Они шли не оглядываясь. Я любил её больше жизни. И не знал, как сказать об этом, боялся навсегда потерять. Оставаясь с ней наедине, рассказывал о художниках, и поэтах, читал стихи свои и чужие, выворачивал наизнанку всю душу, боясь замолчать. Она слушала.
Один раз отважился поцеловать, она засмеялась и убежала. Поцелуй этот до сих пор жёг мои губы.
Они шли не оглядываясь.
Он был старше, и не читал стихов. Он был красив, самоуверен и не глуп. Он вёл её к себе, а я шёл за ними. Сердце душила ненависть, рука в кармане сжимала нож. Нож был кухонный.
Я любил её больше жизни и сдерживался из последних сил.
Они свернули в подъезд, и скоро зажёгся свет на первом этаже, осветив захламлённую комнату с распятьем на задней стене. Я встал в тени дерева и видел всё. Он достал из шкафа бутылку былгарского вина, и они долго его пили, о чём-то болтая. Затем он вытащил свежее бельё, и начал стелить диван. Она немного подождала, о чём-то думая, подошла к окну и посмотрела, кажется прямо мне в глаза. Я весь съёжился и отпрянул поглубже в тень, она отошла к распятью и стала медленно раздеваться.
Свет потух. Я весь покрылся потом. К горлу подкатил комок, и полились безотчётные слёзы. Я стоял и ждал. Воображение услужливо рисовало картины того, что происходило сейчас за почерневшими стёклами. Хотелось орать и плакать. И я сжал зубы так, что свело челюсти. Хотелось крови, и я воткнул нож в ствол невиновного дерева, хотелось кататься по земле и выть от бешенства. Я стоял, и молчал, и ждал.
Сумрак. Рассеивался. Приближалось утро. Страсти в душе приглушились, и я с упоением в душе представлял себе картины мести и уже нетерпеливо ждал развязки.
Они вышли на улицу и закурили. Пустые лица. Пустые глаза. Он что-то шепчет, она вяло смеётся.
Я был раздавлен. Плесень серой скуки окутала меня.
Я любил её больше жизни.
Мне так казалось. Теперь я - чувствовал только холод и голод. Пустые улицы, слепые дома... Я, ушел. Нож упал в реку.