве что Рихмер заставит, но на брата надежды мало. Хлодий, конечно, шкатулку с золотом откроет - но много ли там того золота? Замок далеко еще не стал доходным, и станет разве что к осени. Еще, может быть что-то осталось у Эдгара. Возвращать, конечно придется, но это другой разговор. Может, и получится наскрести сколько нужно. Подыхать в четырех стенах отчаянно не хотелось. Рамон выбросил гадостные мысли из головы: нечего раньше времени помирать. Скажут, сколько золота хотят - вот тогда и придется подумать, откуда его взять. А пока и без того голова болит. Попробовать поспать, что ли, может, легче будет.
Поспать не дали: за стеной что-то скрежетал ключ в замке и в раскрывшуюся дверь вошли пятеро. Один, в богатой одежде и с надменным лицом явно старший, остальные выглядели обычными рубаками.
Рамон медленно сел. Тело отвечало дурнотой на малейшее движение, но валяться перед этими не хотелось.
-Удачно как вышло. - Сказал вошедший. - Ждали одного голубка, а попались двое. Что ж, тем интересней будет.
Он медленно обошел вокруг сидящего Дагобера и рявкнул:
-Вставай, быстро! Нос не дорос сидеть при правителе Агена.
Ни тот, ни другой не шевельнулись.
-Глухие?
-Правитель Агена - мой отец. - Сказал Дагобер. - А тебя я не знаю. И не к лицу человеку королевской крови вставать невесть перед кем.
-Храбрый голубок попался. - Ухмыльнулся вошедший. - Что ж, посмотрим, как потом запоешь. - Он подошел к Рамону.
-А ты - тоже королевской крови?
-Нет. И будь ты и впрямь правителем Агена, я бы приветствовал тебя, как подобает. - Рыцарь с трудом различал собственные слова сквозь звон в ушах. - Но ты перестал быть им, когда бросил свой народ на произвол судьбы.
-Много понимаешь. - Чужак схватил за грудки, вздернул на ноги. Повторил: - много понимаешь...
Он хотел сказать что-то еще но тут Рамона вывернуло снова- чего он и боялся с самого начала. Желудок не простил резкого изменения положения тела, одно что пустой вроде был. Чужак отпрыгнул, застыл, разглядывая испачканную одежду. А через миг Рамон сложился от удара поддых. Увернуться не получалось - поди увернись, когда перед глазами плавает серая муть Дагобер вскочил, бросился было на подмогу - но четверо, что пришли с бывшим правителем Агена не зря хлеб ели, повисли цепными псами, а в следующий миг у горла оказался нож. И маркизу осталось лишь беспомощно наблюдать, как рыцарь заваливается на пол от удара в висок, а чужак охаживает его сапогами с блестящими оковками по носкам. Раз за разом, до тех пор, пока тело на полу перестало дергаться от ударов.
Бывший правитель Агена повернулся к Дагоберу.
-Из-за твоего дружка сапоги угваздал, теперь кровь отчищать.
-Сам, что ли, чистить будешь?
-А может, тебя заставить? А, голубок?
-Сволочь...
-Это вы пришли в мой город. Так что я в своем праве.
Маркиз дернулся и снова замер. Под лезвием прижатого к коже ножа проступила кровь.
-Бери пергамент и перо. - Сказал чужак. - Пиши батюшке обо всем, что случилось. Согласится уйти с моих земель - вернешься живым.
-Не согласится. - Выплюнул Дагобер. - И писать не буду.
-Ну так я не гордый, сам напишу. - Он взял маркиза за подбородок. - Молись богу своему, чтобы согласился. Не ответит через неделю - пришлем батюшке голову твоего дружка. Чтобы проникся. А еще через неделю - твою. Так что молись, чтобы согласился.
-За ним люди. Он не может согласиться. Проси денег - отец щедр.
-Нужны мне твои деньги. Я хочу мой город.
-Город ты предал сам.
-Скажи спасибо, что ты - пока - нужен мне невредимым. - Прошипел чужак. - Писать будешь?
-Нет.
-Тебе же хуже. - Он стремительно развернулся и вышел. Следом исчезли солдаты. Заскрипел замок. Дагобер опустился радом со съежившимся на полу телом, осторожно перевернул на спину. Рамон застонал.
-Живой! - обрадовался маркиз. Понял на руки, перенес на солому. Подумал, что надо бы по щекам надавать, чтобы очнулся - но куда еще-то, и так живого места нет.
-Эй! - повторил: - Эй, очнись давай!
Тишина.
Дагобер поразмыслил с минуту, осторожно тряхнул за плечи, потом, осмелев, сильнее
-Да очнись же ты!
Рамон вскрикнул, маркиз отшатнулся, пробормотал:
-Прости. Как ты?
-Хреново.
-Прости. Если бы...- Он уронил голову на руки.
-Бог простит.
Повисло молчание, тяжелое, густое точно кисель.
-Какой выкуп он хочет? - спросил, наконец, рыцарь.
-Аген.
Рамон застонал.
-Отец на это не пойдет. - Дагобер снова спрятал лицо в ладонях. - Ради меня он всю казну отдаст. Но город... Я говорил, я же этому гаду говорил - но ведь и слышать не хочет... - он начал раскачиваться из стороны в сторону. Вскинулся:
-Скажи, что тебе еще рано! Что мы не умрем...
Рамон рассмеялся, громко и страшно. Смеяться было больно, но остановиться не получалось никак.
-Чего гогочешь?
-Вчера... - выдохнул рыцарь. Закашлялся, сплюнул кровь. - Вчера... или когда там... с тобой пили. Мне сравнялся двадцать один.
Дагобер поднял голову, встретился глазами с Рамоном. Отвернулся, съежился так, что видно было только вздрагивающую спину.
Снова заскрежетал ключ в замке. Маркиз вскинулся, провел рукавом по лицу, на которое стремительно возвращалсь обычная надменность.
-Написал я. - Чужак успел не только сложить письмо, но и переодеться. - Читать будешь?
-Нет.
Ну нет, так нет. - Он развернулся.
-Постой. - Окликнул Дагобер. - моему другу нужна вода - промыть раны. Еще повязки и, может быть, лубки.
-Перебьетесь. - Ухмыльнулся чужак. - Воду и хлеб я вам дам, что дружку не пожалеешь, тем промоешь. А без повязок перебьетесь. Оба вы не жильцы, если твой батюшка так тверд духом, как говоришь. Как думаешь, справедливо выйдет? Он отнял у меня город, я у него - сына. Молчишь? Ну, молчи.
Следом зашел мужик, отдал полкаравая и кувшин с водой. Снова стукнула дверь.
Счет времени Дагобер потерял сразу - поди пойми, день или ночь на дворе, сидя среди четырех стен без окон. Он пытался было считать догоревшие лучины, но мигом сбился. Главный больше не приходил, а мужик, носивший еду и рта не раскрыл, как маркиз не пытался выведать у него, какой сейчас день. Или хотя бы как часто он приносит эти полкаравая и воду. Судя по тому, что Дагобер успевал изрядно проголодаться к его появлению -не чаще двух раз в день, впрочем, возможно дело было в том, что маркиз не привык к столь скудной еде. Рамон большую часть времени был без сознания, а когда приходил в себя - лежал с закрытыми глазами и молчал. А еще пил - много и жадно. В первый же день Дагобер попытался отмыть его от крови, но куска подола, смоченного из кувшина хватило только на лицо. Еще одним куском полотна перетянуть ребра, да кое-как подвязать повисшую руку- на большее рубахи не хватило. С появившимся вскоре хриплым кашлем и лихорадкой маркиз ничего поделать не мог, и оставалось только сидеть и ждать, чем все кончится. По большому счету, все нелепые попытки помочь были бессмысленны. Если через неделю голову Рамона пошлют к герцогу, кому какая разница, снимут ее со здорового или умирающего? Но не делать ничего означало смириться и покорно ждать конца.
Дагобер попытался было напасть на мужика, что носил еду и добился лишь появления охраны. Да того, что связали, развязывая лишь когда он просился до ветра, да чтобы поесть. Теперь точно осталось лишь сидеть и ждать. Сперва истает неделя, и он останется один, а потом пройдет и вторая. И все закончится.
О том, что произошло, Лия не сказала никому. Конечно, отец заметил, что она перестала пропадать неизвестно где, да и заплаканные глаза трудно не заметить. И через несколько дней спросил, куда подевался Рамон.
-Уехал. - Отрезала девушка.
-Это я понял. -Амикам умел делать вид, будто не замечает, когда с ним не хотят разговаривать. - Надолго?
-Насовсем.
Он помолчал. Трудно оставаться безучастным, когда единственная дочь еще вчера буквально летала, а сегодня ходит, точно тень. Будь она парнем, он бы знал, что сказать и как утешить. Но девушку... Наверное, если бы осталась жива ее мать, та бы нашла слова. Но...
-Если он тебя обидел - поеду и оторву голову.
-Нет. Просто нужно было с самого начала помнить, что он чужак.
Помнить, и делать на это поправку. И еще на ту тень, что над ним. Тень, которую она, видящая, не заметить не могла. Надо было спросить сразу вместо того, чтобы ждать пока сам расскажет. И не успокаивать себя тем, что если не рассказывает, значит либо не знает, и тогда спрашивать - только пугать, либо считает неважным. Может быть, все вышло бы по-другому - впрочем, что сейчас корить себя? Может быть, для обоих лучше бы было никогда не встречаться, но кто может знать это точно, кроме богов?
Все казалось пустым и серым, словно все краски мира рыцарь унес с собой. Наверное, так и должно было быть. Пройдет время, все вернется на круги своя, оставалось лишь ждать. И Лия ждала: что-то ела, что-то делала, один раз даже съездила с семьей на бал, где весь вечер улыбалась и танцевала, даже отец поверил, что она пришла в себя. Отец хороший, Лие было совсем не по душе то, что он расстраивался, и она порадовалась, глядя на то, как с его лица исчезла складка между бровей. Юноша тоже был хороший, и она даже собиралась позвать его с собой после бала, но это ровным счетом ничего бы не изменило, а лежать в объятьях одного мужчины и думать о другом было бы нечестно, сероглазый мальчик ничем этого не заслужил, и она тихо исчезла, не дожидаясь последнего танца.
Все шло так, как должно было быть, и оставалось только ждать, когда отболит. Но через день после бала приснился Рамон, и сон этот был таков, что она проснулась перепуганная, с бешено колотящимся сердцем. Весь день Лия уговаривала себя, что просто примерещилось. Немудрено, что снится мужчина, которого она не простила и забыть не смогла. Не каждый сон - вещий, и не каждый кошмар оборачивается явью. Но вечером, не выдержав, она все же решила заглянуть в его сон. Одним глазком, просто убедиться, что зря перепугалась. Если рыцарь все еще зол на нее - тогда просто ничего не получится. Но станет понятно, что вчерашний сон был обычным кошмаром. А больше ей ничего и не надо.
Она проснулась посреди ночи, на спутавшейся постели. Подушка была мокрой то ли от слез, то ли от пота. Накинув на плечи платок, заметалась по комнате. Виденное оказалось правдой, а она ничем, совсем ничем не могла помочь. Сказать отцу? В доме десяток вооруженных людей, не считая отца и Нисима, но кто знает, скольким придется противостоять? И согласится ли отец?
Лия распахнула окно - воздуха в комнате отчаянно не хватало. Опустилась на кровать, кутаясь в платок. Нужно вызнать точно где он, с кем, и сколько врагов вокруг. Да, она слишком молода для видящей и сил немного. Но она вызнает.
Едва рассвело, Лия стояла у ворот дворца, требуя аудиенции герцога. Тот никого не принимал. Солдаты караула, сжалившись над тоненькой девушкой с огромными, полными слез глазами, рассказали: говорят, что вчера герцогу привезли какое-то письмо. Тот, едва прочитав, повелел казнить гонца, и выставить на площади голову. А потом заперся у себя с кувшином вина и открывал только слугам, приносящим все новые и новые кувшины. Нет, никто не знает, что было в том письме: сплетни по дворцу разносятся быстро, уже бы рассказали, если бы кто-то хоть краем глаза заглянул.
Но уходить было нельзя, никак нельзя, и Лия продолжала настаивать. Никто не решился просто так прогнать дочь одного из знатнейших горожан, и ее пересылали от одной мелкой сошки к другой, повторяя одно и то же: герцог никого не принимает. Миновал полдень, когда девушка все же добралась до человека, имеющего право входить к герцогу в любое время суток. Достала из поясной сумки записку, и тяжелый перстень, призванный подкрепить решимость придворного: если герцог вправду не в духе, мог и тяжелым чем запустить, и повелеть высечь. О том, сколько мелочи она раздала за эти полдня, лучше было не думать: отец убьет, когда узнает. Но сейчас такая ерунда не имела значения.
Записка в пять слов. "Я знаю, где твой сын". Оставалось лишь надеяться, что поверит. И молиться всем богам сразу.
Вернувшийся придворный цветом лица напоминал пареную свеклу. Но по тому, как он суетился, указывая путь, Лия поняла, что записка подействовала. Запоздало подумала, что герцог мог принять ее за одну из тех, кто запер Рамона, и тогда ей не поздоровится. Сделанного не воротишь, и все же колени подрагивали, когда она перешагнула порог комнаты. Выдержала тяжелый взгляд налитых кровью глаз.
-Ну?
Как же объяснить - быстро, и чтобы герцог поверил, что она действительно знает? Лия вздернула подбородок:
-Я видящая. По-вашему - ведьма. И я знаю, где держат твоего сына.
Надо отдать должное герцогу: он умел заставить людей действовать быстро и без разговоров. Краткого, но очень дотошного допроса ему хватило для того, чтобы поверить, и Лия возблагодарила богов за короткое :" Поедешь с нами. Седло дамское дать?".
Конечно, она поедет с ними - а как иначе найти дорогу в место, где ни она, ни один из людей герцога не бывали никогда? А седло нужно будет мужское: в дамском невозможно скакать по-настоящему быстро. Будь проклят этикет, не позволяющий девушке появиться при дворе в штанах. В мужском седле ноги будут торчать из юбок чуть ли не до колен. Что ж, кого смутит, пусть отвернется. Время уходит, и вместе с каждым вздохом уходит жизнь
Герцог одобрительно хмыкнул, обнаружив у ворот дворца Бертовина и Хлодия с десятком воинов. Спросил:
-Твоя работа?
Лия кивнула: мальчишка-посыльный сделал свое дело, надо наградить, когда вернется. Она написала все, как есть - и про то, как узнала, и что собирается делать. Бертовин поздоровался с герцогом, потом в пояс поклонился ей.
-Благодарю, госпожа.
В голосе не было ни страха, ни ненависти, а еще где-то в глубине взгляда Лие померещилось сочувствие: похоже, сложив одно с другим воин понял, почему господин вернулся в замок. Хлодий смотрел настороженным волчонком, готовым, если что, ринуться защищать отца от страшной ведьмы.
-Благодарить будешь, когда обоих живыми заберем.
-Тогда отдельно в ноги поклонюсь. А сейчас - за то, что позвала. И что не боишься.
-Хорошо, хватит славословий. - вмешался герцог. Добавил: - Понимаешь, что с тобой будет, если заведешь в ловушку?
-Понимаю. - Кивнула девушка. - Но бояться мне нечего.
-Тогда поехали.
Всю казавшуюся бесконечной дорогу Лия чувствовала взгляды в спину. Воины молчали, но это пока. Едва они вернутся в город - если вернутся - болтливые языки будет не остановить. Только сейчас она по-настоящему поняла, что натворила.
Как бы то ни было, она не изменила бы ничего из содеянного, так о чем тогда сожалеть? Да и не время для сожалений: еще ничего не закончилось.
Наезженная дорога сменилась проселками, а потом и вовсе лесными тропами. Под конец пришлось спешиться, ведя коней в поводу, но отряд все же вышел туда, где на поляне у лесного озерца стояло с полдюжины домов.
Саму битву Лия не видела: простояла рядом с герцогом, державшим меч наготове, но в схватку так и не вступившим. Как зажмурилась при первом крике, так и замерла, открыв глаза лишь когда снова стало тихо. Не совсем тихо, конечно: по поляне ходили люди, стаскивая тела в избы. Из ближнего дома вывели Дагобера: тот ступал неровно, словно отвыкнув ходить. Некогда холеные черные кудри превратились в сальные сосульки, мятая, грязная одежда, нижней рубахи и вовсе не видно. Герцог вбросил меч в ножны, рванулся, обнимая сына. А Лия, застыв, смотрела туда, где на руках Бертовина покоилось безжизненное тело Рамона.
Дагобер порывался кого-то искать, кричал про какого-то "гада", которого непременно хотел увидеть мертвым. Увидел. Потом прислонился лбом к седлу приведенного специально для него коня и затих. Герцог отдал последние приказания: над избами взвилось, завыло пламя. Коротко поклонился Лие.
-Благодарю. Этого я не забуду.
Девушка вернула поклон, перевела взгляд туда, где воины осторожно устраивали Рамона поперек седла.
-Вы в замок? Прислать лекаря? - спросил Авгульф.
-Нет, благодарю. Я пошлю за Хасаном, он опытный знахарь.
-Тогда до встречи.
Дорогу до замка тоже пришлось указывать ей: в этих местах никто из отряда Бертовина не бывал. Конечно, они бы нашли дорогу и сами, но времени на то, чтобы блуждать по округе не было. Впрочем, наверное оно оказалось и к лучшему - если бы Лие не пришлось искать путь, не было ни времени, ни сил на бесплодные переживания.
Бертовин сам, словно не доверял никому из людей, отнес господина в спальню. Кликнул слугу, приказав принести воды и полотенца.
-Я помогу. - Сказала Лия.
-Сдюжишь? Не для юницы зрелище.
-Я помогу. - Повторила она.
Вдвоем они стащили превратившуюся в сопревшие тряпки одежду, обтерли водой с уксусом горящее лихорадкой тело.
-Рука сломана. Левая. - Лия коснулась пальцами предплечья. - И ребра - вот здесь. Лубки найдутся?
-Откуда знаешь?
-Вижу.
-Вот так просто? - не поверил Бертовин.
-Не просто. Но я не умею объяснять, как.
Он кивнул:
-Лубки сделаем. Сейчас скажу.
Потом приехал Хасан. Бертовин впустил его без разговоров, только пристально наблюдал, как старик с отрешенным лицом держал Рамона за запястье, потом приложив ухо к коже слушал сердце, как пробежался быстрыми пальцами по телу, обмял живот, простучал грудь. Раскрыл привезенную с собой сумку:
-Вот то, что у нас есть. Что будем делать?
Бертовин смотрел, как Лия кладет на стол пучки трав и впервые в жизни ощущал себя несмышленышем, пытающимся понять что-то в разговоре взрослых. А Рамон дурак, ей-богу, дурак... пусть только выживет, а там Бертовин его своими руками прибьет. Это ж надо было самому от счастья отказаться.
Потом Хасан уехал, а Лия спустилась на кухню и начала возиться с котелками и травами, не обращая внимания на перепуганные взгляды прислуги. Бертовин, решившись оставить больного на несколько минут, пришел к ней, вдохнул пар, пахнущий летним лугом.
-Мышей и лягушек там нет?
-Нет.
-Прости. - Смутился он под спокойным взглядом зеленых глаз. - Пошутить хотел. Что с ним?
-Кроме руки и ребер... его сильно ударили по голове. Может быть, не один раз.
-Поэтому он в беспамятстве?
-Нет. Точнее, не только. Еще в груди... Там, под сломанными ребрами скопилась кровь. И загноилась. Так бывает. Поэтому жар и беспамятство.
-Выздоровеет?
-Должен. - Она перелила содержимое котелка в кувшин. - У тебя, наверное, полно дел. Не беспокойся, я за ним пригляжу.
-А это зачем? - воин указал на кувшин.
-Должно два-три дня настояться. Когда очнется, будешь поить, чтобы кашель прошел. Попробовать, чтобы ты не боялся, будто я отравлю твоего господина?
-Совсем дура, что ли? - обиделся Бертовин. - Или меня за дурака держишь? Хотела бы - давно бы со свету сжила.
Лия улыбнулась, впервые за этот бесконечно долгий день. Чмокнула воина в щеку, подхватила кувшин и упорхнула.
Она не знала, сколько прошло времени, может день, а может и не один, когда Рамон перестал, наконец, метаться в горячке. Несколько раз ее сменял Бертовин, и она засыпала в соседней комнате, едва добравшись до постели. Вроде бы не так уж и сложно: переворачивать с боку на бок, чтобы не появились пролежни, да обтирать холодной водой с уксусом, снимая жар. Разве что сменить пропитавшуюся потом постель у самой не получилось бы, но она не стала и пытаться, позвав помощь. Куда труднее оказалось ждать. И все же она дождалась. Просто вдруг почувствовав, что уже не одна.
Опустил веки и через миг уже дышал ровно и размеренно. Лия тихонько выскользнула из комнаты. Только сейчас она поняла, насколько устала. Словно мир вдруг навалился на плечи всей тяжестью. Ничего, осталось только добраться до дома.