Голубое манящее небо, будто магнитом, навесило на себя большие и маленькие пушистые облака. Одно было так похоже на белого медвежонка, второе - на пломбир в вафельном стаканчике, увидел я и небольшую лошадку, что уплывала вдаль, растворяясь, так и не позвав меня с собой. На многих деревьях уже распустились молодые листочки светло-зелёных оттенков, расцвели одуванчики и лютики. По разогретой солнышком земле, бегали муравьишки, лихорадочно путешествуя в поисках еды, где-то летали бабочки и божьи коровки - всё вокруг расцветало, пробуждалось. Эта зима для многих оказалась неумолимо жестокой. Благо, теперь, морозные будни и суровые выходные утомительной зимы прошли, оставив позади лишь приятные воспоминания о Новом годе, Рождестве Христовом и Масленице.
В этом году я заканчивал школу. Грустно на душе и вместе с тем, радостно. Не хотелось покидать родные стены и коридоры, больно. Будто, став свободным от школьной рутины, я стану заложником воспоминаний о ней. Смотрел на одинокую школу с балкона и глаз не отводил. Что-то манило меня снова внутрь, заставляло сесть за парту, что возле окошка, и достать из чёрненького портфельчика пару учебников и несколько конспектов.
Под окном расцветали абрикосы. Где-то вдали были видны деревья и дома, согретые солнечным теплом. В душе вдруг возникло дежавю, будто я видел эту картину в далёком детстве - беззаботном, радостном детстве.
Кстати, и вовсе позабыл представиться: зовут меня Мелитон Орловский, учусь я в самой лучшей школе города Днепропетровска. На вопрос: "А что это за дивная школа, о которой ты так лестно отзываешься?", я с гордо поднятой головой произнесу: "Средняя общеобразовательная школа Љ46". Учусь я на одни пятёрки, все учителя говорят: "Орловский далеко пойдёт!". Не знаю, насколько они правы, но пока дальше хлебного киоска я не ходил. А лично моему папе Толику не раз говорили, что я подаю большие надежды. Я знал это лучше других! Ну, а если в моём дневнике проскочит "4", то я тут же стремлюсь её исправить на твёрдую "5".
Мальчишки-одноклассники не понимали моего рвения к учёбе и книгам, а поэтому не любили меня и часто обижали. Все они были хулиганами и пустословами. Правда, был один хороший товарищ - Мишка Соловьёв, вот с ним-то мы и гуляем после школы, и в библиотеку вместе ходим, и в бадминтон в дворике играем вечерами, и философствуем на разные темы. А недавно, он презентовал мне свой новый рассказ, о его недавнишней поездке в Кирилловку, а я был первым читателем и критиком.
Круглая голова, маленькие серые глазки, широкий лоб и короткие русые волосы - таким я привык его видеть изо дня в день. Невысокого роста, шарикообразный и с короткими ножками. Уж, если что нужно было сделать быстро, то не с Мишкой, ведь тот был похож на неуклюжего детёныша панды. Частенько он любил поговаривать: "Есть цель - не вижу препятствий" и по натуре своей, Миша был истинным единоличником. Как у нас, получается, крепко дружить - остаётся загадкой.
Сегодня после школы я задумал прогуляться. По заученному репертуару навыков, мой друг выйти погулять не смог, он пошёл сегодня в кружок авиа-моделирования, который посещал регулярно.
А я был более романтичной натурой, меня попутным ветром "точных наук и чертежей" не снесёт и не заставит отказаться от собственных пристрастий.
Я люблю часами смотреть на небо и беззаботно мечтать. А больше всего меня впечатляет звёздное небо, которому я готов подарить всего себя.
В подобных впечатлениях рождались мои первые стихи. Я их не любил, но друзья говорили, что у меня хорошо получается.
Вышел на улицу сразу после того, как поел пудинг с клубничным вареньем и посмотрев очередную серию "Улиц разбитых фонарей".
Надел я лёгкую тёмную футболку, на которой изображено ночное небо, джинсы с фосфорным переливом, недорогие кроссовки и накинул ветровку, так, на всякий случай. Весна, всё - таки, как девушка - прекрасна своей неисчерпаемой красотой, и так - же коварна и хитра.
Слегка прохладный ветерок гладил мои волосы. Солнышко пригревало, весело чирикали воробьишки. Под ногами, аристократической походкой расхаживали сизокрылые голуби, превратившись в 21 веке из "птиц мира" в "бродяг оживлённых улиц".
Весело шагая по асфальтовой дорожке, я даже стал про себя напевать какой - то вспомнившийся мотивчик. И мир так безбрежен, так прекрасен, просто нужно чувствовать радужные моменты этой жизни. И вдруг, так и не успев дотянуть последнюю ноту своей мелодии, услышал я девичий плач, что раздавался вокруг, тревога закралась в область сердца.
Слева от дороги стояла обыкновенная лавочка, на которой сидела молодая, русоволосая девушка и, положив голову себе на колени, горько плакала. Я несмело подошёл к ней и аккуратно спросил:
- Тебя кто-то обидел?
- Нет, - чуть слышно проговорила девушка. Она на миг подняла голову и удивлённо оглядела меня.
- Ну, ты же плачешь! - смущённо добавил я.
- Не плачу, - отвернувшись от меня, пробормотала девочка.
- Но... я же вижу! Лучше скажи, что всё-таки с тобой произошло?
- Меня в семье убью -ют...
- За что?
- Я двойку получила.
- Какую еще двойку? - смутился я, ожидая вовсе другого ответа.
- Хвоста - ту -ую... - едва услышал я от неё.
- Ну-у, полно тебе плакать. Ты же взрослая...
Она удивлённо посмотрела на меня. Знаете, какой её я увидел?
Большие серо-зелёные глаза, с мокрыми, слипшимися от слёз ресницами то и дело глядели то в пол, то на меня, а длинная ровная чёлка, чуть ли не закрывающая глаза, иногда трепалась лёгким порывом ветерка. Особенно запомнились вытянутые, русые волосы, что блестели на солнце, как пенные волны Азовского моря, а также пухленькие губки и маленький курносый носик.
Её слёзы безудержно падали на колени. Жалость тут - же хватала за грудки. Захотелось сесть рядом и заплакать вместе с ней, но мальчикам этого не следует делать! - так меня учил мой отец.
Я аккуратно подсел рядом и осторожно спросил:
- По какому предмету ты получила двойку?
- По русской литературе.
- А почему?
- Всё из-за Пушкина!
- Из-за какого ещё Пушкина? Александра Сергеевича?
- А что, есть ещё какой-нибудь?!! - вспыхнула девочка.
Я удивлённо посмотрел на неё.
- Ну, он сложные стихи насочинял, а мне теперь приходиться ночами учить их наизусть.
- А что за стих?
- Что-то там: "Я памятник воздвиг"...
- "Себе нерукотворный" - мягко дополнил её я, вспомнив стихотворение.
- Ну, вот, снова забыла! - зарыдала девочка.
- Не плачь! Лучше, давай-ка, выучим его вместе, и ты исправишь свою оценку?
- А у нас выйдет? - оживилась она.
- В два счёта! - уверил её я, и, привстав с лавочки, добавил: - Жди меня здесь!
Быстрее любой бригантины, я метнулся в сторону дома.
- Ты куда? - послышалось вдали мягким голоском.
- Сейчас буду! - улыбнулся я, растворяясь вдали.
В мгновении ока, я уже находился в своей комнате. И, клянусь Вам, даже минуты не прошло с того времени, как я глазами стал искать нужную книгу, - она тут, как тут.
- "А.С.Пушкин - Избранное", - удовлетворительно произнёс я, украдкой улыбнувшись своему везению. Как же я люблю, когда все вещи на тех местах, на которых я их оставлял и привык видеть.
Схватил книгу с переливающейся салатовой обложкой и мигом на улицу, к той девчонке. Она сидела на лавочке, тихонько шмыгала носом, глазки упёрлись в пол, о чём-то размышляла, ножками, будто по-детски, двигала, шаркая лёгкими белыми балетками по асфальту.
- А вот и я, - произнёс тут же, оторвав её от замороженного взгляда в пол.
- Я его не выучу! - с ноткой сакраментальной безысходности произнесла она.
- А здесь полноценно ты его и не выучишь! Стихотворение нужно прочувствовать. Понимаешь?
- А где? - с живым интересом спросила девушка, которую, как я позже узнал, звали Анюта.
- Есть одно местечко!
Тут же я подскочил с лавочки, в глазах сияли уверенность и энтузиазм. Да чего там скрывать, - меня охватила эйфория: я был возбуждён и словоохотлив. По дороге к парку Ленинского Комсомола, где всегда легче учить любые стихотворения, я громко разговаривал, прерывно осыпал диалог глупыми шутками и всячески выдавал этим свою душевную беззаботность. Аня охотно переняла мою манеру общения и громко, заливисто смеялась над каждой шуткой, выскакивающей средь оживлённой беседы. У меня такой принцип: мне всегда приятно со смехом говорить правду. И я очень признателен, что Анюта это смекнула, выдавая остроту своего разума иронической, умной улыбкой в уголке губ и хитреньким, прищуренным взглядом.
Не прошло и часа, как антураж улицы Большевицкой сменился на загадочный ландшафт заброшенного парка. У одного из старых тополей, я ещё раз остановился и посмотрел на неё. Хотелось в её глазах увидеть уверенность и желание понять превосходное стихотворение первоклассного поэта. Этот взгляд мною был замечен и я, прижавшись спиной к дереву, раскрыл книгу. На неё тут же упал сухой листик тополя, став закладкой для этой книги.
- "Я памятник воздвиг себе нерукотворный", - прочёл я и глянул на Аню, в жажде услышать от неё продолжение.
- И? - недоумевающий взгляд вонзился в меня.
- Продолжай!
- "К нему не зарастёт народная тропа"...
- Так, - поторопил её я.
- "Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа".
- Верно, Ань. Далее!
- Не вспомню я, что дальше! - обиженно проговорила она.
- Ань!!! - настойчиво повторил я.
- Ну что? - возмутилась девушка. - Не помню я!!!
- "Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит".
- Видишь? А ты говорила, что не помнишь!
- Мелитон, я просто забываю строки! Причём, в самый необходимый момент!
- Ну, разумеется, ты ведь не представляешь стихотворение, а пытаешься его просто заучить. Представь картину, сюжет стиха и попробуй рассказать заново.
- Я попробую...
Не прошло и часа, как она почувствовала стих и рассказывала мне его так, будто присутствовала на очередном съезде клуба ораторов - поэтов. Я и вовсе засомневался, не знала ли она его раньше.
Дальше, мы гуляли по живописным тропинкам парка и мило разговаривали о том, как романтично познакомились. Оказалось, что жили мы в одном доме, только в разных подъездах: она во втором, а я - в третьем. Вот так новость! Жили в одном районе и не знали о существовании друг друга.
Уже у подъезда, под закат оранжевого солнца, я взял её руки и глянул в серо-зелёные глаза:
- До свидания, прекрасная незнакомка!
- Мелитончик!
- Да?
- Мне на послезавтра надо учить стихотворения этого, Лермонтова - "Выхожу один я на дорогу".
- Только больше не плачь! - с наигранной серьёзностью проговорил я.
- Постараюсь!
Я потянул её к себе и поцеловал в губы, влажные и трепещущие. Она закрыла большие, яркие глаза и даже стала на носочки; её тело дрожало, что-то нежное сплело нас надолго. То, что намного сильнее поэзии и повседневных диалогов о простоте осознания элементарных фактов городской действительности.
Этим днём и родилась любовь. Этой любовью и воскресла наша весна.