Cовершенно обычный день. Самый обычный. Похожий на все остальные. Коричневые улицы, асфальт цвета мокрого асфальта, белые облака. Зеленые деревья, желтое солнце. Люди с отпечатками вечного счастья на лице. Мир, спокойствие и гармония. Когда хорошее становится обычным, оно перестает быть хорошим.
Как и всегда по утрам, он сидел на скамейке в сквере и курил. Затяжка - вдох. Ртом и носом одновременно. Ртом - никотин, носом - запах тающей росы. Выдох - и дым растворяется в воздухе. Никогда не возможно проследить, где он исчезает, и куда девается, и какая его частичка остается в поле зрения дольше других. Он пытался много раз. Бесполезно. Есть дым, а потом - раз - и нет. Можно быстро разрезать струйку дыма рукой, и почувствовать ребром ладони шерстяной толчок. Но невозможно поймать и ощутить воздух. Он пытался много раз. Он, кажется, пробовал уже все, и успел подумать обо всем, о чем в принципе можно было думать. Никаких новых тем. Скучно.
- Доброе утро, Иванушка! - это сосед дядя Паша. В молодости дядя Паша был страстно влюблен в Ванину бабушку. Говорил, что готов был совершать подвиги в ее честь. Но только в жизни, как это ни прискорбно, не всегда есть место подвигу. Как ни старался дядя Паша, как ни искал, не видел он ни утопающих, спасение которых должно было стать делом рук дяди Паши, ни грабителей, которых он планировал обезвредить и вернуть собственность собственникам, да чего там - даже раненых птичек, недоеденных кошками, ему тоже не встречалось. Зато он во имя любви перестал пить. И не пил никогда, хотя и подвига в этом особого не видел. Ванину бабушку звали Леной. Дядя Паша называл ее Аленушкой. А Ваню, соответственно, Иванушкой.
- Что, дядь Паш, опять к Петру Михалычу? В карты?
- Ага. А чего мне?
- В "козла"?
- В "буру".
- И не надоело, каждый день-то?
- Ты, Ваня, ко мне со своими поисками смысла жизни не тово. Карты сколько раз ни раздавай - все равно разные придут. И мне разные, и остальным разные.
- Выбор-то невелик. Тридцать шесть. На... сколько вас?... на четверых? Пятерых?
- Сегодня четверо. Ну и что, Ваня. Даже когда одна карта из тридцати шести может выпасть. Ты тридцать шесть попыток в уме имеешь. Все интересней, чем между "да" и "нет" твои. Жизнь после смерти, есть ли смысл... Лучше бы с нами шел.
Ваня улыбнулся.
- Ага, дядь Паш. Как-нибудь. У каждого из вас четверых по тридцать шесть шансов получить шестерку крестей. Удачи.
- А, ну тебя. Умник.
Дядя Паша махнул рукой, не то на Ваню, не то на прощанье, и удалился.
Снова сигареты, запах росы, дым, воздух, серое. И вдруг...
С тех пор, как Ваня жил здесь, ни разу ничего не было "вдруг". Все было, как должно было быть. Приторно-хорошо. Даже само слово "вдруг", возникшее в мыслях, показалось ему каким-то чужим, противоречащим естеству и природе. Но тем не менее это было самое что ни на есть "вдруг". Это была девушка. Девушка, которую он никогда раньше не видел. Наверняка недавно переехавшая, и в первый раз гуляющая в этих краях. Может, конечно, что в гости приехала, или просто путешествует, но скорее всего - новенькая. Молодая, но не юная. Лет двадцати семи-восьми. И красивая, как "вдруг". Ослепительно. Оглушающе. Обезоруживающе. Обезмысливающе. Обездвиживающе.
Столбняк. Все, что мог делать Ваня - это смотреть, уставиться во все глаза, уставиться всем телом, любоваться и ждать, потому что "вдруг" не бывает надолго. Один вдох, один выдох, и "вдруг" уже в прошлом. А в настоящем - его последствия.
- Привет. - Это он смог сказать на втором выдохе.
- Привет. Я - Катя. А ты?
- Иван, - и через паузу, - Денисович.
Катя усмехнулась. Они обменялись улыбкорукопожатиями.
- Садись рядом, - сказал Ваня.
Катя села:
- И что дальше?
Ну, а что, собственно, дальше? Что бывает дальше после вдруг? Они начали разговаривать. Ваня рассказывал о дыме, о воздухе, росе, солнце и дяде Паше с его "бурой". Катя рассказывала о результатах последних исследований в НИИ, где она работала. Ваня удивлялся, что он о таком никогда не знал и не думал. Катя радовалась, что нашла человека, который разделяет ее интересы. Ваня не находил в Кате ни одной погрешности. Катя подумала, что такого красивого и интересного мужчину, как Ваня, она видит впервые в жизни. Они оба подумали - или поняли - что созданы друг для друга. О, как же это банально, и совершенно не ново, и сколько пар до них еще думали так же. Но для них это было вдруг, вновь, и по-настоящему.
- Ванечка! Борщ с блинами, как ты любишь! - это Ванина бабушка позвала его обедать.
- Бабушка, это Катя. Катя, это моя бабушка Елена Архиповна.
Родная ли она была? Конечно, она была родная. Сразу.
У Вани с Катей было все, что бывает у двух людей, которые созданы друг для друга. У них было время. И они гуляли, держась за воздух между пальцев друг друга. И смотрели на звезды, соединяя их воображаемыми линиями в придуманные созвездия, Катиным созвездием стал "мобильный телефон", а Ваниным - созвездие из одной звезды, которое он назвал созвездием Вечности. Они рисовали свои созвездия на телах друг у друга, и любили друг друга так, что новые звезды зажигались где-то у них внутри, и эти звезды были искры, и искры были везде, и они сами были звезды и искры, и загорались друг от друга, и питались друг другом, и не гасли. Они писали собственную Библию любви, где вначале была любовь, и любовь была любовью, и не было ничего, кроме любви, и мир был любовь, и они были любовь. И каждая секунда наполнялась смыслом, и этим смыслом было "вдруг". И дни перестали быть коричнево-серыми, а загорелись бесцветным светом, ослепляюще-оглушающе-обезмысливающим.
Они были созданы друг для друга. Вдруг...
Как-то вдруг на лице Кати отразилось "вдруг". Но это было совсем другое вдруг. Пугающее, и страшное, и чужое. Она увидела маму, папу, увидела того, для кого она была самой лучшей, увидела своих друзей, свой НИИ, незаконченные исследования, неполитые цветы, неразобранные бумаги, недоделанные дела. Они все ее ждали. Она им всем была нужна. Катя увидела свою прошлую жизнь, брошенную в начале пути, надорванную, забытую. Увидела и испугалась. Жизнь. Ваня. Ваня. Жизнь. Созданы друг для друга. Жизнь. Вдруг. Вдруг. Вдруг.
Ваня знал, что она была его. И знал, что не мог ее держать. Не мог и не имел права. Этот выбор между "да" и "нет" не принадлежал ему. Но и ей он не принадлежал - он был очевиден.
Она была его, но не принадлежала ему. Она принадлежала своей жизни. Она была тут временно, он был тут навсегда.
Он должен ее отпустить. Она уйдет и вернется туда, где должна быть. Туда, где нет ни его, ни памяти о нем. Он смотрел на нее, исчезающую в воздухе, словно дым. Смотрел на нее последними усилиями взгляда. Не прощался и не пытался удержать. Просто смотрел, понимая, что никогда никогда никогда больше ее не увидит такой, такой его. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда не будет больше "вдруг".
Когда-нибудь придет ее время, и она придет. Другая. Пожившая. Может быть, она подружится с его бабушкой. А может, и нет.