Просыпаюсь от звука своего собственного голоса. Гулкий, хриплый, нечеловеческий скрежет. Некоторое время лежу и мычу, пытаясь повернуться так, чтобы окружающий меня ненавистный мир снова исчез, чтобы я смог провалиться обратно в полупьяный сон. Не выходит. Я понимаю, что валяться так дальше не имеет смысла. Похмелье тепло окутывает меня. После некоторой практики на поприще алкоголизма утреннее состояние уже не кажется таким жутким: реже тошнит и реже болит голова - а с остальным вполне можно примириться. Нужно принять похмелье таким, какое оно есть - и станет легче.
Мне наконец удается выпутаться из одеяла и сесть на кровати. Я живу один, и в такие моменты вполне этим доволен. Исходя из положения предметов одежды, разбросанных вокруг, я почти вижу, как вчера скидывал с себя все, хотя ничего не помню. Оглядываюсь вокруг и понимаю, что разбросанные вещи теряются в общем бардаке комнаты. Хаос. Сижу на краешке кровати и, накинув на плечи одеяло, пытаюсь убрать сон из глаз. Вокруг такая застоявшаяся тишина, что я внезапно даже для себя самого начинаю петь: "И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!" Не знаю почему, но в такие похмельные моменты песня меня успокаивает - любая, какая придет в голову.
В общем-то, чувствую себя неплохо. Меня заботит только какая-то горькая капля тревоги, подмешенная в мое похмельное какао. Что-то гнетет меня, какая-то мысль вяло притягивает мое внимание к себе, но я никак не могу на ней сфокусироваться. Проверяю телефон. Сообщение от Олега, с которым мы вчера пили. Номер телефона не определился, но по содержанию отправителя распознать несложно. "Привет, жопа. Что-то мне совсем плоховато. Ключи твои у меня."
Странно. Как же я зашел в квартиру, если мои ключи у него?
Вот-вот-вот, тревога запрятана где-то в этой головоломке. Прокручиваю пленку памяти назад, пытаюсь вспомнить конец вчерашнего вечера. Не получается: смотрю на воспоминания как на осколки разбитого зеркала. В каждом осколке - искаженное фрагментированное отражение меня самого. Не помню, как попал домой. Возникающие внезапно флешбеки расстраивают меня.
Вчера, когда мы встретились с Олегом и Викой, я был уже пьяненький. Мы были очень рады наконец увидеться. И сразу же выпили скотча из моей фляжки - чтобы дорога до "Маяка", заведения, где мы хотели провести вечер, не казалась холодной. Нам всем по двадцать девять лет, мы знаем друг друга с младших классов, выросли и воспитывались в одном окружении. Наше детство прошло среди гопников и будущих зэков, с вкладышами от жевачек, кэпсами и тамагочи в руках. Наше отрочество затерялось в тысяче других школьников, изредка проблескивая совместной игрой в самопальной рок-группе и поездками в Питер. Наша юность началась в застенках лингвистического университета и продолжилась в служебных каютах туристических теплоходов. Мы и сейчас молодые, самый сок жизни. Правда?
Воспоминания мои добрались до того момента, как мы втроем зашли в "Маяк", и тут в голову будто вбивают гвоздь. Боль острая и резкая, но, к счастью, быстро проходит. Бубню себе под нос ругательства и осторожно прикасаюсь к больному месту. Довольно серьезная шишка и запекшаяся кровь. Гадость какая, где же я так умудрился упасть? Делаю еще одно усилие, чтобы снова углубиться в воспоминания.
Итак, мы зашли в "Маяк" и поняли, что сегодня намечается какой-то концерт: несколько молодых людей на первом этаже настраивали звук. С нас взяли деньги за билеты и пропустили внутрь.
Это довольно старое заведение, и мы часто заходили сюда еще во времена студенчества, но теперь оно стало другим. Раньше "Маяк" напоминал кабак времен Маяковского, где было очень хорошо выпить хреновухи и закушать "железной дорогой" - так они называли длинные гренки, выложенные в форме рельсов и шпал, посыпанные орешками. В том "Маяке" был шарм, своя атмосфера домашнего уюта. Сейчас это было вполне себе современное провинциальное местечко с обычным меню и набором развлечений. Мы взяли по пиву с Егерьмейстером и присели за столик на своеобразном балкончике, чтобы видеть музыкантов и сцену. Подготовка к концерту заняла столько времени, что мы успели порядочно напиться и вдоволь потрепаться.
Наконец, концерт начался. Мы сразу заметили со своего балкончика, что все танцующие внизу и подпевающие музыкантам были одного возраста - в районе совершеннолетия. Музыка была нам не совсем понятна, а танцы ужаснули нас своей брутальностью. В итоге, мы согласились, что, видимо, давно не ходили по клубам, и потеряли связь с этим странным и чересчур энергичным поколением.
Но все равно мы спустились с нашего балкончика и танцевали со всеми - нужно же было куда-то девать накопленную алкогольную энергию. Кажется, в какой-то момент к Вике начала клеиться какая-то довольно корпулентная девушка: они потанцевали вместе некоторое время, но дальше дело не зашло - Вику, конечно, можно отнести к типу девушки-пацанки, но нравятся ей только мужчины.
Снова протираю глаза. Хорошо. Если убрать во флешбеках громкую музыку и яркие вспышки света, то можно смотреть на осколки воспоминаний без боли. Где же осколок с ушибленной головой? Вот... Вот, кажется, нашел.
Помню, мы много раз выходили на улицу чтобы покурить. Как раз в один из таких моментов Олег отозвал меня в сторону, чтобы о чем-то спросить. И вот, на последней ступеньке крыльца он внезапно поскальзывается и падает навзничь, прихватив с собой и меня.
Он ударился головой о ступеньку, это я точно помню. И помню едкий цвет крови на его лбу, и горькую полуулыбку на его губах. Олег сказал, что все в порядке, но в следующее мгновение его вырвало. Наверное, из-за беспокойства за друга и, конечно, из-за большого количества выпитого я не заметил, что тоже получил травму.
"Что-то мне совсем плоховато." Мда, если в мой череп будто вбивают гвоздь, то что чувствует сейчас Олег? Надо бы ему позвонить.
Беру телефон, но тут же замечаю, что сейчас только шесть утра. Позвоню ему попозже.
А сейчас, наверное, стоит попробовать еще немного поспать.
Олег
- Покушаем? - Слышу я свой собственный голос, и тут откуда-то издалека до меня доносится ужасающий звук будильника. Он вытягивает меня из сна, и не открывая глаз я дотягиваюсь до него и выключаю. Туман заволакивает меня всего, и невозможно определить, то ли я вернулся обратно в сон, то и уже бодрствую.
И тут нарастающие, пульсирующие волны всепоглощающей боли заставляют меня простонать. Нет, я уже не сплю. Поначалу никак не могу понять, откуда берутся эти волны - одинаково болит весь организм. Еще один жалобный стон вырывается у меня из груди.
Мне приходит смутная мысль о том, что в таком состоянии стоит открыть глаза - что это, возможно, смягчит боль. Открываю. Да, так лучше, хотя все вокруг плывет, и невозможно ни на чем сконцентрировать взгляд.
Господи, никогда больше не буду так пить.
Некоторое время я лежу, тщетно пытаясь привыкнуть с своему состоянию. Как же так? Знаю ведь, что для меня такое количество алкоголя обещает утро, подобное Армагеддону, - но все равно пью.
Нет, здесь, в этой боли, есть еще что-то. Я неверной рукой ощупываю голову: конечно же, вот и рана. Как я сразу не вспомнил?
Большая, черт бы ее...
Надо собраться с силами и дойти до ванной, посмотреть в зеркало. Я медленно, с любовью и заботой к своему организму, приподнимаюсь на кровати, поворачиваюсь и спускаю ноги на пол. Но как только мои ступни касаются холодного пола, желудок бьет тревогу, и я еле успеваю добежать до ванной, чтобы выблевать всего себя наружу. Настает миг просветления, я неловко сажусь на пол рядом с унитазом. На лице моем расплывается гримаса, которая должна быть улыбкой: мне пришло в голову, что я еще живчик, раз могу так быстро бегать. Стало немного легче, и я прислонил голову к стене, покрытой кафелем. Прохлада...
До зеркала мне конечно, не добраться - сейчас лучше не вставать на ноги. Надо просто успокоиться и попытаться прийти в себя. Сосредоточься на чем-нибудь отстраненном, попробуй увести мысли в сторону от боли.
Я решил вспомнить свой сон. Он все еще крутился в моей голове: странный, тревожный и больной.
Мне снилось мое обычное утро на теплоходе. Но так, будто оно было снято на пленку кинокамеры: грубое, почти не монтированное видео с бликами, разводами, плохо наложенной музыкой и иногда появляющимся в верхнем углу кадра микрофоном.
Вот, что я вспомнил:
Камера все время висит у меня за спиной и движется следом. Я выхожу из своей каюты, музыка затихает. Иду по коридору носовой части средней палубы, в руках у меня папка с заявками на питание. Поднимаюсь вверх, на шлюпочную палубу. Здесь открываю дверь, кладу часть заявок на стол бухгалтера - в комнате никого нет. Иду вниз на главную палубу, прохожу мимо рецепции и не останавливаясь отдаю два листа с программой дня. Иду по коридору главной палубы - навстречу пожилой турист. Коридор узкий, и мы проходим мимо друг друга, прислоняясь к стенам: улыбаемся и здороваемся. На корме открываю дверь с надписью "Staff only" и продолжаю идти по служебному коридору. Слышен шум двигателей и разговоры механиков. Поворот - и внезапно из-за угла появляется высокий повар. Мы останавливаемся, улыбаемся, здороваемся и жмем друг другу руки. Несколько поворотов до открытой двери камбуза. Вхожу и громко желаю всем доброго утра. Вокруг шум работающих кухонных инструментов, разговоры поваров и звуки перекладываемой посуды. Поворачиваю в кондитерский цех. Здороваюсь с кондитером, магнитом вешаю на холодильник заявку, жму кондитеру руку.
- Сколько там будет? - Спрашивает кондитер про туристов на следующий рейс.
- 148 плюс два, как в прошлый раз, - отвечаю я.
Кондитер кивает, я пожимаю плечами и иду обратно. Поднимаюсь наверх, на среднюю палубу по служебной лестнице. Раздаточная ресторана: шум посуды, разговаривающих официантов и кухонных. Протискиваюсь по коридору, по пути здороваясь во всеми. Быстро провожу взглядом по раздаточной и выхожу в салон ресторана. Немногочисленные туристы доедают завтрак, беседуют. Фоном играет музыка: "Morning star" группы Flunk. Прохожу через шведскую линию ко входу в ресторан - здесь стоят метр-д'отель и пара дежурящих сопровождающих. Приветствую их, улыбаюсь и спрашиваю, где директор ресторана.
- В твиндеке, они там считаются, - отвечает метр-д'отель.
Поворачиваю назад: шведская линия, салон, раздаточная, служебная лестница, служебный коридор. Захожу в открытую тяжелую металлическую дверь и спускаюсь в твиндек. Здесь хранятся все продукты. Нахожу в одной из камер директора ресторана, бухгалтера и шеф-повара: они все тепло одеты, потому что здесь холодно.
- Покушаем? - Спрашиваю я их.
Вика
- Отлично, - горько констатирую я, смотря на разбитое зеркало.
По ванной комнате гуляет тяжелый запах моих духов. Я хорошо помню момент, когда вчера - или уже ближе к сегодняшнему утру - нетвердыми руками попыталась достать с верхней полки бутылочку очищающего лосьона для лица. Надо ведь было обязательно умыться перед сном, пьяная корова. Слетевшая с петель полка будто в замедленной съемке пролетела у меня перед глазами. Замелькали падающие предметы, треснуло зеркало, а мгновением позже раздался звук разбившегося флакона духов. Не самые любимые, но все же.
Нахмурившись, я отправляюсь на кухню. Похмелье заставило меня встать довольно рано, но не сильно мне докучало. Я знаю, как с ним бороться. Поставив на плиту чайник, я достаю небольшую коробочку из шкафа. Здесь лежит мое спасение от похмелья. Я приоткрываю форточку, удобно устраиваюсь на широком подоконнике и начинаю забивать косяк. Сегодня выходной, и можно расслабиться.
Под окном, на скамейке у дома, тихо воркует молодая парочка, и я задумываюсь о своем одиночестве. Я теперь осталась одна. Три дня назад рассталась со своим молодым человеком одним-единственным сообщением Вконтакте. Да, сообщением Вконтакте. Кто сказал, что романтика умерла?
Очень трудно серьезно относиться к отношениям с такой работой. Я, Миша и Олег - ребята, с которыми мы вчера пили, - работаем директорами круиза на туристических теплоходах и по полгода не бываем дома. Спросите, сложно ли это? Нет, быть директором круиза не сложно. Самое тяжелое в этой работе - вовсе не длительная разлука с домом, а горькое осознание неизбежного увядания всей отрасли.
Я пришла работать на теплоход в то время, когда почти все лучшие люди, управляющие им, уже ушли. И те, кто остался, старались сохранить осколки былых традиций и порядков. Пришли новые люди: плохо обученные, слабо понимающие, что они делают и куда все движется. Они старались, очень старались все делать правильно. Но вне зависимости, хотели они того или нет, эти люди пришли, чтобы пустить теплоход ко дну. Я была одним из таких людей. И все, о чем мне оставалось мечтать - это о том, что и после меня останется пара годных осколков.
Я докурила, допила чай и закрыла форточку. Мягкий, почти осязаемый туман осел на моем сознании.
Внезапно я обратила внимание на телефон, лежащий возле плиты. Не мой. Видимо, брала вчера у Миши или Олега и забыла вернуть, дурочка. Ну, ничего: расходясь по домам, мы, кажется, собирались снова встретиться вечером - тогда и отдам телефон.
А пока - теплая и мягкая кровать и любимая музыка.
Миша
Десять утра - самое время, чтобы начать пить. Я просыпаюсь, уже почти не чувствуя похмелья. Передо мной стоит выбор: в холодильнике припрятаны пара бутылок шампанского, а в баре упорядоченно расставлены крепкие алкогольные напитки. Немного колеблюсь и решаю все же сделать себе коктейль. Колотый лед, а сверху односолодовый Хайлэнд и лимонад. Пробую и хмурюсь: медово-цветочные нотки виски уже опротивели мне - и все это из-за Марины. Я давно заметил, что волны страсти к алкоголю совпадают у меня с волнами страсти к девушкам. Любовь к джину - любовь к Лене, любовь к рому - любовь к Оле, любовь к виски - любовь к Марине. Вчера утром мы наконец расстались. Она долго кричала и плакала, а кончилось тем, что я выставил ее за дверь - и еще полчаса слушал, как она гневно стучит. Пришла пора менять напиток и женщину.
Я выливаю коктейль в раковину и достав бутылку шампанского, удобно устраиваюсь в кресле у окна. Смотрю на серое зимнее небо и методично топлю свои корабли в многочисленных бокалах игристого вина.
С каждым глотком я все больше убеждаюсь, что легко могу победить утреннее похмелье, но никак не могу совладать с похмельем жизни. Это горькая нота, которая появляется в любом напитке, когда осознаешь, что огни яркой молодости погасли. В центре зала какие-то молоденькие пидорковатые мальчики и снобливые созревшие девочки, а вовсе не ты. У них немодно проживать жизнь напиваясь и расплескивая любвеобильную энергию; они не понимают тебя. Все, что тебе остается - безучастно наблюдать за тем, как пропасть между тобой и ними все растет. Это горько, привыкнув к софитам, уходить со сцены.
Я прохожу по квартире и включаю разные источники шума: телевизор, музыкальный центр, ноутбук с сериалами. В моей квартире всегда темно и шумно. Шумно - чтобы было не так одиноко, а темно - чтобы не так выделяться. Я беру вторую бутылку шампанского и сливаюсь с кухней: этот день будет долгим, если не выпить еще. Голова все еще болит, но это не от похмелья а от вчерашней травмы. Я бережно поглаживаю шишку под растрепанными волосами, а потом беру со стола карандаш и приближаюсь к холодильнику. К дверце магнитом прикреплена вырванная из блокнота страница. "Уроки жизни" написано в заголовке, а дальше идет список фраз, написанный разным почерком и в разное время. Среди них попадаются совсем уж бредовые.
"Поднимайся по лестнице вниз!"
"Дерево смеется над птицей."
"Видишь меня?"
"Ты смеялась во сне. Что тебе снилось?"
"Сделай правильный выбор."
"Кто боится привидений? Я боюсь."
"Мне не хватает"
"Иногда меня просто нет."
"7 всегда бьет 9. И это грустно."
"Что мне с этим делать?"
"Что вы делаете, мистер Крабовая Палочка? Я курю."
"Бывает время, когда я просто хочу полежать."
"Ну надо же"
Я некоторое время читаю весь этот бред, а потом добавляю еще одну запись: "Когда просыпаешься пьяным, волосы более жесткие." Фраза вполне органично вливается в общий список.
Я подхожу к подоконнику, закрываю глаза и прислушиваюсь. Из окна слабо доносится шум улицы, и тут я решаю прогуляться до магазина и заодно вынести мусор. Я люблю подышать свежим воздухом, особенно если со мной любимая фляжка.
По соседству у меня детский сад: орущие оттуда детишки обычно заставляют меня приободриться и пробуждают что-то теплое. Но сейчас там никого нет. Возле мусорного контейнера я замечаю какого-то дедулю: он выбросил свой мусорный пакет и смотрит внутрь бака - нет ли чего, что можно забрать. На нем старый поношенный берет и ветхое пальто, все усыпанное опилками. Вначале я прохожу мимо, но через несколько шагов останавливаюсь и возвращаюсь к дедуле. Дождавшись его внимания, я протягиваю фляжку, а он непонимающе смотрит на меня.
- Коньяк, - говорю я ему.
Дедуля кивает и делает большой глоток, запрокинув голову. Слишком большой для него; не стоит откусывать больше, чем можешь съесть. Я сразу понимаю, что он поперхнется - так и случается. Дедуля конвульсивно откашливается, разбрызгивая коньяк вокруг. В итоге мы оба стоим мокрые. Дедуля вытирает рот рукавом и протягивает мне фляжку.
- Бывало и хуже, - произносит он.
Я молча возвращаюсь домой и вношу эту фразу в список на холодильнике.
Олег
Я прихожу в себя на полу в ванной. Заснул или потерял сознание? Наверное, заснул - ведь я все еще чувствую шлейф сна, который мне приснился.
Я медленно поднимаюсь и облокачиваюсь о стену. Голова кружится, тошнит, и яростная пульсирующая боль все не проходит. Наверное стоит попытаться дойти до кухни и принять пару обезболивающих. Нетвердым шагом, держась за стену, я добираюсь до упаковки таблеток и стакана воды. Обезболивающие подействуют только через двадцать минут - двадцать мучительно долгих минут. Надо попытаться убить время, отведя сознание в сторону от боли - мне это всегда помогало. Я решаю припомнить детали сна, пока они не потерялись в памяти.
Это, кажется, была квинтэссенция всех моих попоек.
Во сне я проснулся оттого, что меня разбудил кто-то из моих знакомых. Вокруг меня их было много: некоторые просто сидели, кто-то тихо напевал песенки, подыгрывая себе на различных музыкальных инструментах, один даже бережно расставлял на прикроватном столике фигурки из Киндер Сюрпризов.
У всех моих знакомых не было лиц, но во сне меня это не пугало и не беспокоило.
- Мы уж думали, ты не проснешься, - сказал знакомый, который меня разбудил.
Я осмотрелся и понял, что лежу в длинной греческой тоге у себя в спальне. Мебель была фантасмагорически перевернута и переставлена, несколько стульев свисало с потолка. Повсюду можно было наблюдать последствия вечеринки. Везде, куда ни глянь, были разбросаны карнавальные костюмы, игральные карты, бантики, шляпы, секс-игрушки и люди. Вокруг витала глубокая утренняя тишина, в которую вплетались тихие разговоры, медленная музыка и неразличимые песни.
Я попытался встать и упал с кровати. Надо мной наклонилась девушка и улыбнулась мне. Ее лицо внезапно стало проясняться, и я узнал в ней Вику. Не ту сломленную и печальную, какой она стала теперь, а ту беззаботную и невинную, какой она была во времена нашего студенчества.
- Ну, как ты тут? - спросила она.
Знакомые вокруг что-то ответили за меня, но я этого не расслышал - звуки утопали в глазах Вики. Она будто почувствовала это, ее улыбка заиграла, и в следующее мгновение я ощутил на своих губах ее поцелуй. Он был недолгим, но нежным и приятным.
Вика помогла мне встать и, держась за стенку, я вышел из спальни. Протерев заспанные глаза, я понял, что очутился совсем в другой квартире, которая, впрочем, тоже не испугала меня. Здесь творился все тот же похмельный хаос. Лабиринты коридоров вывели меня в гостиную, где диван был разобран, и на нем спало несколько безликих знакомых. В комнате было совсем тихо, и некоторые услышали, как я вошел - проснулись и вылезли из-под горы одеял и простыней. Рядом с одним из безликих оказалась Вика - новая, смущенная и пытающаяся оградиться от прошлого. Я молча протянул руку безликому мужчине рядом с ней - тот пожал ее и представился, обретя вдруг лицо всех моих французских знакомых.
Я прошел дальше, во вторую спальню. Здесь было темно и почти безлюдно. Единственный, кого я здесь разглядел, был Миша, который сидел на краешке кровати и напевал какую-то дурацкую песню.
- Знаешь, он прав. - Проговорил он, когда я приблизился. - Бывало и хуже.
И тут же замолк, ожидая моей реакции. Вокруг него были разбросаны книги и конфети, а сзади слышался нарастающий шум невнятной музыки.
Я посмотрел на свои руки. В правой - детская советская игрушка, заводная металлическая курица. В левой - смятая страница из блокнота с непонятными записями.
Какой-то больной бред, а не сон. Голова все не проходит, от боли сводит скулы и холодеют ноги. Я замечаю на подоконнике связку ключей, и присмотревшись, понимаю, что это ключи Миши.
Интересно, где же он тогда провел ночь?
Немного подумав, я беру лежащий у плиты телефон и отсылаю Мише сообщение: "Привет,жопа. Что-то мне совсем плоховато. Ключи твои у меня."
Вика
Кажется, я переборщила с травой. Сердце бешено бьется, готовое вырваться из груди. В голове полнейший беспорядок, будто с жуткого похмелья. Видимо, я отрубилась, пока слушала музыку. И, видимо, музыка меня вдохновила: когда я проснулась, в одной из моих рук был зажат листочек бумаги, на котором написана странная фраза: "Как часто мы говорим правильные вещи и замечаем, что рядом с нами не те люди? Как часто мы встречаем правильных людей и понимаем, что говорим им что-то не то?"
Интересно, где витали мои мысли, когда я это писала?
Сушняк раздирает мне горло. Скорее на кухню, попить воды. Жадно заливаю в себя стакан за стаканом, пока неприятное ощущение наконец не отступает. Я глубоко взыхаю, пытаясь прийти в себя.
Фраза в руке снова обращает на себя мое внимание. Забавная, стоит сохранить. Я приближаюсь к холодильнику и магнитом прикрепляю к дверце листочек. Осматриваю фразу на новом месте, и настырное сердцебиение успокаивается.
Но тут взгляд мой касается еще одного листка, который висит рядом. "Уроки жизни" написано в заголовке, а дальше идет список фраз, написанный разным почерком и в разное время. Среди них попадаются совсем уж бредовые.
Что это? Это не мое.
Что-то гнетет меня, какая-то мысль притягивает мое внимание к себе, но я никак не могу на ней сфокусироваться. И тут нарастающие, пульсирующие волны всепоглощающей боли заставляют меня простонать. Поначалу никак не могу понять, откуда берутся эти волны - одинаково болит весь организм. Еще один жалобный стон вырывается у меня из груди, и я бросаюсь в ванную. Ощущение, будто с моего мира заживо снимают кожу.
Я смотрю на себя в разбитое зеркало, но все лица в осколках разные. Я кричу и не слышу собственного голоса. Я хватаюсь руками за голову в тщетной попытке вернуть мир обратно, но ощущаю только дикую боль, когда дотрагиваюсь до раны. В голову будто вбивают гвоздь.
Цвета и формы плывут перед глазами, в голове смерч разносит в клочья весь мой мир, и я падаю в обморок.
Миша
- Будильник, ты жесток.
Просыпаюсь от звука своего собственного голоса. Гулкий, хриплый, нечеловеческий скрежет. Некоторое время лежу и мычу, пытаясь повернуться так, чтобы окружающий меня ненавистный мир снова исчез, чтобы я смог провалиться обратно в полупьяный сон.
Я понимаю, что лежу на полу в ванной. Не вставая проверяю телефон. Сообщение от Олега, с которым мы вчера пили. Номер телефона не определился, но по содержанию отправителя распознать несложно. "Привет,жопа. Что-то мне совсем плоховато. Ключи твои у меня."
Начинаю смутно припоминать прошлый вечер. Вчера, когда мы встретились с Олегом, я был уже пьяненький. Мы были очень рады наконец увидеться. И сразу же выпили скотча из моей фляжки - чтобы дорога до "Маяка", заведения, где мы хотели провести вечер, не казалась холодной. Нам обоим по двадцать девять лет, мы знаем друг друга с младших классов, выросли и воспитывались в одном окружении - но в последнее время редко общаемся. И это печально.
Надо бы встать, привести себя в порядок и выпить. На кухне я нахожу недопитую бутылку шампанского и делаю большой глоток из горла, запрокинув голову. Похмелье тепло окутывает меня. После некоторой практики на поприще алкоголизма утреннее состояние уже не кажется таким жутким: реже тошнит и реже болит голова - а с остальным вполне можно примириться.
Нужно принять похмелье таким, какое оно есть - и станет легче.