Ставшее слишком быстрым время неумолимо приближалось к тревожной и волнующей дате, означавшей начало новой, пусть ещё не совсем взрослой, но уже достаточно серьёзной и ответственной жизни. Вопреки напряжённым ожиданиям и страхам, наступивший, знаменательный день выдался просто замечательным, солнечным и радостным. В доме с утра ощущалось праздничное настроение. Казалось, что вся деревня тоже переживала вместе с ними, и весь мир был наполнен лёгким волнением. Проникнувшись этим чувством, испытывая душевный подъём. Сережа старался быть как можно более собранным и готовым к предстоящим свершениям, оставаясь по-прежнему тихим, спокойным и сдержанным. Слишком важным был предстоящий момент времени, значительны и велики стоящие перед ним задачи.
Умывшись, быстро позавтракав, одев приготовленные с вечера белую рубашку и новенький костюм, зашнуровав ботинки, он вслед за радостно-возбуждённой и суетливо-оживлённой матерью, вышел на улицу. И по широкой, большой, накатанной дороге, уже другим человеком, не бесцельно, с достоинством, осознанием некоторой гордости и возникшим желанием самоутвердиться, торжественно направился вдоль домов родной деревни, мимо роняющих из-за оград и заборов листья берёз, черёмух и старых лип, в сторону села, сразу оказавшись среди яркой молодой зелени лугов, окружённых уже вовсю желтеющими и краснеющими окрестными лесами. Остались позади знакомые придорожные кусты и заросший осокой ручей в широком логу, за которым потянулись чернеющие по сторонам, чудесные молодые ели, куда потом он не раз сворачивал с пыльной дороги на тропу, в тишину, и однажды, среди усыпавших землю желтых и коричневых иголок, набрал немало рыжиков, одних из лучших на его вкус грибов. После базы, с многочисленной совхозной техникой, впереди, на взгорке, за протекавшей понизу речушкой, показалось красиво расположившееся село, куда предстояло теперь много лет, и в дождь, и в мороз, преодолевая грязь и снег, с книжками и тетрадками ежедневно ходить в школу, чтобы с помощью мудрых и образованных преподавателей, очень уважаемых на селе людей, изучать весь приобретённый человечеством за долгую историю опыт, усваивать добытые большим трудом и терпением, записанные в толстых книгах знания.
Поднявшись по главной улице среди многочисленных домов и пройдя мимо высокого здания правления, у самого центра свернули в небольшой проулок, оказавшись рядом с белокаменной церковью, занятой стоящими перед алтарём тракторами и заваленной вокруг мусором, но неизменно впечатляющей непостижимым, недоступным великолепием полуразрушенных останков. Предстающей каждый раз грандиозно-завораживающей чем-то таинственным, скрытным, напоминая о славном прошлом, заставляя критически взглянуть на, казалось бы, такое простое и понятное, идущее своим путём, настоящее и задуматься о неизвестном, манящем будущем, также прекрасным, но лишённым этого, властно зовущего чем-то заветным, возвышающим ум и душу, предлагающим своё, нетленное. У которого нет, и не может быть никакого противоречия с другим источником доброго, вечного, другим, здесь же, рядом расположенным храмом, ибо одна в них жизнь, одна история, человеческая, его душа, мысли и одна цель, одна вера, в человека, в его совершенство, которое нельзя разделить на ум и сердце. И одно назначение, помочь человеку приблизиться к своему идеалу, создать себя, стать творцом жизни и оправдать значение своего подобия.
Оба эти места были одинаково почитаемы живущими здесь людьми, у них никогда не возникало разногласий и противоречий в их общем, едином предназначении. И всё, что случалось непоправимого, было результатом действий чужой, пришлой силы, направляемой не самыми лучшими представителями, последователями и служителями этих двух основ, двух школ, храмов веры, духа и опыта, знаний.
В один из которых, сразу во второй, вслед за всеми, легкомысленно не почтив вниманием первый, по гулкому дощатому тротуару, вдыхая доносившийся из расположенной неподалёку пекарни аппетитный аромат свежеиспечённого хлеба, входил Серёжа, с надеждой и верой во всесилие человека. Возможного в современном ему мире только с помощью открывающихся здесь знаний, доступных лишь при упорном труде, для чего необходимы любовь и терпенье, единственное, на что чаще всего только и остаётся полагаться человеку. Чем живут большинство людей, как жили, во что верили его родители и чем полон был сейчас он сам.
На просторной территории, площади, служившей школьным двором и местом для всевозможных сборов, линеек и построений, находились две школы, маленькая, из толстых, потемневших от давности брёвен и чуть подальше, внизу, тоже деревянная, но большая, двухэтажная, для старшеклассников, куда спешили, весело пробегая мимо, нарядные девочки и словно нехотя, неторопливо шествуя, важно проходили гордые и самоуверенные мальчишки.
В двух домах, аккуратном, единственном домике, стоящем под стенами собора и словно отдалившимся своей ветхостью в тёмное прошлое доме в нижней части, возле огромного школьного сада, жили учителя. Напротив, в стороне, школьный буфет, небольшой, крохотный магазинчик. Далеко внизу, под горой, большой школьный стадион, с подступившим к нему лесом, за которым поднялась над разросшимися вокруг елями Афон-гора, и раскинулись, примыкая к школьной территории с протекавшей в них рекой, луга и леса.
Перед крыльцом школы столпилось десятка два будущих первоклассников, не отличимых друг от друга, пока одинаково хороших и абсолютно равных, без обид и замечаний, без обозначенного вместе со школьной скамьёй места и определённой, в силу способностей, простой отметкой в школьном журнале, каждому своей роли. И только для молчаливо стоящих в стороне родителей, эти малыши, независимо от успехов, навсегда останутся такими же, их вечной надеждой и тревогой.
Среди собравшихся на крыльце людей выделялась по-хозяйски уверенная, с радостным блеском в глазах и звучным, но добрым голосом, уже немолодая женщина, живо беседовавшая с подошедшими матерями.
- Должно быть, это и есть учительница - решил Сергей, вспомнив слышанное из разговоров, подходившее к облику описание.
Поговорив с родителями, учительница, в ожидании подходящих ещё последних учеников, с большим вниманием и интересом, как показалось Серёже, обратилась к выстроившимся внизу ученикам с вопросом.
- Ребята, а кто из вас умеет читать? - спросила она, желая очевидно побыстрее выяснить способности тех, с кем придётся иметь дело, отдавать силы и время, четыре предстоящих года.
Из рядов не смело поднялись руки двух девочек, скромно известивших о своих необычных, к зависти и удивлению остальных, возможностях. Непонятно, как они этому научились, наверное, очень умные, похоже, народ собрался интересный, заключил Сергей.
- Хорошо, а кто знает буквы? - таких оказалось несколько больше. В подтверждение своих, хотя и как оказалось, весьма скромных познаний, Серёжа уверенно поднял руку, не испытав большой радости. Неплохо конечно, но это удовольствие не для него, оставаться вторым быть хуже кого-то, он ни за что не хочет.
- А кто, сколько умеет считать? - продолжала настойчиво спрашивать учительница.
Многие знали счёт до десяти, кое-кто до двадцати, Число сорок, названное Серёжей, прозвучало намного солидней и весомей других величин.
- Ну что же - удовлетворённо осмотрев всех ещё раз, произнесла учительница, - пойдёмте в школу, в класс, где все вы скоро научитесь читать, писать и считать.
И один за другим, каждый со своими чувствами и мыслями, радуясь и огорчаясь, смирившиеся и ободрённые, уже разными, стали подниматься ребята по широкой лестнице, неосознанно определяя величину своих возможностей и желаний, то от чего будет зависеть вся их дальнейшая жизнь. Присматриваясь к себе и к другим, словно выбирая крест свой и судьбу.
В слабо освещённом, с одним окном коридоре школы, с поблёскивающими тёмно-красными полами и высокими потолками, белели двери двух классов и учительской по середине здания. Осматриваясь по сторонам, осторожно следуя за учительницей, все повернули направо, в большой и светлый зал, ещё с двумя классами, войдя в ближайший из них, тесно заставленный разной высоты партами. Не слишком хорошо освещённом, как показалось Серёже после яркого Солнца, хотя три больших окна, выходившие в сад, на южную сторону, занимали всю боковую стену. На самом деле школа была построена очень грамотно и сориентирована так, чтобы как можно больше света попадало в классы. К тому же все они, за исключением этого, были угловыми, с множеством окон. Зато этот, был наверное самый тёплый, что не маловажно в морозную зимнюю пору для самых маленьких.
Столпившись возле большой, чёрной доски, занимавшей всю переднюю стену, все замерли в ожидании необходимой, что естественно предположить, какой-то торжественной церемонии, по такому важному, исключительному случаю.
Но коротко представившись и назвав уже известное большинству своё имя, учительница, всё ещё вглядываясь в полные чудесных ожиданий живые глаза детей, вместо этого, сразу, без каких-либо предисловий, предложила спеть песню, видимо намереваясь таким образом, в яркой, запоминающейся форме, лучше отразить особенности происходящего момента, полнее выразить всеобщее радостное настроение.
- Знаете эту песню? - спросила она, произнеся незнакомое название и не найдя поддержки у молчаливо стоящих рядов, сказала.
- Ну, хорошо, тогда сделаем так, сначала я буду говорить слова, а вы запоминайте их и потом вместе споём.
Без ясно выраженного смысла, лишённые лёгкости, простоты живой мелодии и настоящего, подлинного чувства, словно собранные из случайно оказавшихся рядом слов, однообразные, похожие друг на друга строки, с трудом запоминались. И пока учительница договаривала последнюю, четвёртую строку куплета, первая, путаясь и смешиваясь с остальными, расплываясь и исчезая, стала куда-то улетучиваться. Напрягаясь всем существом, Сережа всеми силами старался запомнить, удержать на своих местах весь этот набор слов с малопонятным значением.
Вслушиваясь в звучный глосс учительницы, эмоциональным взмахом отмечающей ритмы незнакомой музыки, подражая ей, Серёжа, стал также громко и протяжно произносить строку за строкой. До этого дня он никогда не пел и не знал, как это делается, не испытывая к этому большого влечения, но добросовестно, как мог, выполнил просьбу. И, наверное, немало преуспел в своем выступлении, прочтении стихов, так, как это только что делала учительница. Голос его из заднего ряда от окна, очевидно, занял ведущее, сольное место, поскольку учительница по окончании первого куплета, похвалив группу девочек, стоящих в центре, которых и слышно-то не было, сказала.
- Теперь запомним следующий куплет, а ты - обратилась она с довольно строгим видом к Сергею, - помолчи пока и послушай.
Помолчи, послушай, такое решительное отстранение его от всех ребят прозвучало обидно.
Его мало интересовало это выступление, артист он конечно никудышный, и вовсе не стремился удивить кого-то своим голосом. Просто делал то, что просили, не хуже того благоразумного большинства, что вообще всегда предпочитают скромно промолчать. И пели-то, только несколько девочек из села, ходившие в садик, подготовленные к школе, и вероятно уже знавшие эту песню.
Даже, если его голос и не добавлял красоты общему звучанию, нарушая радостно-мечтательную картину, заслужить такую низкую оценку своих стараний, отвергающую его от всех, ставящую в иной, не полноценный ряд, при всеобщем внимании, было крайне обидно. Ведь он не делал ничего плохого, а если что не правильно, так затем и пришёл в школу, чтобы учиться. Резкое, а ты помолчи, послушай, чёрной полосой прошло сквозь него, через самое сердце, сделав его не просто плохим, а хуже всех. Как можно потерпеть такое унижение, согласиться с больно ударившими словами, смириться с оскорблением.
На глаза навернулись горькие слёзы. От столпившихся в дверях и вдоль стены женщин, наблюдавших за сценою, попыталась подойти мать с утешительной улыбкой. Вежливо заговорила учительница. Серёжа замолчал, больше его ничего не интересовало. Пение закончилось. Всё стало предельно ясно, понятно раз и навсегда. Делаешь всё хорошо, понимаешь, быстро усваиваешь, тебя ценят, любят и уважают. Оказался слаб, не способен, не можешь показать себя, всё, ты плохой, и как правильно говорили когда-то девочки, надо быть очень внимательным и здорово постараться, чтобы выглядеть достойно.
Ни торжественные, бодрые речи на линейке, ни длинные поздравления с началом новой жизни, ни какие заверения в любви и дружбе, уже ничего не значили. Словно всё это были только многообещающие слова и относились не к нему, а к тем другим, хорошим и преуспевающим, среди которых, ему не удалось занять место, где он оказался чужим и не нужным.
Новичков по традиции приветствовали старшеклассники. Десятиклассница, девушка из соседней деревни, подарила ему букет больших синих цветов, с тёмно-зелёными широкими листьями. Пожалуй, он был слишком прост, но всеравно это было хорошо, и хотя у других детей цветы были ярче, это не особенно огорчало его. Он знал, соблюдать эту традицию непросто, мало кто в деревне специально выращивает цветы.
Где-то он слышал, что вся природа, трава, деревья, цветы, они тоже живые, хотя не двигаются, не произносят звуков, но значит, и не делают ничего плохого, никого не обижают. От них только польза и красота. Сейчас, возвращаясь домой, осматриваясь по сторонам, он чувствовал близость всему окружающему миру, земле, небу, Солнцу. Отчего здесь всегда так хорошо. Наверное потому, что всё здесь просто и естественно, растёт, тянется к Солнцу, живёт без злобы и зависти, и люди, и растения, как большие, высокие, всё лето растущие в огороде подсолнухи. Как хочет жить сам он, радуясь и доставляя радость другим
Стараясь не помять цветы, Серёжа бережно принёс их домой и аккуратно поставил в банку с водой, и они ещё долго напоминали ему своей холодной строгостью о начавшейся новой, непростой жизни.
Глава 2
Не сразу став обычными, ещё долго сохраняя прелесть новизны, удивляя и приучая к ежедневному напряжённому и целенаправленному труду, потянулись непривычные школьные будни. Правда, пока не слишком сложные и обременительные, они не нарушали общей, всё ещё довольно праздной картины жизни. Было даже интересно вместо скучного домашнего однообразия провести какое-то время в школе с ребятами. Непродолжительные уроки, были тоже интересные и разнообразные. Чтение и письмо сменялись математикой, цифрами и счётом, перемежаясь рисованием, пением, уроками труда с лепкой из пластилина и физкультурой, где они учились делать зарядку, выполняя различные упражнения, играли и бегали по коридору.
Учительница, Анна Ивановна, была со всеми ласкова и вежлива, казалось, что она в восторге от происходящего, словно для неё самой тоже начиналась новая жизнь и вместе со всеми она была полна радостных ожиданий и надежд. Её оптимизм и уверенность, передаваясь детям, заряжали их всевозможными интересами, большим желанием и огромным стремлением к познанию. Став для ребят непререкаемым авторитетом, она быстро завоевала их всеобщую любовь и уважение, и скоро Серёжа позабыл о неприятном конфузе первого, неудачного дня, так неприветливо встретившей его школы.
Преподававших в школе учителей, о которых Серёжа уже кое-что слышал, он мог теперь сам, непосредственно, рассмотреть и оценить. Некоторые из них были чересчур строги и требовательны, превознося прежде всего дисциплину и жёсткий порядок. Другие, опытные, заслуженно уважаемые, выглядевшие чрезмерно рассудительными и холодными, невольно настораживали. Эмоциональней, непосредственней, легко и просто, казалось, проходит всё у молодых, но также вызывавших уважение и интерес.
Серёжина учительница словно была соединением всех этих достоинств, в необходимой мере совмещая строгость, рассудительность и живость характера. Высоко оценив её знания, опыт и живую, яркую манеру преподавания, он стал очень доволен своей учительницей, всецело доверяя ей.
Всё его поведение теперь было ограничено требованиями, определено правилами и размерено звонками, что воспринималось вполне естественным и нормальным при вступлении в новую жизнь, требующую строгости и порядка, для достижения чего-либо значительного, сопричастным чему, так или иначе, всем им надлежит быть. И прислушиваясь к каждому слову Анны Ивановны, они старались в точности выполнять все её требования.
- А ты куда Люся? - спросила Анна Ивановна небольшую, скромную девочку, тихо сидевшую за первой партой возле двери, его хорошую подружку из соседнего дома их деревни, с которой летом он проводил вместе немало беззаботного времени.
- Мне нужно, я сейчас вернусь, я быстро - попыталась что-то объяснить девочка.
- Нет, Люся, если тебе что нужно, надо сначала поднять руку и встать, когда я скажу, если можно, я разрешу выйти - спокойно, без всякого упрёка разъяснила Анна Ивановна - можешь идти, но в следующий раз обязательно спрашивай, хорошо!
Все давно знали об этом правиле, и ребятам такая неосведомленность или забывчивость показалась забавной. Несмотря на то, что учительница хорошая и добрая, делать, когда что вздумается, здесь нельзя. Порядок должен быть абсолютно во всём, в поведении, в словах, в суждениях.
Никогда ранее не бравший в руки карандаш, Серёжа никак не мог совладать с ним. Он пробовал писать, зажав его в кулак, как вероятно сделала бы и обезьяна, получалось не очень удобно. Проще было держать карандаш двумя пальцами, большим и указательным, но требовалось куда-то пристроить ещё третий палец, а в таком положении карандаш плохо слушался.
Целый месяц в специальных, разлинованных косыми линиями тетрадях, учились они всем классом писать разные палочки и крючочки. Напрягаясь, и тратя немало сил, Серёжа старательно выводил, рисовал одну чёрточку, за другой, заполняя начатую учительницей строку. Но, несмотря на всё его терпение, получались они всё же не такие ровные и красивые, как у Анны Ивановны.
Только у одного мальчика, сидевшего возле окна и писавшего левой рукой, они выходили абсолютно одинаковые, будто в прописях.
- Ребята, посмотрите, как хорошо пишет Серёжа, так звали мальчика - сказала Анна Ивановна, показывая всем его тетрадь.
- Почти, как у Анны Ивановны - подтвердили девочки.
- Вот видите, как хорошо можно писать, если захотите и будите стараться, все будите также красиво писать и всё хорошо делать.
Чувство зависти, обиды были ещё не свойственны, малопонятны и незнакомы большинству из них. Весь класс, в том числе и Сергей, испытывали восхищение и гордость за товарища. И сам он, этот мальчик, был настолько хорош, что казалось ничего другого от него ждать и не следовало. Даже одинаковая у всех школьная форма, смотрелась на нём иначе, всегда безупречно аккуратно и красиво. Учителями старших классов были его родители, и сам он стал как бы примером, образцом для других. Помимо всего прочего, он оказался хорошим парнем и надёжным товарищем, заслужив всеобщую любовь и уважение.
Вернувшись домой, и не застав как обычно, там никого, Серёжа доставал что-нибудь из печи или просто найдя хлеб с молоком, наскоро обедал, быстро готовил уроки, наспех заполняя строчки с заданием, и спешил на улицу, где уже, ещё раньше успевший всё закончить, дожидался друг Володька.
Матери их, полностью полагаясь на учителей, мало вмешивались в процесс обучения, находя себя малополезными в этом непростом деле. К тому же считали, что природные способности являются главным залогом успешной учёбы, исправить которые очень непросто, почти невозможно, да и времени свободного для занятий с детьми никогда небыло.
Погода всё ещё стояла чудесная. Правда тепла ждать было уже неоткуда и с Севера всё чаще веяло сыростью и прохладой. Но как красивы, по-прежнему остались деревья и усыпанная разноцветными листьями земля. А переменчивое осеннее небо всё ещё радовало необыкновенно яркими лучами Солнца, снова и снова появлявшегося из-за пробегавших легких белых облаков и тяжёлых серых туч, наполняя душу радостью и теплом, рождая в ней спокойную уверенность и гармонию.
Новые, строящиеся здания и старые избы, вся жизнь деревни с её различными постройками, складами, амбарами, скотным двором и работавшей в поле техникой, окрестные луга, леса, ручьи, влекли и манили, оставаясь главным, единственным местом жизни и основным её смыслом.
Какое у него тяжёлое пальто, настоящая длинная шуба. Он едва поспевал за бегущими впереди, легко одетыми девочками, с трудом волоча набитый книгами портфель по переметённой снегом дороге. Боясь холодов, мать одевала его как можно теплее, а поскольку рос он быстро, вся одежда бралась на вырост, размером больше, и впору становилась лишь тогда, когда успевала порядком износиться и стать непригодной.
Взявшая на себя руководящую роль старшая сестра, со всей ответственностью проявляла о нём заботу и внимание, что ему не всегда нравилось. Остановившись и дождавшись его, она попросила отдать ей портфель. Конечно, как старшая сестра, она считает себя обязанной помогать, но для него такая помощь унизительна, легко ли будет ей тащить два портфеля, она девочка и ему стыдно пользоваться её помощью. Не разговаривая, сестра властно отобрала у него сумку и позвала догонять удаляющихся подруг.
Утром, на завтрак, к чаю и хлебу с маслом, мать подала им большой, красный помидор, обнаружив его в тёплом, укромном месте. Вырастало их великое множество, но обычные уже в августе прохладные ночи с ранними заморозками, не позволяли им созревать. Не дожидаясь, когда они начнут гнить, отец, оставив часть дозревать разложенными на подоконниках и сложив для тепла на печи в валенки, засаливал их в бочке, как огурцы и капусту.
- Возьмём его с собой - предложила сестра.
Идея нести в школу один помидор не очень понравилась ему, он предпочел бы съесть его здесь, и вообще он не привык что-либо долго хранить, запасаться.
-Лучше раз получить настоящее удовольствие, съев всё сразу, чем есть по крошечке, так ничего и не поняв - доказывал он сестре, слишком долго, на его взгляд, хранящей новогодние подарки.
Не знаешь, где взять нож - подойдя к Сергею на большой перемене, спросила сестра, поглядывая по сторонам. Не успели они подумать, как подлетел сосед, Витька. Быстро соображает, забеспокоился Сергей, предвидя нежелательный исход дела.
- Сорок восемь, половинку просим - сходу выпалил он, глядя на помидор.
Ну вот, вздохнул Сергей, отворачиваясь, поели. В школу, в школу, вспомнил он утренние слова сестры.
- Его нечем резать - сказала она, и в руках соседа тут же оказался нож. Иметь который, носить с собой небольшой складенчик, было мечтой, гордостью, делом чести, особым шиком любого мальчишки, и за исключением малышей, он имелся в карманах, пожалую у каждого второго школьника.
Уговор есть уговор и здоровенная половина сочного помидора, мгновенно исчезла в радостной физиономии соседа, довольного своей смелостью и ловкостью. От оставшегося кусочка Сергей попробовал испытать то же самое, однако получившиеся размеры и возникшее чувство досады, не позволили насладиться в полной мере. Ни есть, ни говорить больше было не о чём. На сестру, не смотря на постоянные разногласия, мысль обижаться, никогда не возникала, ведь это его сестра, она всегда так добра с ним. Да и Витька, парень хороший, свой. Просто думает, наверное, что у них этих помидор, сколько хочешь, ешь, не хочу. Да есть, конечно, если поискать и полазить по валенкам на печи. А в такой большой семье, как у него, много ли чего достанется, и есть ли вообще там какие помидоры. Недовольство и раздражение его по этому поводу быстро исчезло. Даже стало немного приятно, что так всё вышло, что сосед остался очень доволен. Потому что любил и уважал всех в этой семье, восхищался здоровьем и закалкой ладных и добрых парней, выскакивающих в мороз босиком на снег и часто ходивших в школу до самых холодов в одних пиджаках.
- А с уроков легче уходить - шутливо отговаривался, объясняя свой спартанский стиль одежды, идущий раздетым по стылой земле парень. Так или иначе, но с уроков, не находя в них для себя никакой пользы, многие из ребят были не прочь исчезнуть пораньше. И когда учитель, в который раз увлечённо пускался рассказывать одну за другой похожие истории, о нумерации крестовых походов, внешней политике царя Дария, придворных интригах золотого века Екатерины и её фаворита, кто и почему из них был более других приближен к её трону. Всё, хватит, довольно, больше ни слова, решал иной парень. И на ближайшей перемене, сунув за пазуху пару тощих тетрадок, в которых помещалась вся грамота, незаметно выскальзывал на улицу.
Оставались позади синусы с косинусами, градусы, и две не пересекающиеся прямые, как учеба в школе, знания и всё образование, не хотели пересекаться с их жизнью, где голодная скотина, требующая корма, дом, для которого надо заготовлять, колоть дрова, носить воду, работа на телятнике. Да и просто можно почитать хорошую книгу, например "Порт Артур", а читали они, соседские парни, много.
Однажды, когда до конца уроков оставалось ещё немало свободного времени, Анна Ивановна, взяв в руки книгу, предложила им послушать рассказ. Выразительный голос учительницы, с меняющейся интонацией, делал чтение увлекательным и интересным. Хотя речь в рассказе шла о самой обычной жизни, а вовсе не о захватывающей, приковывающей внимание истории. Сидя на задней парте, крайнего, ряда, Сергей оставался далёк и безучастен от происходившего там действия. Это не было программой урока или специальным заданием, и потому, как счёл он, не является обязательным.
Но, окончив чтение, Анна Ивановна спросила.
- Ребята, а кто сможет рассказать нам о том, что стало известно ему из прочитанного. В замеревшем классе не поднялась ни одна рука. Серёжа тоже стал воспроизводить, восстанавливать, хотя бы в общих чертах, услышанное, боясь, что учительница спросит именно его. Вдруг с первой парты поднялся сидевший рядом с учительским столом мальчик, и слово в слово, от начала до конца, со всеми подробностями, пересказал весь рассказ. Никто не ожидал от него этого. Общему удивлению и восхищению не было предела. Парень, похоже, тоже был очень рад и доволен своим успехом. Добрая улыбка озарила его лицо.
- Какая хорошая у него память - не меньше других была удивлена и учительница. К сожалению, полюбившийся всем мальчик, Саша Молоков, проучился с ними не долго. Из за отмороженных на обоих руках пальцев, он не мог писать, как обычные дети, и скоро был переведён в специальную школу. Навсегда исчезнув и из привычной, обычной жизни и больше о нём Серёжа никогда ничего не слышал.
Намучившись, складывая буквы в слова и предложения, мама мыла раму, Клара мыла Лару, с великим трудом, к новому году, изучив все буквы, одолели букварь, перевернув последнюю страницу, на которой среди сплошных полярных льдов, был изображён атомный ледокол Ленин, как символ силы и могущества, доступных лишь с овладением всеми знаниями. Путь к которым начинался в этой, такой хорошей, маленькой и доброй книжке.
До этого, таким же символом совершенства были для него, проходящие откуда-то из далека, мощные, надёжные и всепогодные машины ЗИЛ 157, вызывавшие неизменную любовь и уважение. Но растущий и усложняющийся мир предлагал немало других возможностей, отчего обучение в школе начинало осознаваться важным и ответственным делом, становилось неизбежной необходимостью. Быть шофёром и водить машину, оказалось не единственным занятием, были ещё лётчики, моряки и даже космонавты, как пожелал один мальчик. Выраженные вслух мечты выглядели необычными, даже для товарищей. Во первых, космонавтов единицы, и сначала, вероятно всеравно нужно стать лётчиком, но прежде всего умным, образованным человеком. Конечно, ничего невозможного нет, и к тому же это только мечта. А хорошая, большая мечта, это правильно. У него тоже есть своя мечта, о которой он предпочитает молчать, потому что она слишком большая и очень далёкая. Быть капитаном, вот трудное, но достойное великой цели, способное увлечь дело. На море служил его отец, о чём вспоминал всегда с большой гордостью. Конечно, сначала капитан тоже должен стать хорошим моряком, много учиться.
- Тебя не возьмут в армию, у тебя болит сердце - возразил отец, от которого у него не было тайн. Чувствовал он себя неплохо, но что, если действительно всё так серьёзно, не хотелось отказываться от своей заветной мечты, и он продолжал думать об этом.
Почему взрослых так интересует, кем он хочет быть, бабушка, соседки и учителя, все хотели знать, что он думает. Когда на уроке подошла его очередь отвечать на вопрос кем он хочет быть, он не знал что сказать, и долго стоял молча, не желая открывать свои планы. Это его личное дело, ну было, думал, кто не мечтает, а высказываться перед всеми, вслух о заветном, на его взгляд не следует. К тому же, как неприлично, самонадеянно и высокомерно прозвучит такое заявление. Да разве этим он занят, каждому должно быть абсолютно ясно, что будущее зависит от настоящего, завтрашний день, следующий месяц, год, вся жизнь будут такими, как ты закончишь день сегодняшний. Это гораздо важнее, чем рассуждать о далёком, неизвестном будущем. Но Анна Ивановна во что бы то ни было желала узнать о его будущем. Сказать что-нибудь, солгать, скрыть, не в его правилах, да и что придумаешь, как все, моряком или лётчиком, но он ответил как есть.
- А что, ребята, из него получиться капитан - вполне серьёзно отреагировала учительница. Понимающе, тихо, без иронии встретил его слова класс. У каждого из них ещё была своя, не менее привлекательная мечта. Только будет ли он капитаном, тот путь, который он выбрал, ведёт не только в капитаны. Даже если его не возьмут в армию, это нельзя, то нельзя, но он может учиться. Знание, как он понимает, главная и единственная, настоящая и подлинная ценность в этом мире, дающая всё, неограниченную свободу, силу, власть. А для этого, просто надо учиться, ничего пока больше не думая. И он будет делать для этого всё, что возможно, просто учиться, но разве есть такая профессия, учиться, а по настоящему его интересует только это, знания.
После нового года началась настоящая, большая учёба, со всеми требованиями и полной нагрузкой. Привычный букварь сменила Родная речь, действительно, всё в ней было понятно и близко, словно собрано из всего самого лучшего, русских сказок, коротких занимательных историй с замечательными живыми картинками, на которых даже страшный волк выглядел простодушным и не злым. Ко всему этому было самое серьёзное отношение, как и к не существующему деду Морозу и снегурочке, давно ставшими неотъемлемой частью реальной жизни, живущими в мечтах и фантазиях, без которых жизнь лишается одной из своих лучших сторон.
А вот строительная площадка, с рабочим поднимающим кирпич, хотя никто из ребят и не бывал в городе, не вызывала восторга и наводила скуку, приводя в уныние. Пусть грандиозно, но всё же обычное строительство, ничего сверхъестественного, а нужно что-то только необыкновенное, только чудо, для которого и есть смысл долго и упорно учиться.
Наступившее лето вновь вернуло его в пору беззаботной безответственности и свободы, ценимой больше прежнего, сделав жизнь по настоящему счастливой и прекрасной, ни расстаться с которой, ни променять, ни на какую другую, он ни за что бы не согласился.
Погуляв во дворе и покормив хлебом наглых, голодных кур, Сергей вышел в огород, с парником для огурцов, десятком длинных грядок со всевозможными овощами и окружившей дом, буйно разросшейся молодой, высокой травой, занимавшей большую часть усадьбы. Над бесчисленным множеством всевозможных цветов резво вились насекомые, порхали бабочки и трудились старательные пчёлы. Не спеша осмотрев всё, он направился в сторону находившегося за огородами, позади деревни пруда, по прежнему манившего к себе, когда-то излюбленного места времяпровождения.
Опустившись на состоявший из единственной доски мостик, соседка, его ровесница, не обращая малейшего внимания на его появление, деловито полоскала в мутной воде серую тряпку. В двух шагах от них начиналось, поднимаясь местами довольно высокой стеной, ржаное поле, в котором запросто можно было исчезнуть, спрятаться от всего мира и поговорить, помечтать, наслаждаясь тишиной, испытывая первобытное одиночество, или же, не смотря на строгие запреты, поиграть в прятки, для чего лучшего места невозможно придумать.
Ни просить, ни уговаривать Люську пойти, долго не пришлось. Выслушав его предложение и оставив свое прежнее занятие, она сразу же охотно последовала за ним, мигом исчезнув в густой ржи, видимо идея поиграть среди бескрайних волнующихся колосьев, нравилась ей ни чуть не меньше. Хотелось забраться подальше, где, как полагал Серёжа, рожь должна быть гуще, чтобы спрятаться вернее. Нагибаясь и перебегая от одного места к другому, иногда ползком, они забирались всё дальше и дальше, ища самое потаённое место в этом колышущемся море зелени, чтобы оказаться в полной изолированности от всего мира. Люська, движимая своими мечтами и фантазиями или же подчиняясь инстинктивно мужчине, всюду покорно следовала за ним. И такое место было уже неподалёку, как вдруг позади он услышал знакомый Володькин голос, и увидел стоящую позади группу ребят и девчёнок.
- Вот они где, а мы их по всей деревне ищем - возбуждённо говорил Володька.
В чём дело, что случилось? Почему его ищут всей деревней и зачем он вдруг так понадобился, пытался понять, поднимаясь с земли, озадаченный Сергей.
- Как вы нас нашли - недоумевая спросил он.
Так с дороги-то видно всё - объяснял отличавшийся зоркостью Володька, - иду по деревне, смотрю, а в поле кто-то есть. Действительно, Сергей не подумал о том, что поднимающееся от лощины к лесу поле, может хорошо просматриваться. Ситуация получилась несколько курьёзная, но собственно, что в этом особенного, зачем всё же его искали. Ничего не понимая, Сергей не сразу разглядел стоящего позади толпы и молча за всем наблюдающего гостя, приехавшего из города двоюродного брата Игоря, возрастом на год младше его, с которым ему однажды уже приходилось встречаться.
Стали понятны причины, возбудившие такие масштабные поиски и появление толпы, не успев по-настоящему обескуражить, очень обрадовало его. Забыв обо всём, он с радостью кинулся к брату.
Не прекращающиеся разговоры и удивленные возгласы, подарки, радостные хлопоты и праздничный стол, перевернули в доме всю жизнь. На следующий день, не успев успокоиться от охватившего всех возбуждения, Сергей, сам тому удивившись, проснулся очень рано. Скоро появился и брат, молча стоящий рядом и тоже не знающий, что теперь делать. Было слишком рано, хотя и совсем светло, ночи в ту пору почти не бывает. В тихо спящей деревне ещё не было заметно ни одного движения и не слышно малейшего шума.
Обойдя спящий дом и обдумывая, чем заняться, в клети, где они спали, среди сложенных вещей и различной хозяйственной утвари, внимание брата привлёк, оставленный кем-то здесь большой, старый барабан. Поколотив по нему и придя в восторг от раздавшегося шума, он предложил пройтись с ним парадным маршем по спящей деревне. Из обнаруженного и подходящего для этого имущества, Серёже досталась одна пилотка, на что он сильно не обижался, ведь всеравно бить в барабан он не умел, да и считал всю эту затею малоинтересной и несерьёзной, детской забавой. Но, не желая обидеть упрямого и дерзкого брата, пошёл вслед за взорвавшим тишину, невообразимым треском и грохотом, вдоль не проснувшихся домов, с поблескивающими, тусклыми стёклами окон, где не видно было ещё ни кур, ни воробьёв, и не проснулась ни одна старуха.
Увлёкшись игрой на барабане, вошедший в роль брат потребовал, что бы пилотка тоже была у него.
- Так должно быть, так нужно, так всегда бывает, барабанщик должен быть в пилотке - уверял он.
- Может быть - соглашался Сергей, - только какая разница, всеравно ведь никто не видит, обдумывал он возникшую ситуацию и в данном случае, неожиданное, решительное требование брата, показалось ему не совсем понятным и обоснованным. Скорее всего, пилотка и полная экипировка понадобились ему для полноты собственных ощущений, а это уже не по-дружески, не по-братски. Ведь сам же предложил всё поровну.
- Барабанщик должен быть в пилотке - продолжал настаивать брат.
- Собственно мне всеравно, только, как и зачем тогда пойду я, может мне лучше просто остаться здесь и посмотреть. Бери всё и иди один - ответил Сергей, не понимая, почему он всегда во всём должен уступать, лишаться всех прав и полномочий.
- А я так, вообще не пойду - резко остановившись, прекратив лупить по барабану и скинув его на землю, заявил расстроенный брат. Ни отданная пилотка, ни какие уговоры и заверения, ни невесть откуда взявшийся Володька, ни что не могло восстановить мирное шествие.
- Какой же он настырный - огорчённо удивлялся Сергей, испытывая неловкость и досаду, проклиная и себя, и свою глупую жадность. Жаль было брошенного барабана, пилотку, испорченного утра и больше всего маленького, непокорного и упрямого брата.
Неприятность, так омрачившая утро, к вечеру того же дня стала забываться, и Сергей мечтал лишь об одном, что бы гости, как можно дольше не покидали их дом.
А наступившей зимой им снова предстояло встретиться. Перед самым новым годом отец объявил, что возьмёт его с собой в город. Однажды уже Сергей был там, но помнил только ряд высоких домов, да поезд, на котором с трудом удалось добраться до места. Ходил он раз в два дня, и достать билеты на него оказалось невозможно. Пробравшись под вагонами, они долго бежали куда-то к началу поезда, о чём-то договаривались, кому-то платили, потом спали на одной полке, привязавшись ремнём. На этот раз отец решил ехать через Москву, дальше, но гораздо удобнее, поездов там много и достать билеты будет гораздо проще.
Предстоящему путешествию Сергей был рад необыкновенно. Всё виделось одним сплошным удовольствием, начинающимся от самого дома, с дороги до станции. Несколько непередаваемых, замечательных часов тряски на машине, в которой, обозревая окрестные леса и поля, он готов был ехать бесконечно, и словно переход в иной мир, в другую, новую жизнь, тяжёлая дверь внутрь старинного, величественного здания вокзала. С лёгким волнениём и удивлением шел он просторными, гулкими залами, с мраморным полом и высокими, великолепными потолками. Остановились в зале ожидания, рядом с огромной, во всю стену, высоко висящей картиной "На севере диком".
До сих пор всё было своё, привычное, как на этой картине, снег, ели, которые он видел ежедневно. Хотя настоящий Север находится, наверное, где-то дальше, но всё изображённое было так знакомо и понятно, что, несомненно, имеет к ним самое близкое отношение. Да и дорога, по которой они сейчас собираются ехать, тоже называется, Северная железная дорога. После вокзала мир действительно изменился, жизнь, люди, разговоры, всё стало совершенно иным. Езда в поезде, где не трясёт, не качает, можно заказать чай, обед, представала вообще чудом, дом на колёсах и столько разных людей, встретившихся только здесь, ради этого одного стоило ехать.
Но то, что он увидел в Москве, не вмещалось в его представление об обычной, нормальной жизни. Бесконечное людское море, сплошная толпа людей, всюду, со всех сторон, на каждом шагу, а они всё прибывали и прибывали, машинами, автобусами, троллейбусами, потоками выходили из-под земли и снова исчезали там.
Прежде большое скопление народа он видел только однажды, во время празднования на лугах, у реки, дня берёзки, так тогда решили назвать, не смотря ни на что, незабываемую, всеми чтимую троицу. На гулянье собирался весь сельсовет, село и окрестные деревни, несколько сот человек. Сергей ещё потерял тогда, вдруг исчезнувшего куда-то отца, как оказалось, отбивающегося в это время от двух подвыпивших парней, сбивая и укладывая их по очереди на землю. Этому с трудом верилось, отец всегда такой спокойный, вывести из себя, его было невозможно.
Но то, что он увидел сейчас, было ни с чем не сравнимо. Все торопились, бежали, словно в запасе у них не было ни одной минуты. Никто никого не замечает, не смотрит, каждый сам по себе, в этом огромном, человеческом муравейнике. Боясь случайно отстать от отца и потеряться, он всё время держался за его карман. Несколько раз отец одёргивал его, убирая руку, но Сергей решил, что так будет надёжнее, вернее, иначе шаг в сторону, и можно навсегда исчезнуть в этом бескрайнем, людском потоке, словно в водах сметающей всё на своем пути, вышедшей в половодье из берегов реки.
Как можно тут жить, да здесь наверно никто и не живёт. Сама жизнь проходит наверное где-то немного в стороне, а это скорее похоже на оживлённый перекрёсток, всей нашей большой страны. И все тут случайные, временные, проезжие и прохожие, вроде них, и всюду гул, шум, движение и вереницы машин. Да, Москва действительно что-то великое, грандиозное, не похожее ни на что другое, то, чего он не знает. Но пробыли они там не долго и пересев на другой поезд, отправились дальше, в Казань, где ждали их родственники, жил брат и находилась теперь его бабушка.
Находясь в приподнятом и праздничном настроении, Сергей как должное, воспринял радостную встречу. Смущало только слишком заметное, чёрное пятно на щеке, заставлявшее испытывать на себе задержавшиеся, пристальные взгляды заботливых родственников. Ему было стыдно и неловко признаться в причине его возникновения, и он упорно молчал на удивленные вопросы о его происхождении. У них-то такого нет, да и с ним это случилось впервые. Зима выдалась морозная, холода то и дело достигали сорока и больше градусов. В такие дни по радио объявляли о том, что в школах отменяются занятия, но занятые хозяйством родители часто не слышали и ничего не знали об этом. Мысль, что можно самим принять решение и не пойти в школу, не приходила в голову. Да и с дальних деревень ученики уже находились в пути, когда об этом говорили по радио. Не сказать, что это было слишком холодно и абсолютно невыносимо, без ветра терпимо, можно даже погулять немного. По хорошей дороге до школы они шли около часу, а в поле всегда есть какой-нибудь ветерок. Как ни отворачивайся, не прикрывайся, он обжигает лицо. Греть и растирать всё время замёрзшие нос и щёки, неудобно, стыдно перед ребятами, особенно перед девчонками, тем более, когда до школы остаётся совсем недалеко. Но школа в такие дни обычно закрыта, и постояв на крыльце, один за другим ученики, радостные и довольные торопятся в обратный путь. Не часто выпадает такое счастье, уроки отменяют, только когда температура опускается ниже тридцати шести градусов и то, только для младших классов. Не замечая уже, не окоченевших ни рук, ни ног, довольные и счастливые бегут они домой, строя различные планы, может даже, отогревшись, удастся ещё немного погулять, выйти на улицу. В тихую погоду, если нет ветра, на улице хорошо даже в мороз, начинаешь меньше обращать на него внимания.
В день, оставивший ему памятную заметку, не было так холодно, никто не отменял занятий в школе, а родители не наказывали теплей одеваться, и Серёжа не особенно заботился о себе, не завязывая шапку и шарф. Но сухой, обжигающий, морозный ветер, терпимый в начале пути, сделал цвет лица сначала до неузнаваемости красным, а скоро стал, словно сдирать с него кожу. Он и не заметил, как обморозился, как перестали болеть и мерзнуть щёки, а это очень плохо.
Все взрослые, также приехавшие гости из Свердловска, были рады встрече и, собравшись за столом, вели оживлённую беседу. Комфорт, уют, прогулки по городу, преимущества чужой для него, городской жизни, в которой не знал, что ему делать, и как себя вести. В небольшой квартире, где собралось человек десять народа, брат, пытаясь чем-то занять его, затеял игру в войну, бегая с воображаемым автоматом, громко крича и стреляя из-за угла. Находясь в гостях, Серёжа не мог вести себя так же, и давно вышел из этого возраста, к тому же играть здесь было тесновато. Весёлые праздники, с шутками, играми, сдержанными, неторопливыми разговорами с изысканными угощениями, пока ещё не превращались в обычное застолье с бесконечными, несвязными и путаными рассуждениями, где наливать будут чаще, без произношения тостов и здравниц. Ему был не ясен смысл этих, уже давно привычных, продолжительных обедов, ставших обязательной, главной составляющей любого торжества, но так уж, видимо, заведено и повсюду принято, это неотъемлемая часть взрослой жизни, которую он не мог обсуждать. В конце концов, чтобы они не мешали получать удовольствие от налаженного таким образом досуга, им предложили пойти погулять.
- Тебе коньки - обратились хозяева к Серёже - а тебе лыжи.
- Нет, ты, наверное, не умеешь кататься - Сергей впервые их видел.
- Тогда тебе лыжи, а ему коньки - ну идите.
Выйдя на улицу, Сергей осмотрелся, ища сколько-нибудь подходящий для лыж снег. Повсюду грязный, да ещё посыпанный песком лёд.
-Одевай! - скомандовал брат.
- Прямо здесь? - не понял Сергей.
- Да - повторил он, стал помогать застёгивать ремни.
Ходить на лыжах по асфальту ему ещё никогда не приходилось. Зачем они, если нет снега. Может в городе так принято, но никого из прохожих, на лыжах или на коньках, он не видел. Наверное, снег там, за домами, за поворотом, на какой-нибудь аллее, в садике или парке. Но, пройдя немного, ничего похожего он так и не увидел. На неровном льду тротуара лыжи разъезжались в разные стороны, невозможно идти. Брат легко скользил на коньках вокруг его.
- Ты что, не умеешь ходить на лыжах? - недовольно спросил он, поджидая Серёжу и глядя на его неловкие движения.
Замечание пришлось ему не по душе. Видел бы он наши снега, лыжи там первое дело.
- По льду нет - ответил Сергей, и не желая больше мучиться, стал снимать лыжи.
Подойдя к катку, брат, легко спрыгнув на лёд, быстро исчез среди катающихся ребят и его стремительную фигуру Сергей только успевал разглядеть то в одной, то в другой части катка.
- Ты сильный, а я ловкий, так что получается, мы с тобой равны - заявил брат, когда они возвращались домой по стемневшей улице вечернего города.
Вопрос удивил его. Как старший, Серёжа чувствовал себя уверенно и не имел необходимости что-либо доказывать. К лидерству он не стремился, но и зависеть ни от кого не хотел, ему достаточно было оставаться самим собой. Брату же очевидно не нравилось осознавать себя младшим, маленьким, и положение равенства его более чем устраивало. Серёжа отнёсся с достаточным безразличием к такому предположению. О каком равенстве идёт речь, в чём оно. Каждый останется тем, кто он есть на самом деле. Хотя такое равенство не делало ему чести, он не стал возражать, пусть считает, если так хочет. Брат в любом случае, будет равным, уважаемым. Вряд ли этот маленький упрямец захочет когда-нибудь, в чём-то, кому-то уступать. Он действительно смел, ловок и готов соперничать с кем угодно и быть равным ему, наверное, не всегда так просто.
- Может быть, конечно равны - согласился Сергей.
- А что вы делали там поле, когда мы к вам приехали? - таинственным голосом, негромко спросил Игорь, когда, устроившись на полу, в углу своей маленькой комнаты, показывал Серёже свои вещи.
Он и думать-то забыл об этом, а что там можно делать. До сих пор его об этом никто не спрашивал, обычное дело, лучшего места для игры не найти. У него никогда не возникало на этот счёт никаких других мыслей, и он не думал, что это может кому-то показаться странным. Но в голосе брата слышалось скрытое любопытство, уж не подумал ли он чего плохого. Неожиданный вопрос очень смутил Серёжу, если бы не тёмный угол, наверное, на лице была бы заметна выступившая краска. В предполагаемых подозрениях стыдно даже перед братом. Хотя со стороны, конечно, интересно узнать, как можно играть и что делать с девочкой, спрятавшись в густой ржи, вдали от дома.
- Ничего, просто играли, спрятаться было интересно, все ушли, а мы не успели, тут вы появились - домысливая для убедительности, чем бы подтвердить сказанное, подыскивал Сергей простое и естественное объяснение, главное, чтобы не думал, что они были одни, он же не может знать все наших ребят. Было неловко и стыдно оправдываться в несуществующих замыслах.
- Да мы всю деревню обыскали, пока вы там всё поле излазили - не утихал очень странный интерес брата к давней истории.
- Знаешь эту песню? - спросил Игорь и тут же запел, - если друг оказался вдруг.
Не совсем обычная, красивая песня о суровой, мужской дружбе, понравилась Серёже, по радио таких не исполняют.
- Откуда, впервые слышу - признался он.
Ты не правильно поёшь, сказала вошедшая в комнату, приехавшая из Свердловска девочка Наташа.
- Правильно - твёрдо и уверенно ответил Игорь.
- Нет - не соглашалась она.
- А как надо, спой, покажи - не стал спорить брат.
- Нет, я не хочу петь, но я слышала её, как она звучит, серьёзней и мужественней -убеждённо настаивала Наташа.
- Я правильно пою, просто я же не могу по взрослому - остался верным себе брат.
Серёже показалось, что Игорь пел хорошо, ведь если человеку нравиться песня, то и петь он её, наверное, должен правильно. По-другому её больше никак и не споёшь. Он уже знает этих девочек постарше, им всегда всё лучше известно и был полностью на стороне брата, но, не зная песню, не мог заступиться и молчал.
На обратном пути они решили немного задержаться в Москве, чтобы осмотреть некоторые её достопримечательности и направились к главной из них, на Красную площадь, в Кремль. Сергей не мог понять, как отец, никогда не бывавший в Москве, никого ни о чём не расспрашивая, разбирается во всех её переходах и электричках, лишь изредка посматривая на висящие в метро схемы, да однажды что-то узнав у милиционера.
На входе в метро, не дождавшись, когда отец отпустит пятак, Сергей дольно ощутимо получил по бокам, немало удивившись такому изобретению. А через мгновения, эскалатор нёс его уже далеко вниз, и тут же подошедшая электричка стремительно умчала его в темноту туннеля. Как здорово всё продумано, как красиво, чисто и светло здесь, глубоко под землёй, где народа ещё больше, чем наверху.
На ногах у отца были подаренные ему белые бурки. Он редко когда одевал их, в деревне больше подходили валенки, но не ехать же в них в город. Выглядел он замечательно. Правда, лишь однажды они встретили человека в точно такой же обуви. Впрочем, отца это сильно не смущало, он не хотел скрывать своего сельского образа. Да никто и не обращал не это внимания, Москва свободный город, не требующий единообразия. Здесь можно всё, кроме одного, быть невеждой.
Кремль с множеством башен и красивыми звёздами наверху, поразил его толщиной и крепостью своих стен. Какое не спокойное, должно быть, ужасное было время, если здесь, в центре Русской земли, были необходимы такие прочные сооружения. Обойдя и осмотрев Кремль изнутри, невольно остановились возле чудовищных, немыслимых размеров Царь-пушки. Неужели из неё собирались когда-то стрелять. Как её заряжать, кто сможет поднять эти огромные, лежащие перед ней ядра, и каким образом её передвигать. Может быть, она была задумана лишь как символ могущества России, которая и в те далёкие времена, была великой державой.
А вот Царь-колокол, тоже невообразимых размеров и дивной красоты, который должен был выражать силу внутреннюю, духовную, вызвал боль и глубокое сожаление, как что-то очень важное, но недостигнутое, не свершившееся. Но всеравно, он был велик и великолепен, свидетельствовал о любви к красоте, о силе веры, которой жили, к чему стремились поколения предков. Далёкий от их убеждений, он чувствовал такое же трепетное преклонение, ликование души перед неосуществившимся замыслом.
А может, всё это просто нерасчётливая гордость. Но нет, может быть в таком же стремлении к невыполнимому, сложному, но красивому, заветному, заключается и его жизнь. Походив по музею, где Сергею было скучно, они вернулись на Красную площадь, с громадной, не двигающейся очередью к мавзолею В И Ленина. Для посещения его у них было не достаточно времени, и они просто остановились посмотреть.
Вся жизнь страны, её прошлое, настоящее и будущее, связывалось с именем этого человека, считавшегося образцом, мерой всех ценностей и качеств, по которому сверялся каждый шаг, каждое слово, Серёжа тоже привык с большим уважением и вниманием относиться к этому имени. Да и действительно, вот он ездит по всей стране, сыт, одет, обут, ни на что не жалуется, учится и при желании, можно учиться даже в этом городе, как его дядя, и уже знает, где он хочет учиться, только никому не говорит об этом.
А ведь так было не всегда. Неудачи, сложности, ошибки, могут быть при любом строе и правительстве, а вот если успех, у них бесспорно есть. И это не смотря на страшные трудности, разруху, голод, войны, дефицит образованных людей, опытных кадров и обилие всяческих врагов. Сложный, непонятный и великий человек лежал там, от имени которого неотделимо много очень важного времени в истории страны и народа. Достаточно одного, что он был за простых, рабочих людей и отдавал этому всю свою жизнь, чтобы помнить его.
Что думал отец, он не знал. Но он всегда был за справедливость, какая бы она не была. И эта идеология была ему ближе других, полнее выражала его человеческие чувства, стремления и во многом сходилась с его личными убеждениями. Но в раках установленных разумом правил, ему необходима свобода мыслей и действий, ведь истина не в догмах, а в практике и живом деле, как говорил он, основатель этой партии. Да, с ним, возможно, многое было бы по-другому.
Походив по Москве и взяв такси, они направились проведать, как того требовал сельский этикет, живущих в Москве родственников, брата матери и его родню, хотя возможно их взгляды вовсе не требовали обязательного соблюдения этого обычая. Встреча была самой радушной. Родители дядиной жены, оказали им удивительное гостеприимство. Весь вечер заняли забавные игры, фокусы и шутки. Константин Никитич и отец были заядлыми картёжниками и провели за столом не один час.
Сергей время от времени не заметно поглядывал на их дочь, молодую дядину жену, вспоминая бабушкино негодование по поводу женитьбы сына. Хорошо одета, стройна, вежлива, неплоха собой, в какие-то моменты даже красива, и неглупа должно быть, о чём можно судить по отсутствию пустословия и точным, вовремя сказанных замечаниям. А ещё потому, что смогла увлечь такого парня, как дядя Гена. О Москве и москвичах у Серёжи остались самые хорошие впечатления.
Чем недовольна, постоянно осуждающая сына и не скрывающая своего отношения бабушка, он понять не мог. И по приезду домой, когда бабушка первым делом спросила, понравилась ли ему дядина жена, Сергей ответил удовлетворительно. Хотелось сказать больше, но к высоким словам он не привык и просто ответил, что нормальная, хорошая.
Единственное, что не понравилось ему за всё время путешествия, это большое, сливочное мороженое в шоколаде, попробовав которое, он несмотря ни на какие уговоры отца, категорически отказался есть. И вот, он снова посматривает на пробегающие за окном поезда ели и берёзы, лёжа на полке, слушает доносящийся из соседнего купе звон гитары и песню, про какую-то безымянную высоту, о сильны и мужественных людях, о настоящей дружбе и верности. Пели молодые парни, ехавшие куда-то в далекую Сибирь, произносились названия новостроек и молодых Сибирских городов, куда всё дальше, удаляясь от Москвы, стремительно мчался, выстукивая ускоряющийся бег, летел, приближаясь к его дому поезд.
Отец между тем, познакомился с группой молодых моряков, спрашивал, интересовался, рассказывал о себе. Служба не стала делом его жизни, он вернулся к своим полям и лесам, но корабли, порты, приморские города, навсегда остались незабываемыми днями молодости, в которую он возвращался, общаясь с молодыми ребятами. Моряки помогли им выгрузиться из вагона, пожелав всего хорошего. Знакомое здание вокзала с картиной на стене, начинался дом. Но они ещё долго ходили в городке по гостям, потом долго ехали заснеженными лесами и полями до своей деревни, к такому привычному, незаменимому, тёплому и родному дому.
Глава 3
По возвращении домой, он охотно рассказывал всем свои впечатления об увиденном. И в первый учебный день после Нового года, когда учительница попросила написать сочинение о каникулах, он сразу же взялся за авторучку. Весь класс, задумавшись и поглядывая в потолок, стал старательно вспоминать, чем же они занимались все каникулы. Мысль честно признаться, что спали, гуляли и ели конфеты, каникулы же, выглядела крамольной, по отношению к высоким нравственным идеалам, к которым следовало стремиться. Мальчики, как оказалось, целыми днями занимались спортом, катались на лыжах. Ни одна девочка не созналась бы, что играла в куклы, все они, без исключения, были заняты тем, что помогали мамам, шили, стирали. Все прочитали не одну кучу книг, и нетерпеливо дожидаясь занятий, готовились к школе, которую любили больше всего.
Серёже не надо было ломать голову над тем, что писать, и пока остальные ученики мучились, чем занять хотя бы одну страницу, он, торопясь и не поспевая за своими мыслями, стал быстро заполнять строку за строкой, излагая свои обширные впечатления. А сказать было что, никто из ребят никогда не видел ничего подобного. Его сочинение будет, несомненно, самым интересным и лучшим.
Убеждённый в этом, закончив писать и не имея привычки проверять и перечитывать написанное, он закрыл тетрадь и положил на стол. Однако через день, получив её обратно, чуть не застыл от удивления, все листы краснели от пометок и исправлений, а конце, красовалась большая, жирная двойка. Не найдя слов и цепенея от ужаса, он стал проверять поправки. По существу это были не ошибки, а описки, помарки и неточности. Он знал правила, у него не возникало проблем с правописанием. Пиши он помедленнее, отнесись чуть серьёзнее, просто будь немного повнимательнее, ни одной этой ошибки могло не быть.
Привыкнув получать самые высокие отметки, он не понимал, как могло так случиться. Иметь такую низкую оценку, когда обычно его не устраивала, огорчала даже четвёрка, которой так радовались остальные, послушное, старательно всё зубрившее, большинство, а тройка была бы настоящим позором, это была катастрофа.
Он снова посмотрел в тетрадь. Всё это он знал. Просто хочется делать много и быстро. Но ведь ошибки-то всеравно непростительные. Дело даже не в плохой отметке, это только оценка, сами по себе они его уже не интересовали, они всегда хорошие. Значение имеют только знания, их уровень и качество, значит, есть какие-то нарушения или отклонения в его деятельности. Как быть? Писать, работать по-другому, спокойно, значит быть другим, хочет ли он этого, сможет ли. Вот он и плохой. Что теперь делать, как жить? В чём остались его достоинство, гордость, есть ли у него что другое, ведь кроме учёбы, он ничем давно уже не интересуется, ничего не умеет и не представляет свою жизнь иначе.
Теперь он стал хуже всех, сейчас он самый плохой. Слёзы подкатились к глазам, горечь сдавила горло. На перемене, отойдя в коридоре в угол, к раздевалке, он с покрасневшими глазами тихо опустился на лавку, долго оставаясь неподвижным.
Вся школа знала уже о его неудаче. Подошедшие старшеклассники, как могли, стали утешать.
- Ты-то исправишь, знаешь, сколько их у меня - сказал один из подошедших парней.
Да разве только в оценке дело, плохо реагировал Сергей на уговоры, это свидетельство того, что он не такой, каким хочет быть, может быть совсем не такой.
Вообще-то живут же люди и без образования, нередко совсем даже неплохо и люди как будто неплохие. Вот они рядом, он всех любит, уважает, и даже завидует их силе, красоте, смекалке. Но он-то хочет учиться, это его дело, то, что он может, умеет и должен делать, не успокаивался Сергей, и не хотел успокаиваться. Нет, он не должен успокаиваться, это слишком серьезно, это касается всей его жизни.
По правде сказать, вся эта писанина, русский язык и литература по-настоящему мало интересовали его. Казалось нерациональным, даже неразумным тратить столько времени на изучение всех тонкостей правописания и заниматься чтением бесконечных повествований, вызывающих то жалость, то раздражение и скуку, при всём притом, что предстояло изучить немыслимое количество конкретных вещей, правил, законов, то, из чего и состоит реальная жизнь.
Как человек ответственный, привыкший всё делать добросовестно, он внимательно прослушивал уроки, старательно и прилежно выполнял любые задания уважаемых учителей. Но легкомысленное отношение к письменности, как к второстепенному для него предмету, давало о себе знать в виде нарушавших общую великолепную картину, то и дело появлявшихся в конце четверти одной, двух четвёрок в табеле по успеваемости, на фоне остальных сплошных отличных оценок. Что было конечно досадно, не позволяя стать круглым отличником, в отличие от Сергея Большакова, человека очень воспитанного, во всём чрезвычайно аккуратного, не допускавшего малейшей небрежности и выполнявшего всегда всё на отлично. Но кроме удовлетворения самолюбия это мало занимало его.
Область, выбранная Серёжей для проявления всех своих сил и возможностей, где он чувствовал себя свободно, легко и уверенно, полностью отдаваясь этому, навсегда выбранному делу, а не просто увлечению, как он считал, была математика, с её точностью и логикой, что соответствовало его восприятию жизни, где тоже всё должно быть продумано и точно известно.
В окружающей действительности, все вещи, как становилось очевидным, тоже взаимосвязаны друг с другом и одно событие следует из другого. Поэтому там, всё также можно просчитать и вычислить. Когда что делать, как себя вести, всему должно быть простое и рациональное объяснение. Ни одного случайного поступка, мысли, слова, всё абсолютно всё, должно быть продумано, такой хотелось видеть окружающую действительность. В конце концов, в жизни, как и в задаче, всем руководит простой расчет, важно не ошибиться, сделать правильный вывод и выбрать верное решение. И вся жизнь словно одна большая, очень ответственная и серьёзная задача, которую необходимо решить.
Математика виделась не только началом всех начал, основой всему, но и стала частью его души, её естественным состоянием, страстью, которой он отдавался самозабвенно, с поразительным, полностью захватывающим азартом. Занимаясь увлечённо, с великой любовью, он связывал с ней все свои мечты и надежды на будущее.
Главным учебным центром, местом сосредоточения всех знаний, является, как он узнал из тех же учебников, МГУ. Это достойная цель для продолжения образования. Не говоря никому, втайне он стал подумывать об этом. Завораживающее слово академик, вмещало в себя всё возможное, на что способен человек, вот кем со временем он и хотел бы стать.
Конечно, и в литературе он видел немало интересных, поучительных примеров о добре и зле, человеческой низости и героизме, что также являлось частью реальной жизни и что тоже необходимо было знать. Но, во первых, схожие сюжеты, видоизменяясь, часто повторялись, говоря об одном и том же, и потом, об этом же говорили в кино, дома, на улице. А самое главное, там, чему он готовился посвятить свою жизнь, не было ни хорошего, ни плохого, ни морали, не принципов, и все нравоучения малоприменимы, по крайней мере, стоят на втором плане. А в своих отношениях с миром, как жить и что делать, найти верное решение, можно руководствуясь разумом.
Не одни заученные клятвы и обещания во многих случаях, а понимание дела, знания, делали человека более стойким, твёрдым и последовательным. Высокие слова это хорошо, но насколько это соответствует личным свойствам, насколько надёжно, так ли это на самом деле. Слишком много хороших слов, отличающихся от их жизненного воплощения, он уже слышал.
Но всего убеждения выводы и расчеты, всё сознание, было едино с сильным переполнявшим его чувством, идущим из самой глубины души, от сердца. Где всё неотделимо связано с домом, с окружающей его природой, лесами, полями, где всё естественно, закономерно, просто и понятно. Где нет ни добра, ни зла, только свет, радость и надежда, куда ни на миг не покидая их в своем сердце, снова и снова возвращался он мыслями из своих сказочных планов и фантазий. Только здесь, на лесных полянах, у речек и ручьёв, обретал он полный покой, ни с чем несравнимую благодать и наивысшее наслаждение.
Начиная со второй половины, зиму словно подменили. Вместо мрачных, рано сгущающихся сумерек, все чаще, во всё небо сияло Солнце. Нескончаемые, белые снега, искрились и горели разноцветными огоньками. И теперь, чтобы не случилось в природе, все жили ожиданием больших, неизбежных перемен, предвкушая ещё такие далёкие, но неотвратимые изменения. По хорошо накатанной дороге идти до дома было недолго. В глаза светило яркое Солнце, лёгкий мороз почти не ощущался, было даже немного жарко. Шли не торопясь, погода для прогулок самая подходящая. В такие дни, у всех без исключения школьников, планы на оставшееся до вечера время, совершенно одинаковы, приготовить побыстрее уроки, и на улицу.
Дойдя минут за сорок до дому и наскоро перекусив, сразу принялся за уроки. Не задумываясь, машинально решая примеры и задачи, настрочил решения и ответы в тетрадь. Пробежал глазами заданные читать страницы, оставляя в голове их краткое содержание, основные события, даты, и снова на улицу.
Погода радовала мягким снегом, теплом и была необыкновенно хороша. И вот уже, который час катаются они с Володькой с горы на ледянке, доске с намороженным снизу льдом. Мчатся по наезженной колее вниз, к речке, быстро скатываясь в сторону при появлении из-за леса машины. Но в этот раз их почти совсем не было, и они задержались дольше обычного. Можно бы скатиться ещё разок, другой, пролетев за считанные мгновения несколько сот метров, до самого леса, но подниматься назад, тащиться обратно, уже не было сил. Посмотрев под гору, и не договариваясь, они повернули к дому, на другой конец неразличимой, рано погрузившейся во тьму деревни, с загоревшими в каждой избе приветливыми, добрыми огоньками.
Заметно похолодало, пальцы рук и ног начинали плохо слушаться, а медлительное тело охватило блаженное безразличие. Натянув сильней шапку и застегнувшись, изредка переговариваясь, они медленно приближались к дому по тихой безлюдной улице. Не понимая, что случилось, Сергей вдруг обнаружил себя под лошадью. Сообразив в чём дело, ошалело выскочил, испуганный наездом и, считая себя виновником происшествия, опасаясь, что ехавший по дороге человек, начнёт ругаться, а то и побьёт, быстро скрылся за домом, спрятавшись за стог сена, приходя в себя и успокаиваясь.
Управлявший лошадью мужчина, возможно, приняв по обычаю на посошок, дремал, завернувшись в тулуп, справедливо полагая, что дорогу домой, а куда же ещё можно ехать на ночь глядя, лошадь найдёт сама, которая, вероятно, тоже давно мечтала о сне и отдыхе и слишком поздно заметила, на что наехала. Но, осознав, это, не задев копытом и не ударив Сергея, умело перешагнула его, и остановилась как вкопанная, не двигаясь на все понукания проснувшегося водителя.
- Я её гоню, а она не идёт - рассказывал он оставшемуся Володьке, который тоже не слышал приближения лошади, но шёл по другой стороне дороги и теперь искал Сергея, чтобы сказать, что всё в порядке. Вместе они долго удивлялись уму лошади, благодаря которой он остался цел и невредим.
Дома никого не было, не включая свет, он забрался на диван и присев сбоку, стал слушать доносившуюся из радио бесконечную, однообразную, непонятно что выражающую, безжизненную и меланхолическую, вдруг переходящую в шумный, буйный хаос, музыку, свидетельствующую о каком-то душевном беспокойстве или нервном потрясении. Зачем и кому это нужно, у музыканта опять, словно небыло силы, для создания легкой и понятной, всегда такой нужной, красивой мелодий.
Каждый раз, когда он пускался в рассуждения, когда нужно было много и серьёзно поработать, в процессе трудился не только мозг, в равной степени участвовал весь его организм, всё тело становилось хранителем и носителем информации. А сам он начинал занимать гораздо больший объём, открывался целый, несуществующий, иной, но для него такой же реальный мир, где можно располагать любую информацию, комбинировать её и строить грандиозные планы. В это момент вся жизнь переносилась туда, а живое тело, ставшее лишь источником энергии, будто каменело, оставаясь там, за пеленой, в чётко ограниченном реальном мире, куда предстояло вернуться, выполнив задание.
Активизация всего сознания, чувств, полная нагрузка, максимальное напряжение мысли и памяти, стало естественным и необходимым условием нормальной жизнедеятельности, потребностью, доставлявшей немалое наслаждение, сравнимое может быть с удовольствием, получаемым от занятий спортом.
И вот уже в который раз, когда он оставался один, откуда-то из тёмных неизвестных глубин, выдуманного им нереального мира, появился, приближаясь к нему, похожий на камень, вращающийся предмет. Там, где кроме него и его мыслей, никого и ничего недолжно быть, появился посторонний. Неизвестный объект демонстрировал полную самостоятельность и был независим от его воли, словно являлся концентрацией неких мощных сил. Всем существом, даже костьми Сергей ощутил сильное, непреодолимое, страстное желание побороть эту силу, но был беспомощен и слаб перед ней. Никаких других действий незнакомец не предпринимал и, продемонстрировав свои возможности, исчез. Что это такое и почему он на моей территории, а может, я вторгся в зону его интересов, но никаких предупреждений ему сделано небыло. Мне необходимо это пространство, так или иначе, я вынужден здесь осваиваться и действовать. Если бы незнакомец не показал себя, то все испытанные в это время ощущения, и любые его действия, он вполне мог бы принять за свои собственные эмоции, настолько это было вхоже в его организм. Оказывается, и в этом мире небытия, не всё свободно, и здесь, также как и в реальной жизни, нужно быть сильным и смелым, чтобы отстаивать свое право и делать то, что необходимо.
А что такое он сам, в чём смысл и сущность его я, что это такое, как не чувства и мысли. Ведь когда их нет, как например, во время сна, то и самого его будто не существует. А если бы его действительно небыло. Он представил такую ситуацию, всё на своих местах, а его нет, это уже совсем другой мир, словно это и не жизнь, как будто он был один на всём свете. Вместе с ним исчезал целый огромный, наполненный его чувствами и мыслями мир. Нет, он не хочет этого, так не должно быть.
А самое интересное, это то, что он видит и слышит, реальный окружающий его мир, кажущийся таким постоянным, твёрдым и прочным, который был и будет, место, где проходит его жизнь, Что это такое и откуда взялось, никто толком не объяснял. Он представил на миг, что ничего этого нет, получается что-то невообразимое, непонятное. Даже не пустота, чтобы сказать так, её сначала надо увидеть, ощутить, сравнить с чем-то, но если ничего нет, то и почувствовать, сделать выводы и утверждать что-либо, тоже невозможно. Даже в самом слове и мысли, есть что-то неоднозначное, зрительная и звуковая разница, которая должна из чего-то исходить. Но если ничего нет, то выйти оттуда ничего не может, даже того нереального мира логики и рассуждений. Одна сплошная чёрная, страшная, мрачная пустота и одиночество. Может ли такое быть. Он на миг представил себя в этом ничто, ни чувств, ни идей, ни мыслей, никого и ничего. Для того, чтобы просто сказать что-то, нужно уже кем-то и чем-то быть. А если там ничего нет, то что, и каким образом, может появиться оттуда. В однообразном мире тоже ничего быть ни может, это всеравно, что пустота.
Для жизни со всем её многообразием и движением, нужна прочная база, фундамент, неизменная, твёрдая основа, вроде камня, металла, земли, всей материи, где возможны любые действия и изменения, где есть будущее, настоящее и прошлое, мечты и грёзы и идеальный, несуществующий мир.
И если нет этого мира, то нет ничего и его самого, он часть того, что вокруг и существует только во взаимосвязи с ним. Это точка опоры, отсчет, основание всего его существования.
Но в этом прекрасном мире порой слишком неспокойно. Глядя куда-то сквозь черноту ночи, в необозримое пространство, он вспомнил беспрестанно повторяющиеся изо дня в день высказывания и репортажи, осуждающие и критикующие Америку, образ которой, весь, от начала до конца, вырисовывался построенный на зависимости от денег, как единственно верного способа своего динамичного, но стихийного развития. Страны, одержимой стремлением всё к новым богатствам, мировому господству и пытающейся устроить его по своему подобию. Сильная, уверенная, признающая только свои ценности и навязывающая их всему миру, казалось, для достижения своей цели, она готова действовать любыми методами, использовать самые ужасные средства. Цели эти выглядели настолько явными, а желание так неукротимо, что казалось, их невозможно остановить.
Недавно, он был здорово напуган их появлением. Засыпая после очередного прослушивания по радио об ужасах войны во Вьетнаме, он увидел, как словно серая туча, затягивающая небо, так вызывая беспокойство и тревогу, сам собой в сознании возник образ Американцев, надвигающихся тёмной массой, идущих плотными, организованными рядами. Они неумолимо приближались, и были где-то уже совсем близко, что их остановит. Конечно наша армия, танки, ракеты и правительство не допустят этого. Но они всё шли и шли, не встречая никакого сопротивления, не останавливаясь и нигде не задерживаясь, маршем проходили по умам и мыслям, входили в самую душу, доходили до сердца и скоро от него ничего не останется.
Нет, нет в свой мир, в свою землю, он никого не хотел пускать. Пусть не злодеи, но при их появлении, всё, чем он живёт, что любит, изменится, исчезнет. В тот раз темнота напугала его, он вынужден был сообщить о своих страхах родителям. Их успокоения слабо подействовали, и он долго не мог заснуть. Ему не было дела до того, как они там живут. Он живёт хорошо, ему нравиться его жизнь и то, к чему все они стремятся. Он не хочет устраивать её по-другому.
А на днях в школе был митинг, старшеклассница, девочка из его деревни, гневно клеймила позором Американцев, бомбивших Вьетнам.
- Они не могут победить, потому что на стороне Вьетнама весь мир, все честные люди, потому что, с ними мы - говорила она.
Сергей был восхищён мужеством маленького народа, осмелившегося выступить против сильного врага.
Американцам до всего есть дело, им всё нужно, он уже привык к этому. А мы, что хотим мы, что надо нам, что защищаем, почему помогаем, не могла не возникнуть мысль. Но мы должны помогать, как же иначе? Только когда всё это кончится, ужас охватывал при каждом упоминании об этой безнравственной и бесчеловечной войне.
Весь земной шар стал участником борьбы двух противоположных систем, все страны, так или иначе, многие даже не желавшие того, были вовлечены в эту одержимую мировым господством борьбу, и весь мир стал ареною для неё. Было ясно, что этому противостоянию с Америкой, борьбе Запада и Востока, были подчинены все мысли и чувства, жизнь всего человечества. На это работала вся промышленность, выпуская всё новые виды вооружений. Впадая в истерическую панику и стремясь заполучить как можно больше сторонников в этой борьбе, обе стороны начали снабжать всех желающих, и без того имевших немало разногласий и претензий друг к другу, всем необходимым. С помощью чего те намерены были решить все проблемы и начали претворить в жизнь идеи, которые даже в более цивилизованном мире, не находили единого понимания, чего разумные и практичные люди предпочли бы не касаться, что давно должно остаться лишь вехой в истории.
Дома на стене висит карта мира. Придя со школы, он долго стоял перед ней. Вот она, его огромная страна, розового цвета, без эксплуатации и унижения, где не нужно с утра до вечера думать о наживе и во всём мире у неё уже немало друзей. Мир пестрел названиями стран и городов. Страны, не проявлявшие к ним дружественных отношений, были окрашены в тёмные, серые и коричневые цвета. Со временем, как все надеются, эти разногласия исчезнут и неизбежно должно возникнуть новое, справедливое общество. Только какое, наверное, ему должны быть присущи многие их черты, потому что все хотят справедливости и равенства. Очень хотелось счастья для людей во всём мире, где бы они не жили. Это так всем нужно. Разве можно жить иначе.
Весь мир представился ему окрашенный в красный цвет, так далеко простирались его мечты о счастье. Единое общество, без войн и нищеты, подобное их стране. Это казалось вполне возможным, к чему же ещё стремиться. Но, разойдясь по всему миру, где-то в районе Огненной земли, не освоив всё пространство и не получив абсолютного завершения, процесс остановился. Там, дальше, естественным образом возник и начал развиваться какой-то другой, непонятный, тёмный, возможно не во всём хороший, но довольно энергичный процесс.
В предполагаемом будущем, не сбывалось то, во что хотелось верить. Там, далеко, всё может быть совсем иначе, и не только светлым. Розовым мир не получался даже в мечтах, он велик и разнообразен, и весь его, в свой цвет не перекрасить.
Размышляя, он незаметно заснул, и к приходу родителей крепко спал, облокотившись на спинку дивана. Разбуженный шумом открываемой двери и громким разговором, Серёжа очень удивился, увидев себя в таком положении. Мать занялась ужином, ставя на стол хлеб, масло, творог, быстро приготовленную из яиц с молоком селянку. За исключением нескольких зимних недель, перед отёлом, когда корова была в запуске, всегда в изобилии было молоко. Зато в это время было много мяса. Скота у них, как и в любом другом доме, был полный двор, корова, тёлка, телёнок, десяток овец, куры, летом мать выращивала полсотни цыплят. А с наступлением холодов, резали поросёнка, долго висевшего потом во дворе под навесом. Нередко Серёжа сам, достав кусок телятины, резал его на куски и зажаривал на электроплитке. Но чаще, если обед задерживался, а во дворе уже ожидали товарищи, то не теряя ни минуты драгоценного времени, он отрезал ломоть хлеба, и мчался с ним на улицу, не взирая ни на какие уговоры матери, сесть за стол и спокойно поесть его с молоком. Особенно вкусны были горбушки серого, неказистого на вид, более, чем на наполовину ржаного, домашнего хлеба, никогда не черствевшего и помногу дней не терявшего своего необыкновенного вкуса.
Пока мать доставала из печи чугунок и наливала в одну большую чашку суп, отец принёс солёную капусту, огурцы, помидоры. Серёжиной обязанность были дрова и вода. Сложив подсохшие, берёзовые дрова в маленькую печь, которую топили вечером, он совал туда кусок бересты, от которой, удачно сложенные, они загорались даже сырые. Нет лучше дров, чем берёза. Скоро огонь охватывал все поленья, с шумом по изворотам рвался верх, прогревая кирпич и докрасна раскаляя толстую, чугунную плиту. Преображался, наполняясь живительным теплом, весь дом, став ещё уютнее и милей. На горячую трубу можно было налепить тонко нарезанную сырую картошку, быстро превращавшуюся во вкусные, хрустящие ломтики.
Большую печь мать топила с утра, встав пораньше. Если было время, Серёжа любил посидеть перед огнём, открыв сбоку маленькую дверцу и смотреть на пляшущие языки пламени, испытывая проникающий в него от раскалённых углей жар летнего Солнца, тепла и света. На печи кошка с котёнком, уже подросшим, но нежелающим самостоятельно спускаться вниз. Устав таскать его туда и обратно, она решительно и настойчиво занималась его обучением. Подталкивая испуганного, упиравшегося котёнка к краю печи, кошка заставляла его прыгать вниз, а то и просто сбрасывала. Это повторялось не однократно, за что ласковый и добродушный котёнок, превратившийся затем в большого, рыжего и ленивого кота, получил имя Барсик.
Вообще местные кошки, все тёмно-серые, как глухая осенняя ночь, вели полудикий образ жизни, не имели имени и не давались в руки, их редко можно было увидеть дома. Приходили раз, два в день, всегда вовремя, попить парного молока, тут же исчезая в дыре в полу. Зато их можно было застать за огородами, в поле или где-нибудь в логу возле речки, у самого леса. Но всеравно, свою кошку они очень любили, она была неотъемлемой частью семьи, заслуженно пользуясь всеми правами и привилегиями.
Как-то согреваясь на печи, он заметил слабый огонь в фонаре, стоящем в кухне, на комоде. Опять мать забыла потушить, однажды он уже лазил его выключать, сочтя оставленный без присмотра огонь большим непорядком, вспоминая сгоревшую недавно у них почему-то баню. Высокий комод, состоящий из двух частей, отделял кухню от спальни. Раздельные половинки его сразу пришли в движение, как только он начал забираться. Но в прошлый раз получилось всё хорошо, и теперь Сергей действовал уверенней. Очнулся он лежащим на полу, под комодом, первая мысль, сколько разбилось посуды, что скажет мать, всегда такая экономная, наверное, будет ругать. Вот она рядом, застывшая, не говоря ни слова, неподвижно смотрит на него сверху. Выскочив, он мигом очутился на улице и, увидев мать сзади, припустил такого стрекача, что вряд ли кто смог бы его сейчас догнать. А мама, оказывается, здорово бегает.
- Я боялась, что с тобой что-нибудь случилось - объясняла она позже, совсем не жалея о разбитой посуде, - а огонь я специально оставляю, чтобы не зажигать каждый раз.
Вот тебе раз, а он лазит, выключает его. К его удивлению, не было сказано ни одного неприятного слова, мать ни в чём не упрекала, не осуждала его, даже была в очень хорошем настроении, словно чем-то необычайно довольна. В доме стало снова всё тихо и спокойно, словно ничего не было, не упавшего шкафа, не испуга, не разбитой посуды.
Глава 4
Однажды в конце занятий, когда все уже были готовы, схватив сумки броситься к выходу, в класс вошла молодая женщина и, представившись работником клуба, сказала, что создается ансамбль танцев и нужны мальчики, желающие заниматься их изучением. Все тут же позабыли о спешке. Предложение показалось интересным, и желающих было немало, даже среди тех, кто как Серёжа молчал. Ему очень хотелось научиться красиво танцевать, но в его сторону женщина даже не взглянула, выбирая с помощью учительницы учеников одного роста. Конечно, его не возьмут, он и просится не осмелиться, даже не мечтая о такой возможности, согласился Сергей. А оказавшиеся достойными, вынуждены были регулярно после уроков ходить на репетицию, шить костюмы и, уже не завидуя, он больше не вспоминал о своем кратковременном желании, позабыв о существовании ансамбля, кода вдруг объявили о его выступлении в школе.
Результат превзошёл все ожидания. Завораживало само появление неотличимых друг от друга артистов в ярких костюмах. А красивые, слаженные движения, под весёлую музыку, привели всех в изумление, вызвав восторг и бурю аплодисментов, заставивших довольных артистов повторить танец. Но больше Серёжа не видел их выступления. Занятия в кружке, на которые нужно было ходить в село, скорее всего, прекратились. Начиналось лето, и большинство ребят предпочитало проводить время на речке, в лесу.
Но, тем не менее, какая-то культурная работа в клубе продолжалась, о чём напомнил случившийся однажды неприятный конфуз. Летом, когда, собравшись у них в доме, за столом, они резались в карты, играя в дурака, пьяницу и в козла, этакий упрощённый вариант преферанса, идущая из села женщина, передала слова матери, работавшей в селе, на почте о том, что в клубе будет выступать кукольный театр, вход бесплатный. Сама она сообщить об этом небывалом событии не успевала.
Невиданное дело, театр, у них, пошли всей деревней. Народа полный зал, ни один индийский фильм не вызывал такого интереса. Пришедшие с дальних деревень люди с детьми и половина села, устремив взоры на сцену и соблюдая тишину, словно чуда ожидали начала интересных постановок и хорошей игры, непонятно откуда взявшихся артистов, заранее благодарные за бескорыстное выступление.
Между тем на сцене, за красным, похожим на трибуну сооружением, что-то происходило. Для чего это, может, лекцию будут читать, пока артисты готовятся, об империалистах, об Америке, потому и бесплатно. Но нет, там заметно какое-то движение. Да это же детские, маленькие куклы, едва видимые из-за сцены, деда не отличишь от репы, и как будто говорит что-то тихий, не внятный голос.
- Дедка за репку, бабка за дедку.
После чего, едва начавшись, действие невидимого, неслышного театра, также незаметно закончилось. Детский сад какой-то. Да это же наши балуются, пока артисты там всё ещё готовятся. Знакомая с детства сказка, неинтересная даже маленьким детям. С нетерпением глядя на сцену, все продолжали ждать, уверенные, что вот, вот, сейчас на сцену выйдут настоящие артисты и покажут большой, интересный спектакль. Но, из-за кулис ничего не появлялось. Ещё раз вышла девушка, вежливо поблагодарив за внимание. Что она говорит, пора бы уж и начинать, вон, сколько народу собралось. Сцена опустела, никто больше на ней не появлялся. До сознания ничего не понимавших зрителей, не желавших покидать зал, всё ещё не доходило, что происходит, где театр, где артисты.
Подождав ещё, поглядев в недоумении друг на друга, и поняв наконец, что всё кончилось, зрители стали понемногу молча расходиться. Даже на детскую шалость люди как-то реагируют, считая, что от несмышленого ребёнка тоже можно что-то требовать. Здесь никаких слов не нашлось, настолько всё было странным и неразумным. В непонятном состоянии, не испытывая ни обиды от неуважения к себе, ни раздражения и желания вспомнить каким-либо словом самозваных артистов, половину дороги шли молча, думая лишь о том, что сказать матери, так хотевшей, порадовать их. Решили, что лучше не говорить ничего, главное, не высказывать своего недовольства и скрыть неприятную досаду, оставшуюся от этой премьеры.
- Хорошо всё было мам, нормально - ответили они на вопрос матери, понравился ли им спектакль.
После восьми лет работы агрономом, мать была вынуждена оставить эту должность. Когда, заметно поредевшие в послевоенное время, и ставшие бесперспективными, прежде многолюдные колхозы, стали объединяться и укрупняться, она попала под сокращение штатов. Было предложена работа в отдалённом колхозе, но она отказалась менять нажитое место и забираться в глушь. А вдруг и там начнётся объединение, что тогда, снова ехать. Предпочтение всегда отдаётся специалистам с высшим образованием. Она тоже давно готовила документы для поступления в институт, хотя работа, семья, хозяйство, мало оставляли времени на учёбу. А с отъездом свекрови это стало и вовсе невозможным. Долго не переживая пошла в поле, с рабочими. Обычное дело, шутки, веселье, смех, работа спорилась. Но пытливые работницы стали замечать, что получка у неё иногда была больше. Расценки везде разные и отец, распределяя людей, учитывая желание матери работать, случалось, давал ей более выгодную работу, хотя конечно и более тяжёлую, ответственную. Нехорошие подозрения, осложнившиеся отношения, а не пойти ли носить почту. Конечно больше дести вёрст по бездорожью с тяжёлой сумкой, и в снег, и в дождь, тоже не сахар, а журналы, газеты, ждут в каждом доме. Но ходить она умела, могла пройти сколько угодно, а если постараться, то и на другие дела время ещё останется.
Самое обыкновенное, даже беззаботно-счастливое детство, состоит не только из множества простых, неприметных, радующих или огорчающих событий, но и полно разных серьёзных происшествий, заставляющих занимать определенную позицию, иметь своё, пусть невысказанное мнение.
Весна, Солнце, тепло, радостно, праздничное настроение портят лишь непроходимые дороги, распутица и всюду полно грязи. С самого утра, выйдя на перемене в коридор, он заметил необычное, возбуждение столпившихся и что-то горячо обсуждающих девочек. Не останавливаясь и не придавая значения их, всегда таким важным делам, он направился в сторону молчаливо стоящих, не обращающих на шум никакого внимания, мальчиков.
Однако шум продолжал усиливаться, и скоро в противоположном конце коридора разразился настоящий скандал, с громкими выкриками, оскорблениями и слезами. Стала понятна и причина его возникновения, вызвавшая такой бурный, страстный интерес.
- Из школы-то всё видно - говорила одна из девочек, собравшая вокруг себя всю школу, младшей подруге, ушедшей вчера домой вдвоём с мальчиком.
- Мы видели в окно, как вы в кусты пошли - решительным и уверенным голосом, негодуя, утверждала она, не позволяя предаваемой всеобщему позору, уставшей оправдываться и уже начавшей заливаться слезами девочке, сказать что-либо в своё оправдание. Не смели высказаться против хорошо организованного обвинения, и сомневающиеся, не готовые принять за правду низкие, оскорбительные предположения, молчали не участвующие ни в чём, растерянные малыши, не понимающие, что такого плохого может быть в кустах.
Защищать честь спутницы вышел провожавший девочку парень, показывая на дорогу и на ноги, он пытался что-то объяснить, но, не убедив ни в чём судилище, постучал пальцем по голове и, разведя руками, виновато улыбаясь, вынужден был удалиться.
- Какая невообразимая глупость - не сомневался Сергей, - стыдно слушать. И как только такое в голову может прийти. Кто этому поверит. Он сам неоднократно оставался с девочками в лесу, на речке, приходилось вместе ночевать, шутили, смеялись, рассказывали анекдоты, говорили о доме, о школе, о кино, всегда было интересно, хорошо, и никогда не возникало ни одной тайной мысли.