Аннотация: Как начать жить заново, если у жизни для тебя приготовлено полно неожиданностей.
Глава 1.
На город Аранол наползал утренний, холодный до омерзения и густой туман. Клубился, забрасывая жадные щупальца в лабиринты улиц, проулков и сонных площадей. Окутывал деревья, заползал в самые укромные уголки и не было спасения от незванного гостя. Тускло и нереально, размытыми желтыми пятнами посреди бескрайнего серого моря светили непогашенные фонари. Город еще спал и ничто не мешало туману хозяйничать на улицах и пытаться пролезть в закрытые дома. Но недолго длится утренний предрассветный час и вот появляются первые прохожие, ворчащие недовольно на рассеянную в воздухе влагу. А за ними вслед, гулко перекликаясь, запрягают свои повозки суровые возничие. Тяжелые колеса грохочут по булыжной мостовой. Где-то уже лают собаки, хлопают двери... Город пробудился.
И разве есть кому дело до того, кто увидел наконец свою дверь открытой спустя пять лет... Долгие пять лет, измеренные шагами и тишиной, руганью и божбой, отблесками рассветов и закатов в узком окошке.
-Выходи, мил человек! Вышел срок твой, другим место освобождай давай! - веселой скороговоркой произнес скуластый тюремщик Санбай, отпирая дверь.
Низкий, кривоногий, с редкой бороденкой, он казался теперь своему подопечному божьим вестником, не меньше. Впрочем, уже бывшему подопечному, так как узник, чей срок вышел в этот день, не имел ни малейшего желания встретиться с ним еще раз где бы то ни было.
-Чего ждешь, паря? Или назад закрыть тебя? - мелко затрясся Санбай от смеха.
-Закроешь, как поймаешь, - перебил его хрипловатый голос и из темницы, щурясь от непривычного обилия яркого света, к двери шагнул узник. В косматых зарослях волос и бороды его блестело уже немало седины, лицо давно утратило свежесть, стоял мужчина ссутулившись. Нет, не узнать уже того, пятилетней давности Данкела, нипочем не узнать! Тень от Данкела осталась и лишь в глазах все еще горит озорной огонек, не потушенный неволей, да и тот только сейчас начинает разгораться, выбравшись из-под слоя золы, под которой спал до времени.
-Ну смотри, - пуще того захохотал Санбай - не попадайся больше, теперь уж топора не минуешь..!
Если эти слова и устрашили узника, то вида он не подал. Не тот день выбрал тюремщик для угроз.
Мужчина молча отодвинул его в сторону, не собираясь вести разговоров с мерзавцем и вышел в недлинный коридор, озаренный отчего-то быстро меркнущим светом солнца.
-А то может вернешься еще? А, парень? - продолжал Санбай, считающий себя записным остроумцем - Местечко всегда найдется!
Данкел не удостоил его даже взглядом и хмуро двинулся к приоткрытым окованным дверям, ведущим во внешний двор тюрьмы. Тюремщик шел за ним и продолжал трепать языком, но мужчине, уже увидевшему клочок свободного неба, было сейчас начхать на всех Санбаев, будь их хоть десять тысяч. Двор быстро заполнялся туманом, уже захватившим город и теперь карабкавшимся на холм с тюремными строениями. Но Данкел был рад даже этому сырому полумраку. Рад так, как в прежние годы не порадовался бы даже ясному солнечному дню. Наверное, это было видно даже сквозь вечную угрюмую маску, не сходившую с лиц заключенных, и Санбай хмыкнул насмешливо:
-Что, парень, никак чудо увидел?
Данкел медленно повернулся к нему всем телом и так же медленно, раздельно произнес фразу, сочиняемую им бесконечными вечерами, когда стихает всякий живой шум. Фразу, полную презрения, ненависти и злобы, рожденную смертной тоской. И результат превзошел все ожидания. Желтое лицо Санбая пошло красными пятнами, узкие глазки расширились в бешенстве, рот открылся:
Данкел уже исчез в тумане. Тюремщик мог яриться сколько угодно, а ворота открыть ему были должны. На слово отвечай словом гласил старинный неписанный закон. Если Данкел хоть что-то понимал, Санбай будет долго орать и грозиться, но ему было все равно. Молодой привратник, пряча в усах ухмылку, раскрыл скрипучую створку ворот. Раньше Данкел его не видел, что было неудивительно: на работу в тюрьму нанимались только по крайней нужде, или, как Санбай или незабвенный Арташ, по своей скотской натуре и долго обычно не задерживались. Вот и этот, наверное, недавно пришел.
-Не возвращайся.
Данкел настолько не ожидал, что привратник заговорит, что даже вздрогнул. А тот, улыбнувшись вполне по-людски, хлопнул его по спине и добавил:
-Иди, человече. И забудь дорогу в это место навсегда.
Данкел поглядел на привратника внимательнее. Он не будет лишний раз вспоминать эти 5 лет в каменном мешке, но он не забудет ни тех, кто помогал ему освоиться в первое время, ни старика, больного чахоткой, перхающего в рукав, ни других хороших людей. Умер старик, носивший скудную свою пищу сыну, судьба которому судила быть соседом Данкела по неволе и говоривший с ними, как с людьми, через решетку окна, пали головы и сына его, и многих других, прочие остались в сырых глубинах холма ждать своего часа. Их нет с ним рядом, а память жива.
И этого привратника, пожелавшего ему самого лучшего, что только можно, он не забудет тоже.
Привратник был его возраста и выглядел так, как мог бы выглядеть и сам Данкел при хорошей жизни: густые каштановые волосы до плеч, серые глаза, твердые черты лица, добротная одежда. А в глазах его стояла тихая грусть.
-И ты будь счастлив, - наконец произнес мужчина, склонив голову перед хорошим человеком. Тот кивнул головой и Данкел, выйдя за ворота, начал спускаться по извилистой тропинке вниз, к подножию холма, к окраинам города.
Он подумал о тюремных друзьях. В час освобождения их не было в камере, за несколько минут до того младший надзиратель увел всех, кроме него, наверх, к лекарю. Раз в год, или реже, властители города интересовались здоровьем заключенных, так уж повелось исстари, когда и тюрем-то не было, а томились уличенные в краже или клевете бедолаги в простых ямах, а убийцы болтались вдоль дорог в петлях. Да и то, что там за лекарь... На тычки скор, на язык не очень, с вином дружит... Смех один. Одно хорошо - перед посещением врача, дабы не смущать его обоняния чересчур сильно, узникам давали помыться, а вернее окатывали водой из ведра, выгоняя из камеры по одному. Мужчина тоже удостоился такой чести, только в него водой плеснули прямо через порог. Чтож, и на том спасибо.ия чересчур сильно, узникам давали помыться, а вернее окатывали водой из ведра, выгоняя из камеры по одному. Мужчина тоже удостоился такой чести, только в него водой плеснули прямо через порог. Чтож, и на том спасибо.
Данкел попрощался с товарищами загодя, и хотя душа за них у него болела, но не слишком. Выкарабкаются, а то и он поможет когда-никогда.
-...требуха ...ворвань ...паскудного червя... - доносилось сзади все тише и тише, пока совсем не стихло. И вдруг (видно, как догадался Данкел, Санбай забрался на стену) грянуло на всю округу:
-Шайта-ан!
Мужчина только хмыкнул презрительно и плюнул, повернувшись в сторону тюрьмы.
Тюремный холм, изрытый изнутри ходами, где годами в сырых колодцах гнили самые черные злодеи, показался Данкелу ужасно большим, а удобная тропа отняла больше сил, чем самый густой лес или самые крутые горы. Плохая кормежка и сырость не сделали из него калеку, не сломали волю, но исподволь вытянули все силы и путь, который в былые годы он преодолел бы шутя, показался Данкелу громадным переходом. "Солнце, где ты?-мысленно взывал пошатывающийся мужчина, обходя большой валун - Выгляни, согрей меня... Я так замерз за эти годы."
Туман уже поднимался, но солнце пока не пробило его и когда Данкел наконец одолел спуск, вокруг еще колыхалась серая муть. Мужчина присел на замшелый камень и посидел немного, набираясь сил. Тело протестующе ныло, отказываясь продолжать путь, но душа пела. Свободен! Свободен! Никаких Санбаев, никакой промозглой сырости и мерзких мокриц, водянистой каши и спертого воздуха!
Все свободное время, пообещал себе Данкел, все то время, пока он не будет отсыпаться и отъедаться, он проведет у моря. Будет смотреть на волны, валяться на песке и греться на солнышке.
Эти мысли грели его и раньше, в квадратной холодной камере, на груде тряпья, а сейчас, когда до их исполнения оставалось всего ничего, они будоражили кровь не хуже вина.
Данкел оглядел свою одежду, которая годилась только полы в свинарнике мыть, да и то получше тряпка найдется. Определенно, в таком рванье показываться в городе не стоит. Он встал, решив не баловать себя слишком уж долгим отдыхом и неспешно двинулся дальше. Место, где в крепком глиняном горшке закопаны его сбережения (слава всем богам, успел до облавы) Данкел помнил прекрасно. Но вот незадача - место это было чуть не в центре Аранола, на заднем дворе одной почтенной вдовы, а в таком рубище его даже нищие засмеют. Да и стража может прицепиться. Вдруг из тумана выступил дом в окружении вишневых деревьев, огражденный плетнем и молчаливый... А на веревке во дворе висело вывешенное на просушку белье. Данкел, оглядевшись воровато, шагнул туда.
"А нечего быть такими разинями, - утешал он свою совесть через некоторое время, шагая по городским улицам и поправляя странное синее одеяние - Кто же одежу в такое утро вывешивает? Небось с ночи висит, а то и со вчера еще. Ну и сами виноваты, значит."
Одежда сидела на Данкеле как мешок и сильно напоминала жреческое одеяние, но это было лучше, чем его прежние обноски, что он оставил висеть рядом с женскими юбками и чепцами. Ну и пускай балахон тоже, наверное, женский. Данкел не гордый, а горшок серебра уже неподалеку.
Родные улицы вновь возвращали к жизни того гуляку и ухаря, каким был мужчина раньше, хотелось совершить какую-нибудь молодецкую глупость. Туман наконец неохотно рассеялся, светило ласковое солнце, город, казалось, улыбался вместе с Данкелом. Навстречу ему шла девушка в белом платье и с двумя смоляными косичками. Ее свежее лицо было задумчивым, будто бы даже печальным. В руке она несла небольшое ведерко, накрытое сверху тряпкой и похоже не слишком радовалась солнцу.
Что толкнуло Данкела под руку, он и сам не смог бы объяснить. Просто день был очень хороший, просто девчонка эта была такая грустная, неподходящая ко дню, просто...
Мужчина сломал ветку сирени, цветущей в городском садике в двух шагах от дороги, догнал ушедшую вперед девушку.
-Держи, красавица, - протянул ей веточку и, притянув к себе, поцеловал в губы, будто в молодости. Девчонка уперлась ладошкой в его грудь, стараясь отстраниться, но Данкел и сам уже ее отпустил. Улыбнулся растерянной девушке, повернулся и вновь зашагал к схрону. День определенно ему нравился.
Глава 2.
Ника сильно опоздала и теперь чувствовала то же, что и осужденные на казнь в последние минуты жизни. Впрочем, нет, откуда бы ей знать, что они чувствуют...
"Посмотри правде в глаза,-храбро сказала сама себе девушка-ты просто жуткая трусиха. Ты боишься глупую, мерзкую, злобную, холодную тетку, которая..."
"Которая может тебя наказать,-язвительно ответил внутренний голос, который, как известно, всегда прав и спорить с ним не имеет никакого смысла-И наказать жестоко."
"Подумаешь!-предприняла-таки жалкую попытку обмануть саму себя Ника-Ну, накажет, и что?"
Внутренний голос многозначительно промолчал. Девушка и сама прекрасно знала, какие бывают наказания и их последствия для самочувствия. И, наверное, поэтому уже в четвертый раз обходила по широкой дуге свой новый дом.
Мама умерла, когда Ника еще только училась ходить. Лихорадка в тот год особенно свирепствовала. Отец воспитывал дочь, как мог. Уж не потому ли, думала Ника годы спустя, был он в неполные сорок лет седым как лунь, что подкосила его смерть жены? А теперь, всего месяц назад, едва успев перебраться в новый дом, ушел и он.
Эх, папка, папка, где ты теперь? Открылись ли для тебя светлые двери Верхнего мира, или ржавые ворота Нижнего закрылись за твоей спиной... Мысли об отце и сейчас выдавливали из глаз девушки слезы отчаяния, а уж что творилось тогда... Налетевшие оголодавшей стаей родственники начали дергать имущество, ничуть не смущаясь видом ревущей в два ручья девченки и некому было им помешать. А в конце концов, раздергав все, жадные родичи скрылись, оставив голые стены, Нику и Анхен, ее тетку. Женщина деловито обжилась в новом доме, ставшем ее, быстро навела свои, воистину железные порядки и сразу же, не таясь, честно объяснила племяннице ее положение:
-Будешь у меня шелковой,-заявила эта дама веско, холодно глядя на Нику-Слушаться меня, выполнять, не болтать, не прекословить. Я тебе не мамочка родная, нянчиться с тобой не собираюсь. Либо все будет по-моему, либо отправишься в сиротский дом. И скажи спасибо, что сразу туда не отправилась.
При этом она подняла желтый сухой палец, смерила девушку ледяным взглядом и вопрос был решен. Надо ли говорить, что никакой заботы с тех пор Ника не видала, а большую часть дня проводила с веником и тряпкой. Анхен не любила больше всего 3 вещи: пыль, непорядок и болтовню. И девушке, волей-неволей, пришлось подстраиваться под эту железную женщину с вечно поджатыми губами и холодным взором. В сиротский дом ей совсем не хотелось. Впрочем, ради справедливости надо заметить, что до сих пор тетка ее не обижала и не бранила и жизнь Ники могла бы быть сносной, но...
Анхен если и говорила ей пару слов в день, то при этом обдавала ледяным равнодушием, от чего Ника не знала, как себя вести. "Уж лучше бы она кричала и топала ногами,-думалось девушке-только не это молчание..." За 4 недели, что Ника прожила в этом городе, она так и не успела завести себе друзей и ей было некому поплакаться, не с кем развеяться, погулять в свободное от натирания медных ручек время. Да и жили они с Анхен совсем даже небогато: у женщины был какой-то капитал от старой жизни, о которой она рассказывать не спешила, свой дом она не то продала, не то сдала во временное пользование, но деньги расходовала весьма экономно.
Потому вполне понятно, что на душе девушки скребли не то, что кошки, а по крайней мере один лев средних размеров. А сегодня случилась странная встреча... Щеки девушки невольно покрылись румянцем, как только она воскресила в памяти утреннее происшествие. Кто такой был этот человек, несмотря на почтенные седины, ведущий себя не по возрасту бодро? Ника совсем раскраснелась, вновь представив себя в его объятиях.
"Нет, хватит! Не глупи!-оборвала она себя-Подумаешь, какой-то старик..."
"Ну, понравилось... Может быть. На одну минутку... И то потому..."
"Что раньше тебя никто не целовал... так."-закончил за нее внутренний голос.
С этим девушка поспорить не могла при всем желании.
Ника пошла уже на седьмой круг.
Ведро, полное зеленых ранних яблок, оттягивало руку. Тетка послала ее с утра пораньше к какой-то своей товарке, живущей в центре города и обещавшей поделиться богатым урожаем. Товарки, как оказалось, дома не было, а ее громадный и толстый, как бочка муж был не особо ласков. Взял у девушки ведро, что-то поворчал и заставил себя ждать на пороге, казалось, целую вечность, пока не появился с заполненным ведром. Здороваться и прощаться в его планы тоже не входило.
Утренняя встреча упрямо не шла из головы. Тогда, едва оправившись от удивления и смущения, Ника осторожно пошла следом за незнакомцем. Зачем, она понять не могла и сейчас, а вот поди ты, кралась сзади, краснея от мысли, что он может обернуться и проследила-таки. Мужчина завернул в чей-то большой двор, огороженный могучим забором и туда девушка не сунулась: уж очень страшно лаяли собаки. Зато дождалась его возвращения, опять же незнамо зачем. Незнакомец появился, уже не в своем заморском одеянии, а в обычной куртке и штанах, только через час, а Ника все это это время, как дура, пряталась за старым заколоченным сараем. Затем мужчина, выглядящий к тому же еще веселее, чем раньше, повернул прямо к кабаку "Китобой" и девушка ждать уже не стала. Всю дорогу к дому она ругала себя за эти глупости и вот теперь заходила уже на седьмой круг, так и не решаясь ступить во двор.
Тут судьба, как и водится, взяла все в свои руки, устав ждать инициативы от девушки. Дверь открылась и на пороге появилась Анхен собственной персоной. Свою племянницу она увидела в самый неподходящий момент: уже отходящую от дома.
-Эй, Николетта.-вроде бы спокойный голос тетки заставил девушку вздрогнуть и замереть на месте-Ты куда идешь?
Казалось бы, банальный вопрос, но Анхен вложила в него столько чувств и эмоций, сколько найдешь не у всякого оратора и Ника отчетливо поняла, что сейчас умрет. Ее бросило в холод от тона тетки, повернуться, встретиться взглядом с льдистыми глазами было страшно, но остаться стоять спиной еще страшнее и Ника медленно повернулась. Анхен ждала ответа, глядя на племянницу, как могла бы глядеть на кочан капусты, без малейшего выражения во взоре и лишь сжатые в ниточку губы выдавали ее крайнюю степень раздражения.
-Ну..?
-Я... я задержалась, извините, пожалуйста.-опустив глаза прошептала девушка.
-Вижу. И поэтому ходишь кругами.
Ника вскинула голову, в ужасе воззрившись на женщину.
-Я тебя видела. В окне. 6 раз.-каждая новая фраза становилась энергичнее и Ника решила, что вот теперь точно умрет, но, как ни странно, не сделала этого. -Как ты это объяснишь?-голос Анхен приобрел почти человеческие нотки.
-Я... Я...
-Ты что? Продолжай.
-Я боялась...-сказала Ника так тихо, что сама себя еле услышала. У Анхен был чудесный слух.
-Это я поняла.
Все, дальше девушка сдерживаться не могла и разревелась прямо посреди дороги, с ведром яблок в руке, вздрагивающем от рыданий. Женщина преодолела 4 шага, разделяющие их с Никой и, презрительно покривившись, взяла ее двумя пальцами за запястье и повела домой. Нике в таком состоянии было все равно, она ничего уже не видела из-за текущих из-под век ручьев и поэтому неудивительно, что очнулась она все еще подрагивая от рыданий на кровати в своей комнате.
Не было никаких сил, подушка промокла от слез, о каком бы то ни было настроении говорить не приходилось. Девушка обессиленно застонала и перевернулась на спину, глядя пустым взором в потолок. Трещинки на некрашенных досках в хорошие дни складывались в забавные мордочки и деревья. Сегодня они были похожи на паутину.
Прошло какое-то время, совершенно пустое, без мыслей и чувств и Нику начало одолевать что-то, распознанное ей не сразу. Голод. Хотелось перекусить, причем уже давно, но как после всего этого появиться на кухне Ника не представляла и осталась лежать, перевернувшись на бок и подтянув коленки к груди. Скоро она стала казаться себе такой маленькой и жалкой, что на глаза вновь навернулись слезы. Поплакав еще чуть-чуть, девушка забылась сном. Проснулась она от света заходящего солнца, добравшегося под вечер и до ее северной комнаты и настойчиво лезущего в глаза.
Голод совсем одолел ее и Ника, стараясь не думать о плохом (что было практически невозможно), слезла с кровати и, подойдя к неплотно прикрытой двери своей комнаты, прислушалась. В доме стояла тишина, да по-другому и быть не могло с такой хозяйкой, как Анхен и все-таки Ника уже умела определять, когда тетки нет дома или она спит, а когда, к примеру, сидит у окна с шитьем или кистью.
Как это ни странно, Анхен рисовала картины, да не какие-нибудь казармы, как вроде бы следовало из ее характера, а райских птичек, пасторальные пейзажи и закипающие уютные чайники. Пара картин висела и в комнате Ники и у девушки рука не поднималась их снять.
Так вот, сейчас Анхен явно была дома, девушка чувствовала это до дрожи в коленях. Выйти из комнаты и пройти коридором до кухни было просто необходимо, если не собираешься сегодня спать голодной, и Ника знала, что, стоит решиться, сделать шаг, дальше дело пойдет легче, но как раз-таки этот самый шаг сделать было непередаваемо тяжело.
"Не трусь,-подбодрил вновь вернувшийся внутренний голос, сначала так подло покинувший хозяйку, когда ей было хуже всего-ничего с тобой не случится. Возьмешь еды, а если и получишь затрещину, так сама же в этом виновата и будешь. Не глупи, шагай давай."
Он был тысячу раз прав, этот подлый голос, Ника и сама понимала, что поступила утром безответственно.
Правда, замечание насчет затрещины ей совсем не нравилось, однако хуже, по ее мнению, быть уже не могло и девушка толкнула дверь, выходя в темный коридор, заставленный массивными шкафами.
По белому половичку, который она таскала на речку стирать каждую неделю, Ника прошлепала босыми ногами на кухню. Благодарение богам, там хотя бы не было Анхен. Девушка скорее открыла дверцы буфета и, не разбирая особо, набрала вчерашних оладьев, пару яблок, кусочек сыру, с чем и села за стол. Забрезжила надежда быстро поесть и скрыться до завтра в комнате. Уже на середины трапезы ей стало чего-то недоставать. Чего-то важного. Чего-то... или кого-то?
-Кис-кис-кис,-позвала Ника, проглотив оладью и оглядывая кухню-Кис-кис, Лапа, ты где?
Ответа не было. Не раздалось мяуканье, не вылетела стрелой к хозяйке серая кошка, как всегда случалось. Но зато послышалась уверенная поступь Анхен, идущей из дальней комнаты.
Выйдя на кухню с молотком, женщина явно не ожидала увидеть племянницу. Кисло посмотрев на нее, она храбро двинулась к печи, собираясь починить заклинившую заслонку.
-Кис-кис-кис,-уже понимая, что ответа не будет, но еще не поддаваясь панике, повторила Ника.
-Убежала твоя животина,-озабоченно глядя на хитрую систему печи прорычала Анхен.
-Как? Куда?-вырвалось у Ники.
-Не знаю,-ледяной взгляд обжег девушку. Ника в очередной раз опустила под тяжелым взором тетки глаза, но сумела сказать довольно твердо:
-Я пойду ее искать.
-Иди,-не особенно слушая Нику, Анхен нанесла удар по чугунной заслонке, заставивший загудеть всю конструкцию.
Девушка, пожалуй, никогда так быстро не одевалась, торопясь скорее выскочить во двор и боясь, что тетка передумает. Она вылетела за ограду и бросилась к соседскому саду, куда в прошлый раз забралась Лапа. И уже не слышала слов Анхен, обращенных к ней:
-Эй, а где платье моей матушки, Николетта? Вчера ведь еще висело во дворе. А сегодня уже нет, какая-то рвань... Ты не снимала? Николетта..!
Глава 3.
День явно удался, в этом у Данкела уже не было никаких сомнений. Деньги оказались там же, где он закапывал и, судя по всему, их количество не уменьшилось. Глупая вдовушка очень обрадовалась его приходу, тут же побежала ставить чайник на огонь и мужчина с трудом отбился от второй и третьей чашки и от прочих прозрачных намеков хотя и милой, но уже староватой женщины. Первую чашку, правда, выпить пришлось, но зато потом Данкелу удалось быстро и кажется не обидев хозяйку забрать свои деньги (что в горшке именно деньги догадаться было можно, ну да и ладно), взять одежду покойного мужа и под бешеный лай цепных псов смыться со двора. Старого доброго кабачка "Молодой свинопас", в который он сразу направился, уже не было и в помине, вместо него между двух лавок стоял новехонький сруб под вывеской "Китобой", но мужчине было по большому счету все равно. Первым делом он снял комнату и тщательно спрятал деньги, а уж потом спустился вниз, в общий зал, где и заказал добрую кружку пива. Это было еще днем. К вечеру таких кружек он осушил штук десять и был изрядно навеселе.
Здравый смысл подсказывал остановиться уже после четвертой, однако мужчина успокоил себя довольно глупой мыслью "один раз живем", а теперь менять что-либо было просто поздно. В кабаке было уже почти пусто, лишь Данкел, да еще пара подвыпивших постояльцев, ведущих между собой не слишком содержательную беседу. Хозяин - упитанный краснолицый дядька в годах - откровенно позевывал, не ожидая новых посетителей сегодня и, видно, был не прочь закрыться прямо сейчас. Да вот только двое выпивох никак не уходили и он, скрепя сердце, все торчал за стойкой.
Охранник на сегодня по какой-то острой надобности взял выходной и вытолкать нежеланных гостей в шею было некому.
Данкел, с трудом оторвав взгляд от глиняной кружки (эх, а в "Свинопасе" были не в пример тоньше и изящнее), твердо решил, что вот сейчас допьет пиво и отправится спать. Мелькнула крамольная мысль, что ноги, чего доброго, еще и не удержат его и придется просить помощи у хозяина. Так позориться в планы мужчины не входило и он заерзал обеспокоенно.
Данкел не сразу и понял, кто это орет у него за спиной, да так неразборчиво...
По отдельности, то есть, слова вроде были понятные, а вот в единое целое складываться не желали никак. Мужчина, поморщившись, начал поворачивать неожиданно тяжелую голову к источнику звука, но тут в него кто-то вцепился.
"Дяденька, скажите ему..! Пусть не прогоняет меня, я вам сейчас что-то скажу..!" - срывающийся голосок хоть и не сразу, но донес-таки до сознания Данкела простые и вроде бы понятные слова.
Первое, что постояльцу "Китобоя" запомнилось в юном создании, цепляющемся за его рукав, были тонкие девичьи ручонки, судорожно сжатые на прочной ткани. Бледное лицо в обрамлении черных волос он разглядел мгновением позже.
-Кыш, уйди, дурочка полоумная! - хозяин схватил девчушку за плечи и стало ясно, что сейчас она вылетит из кабака, как пробка и как минимум дня три не сможет сидеть.
-Дяденька! - испуганно взмолилась та, не предпринимая попыток сбежать, а только цепче хватаясь за Данкела своими лапками.
-Постой-ка, - наконец созрел для диалога мужчина - Не трожь девчонку. Она что-то... что-то важное сказать мне... хочет. Ну?
Последнее "ну" предназначалось уже незнакомке, с плеч которой хозяин руки убрал, хотя и явно без особого желания.
-Помогите, дяденька..! Очень надо... - заговорила девчушка, взволнованно понижая голос и косясь на хозяина кабака - Пойдемте со мной, пожалуйста...
Что сыграло свою роль, какого лешего Данкел пошел с незнакомой девчонкой в ночь из уютного и теплого "Китобоя" - неизвестно. Но факт остается фактом - очнулся он где-то, судя по приметам, на северной окраине города, не слишком далеко от кабака. В его руке была рука странной спутницы, а прямо перед носом возвышалось дерево, кажется береза.
-Она там, видите? Лапа, Лапа! Видите? Вон она, сидит на ветке... Бедняжка, и как залезла только так высоко... - тараторила его попутчица, дергая мужчину за руку и тыкая пальчиком наверх, в ветви дерева. Данкел, положа руку на сердце, ничего там не видел и уже жалел, что ушел из "Китобоя". Как бы хозяин не запер двери до утра. Хотя нет, не посмеет... А девчонка все твердила что-то о лапе, о бедняжке и о дереве. Мужчина никак не мог взять в толк, у кого там что с лапой и, потряся головой в надежде хоть что-то понять, он пробурчал:
-Да говори ты... толком... что случилось..?
-Я же ведь и говорю... Там на дереве Лапа, моя кошка! - закричала девчонка ему в ухо, наверное решив, что он глухой.
-Кошка? И всего-то? - Данкелу вдруг стало легко и весело. Странным казалось, что кто-то может переживать из-за такой малости, как кошка, влезшая на дерево. Они ведь, кошки-то, для того и нужны, чтоб сметану воровать, да по деревьям лазать. - Это я... уж... сейчас!
И он, больше ничего не спрашивая, полез, упираясь ногами в шершавую кору и хватаясь за ветки, вверх, на дерево. Ну и пусть кошка - пустяк, ему ведь не трудно слазать за ней. Пусть девчушка порадуется... Ветки так и норовили влезть в глаза, или расцарапать лицо, да и у Лапы оказался стервозный нрав. Глупое животное, вместо того, чтоб благодарно поспешить навстречу спасителю, забралось на самую верхотуру и Данкел сам не понял, как умудрился не упасть и спуститься с кошкой (расцарапавшей вместо веток ему щеки) вниз. Хозяйка тут же схватила свою любимицу на руки и начала целовать в усатую морду, приговаривая разные ласковые слова. Впрочем, чего греха таить, поблагодарила она и его...
Дальше все смешалось.
Кажется, Данкел вызвался провожать дам до дому и проводил вместо этого до кабака. По дороге он вдруг понял, что его голос до ужаса похож на голос Санбая и все пытался изменить его. Проклятый санбаев тембр упрямо не исчезал. Кажется, мужчина еще пел песни, грозил кому-то смертью и напугал ночного прохожего. Успокоился он только на кровати в своей комнате на втором этаже "Китобоя", когда кто-то стягивал с него обувь, а еще кто-то лизал щеку шершавым языком. А потом Данкел провалился в наполненный грезами глубокий сон...
Глава 4.
Пробуждение было определенно не самым приятным в жизни Данкела: в голове работала кузница, а во рту будто мышь сдохла. Глаза открывать не хотелось совершенно, напротив, казалось лучше умереть и не чувствовать этой паскудной слабости во всем теле. Но существовала одна острая необходимость, прямо-таки приказывающая утомленному неравной борьбой с винными погребами хозяина "Китобоя" телу поспешить во двор, пока не стало поздно. А потому мужчина собрал волю в кулак и открыл-таки один за другим оба глаза. Картина, открывшаяся его взору, была настолько неожиданной, что Данкел мысленно застонал. В каком-то локте от него из-под одеяла виднелись черные локоны волос, обрамляющие узкое девичье личико с приоткрытым во сне ртом и вздернутым носом.
Уж насколько Данкел плохо определял возраст, но даже ему было ясно, что кровать с ним этой ночью делила совсем еще девченка, едва ли давно забросившая кукол.
На попытку вспомнить хоть что-то из дня вчерашнего, касаемо этой девчонки, голова отозвалась тупой болью и мужчина с тревогой подумал, что вполне возможно сам затащил ее сюда. Нечего делать юным созданиям в кабаках с прокаленными всеми огнями удальцами вроде него, даже мысли у них такой возникать не должно...
Данкел не знал таких родителей, что закрыли бы глаза на обиду, причиненную их ребенку, он и сам на их месте вырвал бы подобному мерзавцу ноги, а потому теперь ни одной хорошей мысли в его голове не родилось. Но, как бы то ни было, а острая необходимость никуда не исчезла и мужчина мрачно начал выбираться из постели.
Приподнял одеяло... и вздрогнул от неожиданности. Мирно спящая девушка была одета в простое белое платье, а возле нее клубком свернулась серая с белым пятном на лапе кошка.
На душе мужчины сразу стало легче. Во всяком случае, до крайности дело ночью не дошло, и то добро. Выбравшись наконец из-под одеяла (и обнаружив на себе штаны и рубашку), Данкел не обуваясь вышел из комнаты, притворил за собой дверь и отправился на двор.
Ника проснулась от того, что босым ногам, вылезшим из-под одеяла, стало холодно. Не сразу поняла, где она находится, а поняв, натянула одеяло до самого носа.
Вчера вечером она, дойдя до последней степени отчаяния, уже хотела идти домой, так и не найдя Лапу, когда та сама обнаружила себя, подав голос с ветки высокой березы. Кто загнал туда любимицу, не боявшуюся брехливых уличных собак?
Слезть сама кошка боялась и жалобно мяукала, вцепившись в ветку, а снять ее у девушки не хватало сноровки.
И тогда, преодолев страх, Ника молнией пролетела по темным улицам, где в каждой подворотне, казалось, таился разбойник и остановилась только у белых ступеней "Китобоя". Было страшно войти в заведение, окна которого недобро мерцали желтым тусклым светом, но оставаться на улице было еще страшнее. Да и не только это! Нельзя оставить Лапу одну, а кроме старика, виденного один раз в жизни, сейчас для девушки не было никого, способного помочь. Ну не просить же Анхен, в самом деле...
И Ника решилась. Тихонько, чтоб не скрипнуть, приоткрыла дверь, обвела небольшой зал взглядом... Вот он, утренний знакомец! Сидит за дальним столом с большой кружкой в руке... А к девушке, нахмурившись, шагает хозяин кабака, похожий на медведя, во всяком случае такой же толстый. Ника в один миг представила, что с ней будет, если ее поймают, но ноги уже несли ее в конец зала, к медленно поворачивающему на крики разъяренного хозяина голову старику...
А через час, прижимая к себе присмиревшую после пережитого страха Лапу, Ника почти бежала за удивительно ходко шагающим постояльцем "Китобоя".
Улицы и закоулки, на которых она одна умерла бы со страху, если вообще бы сунулась, с попутчиком казались безопасными, как лужайка у дома. Может потому, что, даже безобразно пьяный, ее провожатый точно знал, куда идет и их дорога, кажущаяся кривой, была не в пример короче той, что воспользовалась бы Ника. Редкие встречные люди косились на них, но ни один не сказал им ни слова, а вот проводник Ники не раз и не два начинал крыть кого-то на все корки, а то, странно изменив голос, бормотать и вовсе какую-то невнятицу.
Страшно девушке стало только в зале "Китобоя", где остался один злой от недосыпа хозяин. "А вдруг сейчас прогонит домой?" - обожгла страшная мысль. Но постоялец уже махал ей с лестницы рукой, чтобы шла сюда и хозяин, хмыкнув, ничего не сказал. В своей комнате старик сразу же грохнулся на кровать и заснул, а Ника, сняв с него грязные сапоги, еще долго сидела у приоткрытого окна, глядя на звездное небо и расплетая косички. Ей было немного жутковато сидеть так с чужим человеком в комнате пропойного кабака, но еще почему-то весело. Сама того не ожидая, Ника влезла в приключения и теперь не была уверена, что вылезет из них. Но вот усталость взяла свое и девушка, стараясь не разбудить спящего, сбросила шаль, туфли и юркнула под пахнущее чем-то крепким, но не неприятным одеяло. Заснула она в один миг.
И вот теперь ей снова стало страшно. Хозяин комнаты куда-то уже ушел, а как придет..? Не вышвырнет ли ее вон, не примет ли за какую-нибудь побродяжку, набившуюся в гости, или еще кого похуже? И будет, что самое обидное, прав. А что ее дома ждет... В то, что Анхен за одну ночь вдруг подобрела и решит простить племянницу за ее совершенно неслыханное поведение, конечно, поверить было сложно.
За дверью скудно меблированной, но чистой комнаты послышались шаги и голова Ники исчезла под одеялом вслед за телом, а пальцы судорожно сжались на плотной ткани. Где-то под ложечкой засосало. Вот сейчас зайдет и...
Дверь негромко скрипнула, шаги раздались в комнате. Все ближе, все яснее. Девушка закусила губу и закрыла глаза. Шаги раздались совсем близко, потом чуть отдалились, скрипнул под тяжестью тела стул. Стояла тишина, ни притаившаяся под одеялом девушка, ни вошедший в комнату мужчина, задумчиво глядящий на холмик под одеялом, нарушать ее не спешили.
Данкелу было, о чем подумать. Девчонка, делившая с ним постель, видимо, делала это по своей воле, но теперь чего-то боялась. Чего - вот вопрос...
Как бы начать разговор, выяснить, что случилось вчера, не напугать еще больше? Мужчина представил, что увидит его неожиданная гостья, когда вылезет из-под одеяла. Мрачный худущий дядька с могильной бледностью на лице, рано проступившими морщинами и сединой и красными с похмелья глазами. Он сам в ее возрасте бежал бы, наверное, без оглядки от такого пугала. А узнать, что случилось вчера, а значит и чего ждать от будущего, было необходимо. Данкел не собирался дать даже повода к обвинению в чем бы то ни было. Он слишком дорого заплатил за прегрешения молодости.
Ника, затаив дыхание, лежала и не знала, что теперь делать. Вылезать из-под казавшегося спасительным одеяла не хотелось до ужаса, но лежать в чужом жилище было и вовсе невыносимо. Всю жизнь не пролежишь, как ни старайся.
"Так кого ты боишься больше, трусиха, этого старика, снявшего твою кошку с дерева и приютившего на ночь, или свою тетушку?" - снова очнулся внутренний голос. Ника как раз раздумывала над этим вопросом, когда Лапа открыла глаза и начала сонно потягиваться и крутиться. Когти любимицы царапнули голую коленку девушки, пушистый хвост ткнулся в нос, а Ника, еще не решившая, что делать, боялась даже пошевелиться. От мягкой шерсти, елозившей по кончику вздернутого носа, в ноздрях страшно засвербело, и девушка, еще успевшая ужаснуться, расчихалась. Теперь оставалось только вылезать, за спящую никто не примет.
-Будь здорова, - сказал Данкел показавшейся из-под одеяла растрепанной со сна черноволосой голове, рассматривая свою гостью.
Голубые глаза, опущенные вроде вниз, но нет-нет, а посверкивающие из-за длинных ресниц, бледные щеки с ярко разгорающимся румянцем, курносый носик, губы, поджатые сейчас - все казалось смутно знакомым, будто Данкел уже где-то видел девчонку. Где бы, только?
-Спасибо... - выдавила Ника, а потом, собрав всю волю в кулак, поспешно встала и отвесила мужчине поклон - Спасибо большое вам за... за все.
Глаз она старалась не поднимать, но все-таки заметила, что хозяин комнаты улыбается краешком скрытого бородой рта. Это немножко приободрило девушку. Во всяком случае, выгонять прямо сейчас ее вроде бы не собирались. Данкел долго молчал (девушка стояла, опустив глаза и начинала снова впадать в волнение, чувствуя его изучающий взгляд на себе и не зная, чего ожидать), обдумывая ответ и наконец хрипло произнес:
-За что ты меня благодаришь?
Этим немудрящим вопросом он желал узнать, так что же произошло-таки вчера у них, но при этом и не показать свою полную в этом неосведомленность. Пусть примет его слова за иронию. И трюк, кажется, удался. Девчонка сбивчиво начала объяснять ему про вчерашнее приключение, горячо благодаря и за спасение кошки и за приглашение переночевать, в пылу, будто опасаясь, что ее сочтут неискренней, даже взглянула на Данкела прямо... Тут же вся запунцовела совсем уж ярко и снова опустила взор долу.
"Интересно, что с ней такое?"-подумалось мужчине, но как-то вяло. Голова все еще болела, хотя во дворе, сделав дела, он окунул оную в бочку с водой, заодно вымыв все, что не успел у вдовы. К тому же самое главное он уяснил и теперь хотя бы знал, как отвечать.
-Пустяки, - сказал он как можно беззаботнее, стараясь смягчить тембр голоса - Это сущая безделица.
У Ники камень с души упал. Значит, все хорошо, на нее никто не сердится... Тут она вспомнила об Анхен и настроение, начавшее было подниматься, резко упало вниз.
"Никто не сердится, говоришь? - съехидничал внутренний голос - Совсем забыла про тетку, да? А ведь теперь остается только возвращаться к ней."
И он, этот клятый голос, был тысячу, миллион раз прав. Если все разрешилось, не может же она остаться у незнакомого старика! Хотя какая-то шальная, но все-таки заманчивая мыслишка остаться, спрятаться здесь от своих проблем, от неотвратимого возвращения, в голове мелькнула.
-Я, наверное, пойду домой. Не смею пользоваться вашим гостеприимством дальше... - пробормотала Ника потерянно - Меня там ждет...
Хотелось бы соврать, сказать, что дома ее ждут любящие родители, но девушка этого не сделала. Глаза защипало от подступивших отчаянных слез. Сейчас она уйдет и отправится в постылый дом, где некому сказать доброе слово. Ника вытащила из-под одеяла снова задремавшую кошку, взяла на руки, тяжело вздохнув сделала шаг к двери...
-Позволь, я тебя провожу, - раздался в спину хриплый голос и от этого такого неожиданного предложения сдерживаемые из последних сил слезы так и брызнули из глаз.
-Ну, не реви... Видишь, даже кошка тебя утешает... - эти слова прорвались в сознание не сразу, потом Ника почувствовала мокрый нос Лапы, тычущийся ей в щеку и грубую, словно древесная кора, ладонь, держащую ее руку. С момента срыва у двери, наверное, прошло какое-то время, тень от кувшина на столе немного сместилась, но девушка ничего не помнила. Ни как оказалась сидящей, сжавшись в комочек, на кровати, ни как ее пытались привести в разумное состояние. Было немного стыдно, но по большей части душа была пуста. Другая рука, мало чем отличающаяся от первой, разве что со стародавним розоватым шрамом у большого пальца, поднесла к ее губам чашку и Ника послушно выпила прохладную воду. Наверно, слезы вытянули из нее всю влагу, потому что от воды стало заметно лучше.
Хозяин комнаты дождался, когда последние всхлипы утихнут, а слезы подсохнут и спросил прямо в лоб:
-Что это с тобой?
И девушка на одном дыхании, только теперь полностью осознав весь стыд своего поведения, рассказала ему все, что теснилось в ее груди последний месяц.
Данкел слушал, не перебивая. История, конечно, была самая обычная, мало ли таких, а то и похуже происходит. И сердце, давно уж покрывшееся коркой, чтобы не укусили, не ужалили, такой не разжалобить. Руки-ноги целы, годика через два жениха найдет, войдет в новый дом, а еще через сколько-то лет и тетку свою вспоминать будет с улыбкой.
Но это все потом, а сейчас сидит этот маленький запуганный зверек на кровати съемной комнаты на втором этаже кабака и не знает, что делать, а один-единственный путь у него - к ведьме злобной, захватившей чужой дом. И было арестанту старому не то, чтобы жалко, а все-таки не по себе отпустить девчонку одну. И не будь рассказа -проводил бы, но то из вежливости, да так, на всякий случай. Смотрите, мол, ничего плохого не хотел и не сделал. А теперь уж и подавно. Не до ближнего двора, до порога проводит, с рук на руки сдаст, а заодно и на Анхен эту посмотрит.
-В общем, Ника, ты вот что... Сейчас собирайся, лицо умой. Пойдем перекусим, а там уж и до дому провожу, - произнес мужчина наконец.
Сидя внизу в общем зале, за столом кабака, где ей и бывать-то не положено, напротив человека по имени Данкел, Ника чувствовала себя сытой, довольной и почти счастливой. Пища была простой, но сытной, из питья подали компоту (кухарка даже выходила из кухни посмотреть, кто это такой трезвенник у них завелся. Увидела Нику и Данкела и похоже рассердилась на папашу, затащившего дочь в непотребный дом), а еще от ее спутника исходила какая-то волна уверенности, доселе ей не ощущаемой ни с кем, кроме отца.
Сейчас, приглядевшись, девушка решила, что не так уж он и стар, наверное не старше их соседа, мужика лет сорока, только очень уж седой и какой-то потертый. Глаза, каких она ни у кого не видела - пепельно-серые, но с какой-то искрой, лицо твердое и суровое. Неизвестно откуда пришла мысль, что с таким, пожалуй, не страшно и в беду попасть. Вытащит. Смотрит вот только не на нее, в столешницу, о чем-то думает. Именно это и позволяло Нике рассматривать своего нового знакомого без риска залиться краской.
А Данкел думал, что судьба играет людьми, как ей вздумается. Он вспомнил, когда девушка заплетала косички, где ее видел. Странно, что он вообще сумел ее забыть. Вот, значит, как. Понятно, почему Ника направилась за помощью именно к нему (в своем рассказе девушка этот вопрос не затронула), а не к любому другому. Он-то ведь просто шутил, вспомнив былые годы, дурачился, а вот девчонка, кажется, восприняла все не так. Слишком серьезно. В душе ворочалось что-то полузабытое, вытравленное из памяти, в том числе и своими руками. Совсем не плохое, наоборот. Об этом стоило подумать, но сейчас были и более важные дела. Данкел медленно поднял глаза (Ника свои успела опустить) и произнес:
-Чтож, пора. Пойдем к твоему дому.
-Хорошо... - тихо сказала Ника, встала из-за стола, подняла на руки Лапу, до этого грызшую у ножки стола косточку, а последние минуты сидевшую у ног хозяйки, обернувшись хвостом-Я готова.
Пока Данкел расплачивался за еду, солнце окончательно пробило тучи и вышедшим из "Китобоя" под любопытные взгляды выпивох девушке и ее провожатому сразу стало жарко.
От цветущих садов город благоухал медвяно, трепетала листва под северным прохладным ветерком, золотом горел вышитый на флаге градоправителя голубь, улицы в этот час были полны народа. Ника последний раз могла так, без особого дела, неспеша идти по улице только раньше, когда они с отцом еще жили вместе в другом городе, Ариле, гораздо меньше этого. Там тоже было много садов...
Те времена, не всегда удачные, сейчас казались самыми счастливыми в жизни. Отец был бондарем, сколачивал свой товар бойко, да вот только имел несчастье обидеть старшину гильдии и дела его сразу пришли в упадок. Дочь его в то время переживала первую любовь, самую безответную, самую чистую и волнующую. Как она не хотела уезжать из городка, где могла видеть Его, как болела сердцем, но растущие снежным комом беды отца мог решить только отъезд. И они уехали... А сейчас Ника, казавшаяся себе повзрослевшей за этот месяц на несколько лет, смеялась над собой тогдашней. Нашла, в кого влюбиться! Сын мясника! Ну, высокий, крепкий, конечно, сильный, но толстый и недалекий...
Данкел шел, слушал неумолчный шепот листвы над головой (он специально старался выбирать такие места) и думал о море. Не о том море, что видел один раз совсем еще сопляком, вместе с папашей возвращаясь с ярмарки.
Не о стылой осенней воде, смыкающейся где-то далеко-далеко с черным горелым небом, над которой плавал туман. Не о нагромождениях камней на берегу.
О пронизанной лучами заходящего солнца глубине и ласковом шелесте набегающих на каменистый берег волн. О ракушечном пляже под защитой утесов. О теплом дожде. О мечте того самого парня, сына чахоточного старика. Во тьме сырой камеры этот парень, Ферн, говорил каждый день об одном и том же, в те минуты, что они были рядом. Его память воскрешала столь светлые картины, что иногда мрак будто рассеивался. Куда-то уходил холод, стены раздвигались, мир наполнялся солнцем, теплом и радостью. Если закрыть все еще не привыкшие к такому обилию солнечного света, но хоть прекратившие слезиться глаза, тот спасительный тюремный морок можно призвать и сейчас. Данкел хорошо помнил его рассказы, помнил, как желал Ферн снова вернуться в их со стариком домик на скале и увидеть под собой синюю гладь... И когда парня выводили в последний раз, когда все уже было решено, Данкел обещал ему, что придет туда. Найдет заливчики и пляжи, скалы и камни. И место, где жил Ферн сын Гарла, он тоже разыщет. Они ведь помнили с ним об одном и том же месте, вот только какими разными были эти воспоминания...
С тех пор, как папаша сгорел от пьянства, Данкел отбился от рук окончательно. Компания на его улице подобралась уж очень лихая и мать справиться с ним не сумела...
Тайные убежища в лесу, куда мальчишки стаскивали украденных курей и сапоги сменили полуподвальные комнатушки со слепыми окнами, где неразговорчивые мужики играли в кости на чужие перстни и оружие и пили вино. Смешливых девчат, первый раз хлебнувших браги, подменили женщины, мерявшие достоинства кавалеров по величине кошелька.
Не до красот тут было. Вот и получилось, что живущий в двух днях пешего хода от моря 34-летний мужик не бывал на нем больше четверти века.
Данкел прикидывал, как пойдет туда. Ласковое солнце будет выгонять из тела паскудный промозглый холод, ветер гладить почти год не знавшие бритвы щеки... Денег должно хватить на небольшой домик. Вот только... что дальше? Стать рыбаком? Ха, хорош рыбак, что плавать не умеет...
-Эй, Данкел!
Ника обернулась на оклик. К ним приближался высокий сутулый парень в бурой куртке и высоченных сапогах. Его лицо в рытвинах оспин, длинноносое и темноглазое, быстро меняло выражения от удивления к радости и обратно.
-Ты ли это? Боги, сколько лет я тебя не видел! Где пропадал?
-Пять, - глухо отвечал мужчина.
-Что? Что опять? - длинный парень был глуховат, как видно.
-Пять лет ты меня не видел, Федр. И я тебя тоже, - Данкелу, казалось, каждое слово давалось с трудом.
-Давно в городе? - названный Федром смотрел на спутника Ники во все глаза, улыбаясь радостно.
-Вчера... приехал, - неохотно выдавил мужчина.
-А где был?
Ника так и навострила ушки. Узнать, откуда только вчера приехал этот странный человек ей тоже очень хотелось. Пока по всему было видать, что город он знает прекрасно, может здесь и родился.
-Далеко отсюда... Давай поговорим позже.
Девушка про себя вздохнула. А впрочем, у них еще есть время, может удастся что-то разузнать самой. Только бы еще не краснеть каждую минуту, словно нашкодившая.
-Прости, я и не подумал об этом, а ведь у тебя наверное дела! - горячо проговорил молодой человек, а потом, блеснув глазами, сделал еще один шаг ближе, коснулся плеча мужчины тонкими пальцами - Друг мой, может... Прости, может тебе негде переночевать? Ты выглядишь странно.
Одного взгляда на Данкела девушке хватило, чтобы понять, что Федр прав. Мужчина будто еще постарел, смотрел куда-то вбок и голос его, когда он отвечал, чуть дрогнул:
-Нет... друг, не беспокойся. Я нашел себе ночлег.
-Правда, тебе не нужна помощь? Ну хорошо, - проговорил Федр, пытливо глядя в лицо Данкелу - Тогда приходи к нам сегодня. Мама будет рада. Придешь?
-Обязательно. А сейчас, прости, я еще не закончил дело.
-Значит, ждем, - весело сказал парень, убирая руку с плеча мужчины, а потом в первый раз глянул на Нику - А это кто? Может, ты что-то скрыл от меня из своей жизни, а? Может, ты решил жениться?
И он рассмеялся беззаботно.
-Это одна моя знакомая, ее зовут Ника. И я провожаю ее домой, - произнес Данкел деревянным голосом.
-Привет, Ника! - сказал Федр.
-Привет, - отозвалась девушка. Федр выглядел почти отталкивающе, но ни на него, ни на его двусмысленности обижаться было невозможно. Такие люди, по ее глубокому убеждению, просто такими уж уродились. К тому же Федр сильно напоминал Нике ее старшего брата-моряка. На него тоже было нельзя сердиться, хотя шуточки он отпускал еще и похлеще. Брат утонул три года назад. Попал в шторм.
Только сейчас Ника заметила, что у него в левой руке большая корзина припасов с рынка.
Их со спутником темп заметно вырос после неожиданной встречи. Данкел зашагал очень ходко, девушка едва за ним поспевала, и дом отца показался впереди намного раньше, чем она думала. Ника даже не успела испугаться заново неминуемой встречи с теткой, еще только показывала мужчине, куда им свернуть, как увидела Анхен. Женщина стояла на крыльце, ее черные волосы были стянуты в хвост, руки уперты в бока, синее платье до колен чуть трепетало на ветру. В глазах ничего хорошего не читалось, губы были сжаты в ниточку и Ника почувствовала, как коленки вопреки всем законам размягчаются, чтобы согнуться в обратную сторону. Лапа, все время путешествия сидящая на хозяйкиных руках и вертящая круглой головой по сторонам, втягивая говорящие ей о многом запахи, завидев Анхен, прижала уши и недовольно заерзала.
А они ведь уже шли прямо к дому по чистой, выложенной белыми камешками дорожке...
-Где ты была, дрянь? - разверзла уста Анхен, когда Нике оставалось до нее не больше пяти шагов. Голос пробивался в сознание с некоторым трудом, кружилась голова, а причиной всему был липкий, подавляющий волю страх, прямо-таки излучаемый женщиной. Как во сне неспособная ответить что-либо Ника смотрела, как Анхен поднимает руку для крепкой пощечины...
-Она была со мной, - громко сказал Данкел, выдвигаясь вперед и глядя прямо в знакомые холодные глаза - Тебе не за что ее наказывать, Ан.
А потом, когда женщина, опустив руку, пригляделась и узнала его, добавил:
-Иди к себе, Ника.
Девчонка так и брызнула мимо тетки в дом, только того, видно, и дожидаясь, а Данкел с хозяйкой дома все стояли и глядели друг на друга, удивленные неожиданной встречей.
-Пойдем в дом, Ан, на нас уже все соседи собрались поглазеть, - промолвил наконец Данкел и Анхен не стала спорить.
Глава 5.
И снова проснулся Данкел не самым лучшим образом. Всю ночь его мучали кошмары, рожденные холодом и сыростью, тьмой и звериной тоской тюрьмы.
Не имеющие формы серые тени гнались и гнались за ним то по мрачным коридорам, то по гнилым болотам, желая извергнуть душу из тела, высосать горячую кровь, поглотить, уничтожить и не было от них спасения. Эти сны не раз и не два являлись мужчине и раньше, выдавливая на коже пот, заставляя сердце биться не в такт.
В горле пересохло и Данкел, поднявшись с кровати, поспешил напиться воды.
За окном уже вовсю светило солнце, день шел к полудню. Но ему не было жалко ранних предрассветных часов. Их у него будет много. Ясных зорей, запаха моря и водорослей, пения птиц. Уже завтра он двинется в путь. Вот когда лучше встать рано. А сегодня, несмотря на кошмары, его тело набралось во сне сил, Данкел уже не чувствовал себя таким разбитым, как на днях, думы о завтрашнем грели душу.
День вчерашний выдался непростым и мужчина в очередной раз убедился, что судьба шутит с ним шутки. Сначала Федр...
Мальчишка, на несколько лет его младше, хилый, но чистенький, как из коробочки вынутый, сидел целыми днями на скамейке у своего дома и улыбался чему-то своему, нездешнему. Его, конечно, считали дурачком, обзывали и не брали в игры, но Федр и не стремился в компанию. Ему было хорошо и на своей скамейке.
Таких редко кто любит, и когда сын кожевника Вольмар, детинушка, в свои юные годы уже похожий на молодого бычка, забавы ради сбил с малахольного шляпу, а потом и в зубы решил дать, чтоб не плакал, за Федра вступился только один человек.
Потом, когда мать Федра смазывала ему синяки и ссадины мазью из горшочка, качая головой и охая (Вольмар, не знавший, что драться можно еще и головой, собрал выбитые зубы и скрылся, но сначала здорово отмутузил противника), мальчишка сам подошел к Данкелу и очень серьезно предложил ему дружить. Его отец был десятником и погиб в сражении. В округе все знали, что он герой. И если пацан сам не мог себя защитить, то должен был, по мнению Данкела, найтись человек на эту роль. Он пожал худенькую ручку Федра.
Шли годы, один из них шатался по городу с ватагой молодцов (среди них был и Вольмар, забывший обиду), другой писал свои первые стихи о любви, помогал матери шить одежду и читал запоем книги, оставшиеся еще от деда. Но в их отношениях ничего не менялось. Федр не знал, чем занимается Данкел, да не очень и интересовался. Он вообще редко показывался на улице и был чрезвычайно рад, когда друг приходил к нему поболтать.
Разлучила их стража, невовремя заглянувшая в кабак "У крота", когда там гуляла подвыпившая компания. Кто-то узнал шапку своего друга на чужой лысине и все входы-выходы вдруг ощетинились копейными жалами.
Пять лет Данкел не видел Федра, особо о том не грустил (не до того было, да и в последнее время заглядывал он к нему все реже), и вот вчера вдруг встретил. В заледенелую душу будто солнце заглянуло. Федр ни капли не изменился и было мужчине стыдно врать ему и очень неловко с повзрослевшим, но все таким же чистым и добрым мальчиком, каким он был больше 20 лет назад. Как не хотелось Данкелу идти... Чтобы ему подливали чай и подкладывали лучшие куски? Чтобы наивно спрашивали, как там, в далеких краях, с погодой и что носят люди? Гость искренне считал, что недостоин такого обращения, сердце ныло от боли, но отказать человеку, впервые на воле назвавшему его другом, не мог. И вечером, тяжело уронив голову, постучал в знакомую дверь с все тем же вишневого цвета крыльцом под ней. Постаревшая мать Федра продолжала шить на заказ, а ее сын, чудом перенесший оспу, сочинял для неграмотных когда письмишко, а когда и стихи девушку порадовать и жили они небогато, но дружно. И было Данкелу в их доме, как в детстве, хорошо и спокойно. Только раньше глаз прятать было не надо, да сочинять небылицы. От них мужчина узнал, что его мать, с которой он давно уже не жил, умерла два года назад, так ни разу и не пожелав проведать сынка. А может, и не знала ничего бедная одинокая женщина, кто ж теперь подскажет? Один бедолага, слышал Данкел, несколько лет жил под самым тюремным холмом, разводил свиней, знал многих надзирателей, а своего брата увидел, только когда тот освободился.
Тюрьма не больно-то разговорчива.
Уходил Данкел уже ночью и за первым же домом, наплевав на собачий брех, выдавил из себя рыдания, копящиеся целый день.
О последнем родном человеке. О честных людях, не взявших за жизнь ни монетки чужой и верящих, что все таковы. О себе, заплутавшем в темной чаще и только-только начинающем видеть впереди просвет. А потом, вороном пролетев пол-города, нашел старенький родительский дом и долго стоял у слепых заколоченных окон.
А еще раньше, до прихода в дом Федра, была встреча с Анхен. Нет, просто Ан, судомойкой из корчмы в соседнем городке. Здесь все было проще. Встретились, воспылали, виделись каждый день... А потом Данкел, вернувшись однажды заполночь, вышиб из постели тогда еще молоденькой девчонки ее ухажера кулаками, сплюнул, да и сам обратно в окно ушел, пока отец и братья Ан ломились на шум с дубьем в двери.
И вчера разговор короткий вышел. Посидел мужчина, повертел кружку с чаем по столу, рассказал, как Нике кошку с дерева снимал, ну, посмеялись немножко.
Вспомнилось некстати, как девка в окно ему кричала, чтоб вернулся, что жить без него не сможет, засохнет, чтоб простил. Ни тогда, ни сейчас он ей о жизни своей не больно и рассказывал, но Ан, наверное, о чем-то догадалась. Да и раньше могла догадываться. От хорошей жизни в окна редко кто ходит и на четвертом десятке не седеет тем более. Ну и пусть.
Долго засиживаться не стал, чай нетронутый оставил и ушел.
И дом Ан он узнал. Тот самый дом, на который он вышел из тумана вчера и во дворе которого позаимствовал одежу. Вернуть ей эти тряпки, что ли, пока вдова не выбросила? Хотя ну их обоих...
От воспоминаний поселилась в сердце, словно крыса, печаль. Вздохнув, Данкел оделся и зашагал вниз, в обеденный зал "Китобоя". В животе противно ворчало, да и от кружечки-другой неплохого местного аранолского пива мужчина отказываться не собирался. В зале было не особо многолюдно, но и не пусто, кто-то уже успел выпить свою норму и лежал щекой на уроненных на стол руках, двое или трое тягуче выли жалостную песню, незнакомую Данкелу. Он заказал сыру, яичницу с салом, пива и хлеба, а в ожидании снеди присел на свое уже привычное за эти два дня место. За поясом у него со вчерашнего дня висел небольшой нож, приобретенный на рынке вместе с другими необходимыми мелочами. Не горожан пугать, так рыбу почистить сгодится, помнится, подумал он вчера, расплачиваясь с торговцем.
На нового посетителя никто особо внимания не обращал и Данкел, кивнув хозяину, спокойно сидел, поглядывая на соседний стол. За ним шла игра в кости. Какой-то мужик с огненными волосами, сейчас скрывающими все лицо, азартно тряс стаканчиком и грозился обобрать своего соперника догола. Против него сидел охранник "Китобоя", временами бросающий взгляды на входную дверь. С чего бы это хозяин позволил своему работнику вести игру, отвлекаясь от дела - Данкел не знал. Перед рыжим была уже солидная горка монет, охранник крутил в пальцах последний грош. Заметив взгляд мужчины, он бросил на него короткий взор и пробурчал:
-Да, везет тебе, уважаемый... А вот только думается мне, что эта монетка еще принесет мне сегодня удачу. Не зря же подарил ее мне мой отец, собирая в дальний путь...
Потом, сверкнув глазами, охранник добавил:
-А если проиграю ее, то одно останется - уходить из сего заведения, да искать другую работу, где платят вперед. Может, другой человек наведет здесь тогда больше порядку и в питейный дом не будут проникать разные... неожиданные люди. А, как думаешь, хозяин?
Хозяин что-то неопределенно промычал, вытирая руки полотенцем. Данкел, угадавший, что последнее относилось к нему, и бровью не повел. Охранник не мог простить, что его не было в кабаке и не довелось вышвырнуть прочь сумасшедшую девчонку, о которой в заведении уже ходили легенды. Ну и пусть.
Принесли его заказ и мужчина принялся за еду. За соседним столом катились кости, слышались возгласы, но Данкел уже потерял интерес. Наметанным глазом он определил, что охранник шельмует и ничуть не удивился, допивая пиво и собираясь взяться за яичницу, что горка монет перекочевала на другую сторону стола. А еще через минуту с трубным ревом рыжий недотепа проиграл последний медяк и вскочил из-за стола. Охранник свое дело знал и успокоил его парой слов, подвинул большую утешительную кружку пива и вскоре они уже были чуть ли не друзьями.
-А то может призаймешь денег, да продолжим? Ты ведь везучий, я вижу... - проговорил охранник весело. Рыжий, уже плохо держащий на весу голову, повернулся влево, вправо...
Приглянулся ему в роли кредитора, конечно, Данкел. До него было всех ближе, а ноги могли и подвести.
-Эй, почтенный! - гаркнул мужик, надвигаясь на соседний стол грузным телом - Одолжи мне пяток монет!
-Нет, - сказал Данкел мрачно. Эта история начинала его раздражать. Охранник прятал ухмылку в усах.
-Ты мне не веришь, да? - грозно вопросил незадачливый игрок - Я Реон, сын Абая, меня все знают здесь! Любой подтвердит, что я отдам!
В таких случаях полагалось называть свое имя в ответ, но Реон, сын Абая, ждал зря. Данкел прожевал кусок и негромко произнес наконец:
-У меня нет для тебя денег.
-Врешь! - набычился Реон. Пиво, видно, ударило ему в голову - У тебя есть деньги, я знаю!