Юля Скворцова сидела у детской кроватки и плакала. За окном ее комнаты в общежитии, накрапывал серый и нудный, осенний дождь. Вечерние сумерки сгущались и, подгоняемые дождем, проникали сквозь ветхие рамы и застиранные шторы в унылую комнатушку. Два месяца назад она похоронила мужа и после этого слезы, не переставая, сами бежали по ее щекам, - так было жалко себя и детей. В голову совершенно не приходили мысли, как жить дальше, в руках была слабость, делать ничего не хотелось. Казалось, жизнь закончилась в девятнадцать лет, вместе со смертью мужа, и больше ничего хорошего не будет. На работе еще туда - сюда, забывалось, но дома - хоть волком вой.
"Чем я провинилась перед Богом, почему он относится ко мне так жестоко, почему заставляет страдать. Заповеди я не нарушала, православный крестик вот ношу на груди. А в церковь не хожу, так некогда мне. Что же, за это он меня и не любит? Сказать правду - один раз согрешила, каюсь, украла простынь во дворе. Она висела на веревке и сушилась после стирки, - такая белая и чистая, что, я не сдержалась. Так ведь не для себя - детям. Да разве это большой грех? Тьфу..", - размышляла Юля, глядя на мерцающий огонек свечи. "Неделю назад отключили свет, за неуплату, - вот теперь приходится сидеть со свечкой", - и она поправила наклонившийся стеариновый столбик.
В Бога Скворцова никогда не верила, но сейчас пожаловаться было некому, и она все свои мысли обращала к нему, хотелось чтобы кто- то пожалел. После похорон ее жалели откровенно; и друзья, и знакомые, и коллеги по работе, и родители мужа, которые не одобряли выбор сына, но прошло всего - ничего, и о ней забыли. Правда, подружки изредка заходили, вздыхали и уходили, чем же они могли помочь.
"У людей забот и без меня хватает, а ты, Бог, ты должен видеть, как мне плохо и помогать, для того и сидишь там высоко", - и Юля подняла глаза к небу, представляя, как там сидит Бог, - " Завтра получу пособие на детей за прошлый год, так куплю иконку, и девочек свожу в церковь, окрещу. Правильно?".
Родных у Юли не было, во всяком случае, родителей она не помнит, до шестнадцати лет жила с бабушкой в деревне. В город приехала с подружками, поступила в профессиональное училище - на повара. Здесь ее и нашел Коля.
"Ах, Коля, Коля, голова бедовая. Погиб по глупости, оставил вот меня с двумя детьми. Как я одна с ними? Родители твои меня не признают и детей твоих тоже", - обратилась она теперь к мужу и, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.
Николай Скворцов работал пожарником, профессия не денежная, но ему нравилось, нравились люди - смелые и добрые, любил технику, здесь многое устраивало его, главное, времени свободного было достаточно, сутки работал, - трое суток - сам себе хозяин.
В то, последнее в его жизни дежурство, все происходило как всегда, - ночью в караулке играли в карты "на интерес" - проигравший должен был идти за картошкой, ее копали у частников, чьи огороды находились поблизости от здания пожарной команды.
Ночи темные, звезды яркие, а заборы высокие, но это не пугало, ему лазить не впервой, не один раз приходилось проникать в чужие огороды. Он ходил вдоль забора из кривого горбыля, искал удобное место, потом, обломив верхнюю часть доски, подтянулся на руках и поднялся над ограждением, закинув на него здоровое, молодое и натренированное тело. Задержавшись на верху, огляделся, присматривая место для прыжка, и оценивая обстановку. Было тихо и темно, где-то на другом конце улицы, надрываясь от лая, рвала цепь собака.
Николай оттолкнулся от забора и прыгнул на грядку.
Его нашли утром, - он лежал на обочине дороги в грязных от земли кирзовых сапогах, и с едва заметными следами насильственной смерти на шее.
Заключение судебно-медицинской экспертизы было однозначным - смерть наступила вследствие воздействия электрического тока на организм.
Как потом выяснилось - хозяину огорода надоело смотреть на результаты ночных набегов, которые оставляли его семью без продуктов питания. Он неоднократно обращался в милицию, надеясь найти защиту, но ему отвечали, мол, охраняйте сами, что у них нет такого количества сотрудников, чтобы выставить охрану у каждого огорода. Тогда то и пришла в голову идея натянуть провода по всей длине забора и пустить по ним электрический ток.
Вот на эти провода и налетел Николай при попытке проникнуть на чужой огородный участок.
"Ах, как счастья хочется, чтобы было чего надеть, модного. Брючки клешики, плащ черный и шляпку. Сапожки... шубку, как у Ленки из соседней комнаты, да чтобы тепло было и детям весело, Боже, ты хоть не глухой там, слышишь ли меня? Счастья хочу". Юля оперлась на край кроватки, положила голову на руки и задремала.
Только-только сомкнула веки, как дверь в комнату с тонким скрипом приоткрылась, и вошел завхоз. Внезапно помещение ярко осветилось, - или оттого, что дверь в коридор осталась открыта, или он электричество в комнату подключил.
"Сейчас возьмется нотации читать, старая перешница. Скажет, надо за комнату заплатить, начнет пугать выселением. А сам будет масляными глазками под халатик заглядывать".
Юля встала и повернулась к завхозу лицом.
Но это был вовсе и не завхоз, - у того нет такой белой, пушистой бороды и глаза у пришедшего дедушки необыкновенно добрые, голубые как, небесная даль, да и выглядел он кротким и покорным. А на вид невзрачный, одет бедно и ноги босые.
"Наверное, бомж приперся, хлебушка попросить", - подумала Юля, и вдруг в душе у нее возникла и стала разрастаться жалость к этому убогому старику, в душе что-то перевернулось, чувство любви к ближнему подавило ее личные переживания.
- Чем помочь тебе, дедушка?
Юля пододвинула стул к ногам старика, помогла сесть, потом вытащила из хлебницы оставшийся с вечера батон и подала ему в белые руки, быстро достала из холодильника молоко и налила в стакан.
Дедушка взял хлеб, перекрестился и, медленно отламывая кусочки, начал есть, отказавшись кивком головы от предложенного молока.
- Спасибо тебе, добрая душа, - проговорил старик, - Только извини уж, но не бомж я, и в уходе за собой не нуждаюсь. А пришел к тебе совсем по другому делу.
- Кто же ты такой? - растерянно спросила Скворцова, вглядываясь в лицо необыкновенного старичка, и чем дольше она смотрела, тем больше ей казалось, что она действительно ошиблась, и дед совсем не походил на нищего.
- А ты не узнаешь меня? - и гость, поднявшись со стула, сделал шаг назад, показывая себя.
Юля не знала, как ответить, ей действительно показалось лицо очень знакомым, она часто его видела, только вот где, никак не могла вспомнить.
- Вы уж извините меня, но не узнаю, хотя вижу в вас что-то родное и близкое.
- Ты же сегодня обращалась ко мне, припомни-ка, просила помочь, - старичок ласково улыбнулся, ему нравилось, что девушка его не узнала.
- Ой, вы - Бог, - Юля, не сдержав себя, захлопала в ладошки.
- Вот ты говорила, что хочешь быть счастливой. Какое оно по твоему - счастье? Чего ты хочешь?
Тут Юля почему-то вспомнила, как они в школе писали сочинение на тему: "Что такое - мое счастье". Другие писали о славе, почете, о богатстве, любви, а она тогда написала, что для нее счастье - жить, просто жить, а там уж как получится.
- Чего я хочу? - от охватившего волнения Скворцова некоторое время молчала, потом прижала руки к груди, и вскинув голову, тряхнула хвостиком волос перетянутых аптечной резинкой, - Хочу... ой, я много чего хочу...,- скороговоркой начала она, - А что, обо всем сказать?
- Мне можешь обо всем, том, что составит твое счастье.
- Мое счастье? - это чтобы девочки, дочки мои, не болели, и чтобы у них родители были...., хочу, чтобы они не думали о завтрашнем дне, где взять, что надеть?
- Это счастье твоих дочек, я же прошу тебя сказать о твоем личном счастье.
Юля стояла посередине комнаты и смотрела в голубые глаза старичка, ей только сейчас окончательно дошло, - то, что здесь происходит, и какая уникальная возможность у нее есть. Свеча на столе догорала.
- Счастье - это, чтобы мы были вместе, и я, и девочки, и Коля - вот мое счастье.
- Ну, что же, быть вам вместе во веки веков.
За окном с диким свистом завывал холодный ветер. Дождь с треском расшибался об металлический лист оконного слива, и шлепал огромными каплями по стеклу. Сквозь нагромождение веток рябиновых кустов из окна общежития виднелись оранжевые языки пламени. Странно, но если не присматриваться, так выглядело это вполне мирно, и совсем не походило на пожар.
Когда рассвело, на месте, где когда-то была Юлина комната, нашли три сильно обгорелых трупа двух девочек и молодой женщины.