Бадалян Михаил : другие произведения.

Проклятие Вермеера-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

ГЛАВА ШЕСТАЯ

(за год и четыре месяца до описываемых событий)

   Воскресное утро выдалось на редкость солнечным. Лучи солнца, врываясь через большое окно мансарды, приятно ласкали лицо Антона, который давно проснулся и теперь лежал с закрытыми глазами в предвкушении предстоящей работы. Сегодня он никуда не пойдет. Сегодня его ждет иная, чем копирование старых мастеров, работа...
   Чем он - Антон Маревич - хуже них?.. Да ничем!
   Он - Антон Маревич - ничем не хуже, - он лучше них!
   И он докажет это всему свету!
   Сегодня!
   Нет, сейчас же!!
   Холст размером полтора метра на метр уже натянут на подрамник. Кисти и тюбики с красками, самые лучшие, подобранные самым тщательным образом, аккуратно разложены. Палитра основательно вымыта.
   Но самое главное - сюжет будущей картины! Он тоже готов. Он у него в голове!
   Антон знал наизусть каждый квадратный сантиметр, каждый мазок. Десятки раз он мысленно заканчивал картину и начинал ее сначала. Теперь остается самая малость: перенести все это на холст.
   Он не сомневался - это будет настоящий шедевр. И тогда станет видно, кто лучше: он - Антон Маревич, или... ну, хотя бы, тот же Ра-фа-эль!
   Антон вскочил с кровати, быстро свернул одеяло и затолкал его в низенький шкафчик, стоящий в углу его каморки. Затем ополоснул лицо холодной водой и, закурив сигарету, подошел к окну.
   С вечера прошел дождь, и теперь весь квартал сверкал в лучах взошедшего солнца. Блестели мокрые крыши домов, сияли яркой зеленью деревья. Глядя на мерцающий мир, настроение Антона еще больше поднялось. Выбросив окурок в окно и проследив за ним, пока тот не упал в лужу на улице, Антон подошел к чистому холсту, закрепленному на старом, потрепанном мольберте. Взяв в руку угольный карандаш, он стал размашистыми точными движениями наносить на холст контуры будущей картины.
   Антон улыбался. Работа доставляла ему истинное наслаждение, какого он не испытывал давно. Отойдя на пару шагов и окинув холст придирчивым взглядом, Антон положил уголь на столик и вытер руку тряпкой. Прежде чем начать работать маслом, необходимо было закрепить лаком готовый набросок на холсте...
   Неожиданно его привлек шум, доносившийся с улицы. В спокойную, размеренную жизнь квартала вдруг ворвался громкий сигнал автомобиля. Антон выглянул в окно.
   Огромный черный лимузин на слишком большой для узких улочек Люблено скорости въезжал в переулок, где находился его дом. Грязная вода в не успевших высохнуть лужах фонтаном била из-под передних колес автомобиля и, стекая по стенам домов, опять заполняла выбоины и рытвины на дороге. Уличная детвора, не обращая внимания на грязь, которой поливал их лимузин, с воплями неслась за машиной. Ведь не каждый день подобные красавцы заезжали в их трущобы!
   Маревич негромко выругался, выкинул окурок на улицу и закрыл окно. Таким образом, он не увидел, как лимузин остановился у его подъезда. Из машины вышли двое. Один из них - молодой человек в сером плаще нараспашку, в темно-сером дорогом костюме с бабочкой, придерживая рукой шляпу, посмотрел наверх и, перепрыгнув через лужу, вошел в дом.
   Стук в дверь раздался как раз в тот момент, когда Антон собирался нанести на холст первый мазок. Он замер на секунду с вытянутой рукой. Затем решил не открывать двери.
   "Наверное, соседи - пришли чего-нибудь одолжить", - подумал Антон.
   Только он прикоснулся кистью к холсту, как стук вновь отвлек его от работы. На этот раз стучали громче и настойчивее. Швырнув в раздражении палитру на столик, Антон с кистью в руке пошел открывать дверь, чертыхаясь на ходу.
   Незнакомый ему человек в надвинутой на лоб шляпе, не здороваясь и не спрашивая разрешения, вошел в комнатку. С любопытством оглядываясь по сторонам и не обращая внимания на художника, он не спеша начал ходить вдоль стены, у которой стояли прислоненные к ней старые работы Маревича. Выбрав одну, он поднял ее на вытянутых руках и, развернув так, чтобы свет падал на холст, стал внимательно его разглядывать.
  -- Прекрасно! Великолепная работа, - сказал названный гость, ставя подрамник на место. После чего повернулся лицом к опешившему Антону.
   Маревич чуть не выронил кисть из рук. Перед ним стоял человек, которого он видел в Эрмитаже! Немного придя в себя, Антон сел на стул - ноги не держали его.
  -- Что вам надо? - прохрипел он. Влад, а это был он, улыбнулся и, достав из кармана плаща платок, вытер им руки от пыли.
  -- А вы как думаете?
   Антон сидел с раскрытым ртом, пытаясь унять дрожь в руках.
  -- Как, по-вашему, - Влад засунул платок обратно в карман, - поступают люди, подобные мне, с единственным свидетелем их поступка, который в нашей стране ("страна" он произнес так, как если бы это слово означало сортир), впрочем, как и во всем мире, расценивается как уголовное (та же интонация) преступление?
   Маревич молча уставился на Влада, иногда переводя взгляд на дверь, как бы ожидая оттуда помощи.
  -- Не знаете? - Влад откинул полы плаща и уселся в любимое кресло Антона. - Я вам могу подсказать: их убирают!
  -- В каком смысле - убирают?
  -- В самом прямом, браток. Убирают, и все! Перерезают горло, выкидывают в окно, пускают пулю в лоб... Методов очень много. Результат, к сожалению, всегда один.
  -- Что вы хотите со мной сделать? - Антон сильно побледнел, сжимая в руке кисть, как будто она могла ему чем-то помочь.
  -- На ваш выбор, - рассмеялся Влад. - Ну, а если серьезно, пока ничего. Все зависит от того, сможем ли мы с вами договориться.
  -- О чем? - более твердым голосом спросил Маревич, роясь дрожащими пальцами в карманах, пытаясь найти пачку с сигаретами.
   Влад встал со своего места, не спеша подошел к художнику. Антон весь сжался в комок, ожидая самого худшего. Достав золотой портсигар с коричневыми сигарами, Влад протянул его Маревичу. Антон взглянул на Влада и неуверенно потянулся за сигарой. Трясущимися руками он попытался зажечь спичку и прикурить. Только с третьей попытки кончик сигары зарделся. Затянувшись дымом, Антон сильно закашлялся и еще больше побледнел.
   Влад взял Маревича под руку и подвел к холстам, стоящим у стены:
  -- Все эти картины ваши, не так ли?
  -- Не совсем, - Антон откашлялся и теперь с интересом разглядывал коричневую сигару, вертя ее в руке.
  -- Не понял? - брови Влада поползли вверх.
  -- Картины не мои. Это копии с полотен разных художников.
  -- А-а! Ну, в этом смысле, конечно, не ваши. Вот эта - Ватто. Я прав?
  -- Верно.
  -- Но копии ведь делали вы? - скорее утвердительно проговорил Влад.
   Маревич молча кивнул головой...
  -- ...ну, хорошо! Я согласен. Меня даже заинтересовало ваше предложение с чисто профессиональной точки зрения. Предположим даже, что мне это удастся. Ну, а дальше что?
  -- У вас есть чего-нибудь выпить? - не отвечая на вопрос, спросил Влад.
  -- Одну минуту, - Антон вышел и скоро вернулся с бутылкой "Джони Уокера", которую отдал на хранение соседке - тетушке Римме, и которую берег для особых случаев. Именно сегодня и был этот "особый" случай. Ведь его чуть было не отправили к праотцам, по крайней мере, собирались! Антон тоже почувствовал необходимость выпить, хотя подобные желания посещали его крайне редко. Достав из шкафа два стакана, он ополоснул их под краном и до половины наполнил виски.
  -- К сожалению, мне нечем разбавить, разве что водой. И льда, как видите, нет, - извинился он.
  -- Ничего. Я предпочитаю неразбавленный, - успокоил его Влад. - Тем более такое, - Влад показал глазами на початую бутылку. - А вы неплохо зарабатываете, я вижу.
   Антон оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь, что позволило гостю сделать свой вывод. Влад ногтем постучал по горлышку бутылки.
  -- Ей скоро три года, - смущенно ответил Антон. - Я приберег ее...
   Влад закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
  -- Дальше? Вы спросили меня, что же дальше? Я вам отвечу. Дальше вы будете спокойно жить и работать, время от времени делая кое-что для меня. Кроме того, за каждую сделанную картину я буду платить вам от десяти до пятидесяти тысяч в зависимости от ее размеров.
  -- Пятьдесят тысяч рублей?! - вскричал Маревич
  -- Пятьдесят тысяч долларов, - сказал Влад, как если бы речь шла о пяти центах.
  -- Да... Но... что вы собираетесь делать с ними?
  -- Это вас не касается! - отрезал Влад, открывая глаза, сверкнувшие неприятным блеском. - Считайте, что я - поклонник вашего таланта и решил собирать ваши работы. Я буду вашим меценатом. Вас устраивает такой ответ?
  -- Не слишком ли дорого вы собираетесь платить неизвестному художнику? - с усмешкой спросил Маревич.
  -- Я всегда все делаю в меру, - Влад, казалось, обиделся. - Считайте высокую плату компенсацией за то, что вы постараетесь по возможности дольше оставаться неизвестным.
  -- Я что-то не понимаю.
  -- А это и не обязательно, - отмахнулся Влад. - Я вам сделал конкретное предложение, а вы до сих пор не сказали ни "да", ни "нет".
  -- Я уже ответил, что согласен, тем более что выбора у меня нет.
  -- Вот именно, - обрадовался Влад. - Это очень удобно, когда у человека нет выбора. Не надо напрягать лишний раз мозги, пытаясь разрешить стоящую перед тобой проблему, - он достал бумажник и отсчитал десять купюр, положил их под пепельницу на столе. - Это вам на текущие расходы. Если понадобится еще - я буду время от времени позванивать. Кстати, где у вас телефон?
   Маревич кивнул в сторону аппарата, в нескольких местах перевязанного изоляционной лентой, не сводя глаз с денег. "Как минимум сто долларов, - подумал он. - А может, и все двести".
   Влад подошел к телефону, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал всего одно слово: "Еду!" Затем повесил трубку на место и, не попрощавшись, вышел.
   Только после того, как внизу взревел мотор, Антон очнулся от гипнотического состояния. Медленно, как бы опасаясь, что все, происходящее с ним - сон, он подошел к столу и взял деньги. В руках, запачканных углем, он держал десять новеньких хрустящих бумажек, каждая достоинством в сто долларов. Руки Антона задрожали, и он, не в силах устоять на ногах, грузно опустился в кресло, в котором только что сидел гость, оставивший ему уйму денег.

***

  -- ...придется вызывать милицию и ломать дверь, - заявил мужчина в поношенном спортивном костюме и пляжных туфлях на босу ногу, выковырнув, наконец, спичкой что-то, застрявшее в дупле испорченного зуба, и сплюнув на пол.
   Его сосед по этажу барабанил в это время в дверь с большущей подковой, прибитой в верхнем углу.
  -- Антон! - орал он. - Ты что, сдох, сукин сын?! Открой сейчас же дверь, а не то я разнесу ее к едрене фене! Ты меня слышишь, Антон?!
   Он уже собирался осуществить свою угрозу, когда раздался скрежет отодвигаемого засова и дверь, побрякивая плохо закрепленной подковой и, визжа несмазанными петлями, распахнулась.
   То, что увидели соседи, обеспокоенные долгим отсутствием художника, меньше всего было похоже на Антона Маревича. Впалые щеки заросли густой щетиной. Длинные русые волосы приобрели непонятный оттенок и свалялись, как баранья шерсть. Одежда (если можно было назвать одеждой несколько тряпок, до такой степени грязных и измазанных краской, что невозможно было определить их первоначальный цвет) болталась на нем, как на каторжнике. Брюки, кроме ремня, застегнутого на последнюю дырочку, были обвиты на пояснице медной проволокой, завязанной немыслимым узлом. На коленях зияли две огромные дыры. Сразу было видно, что он и не снимал их, когда ложился спать. Если вообще ложился.
   Покачиваясь и держась за дверной косяк, Антон идиотским взглядом уставился на своих соседей, столпившихся у дверей.
  -- Что ты делаешь, Антон? - спросил мужчина в спортивном костюме, крутя спичкой у себя в ухе.
  -- Я работаю, - последовал ответ.
  -- Ты не болен?
  -- Нет.
  -- Ты себя в зеркале видел? - вмешалась в разговор сердобольная Римма. - На кого ты стал похож, сынок!
  -- Я работаю, - механическим голосом бубнил Маревич. - Не мешайте.
   Казалось, Антон сейчас упадет.
  -- Ты сегодня ел что-нибудь? - не унималась Римма. - Погоди, я сейчас чего-нибудь принесу.
  -- Не надо! - голос Антона прозвучал излишне громко и нетерпеливо. - Не надо, я не хочу есть.
  -- Но так же нельзя, Антон, - принялась увещевать его Римма. - Я не могу его таким видеть, - обратилась она к собравшимся. - Сделайте же что-нибудь!
  -- Ну, Антон, давай я отведу тебя и уложу в постель. Мне кажется, ты болен, - мужчина, собиравшийся ломать дверь, подошел к Маревичу. - Полежи, отдохни.
   Он хотел было взять художника под руку и отвести его в комнату, как вдруг Антон отскочил от него, как от прокаженного. Глаза его блестели.
  -- Я же сказал: не надо! Я не болен, есть не хочу. Я работаю, а вы мне мешаете. Что вам от меня надо! - голос Маревича перешел на крик. - Уходите и оставьте меня в покое!
   С этими словами Антон отступил в глубь комнаты и с невесть откуда взявшейся силой захлопнул дверь. Дверь с грохотом закрылась. От толчка подкова, болтающаяся на двери, оторвалась и шлепнулась с протяжным звоном на пол.
  -- Чокнутый какой-то, - соседи, которые и до этого не были чересчур высокого мнения о психическом состоянии Маревича, разошлись по своим квартирам.
   Нет, Антон не собирался умирать с голоду. Он и больным не был в общепринятом смысле этого слова. Физически, по крайней мере, он был вполне здоров. Болезнь его была иного рода. И называлась она - одержимость. Маревич был одержим работой, настолько увлекшей его, что он забыл обо всем на свете, в том числе и о еде, которой у него в комнате было навалом. После того, как у него побывал Влад и оставил кучу денег, Антон накупил всякой всячины, чтобы потом не выходить из дома и не отвлекаться от предстоящей работы.
   Но есть ему не хотелось. Ему хотелось писать, писать, писать... Писать до умопомрачения, писать до изнеможения. Дойдя до такого состояния, Антон стал понимать, что могло заставить Ван Гога отрезать себе ухо. Он сам был готов отрезать себе все, что угодно, лишь бы это помогло в достижении цели, которую он поставил перед собой и к которой не приблизился ни на йоту, хотя бился уже почти месяц. Его стали одолевать сомнения в своих силах, хотя скромность никогда не была в числе его добродетелей. Он всегда считал себя великим и непревзойденным мастером. И вот теперь он, как маленький ребенок, пытающийся делать свои первые шажки, хочет пройти тот путь, который проходили до него его великие предшественники, почувствовать то, что чувствовали они, смотреть на мир их глазами. Но ноги не слушались его, чувства притупились, глаза не видели ничего. Ему казалось, что он ослеп. Не в буквальном смысле, конечно! Он видел все, все, что происходит вокруг, все, что его окружает. Но воспринимал это как простой смертный, как человек, для которого море - это много воды, воздух - чем дышат, небо - где летают самолеты. Но представить, понять, а тем более отобразить все это на холсте, как сделали бы Веласкес или Рафаэль, он не мог! Не мог, несмотря на то, что у стены, где пылились его работы, прибавилось добрых два десятка этюдов. Не мог, несмотря на то, что если ему не удастся добиться того, к чему стремится, то он сам не даст и ломаного гроша за свою жизнь. Влад был не тем человеком, который бросает слова на ветер. Если у него ничего не получится - Влад убьет его. Не важно, как. Важнее, что он - Антон Маревич, так и не добившись ничего в своей жизни, умрет безвестным художником, и его картины так и не будут красоваться в музеях рядом с Эль Греко и Боттичелли...
   Как и в прошлый раз, черный "Мерседес" вызвал бурю восторга у детворы Люблено. Размалеванные красками, с куриными перьями в немытых волосах, они, как настоящие индейцы, окружили машину, улюлюкая подобно героям Фенимора Купера.
   Погода неделю как стояла ясная и солнечная. Поэтому на улице, в отличие от того дня, когда "Мерседес" впервые появился в этом квартале, грелась не только малышня. Мамаши "индейцев", сидя на лавочках, занимались каждая своим делом. Они с изумлением проводили взглядом сверкающую хромом машину, пытаясь угадать, кто в их захолустье мог принимать таких гостей.
   "Мерседес", подняв столб пыли, затормозил у подъезда, у которого на стульчике сидела Римма и чистила лук. Римма, чуть приподнявшись со своего места, попыталась заглянуть в машину, но темные непрозрачные стекла лимузина надежно оберегали сидящих внутри от любопытного взгляда старушки. Внезапно распахнувшаяся дверца чуть не стукнула Римму по голове. Она успела отскочить и усесться на стульчик с невозмутимым видом продолжая очищать от шелухи очередную головку лука.
   Влад вылез из машины и, щурясь от солнца, оглянулся по сторонам. Римма продолжала заниматься своим делом, с трудом заставляя себя не смотреть на человека, появившегося из лимузина.
  -- Добрый день, мадам! - приветствовал ее Влад, надевая солнечные очки.
   Римма в растерянности оглянулась по сторонам, после чего подняла глаза на Влада.
  -- Вы со мной? - спросила она, сузив глаза.
  -- Да, мадам, - улыбнулся Влад. - Как поживаете?
   Римма подозрительно оглядела его с ног до головы.
  -- А кто ты такой, собственно говоря, чтобы спрашивать, как я поживаю?
   Влад от души рассмеялся.
  -- Вот, возьмите, - сказал он, протягивая старушке тысячерублевую бумажку. - Купите чего-нибудь своим внукам.
   Римма, у которой не было внуков, однако в доме которой, если устроить основательный обыск, не наскребалось бы и половины этой суммы, молниеносно выхватила деньги из рук Влада и засунула их в кармашек дырявого фартука.
  -- Благодарю, господин хороший! - Римма продемонстрировала свое знание светского этикета. - Чем могу быть полезна?
  -- Пока что ничем, - вновь рассмеялся Влад. - Скажите, Антон - ваш сосед?
  -- Да, - ответила Римма. - Наши комнаты расположены рядом. А что?
  -- Нет, действительно ничего, - Влад достал из нагрудного кармана пиджака коричневую сигару. - Я просто хотел спросить, дома ли он сейчас?
  -- А зачем он вам понадобился? - взгляд Риммы опять стал подозрительным.
  -- Я хочу купить у него какую-нибудь картину, - Влад выплюнул кончик сигары на землю.
  -- Поня-ятно, - успокоилась Римма. - Ну что ж, попробуй зайти к нему.
  -- А в чем дело? - поинтересовался Влад. - Почему я должен "пробовать"?
  -- Дело в том, что Антон уже долгое время как не выходит из дома и никого не впускает к себе.
  -- Хорошо, я попробую, - улыбнулся Влад, заходя в подъезд. - Кстати, а как вас зовут?
  -- Римма. Тетушка Римма. А что?
  -- Ничего, - крикнул Влад, взбегая по лестнице.
   Дверь в комнату Маревича оказалась открытой. Влад вошел внутрь и прикрыл дверь за собой. Глаза медленно привыкали к полумраку. Антон, свесив руку с кровати, лежал на животе и, казалось, не дышал. Огромное красное пятно растеклось по полу под его головой, заползая под кровать. Влад, озираясь, как затравленный зверь, мгновенно выхватил из-под мышки пистолет. Сердце его бешено колотилось. Прижавшись спиной к стене, он приготовился стрелять в любого, кто сунется в комнату. Первым его желанием было бежать отсюда, пока не нагрянули менты. Если в Маревича кто-то стрелял, то, наверное, соседи, услышав выстрелы, уже сообщили об этом в милицию. Однако, - мысли Влада постепенно становились более упорядоченными, - идиллия во дворе никак не вязалась с тем, что в доме недавно звучали выстрелы. Да и крови натекло столько, что можно было подумать, здесь зарезали поросенка... Может, Антона пырнули ножом?..
   Еле слышное кряхтение донеслось из угла, в котором стояла кровать Маревича. Влад, подошедший до этого к окну, резко обернулся и, чуть было не нажал на спуск пистолета.
   Антон, больше похожий на привидение, чем на живого человека, перевернулся на кровати, скрипя всеми ее частями, после чего присел, протирая рукой глаза. Глупо улыбнувшись, он, зевая, поздоровался:
  -- Привет.
   Вдруг глаза его расширились, и он стал отползать, сидя на кровати, пока не забился в угол. Антон увидел в руке Влада пистолет, направленный в его сторону.
  -- Нет! - заорал он. - Не надо. Я все сделал, как ты хотел. Не стреляй!
   Влад, в первый момент решивший, что художник спятил, что было более чем вероятно, учитывая его внешний вид, сообразил, что так напугало Антона. Он и сам еще не вполне очухался от вида лужи крови на полу. Спрятав пистолет, Влад отошел от окна и приблизился к кровати.
  -- Откуда это? - спросил он, показывая на пол.
  -- Что? - Антон свесился с кровати.
   Увидев зловещее красное пятно, он стремительно отпрянул назад, ударившись головой об стену. Заметив, что правая рука вся перепачкана, Антон смертельно побледнел и стал бешено трясти ею, как припадочный.
   Влад, все еще ничего не понимая, подскочил к Маревичу и схватил его за руку. Со стороны могло показаться, что в комнате находятся душевнобольные, один из которых трясся, сидя на кровати, другой же начал ни с того, ни с сего безудержно хохотать. Антон, перестав дергаться, смотрел на Влада, в свою очередь, решив, что тот свихнулся.
   Отпустив Маревича, Влад нагнулся и, заглянув под кровать, вытащил оттуда замызганную баночку с красной краской, содержимое которой растеклось по полу, создавая иллюзию пролитой крови. Зашвырнув банку в картонную коробку, в которой скопилось множество выжатых тюбиков из-под краски и пустых пивных банок, Влад тщательно вытер запачкавшиеся краской руки, мысленно поблагодарив Бога за то, что никто не был свидетелем его испуга из-за пятна краски на полу.
  -- Это краска, - сказал он, опустившись на стул. - Ты сильно похудел, Антон. Ты что, не ешь?
  -- Ем, почему же, - пробормотал Маревич, сползая с кровати и обходя пятно. - Я сейчас его вытру...
  -- Это может подождать, - перебил его Влад. - Честно говоря, я спешу. Зашел посмотреть, как твои успехи.
   Лицо Маревича преобразилось. Он подошел к мольберту, на котором был закреплен холст на подрамнике, прикрытый пестрой тряпкой. Взявшись за конец, Маревич театральным жестом сорвал покрывало с картины...
   Немного придя в себя, Влад молча достал из кармана сигару и, не отрывая глаз от полотна, вставил ее в рот. Все так же глядя на картину, он пересел со стула в кресло, забыв про не зажженную сигару. Немного погодя он щелкнул зажигалкой и, закинув ногу на ногу, прикурил, застыв в этой позе. Только когда столбик пепла упал ему на брюки, Влад вернулся к действительности. Бросив сигару в пепельницу, он встал и подошел к мольберту.
  -- Это сделал ты? - недоверчиво спросил он, показывая на картину. После чего обошел мольберт вокруг. - Где ты ее взял, Антон?
   Лицо художника расплылось в довольной улыбке. Он даже выпрямился, отчего стал казаться выше.
  -- Ты считаешь, что кто-то сделал это за меня? - спросил Антон, польщенный растерянностью Влада.
  -- Да, но...
  -- Эту картину написал я - Антон Маревич. И мне кажется, у меня вышло очень даже неплохо!
  -- Неплохо?! - переспросил Влад. - Это же гениально! Ты - гений, Антон! Но, - продолжил он, - если ты будешь и дальше так следить за собой, то скоро сдохнешь. А дохлый гений - такая же куча дерьма, как и сдохший легавый. Кстати, я могу ее уже забрать?
  -- Вообще-то...
  -- Но до этого тебе придется сделать еще одну вещь, - прервал его Влад. - Ты должен съездить... ну, например, в Италию.
  -- Зачем? - изумился Антон.
  -- Прекрасная страна! Заодно и отдохнешь немного, развеешься. Поучишься в их музеях. Хотя, мне кажется, тебе и учиться вроде нечему. И тем не менее. Ну, а после возвращения... Ну как, едешь в Италию?
  -- Я всю жизнь мечтал побывать в Риме! - с неподдельным восторгом выпалил Антон. - Но для этого...
  -- Здесь ровно десять тысяч долларов, - не дав досказать, Влад вынул из кармана небольшой сверток. - Это не считая гонорара. Завтра за тобой заедет такси и отвезет в аэропорт. У водителя будет билет до Рима. Ничего с собой не бери. Только этюдник. Пусть все думают, что ты едешь рисовать на природе. Любопытным можешь сказать, что направляешься в Малаховку, например.
   Положив сверток на стол, Влад похлопал Маревича по плечу.
  -- Будь другом - помоги спустить вниз картину. И не забудь прикрыть ее чем-нибудь. Не дай Бог, подумают, что ты украл ее из музея.
   Рассмеявшись, Влад открыл дверь и вышел из каморки художника...

***

  -- Дамы и господа! Займите, пожалуйста, свои места и пристегните ремни. Через несколько минут наш авиалайнер совершит посадку в римском аэропорту "Леонардо да Винчи"...
   Антон загасил сигарету и допил остывший кофе. В салоне аэробуса к монотонному гулу реактивных двигателей прибавились звуки возвращающихся на место откинутых спинок кресел и пристегиваемых ремней. Где-то сзади раздались детские голоса, моментально осекшиеся после того, как мать разрезвившихся ребят негромко шикнула на них. Пожилая женщина, сидящая через проход, не справившись с ремнем, нажала на кнопку вызова стюардессы. Замученная многочисленными вызовами пассажиров во время перелета через Средиземное море ("Надежен ли "Боинг"? Не упадем ли мы в океан? Есть на борту парашюты или хотя бы надувные лодки?"), однако с приветливой улыбкой на уставшем лице, молодая симпатичная стюардесса подошла к разволновавшейся матроне и помогла той справиться с перекрутившимися ремнями. Наклонившись при этом, она обнажила длинные стройные ноги, обтянутые тонкими черными чулками с кружевными оборочками. Антона аж передернуло от подобного зрелища. Сотни раз ему приходилось копировать обнаженные фигуры, десятки раз он писал с натуры в жанре "ню". Но никогда голое тело натурщицы не производило на него такого впечатления, как нагнувшаяся над старушкой стюардесса. Последняя же, отлично зная об эффекте, который производят ее ножки, повернулась к побледневшему художнику, обворожительно улыбнулась ему и удалилась, соблазнительно вертя бедрами.
   Антон откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он улыбался. А почему бы ему не улыбаться? Еще несколько минут, и самолет приземлится на итальянской земле. Земле, вскормившей Леонардо и Рафаэля! Гениев, которых он так боготворил и... ненавидел! Впереди его ждали три месяца самозабвенной работы вперемешку со всеми благами жизни, которые только можно купить на десять тысяч долларов, лежащие в его бумажнике. Симпатичная стюардесса в короткой юбочке, улыбнувшись ему после того, как продемонстрировала свои прелести, окрасила его приподнятое настроение радужными тонами. Розовые ангелочки, будто бы сошедшие с картин Буше, парили вокруг него, заглядывая в иллюминаторы лайнера и, напевая голосом Робертино "Вернись в Сорренто..."
   Огромный "Боинг" чуть тряхнуло, когда он своими шасси коснулся посадочной полосы. Серебристый лайнер бежал по бетонной дорожке в римском аэропорту "Леонардо да Винчи"...
   "Вечный город" встретил Маревича безбрежным лазурным небом. Изумленный доселе невиданными красками, Антон споткнулся и чуть не упал при выходе из здания аэропорта. Этюдник с красками, перекинутый через плечо, больно ударил идущую впереди девушку. Та, вскрикнув не столько от боли, сколько от неожиданности, обернулась и затараторила на итальянском языке. Маревич, все знание которого в итальянском сводилось к двум-трем словам и выражениям, виновато смотрел на темпераментную итальянку, изредка пытаясь ввернуть русское "извините" в лавину непонятных ему слов. Исчерпав все свое красноречие, черноволосая наследница Цицерона остановилась, чтобы перевести дух, что позволило ей, наконец, расслышать неуверенные извинения растерявшегося Маревича.
  -- Так вы ни бельмеса не понимаете по-итальянски? - с раздражением спросила она на чистом русском.
  -- Си, синьора, - ответил Антон, пытаясь улыбнуться.
  -- И это весь ваш словарный запас? - прищурила глаза незнакомка.
  -- Почти.
  -- Кошмар! И что вы собираетесь делать в Риме со своим скудным итальянским?
  -- Рисовать, - ответил Маревич, глазами показывая на этюдник, ставший причиной их знакомства.
   Итальянка громко рассмеялась, все еще потирая ушибленное место.
  -- Так вы художник! - воскликнула она, чем вызвала любопытные взгляды прохожих. - Что же вы мне раньше об этом не сказали?!
  -- О чем? - удивился Антон.
   Оставив без ответа вопрос художника, девушка спросила:
  -- А как вас зовут? Может, я о вас слышала.
  -- Вряд ли, - улыбнулся Антон, тем не менее, представившись. - Антон Маревич.
  -- Малевич?!!
  -- Маревич.
  -- А-а. Очень приятно. Но я действительно о вас ничего не слышала. Надеюсь, однако, еще услышу, - незнакомка протянула руку. - Орнелла.
   Антон чуть прикоснулся к протянутой ладони, тут же отдернув руку.
  -- Вы уже решили, где будете останавливаться? - спросила Орнелла.
   Антон положил этюдник на асфальт, достал сигарету и прикурил:
  -- Пока нет. Наверное, пару дней поживу в гостинице, пока не подыщу что-нибудь более подходящее.
   За беседой ни Антон, ни Орнелла не заметили, как отошли довольно далеко от места встречи. Первой это заметила девушка.
  -- Я думаю, вы не собираетесь пешком идти в Рим? - спросила она, весело улыбаясь.
  -- Нет, конечно. Где здесь можно взять такси?
  -- Вам незачем брать такси. Я на машине и с удовольствием подвезу вас до города.
   Орнелла подошла к черному, похожему на огромного паука автомобилю, доходящему ей до пояса. Антон застыл как зачарованный. Жаркое итальянское солнце отражалось на безупречной полированной поверхности автомобиля, подчеркивая его стремительные линии. Мысленно сравнив черную красавицу с кошмарными отечественными уродцами, Антон в очередной раз убедился, что в вопросах вкуса итальянцы могут дать фору всем остальным нациям мира. В том, что машина итальянского происхождения, Антон ни секунды не сомневался.
   Откинув дверцу вверх и скользнув в машину, Орнелла склонилась над рулевой колонкой и широким жестом руки пригласила Маревича занять место рядом с ней. Придерживая этюдник, чтобы не поцарапать полировку машины, Антон опустился на мягкое сиденье, обтянутое черной кожей. Орнелла включила кондиционер, и через пару минут неприятное ощущение разогретой на солнце кожи и раскаленного в черной машине воздуха исчезло.
   Чувство, посетившее Маревича перед приземлением в аэропорту, вновь охватило его. Откинувшись на спинку, Антон закурил. Дым от сигареты сразу исчез, подхваченный потоками прохладного воздуха, исходящими неизвестно откуда.
   Тем временем Орнелла завела мотор и тронула машину с места. Черный автомобиль, словно диверсант, крадущийся в стане врага, медленно выехал со стоянки, лавируя между "Фиатами" и "Лянчами", кажущимися на его фоне грузовиками. Расплатившись за стоянку, Орнелла выехала на автомагистраль, ведущую в Рим, и нажала на педаль акселератора. Машина черной стрелой понеслась в сторону "вечного города".
   Антон почему-то вдруг вспомнил избитую фразу, что все дороги ведут в Рим, которую и произнес вслух.
  -- А тебе известно, - Орнелла незаметно перешла на "ты", - откуда возникла эта пословица?
  -- К сожалению - нет, - признался Антон, посмотрев на девушку. - Расскажи.
  -- Давным-давно, еще в древности, к Риму подходило девятнадцать дорог. Кстати, многие из них существуют и поныне. Даже названия сохранились: Виа Фламиниа, Виа Аврелиа...
  -- Красивые названия, - как бы про себя заметил Маревич.
  -- Да, - согласилась Орнелла. - Очень давно, после восстания Спартака, вдоль обочины одной из них - Виа Аппиа - были распяты восставшие рабы.
  -- Я что-то слышал об этом, - отозвался Антон, невольно оглядываясь по сторонам.
   Машина неслась по дороге, по обочинам которой мелькали стройные пинии, не имеющие ничего общего со зловещими крестами с распятыми на них живыми людьми...
   Из невидимых динамиков, расположенных, казалось, по всему салону, грянули раскатистые звуки трубы, сопровождаемые аритмичными на первый взгляд пассажами бас-гитары и ударных. Это Орнелла нажала на кнопку воспроизведения магнитофона "Кларион".
  -- Обожаю Майлса! - Орнелла как бы в экстазе покачала головой, чуть прищурив глаза.
  -- Какого Майлса? - не сразу сообразив, что речь идет об исполнителе какофонии, спросил Антон.
  -- Как?! - Орнелла с изумлением покосилась на Маревича. - Ты не знаешь Майлса Дэвиса - величайшего трубача?
  -- Я, наверное, уже вышел из этого возраста, - с усмешкой ответил Маревич.
  -- Сколько же тебе лет, что ты уже записал себя в старики?
  -- Тридцать три.
  -- А мне - двадцать четыре.
  -- Ну, вот видишь, - улыбнулся Антон. - Мне помирать пора, а ты глушишь меня современной музыкой.
  -- Какую же музыку предпочитает дедушка Антон? - Орнелла лукаво посмотрела на Маревича.
  -- Никакую, - не подумав, брякнул Антон. Заметив разочарование на лице итальянки, он поспешил добавить. - Понимаешь, я - художник и в основном занят тем, что рисую. А музыка меня отвлекает. Я как-то пробовал рисовать под музыку Баха и Вивальди, чтобы создать атмосферу тех веков. А так... Если у тебя есть "Вернись в Сорренто", я бы с удовольствием послушал.
   Орнелла рассмеялась звонким, детским смехом:
  -- Нет. Ты не русский! Ты самый настоящий макаронник, как и мой отец.
  -- Простите, а вы где так обрусились, барыня? - с легкой иронией спросил Антон.
   Заразительный смех девушки развеял остатки скованности Маревича.
  -- Я проходила практику в Москве, - ответила Орнелла. - Кроме того, я часто бываю в России по делам. Вот только недавно приехала навестить отца.
  -- Сегодня? - не понял Антон. - И эта прелесть ждала тебя в аэропорту? У нас ее давно бы угнали.
  -- Нет, что ты! В Италии воруют машины почище, чем у вас. Сегодня я провожала подругу, которая гостила у меня. Я уже почти месяц, как вернулась домой.
  -- Понятно, - проговорил Маревич, ища тему для продолжения беседы. Ему было приятно слышать голос девушки, ее звонкий смех. - А как называется твоя машина?
  -- Я вижу, она понравилась тебе больше, чем хозяйка, - новый взрыв смеха.
  -- Нет, почему же, - запротестовал Антон. - Я... я не...
  -- Ясно, - надула губки итальянка. - Ну что ж.
  -- Я не хотел...
  -- Значит, я тебе нравлюсь! - Орнелла, заметив растерянность Антона, решила немного подразнить его.
   Антон, окончательно смутившись, заерзал на месте.
  -- Я шучу, - улыбнулась Орнелла, видя, что зашла слишком далеко. - Машина называется "Ламборджини". Она - подарок отца к моему четвертьвековому юбилею.
  -- Да, но ты ведь говорила, что тебе двадцать четыре.
  -- Послезавтра мой день рождения.
  -- О-о! Поздравляю! - вырвалось у Антона.
  -- Я не принимаю поздравлений, сидя в машине, от человека с этюдником на коленях.
  -- Да, но...
  -- Я приглашаю тебя послезавтра на банкет.
  -- Спасибо, но...
  -- Ты не знаешь, где можешь меня найти? - улыбнувшись, Орнелла посмотрела на художника.
  -- Да, - поспешно ответил тот.
  -- Тебе незачем будет меня искать, - Орнелла вновь смотрела вперед на дорогу. - Я думаю, отцу будет интересно пообщаться с тобой. Вы с ним в чем-то даже похожи. Не внешне, конечно. И не любовью к итальянским песенкам. А комнатка у нас в доме для тебя всегда найдется.
  -- Но как на это посмотрит твой отец? - спросил Маревич.
   Однако Орнелла уже не слышала его. Включив музыку на полную катушку, она постукивала ладонями по рулевому колесу в такт музыке, уверенно обгоняя попутные машины.
   Мелодия уже не казалась Антону сплошным набором отрывистых звуков. Он даже стал, подражая Орнелле, выстукивать пальцами ритм на своем этюднике, глядя на видневшиеся вдали античные руины...
   "Комнатка" на втором этаже огромного особняка на Виа Витторио Венто представляла собой светлое помещение, выходящее двумя окнами в сад, раскинувшийся позади дома. Стены, обитые светло-зеленым штофом, кое-где были украшены обворожительными пастелями XVIII века. Той же тканью обиты диван и два кресла в стиле рококо. Большущая кровать занимала значительную часть комнаты, которую и "комнаткой" можно было назвать лишь в сравнении с гигантскими залами на первом этаже особняка.
   Отца Орнеллы не было дома. Девушка предложила не дожидаться его, сидя в четырех стенах, а прокатиться по городу, тем более что жара спала, а в "джипе" с открытым верхом, из которого лучше осматривать достопримечательности города, чем из ползущего по асфальту "Ламборджини", кондиционера, естественно, не было.
   Антон с радостью ухватился за предложение по двум причинам. Во-первых, его пугало общество Орнеллы в безлюдном доме. Во-вторых, ему не хотелось предстать перед владельцем богатого особняка в поношенных "ливайсах" и цветастой рубахе. Умолчав о первой причине, он попросил девушку свозить его в какой-нибудь магазин, где он смог бы немного прибарахлиться.
   Оставив этюдник в комнате, они спустились в гараж, в котором стояло несколько автомобилей. Орнелла нажала на скрытую в стене кнопку, и дверь гаража поползла вверх. Выехав на улицу, машина свернула направо. Скоро они миновали маленькую площадь и очутились на оживленной улице, пестреющей рекламами бесчисленных магазинов.
  -- Все лучшие магазины находятся на Виа Тритоне, - пояснила Орнелла и, включив указатель поворота, стала смещаться вправо.
   Остановившись около небольшого бутика, Орнелла соскочила с высокой подножки "джипа".
  -- Какими средствами располагает странствующий живописец? - спросила она, беря Антона под руку.
  -- На кроссовки и пару-тройку маек, я думаю, должно хватить, - ответил Маревич, польщенный непосредственностью своей спутницы.
  -- О-о! А мы, оказывается, можем быть остроумными! - воскликнула Орнелла, заходя в бутик.
   Через полчаса они вышли на улицу, неся с собой три пакета, в одном из которых лежали поношенные "ливайсы" Маревича. Самого Антона невозможно было узнать. Светло-кремовые брюки и легкий пиджак удачно сочетались с туфлями из плетеной кожи и красного цвета рубашкой с расстегнутым воротничком. Темные очки "Гуччи" придавали мужества лицу.
   Орнелла, отступив на пару шагов, громко выражала свое одобрение выбором Антона.
  -- Такой наряд мог подобрать лишь человек со вкусом художника! - вскрикивала она, хлопая в ладоши.
   Антон, несмотря на новый костюм, чувствовал себя голым под укоризненными взглядами в основном пожилых прохожих, оглядывающихся на них.
  -- Ну, поехали, - Орнелла взяла под руку смутившегося Антон. - Отец не любит, когда я опаздываю к обеду.
   Закинув пакеты на заднее сиденье, Орнелла и Антон уселись в "джип". Свернув через квартал на боковую улицу, они в скором времени подъехали к особняку.
   На подъездной дорожке рядом с "Ламборджини", возвышаясь над ним на полметра, примостился солидный "Бентли".
   Бросив "джип" рядом с остальными машинами, Орнелла поспешила в дом. Ворвавшись как ураган, она закричала на весь дом:
  -- Bongiorno!
   В прихожую вышел мужчина лет пятидесяти, с густой седеющей шевелюрой. По фигуре и манере ходить было видно, что он уделяет немало времени физическим упражнениям.
  -- Come sta? - спросила Орнелла, бросая ключ от "джипа" на тумбочку, на которой уже лежали ключи от двух стоящих перед домом машин.
  -- Molto bene. Grazie, - голос отца Орнеллы выдавал уверенного в себе и довольного своим положением человека.
  -- Posso presentarle il signor Marevich.
  -- Sono molto lieto di fare la sua conoscenza, - мужчина протянул руку и крепко пожал ладонь Маревича.
  -- Мой папа - Нино Донатти, - по-русски представила отца Орнелла.
  -- Piacere, - сказал Антон, слегка поклонившись.
  -- Parla italiano? - спросил синьор Донатти, с удивлением посмотрев на Антон.
  -- No, signor Donatti- с ужасным акцентом ответил Маревич. - А вы говорите по-русски? - с улыбкой добавил он.
  -- О, да! - расхохотался Донатти. - Я говорю по-русски очень хорошо. Вы в этом скоро убедитесь, синьор Маревич.
  -- Антон, - поправил его художник. - Зовите меня Антоном, синьор Донатти.
  -- Bene, Антон, - ответил тот. - А теперь пора обедать. За столом ты мне расскажешь, - он повернулся к дочери, - кто такой Антон и что он делает у нас дома.
   Добродушно рассмеявшись, Донатти слегка хлопнул Маревича по плечу и повел его в зал, где был накрыт стол.
  -- Так значит, вы русский?
  -- Да.
  -- И приехали к нам, чтобы учиться у старых итальянских мастеров, - Донатти сел в кресло рядом с низким столиком, жестом пригласив Антон последовать его примеру. - Курите, - предложил он, пододвинув к Маревичу ящичек с сигарами. - Это вам не "Мальборо" и даже не "Ява"... "Гавана"!
   Поблагодарив, Антон закурил сигару. Глядя на Донатти, пускающего кольца дыма даже под потолок, Антон не мог понять, что имела в виду Орнелла, говоря, что он похож на ее отца.
  -- Я думаю, Орнелла права, что пригласила вас, - промолвил Донатти, стряхнув столбик пепла в пепельницу.
   Антон перехватил взгляд Орнеллы, означавший: "Ну что я тебе говорила?!", ему даже показалось, что девушка подмигнула при этом.
  -- Неподалеку от нас, на Пьяцца Барберини находится Национальная римская галерея. Там вы найдете прекрасные полотна Рафаэля, Караваджо... Кстати, Большой зал Палаццо Барберини расписал Пьетро да Картона. Хотя вам вряд ли знакомо это имя.
  -- Почему же, - Антон начал понимать, что имела в ввиду Орнелла, говоря о его сходстве с отцом. - Его кисти принадлежит еще роспись Палаццо Питти во Флоренции и, если не ошибаюсь, он построил церковь Санта Мария делла Паче...
  -- Браво! - Донатти чуть не подскочил, сидя в кресле. - Брависсимо!! Ты видишь, Орнелла! А ты мне говоришь, что русских ничего не интересует, кроме водки.
  -- Я... такое... тебе говорила?! - Орнелла чуть не задохнулась от возмущения.
  -- Ну, может не ты, кто-то другой. Неважно. Но я слышал подобные высказывания, - примирительно проговорил Донатти. - По крайней мере, Антон - первый русский, которого я встречаю и который не только слышал о да Картона, но и имеет о нем представление. Даже Марк мало знал таких живописцев, как Пьеро делла Франческа и Казими Россели, хотя лучшего знатока и ценителя трудно себе представить. Кстати, Юля не опоздала на самолет? Вы ведь выехали довольно поздно.
  -- О, нет! - воскликнула Орнелла. - Имея такую машину, мы прибыли на десять минут раньше.
  -- Я бы не советовал тебе ездить подобным образом на "Ламборджини". Не такие отчаянные головы размазывались об асфальт. Даром что ли конструкторы назвали машину "Диабло".
  -- Можете не беспокоиться, господин Донатти, - Антон на "русский" манер назвал Донатти "господином". - Лучшего водителя я не встречал нигде. Если бы вы видели, что творится на улицах Москвы!
  -- Ну, хорошо! - Донатти оттолкнулся от подлокотников кресла и с юношеской ловкостью вскочил на ноги. - Мы с Антоном пройдемся по дому - я ему покажу свое скромное собрание, а ты, Орнелла, тем временем приготовь нам кофе и чего-нибудь выпить.
  -- Да, - обернулся Донатти, выходя из зала. - Я все время хочу у тебя спросить и все забываю: почему Юля не осталась до послезавтра?
  -- Ее срочно вызвали в Москву подписывать контракт с фирмой, выигравшей конкурс на строительство комплекса.
  -- А-а. Ну, это другое дело, - сказал Донатти. - Ну, мы пошли на экскурсию...
   После осмотра небольшого, но со вкусом подобранного собрания картин и скульптур, хозяин особняка пригласил художника на террасу, выходящую в сад. Орнелла там накрыла столик для коктейля.
  -- Что будем пить - по-русски или по-итальянски? - спросил Донатти, усаживаясь в кресло-качалку из изогнутого полированного дерева. - Кстати, вам пришлись по вкусу мои сигары?
  -- Великолепный аромат! - искренне ответил Антон.
  -- В таком случае рискну предложить вам и выпивку. Белое игристое вино. Вы не против?
   Выбрав из множества бутылок одну, Донатти, держа ее за горлышко, прочел надпись на этикетке:
  -- "Gran Spumante. Dolche". Оно немного сладковатое, но я уверен, что вино вам понравится.
   Донатти разлил вино по бокалам из баккары.
  -- Ты выпьешь с нами, Орнелла? - спросил он у дочери.
  -- Только не вино!
  -- Что же будет пить наша русскоязычная итальянка? - с усмешкой поинтересовался синьор Донатти. - Надеюсь, не водку?
  -- Ты как всегда догадлив, папа, - улыбнулась девушка. - Именно водку я и буду пить. Только вон ту - "Смирновскую".
   Налив немного водки, Донатти протянул рюмку дочери.
  -- За приятное знакомство, - произнес он. - Я уверен, что вы с пользой проведете время в Италии.
   Бокалы с игривым звоном встретились над столиком...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Вернувшись в город, я первым делом поехал на свою квартиру, для того чтобы хорошенько помыться и отдохнуть. Припарковав "Порше" перед домом, я набрал цифры кода и вошел в подъезд. Лифт почему-то не работал, и я пешком начал подниматься на пятый этаж.
   На лестничной клетке третьего этажа я столкнулся с Соней - соседкой из нижней квартиры, молодой симпатичной блондинкой с длиннющими ногами.
  -- Добрый вечер, Соня, - поздоровался я, стараясь прошмыгнуть мимо.
  -- Бог ты мой, Максим! - Соня вытаращила на меня голубые глаза. - Где это ты так вымазался?
  -- В камине, - не придумав ничего лучшего, чистосердечно признался я.
  -- Между прочим, Максим, - Соня постаралась придать строгость своему лицу, - мне надоели твои шуточки, как впрочем, и твои ночные вакханалии. Всю ночь я так и не смогла сомкнуть глаз. Я была о тебе лучшего мнения!
   Резко повернувшись на каблучках, Соня начала спускаться по лестнице. Догнав ее на площадке между этажами, я перерезал ей дорогу.
  -- Соня, погоди! О какой вакханалии ты говоришь?
  -- О той, Максим, которую ты устроил в четыре часа ночи. И не притворяйся, что ничего не понимаешь, - Соня смерила меня презрительным взглядом, от которого я готов был провалиться сквозь этажи. - Твой костюм - лучшее подтверждение того, до какой степени ты налакался!
  -- Одну минуту, Соня, - пытался оправдываться я. - Начнем с того, что меня вчера не было дома...
  -- Да? - лицо Сони скривилось в забавной гримаске. - А кто в таком случае всю ночь не давал мне спать? - ехидно проговорила она.
  -- Я не знаю, - ответил я, - хотя и начинаю догадываться.
  -- Вот именно. Наверное, кто-нибудь из твоих дружков. Я угадала?
  -- Смотря, что ты подразумеваешь под этим словом, - пробормотал я. - Во всяком случае, извини. Я думаю, у тебя больше не будет причин не спать ночью. Еще раз извини.
   Я попрощался с Соней и взлетел на пятый этаж.
   Подойдя к двери моей квартиры, я осмотрел замок: никаких царапин или других следов взлома. "Может, Соня ошибается, - подумал я. - Может быть, шум, который не давал ей уснуть, был не из моей квартиры?"
   Я открыл дверь ключом и вошел в квартиру. Нащупав выключатель, я зажег свет...
   Да... Соня не ошибалась. Странно только, что ночью не спала лишь она, а не весь квартал. Ни одна вещь в доме, за исключением люстр на потолках, не находилась на своем месте. Даже старинный комод ручной работы, доставшийся мне в наследство от бабушки со стороны матери, был сдвинут чуть ли не на середину холла. Хотя, я хорошо помнил, когда месяц назад переезжал на эту квартиру, потребовались усилия четырех грузчиков, чтобы водворить его на место.
   Но кому понадобилось делать это? И для чего? Обойдя всю квартиру, я не обнаружил ни одной пропавшей вещи. Даже золотая "Омега", которую я терпеть не мог и всегда оставлял перед выходом из дома в прихожей, была на месте!
   Все это смахивало на детские игры. И взлом в офисе, и кавардак в квартире, устроенный непонятно с какой целью. Я стоял посередине прихожей, не зная, что и думать. На лестничной клетки послышались голоса.
  -- ...очень хорошо, что вы пришли, лейтенант. Я сама хотела вызвать милицию, но потом подумала, что не стоит этого делать. Наверное, Колотовы звонили в отделение? Их квартира находится рядом с моей.
   Голос принадлежал Соне. Стук ее каблучков гулко разносился по подъезду, перейдя один раз в характерный взвизг, после которого последовало: "Ой!" - Соня чуть не упала.
  -- Осторожней, - услышал я Давыдова. - Так и разбиться недолго.
  -- Спасибо, лейтенант. Кстати, ваше лицо мне кажется знакомым, - Соня подошла к входной двери, которую я забыл закрыть. - Я не могла его видеть в каком-нибудь журнале?
  -- Нет, - в голосе Дениса я уловил незнакомые мне нотки. - Пресса нас не очень балует. Дверь, между прочим, открыта. Вы не хотите зайти со мной?
  -- Нет-нет, - поспешила отказаться моя соседка, - разберитесь сами. Только не очень строго. Максим, в принципе, неплохой парень. Но с кем не бывает? Я даже жалею, что привела вас сюда.
  -- Всего хорошего...
  -- Соня.
  -- До свидания, Соня, - голос Давыдова был слышен уже из прихожей. - Было приятно познакомиться.
  -- До свидания, лейтенант. Я всегда была уверена, что в милиции должны служить именно такие люди, как вы.
   Каблуки застучали по ступеням. Внизу открылась и захлопнулась дверь.
  -- Макс, ты дома?! - Давыдов повернулся и столкнулся со мной лбом. - Что здесь происходит? - с этими словами он зашел в гостиную и чуть не упал, споткнувшись о ковер, аккуратно скатанный и уложенный у самого порога.
  -- Уже произошло, - успокоил я его. - Я сам ломаю голову над этим вопросом вот уже пять минут. Если хочешь - присоединяйся, подумаем вместе.
   Давыдов перешагнул через разбросанные по полу диванные подушки и подошел ко мне.
  -- Где ты пропадал весь день? Тебя нет ни в конторе, ни дома, - он сделал вид, что его мало волнует кавардак в квартире.
   Я сделал вид, что не расслышал его вопроса.
  -- Да, кстати, с чего взяла Соня, что ты лейтенант милиции? - неожиданно спросил я. - У тебя что, на лбу написано?
  -- Я показал свое удостоверение, чтобы она впустила меня в подъезд. Твой звонок не работает.
  -- Не только звонок, - я показал Давыдову отрезанный шнур телефона. - А насчет лба - извини, я был не совсем прав.
  -- Ничего, ничего. Я понимаю, - сочувствующим тоном отозвался Денис, обводя взглядом комнату.
  -- Да нет! Дело не в этом, - я махнул рукой. - Просто, если судить по твоему лбу, никто не даст тебе больше сержанта, и то с большой натяжкой.
  -- Оч-чень остроумно, - огрызнулся Денис. - Я вижу, погром подействовал на остатки твоих мозгов больше, чем я предполагал.
   Давыдов поднял с пола диванную подушку и положил ее на место. Закурив сигарету, он развалился на диване, закинув ногу на ногу.
  -- А я и не думал острить, - ответил я. - Вот ты, будучи лейтенантом, сделал что-нибудь для раскрытия убийства Юли Воронцовой?
  -- Я пока проверя...
  -- Вот именно! Пока! Пока ты что-то там проверяешь, сержант Санеев уже успел арестовать убийцу ее дяди. Вот так, сержант Давыдов!
  -- И ты с горя, что твой друг-лейтенант спасовал перед каким-то сержантом, вернулся и перевернул вверх дном всю свою квартиру, - загадочно улыбнулся Денис.
  -- Ты, как всегда, точно улавливаешь суть, но не всегда верно ее трактуешь. В данном случае правильнее будет сказать так: преступник от счастья, что мой друг-лейтенант еще не поймал его, вломился ко мне в дом и перевернул вверх дном всю квартиру.
  -- Можешь абсолютно не переживать за меня, - Давыдов пару раз притопнул ногой. - В данный момент мы с сержантом Санеевым вновь оказались в равных условиях.
  -- Кого-то подозреваешь? - с надеждой спросил я.
  -- Ты тоже не всегда правильно улавливаешь суть сказанного, - с неприкрытой иронией заметил Денис. - Час назад пришлось отпустить Герасима за неимением причин держать его под арестом.
  -- Как?! - вскричал я. - А как же теория Санеева насчет мотива и метода?.. Револьвер с одним стреляным патроном, наконец!
  -- Вот именно - револьвер! - фыркнул Давыдов. - Эта дубина даже не удосужилась нагнуться и поднять гильзу от патрона в кабинете Воронцова. Из револьверов, насколько я знаю, гильзы не выскакивают. Что касается "манурина", то он официально зарегистрирован на имя Герасима, который имеет право на его хранение.
  -- Ну, а стреляная гильза?
  -- Герасим стрелял дня два назад в воздух, когда ему показалось, что вокруг дворца кто-то ходит.
  -- Думаешь, есть какая-то связь с убийством?
   Жест Давыдова означал: все может быть.
  -- Что насчет пули в столе?
  -- Не имеет никакого отношения к "манурину" Герасима так же, как и пуля, извлеченная из тела Юли, поскольку обе выпущены из одного и того же пистолета.
  -- Что-о?! - заорал я, чем, наверное, опять разбудил кого-то из соседей.
  -- Ничего не нахожу странного, - пожал плечами Денис. - Еще до того как стали известны результаты экспертизы, я высказал подобное предположение. Что касается мотива, выдуманного Санеевым, я прямо сейчас насочиняю штук двадцать, и каждый из них будет указывать, скажем, на тебя. Как это тебе понравится?
  -- Не понравится, - признался я, рассеянно глядя себе под ноги. - Есть другие новости?
   Давыдов встал и прошелся между разбросанными по всей комнате вещами.
  -- Что именно тебя интересует? - спросил он, вернувшись на место.
  -- Все. Все, что может помочь поскорее найти убийцу.
  -- Есть кое-что, - Давыдов подцепил ногтем кнопку на подушке, - лишний раз подтверждающее, что оба убийства - дело рук одного и того же человека. Вернее, группы людей, - добавил он, оставив кнопку в покое. - Чуть выше дворца, в кустах нашли четкий отпечаток протектора, полностью совпадающий со следами на мягком грунте под деревом возле дома в Урицком переулке. Кроме того, милиция располагает также отпечатками ног одного из преступников, оставленных им при выходе из машины. Следы нашли справа от колеи, следовательно, у него был сообщник, сидевший за рулем. В Урицком переулке он сам сидел за рулем - те же следы, но уже слева. В Рощино следы ведут в парк и теряются у правого крыла дворца. Дальше - посыпанная щебнем площадка. Тем же путем убийца - скорее всего это был он - вернулся обратно.
  -- Не пойму, зачем ему нужно было красться через парк? - я развел руками. - Лично мне кажется, я об этом тебе говорил, что злоумышленник, скорее всего, близко знаком с хозяином дворца, да и с его племянницей тоже. Незнакомый человек не мог очутиться в спальне Юли и стрелять в Воронцова, незаметно пробраться за спину жертвы перед самым ее носом.
  -- Если, конечно, заранее не спрятался за шторами, - как бы между прочим вставил Давыдов. - Кстати, в пользу сказанного тобой говорит один любопытный факт.
   Я вскинул глаза и посмотрел на Давыдова.
  -- "Вычислена" одна таинственная личность, настолько близкая Воронцовым, что нет ни одного уголка в доме, где бы она не наследила. Даже на револьвере Герасима обнаружены ее отпечатки пальцев. Но что самое странное: Герасим не может дать вразумительного объяснения столь загадочным фактам, хотя клянется и божится, что лично третьего дня стрелял из своего револьвера. Каким образом затем на его рукоятке появились "пальчики" таинственного домового, мне не понятно. Те же отпечатки имеются и в доме в Урицком переулке, правда, не в таком количестве. Милиция уже проверила всю прислугу, время от времени приходящую во дворец из Рощино. Безрезультатно. Хотя в случае успеха, пришлось бы искать объяснение, как они могли очутиться в Урицком переулке. Остается проверить еще несколько человек, которых назвал дворецкий и которые, по его словам, часто навещали Воронцова в его дворце. Речь идет о солидных людях, таких, как банкиры и адвокаты, помогавшие Воронцову вести его дела и пользующиеся его безграничным доверием. Даже не знаю, как к ним подступить. Хотя, с другой стороны, и не уверен, стоит ли вообще это делать. Таинственные отпечатки обнаружены в самых неожиданных местах, куда ни один уважающий себя банкир не полезет. Лично у меня создается впечатление, что в замке кроме Воронцова и дворецкого жил еще кто-то. Приходя и уходя, невозможно обляпать весь дом. Может, родственник какой-то?.. Не знаю...
  -- Когда все это произошло? - наконец спросил Давыдов, решив выказать участие в постигшем меня горе.
  -- Судя по рассказу Сони - прошлой ночью.
  -- Кто мог знать, что ты ночевал в офисе?
  -- Любой, кто проходил мимо и видел свет в окне и мою тень, слоняющуюся по кабинету.
  -- Так или иначе, тот, кто устроил погром, сильно рисковал. Ты ведь мог вернуться в любой момент.
  -- Вернувшись, как ты выразился, в любой момент, я рисковал гораздо больше. Мне кажется, заваривается крупная игра, участники которой не остановились бы перед убийством какого-то частного детектива, не вовремя возвращающегося домой.
  -- Но как он мог попасть в квартиру? - спросил лейтенант, стряхивая пепел прямо на пол.
  -- Ты что делаешь? - возмутился я, недоуменно пожав плечами.
  -- Здесь все равно надо будет убирать, - начал оправдываться Денис. - Тем более что пепельницу я сейчас все равно не найду.
  -- Так ты спрашиваешь, каким образом он попал в квартиру? - переспросил я, вспомнив комод. - Здесь был не он, здесь побывали они! И попали они в дом, по всей видимости, с улицы, взбираясь друг другу на плечи.
  -- Из тебя бьет фонтан остроумия, - хмыкнул Денис.
  -- Отлично! Я прекращаю острить, а ты, в свою очередь, перестань задавать глупые вопросы. Я сам вошел в квартиру за пять минут до твоего прихода и знаю обо всем больше, чем ты, ровно настолько, насколько может узнать человек, нашедший свою квартиру в таком состоянии, за эти самые пять минут.
  -- Бр-р, - Давыдов потряс головой. - Я ни черта не понял из того, что ты сказал, но, во всяком случае - впечатляет.
  -- Так ты говоришь, что следов взлома нет, отмычкой же твою дверь открыть невозможно? - Давыдов в задумчивости прохаживался по гостиной.
  -- Пойди и посмотри сам! - рявкнул я. - Ты уже в третий раз задаешь один и тот же вопрос.
  -- В милицию официально заявлял? - продолжал донимать меня Денис.
   Я скорчил пренебрежительную гримасу.
  -- Не лестного же ты мнения о нас, - расхохотался Давыдов.
  -- Ну ладно, - я вскочил со своего места. - Ты посиди, а я пойду - попробую сварить кофе и приготовить чего-нибудь поесть. Если, конечно, найду, из чего.
   Перескакивая через перевернутые стулья, я выбрался из гостиной. Дверь на кухню не открывалась. Через полупрозрачное стекло я увидел, что она забаррикадирована с другой стороны чем-то громоздким. Я уперся правым плечом в дверь и попытался сдвинуть с места то, что мешало ей открыться. От силы, приложенной к одной точке, дверь перекосилась, отчего разбилось стекло, осколки которого со звоном посыпались на пол. Теперь хоть стало видно, что к двери был придвинут холодильник, который и мешал ей открыться.
   Денис, прибежав на звон разбитого стекла, тупо уставился на подпертую холодильником дверь. Кое-как, навалившись вдвоем, мы сдвинули двухметровую махину в сторону. Я пролез в образовавшуюся щель и ахнул. На кухне не то что банку с кофе - газовую плиту невозможно было найти, не знай, где она расположена. Настенные шкафы основательно выпотрошены, запасы сахара, круп и прочей снеди рассыпаны по полу и обильно политы растительным маслом. Ветер, врываясь в открытое окно, носил по кухне облако какого-то витаминизированного порошка для тонизирующего напитка.
   Денис тоже пролез на кухню и стоял рядом со мной, растерянно оглядываясь по сторонам.
   Стараясь не наступить на запачканные участки пола, я подошел к окну, чтобы закрыть его. В сумерках я заметил нечто, очень заинтересовавшее меня. Поворотная стрела огромного башенного крана, обслуживающего стройку неподалеку от моего дома, была повернута в сторону здания, на пятом этаже которого находилась моя квартира. Высунувшись в окно, я увидел, что стрела нависла прямо над моей головой. Чуть дальше - на территории стройки - я разглядел большую люльку, в которой обычно подают цементный раствор на верхние этажи, лежащую на земле с прикрепленными к ней тросами, свисающими со стрелы.
   Нетрудно было догадаться, что мои "дружки", пробравшись каким-то образом на стройку, забрались в люльку, после чего ее подвели к окну кухни. Устроив бессмысленный (?) погром, ночные "гости" тем же путем ретировались, почему-то заблокировав дверь кухни.
  -- Тебе не трудно будет навести справки о фирме, которая ведет строительство комплекса? - спросил я Давыдова, закрывая окно. - На ее территорию не так уж и легко попасть, учитывая четырехметровый забор и систему сигнализации.
   Давыдов откопал-таки из-под груды посуды банку с кофе и теперь очищал плиту от какой-то мерзости, разлитой на ней.
  -- Так вот в чем дело! - Денис подошел к окну и выглянул наружу. - Я приготовлю кофе, а ты тем временем подключи телефон, чтобы я мог позвонить. Мобильный ты, как всегда, оставляешь в машине?
   Пока я ножом (отвертку я не нашел) очищал концы отрезанного шнура и ножом же завинчивал крышку телефонной розетки, Давыдов сварил кофе и, распространяя по всей квартире его аромат, принес его в гостиную вместе с наполовину пустой бутылкой коньяка, о которой я и забыл.
  -- Как успехи? - спросил он, сервируя стол с ловкостью официанта.
  -- Давай, Дэн, быстрее! Пей кофе и звони. Мне эта история начинает действовать на нервы.
   Давыдов поднял трубку и набрал номер.
  -- Говорит лейтенант Давыдов. Разузнайте, кто ведет строительство комплекса на Андроньевской... Хорошо, я подожду... А что это за комплекс? - спросил Давыдов, обращаясь ко мне.
  -- Черт его знает. По крайней мере - не жилое здание...
  -- Да, слушаю, - проговорил Денис в трубку, - Так-так. Понятно... - он начал кивать головой. - Что ж, спасибо.
   Давыдов положил трубку на стол и, взяв чашечку, залпом выпил остывший кофе. Разлив коньяк в граненые стаканы, Денис откинулся назад, искоса поглядывая на меня. Я понял, что ему сообщили что-то интересное и теперь он хочет довести меня. Как ни в чем не бывало, я спокойно допил кофе и, взяв стакан с коньяком, стал смотреть сквозь него на свет лампы.
  -- Я вижу, тебя мало интересует, что я узнал? - первым не выдержал Денис.
  -- Абсолютно. На черта мне это знать! Тем более что я знаю, что ты мне скажешь.
  -- Ну-ка, скажи.
  -- По всей видимости, комплекс - ни что иное, как частная картинная галерея, и строит его ни кто иной, а Николай Савинов. Его имя и так слишком часто проскальзывает во всей истории. Надо, чтобы он напомнил о себе еще раз. Ну как, угадал?
  -- Почти. Что касается картинной галереи и прочего, ты совершенно прав. Было бы странно, если в этом вопросе ты ошибся. Ну, а насчет Савинова ты фраернулся. Строительство ведет компания "Бекерон" и строит здание, основное назначение которого заключается в том, что оно должно вместить обширную коллекцию...
  -- Погоди! Я сам скажу, - перебил я Давыдова. - Чтобы разместить обширную коллекцию Марка Воронцова!
  -- Точно! - воскликнул Денис, отпив из стакана.
   Было уже довольно-таки поздно, когда я проводил Давыдова и вернулся домой. Наспех прибранная квартира с комодом посередине выглядела ничуть не лучше, чем до уборки. Правда, по ней можно было передвигаться, не опасаясь наткнуться на перевернутый стул или ковер, но, тем не менее, оставаться в ней у меня не было ни малейшего желания. Кое-как смыв с себя остатки сажи в ванне, я переоделся и, прихватив с собой пачку сигарет и непочатую бутылку водки, вышел из квартиры с намерением переночевать у какой-нибудь знакомой.
   Выйдя из подъезда, я перешел улицу и направился к своей машине. Уже издалека я заметил что-то темное около заднего колеса "Порше". Представьте себе мое изумление, когда, подойдя поближе, я увидел... нет, в это невозможно было поверить. Но, тем не менее - это был Зиг!
   Я встал, как вкопанный, в трех метрах от машины, боясь пошевелиться. Зиг, как бы нехотя, приподнялся и сел, пристально глядя мне в глаза. Мне показалось, что во взгляде пса была какая-то грусть. Пока я раздумывал, каким образом собака очутилась здесь - за многие километры от Рощино, Зиг усталой походкой подошел ко мне и улегся у ног, глядя на меня снизу вверх своими умными глазами. Осмелев, я присел и погладил собаку по голове. Только я прикоснулся к нему, Зиг сел, и не успел я как-то среагировать, лизнул меня в лицо, начиная с подбородка и кончая лбом. От неожиданности я даже сел на асфальт, держа бутылку водки перед собой. Так мы просидели минуты две, глядя друг другу в глаза. Первым опомнился Зиг: он поднял лапу и положил ее мне на плечо.
  -- Ты, наверное, проголодался, - непроизвольно спросил я, не задумываясь над тем, что говорю с собакой.
   Зиг моментально навострил уши и повернул голову набок, коротко гавкнув при этом. Лучшего подтверждения тому, что он меня понял и действительно хочет есть, не могло и быть.
  -- Тогда пошли, - я поднялся с тротуара и пошел обратно в дом.
   Зиг пристроился около моей левой ноги и, посматривая иногда на меня, затрусил рядом.
   На мое счастье, я не столкнулся на лестничной клетке с Соней. Проскочив на пятый этаж, я быстро открыл дверь квартиры и впустил Зига в дом. Первым делом я напоил собаку. Хлюпая языком по воде, Зиг минут пять не отрывался от ведра, которое я поставил перед ним. Напившись, пес сел в дверях кухни, с достоинством ожидая, пока я ему чего-нибудь приготовлю. Хорошо, что вчерашние гости не позарились на большой кусок замороженного мяса в холодильнике. Разморозив в микроволновой печи, я положил его перед Зигом на куске картона. Пес даже не шевельнулся, хотя слюна из уголка рта тянулась аж до пола.
  -- Кушай, Зиг! - скомандовал я.
   Собака, не сводя глаз с мяса, тем не менее, отвернулась, не желая есть. Я разыскал в куче наспех сложенной на столе посуды тазик подходящего размера, переложил в него мясо и поставил перед Зигом. Собака, негромко рыкнув, схватила кусок за конец и начала с усердием жевать. Не успел я выкинуть в мусорное ведро картон, как от куска отборного филе весом килограмма в два, не меньше, остались одни вспоминания. Вернувшись к ведру с водой, Зиг запил проглоченное мясо и, рыгнув после сытной еды, улегся у порога.
   Знакомой с сукой немецкой овчарки у меня не было, поэтому я прошел в гостиную и, разложив подушки на диване, не раздеваясь, лег и тут же заснул...
   Еле слышный шорох разбудил меня среди ночи. Электронные часы на полке показывали пятнадцать минут четвертого. Стараясь не производить шума, я протянул руку и, нащупав в темноте "магнум", медленно сел. Кто-то ходил по квартире и как-то странно дышал. Неужели мои "дружки" вернулись, чтобы продолжить свою "вакханалию"?! Двумя руками держа револьвер перед собой, я стал ждать, пока кто-нибудь войдет в комнату. Тут только я вспомнил о Зиге. Опустив револьвер, я протянул руку и, нащупав в темноте выключатель торшера, включил свет. Собака, увидев свет в гостиной, просунула морду в дверь, как бы спрашивая разрешения войти.
  -- Ну, иди сюда, - позвал я его.
   Толкнув мордой дверь и раскрыв ее пошире, Зиг зашел в комнату и, подойдя ко мне, положил морду мне на колени.
  -- Что, не спится? - спросил я, широко зевнув.
   Зиг медленно моргнул, как бы отвечая на мой вопрос. В следующую секунду он резко поднял голову и весь напрягся, застыв с низко свешенным крупом, готовый к молниеносному прыжку. На этот раз никаких сомнений у меня не было: в квартире кроме нас кто-то был. Шорохи доносились со стороны прихожей. Быстро вытащив из-под подушки револьвер, я погасил свет и, гладя Зига по шее, стал ждать ночного гостя.
   Кто-то легкими шагами ходил по прихожей. Незваный гость прогуливался по моей квартире с уверенностью человека, хорошо знакомого с ее планировкой. Он даже не светил себе фонариком.
   Негромкое рычание Зига оповестило меня, что "гость" приближается к гостиной. Легкий сквозняк прошелся по комнате после того, как раскрылась дверь. Бесшумно ступая по ковру, в комнату кто-то вошел. Зиг еще больше напрягся, но я, почесав ему грудь, немного успокоил его.
   Диван, на котором я сидел, был расположен справа от двери, которая в открытом состоянии чуть прикрывала его. Нащупав ногой дверь, я резко толкнул ее, одновременно включив свет. Неизвестный от неожиданности вскрикнул и повернулся в мою сторону. Зиг уже готов был броситься, но я, подражая голосу Герасима, успел крикнуть:
  -- Сидеть, Зиг!
   Затем обратился к растерявшемуся "гостю":
  -- Добрый вечер, Соня. Я вижу, вы тоже не прочь принять участие в очередной "вакханалии"!..
  -- Сядь и постарайся не делать резких движений, - сказал я, указывая Соне на кресло, стоящее напротив дивана. - Дело в том, что я знаком с Зигом относительно недавно и не успел еще хорошенько изучить его повадки.
   Я отложил револьвер в сторону и закурил.
  -- Надеюсь, ты не вооружена? - с легкой иронией спросил я. - Мне будет очень неприятно, если этот пес покусает такую милую девушку, как ты... Да, кстати, я тоже был лучшего мнения о тебе. По крайней мере, я не предполагал, что ты можешь забраться ночью в квартиру одинокого мужчины. Я не хочу, конечно, сказать, что не рад видеть тебя у себя, но если бы я заранее знал, что ты собралась ко мне в гости, я хоть прибрал в доме.
   Соня, немного придя в себя, привстала с кресла и потянулась к пачке сигарет, лежащей на краю стола. Грозный рык Зига моментально усадил ее на место.
  -- Дай мне сигарету и уйми своего зверя, - окончательно оправившись, Соня заговорила чуть ли не повелительным тоном. - Я и не знала, что у тебя есть собака. Она похожа на одну, которую тоже звали Зигом.
  -- Все немецкие овчарки похожи друг на друга, - объяснил я. - Что касается клички, то это, наверное, простое совпадение.
  -- Может быть, - пробормотала Соня. - Ты не угостишь меня сигаретой?
   Поправив пачку "Парламента" на журнальном столике, я щелчком направил ее в сторону Сони. Пачка сигарет, скользнув по гладкой поверхности, слетела со стола и упала Соне на колени.
  -- Тебя когда-нибудь учили хорошим манерам, Максим? - спросила Соня, вынимая длинными наманикюренными ногтями сигарету из пачки.
  -- Неужели ты меня не помнишь? - с наигранным удивлением спросил я. - Ведь нас обучали хорошим манерам в одном и том же университете. Только я был курсом старше.
  -- Что ты хочешь сказать своей остротой? - пренебрежительно скривив губки, фыркнула Соня. - И дай мне прикурить... пожалуйста, - добавила она после того, как я с укоризной посмотрел на нее.
  -- Ровным счетом ничего, - ответил я, поднося зажигалку к ее сигарете. - Лишь то, что твои ночные прогулки выглядят ничуть не лучше моей манеры угощать даму сигаретой.
  -- Предположим, - Соня выпустила в мою сторону струйку дыма. - Ну и что дальше?
   Я от души рассмеялся.
  -- Потрясающе! - воскликнул я. - Ты проникаешь ночью в мою квартиру, будишь меня, требуешь, чтобы я, соблюдая правила хорошего тона, угостил тебя сигаретой и после всего этого, закинув ногу на ногу, спрашиваешь меня: что же дальше? Великолепно! Ты пробовала сниматься в кино?
  -- Нет, в кино я сниматься не пробовала, - Соня глубоко вздохнула. - Я имела в виду: собираешься ли ты вызывать милицию?
  -- Нет! - вскричал я. - Вот кого я хочу видеть у себя в последнюю очередь, так это милицию! Лучше послушаю тебя, хотя и не представляю, что ты сможешь сказать в свое оправдание.
  -- С чего ты взял, что я буду оправдываться? - усмехнулась Соня. - Между прочим, я бы не отказалась от хорошего ликера.
  -- Что ты говоришь?! - воскликнул я. - Ты слышишь, Зиг? Соня, между прочим, хочет выпить хо-рС-шего ликерчика. Да, кстати, между чем - прочим? Простите за бестактность. Лично я предпочитаю либо - до, либо - после, но никак не между.
  -- Прекрати, Максим, - отрезала Соня. - Если у тебя нет ликера, я могу сходить к себе и принести. Раз я здесь - поговорим.
  -- Ах, вот оно в чем дело! - не дослушав до конца, сказал я. - Теперь я начинаю понимать, что происходит. Тебе вдруг среди ночи приспичило выпить хорошего ликеру. Но поскольку ты девушка воспитанная, обученная хорошим манерам, которой негоже пить одной, - тебе нужен собутыльник. Но для этого незачем было залезать ко мне в квартиру. Вполне достаточно было позвонить, и не успела бы ты повесить трубку, как я уже разливал бы ликер в рюмки у тебя в спальне.
  -- Я сказала - хватит! - Соня сильно нервничала. - Если ты сейчас же не прекратишь паясничать и не дашь мне глоток ликера, у меня будет истерика.
  -- Второе, чего я терпеть не могу, так это женскую истерику!
  -- Ну, а первое?
  -- Когда ко мне врываются среди ночи, да еще и орут на меня плюс ко всему.
   Соня издала звук, отдаленно напоминающий смешок.
  -- А ты веселый парень, Максим, но не такой умный, как твоя собака. Глянь.
   Я посмотрел на Зига. Пока я занимал даму разговорами, он подошел к бару и теперь сидел перед ним, разглядывая выстроенные в ряд бутылки, как бы выбирая, чего попробовать...
  -- Ну, теперь, кажется, я удовлетворил все твои желания, - сказал я, наливая Соне вишневый ликер. - Или еще не все? - добавил я, заговорщицки улыбаясь.
  -- Если ты сейчас же не прекратишь, я дам тебе по морде!
  -- Прискорбно будет видеть, как Зиг после этого вцепится в одну из твоих прелестных си...
  -- Все! Я ухожу, - Соня сделала вид, что хочет встать. - С тобой невозможно сказать и слова, не рискуя нарваться на хамство.
  -- Нет, ты мне определенно нравишься, - хмыкнул я. - Такого очаровательного нахальства я еще не видел. Ну да ладно. Оставим взаимные колкости и перейдем к делу. Так о чем ты хотела поговорить со мной в четыре часа утра?
  -- Я не знаю, как тебе объяснить...
  -- Извини, Соня, - прервал я, - но я не докончил. Прежде чем ты мне начнешь объяснять, ответь на один вопрос: как ты попала в квартиру?
  -- Очень просто - открыла дверь и вошла.
  -- ??
  -- Дело в том, что до тебя здесь жила моя подруга, и у меня до сих пор остался ключ от квартиры.
  -- Хорошо. Предположим даже, что я тебе поверил. Но ведь ты не проведать меня пришла? Ты что-то искала. Что?
  -- Я все скажу при условии, что ты выслушаешь меня, не прерывая своими шуточками.
  -- Бог ты мой, Соня! Какие могут быть шуточки в пятом часу утра. Давай быстрее выкладывай, и пошли спать. Если хочешь, можешь остаться у меня.
  -- Ну, вот - ты опять за свое, - Соня надула губки как десятилетняя девочка, которой не купили Барби. - Нет, действительно, я лучше пойду. Я-то думала, что ты серьезный человек. Частный детектив, как никак.
  -- И про это ты успела пронюхать. Не слишком много за один месяц, что я живу в этой квартире? Ну, а про мою профессию кто тебе поведал?
  -- Моя подруга, которая, кстати, и жила в этой квартире.
  -- А-а! Твоя подруга, наверное, жгучая брюнетка, с которой я имел честь познакомиться прошлым летом на Канарских островах? Постой, как же ее звали... то ли Дора, то ли...
  -- Нет, моя подруга не жгучая брюнетка и зовут ее не Дора, - отчеканила Соня. - Ее имя - Юля.
  -- Уж не Воронцов ли? - неожиданно для себя спросил я.
  -- А, вот ты и попался! - рассмеялась Соня. - Нечего было притворяться, что незнаком с Юлей.
   Я с силой хлопнул себя по лбу:
  -- Ну, конечно же. Так и должно было быть. Ее могли звать или Николай Савинов, или Юля Воронцова, но поскольку твоя подруга, скорее всего, должна носить женское имя, то Николай, естественно, отпадает, и остается Юля.
  -- Что ты несешь, Максим? - Соня непонимающим взглядом уставилась на меня.
  -- Ничего, ничего, - ответил я. - Эти две фамилии преследуют меня по пятам. То меня желает видеть Марк Воронцов, то Юля чуть свет вызывает к себе. С обоими я не успеваю перемолвиться и словом. Потом выясняется, что по соседству строится комплекс, и никем иным, как Воронцовым. Кроме того, оказывается, до меня в этой квартире жила сама Юля... И вся эта история обильно приправлена Савиновым, как рыба соусом. Меня уже тошнит от этого "блюда". И потом... а ну его к черту!.. И после этого ты требуешь, чтобы я не нес околесицы!
  -- Максим, в чем дело? Я не пойму ни слова из сказанного тобой. Но ты сказал, что не успел поговорить с Юлей. Почему?
  -- Так ты не в курсе?
  -- Не в курсе чего, Максим? О чем ты говоришь? Ты видел Юлю?
  -- К сожалению - да.
  -- Ты можешь говорить яснее?
  -- Ну что ж. Ты сама напросилась на это. Твоя подруга Юля Воронцова убита вчера утром выстрелом в упор в доме в Урицком переулке.
   Соня ахнула, закрыла лицо ладонями, положив локти на колени. Через минуту она подняла голову и посмотрела на меня. Меня поразила перемена, происшедшая с ней: совершенно сухие глаза блестели, как у пантеры.
  -- Я так и знала, - голос прозвучал, как скрежет алмаза об стекло.
  -- Что ты знала? - встрепенулся я.
  -- Что-то должно было произойти.
  -- С чего ты взяла?
  -- Не знаю, - Соня пожала плечами и затряслась в беззвучном плаче...
  -- Так что ты искала у меня в квартире? - спросил я после того, как Соня немного успокоилась.
  -- В твоей квартире я ничего не искала, я искала в бывшей квартире Юли.
  -- В данном случае это одно и тоже.
  -- Не совсем. В квартире ведь осталась кое-какая мебель от прежней хозяйки.
  -- Часть мебели сдается внаем вместе с квартирой, - поправил я Соню. - В частности, диван и кресла, на которых мы сидим.
  -- Я знаю. Их-то я и хотела осмотреть, когда вошла в комнату.
  -- Мне встать и выйти? Или же ты мне все же скажешь, что ищешь, и мы поищем вместе?
  -- Теперь я могу тебе сказать, - Соня встала со своего места, нервно сжимая суставы пальцев. - Я ищу одну дискету.
  -- Что на ней?
  -- В том-то и дело, что я не знаю. Юля сказала мне, что ей угрожает опасность из-за этой дискеты, которую она забыла здесь, и попросила меня забрать ее.
  -- Когда?
  -- Что - когда?
  -- Когда она звонила или видела тебя?
  -- Позавчера поздно ночью.
  -- Она приходила сюда?
  -- Нет. Позвонила по телефону.
  -- Хорошо. Но не проще было просто придти и забрать дискету?
  -- Честно говоря, Юля не советовала мне делать этого.
  -- Почему?
  -- Она не хотела впутывать тебя в какое-то дело.
  -- Точно, - фыркнул я. - У нее это неплохо получилось... Ну и что дальше?
  -- Я и говорю: меня просто попросили, зная, что у меня есть ключи от квартиры, зайти, когда тебя не будет дома, и найти дискету.
  -- И ты выбрала, должен отметить, очень удобное время.
  -- Мне надо было спешить. И так уже прошел целый день. Потом, увидев сегодня кавардак в твоей квартире, я поняла, что никакая это не "вакханалия" (тут Соня улыбнулась), а самый настоящий обыск. Может, даже искали то, что нужно было найти мне. Я увидела, как ты вышел из дома с бутылкой и направился к машине. Я решила, что сегодня ты больше не вернешься, и рискнула попозже зайти и поискать дискету. Я и не заметила, когда ты вернулся. Хотя, если честно, и не следила.
  -- В следующий раз, когда будешь лезть в чужую квартиру, позвони в дверь и только после того, как тебе никто не ответит, смело входи.
  -- Я не такая дура, как тебе кажется, - с наигранной обидой проворчала Соня. - Я звонила, но твой звонок не работает.
  -- Но ведь можно было постучать!
  -- Ладно, считай меня дурой, - грустно улыбнулась Соня и, взяв из пачки сигарету, нагнулась, чтобы я дал ей прикурить...
  -- Тебе не кажется, что мы с тобой напоминаем Кису и Осю из "Двенадцати стульев"? - сказал я после того, как вместе с Соней перебрал все подушки дивана и кресел.
  -- Точно, - согласилась Соня.
  -- Кстати, ты уверена, что Юля запрятала дискету в диван?
   Соня быстро-быстро закивала головой. Я зажег две сигареты и протянул одну Соне.
  -- Спасибо, - Соня взяла сигарету и присела на стул. - Мне кажется, что дискету нашли вчерашние гости.
  -- Все может быть, - заметил я и тут вспомнил, что диван при необходимости раскрывается и превращается в широкую кровать. Может, Юля спрятала дискету между складывающимися половинками?
   Загасив сигарету в пепельнице, я встал и подошел к дивану. Собрав подушки и переложив их в кресло, я стал раскладывать кровать, по очереди откидывая ее составные части.
  -- Что ты делаешь, Максим? - Соня подозрительно посмотрела на меня. - Для чего?
   Я улыбнулся, догадавшись, о чем подумала моя соседка.
  -- Вот для этого! - воскликнул я, театральным жестом доставая дискету, заложенную между шелковым матрацем и металлической сеткой. Для сохранности она была вложена в плоскую металлическую коробочку.
  -- Как ты считаешь, дискета поможет найти убийцу Юли? - спросила Соня, шмыгнув носом.
  -- Пока не знаю. Надо бы ее просмотреть... - задумался я. - Иди спать, Соня. Утром я зайду за тобой. Посмотрим, что даст нам находка дискеты.
   Наутро, оставив Зига стеречь квартиру, мы с Соней спустились вниз. Усадив ее в машину, я выехал со стоянки и поехал в сторону своего офиса.
   Войдя в здание, мы прошли до самого конца коридора. Открыв новым ключом дверь, я пропустил Соню вперед и вошел вслед за ней.
  -- Присаживайся, - предложил я Соне, указывая на кожаный диван у стены. - Желаешь холодной "фанты"? У меня правило - не держать в конторе спиртное. Правда, по такому случаю я могу чего-нибудь сообразить...
  -- Не надо, Максим, я с удовольствием выпью немного "фанты".
   Я открыл холодильник и достал две пластиковые бутылочки. Затем вынул из шкафчика бокал на длинной ножке и опорожнил одну бутылку в него. Предложив бокал Соне, я уселся рядом, маленькими глотками попивая прямо из горлышка.
   Отпив из бокала, Соня искоса взглянула на меня сквозь прядь волос, упавшей на глаза.
  -- Зачем мы сюда приехали? - спросила она.
  -- Мне казалось, тебе будет интересно узнать, что записано на дискете, - объяснил я, забросив пустую бутылку в корзину для бумаг.
  -- Как я погляжу, ты сильно заботишься о своем здоровье, - Соня показала взглядом на корзину, полную пустых бутылок от разных безалкогольных напитков.
  -- Только в рабочее время, - ответил я и включил компьютер в сеть. - После работы я обычно напиваюсь, лазаю по каминам, после чего прихожу домой и устраиваю оргии...
  -- Вакханалии, - поправила Соня, грустно улыбнувшись. - А ты очень злопамятный.
  -- Угу, - буркнул я. - Давай сюда дискету.
   Соня вынула дискету из своей сумочки и протянула ее мне.
   Вставив дискету, я ткнул стрелкой в иконку дисковода. Список файлов ограничивался одним единственным - "Collectio.xls". Выведя его на монитор, я в разочаровании откинулся на спинку стула.
   В принципе, это было повторением тех листков, что я нашел во дворце Воронцова в одном из томов "Американы". Разница заключалась в большем количестве столбцов. Кроме всего, перечисленного в рукописном варианте, были указаны размеры картин и техника их исполнения.
   Строки перечня постепенно исчезали в верхней части монитора, уступая место новым названиям. Вот целая вереница гравюр Альбрехта Дюрера... пейзаж Гейнсборо, поразивший меня своей красотой. А вот и "Христос среди немощных" Вермеера, ставший причиной смерти Марка Воронцова. Завершал список, как и в первом перечне, "Портрет мужчины" Ван Дейка.
   Смутное чувство появилось у меня минуты через три.
   Нажав клавиши Ctrl и Home, я вернул "Collectio" к его началу. Мне показалось, что между списком, найденным во дворце Воронцова, и "Collectio" есть какая-то разница, и не только в количестве столбцов. Но какая именно - я не мог понять. И тот и другой начинались одной и той же картиной. Многие другие полотна в середине я помнил даже визуально. Естественно, всего я запомнить не мог. И в том, и в другом случае "Портретом мужчины" списки завершались. Но разница все же была, и я обнаружил ее, когда в пятый раз просматривал бесконечные таблицы на мониторе.
   В списке из книжного шкафа числилось триста восемьдесят семь картин. Перечень, записанный на дискете, заканчивался произведением Ван Дейка, стоящим под номером 537. Скорее всего, совпадение двух цифр "3" и "7" и ввело меня в заблуждение. Я закурил, уставившись в монитор, на котором застыл конец перечня. Соня, устроившись рядом, тоже смотрела в том же направлении, пытаясь что-то понять.
  -- Ну, как? - спросила она и, моргнув глазами, оторвала взгляд от экрана. - Тебе о чем-нибудь говорят эти записи?
  -- Еще не знаю, - эхом отозвался я, не сводя глаз с числа "537".
   Скорее всего, те сто пятьдесят картин, не числящихся в списке Воронцова, находятся в доме Юли в Урицком переулке.
   В шестой раз на мониторе появилось начало "Collectio". Отметив про себя, что и "Портрет мужчины", и "Христос среди немощных", и многие другие, знакомые мне по дворцу картины были отмечены значком *, я дал команду сортировки по символам перед порядковыми номерами. Выведя полученный список на печать, я встал со своего места и подошел к стоящему на полу принтеру. Перебирая выползавшие из принтера листки, я не заметил названия хоть одной знакомой мне картины, которую мог видеть у Воронцова. Все картины были мне незнакомы. Все, кроме марины Айвазовского, размеры и названия которой могли соответствовать полотну, висящему в доме Юли. Ну и, конечно, шесть Ван Гогов, украшающих спальню и будуар хозяйки дома в Урицком переулке.
   Я вынул дискету из компьютера и протянул ее Соне:
  -- Не исключено, что она еще тебе понадобится. Лично мне она больше не нужна. В любом случае запомни: ты не знаешь, чтС это, и никто, кроме тебя, это не видел.
   Соня удивленно посмотрела на меня, тем не менее, спрятав дискету в сумочку.
   Сложив распечатанный список, я засунул его в задний карман брюк.
  -- Поехали, - сказал я Соне, выключая компьютер из сети.
  -- Куда?
  -- В Урицкий переулок. Только сперва мне надо позвонить Дэну и предупредить его.
  -- Кто такой Дэн?
  -- Денис Давыдов. Мой друг. Лейтенант милиции, с которым ты вчера любезничала на лестничной клетке.
  -- Так это был твой друг? - улыбнулась Соня.
   Мне почему-то не понравилось проявление радости у моей соседки при упоминании Дениса. Я взял трубку и позвонил Давыдову.
  -- Дэн, это Макс. Мне необходимо кое-что осмотреть в доме в Урицком переулке... Нет, это срочно. Было бы неплохо, если и ты подъедешь туда... Нет, новостей нет, но, похоже, скоро будут... Я там буду через, - я вытряс из-под рукава пиджака часы, - полчаса... Пока.
  -- Что тебя там интересует? - спросила Соня, когда мы спускались в лифте.
   Занятый собственными мыслями, я не ответил ей. Во втором списке, как и в первом, значились несколько картин, приобретенных у Савинова, и я боялся, что через полчаса недосчитаюсь одного или нескольких из этих полотен...
   Выйдя в вестибюль, мы быстро прошли через него и вышли на улицу. По пути я перехватил несколько восторженных взглядов, устремленных на мою спутницу, количество которых резко возросло, когда она усаживалась в "Порше".
  -- Ты производишь неизгладимое впечатление, - сказал я, когда машина влилась в поток автотранспорта. - "Порше" со своей низкой посадкой тебе противопоказан.
  -- Что ж, - то ли в шутку, то ли всерьез заявила Соня, - придется тебе поменять его на "Лендровер".
  -- Ради тебя я готов поменять его хоть на...
   Тут меня заинтересовало происходящее в зеркале заднего вида. Серый "Линкольн" резко занимал после обгона ряд, по которому двигался мой "Бокстер". Опыт многолетней практики показывал, что к подобной манере езды прибегают обычно, когда хотят остаться незамеченными из идущей впереди машины, при этом пропуская вперед одну-две попутные машины.
   То, что сейчас происходило на Волхонке, было не что иное, как самая банальная слежка.
   Выждав удобный момент, так, чтобы со стороны это выглядело вполне естественно, я резко нажал на педаль газа и в последнюю секунду, включив указатель поворота, выехал из занимаемого ряда. Обойдя две-три машины, я тем же манером вернулся в ряд. Посмотрев в зеркало, я увидел "Линкольн", едущий опять-таки через две машины позади меня, хотя я не заметил, чтобы он выезжал на обгон. Видимо, у меня на "хвосте" сидел настоящий профессионал. В этом я убедился, еще раз повторив свой маневр. Вместо того чтобы обгонять едущие впереди автомобили по левому ряду, водитель "Линкольна" нырнул вправо и, лавируя между пикапами и грузовиками, двигающимися по правым полосам, вновь появился в моем ряду, разделяемый от "Порше" тремя машинами.
   Первое, что пришло мне в голову, была мысль завести "Линкольн" в какую-нибудь дыру и выяснить, кто интересуется мною и маршрутом моего следования. Я уже собрался свернуть к одному такому месту, когда три обстоятельства заставили меня отказаться от задуманного.
   Во-первых, в "Линкольне" я насчитал не менее трех человек. Во-вторых, выходя из дома, я не взял с собой свой "магнум". И хотя в перчаточном ящике я постоянно держал пистолет "хеклер-и-кох" двадцать пятого калибра, но с такой игрушкой в руке со мной не стал бы серьезно разговаривать даже пацан из Люберец. И третье, что было, пожалуй, самым главным - я не хотел впутывать в это дело Соню, которая, ничего не подозревая, сидела рядом со мной, наслаждаясь быстрой ездой.
   Но мне надо было что-то предпринять, если я хотел отделаться от своих преследователей. О том, чтобы вовремя доехать до Урицкого переулка, не могло быть и речи. Для того чтобы оторваться от "хвоста" при таком интенсивном движении в городе, потребовалось бы немало времени. Выехать на скоростную трассу и попытаться улизнуть, используя мощный мотор спортивного "Порше", не имело смысла. В этом случае я бы потерял еще больше времени. Поэтому я решил прибегнуть к другому трюку.
   Двигаясь по оживленной улице, я сделал вид, что хочу остановиться у магазина. Водитель "Линкольна", угадав мои намерения, сбросил скорость для того, чтобы успеть незаметно занять удобное место у тротуара. Почти одновременно мы затормозили около магазина "Филипс", не доезжая до стоянки. Соня вопросительно посмотрела на меня.
  -- Притворись, будто хочешь выйти из машины, - сказал я ей. - Не надо лишних вопросов.
   Соня, не говоря ни слова, приоткрыла дверцу...
   В следующий момент я, не включая указателя поворота, резко тронул с места. Но за рулем "Линкольна" сидел истинный профессионал, на что я очень надеялся. Почти одновременно со мной он сорвался с места и выехал на проезжую часть. Однако в последнюю секунду я нажал на тормоза, и "Порше", клюнув носом, остановился. Водитель "Линкольна", наверное, сообразил, в чем дело, но было поздно! У него не было никакой возможности остановиться, не образовав пробки в самом оживленном месте, тем более что гаишник, стоящий неподалеку, стал энергично махать своим жезлом, предлагая "Линкольну" быстрее двигаться и не создавать помех остальным участникам движения.
   Подождав, пока "Линкольн" проедет мимо меня, я пропустил одну машину и отъехал от тротуара. Мы с преследователем поменялись местами!
   Чтобы еще больше досадить пассажирам серого "Линкольна", я обогнал машину, разделяющую нас, и стал моргать светом фар. Сидящие в машине, а их было четверо, даже не оглядывались, чтобы я не мог увидеть и запомнить их физиономии. Теперь единственным желанием водителя было поскорее оторваться от меня, что я ему демонстративно позволил сделать после того, как "попас" минут пять.
   Развернувшись на ближайшем перекрестке, я поддал газу и подъехал к дому двадцать пять в Урицком переулке в тот момент, когда Давыдов с недовольным лицом забирался в свою машину, собираясь, видимо, уехать, так и не дождавшись меня.
   Завидев на вершине холма "Порше", Денис вылез из машины и, облокотившись об капот, стал дожидаться, пока он подъедет.
   Свернув в сторону дома, я, не сбавляя скорости, подкатил к "уазику" Давыдова, резко затормозив в последний момент. Передний бампер "Порше" оказался в нескольких сантиметрах от стоящей машины. Денис же, с задранными ногами, сидел на капоте, изрыгая многоэтажные проклятия в мой адрес. Заметив Соню, сидящую рядом со мной, он быстро соскочил на землю и принял серьезный вид.
  -- Доброе утро, Соня! - приветствовал ее Давыдов. - Никак не ожидал увидеть вас вместе с этим обормотом... Где тебя черти носят, Макс? - Денис повернулся в мою сторону и потряс кулаком так, чтобы не заметила Соня. - Ничего умнее ты, конечно, придумать не мог, кроме как позорить меня в глазах своей соседки.
  -- Извини, - коротко бросил я, захлопнув дверцу машины.
  -- Если тебе кажется, что можешь делать глупости и извиняться каждый раз, то ты сильно ошибаешься, - Денис, похоже, серьезно обиделся.
   Нарочито непонимающим взглядом я уставился на Давыдова.
  -- Бог с тобой, Дэн! - воскликнул я. - О чем ты говоришь? Я извинился за то, что опоздал. И только.
  -- Мерзавец! - расхохотался Давыдов, больно стукнув меня по плечу, и, обращаясь к Соне, сказал: - С ним невозможно говорить. Всегда рискуешь вляпаться в...
  -- Не уточняй, Дэн, - перебил я его. - По тебе и так видно, во что ты вляпался.
  -- Ну вот, пожалуйста, - апеллировал Давыдов к Соне.
   Затем, решив поменять скользкую тему, перешел к делу:
  -- Так что ты собирался осмотреть в доме, Макс?
  -- Ты даже не спросил, почему мы опоздали? - возмущенно бросил я.
  -- Мне было как-то неудобно задавать такой вопрос, увидев тебя с Соней, - растерялся Давыдов.
  -- Теперь, надеюсь, ты видишь, кто из нас настоящий пошляк, - сказал я Соне.
  -- Господин Давыдов, наверное, имел в виду то, что, находясь в компании женщины, никогда не можешь заранее быть уверенным, что не опоздаешь на встречу. Ведь все мы так любим заглядывать во все магазины по дороге, - Соня очаровательно улыбнулась Денису. - А то, о чем подумал ты, Максим, лишний раз доказывает, что самый отпетый пошляк - это ты.
   Я пропустил мимо ушей обличительную речь Сони и направился к дому...
   Милиционер в холле почтительно приветствовал лейтенанта и, доброжелательно улыбнувшись, пожал мне руку.
  -- Господин Болдин, - Давыдов представил меня охраннику, - помогает следствию и хотел бы кое-что осмотреть в доме. Проводите его по комнатам.
  -- Слушаюсь! - охранник шаркнул ногой. - Прошу, господин Болдин.
   Вынув распечатанный список из кармана, я первым делом вычеркнул из него названия картин, висящих в холле, - в основном пейзажи и пара натюрмортов.
   В гостиной - огромном зале, заставленном старинной низкой мебелью - меня ждали масса удовольствий и уйма дел. Большая часть коллекции была сосредоточена здесь. Прохаживаясь вдоль стен, я тонким фломастером вычеркивал названия и авторов картин, вереницей проплывающих перед глазами.
   Охранник, заложив руки за спину, чинно следовал за мной, изредка бросая недоуменные взгляды на меня, силясь, видимо, понять, каким это образом господин Болдин, чиркая ручкой по бумаге, может помочь следствию в поимке убийцы.
   Проведя длинную черту по Левитану и его "Осеннему пейзажу", я повернулся к охраннику, быстро поднявшему взгляд к потолку, и учтиво улыбнувшись, попросил проводить меня на второй этаж.
   Проходя через холл, я увидел Соню, мило беседовавшую с Давыдовым, сидя на кожаном диване.
  -- Ты скоро, Макс? - Денис как бы невзначай зажал ладонь Сони в своих и обернулся в мою сторону.
   Почему-то смутившись, я потупил взгляд, сделав вид, что заглядываю в список.
  -- Осталось штук двадцать-тридцать, - я несмело поднял глаза на Соню.
   Та чуть заметным движением высвободила руку, замявшись, не найдя ей место. Давыдов залился краской.
  -- Ничего не нашел? - спросил Денис, вскакивая с дивана и деланно улыбаясь, подошел ко мне.
  -- Пока все на месте, - я стер промелькнувшую улыбку с лица и, больно ущипнув Давыдова за живот, пошел по лестнице.
   Охранник, неестественно дернув шеей, засеменил за мной...
   Пройдясь по многочисленным спальням второго этажа и еще не заходя в последнюю, в которой была убита Юля, я уже знал, что на этот раз мне не суждено будет сделать сенсационного открытия. В списке - где-то посередине - оставались не вычеркнутыми названия шести картин Ван Гога, которые я отчетливо помнил развешанными по стенам: по одной над двумя кроватями, одна напротив, над телевизором. Еще три украшали примыкающий к спальне будуар.
   Два портрета, три натюрморта и один пейзаж.
   Помявшись перед опечатанной дверью: заходить или нет, я решил не создавать лишних забот охраннику и спустился вниз.
   Давыдов и Соня, словно незнакомые люди, дожидающиеся объявления своего рейса в аэропорту, сидели на диване, дымя сигаретами. Завидев меня на лестнице, они как по команде потянулись к пепельнице на столике. Давыдов вскрикнул. Соня, не сводящая с меня глаз, пока я вприпрыжку скатился вниз, ткнула горящей сигаретой Дениса в руку. Вскочив с места, она непроизвольно взяла его за обожженную руку, но тут же выпустила ее, встретившись со мной взглядом...
  -- Какие будут распоряжения! - гаркнул охранник у меня под ухом, обращаясь к лейтенанту.
  -- Спасибо, сержант, - промямлил Давыдов. - Пока никаких, - он был благодарен сослуживцу за вовремя подошедшую помощь. - У тебя все, Макс? - спросил он более твердым голосом.
   Я кивнул головой.
  -- Ну, тогда двигаемся?
   Я снова кивнул и направился к выходу...
  -- Мне все это начинает не нравиться.
   С этими словами Денис загасил сигарету в пепельнице, сложил руки под подбородком и посмотрел на меня. Мы сидели в маленьком ресторанчике на углу Пятницкой. Я рассказал Давыдову о преследовавшем нас сером "Линкольне", заодно поделившись своими мыслями на сей счет.
  -- Тебя послушать - я прямо в восторге от всего происходящего, - огрызнулся я, хлебнув какой-то бурды, которую нам подсунули под маркой "чинзано". - Ты бы лучше рассказал, как продвигается расследование убийств Марка и Юли Воронцовых.
   Я поздно сообразил, что мне не следовало об этом спрашивать Дениса.
   Рука Сони, державшая бокал, дрогнула, и, не поставь она его на стол, вино выплеснулось бы на скатерть. В уголках глаз появились две слезинки.
  -- Прости меня, Соня, - сказал я, положив руку ей на ладонь.
  -- Ничего, Максим, - смахнув слезу, тихо ответила она. - Я никак еще не могу свыкнуться с мыслью, что Юли больше нет.
  -- Я предлагаю поехать домой, - сказал Денис. - Соня немного отдохнет у себя, а мы с тобой обсудим кое-что.
   Я посмотрел на Соню. Она слегка кивнула головой.
  -- Вы меня простите, господин Давыдов, но мне действительно необходимо придти в себя, - еле слышно проговорила Соня. - До меня только начинает доходить, что Юля мертва. До тех пор, пока я не увидела пустой дом в Урицком переулке, мне казалось, что этого не может быть. Но теперь...
   Соня не договорила. Слезы душили ее, и чтобы не расплакаться, она вскочила с места и быстро пошла к выходу.
   Я собирался последовать за ней, когда Денис взял меня за руку.
  -- Отвези ее домой, а я загляну на минуту в отделение, после чего приеду к тебе. Иди. Я расплачусь. И будь осторожен по дороге. Оружие с собой есть?
   Я показал Давыдову "хеклер", который переложил в карман из перчаточного ящика "Порше".
  -- Этой фигней только ворон пугать, - Давыдов с укоризной посмотрел на меня. - Где твой "магнум"?
  -- Дома, - я засунул пистолет за пояс и застегнул пиджак. - Слишком тяжелый.
  -- Ни в коем случае не выходи из дома без револьвера, - посоветовал Денис. - Ты меня понял?
  -- Так точно, мой лейтенант! - я отдал честь и направился к дверям.
   Я вышел на улицу, щурясь от яркого света дня, о котором забываешь, сидя в полумраке ресторанчика. Соня медленно шла в сторону машин, которые мы оставили невдалеке уткнувшимися друг в друга бамперами.
   Смутное чувство тревоги появилось у меня, как только глаза адаптировались к залитым солнцем улице, домам, ослепительной зелени, пестрым клумбам, машинам... Машинам, снующим взад и вперед на оживленном перекрестке. Машинам, припаркованым на стоянке, раскинувшейся в конце квартала.
   Почти целиком заслоняя серой массой мой "Бокстер", у тротуара стоял большой лимузин, мимо которого, не гладя по сторонам, брела Соня...
   Я бросился вперед еще до того, как она поравнялась с задней дверцей "Линкольна", которая резко открылась и чья-то нога в тупорылом башмаке ступила на асфальт. Расстегнув на ходу пуговицу пиджака, я бежал по вымощенному плиткой тротуару, отталкивая в стороны прохожих...
   Огромное полированное стекло в витрине бутика, мимо которого я несся, сломя голову, внезапно разлетелось вдребезги, с шумом рассыпавшись вокруг. До этого - я замечал все, что происходит вокруг - чуть опустилось затемненное стекло передней дверцы лимузина и внутри салона что-то вспыхнуло - беззвучно, словно кто-то провернул колесико зажигалки, в которой закончился газ.
   Соня резко обернулась. В глазах ее, заметивших меня, лавирующего между сразу же остановившимися людьми, появилось удивление.
   Под нижней кромкой задней дверцы "Линкольна" матово блестели уже две туфли.
  -- Беги, Соня!! - заорал я, стреляя из "хеклера", который чуть было не провалился в штанину моих брюк, покуда я вытаскивал его из-за пояса.
  -- Ложись! - закричал кто-то сзади, что почему-то вызвало у меня сильное раздражение.
   Пуля, просвистев около моего уха, подняла брызги базальта, расплющившись о цоколь здания. Я невольно оглянулся. В ту же секунду загрохотал "стечкин" Давыдова. Это он кричал, выбежав из ресторана на шум разбитого стекла, и теперь бежал в нашу сторону, стреляя по "Линкольну". Тротуар на всем протяжении улицы опустел. Странно было, куда делось столько народу, еще минуту назад заполнявшего все пространство.
   Хрустальным цветком взорвалась фара серого лимузина, с шипением вырвалась струя воды из продырявленного радиатора. Чуть ли не касаясь правым концом бампера мостовой, "Линкольн", взревев мотором, резко отъехал от тротуара. Тупорылые башмаки исчезли, как если бы они были надеты на ноги куклы-марионетки, которую грубо втянули за ниточки в салон. Открытая дверца, стукнувшись об бордюр, чудом не сорвалась с петель, когда машина, истошно визжа покрышками, разворачивалась в обратном направлении. В следующее мгновение "Линкольн", вильнув на асфальте и чуть не врезавшись в стоящий на противоположной стороне синий "Мерседес", на бешеной скорости стал удаляться по Пятницкой.
   Стуча каблуками, мимо пронесся Давыдов, через секунду очутившийся за рулем своего "уазика", зажатого с двух сторон "Порше" и "Ситроеном" какого-то болвана, заехавшего чуть ли не под бампер машины Давыдова. Повернув руль вправо, Денис заехал передним колесом на газон, окаймлявший тротуар, резко тормознув в десятой доле сантиметра от "Порше", не забыв при этом пришпандорить к крыше "уазика" мигалку. Вывернув колеса в обратную сторону и включив заднюю скорость, Давыдов резко нажал на газ и, чуть задев стоящий сзади "Ситроен", выскочил на проезжую часть. Проехав, набирая скорость, задом наперед метров пятьдесят, "уазик", описав капотом полукруг, под душераздирающий аккомпанемент разве что не горящих шин помчался вслед удирающему "Линкольну".
   Только тогда до меня дошло, что я был не один. Поискав взглядом Соню, я увидел ее лежащей на тротуаре в двадцати метрах впереди меня. Юбка ее задралась, обнажив длинные ноги, на одной из которых не было туфли. Соня не двигалась. Сердце мое сжалось в предчувствии непоправимого. Боясь самого худшего, я подошел к Соне и дотронулся до ее плеча...
   Я готов был встать на колени и благодарить Бога!
   Соня медленно повернула голову и села. Обхватив мою шею руками и крепко прижавшись ко мне, она заплакала навзрыд. Я не удержался, сидя на корточках, и опустился на колени перед ней.
   Собирающиеся вокруг прохожие могли лицезреть душещипательную сцену: двух людей, жизнь которых минуту назад висела на волоске.
   Подумав, что стоящие на коленях посреди улицы живые люди смотрятся гораздо лучше, чем распростертые в луже крови два трупа, я не пытался поднять Соню, предоставив ей возможность хорошенько выплакаться...
   Вернувшись домой, где нас встретил веселым повизгиванием Зиг, я первым делом обработал и перевязал царапины на ногах Сони и только потом покормил собаку. Смешав два коктейля, я уселся на диване напротив Сони и стал дожидаться Давыдова. Прошло около часа после инцидента на Пятницкой, а от него не было никаких известий.
   Чтобы как-то скоротать время до появления Давыдова, я решил заняться обеспечением личной безопасности. События сегодняшнего дня показали, что если я хочу остаться в живых или, по крайней мере, попытаться это сделать, мне необходимо постоянно иметь при себе оружие. Причем оружие серьезное. Достав из шкафа наплечную кобуру "магнума", которой еще никогда не использовался, я подогнал ее и надел на себя. Вложив в кобуру револьвер, я понял, что смогу выдержать вместе с ним не более получаса и то, если буду стоять, опершись обо что-нибудь. О том, как сесть, имея под мышкой полуторакилограммовый револьвер длиной почти сорок сантиметров, я не имел ни малейшего понятия. С таким же успехом я мог таскать на себе противотанковую пушку.
   Соня, вошедшая в комнату, неся на подносе две чашки кофе и бутерброды с ветчиной, не смогла сдержать улыбки, появившейся на ее заплаканном лице, когда увидела меня, вертящегося у зеркала и безуспешно пытающегося спрятать кончик ствола револьвера, выглядывающий из-под куртки, которую я надел, чтобы хоть как-то скрыть барабан "магнума" под одеждой.
  -- Тебя хоть сейчас можно посадить на мустанга и выпустить в прерии, - прокомментировала она мой внешний вид.
   Ее слова натолкнули меня на мысль, которая окончательно расстроила меня. Я сообразил, что если на мустанга с этой штуковиной я кое-как и заберусь, при условии, что мне кто-нибудь поможет, то в мой низкорослый "Бокстер" я влезу разве что ползком.
   Сняв с себя куртку и кобуру, я сел рядом с Соней и принялся за кофе, с сожалением глядя на блестящий хромом "ругер".
   Допив кофе, я взялся за хлеб с ветчиной и стал наворачивать с жадностью человека, попавшего на необитаемый остров и не евшего несколько дней. Я даже забыл, что совсем недавно уплетал спагетти на Пятницкой. Поглощая друг за другом бутерброды, я вдруг вспомнил про "браунинг" модели 1935, приобретенный мной на заре своей детективной деятельности, когда я брался за всякие дела, многие из которых были связаны с риском для жизни.
   Дожевывая на ходу бутерброд, я пошел в спальню и вернулся с пистолетом, завернутым в промасленную тряпочку. "Браунинг" весил как минимум в два раза легче "ругера" и был на столько же короче. Вынув магазин, я начал вставлять в него патроны "парабеллум", вспомнив при этом, что "парабеллум" переводится как "готовься к войне", что я сейчас и делал. Всего в магазин вошло тринадцать патронов, что было в два с лишним раза больше, чем в шестизарядном револьвере. Правда, тридцать восьмого калибра, против сорок четвертого у "магнума". Этот пистолет был именно тем оружием, которое мне было нужно.
   Тем временем Соня убрала со стола и села в кресло. Зиг устроился у ее ног, положив морду на лапы. Закурив сигарету, Соня взяла со стола "магнум", неуклюже держа его в руках. Она навела револьвер на воображаемую цель, комично прищурив один глаз.
  -- Мне кажется, я ни за что на свете не смогу нажать на курок, даже если мне приставят нож к горлу.
  -- Во-первых, осторожно, - предупредил я, на всякий случай, взяв револьвер из рук Сони. - Это не игрушка. Во-вторых, то, что ты боишься нажать, называется не курком. И, в-третьих, "магнум" не женское оружие. Примерься лучше к этому, - я протянул ей "хеклер-и-кох". - Оставь его у себя, - предложил я. - Думаю, сейчас и тебе может угрожать опасность.
  -- Но я не смогу и выстрелить из него.
  -- Ничего. Иногда один вид оружия отпугивает чересчур невоспитанных мерзавцев.
  -- Но не этого, - с улыбкой заметила Соня. - Вот этот - другое дело, - добавила она, показывая на "магнум". - Он действительно страшный.
   Я показал Соне, как заряжать и пользоваться пистолетом. В тот момент, когда я, держа ее за локоть, учил прицеливаться, раздался телефонный звонок. Я подошел к телефону и поднял трубку.
  -- Добрый день, - послышался хриплый голос. - Я хотел бы переговорить с господином Болдиным.
   Сердце мое екнуло.
  -- Максим Болдин у телефона, - ответил я замогильным голосом.
  -- С вами говорит сержант Данилов. Я звоню по поручению лейтенанта Давыдова. Он просил вас срочно приехать в отделение. Сам он скоро подъедет.
  -- С лейтенантом все в порядке?
   Сержант усмехнулся на другом конце провода:
  -- С лейтенантом все о'кей. Вот только машина его приказала долго жить.
  -- Я выезжаю! - прокричал я в трубку и бросил ее на диван.
  -- Я поеду с тобой, - попросила Соня.
  -- Лучше выйди с Зигом и поскорее возвращайся домой, - я засунул "браунинг" за пояс. - Если что - позвоню.
   Выскочив на улицу, я сел в "Порше" и рванул с места...
  

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

(за два дня до убийства Марка Воронцова)

  
   Телефон звонил в маленьком одноэтажном домике на берегу быстрого ручейка, впадающего в небольшое озеро. Аппарат стоял на веранде, около открытого окна, поэтому звонок доносился до Антона, со всеми удобствами устроившегося на лужайке, неподалеку от домика, громко и явственно.
   Как раз в это время художник начал смешивать краски, пытаясь добиться цвета, наилучшим образом передающего отражающиеся в воде проплывающие по небу облака в лучах заходящего солнца. Небольшой мольберт расположен прямо на траве, рядом пристроился раскладной столик, уставленный банками от пива, среди которых разбросаны тюбики с красками.
   Трели музыкального звонка начали донимать Маревича, и без того раздраженного неудачными попытками получить желаемый оттенок. Никто, кроме Влада, не мог звонить ему. А именно с ним у Антона не было никакого желания сейчас разговаривать. Он с еще большим остервенением стал растирать заведомо неудачно подобранные краски.
   Доводящая до неистовства электронная мелодия заполняла окружающий сад. Каждая нота, казалось, срывалась с веток деревьев, ввергая Маревича в исступление...
   Направляясь в сторону дома, Маревич решил хорошенько отчитать Влада за непозволительное вторжение в его жизнь, даже если это выражается бесконечными назойливыми звонками.
   Уже поднимая трубку, Антон смекнул, что Влад не стал бы так долго дожидаться, пока он подойдет к телефону. Но кто кроме него мог звонить ему? Хотя... Сердце Маревича екнуло в радостном предчувствии.
  -- Да! - заорал он по инерции в трубку, дотянувшись до нее через открытое окно.
  -- Buona sera! - раздался голос, от которого у Антона сердце чуть не выскочило через рот, открытый для проклятий в адрес назойливого собеседника. - Elibera, staseга?
  -- Орне-елла!!! - завопил Маревич. - Где ты?
  -- Ближе, чем ты думаешь, - даже по телефону смех Орнеллы звучал для него музыкой.
  -- Но я тебя не вижу, - резонно заметил Антон.
  -- Скоро увидишь, - пообещала Орнелла. - Осталось залить десять литров бензина, и через полчаса я буду у тебя.
  -- Где ты? - вновь спросил Маревич.
  -- Ну, если бензин продают в магазине готовой одежды, то я в магазине готовой одежды, - рассмеялась Орнелла. - Ну, пока. Мне уже гудят сзади. Я мигом. Ты ведь знаешь, как я вожу машину.
   Антон, все еще держа трубку в руке, опустился на траву под верандой...
   Прошло почти восемь месяцев, как Антон возвратился из Италии. Тогда, в конце декабря, Орнелла, домчав его до аэропорта на "Ламборджини", пообещала навестить его. С тех пор, особенно зимой, Маревич часто вспоминал Орнеллу, глядя на тоскливое серое небо. Несколько раз он звонил в Рим. Однако неожиданные дела мешали Орнелле приехать.
   И вот она, не удосужившись даже предупредить его, звонит с какой-то бензозаправки и извещает о своем приезде. А у него, как всегда, в доме полнейший кавардак. Даже сесть было негде без риска измазаться краской или напороться на помятую банку из-под пива.
   Через полчаса Орнелла будет здесь и увидит этот беспорядок. Через полчаса... А он сидит с телефонной трубкой в руке с глупым выражением блаженства на лице, уставившись в одну точку.
   Антон вскочил с места, забыв повесить трубку на место, и вбежал в дом. Он хотел прибраться хотя бы в одной комнате до приезда итальянки...
   То ли полчаса пролетели слишком быстро, то ли Орнелла гнала машину как у себя в Италии. Так или иначе, не успел Антон сгрести в кучу бесчисленное количество пустых банок и убрать полные окурков пепельницы, как за окном послышался скрежет гравия, и к дому подъехала машина, остановившись у входа.
   Антон, на бегу заправляя рубашку в брюки, выскочил на крыльцо и кубарем скатился с лесенки.
  -- Я вижу, ты не меня ждал, - из машины, улыбаясь, вылез Влад.
   Маревич, мысленно проклиная все на свете и, в частности, своего "добродетеля", вызывающе посмотрел на Влада.
  -- Ты не ошибся, - подтвердил он предположение Влада.
  -- О-о! Я помешал величайшему живописцу всех веков наслаждаться прелестями века двадцатого! - воскликнул Влад.
  -- Между прочим, - Антон не счел нужным отвечать на ехидство Влада, - мог бы позвонить, перед тем как приехать...
  -- Ты что - женщина? - парировал Влад. - Хотя, если честно, я звонил тебе в течение почти десяти минут без перерыва. Но твой телефон, видимо, не работает. Или работает, а, Антон? - плутовски улыбнулся он.
  -- Иди к черту! - огрызнулся Антон.
  -- Ну ладно, не дуйся, - предложил мир Влад. - Я к тебе на минутку, посмотреть на картину.
  -- Она еще не готова, - поспешно сказал Антон.
  -- Как?! - удивился Влад. - Ты ведь еще на прошлой неделе говорил, что закончил ее.
  -- Мне надо кое-что доработать.
  -- Ну, хоть глянуть на нее можно?
  -- Только не сейчас, - Антон умоляюще посмотрел на Влада.
   Тот расхохотался, остановившись на полпути.
  -- Так я ошибался! - проговорил он. - Она уже у тебя?
  -- Я тебе сказал: пошел к черту, - натянуто улыбнулся Антон, отталкивая Влада от себя. - Мне надо работать.
  -- Иди, иди работай! - покатываясь со смеху, еле выговорил Влад. - Смотри, не переутомись часом.
   Все еще заливаясь смехом, Влад уселся в машину и, помахав на прощание рукой, отъехал от дома...
   Рыдван, показавшийся из-за поворота, с которого Антон, сидя на крыльце с сигаретой в руке, не сводил глаз после отъезда Влада, и направившийся в сторону дома, меньше всего был похож на автомобиль, в котором могла приехать Орнелла.
   В памяти художника девушка запечатлелась полулежащей в сидении черного "Ламборджини", стремительно мчащегося по автостраде, едва различимой в лучах заходящего зимнего солнца, пробивающегося сквозь частокол выстроившихся вдоль дороги пиний.
   Этот же был какой-то задрипанный "Москвич", казалось, попавший сюда со съемочной площадки фильма двадцатилетней давности. Моргнув пару раз указателем поворота, старая колымага съехала на посыпанную гравием дорогу, ведущую к домику.
   Антон в растерянности стоял на крыльце, не зная - бежать ему навстречу или же дожидаться Орнеллу на месте.
   Громыхая всеми деталями своего истерзанного кузова, "Москвич" подкатил к дому, и из него, чертыхаясь на чем свет стоит, вылезла итальянка, громко хлопнув дверцей.
   В своей короткой юбочке и белоснежных кроссовках девушка была похожа на капризного ребенка, которому надоела старая игрушка. Расправившись со злополучным "Москвичом", Орнелла подбежала к остолбеневшему художнику и, обняв его за шею, смачно чмокнула в небритую щеку.
  -- Где ты раскопала этого динозавра? - кивнув в сторону "Москвича", спросил Антон. - Неужели нельзя было взять напрокат приличную машину?
  -- Нельзя. - Орнелла еще раз поцеловала художника. - Тетка Клава прокляла бы меня, если бы я отказалась принять "Москвич" в знак ее большой любви.
  -- Но его ведь можно оставить где-нибудь подальше от дома твоей тетки и пересесть в другую машину.
  -- Об этом мы еще поговорим, - Орнелла томно посмотрела на Антона. - Я так по тебе соскучилась.
   Осмотревшись по привычке - нет ли поблизости синьора Донатти - Антон прижал к себе девушку, прильнув губами к ее плечу...
   Солнце, лаская прощальными лучами верхушки деревьев в саду вокруг домика художника, ставшего с приездом Орнеллы "садом господним" для Антона, скрылось за горизонтом...
   Рассвет застал Орнеллу и Антона спящими на веранде. Взошедшее солнце, проникая сквозь чуть приоткрытые жалюзи, испестрило стены и пол веранды ярко-желтыми полосами, придающими предметам и обнаженным телам, распростертым на кушетке, фантастично-графическую объемность.
   Отзвуки просыпающейся природы, проникая в дом, постепенно заполнили его пением птиц и журчанием притихшего на ночь ручья...
   Орнелла, уставшая с дороги и изнуренная феерической ночью, еще спала, когда Антон, привыкший просыпаться чуть свет, раскрыл глаза. Укрыв девушку простыней, Антон полностью раскрыл жалюзи, впуская яркий свет. Быстро одевшись, он уселся на стуле и стал смотреть на спящую Орнеллу, на веером рассыпанные черные волосы, обрамляющие самое прекрасное, как казалось Антону, лицо не только на Земле, но и во всей Вселенной.
   Стараясь не шуметь, Маревич проскользнул в комнату и скоро вернулся с открытой банкой пива и рисовальными принадлежностями. Отпив глоток, он аккуратно поставил банку на пол и, поудобнее пристроив на коленях подставку с наклеенным на подрамник листом чистой бумаги, начал точными, быстрыми движениями одних пальцев набрасывать портрет спящей девушки.
   Орнелла, будто зная, что служит натурой художнику, принимала во сне самые разнообразные позы, задерживаясь в каждой из них на некоторое время, словно давая возможность Антону успеть запечатлеть ее. Закинув руку за голову и окончательно растрепав дивные волосы, она обнажила из-под простыни правую грудь, улыбаясь во сне, чуть приоткрыв рот.
   Стараясь унять неожиданную дрожь в руке, Антон, как безумный, делал один набросок за другим, стараясь уловить всю грациозность тела девушки.
   Свежий ветерок вместе с шелестом листвы, ворвавшись на веранду, разбудил Орнеллу, когда на бумаге больше не оставалось свободного места. Обвязав простыню вокруг груди, Орнелла, зевая, поднялась с кушетки и, подойдя к Антону, поцеловала его в губы.
  -- Доброе утро, дорогой, - сказала она, усаживаясь рядом с ним. - Чем это мы заняты ни свет, ни заря?
   Антон, смущенный своим поступком, попытался прикрыть лист бумаги.
  -- А ну, а ну... - засмеялась девушка, выхватывая подрамник с зарисовками из рук Маревича. - И это все я? - спросила она после того, как внимательно просмотрела каждый набросок. - И когда же ты успел? Ты что, всю ночь не спал? Бедный мой мальчик.
   Вместо ответа Антон притянул ее к себе, отбросив в сторону подрамник. Узел на груди девушки ослаб, и простыня, скользнув между ними, упала на пол...

***

   Допотопный "Москвич", натужно завывая мотором, наконец-то преодолел последний поворот горного серпантина и вырвался на просторное плато, раскинувшееся на многие километры вокруг.
   Машина, почувствовав под собой ровную дорогу, весело помчалась вперед и через несколько минут нырнула в лесную чашу, к огромному удовольствию пассажиров, изнывающих, несмотря на утренний час, от жара перегретого на подъеме двигателя.
   Орнелла, с облегчением вздохнув, переключила рычаг коробки передач сначала в третье, и чуть позже в четвертое положение. Сидящий рядом Антон, не принимавший никакого участия в нелегком восхождении, но, тем не менее, взмокший, как если бы сам пробежал последние километры пути, перегнулся через спинку сиденья и достал из спортивной сумки банку пива. Развернув треугольную форточку так, чтобы встречный ветер дул ему в лицо, он подцепил пальцем колечко на крышке банки и потянул за него. Разогревшееся в душном салоне пиво выплеснулось из банки как сказочный джин из своей бутылки, окатив Орнеллу пенистой струей. От неожиданности Орнелла на секунду потеряла управление, чего было достаточно, чтобы машина, скользнув по мокрой от утренней росы траве, растущей по обочинам, съехала с дороги в кучу валежника, скопившегося в кювете.
  -- Ну вот - приехали! - весело сообщила Орнелла, вытирая рукой лицо и стряхивая пену. - Придется идти пешком.
  -- Собственно говоря, куда мы ехали? - поинтересовался Маревич, как ни в чем не бывало опрокинув остаток пива себе в горло.
  -- Весьма своевременный вопрос, - смеялась Орнелла, - если учесть тот факт, что мы уже приехали!
   Нарастающий звук приближающегося автомобиля заставил Орнеллу встрепенуться.
  -- Быстро, Антон! - вскрикнула она. - Быстро - на дорогу! Считай, что нам повезло. По этой дороге машины ездят раз в неделю!
   Антон, подстегиваемый Орнеллой, выскочил из машины и, ломая под ногами опавшие ветки и, скользя по траве, стал карабкаться наверх, на всякий случай, крича и размахивая руками.
  -- Помоги-ите! - подыгрывая Антону, завопила Орнелла и расхохоталась, запрокинув голову назад.
   Антон выбрался на дорогу как раз вовремя - огромный "Блейзер", шурша покрышками по асфальту, тяжело разгонялся после знакомого Маревичу подъема. Из-за выскочившего неожиданно на дорогу человека, машина чуть не оказалась по соседству с "Москвичом", комфортно устроившимся в ворохе сучьев.
   Водитель "Блейзера", не одобрявший, по всей видимости, подобные выходки, выбрался из машины с явным намерением водворить художника туда, откуда тот только что вылез.
  -- Ты из какого дурдома, сукин ты сын? - процедил он сквозь зубы, приближаясь к Маревичу.
   Антон, оценив силы крепкого еще старика, с усмешкой на губах приготовился дать тому достойный отпор. Однако в следующую секунду весь его пыл сдуло, как ветром...
   Спружинив мощными лапами, с высокой подножки "Блейзера" на дорогу спрыгнула немецкая овчарка и, наращивая скорость, двинулась в сторону Маревича, злобно скаля клыки.
  -- Успокойся, Зиг! - резко бросил старик. - С этим сопляком я и сам как-нибудь справлюсь.
  -- Мне кажется, в этом нет необходимости, Герасим, - раздался голос Орнеллы за спиной Антон.
  -- Орнелла! - вскричал старик, приседая и хлопая двумя руками себя по коленям. - А вы что здесь делаете?
   Орнелла виновато покосилась на "Москвич", съехавший под откос.
  -- Как же это произошло? - Герасим подошел к обочине и посмотрел вниз. - Скорее всего, за рулем сидел этот соп... я хотел сказать, этот молодой человек. Вы же так э-э... великолепно водите машину!
  -- Антон тут ни при чем, - "призналась" девушка. - Во всем виновата я одна.
  -- Сами-то вы в порядке? - спросил Герасим.
  -- Думаю - да.
  -- Так вы, наверное, ехали к нам? - предположил Герасим. - Вы не представляете, как господин Воронцов будет рад вас увидеть, госпожа Орнелла. Он часто вспоминает вас и вашего отца - синьора Донатти.
  -- Я тоже сильно соскучилась, - призналась Орнелла.
  -- Давайте сделаем так, - предложил Герасим. - У меня в машине должен быть трос. Моя зверюга мигом вытащит вашу машину из кювета. Вот только боюсь, не справиться одному. - Герасим покосился в сторону Маревича.
  -- Я уверена, Антон с удовольствием поможет вам, - улыбнулась итальянка старику. - Иначе ему придется идти пешком. Ведь Зиг не впустит его в вашу машину.
  -- Ты мне можешь сказать, наконец, куда мы приехали? - спросил Антон, когда их "Москвич" следом за "Блейзером" съехал с дороги по направлению к облезлому дому, притаившемуся в дремучем парке.
  -- О-о! - протянула Орнелла. - Мы приехали в гости к графу Монте-Кристо!
  -- А зачем? - поинтересовался Маревич, отнюдь не удивившись странному имени владельца дворца. - А он действительно граф?
  -- Я бы хотела, чтобы ты познакомился с Марком Воронцовым, дядей моей подруги, - ответила Орнелла, остановив машину рядом с "Блейзером", - А насчет графа - я пошутила. Господин Воронцов княжеского рода.
  -- Кто такой Марк Воронцов? - не отставал Антон, вылезая из машины.
  -- Скоро увидишь, - загадочно улыбнувшись, Орнелла вслед за Герасимом поднялась по полукруглым лестницам, приглашая Антона следовать за собой. Герасим уже открыл дверь, и гости без задержки вошли в дом.
   Разительный контраст между внешним обликом дворца и его интерьером вызвал непроизвольное восклицание у Маревича. Только в большом вестибюле на стенах красовалось такое количество шедевров, что у художника перехватило дух. Такой концентрации прекраснейших полотен на квадратный метр Антон не видел ни в одном из музеев, в которых ему приходилось побывать.
   Очнулся он только от радостного возгласа Орнеллы, бросившейся навстречу небольшого роста старичку, спускавшемуся по широкой лестнице в глубине вестибюля распростерши руки для объятия.
  -- Рад тебя видеть, Орнелла, - приветствовал он девушку, поцеловав по-отечески в лоб. - Как здоровье Нино?
  -- Папа очень сожалеет, что не смог приехать со мной, дядя Марк, - сказала Орнелла. - Но он очень надеется в скором времени приехать и лично выразить вам свое почтение.
  -- Очень, очень соскучился по Нино, - проговорил хозяин дворца. - Но я вижу - ты не одна. И будучи уверенным, что ты знакома с моей заповедью, с нетерпением жду знакомства с человеком, которого ты сочла возможным впустить в мой заповедник. Простите за неудачный каламбур.
   Старичок залился беззаботным смехом.
  -- Я знаю, что вы не любите принимать у себя незнакомых людей, дядя Марк, - подтвердила Орнелла свое знание "заповеди". - Но разрешите представить вам моего хорошего друга и, я думаю, выражу мнение своего отца, так же и его друга. Антон Маревич - гениальнейший живописец двадцатого века.
  -- Прямо-таки - гениальнейший, - рассмеялся Воронцов. - Ты слышишь, Герасим, - не просто гениальный, а гениальнейший! Слышал бы тебя старик Дали, он бы изобразил тебя разлетающейся на тысячу кусков!
   Протянув руку Антону, он с обаятельнейшей улыбкой, как бы прося прощения за последующую колкость, сказал:
  -- Весьма польщен, господин Маревич. Всегда рад знакомству с величайшими людьми столетия. Надеюсь в скором времени иметь честь приобрести у вас несколько ваших полотен... Я не шучу, - продолжил Воронцов, заметив усмешку на лице Антона. - Мнение Орнеллы очень ценно для меня.
  -- В любом случае разрешите не согласиться с Орнеллой, господин Воронцов, - сказал Антон. - Однако сочту за величайшую честь представить вам - человеку, прекрасно разбирающемуся в живописи, - Маревич обвел глазами висящие в холле картины, - свои работы в любое удобное для вас время.
  -- Об этом мы еще обязательно поговорим, - пообещал Воронцов. - Ну а пока я прошу вас пройти в гостиную и выпить со мной рюмочку коньяка.
   Гостиная представляла из себя просторный зал с уходящим ввысь потолком. Собранные в ней полотна поразили Маревича не меньше развешанных в вестибюле. Он, как зачарованный, ходил от одной картины к другой, раскрыв рот от изумления.
  -- Я думаю, у нас еще будет время для осмотра моего собрания, господин Маревич, - Воронцов незаметно подошел к Антону сзади и встал рядом с ним. - Я даже обещаю показать вам святая святых моей коллекции. А пока - прошу, - он жестом пригласил Маревича занять место у столика, на котором благодаря расторопности Герасима уже появились бокалы и рюмки из венецианского стекла и несметное количество разнообразной выпивки.
   За непринужденной беседой, в основном на темы, близкие к живописи, перемежающейся рюмочкой-другой французского коньяка, время пронеслось как-то незаметно.
  -- Мне кажется, самое время показать вам картины, господин Маревич, - сказал Воронцов, вставая с места. - А то, я вижу, вам не сидится на месте.
   Антон, с готовностью следовать за хозяином дворца, вскочил с места.
   Воронцов понимающе улыбнулся:
  -- Начнем с импрессионистов, которые собраны в соседнем зале...
   К концу экскурсии Маревичу казалось, что он сходит с ума. Если отбросить в сторону количественную сторону, по качеству собрание Воронцова превосходило многие известные музеи мира. От одних только гравюр Дюрера могла потерять сон даже уборщица Лувра.
  -- А сейчас я вам покажу то, что я никогда и никому не показывал, ну разве что за редчайшим исключением, - Воронцов остановился около высоченных дверей в конце коридора на втором этаже дворца. Толкнув дверь двумя руками и распахнув двойные створки настежь, Воронцов провел гостей в круглый зал, судя по обстановке, служащий кабинетом. В отличие от остальных комнат дома, напичканных картинами, висящими кое-где в два-три ряда, кабинет украшало всего несколько полотен.
   Воронцов, подойдя к занавешенному окну, нажал на кнопку в стене, после чего шторы начали раздвигаться, впуская в комнату дневной свет, льющийся через большое французское окно, занимающее почти всю стену. По мере того, как в кабинете становилось светлее, Антон охватывало чувство, сродни ощущению паломника-мусульманина, наконец-то добравшегося до Мекки.
   ..."Мадонна" Рафаэля висела по соседству с двумя портретами, принадлежащими кисти Рембрандта, подготавливая зрителя к следующей за ними картине Боттичелли. Противоположную сторону украсил прекраснейший пейзаж работы Гейнсборо. Глядя на "Снятие с креста" Рубенса, Маревичу захотелось встать на колени и помолиться...
   Две картины, висящие рядом с камином, отсвечивая покрывающим холст потрескавшимся лаком, не были видны с того места, где стоял Маревич. Обойдя стол, стоящий посреди зала, Антон подошел поближе.
  -- Эти два Вермеера я считаю лучшим, что у меня есть, - сказал Воронцов. - Кстати, и ты их еще не видела, Орнелла. Подойдем, я покажу их тебе...
   Взяв девушку под руку, он подошел к Маревичу. Воронцова поразил взгляд, каким художник смотрел на картины. В следующий момент Маревич сильно побледнел и, отойдя на пару шагов, ухватился за спинку стула, стоящего у стола.
  -- Антон! Что с тобой? - Орнелла, обеспокоенная внезапной переменой, происшедшей с Маревичем, помогла ему усесться на стул. - Тебе плохо?
   Маревич, белый как мел, не сводя глаз с картин, еле шевелил губами:
  -- Нет, ничего. Все в порядке.
   Сделав над собой усилие, он поднялся со стула и подошел к Воронцову.
  -- Господин Воронцов, - сказал он. - Мне необходимо поговорить с вами с глазу на глаз.
   Воронцов вопросительно посмотрел на Орнеллу, как бы спрашивая ее, как ему поступить. Та, пожав плечами, слегка кивнула головой.
  -- Прошу, - Воронцов показал рукой на дверь и вышел из кабинета.
   Антон, странно улыбнувшись Орнелле, словно извиняясь за что-то, последовал за ним.
   Орнелла, оставшись одна в кабинете, не спеша подошла к камину и, подняв голову, взглянула на картины, так сильно взволновавшие Антона.
   На одной из них был изображен Христос, протягивающий руки окружающим его больным и немощным людям, на коленях молящих об исцелении...
   Марк Воронцов в задумчивости расхаживал по комнате, расположенной рядом с кабинетом, в котором проходил его разговор с Маревичем.
  -- Если я вас правильно понял, вас заставили делать копии, угрожая расправой. И угрожал вам некий Влад. Ничего другого вы о нем не знаете?
  -- Все верно, господин Воронцов, - ответил Маревич, нервно барабаня пальцами по столу. - Только это не копии, а самостоятельные произведения, написанные в духе Вермеера, - продолжил он чуть обиженным тоном.
  -- Хорошо! - согласился Воронцов. - Однако картины вы подписывали именем Вермеера.
  -- Ну и что! - встрепенулся Антон, вызывающе посмотрев на Воронцова.
  -- А вы уверены, что это те самые картины? - поинтересовался Воронцов.
  -- Спрашивать меня об этом, все равно, что спросить мать, только что родившую ребенка: ее ли это дитя?.. Я лелеял эти полотна, как ни одна женщина не холит свое чадо. Я знаю каждый мазок, каждую кракелюру...
  -- Кстати, - Воронцов подошел к столу и сел напротив Антон, - насчет кракелюр. Как вам удалось добиться такого сходства с настоящими? И вообще, расскажите, как вы это сделали?
  -- Об этом долго рассказывать, господин Воронцов.
  -- Но мне очень интересно послушать. Кроме того, я никуда не спешу.
  -- Но это действительно долгая история, - отнекивался Антон.
  -- Ничего.
  -- Ну, если вы настаиваете... - Маревич вынул из пачки сигарету.
   Воронцов нагнулся над столом, протянул руку и, взяв лежащую в стороне пепельницу, положил ее перед художником.
  -- Спасибо, - поблагодарил Антон, постукивая сигаретой по краю пепельницы.
   Затем, откинувшись на спинку стула, он устремил свой взгляд на Воронцова, приготовившегося слушать.
  -- После посещения Влада, я весь день просидел дома, обдумывая его предложение, не зная, с какого конца к нему подойти.
   Маревич, выпуская кольца дыма, казалось, перенесся в те далекие дни.
  -- Передо мной стоял вопрос: кого именно я смогу имитировать. После долгих раздумий я остановился на творчестве великих голландских живописцев. Почему именно голландцы - я не знаю. Вернее, не могу объяснить.
   Антон погасил сигарету и сразу же прикурил новую. Встав из-за стола и сильно жестикулируя, он стал ходить кругами по комнате, глубоко затягиваясь дымом от сигареты.
  -- Живописную технику не только Рембрандта, Хальса, Рейсдала, но и Рубенса, Снейдерса и Ван Дейка я знал, как никто другой... Поверьте, я не преувеличиваю. Не было ни одной картины этих и других живописцев, которые я не копировал, вникая в каждый мазок, в каждое движение кисти, стараясь разобраться в том, что именно заставляло их делать так, а не иначе... Я не слишком увлекся?
  -- Нет. Я внимательно слушаю, - мотнул головой Воронцов.
  -- Так вот. Я хотел сделать не копию и даже не реплику известной картины. Я хотел создать нечто новое. Но сделать это так, как сделали бы они. Но прежде чем сделать как они, я задумался над тем, чем они это делали. Я имею в виду все: холст, грунт, кисти, краски... Все должно было быть из семнадцатого века. Даже гвоздики, которыми прибивался холст к подрамнику. Почти две недели я не выбирался из библиотек, перебрав всю интересующую меня литературу. Переписывал все, что могло мне пригодиться: начиная с красок и кончая рецептами грунтов и лаков. Кисти из барсучьего волоса я раздобыл сравнительно легко. Но самое главное - КРАСКИ! Только за маленький пакетик лазури я заплатил пятьсот долларов! За двенадцать тысяч я приобрел большую картину неизвестного художника семнадцатого века "Воскрешение Лазаря". Живопись тщательно смыл, а старый холст и раму использовал. Самое кошмарное было целыми днями сидеть и растирать краски в фаянсовой ступе...
   Маревич как бы заново переживал события тех дней. Он в возбуждении ходил из угла в угол, похоже, забыв о присутствии Воронцова. Один за другим в пепельницу летели окурки.
  -- Вермеер! Вы спросите, почему Вермеер?! - торжествующим голосом вещал Маревич. - Почему?.. Почему, живя в Делфте, он был католиком? Почему католик Вермеер писал только жанровые сцены и аллегории в жанровом обличий? Иногда пейзажи. И заметьте - ни одной религиозной композиции!!
  -- И вы решили заполнить этот "пробел".
  -- Да, - глаза Маревича блестели, - И я его заполнил!
  -- Но вы не ответили на мой вопрос.
  -- Какой?
  -- Как вы все это сделали?
  -- О-о! Это самое простое, - хмыкнул Антон. - После того как я закончил картину, я начал экспериментировать. Не с "Христом", конечно!.. Что только я не проделывал с образцами! Я сушил их при ста двадцати градусах в печи, накатывал на цилиндр... Одним словом - результат превзошел все ожидания. Ни один эксперт не смог бы отличить мои кракелюры от естественного растрескивания лака в течение времени.
  -- Но ведь это чепуха, бред, фантасмагория какая-то! - вскричал Воронцов. - Даже сейчас, после того как вы мне рассказали, я не могу поверить, что мои Вермееры - подделки! Вы действительно великий художник, только чересчур дорогой для современного живописца!
  -- ...Ситуация, я считаю, намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд, - Воронцова, казалось, не очень расстроило признание Маревича. - Вы, надеюсь, понимаете, что неприятности, если не сказать более, будут в первую очередь у вас. Причем, я не имею в виду Влада. Он - преступник, и рано или поздно его схватят. Дело в том, что и вы преступили закон.
  -- Для меня важнее всего было, чтобы вы поверили в мою непричастность ко всей этой афере, - сказал Антон, поднимая голову. - Вот почему я не хотел говорить при Орнелле. Я боялся, что она подумает обо мне черт знает что.
   Воронцов подошел к художнику и положил руку ему на плечо.
  -- Да, - сказал он, - я уверен, что вы не знали о дальнейшей судьбе ваших картин. Мне кажется, что Орнелла должна поверить вам. В конце концов, зачем в таком случае нужно было признаваться, если вы замешаны в нечистом деле.
  -- Об этом я как-то не подумал, - слабо улыбнулся Антон. - Так вы считаете, что можно обо всем рассказать ей?
  -- Я думаю, это необходимо сделать, - ответил Воронцов. - Причем, чем раньше, тем лучше. А потом мы все вместе подумаем, что можно предпринять.
  -- Единственное, о чем я вас прошу, господин Воронцов, - Антон встал, - не заставляйте меня во второй раз повторять то, о чем я вам только что рассказал.
  -- Отлично! - согласился тот. - Я сам обо всем скажу Орнелле. Пошли.
   Орнелла восприняла новость со свойственным ей юмором.
  -- Ну вот видите, дядя Марк, - сказала она, подмигнув Антону. - Я оказалась права в своей оценке. Единственное, в чем я ошибалась, так это в эпохе. Мне следовало назвать Антона величайшим художником семнадцатого века, а не двадцатого.
   Антон улыбнулся, взглядом поблагодарив девушку за поддержку в столь неприятной для него ситуации.
   Марк Воронцов, переводя взгляд с Орнеллы на Антона, на секунду задумался.
  -- Да-а, - покачал он головой. - Ничего не скажешь. Но я не могу понять одного. Ведь картины прошли тщательную экспертизу. Причем дважды. Первый раз, когда попали к Савинову, во второй - перед аукционом. Свои же заключения давали сразу три эксперта мирового класса. Один Абрам Шендерович чего стоит! Ведь он, как никак, консультирует даже Эрмитаж. У меня сохранилась его публикация в "Мире искусства", посвященная шедевру Вермеера.
  -- Я знаю, - улыбнулся Маревич. - У меня тоже есть этот номер.
  -- В таком случае - я ничего не понимаю! - в сердцах воскликнул Воронцов. - Они что - все дураки?!
  -- Почему же все, - усмехнулся Маревич. - А как же профессор Мельников?
  -- Вы считаете Мельникова настолько толковым? - изумился Воронцов.
  -- Да нет! - рассмеялся Антон, - Что вы. Он вообще полный кретин. Мне иногда кажется, что он не сможет отличить Эль Греко от Матисса.
  -- А-а, - протянул Воронцов, улыбнувшись шутке художника. - В этом смысле - конечно.
  -- Дело не в них, вернее, не только в них, - как бы отвечая на вопрос, продолжил Маревич. - Все дело в том, что все были настолько ошеломлены "находкой" Вермеера, что даже экспертиза была проведена не на должном уровне. Между прочим, я изучал и вопросы экспертизы... Нет, в компетентности экспертов я нисколько не сомневаюсь. Но некоторые моменты они явно упустили. Все, кроме нескольких нюансов, указывало на то, что картина из семнадцатого века. Понимаете, - Маревич даже оживился, - я не боялся рентгеновских лучей, показывающих, на чем написана картина. Не боялся и лучей "икс", как их называют, устанавливающих характер примененных красок. Все эти ультрафиолетовые и инфракрасные лучи меня не волновали. Такие краски, как кобальт, хром, кадмий, цинковые белила, появившиеся в девятнадцатом веке, я не применял. Единственное, что пугало меня, так это химический анализ, который моментально бы показал, что в кракелюры втерта тушь. Это я сделал для того, чтобы придать им более "древний" вид. И второе - масло... Совершенно очевидно, что Вермеер писал свои картины маслом. Но... Спирт очень хорошо растворяет свежую масляную краску, но не старую. Кстати, насколько мне известно, мои картины проверяли спиртом. Но я писал их не маслом! Я применил синтетическую смолу. Но здесь я оказался между Сциллой и Харибдой. Смола не растворяется в спирте, но она не растворяется и в кислотах! А масляная живопись, даже трехсотлетней давности, не может противостоять кислотам! Но никто не стал "травить" Вермеера кислотой и выскабливать тушь из трещин.
  -- Все это понятно, - не успокаивался Воронцов. - Но на Савинова это не похоже. Он ни за что на свете не стал бы выставлять на "Русиче" "Христа", если хоть на секунду усомнился бы в его подлинности. Выходит, что и он стал жертвой этого проходимца... как его?
  -- Влада, - подсказал Антон.
  -- Вот именно - Влада! - закончил Воронцов, как будто человек, носящий это имя, ни кем иным, кроме как проходимцем, быть не мог.
   В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Первой ее нарушила Орнелла:
  -- Мне кажется, - в первую очередь надо найти этого Влада. Я думаю, необходимо сообщить в милицию. Не упоминая, конечно, об Антоне.
  -- И что мы скажем милиции? - с легким раздражением спросил Воронцов. - Что у нас появились сомнения относительно подлинности картин? Так она вцепится в Савинова, если, конечно, не сочтет нас полными идиотами. Савинов же, в свою очередь, выложит на стол кипу сертификатов, подписанных самим Шендеровичем... Нет, Орнелла, это не выход. И потом, я представляю заголовки, какими запестрят газеты: "Раскрыта гигантская афера с фальшивыми Вермеерами!", "Пятьдесят миллионов за два куска холстовины!!"... Не говоря о том, что рано или поздно, но они обязательно доберутся до Антона. Нет, это не выход.
  -- Может, в таком случае, обратимся к частному детективу? - робко спросила Орнелла.
  -- Точно! - воскликнул Воронцов, ударив ладонью по столешнице и откинувшись на спинку стула. - Я даже знаю, к какому именно.
  -- Ты должна помнить Соню - подругу Юли, - сказал Воронцов, обращаясь к Орнелле. - Они вместе снимали квартиры на Андроньевской.
  -- Ну, конечно же, дядя Марк! - рассмеялась девушка. - Это вы, должно быть, забыли, что Юля и Соня гостили у меня в Риме.
  -- Ах, да! - Воронцов хлопнул себя по лбу. - Постарел уже. Ну, конечно! Вы и у меня часто бывали в Палама-Бич. Совсем запамятовал... В связи с чем я вспомнил Соню?.. Ну да, конечно. Юля мне как-то говорила, что в квартире, которую она снимала, обосновался молодой симпатичный парень, которого зовут, если не ошибаюсь, - Максим Болдин... И знаете, чем этот Болдин зарабатывает, причем весьма неплохо, себе на жизнь?
  -- Догадываюсь, - улыбнулась Орнелла.
  -- Ну, так скажи, - подзадорил ее Воронцов.
  -- Частным сыском.
  -- Ну-у... не то, чтобы ты ошиблась, но и не совсем верно.
  -- Тогда не знаю, - сдалась Орнелла.
  -- Антон? - Воронцов посмотрел на художника.
   Маревич молча пожал плечами, изобразив на лице улыбку.
  -- Тогда слушайте. Максим Болдин - частный детектив. Но не совсем обычный. Если его попросить заняться разводом, пропавшим без вести или подобными делами, он вежливо вам откажет. Но стоит вам упомянуть что-либо, связанное с искусством - он ваш! Поиск пропавших или краденых картин, прослеживание путей, по которым произведение искусства попало к тому или иному лицу, выявление возможной фальшивки... Причем, - тут Воронцов издал короткий смешок, - берет весьма недорого: всего процент от стоимости предмета, фигурирующего в деле.
  -- Пятьсот тысяч! - вскричал Антон. - Если он займется Вермеерами.
  -- Сразу видно, что из вас выйдет никудышный бизнесмен, хотя и неплохой математик, - рассмеялся Воронцов. - Во-первых, Болдину незачем заниматься сразу двумя Вермеерами. Пусть проследит один - результат будет тот же. Причем мы его попросим заняться тем, что подешевле. Таким образом сразу же сэкономим триста тысяч.
  -- Да, но и двести тысяч немалые деньги, - возразила Орнелла.
  -- Пусть Антон на меня не обижается, - лукаво улыбнулся Воронцов, - но при всем моем уважении к нему, я думаю, "Христос" не стоит тридцати миллионов.
  -- Мне он обошелся в двадцать две тысячи, - улыбнулся Маревич.
  -- Конечно, мы не предложим господину Болдину двести двадцать долларов, - хмыкнул Воронцов, - но при условии, что мы сами оценим картину, скажем, в миллион, то десять тысяч звучат совсем неплохо. Как ты считаешь, Орнелла?
   Проводив Орнеллу и Антона, Воронцов поднялся к себе, попросив Герасима не беспокоить его, чем сильно удивил последнего. Старый дворецкий не имел привычки тревожить хозяина и не входил в кабинет без его разрешения.
   Запершись на втором этаже, Воронцов стал прохаживаться вдоль стен, останавливаясь каждый раз у камина, рядом с которым висели два Вермеера. Даже теперь, после того как он узнал всю правду о картинах, Воронцов не мог поверить, что они не имеют никакого отношения к великому голландцу.
   Нет! Эти краски, эта живая вибрация света и воздуха, оставшиеся нераскрытой тайной гения Вермеера, не могли быть воссозданы художником двадцатого столетия!
   Одна только мысль, что с сегодняшнего вечера он перестал быть обладателем двух бесподобных оригиналов, заслоняла собой пятьдесят миллионов долларов, ушедших на их приобретение. Что значат для него деньги в сравнении со счастьем, которое дает единоличное обладание шедевром живописи!
   Проведя рукой по массивной золоченой раме, Воронцов подошел к письменному столу и, присев на его край, притянул к себе телефонный аппарат. Номер телефона старой квартиры племянницы он еще помнил. Не глядя на телефон, он прошелся пальцами по кнопкам номеронабирателя и стал ждать.
   Подключенный к телефону автоответчик вежливо сообщил, что Максима Болдина нет дома, и предложил либо оставить короткое сообщение, либо перезвонить на следующий день вечером.
  -- Тоже мне - детектив, - проворчал Воронцов. - "Перезвоните, пожалуйста, завтра вечером". А сегодня что? Можно забраться в квартиру и спокойно обшмонать ее.
   Воронцов опустил трубку на рычаг. Поразмыслив немного, он вновь взялся за телефон.
  -- Юля... это я. Надеюсь, я тебя не разбудил?
  -- Что ты, дядя Марк! - из динамика донесся смех девушки. - Кто спит в это время? Я еще только собиралась выходить из дома.
  -- А который час? - спросил Воронцов. - Мне казалось, что уже поздно... Я тебя не задерживаю? - спохватился он.
  -- У меня есть еще масса времени для тебя. Я сама только что хотела еще раз позвонить тебе, прежде чем выйти. Я уже думала, что опять оборвалась линия - все время занято. У меня хорошие новости. Эдик уговорил этого дурака Саймона уступить своего Ван Гога за два с половиной миллиона, хотя тот заломил астрономическую сумму после того, как другой дурак - я имею в виду Славика - шепнул ему на ухо, что я, во что бы то ни стало желаю заполучить этот портрет в свое собрание.
  -- Это хорошо... - отсутствующим голосом произнес Воронцов.
  -- Что-нибудь случилось? - встревожилась Юля.
  -- Ничего особенного, - попытался успокоить ее Воронцов. - Просто мне необходимо проконсультироваться с тем парнем, о котором ты мне как-то рассказывала.
  -- С каким парнем? - насторожилась Юля.
  -- Частным детективом, поселившимся в твоей квартире над Соней.
  -- А-а, - протянула девушка. - А в чем дело?
  -- Понимаешь... Как бы тебе сказать... Я хочу провести небольшое расследование в связи с моими Вермеерами.
  -- Их что - украли?! - вскричала Юля.
  -- Ну... в общем-то, нет, - Воронцов никак не решался произнести вслух роковые слова. - Они фальшивые.
  -- Как? - удивилась Юля. - Кто тебе сказал эту глупость?
  -- Это не глупость, Юля! - сокрушенно ответил Воронцов.
  -- У этих картин больше сертификатов подлинности, чем у "Джоконды"! Я не пойму, кто мог подбросить тебе эту бредовую мысль.
  -- Человек, который сам сделал эти подделки.
  -- Я ничего не понимаю.
  -- Мои два Вермеера - ПОДДЕЛКИ!! - взорвался Воронцов. - Что тут непонятного?!
  -- Я не могу понять, - обиженно заговорила Юля, - зачем тебе нужно какое-то расследование, если ты знаешь, чьих рук это дело? Необходимо сообщить в милицию, и дело с концом.
  -- Он тут ни при чем. Им просто воспользовались.
  -- Кто? Савинов?
  -- Скорее всего - нет.
  -- Тогда кто же?
  -- Вот это я и хотел бы выяснить с помощью твоего знакомого.
  -- И совсем он не мой знакомый, - изменившимся голосом ответила девушка. - И виделась-то я с ним раза два-три.
   Воронцов начал терять терпение.
  -- Послушай, Юля, - голос его напрягся. - Дома его нет, и сегодня не будет. Мне необходимо связаться с ним завтра утром в его офисе.
  -- Хорошо, дядя Марк. Я постараюсь к утру все разузнать... Хотя, погоди! У меня где-то должен быть записан его номер рабочего телефона. Одну минуту... вот, записывай. Зовут его Максим Болдин...
   Воронцов взял со стола ручку и, раскрыв блокнот, записал телефон и адрес.
  -- Спасибо, - сказал он, проведя длинную черту под номером телефона. - Ну ладно, беги. Наверное, ты уже опоздала из-за меня.
  -- Пустяки, дядя Марк, - беспечно отозвалась девушка. - Когда ты собираешься с ним встретиться?
  -- Я хочу пригласить его к себе. Ты же знаешь, мне трудно выходить. Думаю - завтра, часикам к десяти, не раньше. Завтра Герасим должен ехать в Москву. Я как раз попрошу его зайти в офис Болдина и передать ему мою просьбу. Герасиму надо успеть сделать кое-какие дела, так что раньше восьми его дома не будет. А без него я не хочу никого впускать в дом. Кстати, он и к тебе, наверное, заскочит, передаст бумаги, связанные со строительством. Часам к трем будь дома.
  -- Хорошо, дядя Марк. Я тоже постараюсь подъехать к этому времени, хотя и не обещаю. Могу не успеть. А ты не расстраивайся. Если будет доказано, что картины фальшивые, мы вернем твои деньги. Я подниму такой шум в прессе, что "Русич" с радостью заплатит и сто миллионов, лишь бы замять скандал.
  -- Ты у меня такая умница, - улыбнулся Воронцов. - Ну беги, дорогая, не смею больше задерживать.
  -- Пока, дядя Марк. Целую!
  -- Целую, - прошептал Воронцов, опуская трубку...

***

   Утром, на следующий день, покормив и выгуляв собаку, Герасим спустился в гараж выводить машину. Гудя мощным мотором, "Блейзер" прогревался, хотя никакой необходимости в этом не было. Но такова была привычка Герасима: не двигаться с места, пока стрелка, показывающая температуру двигателя, не тронется с нулевой отметки. Наконец, взревев сташестьюдесятью лошадиными силами, "Блейзер" сорвался с места и нырнул в сень аллеи, выходящей на дорогу.
   Герасим не очень любил, когда господин Воронцов посылал его в Москву - этот большой мусорный ящик, где и дышать было нечем, особенно если ты привык к чистейшему воздуху Рощино. Даже теперь, когда, сбросив скорость, машина катилась вниз с плато по извивающейся змейкой дороге, недовольное выражение не сходило с его лица. Но больше всего он ненавидел эти поездки из-за невозможности брать с собой собаку. Немалый путь до города казался еще более длинным от одиночества. Правда, в машине был радиоприемник, но Герасим не был большим поклонником современной музыки, которая начинала визжать в динамиках, какую бы кнопку он ни нажал. Его же любимый старый джаз, видимо, был уже не в моде...
   Выехав на магистраль, ведущую в Москву, Герасим прибавил оборотов, не превышая, однако, скорость пятьдесят километров в час, которую он считал оптимальной для своего возраста...
   ..."Блейзер", превысив привычную скорость почти на десять километров, катил по дороге, на которую все гуще надвигались сумерки. Включив дальний свет, Герасим сильнее вдавил педаль акселератора и почти тут же отпустил ее. Машина, резко рванув, сразу сникла, почувствовав неуверенность своего водителя. Через минуту "Блейзер" со скоростью пятьдесят километров продолжил свой путь к Рощино.
   Неожиданная неисправность двигателя, случившаяся вскоре после того, как он уехал от Юли, привела к тому, что он потерял почти два с половиной часа, потребовавшиеся для ремонта. Вышла из строя какая-то деталь, для замены которой пришлось разбирать чуть ли не всю машину. Да еще покрышка, спустившаяся уже на трассе. Обе непредвиденные задержки вывели из себя и так уже взвинченного Герасима. Правда, с колесом он справился довольно быстро, тем не менее - он опаздывал! Впереди было еще километров тридцать пять, а часы на панели приборов показывали половину десятого. Даже если по дороге ничего больше не случится, он успеет впритык.
   В зеркале заднего вида показались две светящиеся точки - фары стремительно приближающегося автомобиля. Спортивная машина, судя по низкой посадке, не сбавляя скорости, даже наоборот, как показалось Герасиму, увеличив ее, выехала на встречную полосу и пошла на обгон.
  -- Идиот, - буркнул Герасим, сильнее вцепившись в рулевое колесо. - Скоро крутой поворот, а он гонит так, будто за ним увязалась вся милиция области...
   В довершение ко всему, машина, поравнявшись с "Блейзером", внезапно... исчезла! Лишь по шуму двигателя, перекрывающему равномерный гул покрышек "Блейзера", можно было понять, что она где-то радом. Сверкнув боковыми зеркалами и отражателями, несуразная машина с погашенными габаритными огнями стрелой вонзилась в темноту и исчезла во мраке.
  -- Кретин, - прохрипел Герасим, сбросив на всякий случай скорость.
   Скоро дорога должна была резко повернуть на север, и он не был уверен, что не напорется на перевернутый автомобиль, только что как сумасшедший промчавшийся мимо...
   Зарево, выползающее из-за поворота, превратившись в два ярких огня, резануло Герасима по глазам - навстречу выскочил автомобиль, только что обогнавший его. В последний момент Герасим успел повернуть руль и избежать лобового столкновения. Под колесами "Блейзера" загрохотали булыжники, рассыпанные по обочине...
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  
   Я почти доехал до отделения милиции, когда на меня нашло озарение. Резко бросив машину вправо, я пропустил попутные машины и, выждав подходящий момент, развернулся посередине улицы. Не обращая внимания на проклятия остальных участников движения, я помчался обратно, выжав до последнего педаль акселератора.
   За четыре квартала до Андроньевской за мной увязалась патрульная машина, непроизвольно очищая передо мной дорогу своей душераздирающей сиреной. Вылетев на полной скорости на Андроньевскую, я резко повернул руль влево. "Бокстер" занесло и боком понесло на выехавший на перекресток пикап. В последнюю секунду, прибавив оборотов, я проскочил в нескольких сантиметрах от бампера пикапа, отчаянно визжа широкими шинами "Порше". Полкилометра до моего дома я промчался за считанные мгновения. Выскочив на противоположную сторону движения, я увернулся от едущего навстречу "Запорожца" и метров за двадцать до подъезда нажал на тормоза. "Порше" юзом проехал оставшийся путь, оставляя на асфальте широкие черные полосы, и остановился перед моим домом. Выбравшись из машины, я бросился к дверям и вбежал в подъезд. Проскочив третий этаж, я услышал вой подъехавшей патрульной машины. Взлетев наверх, я изо всех сил стал колотить дверь квартиры Сони. Не дождавшись никого, я, пнув на всякий случай дверь ногой, поднялся к себе. Внизу на лестничной клетке уже слышен был топот милиционеров. Не теряя времени, я открыл дверь ключом и ворвался в квартиру.
   Соня не было и у меня!!!
   Я в изнеможении опустился в кресло.
   Такого идиота, как я, надо было еще поискать. Пойматься на такую дешевую приманку!
   Я сейчас начинал понимать.
   Взлом в офисе, раскордаж в моей квартире, преследование, покушение... Все эти события я принимал на свой счет, полагая, что охота вдет на меня.
   На самом же деле вся цепочка была ничем иным, как погоней за дискетой Юли.
   Не найдя дискету в моей квартире и предположив, что я мог ее обнаружить, взломщик на всякий случай обшнырил мой офис. Поэтому-то он и стащил все "басфовские" дискеты, поскольку дискета Юли тоже была фирмы "BASF".
   Одновременно не выпускалась из виду и Соню, которая, по идее, и должна была забрать дискету. Не исключено, что еще до того, как мы с Соней "объединили" свои усилия в поисках ответов на вопросы, приведшие к смерти Юли, за ней уже велось наблюдение, продолжением которого были слежка и попытка похитить Соню на Пятницкой. Теперь я точно знал, что у ресторанчика была предпринята попытка похитить мою соседку, а не покушение на меня.
   Какой я был дурак!
   Я же, считая, что весь сыр-бор поднят из-за меня, успокоился, когда "сержант" вызвал меня в отделение. Назови он любое другое место, у меня возникли бы подозрения, что меня хотят завлечь в ловушку. Я и не подумал, что, намереваясь ехать в отделение, Давыдов, будучи в здравом уме, не стал бы поручать какому-то сержанту звонить мне - он сам бы позвонил. Но до меня слишком поздно дошло, что звонящему на этот раз нужен был не я. Ему нужно было, чтобы Соня осталась одна!
   Вдруг сердце мое забилось в надежде. Я совсем забыл, что Соня могла просто прогуливаться вместе с Зигом во дворе или в парке. Я вскочил с места, готовый потерять голову от радости...
  -- Не двигаться! - в комнату ворвался милиционер. - Руки за голову, и без глупостей.
   Вслед за первым в гостиную вошел второй мент, неся перед собой зажатый в кулаках "макар"...
   Я сидел на жестком стуле в полутемном и невзрачном кабинете 93-го отделения милиции. За шатающимся столом, на котором аккуратно были разложены "магнум", "браунинг" и моя лицензия, сидел такой же аккуратный мусорок в штатском и, склонив голову набок, изучающе смотрел на меня.
  -- Вам не кажется, что лицензия на частный сыск и пара "пушек" не дают вам основания носиться на машине по улицам Москвы, выезжая на полосу встречного транспорта?
  -- Я вам в который раз повторяю, - ответил я. - Передо мной стоял, да и сейчас продолжает стоять вопрос жизни и смерти.
  -- Охотно верю, - усмехнулся мусорок. - Перед человеком, носящимся сломя голову по центральным улицам города, действительно должен стоять вопрос жизни и смерти.
  -- Вы неверно меня поняли, - терпеливо попытался объяснить я, хотя и чувствовал, что надо мной просто издеваются. - Опасность угрожала не мне.
  -- Кому же, в таком случае, господин Болдин? - резко склонившись над столом, спросил мусорок.
  -- Вообще-то - моей соседке по нижнему этажу, - ответил я.
  -- Вы что, нанялись охранять жителей вашего подъезда? - поинтересовался мой собеседник, не скрывая иронии.
  -- Послушайте, - я понял, что сейчас сорвусь. - Пока вы здесь валяете дурака, Соня находится в опасности. В конце концов, если я нарушил правила движения - оштрафуйте меня.
  -- Именно этим мы сейчас и занимаемся, - ухмыльнулся этот нахал. - Пока мы с вами беседуем, в компьютер заложили перечень всех нарушений, которые вы успели совершить, и теперь он подсчитывает сумму штрафа.
  -- Ну знаете... - от возмущения я не находил слов.
  -- Успокойтесь, господин Болдин, - мусорок откинулся на спинку стула, который угрожающе заскрипел. - Мы еще не выяснили причину, по которой вы держите при себе и в доме эти два агрегата, - он указал на пистолет и револьвер, лежащие перед нами.
  -- У меня есть разрешение на ношение оружия, - спокойно ответил я.
  -- А мне плевать, что у тебя есть! - неожиданно заорал он, вставая с места. - Пока такие пижоны, как ты, разъезжают по городу в "Порше" и размахивают "магнумом", прикрываясь лицензией частного детектива...
   Я почувствовал, что сейчас вспылю. Пора было кончать это представление.
  -- Послушай, начальник. У тебя имеются сведения о лейтенанте Давыдове? - я перебил его речь, хотя мне было очень интересно, что он имеет против "пижонов" в "Порше".
   Упоминание имени лейтенанта подействовало на всех присутствующих так, словно на них вылили ведро помоев. Мусорок сразу же как-то сник и, мне показалось, даже уменьшился в размерах.
  -- А почему, собственно, вы интересуетесь лейтенантом, господин Болдин? - чуть ли не шепотом спросил он.
  -- Мы были вместе с ним во время перестрелки на Пятницкой, - ответил я, широко улыбаясь. - Вы, надеюсь, в курсе событий. Или же в это время вы вылавливаете пижонов по всему городу?
  -- Я знаю, - он не обратил внимания на мою "шпильку". - Лейтенанта доставили в больницу с легкими ушибами и ожогами после того, как его машина перевернулась во время погони.
   Я со всего размаху стукнул кулаком по ветхому столу.
  -- Черт! - вырвалось у меня. - А что с серым "Линкольном"?
  -- На этот вопрос я смогу ответить после того, как его поднимут со дна реки, - ухмыльнулся мусорок...
   Вернувшись в пустую квартиру, я, не снимая туфлей, улегся на диван, закинув руки за голову. Положение мое было - хуже не придумаешь. Я остался наедине с неведомым противником. Давыдов - в больнице, Соня, в лучшем случае, - похищена. Я даже не знал, где Зиг! Но самым страшным было то, что я понятия не имел, где их искать.
   У меня в квартире устраивают обыск, забираются в офис, как в свой дом, организуют слежку, стреляют среди бела дня, похищают соседку... И если я даже догадывался, зачем все это делается, то, во всяком случае, не знал самого главного - кто за всем этим стоит?..
   Телефон зазвонил неожиданно. Скатившись с дивана, я, стоя на четвереньках, поднял трубку. Я сразу же узнал голос "сержанта".
  -- Как самочувствие лейтенанта? - поинтересовался он.
   Я представил его наглую, почему-то жирную рожу, хотя в жизни не видел этого мерзавца.
  -- А почему бы тебе, сержант, самому не спросить его об этом? - грубо спросил я. - Или субординация не позволяет?
  -- Вот умница, - прохрипел тот. - Это очень хорошо, что ты меня узнал.
  -- Ничего. Когда я до тебя доберусь, сука, тебя мать родная не узнает, - пообещал я.
  -- На этот счет можешь не волноваться, - загоготал "сержант". - И вообще, на твоем месте я не стал бы так ерепениться.
  -- Соня у вас? - в упор спросил я.
  -- Вот это другой разговор! - обрадовался он. - А ты, оказывается, не такой тупой, как мне показалось с самого начала, когда ты помчался в отделение.
  -- Что с ней? Что вам от меня надо? Кто вы такие, наконец? - сорвался я.
  -- Не все сразу, Максим! - проговорил "сержант" елейным голосом, - С Соней - все о'кей... Что нам от тебя надо - об этом ты скоро узнаешь. Третий же вопрос, боюсь, останется без ответа.
  -- Кто бы ты ни был, мразь, - прорычал я, - я до тебя доберусь. И тогда ты кровью будешь срать, паскуда!
  -- А ты крутой мужик! - захохотал "сержант". - Несмотря на то, что занимаешься искюсством.
  -- Ты позвонил для того, чтобы языком чесать, сука?! - рявкнул я.
  -- Нет, конечно. Я хочу сказать, чтобы ты не волновался за свою бабенку. Она в надежных руках, - в трубке послышался идиотский смех. - Ну, пока. Я тебе звякну попозже, Микки-Маус!
   Я медленно опустил трубку на место...
   Чуть позже я решил для того, чтобы хоть что-то делать, спуститься в квартиру Сони, не особенно, однако, надеясь найти там что-нибудь, что могло бы помочь мне разобраться в происходящем. Захватив с собой трубку радиотелефона, я спустился этажом ниже. Открыв дверь отмычкой, я зашел в прихожую.
   Планировка квартиры ничем не отличалась от расположения комнат у меня.
   Спальня Сони напоминала рекламные картинки, знакомые по каталогам фирм, занимающихся доставкой товара типа "все для дома". Все в комнате было выдержано в различных оттенках синего цвета: от темно-синего до светло-голубых тонов. Окна занавешены чуть голубыми гипюровыми шторами, поверх которых висели тяжелые, цвета морской волны парчовые занавеси, собранные у краев подоконника и перевязанные прелестными бантиками из того же материала. Большая двуспальная кровать застлана ажурными покрывалами лазурного цвета. Картина, изображающая закат над морем, выполненная методом "эрбраш", украшала стену над кроватью. По бокам картины свисали два светильника с голубыми матовыми плафонами.
   Единственным белым в спальне был потолок, создающий разительный контраст с полом, покрытым чернильного цвета ковролином.
   Походив по комнате, я не нашел ничего такого, чего не было бы в тысячах спален Москвы. Однако я не спешил покинуть этот маленький мирок своей соседки, поскольку хотел побольше разузнать о его хозяйке. И если верно то, что по вещам, которыми окружает себя человек, можно судить о нем самом, то о женщине ничего не расскажет лучше, чем употребляемая ею парфюмерия и косметика.
   Я подошел к небольшому трюмо, стоящему возле окна. От разнообразия флакончиков, пузырьков, коробочек и прочих аксессуаров дамской "лаборатории" у меня зарябило в глазах. Сразу было заметно, что Соня отдает предпочтение французской фирме "Кристиан Диор". Духи и дезодоры "Дюн" имелись даже в запасе в ящичке трюмо. Среди парфюмерии я встретил также флакончик весьма дорогих духов "Жан Пату", предназначенных, по всей видимости, для особо торжественных случаев. В выдвижном ящичке я нашел несколько ювелирных изделий и дорогие женские часы "Картье". Таким образом, у меня сложилось определенное представление о вкусах и возможностях Сони или... ее любовника?
   В отличие от спальни, гостиная была вся красная: красные стены, красные занавеси, красный кожаный диван. В углу стояли "дедушкины часы" красного дерева.
   Левую от дверей стену занимал высокий, доходящий до потолка шкаф, верхние две полки которого были забиты книгами. Середина шкафа была сделана с тем расчетом, чтобы разместить всевозможные деки, тюнеры, усилители и эквалайзеры "Текникс". Отдельно стоял огромный телевизор, под которым разместились видеомагнитофон и лазерный проигрыватель видеодисков.
   Проходя мимо аппаратуры, я провел пальцем по обширной коллекции аудио- и видеодисков, вытащив наугад один из них. Им оказалась старая пластинка Майлса Дэвиса "Кинг оф Блю". Странно было видеть этот раритет в доме у молодой, современной девушки, которой и на свете-то не было, когда записывалась эта музыка.
   Положив диск на место, я взял в руки цветную фотографию, стоящую на телевизоре, на которой были запечатлены три девушки на фоне римского Колизея.
   Соня, указывая рукой в сторону фотографа, смеялась, запрокинув голову назад. Девушка посередине, черноволосая красавица - явно итальянка. Справа от нее я узнал Юлю, хотя видел ее только раз - и то с выражением страха, застывшем на побелевшем лице.
   Повернув фото, я прочел надпись: "Я, Орнелла и Юля. Рим. Август 19... г."
   Телефонная трубка у меня в кармане запиликала, когда я клал снимок на место.
  -- Макс, дружище, это я! Я сбежал, можно сказать, из больницы и скоро буду у тебя.
   От радости, что слышу голос Дениса, я чуть не выронил фотографию из рук.
  -- Приезжай скорее, Дэн! Я сейчас поднимусь к себе.
  -- А где ты? - удивился Давыдов.
  -- У Сони.
  -- Ну ты бабник, - почему-то расстроился он. - Ну, ждите. Скоро буду.
   Давыдов сидел напротив меня и широко улыбался. Все его лицо было в ссадинах и синяках, залепленных кое-где лейкопластырем. Глядя на него, я невольно рассмеялся.
  -- Ты, наверное, решил, что я помер? - спросил Денис, продолжая улыбаться.
  -- Я знал, что ты легко отделался, - ответил я, вертя в руке не зажженную сигарету.
  -- Но у тебя такой вид, что можно подумать - кто-то умер.
  -- Соню похитили, - с трудом выдавил я.
  -- Как?! - вскричал Давыдов, подпрыгнув чуть ли не до потолка. - Когда?
  -- Часа три назад.
  -- А ты где был в это время, сукин ты сын?! - орал Денис.
  -- Успокойся и сядь на место, - огрызнулся я. - И прошу тебя: не кричи. И так на душе тошно.
   Лейтенант закурил и сел в кресло. Я рассказал ему, что произошло после того, как попал в отделение. Давыдов молча слушал, попыхивая сигаретой.
  -- Что ты делал у Сони? - вдруг спросил он.
  -- Просто походил, надеясь что-нибудь найти.
  -- Ну и что нашел?
  -- Ничего особенного, если не считать фотографии Сони с двумя девушками, одна из которых - Юля.
  -- Значит, они действительно были подругами.
  -- Ты что, сомневался?
  -- Сомневаться во всем - моя профессия, - изрек Давыдов. - Как впрочем, и твоя. Ну а третья девушка?
  -- Ее я не знаю. Да и живет она, по-видимому, в Италии. Зовут ее Орнелла.
  -- Да-а, - Денис загасил сигарету в пепельнице. - Не густо. Ну и что будем делать?
  -- Искать Соню.
  -- Каким образом, если не секрет?
  -- Для этого сперва надо найти Савинова.
  -- Опять ты за свое, - буркнул Денис. - Причем тут Савинов? Что ты пристал к нему?
  -- Не спеши, Дэн, - я переместился на край дивана, поближе к Давыдову. - Послушай лучше меня...
  -- Дело в том, как мне кажется, никакого похищения во дворце Воронцова и в помине не было, - я сразу приступил к изложению своей версии.
  -- Я что-то перестаю тебя понимать, Макс, - улыбнулся Давыдов. - То ты утверждаешь, что похищены две картины. Теперь выясняется, что никакого похищения не было. Ты же сам говорил, что перерыл весь дом и ничего не нашел.
  -- В том-то и дело, - подтвердил я. - Но если ты так внимательно слушал, что я тебе тогда говорил, ты, наверное, помнишь, что, проанализировав ситуацию, я пришел к выводу, что картины не могли быть вынесены из дома.
  -- Кстати, - прервал меня Давыдов, - тут я с тобой не совсем согласен. Я хорошо помню твои расчеты и рассуждения. Но вот о чем я подумал. Представь себе, что похититель, убив хозяина дворца и, прихватив с собой картины, сидел где-нибудь в машине, спрятанной неподалеку, и как только ты проехал, выбрался на дорогу и был таков.
  -- Гениальная мысль, Дэн! - заметил я. - Вполне серьезно. Мне она не приходила в голову. И знаешь, почему?.. Да потому, что убийца в таком случае должен был знать, что я еду к Воронцову и что встреча назначена на десять часов.
  -- Почему ты уверен, что он не знал об этом?
  -- Я, конечно, не уверен, но мне кажется, что Воронцов достаточно умен и скрытен для того, чтобы не болтать об этом на каждом углу.
  -- Почему ты исключаешь Герасима? - возразил Давыдов. - Если даже считать, что он не убивал Воронцова, он вполне мог сообщить убийце о времени твоего визита. Вот преступник и принял контрмеры, рассуждая так же, как и ты, что, наверняка ты бы вспомнил одинокую машину, едущую по глухой дороге в сторону города.
  -- Все это неплохо вяжется с твоей версией о "родственнике", позарившимся на две картины Воронцова. Теперь ты еще хочешь "пришить" это дело Герасиму, который помогал тому спереть полотна. Рассуждая таким образом, ты очень скоро придешь к выводу, что таинственный незнакомец, решив спрятать концы в воду, стреляет в Юлю, предприняв до этого попытку угробить Герасима на дне оврага, в который свалился автомобиль дворецкого.
  -- Неплохо, - похвалил меня Давыдов. - Весьма похоже на одну из рабочих версий милиции.
  -- Но послушай, Дэн! - меня начал раздражать покровительственный тон Давыдова. - Где в таком случае логика? Почему Герасим до сих пор выгораживает своего сообщника, который пытался его убить?
  -- Постой, Макс, - Давыдов жестом попросил меня помолчать. - Герасим может молчать по сотне причин. Но ты натолкнул меня на интересную мысль. А что, если похищение организовано самим Герасимом...
   "Час от часу не легче", - подумал я.
  -- ...после, руками сообщника убив Юлю...
  -- Зачем? - попытался вставить я.
  -- ...он каким-то образом избавляется и от него, - не обращая на меня внимания, закончил Давыдов.
  -- Точно, - фыркнул я. - Отпросившись на полчасика из тюремной камеры.
  -- Ты забываешь, Макс, - Давыдов почему-то не обиделся, - что в машине у дворца были двое. Кстати, тому из них, кто выходил из машины, Герасим мог передать картины. Потом, в Урицком переулке (Герасим остался дома, чтобы иметь алиби), один из двоих, - не тот, который "родственник", - дождавшись на параллельной улице убийцу Юли, сбивает его и увозит в машине. Между прочим, неплохое объяснение странного наезда с исчезновением, который произошел через несколько минут после убийства Юли на Канатной - параллельной Урицкому переулку улице. Как ты считаешь?
  -- Я считаю, что тебе следует уволиться из милиции и начать писать романы про мафию. Рядом с тобой Пьюзо - просто мальчишка. Прямо Аль Капоне какой-то, а не дворецкий выходит наш Герасим. Могу подкинуть сюжетик для второй главы. Приблизительно такой: задумав коварный план, Герасим до того, как приняться за его осуществление, устраивает сам себе автокатастрофу, чтобы все, в том числе и милиция, подумали, что кто-то решил извести род Воронцовых вместе с дворецким. То есть убрать всех свидетелей, которые могли указать на него как на потенциального вора. Ведь до того как решиться на ограбление, он, наверное, часами просиживал в кабинете Воронцова, любуясь Вермеерами, умоляя хозяина дворца подарить ему хотя бы "Христа"... Об одном не подумал Герасим, - я сокрушенно покачал головой. - А именно, что после "неудавшегося" покушения на него, ему придется отвечать на вопросы милиции. Ну а если ему нечего сказать, становится странным, зачем его сталкивали в пропасть. Может, убийца хотел поразмяться перед настоящим делом?
   Я наивными глазами посмотрел на Давыдова. Тот, закатив глаза кверху, пытался переварить поток иронии, если и оставивший хоть один камень на камне в его основательно выстроенной версии, то и тот готов был свалиться откуда-то сверху, за которым он и следил внимательно, чтобы вовремя увернуться.
  -- У меня создается впечатление, - я решил добить незадачливого лейтенанта, - что ты действительно просто сочиняешь байки по просьбе детишек, которые заранее попросили, чтобы в ней непременно были два трупа, следы протектора, авария, наезд и еще черт знает что!
   Давыдов втянул полную грудь воздуха, с шумом выпустив обратно.
  -- Ты мне не мудри! - неожиданно рявкнул он. - Тоже мне - умник нашелся. Критик хреновый! А ты сам попробуй, а я посмотрю, как это у тебя выходит... Идиот, - Денис выпустил пар, жестом предложив мне начинать.
  -- Хорошо! - я тряхнул головой. - Вызов принят. Начнем с того, что я считаю... почти уверен, можно сказать, что картины были... СОЖЖЕНЫ!
   Наконец успокоившись (за то время, что он ржал, я успел выкурить сигарету), Денис, придав лицу серьезное выражение, принялся оппонировать мне, всячески подчеркивая свойственный ему такт при ведении дискуссии.
  -- А теперь скажи мне, пожалуйста, Макс, - Денис поморщился от боли в руке, - какому нормальному человеку придет в голову жечь картины стоимостью в несколько миллионов долларов? Это абсурд!
  -- Согласен.
  -- Следовательно, ты считаешь, что убийца - псих?
  -- Нет. Этого я тоже не считаю.
  -- Я ничего не понимаю.
  -- Я уверен, что убийца вполне нормальный человек, если, конечно, можно назвать нормальным человека, отправившего на тот свет Воронцова и его племянницу. Просто картины не стоят миллионов долларов.
  -- Пусть миллион... сто тысяч, наконец, - перебил меня Давыдов.
  -- Я не это имел в виду. Полотна не стоят и доллара.
  -- Ты что, издеваешься? Как могут картины шестнадцатого или какого там, я уж и не помню, века стоить один доллар?
  -- Давай рассуждать иначе, - предложил я. - Если человек с нормальной психикой и в здравом уме сжигает картины стоимостью в несколько миллионов, какой же из этого можно сделать вывод?
  -- Что он - псих! - рассмеялся Давыдов.
  -- Еще?
  -- Все.
  -- А нельзя ли подумать, что эти картины ничего из себя не представляют?
  -- Можно. Но зачем? И потом тебе не кажется, что ты занимаешься схоластикой?
  -- Я не перестаю удивляться, Дэн, как тебя взяли в милицию. Тот же факт, что ты дослужился до лейтенанта, вообще выше моего понимания. Любой дурак уже бы догадался, что картины ничего не стоят, потому что они фальшивые. Подделки, говоря языком искусствоведов. И что убийца отлично знал об этом. В его задачу и входило уничтожить их. Понятно?
  -- Зачем похититель, кто бы им ни был, пытался скрыть, какие именно полотна он "украл"? Этим, пожалуй, основным вопросом ты и не задавался, пытаясь воссоздать картину преступления. А ведь именно с этой целью он рылся в шкафу в поисках списка и теперь гоняется за дискетой. Зачем он убивает Юлю, которая не была свидетелем "похищения"? И вообще, зачем все это надо было делать именно тогда, когда я должен был встретиться с Воронцовым? Совпадение? Вряд ли. На эти и другие вопросы, я считаю, твоя версия ответов не дает.
   Давыдов с усердием потер переносицу.
  -- Да-а, действительно, один дурак может задать больше вопросов, чем десять умных ответить, - он улыбнулся, как бы показывая, что шутит. - Но я с удовольствием выслушаю твою, дающую ответы на все вопросы, версию.
   Как я ни старался уловить хотя бы намек на иронию в тоне Дениса - напрасно. Ничего кроме искреннего, поистине детского любопытства в нем не проскальзывало.
  -- Что ж, попробую, - я с удовлетворением хмыкнул. - Дело в том, что за неделю или чуть раньше до убийства Марка Воронцова было объявлено, что на очередных торгах "Русича" будет выставлен Вермеер. И опять его предлагал "Савинофф Арт". Сам по себе этот факт ничего не означает. Савинов занимается торговлей произведениями искусства, и в том, что именно в его руки попадают эти картины, ничего удивительного нет. Другое дело, что такой ценитель и знаток живописи, как Марк Воронцов, не мог не заподозрить что-то неладное в том, что за какой-то год всплывают три неизвестные картины художника, не отличавшегося особой плодовитостью. Не удивительно, что Воронцов, прежде чем попытаться приобрести третье полотно на аукционе, решает проконсультироваться со специалистом, то есть со мной. Об этом каким-то образом становится известно Савинову, каким именно - пока не важно. Важно то, что Савинов, обеспокоенный происходящим, решает замести следы, уничтожив поддельных Вермееров и сокрыв сам факт их существования. Для этого ему необходимо было избавиться от тех, кто мог знать о картинах и о подозрении Воронцова в их подлинности. Все очень просто.
  -- Да уж, - отозвался Давыдов, - проще не бывает. Но ведь есть, наверное, заключение экспертов, подтверждающее подлинность каждой из картин. Не может же быть, что их выставили на аукцион, предварительно не проверив.
  -- Начнем с того, что речь идет о высококлассных подделках. Гениальных, я бы сказал. Да, ты прав - ни одна картина не будет выставляться на таком престижном аукционе, как "Русич", без соответствующей экспертизы. Проверяли и "Христа", будь уверен. Но ничего, похоже, не подтвердило, что Вермееры поддельные. Ну и что из этого? Естественно, имея на руках заключение крупнейших экспертов, Савинов сможет откреститься и отвести от себя подозрения. Но если учесть, что уже третий (!) Вермеер (а может, - четвертый Ван Гог или же седьмой Рубенс) появится скоро на аукционе, то можно догадаться, что это дело поставлено у него на конвейер и приносит миллионные, я повторяю: миллионные доходы! А это дело не шуточное. Разоблачение означало бы для Савинова если не крах, то, во всяком случае, прикрытие золотоносной жилы и потерю престижа его компании "Савинофф Арт". Я уже не говорю о том, что какой-нибудь дотошный журналист или ищейка, вроде меня, может докопаться до истины и доказать связь фальсификаторов с самим боссом. А это уже скандал. Причем на международном уровне. Что значит для Савинова несколько жизней, если перед ним стоит вопрос собственного выживания!
   Я перевел дух, желая отметить реакцию Давыдова на мой рассказ.
  -- Продолжим, - предложил он.
  -- Продолжим, - согласился я. - Итак, первый пункт, а именно уничтожение фальшивок, "похититель" - назовем его так - осуществляет весьма оригинальным способом: сжигает холсты в камине, заранее обставив дело таким образом, чтобы все смахивало на настоящее ограбление. Следы от протекторов и отпечатки ног в саду могут быть частью "сценария", мол, кто-то поджидал его, чтобы вывезти похищенные картины. Хотя, - а это было бы более грамотно, - скорее всего, было задумано реальное похищение с тем, чтобы потом уничтожить выкраденные полотна. В этом случае те двое в машине должны были выполнять конкретные функции, помогая "похитителю" в доме. То, что холсты были сожжены в кабинете Воронцова, было большой ошибкой. Они могли сгореть не до конца, не говоря о гвоздиках, которые и дали мне повод заподозрить нечто подобное. По-видимому, "похититель" был вынужден прибегнуть к сожжению, заслышав возвратившегося Герасима, естественно, не подозревая, что это он. Иначе на этот раз тому могло и не повезти. Дальше перед исполнителем воли босса стояла более сложная задача: похоронить тайну двух Вермееров в могилах Воронцова, Юли, Герасима, может быть, даже Сони. Не следует забывать, что они с Юлей были подругами и Соня могла знать про Вермееров. Что из этого вышло, мы уже знаем. Воронцов и Юля мертвы. Герасим чудом избежал гибели... Кстати, - продолжил я, - как опровержение твоей версии о подстроенном им же крушении, скажу, что ни один каскадер не рискнул бы проделать подобный трюк с "Блейзером". Я к тому, что Герасим должен был быть сумасшедшим, чтобы решиться на такое.
  -- Он мог столкнуть "Блейзер" пустым, - попытался возразить Давыдов. - Этим и объясняется отсутствие на нем даже царапин.
  -- Отсутствие царапин можно объяснить ремнями безопасности и надувной подушкой, но... на чем я остановился? Да!.. Ну, а Соня - похищена. Таким образом, "похититель" разделался со всеми свидетелями. По крайней мере, ему кажется, что разделался. Но еще оставались дискета и список Воронцова. Заполучив их, он навсегда бы похоронил само существование поддельных Вермееров, избавив Савинова от излишних треволнений. Однако список картам, хранящийся в кабинете, ему найти не удается. Вот тут его кто-то явно спугнул. Один этот факт говорит о том, что "похититель" не мог знать о назначенной на десять часов встрече. Более того, тот же факт если не исключает сговора преступника с Герасимом, то, по крайней мере, может служить подтверждением того, что и дворецкий был не в курсе планов хозяина. Что маловероятно. Ведь он встретил меня и провел к кабинету. Не мог же мертвый Воронцов отдать ему распоряжение встретить господина Болдина. Да и в дом он возвратился, судя по всему, перед самым моим приходом. Так что "похитителя" спугивали мы вместе. Может, моим приходом впритык за Герасимом и объясняется тот факт, что убийца не предпринял вторую попытку прикончить дворецкого, а смылся из дворца, скажем, через черный ход. Таким образом, исходя от противного, я прихожу к единственному верному с моей точки зрения выводу: Герасим не имеет никакого отношения ни к убийству Воронцова, ни к "похищению" картин. Покушение же на него в свете сказанного мною выглядит вполне разумно. С точки зрения преступника, конечно. Ведь Герасим, как и Юля, я повторюсь, являлся живым "списком" коллекции Воронцова, и судьба его была заранее предрешена. Как впрочем, и Юли тоже, вне зависимости от того, отдала бы она дискету или нет.
  -- А тебе не кажется странным, - перебил меня Давыдов, - зачем было убивать Юлю, не получив до этого дискеты? Если будешь говорить о том, что нервы у убийцы не выдержали, лучше помолчи.
  -- Я и не собираюсь объяснять "преждевременное" убийство Юли нервным срывом убийцы. Он вполне мог выпытать у нее, где находится дискета, мог также узнать, что в любом случае путь дискеты к ней идет через Соню. А у убийцы не было никакого резона во второй раз возвращаться в Урицкий переулок. Между прочим, еще одно неплохое объяснение того, что преступник переключился на Соню, гоняясь за дискетой. Как ты считаешь?
  -- Продолжай, - попросил Давыдов, пропустив мимо ушей пародию на себя.
  -- Остается добавить, что в число "похитителей", я не исключаю, входит вычисленный тобой "родственник". Да. Скорее всего, так оно и есть. Иначе Савинов не мог знать о возникших подозрениях Воронцова, о существовании дискеты и списка. Я уже не говорю о том, что его свободно впускают во дворец, а потом и в дом в Урицком переулке. Не исключено, что и его Воронцов пригласил на встречу со мной, вкратце обрисовав ситуацию, а тот доложил об этом Савинову... Ну как - что-нибудь получается? - я улыбнулся Давыдову.
  -- Почему молчит Герасим? - Денис не разрешил мне взять заслуженный тайм-аут, по-спартански лаконично сформулировав очередной интересующий его вопрос.
  -- Ты же сам недавно заявил, что Герасим может молчать по сотне причин.
  -- Милиции не мешало бы знать полторы.
  -- На полсотни я, конечно, не потяну, но пара соображений у меня имеется. Первое - страх. Герасим может боится и надеется своим молчанием сохранить себе жизнь, которая, - и он это хорошо понимает, - висит на волоске.
  -- Тем более, ему следовало бы назвать "родственника".
  -- Может, у него нет уверенности, что "родственник" еще жив, а о других он ничего не знает. Может, он думает, что, указав милиции на него, он тем самым разворошит осиное гнездо, которое проглотит его заживо. Ведь и Герасим, хоть он и дворецкий, понимает, что за всем этим стоит неведомая ему грозная сила, против которой он бессилен. Кстати, Савинова не без оснований подозревают в связях с мафиозными группировками. Я понимаю, что об этом Герасим не может знать, но, как говорится: "береженого и Бог бережет". Второе. Вполне вероятно, что потенциальных "родственников" несколько, и Герасим не хочет называть кого-то конкретно, боясь оскорбить того своим подозрением. Нельзя забывать, что Герасим - дворецкий, и психология его - "дворецкая". Для него понятия: хозяин, его родственники, друзья - нечто, как бы выразиться... святое, что ли. Ему с детства, наверное, внушали, что причинять вред хозяину - смертельный грех. В данный момент перед ним неразрешимая дилемма: с одной стороны, хозяин мертв, и ему уже ничем не поможешь. С другой - подозревается некто, очень близкий семейному очагу, и его показания могут стать роковыми для живого человека.
  -- Хм, - Давыдов сделал выразительный жест рукой, смысла которого я не понял. - И тебе не помешало заняться литературной деятельностью. Попробуй свои силы в научной фантастике. Ни Герасим, а робот какой-то, подчиняющийся трем законам робототехники. Я, конечно, не робопсихолог, но все же смогу подсказать Герасиму выход из положения. Ему не надо называть кого-то конкретно. Пусть укажет всех, а мы проверим с имеющимися у нас отпечатками пальцев.
  -- Он и назвал, если не ошибаюсь. Ты сам об этом говорил. Вы проверили их?
  -- Ты имеешь в виду банкиров? - скривился Денис.
  -- Я имею в виду всех, кого назвал Герасим.
  -- Пока нет. Тем более что двоих из них нет в городе. И хотя я не вижу смысла, придется все же проверить всех.
  -- Я понимаю тебя, - я сочувствующе посмотрел на Давыдова, представив выражение его лица, когда он будет объяснять солидному банкиру, что тому необходимо оставить отпечатки своих пальцев, чтобы милиция имела возможность сравнить их с отпечатками, найденными на унитазном бачке в доме Воронцова. - Что касается таинственного наезда, то лично я склонен считать, что он никакого отношения к убийству Юли не имеет. Ты только подумай: зачем сбивать кого-то в непосредственной близости от места преступления, давая тем самым милиции возможность по номеру машины выйти на них. Им, выходит, просто повезло, что единственный свидетель наезда находился в это время на балконе своего особняка, расположенного в ста метрах от места происшествия. Скорее всего, сердобольный водитель, не успевший как следует проснуться, сбив такого же полусонного пешехода, решил сам отвезти того в больницу, не дожидаясь "скорой". По дороге же выяснилось, что ничего страшного не произошло, и счастливый пешеход, пожав руку не менее радостному шоферу, продолжил свой путь на своих двоих. Поэтому ни в какой больнице не зарегистрирован случай наезда. Что касается "похитителя", то на его месте я бы просто отвез "родственника" куда-нибудь за город, а там уже подумал, как его порешить: переехав ли машиной или же утопив на дне близлежащего водоема... Фу! - я с облегчением выдохнул, закончив изложение своей интерпретации происшествий за последние дни. - Ну что ж... Я, в свою очередь, сочинил байку с двумя трупами, следами от машин, наездом, похищением, покушением, аварией и "родственником", привнеся кое-что свое. А там уже ваше дело, какую из них опубликуете...
  -- Ну что ж, - Давыдов притащил из холодильника пару бутылок пива и расставил их на столике. - А я в свою очередь выслушал тебя и должен признаться, во многом с тобой согласен... Как это ни странно, - не удержавшись, ляпнул он. - Но ты сам понимаешь, - продолжил Денис, открыв пиво, - что это еще не основание для предъявления Савинову обвинений. Все это необходимо еще доказать, тем более что самого Савинова недели две как нет в городе и у него по одному алиби на каждую минуту, предшествующую убийствам.
   Денис залпом опорожнил полбутылки и посмотрел на меня:
  -- Что молчишь?
  -- Думаю, как можно помочь Соне.
  -- Я понимаю твои чувства, Макс, - стал успокаивать меня Давыдов. - Но твоей вины я не вижу. Соню похитили бы в любом случае, исходя из твоей же теории. А тебе еще повезло, что тебя не кокнули там, на Пятницкой. Идти к Савинову и спрашивать у него, где Соня, я думаю, не совсем умно. Он просто рассмеется тебе в лицо. Лучше подождем, пока похитители сами свяжутся с тобой.
  -- Странно, - я продолжил свои мысли вслух, - странно, что они носятся за дискетой, абсолютно не интересуясь списком Воронцова.
  -- Ничего не вижу странного, - Давыдов допил пиво. - Ведь дорога к списку для них заказана после неудачной попытки разыскать его в шкафу. Ведь дворец круглосуточно охраняется милицией.
  -- Тем более странно, на кой черт им дискета, раз список, так или иначе, попадет в руки милиции.
  -- Они могут надеяться, что этого еще не случилось. Дискета же их волнует по той простой причине, что Соня непременно бы принесла ее в милицию, узнав о смерти подруги, и рассказала бы, как и почему она оказалась у нее.
  -- Логично, - согласился я. - Во всем этом мы с тобой разобрались, все это мы с тобой разложили по полочкам. Но Соне ведь от этого не легче!
  -- ...можешь не прикрывать трубку и не шептаться с лейтенантом...
   Я стоял у телефона, прикрыв ладонью микрофон, собираясь сказать Давыдову, что звонит "сержант".
  -- ...передай ему привет от сослуживца, - "сержант" издал непристойный звук.
  -- Он тоже приветствует тебя, - процедил я, - и надеется на скорое свидание.
  -- К сожалению, я сейчас очень занят, так что не смогу с ним повидаться. Да и желания, честно говоря, не имею. Ха! - "сержант" разразился звуками, вызвавшими у меня ассоциации с серым длинноухим животным. Поморщившись, я отодвинул трубку от уха, пережидая, пока прекратится этот рев.
  -- Уже успел соскучиться по своей сучке? - с хрипом переведя дух, спросил "сержант".
  -- Что тебе от меня надо, мать твою?.. - в свою очередь поинтересовался я.
  -- О-о! Ничего особенного, Максим. Самую малость.
  -- Что именно?
  -- Слушай меня внимательно, - от шутовского тона моего собеседника не осталось и следа. - Во-первых, дискету. Во-вторых, чтобы ты не совал свой нос, куда не следует. Ну и, в-третьих, чтобы ты убрался отсюда со своей сучкой куда-нибудь подальше.
  -- На тот свет тебя устроит? - фыркнул я, включая свои мозги на полный оборот.
   "Дискета у них - это факт. Даже если не у них, если Соня оставила ее где-то, она бы не стала называть меня, тем более что дискета не у меня. Тогда какого черта "сержант" требует ее у меня?"
  -- ...зачем же так, Максим? - слащавым голосом отозвался "сержант". - Я же твой друг. Я даже приготовил тебе небольшой презентик на тот случай, если мы придем к взаимному согласию.
   "Нет. Дискета явно уже у них. Но к чему он клонит? Чего добивается?"
  -- Уж, не сорок пятого ли калибра твой "презентик"? - усмехнулся я.
  -- Ну вот, - расстроился "сержант", - опять ты за свое, Максим, - он, казалось, искренне сочувствует моему пессимистическому настроению. - Я думаю, десять кусков немного порадуют тебя и помогут забыть волнения этих дней.
   Я ничего не понимал.
  -- Неплохое предложение, - проговорил я. - А какая у тебя будет уверенность, "сержант", что я не перепишу содержание дискеты до того, как передам ее тебе?
  -- Твое честное слово, Максим! - как нечто само собой разумеющееся, заявил он.
   Абсурд! Галиматья!
  -- В таком случае, "сержант", - я крепче сжал трубку, - у меня встречное предложение.
  -- Слушаю, - обычно, сказав такое, закидывают ногу на ногу. Мне даже показалось, что "сержант" именно так и поступил: в трубке послышались хрипы.
  -- Ты прямо сейчас вручаешь Соне десять тысяч и привозишь ее обратно. А я даю тебе честное слово, что уничтожу дискету, как только Соня вернется домой. По рукам?
  -- Ты что, сука, считаешь меня полным кретином?! - взревел "сержант".
  -- Не более чем ты меня, - парировал я. - Я сам не дам и копейки за свою жизнь, тем более за жизнь Сони после того, как передам тебе дискету. Дерьмо! И с чего ты вообще взял, что я должен переживать за свою соседку? Их у меня слишком много, чтобы думать о каждой!..
  -- Тебе не кажется, - сказал Давыдов после того, как я повесил трубку, - что дискета интересует их не более прошлогоднего снега? По-моему, им нужен ты.
  -- Причем в холодном виде, - продолжил я. - Ты ведь на это намекал, говоря о снеге?
  -- Вообще-то нет, но получилось неплохо, - хохотнул Денис.
  -- Но зачем? - выкрикнул я, вскакивая с места. - Зачем я им нужен? Если им кажется, что мне что-то известно, то не надо иметь много мозгов, чтобы сообразить, что все то же известно и тебе. Как свидетель, я ничего собой не представляю: я ничего не видел и не слышал. Я не понимаю - зачем я им понадобился?!
  -- Я тоже, - усмехнулся Денис, внимательно рассматривая пылинку у себя на ногте. - Зачем им нужен такой идиот, как ты? - он пожал плечами. - Не понимаю.
  -- Я - идиот? - я посмотрел на Давыдова как, наверное, Цезарь смотрел на Брута перед смертью.
  -- Конечно! - Денис поднял взгляд на меня. - Ты даже не представляешь, каким бы ты был свидетелем, если Воронцов успел по телефону вкратце рассказать о своей проблеме.
  -- Но ведь Воронцов ничего мне не говорил.
  -- У тебя есть справка, что он тебе ничего не говорил? - Давыдов с деланным удивлением повел бровями. - В таком случае тебе нечего беспокоиться, - он махнул рукой. - Покажи ее "сержанту", и он оставит тебя в покое.
  -- Ты прав, Дэн, - я немного сник. - Об этом я не подумал. Выходит, сегодня на Пятницкой они решили одним выстрелом убить двух зайцев.
   Давыдов молча кивнул в знак согласия.
  -- Кстати, Дэн. Милиция не собирается поднимать со дна "Линкольн"?
  -- Собирается. Но сдается мне, затрат на это мероприятие будет больше, чем ответов на вопросы. Прежде чем свалиться в воду, машина успела взорваться, зацепившись за линию электропередач.
  -- Не везет, так не везет, - вздохнул я и потянулся за пивом.
  -- Я думаю, скоро тебе должно повезти, - Давыдов жестом попросил сигарету.
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- То же, что и ты. Тебе надо выйти на след похитителей Сони. Так ведь?
  -- Ну?
  -- Им, в свою очередь, нужен ты. Если ты не будешь знать, где приманка, ты не сможешь попасть в капкан. Так что - жди известий.
  -- Угу, - промычал я, глотая пиво из банки. - Они намекнут мне, где их искать, а я приведу за собой взвод ОМОНа с тобою во главе.
  -- Им нужно тебя убрать. А сколько ментов станут свидетелями твоей гибели, их не волнует.
  -- Ты хочешь сказать, что они кокнут меня из снайперской винтовки с какой-нибудь высотки, расположенной в километре от места встречи? - прищурился я.
  -- Можно и так. Но я почему-то уверен, что это будет бомба, разорвавшаяся в твоем "Бокстере", который ты не прячешь никогда в гараж.
  -- И почему только милиция так ненавидит мой "Бокстер"? - спросил я в сторону. - А что мешает им сделать это без того, чтобы заманить меня в угол?
  -- Неизвестность маршрутов, которыми ты передвигаешься. Проще говоря: они не могут знать, мимо какой высотки ты будешь проезжать. Не могут же они рассадить снайперов на всех высотках города и заминировать все его улицы.
  -- Но напротив моего дома уж, наверное, они догадаются...
   Глаза Давыдова сузились.
  -- А вот это мы сейчас и выясним, - проговорил он, вынимая пистолет из кобуры.
   Проверив оружие, Денис засунул его на место и, не говоря ни слова, вышел из дома...
   Окно кухни выходило на пустырь, где велось строительство и где кроме подъемного крана не было ни одного возвышенного места. Так как взобраться на башню крана и стрелять оттуда могло придти в голову только придурку, я сразу же отбросил кухню как возможное направление атаки. За спальню можно было не беспокоиться. Единственное окно смотрело в проход между домами, и ничего кроме глухой стены соседнего дома с огромной рекламой "Кодак" из него видно не было. Оставались два окна гостиной, выходящие на Андроньевскую. Напротив было нагромождено столько многоэтажных домов, что будь я на месте "гипотетического" стрелка, я бы не сразу сообразил, где мне лучше всего устроиться. Однако, подойдя к окну и выглянув сквозь занавески на улицу, я приметил весьма удобное место для своего убийцы. За домом, непосредственно стоящим у проезжей части Андроньевской, высилось многоэтажное здание, в верхней части постепенно сужающееся в виде гигантских ступеней. Каждая ступень, таким образом, представляла собой довольно широкую террасу. Всего таких террас я насчитал шесть. И на каждой из них мог со всеми удобствами окопаться мотострелковый батальон. Учитывая возможности современных винтовок и то, что с любой из террас были видны не только окна моей квартиры, но и наружный вход в подъезд, подстрелить меня мало-мальски опытному стрелку было не сложнее, чем попасть в бассейн, прыгая с вышки.
   Пока я искал подходящее место, откуда в меня могли пустить пулю, Давыдов вышел из подъезда и, усевшись в какую-то раздолбанную "шестерку", отъехал от тротуара. Проехав до первого перекрестка, он свернул направо и скрылся за углом дома.
   Еще раз окинув улицу взглядом, я отошел от окна и включил телевизор. Усевшись в кресло, я положил ноги на подушку стула и стал тыкать кнопки дистанционного пульта, выбрав программу новостей.
   После репортажа из Санкт-Петербурга, из которого я ни черта не понял, так как успел к самому концу, дикторша, мило улыбнувшись, как если бы речь шла о конкурсе имени Чайковского, сообщила, что "Линкольн", с помпой свалившийся сегодня в реку, был поднят из воды. Информация сопровождалась кадрами раскореженого автомобиля. Коротко рассказав о происшествии на Пятницкой, корреспондент сообщил, что лейтенант Денис Давыдов находится сейчас в больнице и что состояние его здоровья не вызывает никаких опасений. Знал бы он, что лейтенант Денис Давыдов сейчас лазит по чердакам, он с досады проглотил бы свой микрофон. Сообщив напоследок, что, к сожалению, идентифицировать три сгоревших и изуродованных трупа, по всей видимости, будет очень и очень сложно, он завершил свой репортаж...
   Давыдов вернулся, когда я склонялся к мысли, что он свалился с крыши. То, что он мог на самом деле напороться на снайпера, сидящего в засаде, не приходило мне в голову. Его внешний вид был, конечно, далек от экстерьера Санеева, но, тем не менее, прогулка в подобном наряде непременно завершилась бы для любого другого человека в отделении милиции.
  -- Ну и что мы имеем взамен испорченного костюма? - спросил я, выключая телевизор.
  -- Лично я хотел бы иметь бутылочку холодного пивка, - выдохнул Денис, мешком свалившись на диван.
  -- Кого-нибудь встретил?
  -- Ты лучше спроси: что я нашел, - проговорил Давыдов, беря протянутую бутылку.
  -- Ну и что ты нашел?
  -- Место... откуда на днях... тебя застрелят, - отхлебывая после каждого слова, ответил Денис.
  -- С чего ты взял?
  -- С того, что там уже кто-то побывал сегодня до меня, не позаботившись убрать за собой.
  -- И что он там оставил?
  -- Если скажу, что "СВД" с оптическим прицелом - поверишь?
  -- Нет, конечно. Ты бы непременно прихватил ее с собой или сам бы пульнул в мое окно...
  -- Ну, а маленький такой чертежик, нацарапанный гвоздиком на бетонной стенке, изображающий в масштабе один к пятнадцати часть фасада твоего дома с обозначенными окнами твоей квартиры, чтобы тупой стрелок не пульнул ненароком в соседскую гостиную?
  -- Ты это серьезно, Дэн? - спросил я голосом человека, к горлу которого приставили нож.
  -- Вполне, - рассмеялся Давыдов.
  -- Чему ты радуешься, идиот?! - заорал я. - Ты и на моих похоронах будешь покатываться со смеху!
  -- Ты что - испугался? - Давыдова начало мелко-мелко трясти от смеха.
   Я стал потихоньку закипать:
  -- Если ты не прекратишь юродствовать, я тресну тебя чем-нибудь по башке!
   Давыдов закатился таким громовым смехом, что чуть не свалился на пол.
  -- Ты пошутил, да? - с надеждой спросил я.
  -- Отнюдь, - ответил он, переводя дыхание.
   Потеряй он в этот момент бдительность, пустая бутылка безо всякого оптического прицела залетела бы ему по лбу. Бутылка, пролетев над пригнувшимся лейтенантом, ударился об стенку и брызнул мириадами осколков.
   Давыдов продолжал хохотать...
   Денис показал мне третью снизу террасу в здании напротив.
  -- Там я и побывал.
  -- А почему он ушел оттуда, как по-твоему? - спросил я.
  -- Проголодался, наверное, или же приспичило, - хохотнул Денис. - Ну а если серьезно, то пошел за своей винтовкой. Я думаю, он провел рекогносцировку, что, естественно, лучше делать налегке. Ну, а назавтра он явится в полном вооружении и рано или поздно поймает тебя в нужном ему ракурсе, если...
  -- Если что?
  -- Если мы ему позволим, - продолжил Денис, лукаво улыбнувшись. - На четвертой террасе его будут ждать несколько симпатичных парней, у которых один только вид снайперской винтовки вызывает сильный понос. Таким образом, мы не только спасем твою бесценную шкуру, но заодно будем иметь небольшую, но хоть какую-то зацепку в этой чертовой истории. А ты, видать, больно наступил на чью-то мозоль. "Заслужить" снайпера - это уже на уровне президента. Так что - сиди дома, Макс, и не высовывайся. А я тебе в этом деле помогу. Как никак я сейчас в отпуске по состоянию здоровья. Будем лечиться - тащи чего-нибудь справлять поминки.
  -- Мои? - спросил я, пытаясь улыбнуться.
  -- Нет - его, - Давыдов показал большим пальцем через плечо в сторону окна...

***

   Первым в комнату вбежал Зиг.
   Давыдов, впервые увидевший этого зверя, чуть не выронил стакан из рук.
   Когда же за собакой в проеме двери появилась Соня, пришла моя очередь крепче вцепиться в свой стакан.
   Прислонившись к косяку, Соня представляла из себя ужасное... я хотел сказать - прекрасное зрелище.
   Растрепанные волосы как нельзя лучше шли к ее смуглому от грязи лицу. Голубые глаза на темном фоне блестели, как два лучика солнца, прорвавшихся сквозь грозовую тучу. Все, что находилось ниже, было не чище лица, особенно остатки изодранного платья, с трудом скрывающие места, слишком подверженные простуде. Я сказал: платья, только потому, что знал, что накануне на Соне было именно платье. А так - строить какие-либо предположения, что было на ней, не имело никакого смысла.
   Пока я с восторгом созерцал видение, сошедшее, казалось, с обложки "Плейбоя", Давыдов как истинный кавалер уже подскочил к Соне и, поддерживая ее под руку, усадил в кресло. Я же, в свою очередь, налил полный стакан водки и протянул его девушке. Выпив, не моргнув, лошадиную дозу спиртного, Соня молча протянула стакан, взглядом попросив добавки. На этот раз я наполнил его наполовину, боясь, как бы опьяневшая грязнуля не запачкала простыни кровати, на которую мы вынуждены будем ее перенести. И потом мне было очень интересно: где это она шлялась столько времени с Зигом?
   Проглотив водку, Соня поставила стакан на стол и откинулась на спинку кресла. Даже из-под слоя грязи было заметно, как щечки ее порозовели от выпитой водки.
   Короткий "гав" Зига означал, что и он нуждается в серьезном подкреплении своих сил, которых, судя по вздыбившейся шерсти и впалому животу, он отдал немало за последние несколько часов своей собачьей жизни.
   Отложив бутылку, я встал со своего места и направился в сторону кухни. Зиг, высоко подскакивая на кончиках лап, помчался впереди меня, виляя хвостом. Открыв холодильник, я сгреб в одну кучу все, что, на мой взгляд, должна была есть собака, и положил все это перед Зигом. Естественно, в тазике. Понаблюдав немного за псом, в пасти которого исчезали куски ветчины и ломтики сыра, я вернулся в гостиную. Давыдов, соскучившийся после общения с ментами по дамскому обществу, только что не ползал перед Соней на коленях. Она же, не обращая на все его обхаживания никакого внимания, сидела в той же позе, в какой я оставил ее, уходя на кухню. Только румянец на лице стал чуточку гуще. Видимо, Денис среди прочего, успел предложить ей немного водки.
   Наконец Соня - вымытая, причесанная и в моем спортивном костюме - уселась в то же самое кресло. Напротив, на диване, разместились мы с Денисом и приготовились выслушать приключения Сони и Зига.
   Соня, как и любая женщина на ее месте, предпочла начать свой рассказ с конца. А именно - как ей удалось, конечно же, с помощью Зига, сбежать от своих похитителей.
   Я даже поймал себя на мысли, что немного ревную ее к... Зигу, облизывающему в это время тазик на кухне, отчего тот, перекатываясь, громыхал на выложенном керамической плиткой полу. Однако, услышав, что не последнюю роль в ее счастливом освобождении сыграл "хеклер-унд-кох", любезно предоставленный Максимом, то есть мною, и которому она безгранично благодарна за это, я немного успокоился, подумав, что в соперничестве с Зигом у меня появились неплохие шансы. Правда, я не был таким чистопородным, как Зиг, но крипторхом у меня в родстве тоже никто не страдал.
   Оказывается, эти подонки, видимо, не желая демонстрировать, кто они есть на самом деле, даже не обыскали Соню после того, как запихнули ее в машину. Не сделали они этого и в доме, куда привезли ее с завязанными глазами. Лишь вынули дискету из сумочки, которую потом вернули хозяйке, чтобы та привела в порядок заплаканное лицо, не заметив крошечный "хеклер" на дне. Моя же милая соседка после того, как ее заперли в одном из помещений в компании с мраморными статуями, засунула пистолетик в такое укромное место на себе, что спрячь его там я, он бы непременно выпирал наружу, вызывая нездоровый интерес окружающих.
   Так вот - услышав спустя некоторое время повизгивание какой-то псины и, убедившись, выглянув в окно, что это никто иной, как Зиг, Соня решила, что настала пора действовать. Ведь теперь она была не одна!
   Дождавшись, глядя в окно, когда к дому подъехал небольшой открытый пикап с очередным подонком за рулем, Соня самым банальным образом постучала в запертую дверь и попросилась в туалет. Поскольку на втором этаже подобной роскоши не имелось, они сошли вниз, и Соне представилась возможность осмотреть поле своей последующей деятельности, заодно сосчитав количество действующих лиц. Так как "два" оказалось явно меньше, чем количество патронов в магазине "хеклера", Соня решила действовать.
   Закончив свои дела в сортире ("Еще неизвестно, когда представится удобный случай"), она, поправляя платье для того, чтобы отвлечь внимание присутствующих на свои ножки, вытащила на белый свет мой пистолет и, отскочив в сторону, взяла всех на прицел. Согнав растерявшихся бандитов с насиженных мест, Соня выбрала из всего имеющегося в комнате оружия самый легкий пистолет ("Он, кстати, в прихожей") и навела оба ствола в сторону вконец расстроенных похитителей. Затем начала пробираться к выходу, прихватив магазин второго пистолета.
   Пока Соня "пробиралась к выходу", я сбегал в прихожую и вернулся с симпатичной "береттой" калибра 7,65. Скорее по привычке, чем, что-то предполагая, я понюхал ствол пистолета...
   И эта тихоня Соня, боявшаяся даже держать в руке магазин от пистолета, как бы между прочим заявляет мне:
  -- Я пару раз бабахнула из него, чтобы произвести соответствующее впечатление.
   Дальнейшие события развивались, как в кино. Выйдя наружу, Соня побежала в сторону пикапа, не замечая, как за ней выскочили пусть и безоружные, однако взбешенные громилы.
   Вот тут-то на сцену и вышел Зиг!
   Я уже как-то говорил, что, несмотря на то, что Зиг всего-навсего немецкая овчарка, а не мастиф, он внушает ужас стоящему напротив человеку. Теперь представьте себе людей, в ушах которых еще гремят "пара бабахов", навстречу которым из темноты выскакивает какой-то зверь и начинает по очереди хватать их за самые неожиданные места, сопровождая свои действия утробным рыком дикой природы.
   Ключи от пикапа, к счастью, оказались на месте. Включить зажигание, врубить скорость и при этом еще раз "произвести соответствующее впечатление", бабахнув в воздух, было вполне логичным завершением этой операции. Ну, а притормозить для того, чтобы Зиг успел запрыгнуть в кузов пикапа, не пришло бы в голову ни одному, даже самому прославленному режиссеру "крутых" боевиков!
   Вот так и закончилась вторая часть "Приключений Сони и Зига" - "Побег".
   Но прежде чем пустить титры, в которых после главных действующих лиц на почетном месте должен был фигурировать мой "хеклер-унд-кох", вполне логично было бы "просмотреть" первую серию "Приключений..." - "Похищение".
   А все началось после того, как Максим, любезно предоставив свой пистолет главной героине, уехал на свидание со своим другом "сержантом". Соня же вместе с Зигом решают прогуляться в близлежащем скверике.
   Зиг, будучи молодым и сильным псом, видимо, решил поразмяться, носясь как угорелый среди деревьев. Воспользовавшись собачим легкомыслием, двое "джентльменов", притворяющихся, что дышат воздухом, подходят к Соне и, стараясь не вызывать подозрений у прохожих, провожают ее до стоящего неподалеку автомобиля, сунув ей под бок два пистолета с глушителями. Соне ничего не оставалось, как принять "приглашение" своих кавалеров и сесть в машину.
   Зиг, издали заметив, что ему забыли предложить составить компанию, похоже, очень расстроился. Развив от обиды бешеную скорость, он, как маленький ребенок, оставленный родителями дома, хотел без спросу вскочить в машину, за что и был наказан пулей в морду, которая, чуть зацепив ухо, улетела в неизвестном направлении. Вконец огорченный пес, одному ему известным способом решает отыскать своих обидчиков и проучить их, заодно выяснив, что им нужно от Сони...
  -- Единственное, что для меня остается странным, - сказал Давыдов после того, как Соня закончила свой рассказ, - как собака может разыскать машину в огромном городе, не говоря о расстоянии, проделанном с этой целью.
  -- Учитывая также то, - продолжил я, - что подобный фокус она уже выкинула, найдя меня за день до этого.
   По губам Сони заскользила едва заметная улыбка, которую она тщетно силилась скрыть. Так ведут себя, вспомнив что-то очень смешное в неподходящем для веселья месте. Приняв улыбку за следствие счастливого избавления из плена и выпитой водки, я продолжил рассуждать насчет уникальных способностей Зига находить кого-то или что-то в условиях, невозможных для подобных поисков.
  -- Если предположить, что собака может найти скрывшийся с места преступления автомобиль, - начал я излагать свои мысли, - ты представляешь, Дэн, какая это будет революция в криминалистике!
  -- Интересно, - тем временем размышлял Давыдов, не слушая меня, - это врожденная способность или же...
   Громкий смех Сони не позволил Давыдову докончить свою мысль. Зиг, лежащий рядом с нами и внимательно слушающий наши теории относительно его уникальных способностей, резко поднял голову и, навострив уши, уставился на хохочущую Соню, склонив морду набок. Почти то же самое сделали и мы с Денисом.
   Соня, увидев наши, как по команде повернувшиеся в ее сторону головы, еще пуще развеселилась.
  -- И вы считаете себя сыщиками? - сквозь смех проговорила она. - Иди ко мне, мой песик, - позвала она Зига. - Эти взрослые дяди думают, что ты случайно нашел меня.
   Зиг повернул морду и с укоризной посмотрел на нас.
   То, о чем поведала затем Соня, заставило меня усомниться в правильности выбора мною профессии. Да и не только мне, но и Давыдову не помешало задуматься над этим вопросом.
   Если то, что сделала Соня, сбежав от своих похитителей, с той или иной разницей совершил бы и я, имей при себе оружие, то в выяснении "таланта" Зига моя соседка заткнула за пояс не только меня - детектива с многолетней практикой, но и Давыдова - одного из лучших сыскарей Москвы.
  -- Сегодня утром, когда мы выходили из дома в Урицком переулке, я, усаживаясь в "Порше", обратила внимание на одно обстоятельство. Оно подсказало ответ на вопрос, который не давал мне покоя после того, как Максим рассказал про то, как Зиг нашел его, пробежав за сутки большое расстояние. У меня самой в детстве была немецкая овчарка - Вальда, и с тех пор все, что связано с этой породой, вызывает у меня большой интерес. В рассказе Максима меня удивило не то, что Зиг пробежал несколько десятков километров. Немецкие овчарки способны и не на такое. Я никак не могла понять, каким образом он проследил путь машины в большом городе. Так вот, осматривая "Порше", я нашла ответ! Правое заднее колесо было запачкано какой-то вонючей жидкостью, запах от которой до сих пор, наверное, еще не прошел. Учитывая огромный интеллект Зига и вонючий след от покрышки, я перестала удивляться, как собака разыскала Максима, вернее, его машину. Имея под носом такую вонь, найти "Порше" для "немца" - плевое дело. Верно, Зиг? - Соня потрепала собаку по шее. - Другой вопрос: зачем он это сделал?
   Мы с Денисом переглянулись, многозначительно покачав головами.
  -- Ну, хорошо, - сказал я. - Как этот зверь разыскал меня, мы уже уяснили. Но не хочешь же ты сказать, что вся наша улица вымазана вонючей жидкостью, которая помогла Зигу найти машину похитителей?
  -- Нет, конечно, - улыбнулась Соня, гладя пса между ушами.
   Последний обнаглел настолько, что полез на второе кресло и улегся в нем, положив морду на подлокотник.
  -- Тогда как же объяснить второй подвиг нашего героя?
  -- "Кристиан Диор", - ответила Соня. - Не спрашивайте - как, но я умудрилась достать из сумочки флакончик "Диора" и швырнуть его под колеса машины в надежде на то, что Зиг сообразит взять след...
   Взрыв хохота двух здоровых мужиков был слышен, наверное, и на третьей террасе здания через улицу, о которой я совершенно забыл.
  
   Добрый день! (итал.)
   Как дела? (итал.)
   Спасибо, хорошо. (итал.)
   Разреши представить синьора Маревича. (итал.)
   Очень приятно. (итал.)
   Очень приятно. (итал.)
   Вы говорите по-итальянски? (итал.)
   Нет, синьор Донатти. (итал.)
   Прекрасно. (итал.)
   Collectio (лат.) - собрание.
   Добрый вечер! Вы свободны сегодня вечером? (итал.)
   Вермеер Делфтский, Ян (1632-1675) - голландский живописец, работал в Делфте, городе, населенном в основном протестантами.
   Сцилла и Харибда - мифические чудовища, живущие по обе стороны морского пролива, хватающие и пожирающие все живое. Стали нарицательным обозначением двух зол, неотвратных и одинаково страшных.
   Пьюзо, Марио - американский писатель, автор романа "Крестный отец", рассказывающего о нравах и обычаях американской мафии.
   Капоне, Эл - один из главарей американской мафии.
   Три закона робототехники - правила поведения роботов, "разработанные" писателем-фантастом Айзеком Азимовым в цикле новелл "Я - робот".
   Крипторх (крипторхизм) - врожденный порок полового развития, характеризующийся недоразвитием и неопущением одного или обоих яичек в мошонку. При оценке экстерьера собаки, считается серьезным дефектом.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"