Этой ночью Ивановичам не спалось. Долго еще после того, как Чаёку ушла, оставив на полу ночник, они ворочались и возбужденно перешептывались, переживая заново их проиграно-выигранную дуэль. Ярик лежал, с улыбкой покачивая перед собой жемчужиной императора, матово отблескивавшей светом крошечного магического пламени фонарика дайёнкю. Лёлька, как всегда, в обнимку с лягухом, устроилась на боку и впервые в жизни гордилась, что у нее есть такой младший брат. Причем гордилась она хоть и шепотом, но многословно и красноречиво, чувствуя, что еще чуть-чуть, и тоже начнет писать стихи, способные поразить императора[1].

- ...Эх, вот бы отметить этот день как-нибудь по-особенному! - кончилась наконец восхвалительная тирада девочки.

- Чаёку и так нам тройную порцию пирожных принесла, - скромно потупился Ярик, памятуя, что из тройной порции, умноженной на два, ему досталось десять ее двенадцатых.

- Яр! Не в пирожных счастье!

- А в чем же еще?!

Лёлька поморщилась. Нет, некоторые вещи - и люди - не меняются, похоже, никогда.

- В свободе, к примеру! Вот ты помнишь, когда мы в последний раз гуляли куда и когда хотели?

Мальчик опустил жемчужину и погрустнел:

- Когда дома еще были... Пока к замку Хранителей ехали, не до гулянок было, а когда приехали - не успели. Всё в первый день ведь случилось.

- Вот и я о том же... - при воспоминании о доме и родителях апломба поубавилось и у Лёльки.

- Ну так что невозможно - то невозможно, - Яр умудрился пожать плечами, не вставая. - Сама ж понимаешь - хоть проси, хоть не проси, двери на запоре, а часовой в коридоре.

- Вот если бы засов забыли вставить, или он сломался, или скоба отвалилась, и часовой уснул или ушел куда-нибудь...

- Если бы кошка лаяла, она была бы собакой, - подытожил Ярик.

- А если бы я была волшебницей, как дед Адалет или дядя Агафон, - завершая разговор бесплодных мечтаний, погрустневшая Лёлька приподнялась на кровати и вскинула руку к двери, не выпуская из другой привычного, как плюшевый мишка, Тихона, - я бы сказала 'Криббле-Краббле-Круббль, шуба-дуба-рубль, лясы-балясы-кочеврясы, часовой, усни, засов, сломайся!' и...

Полумрак комнаты вспыхнул синими искрами, в коридоре раздался стук и грохот - и всё смолкло.

- Ч-ч-то... Ч-что это было? - обретя способность говорить, через полминуты прозаикался Ярик.

- Й...йя? - ошалело ответила девочка и сунула пальцы себе под нос. Горелым не пахнет... не болят... искрами не сыплют... Морок? Спать пора? Или они уже спят?

- Д-да я... п-про что там в к-коридоре... упало... - уточнил княжич, которого любые штуки, откалываемые старшей сестрой, удивить не могли уже  давно. Если Лёлька так делает - значит, так надо и так лучше - в том числе для него. Меньше вопросов и сомнений - меньше подколок и насмешек получит в свой адрес.

- Чаёку утром придет - расскажет, - хмыкнула Лёка, на всякий случай потирая пальцы об одеяло.

- А вдруг это часовой уснул, и его засовом придавило? - глаза Ярика расширились во внезапной догадке.

- Яр, - строго изрекла княжна. - Меньше сказок читать надо.

- Я не сказки читаю, а исторические записки Дионисия, - надулся мальчик. - И вообще, чем препираться, давно бы уже сходила и поглядела.

- Сам погляди, - буркнула Лёлька, натягивая на них с Тихоном одеяло.

- А вот и погляжу! - мальчик показал ей язык, соскочил с кровати и, шлепая босыми ногами по полу, добежал до двери.

- Делать тебе нече... - начала было Лёка - и прикусила язык. Дверь от толчка брата растворилась - открывая пустой коридор, ночник на полу, и часового - мирно похрапывавшего рядом, подложив засов под щеку.

- С дуба падали листья ясеня... - сипло присвистнула девочка - и всю дневную усталость как рукой сняло.

Яр, то ли не веря глазам, то ли проверяя, не козни ли это предполагаемого противника, на цыпочках выглянул в коридор и завертел головой. Установив, что глаза не врали и козней не было, он ухнул возбужденным шепотом и махнул рукой:

- Лё, пойдем!

- Куда? - и это был не риторический вопрос, а экзистенциальный - девочка в мгновение ока соскочила с постели и принялась одеваться.

Брат последовал ее примеру, раздумывая вслух на ходу:

- А давай сходим посмотрим, что в башне кроме нас имеется? Или просто погулять? Или... - голос его дрогнул. - Или давай Синиоку проведаем? Мы ведь ей даже спасибо не сказали, а она ради нас рисковала!

- Ты знаешь, где она живет? - деловито уточнила Лёлька.

- Во дворце тайсёгуна, наверное, - предположил мальчик.

- Который из них тайсёгуна, ты запомнил?

- Вроде да... Дворец Обретения Истинного Просветления... или как-то вроде того.

- Яр. Ты дурной или притворяешься? - Лёка сердито воткнула руки в боки. - Я тебя не спрашиваю его название. Как по мне, так они все одинаково называются, и с виду их тоже пень отличишь. Я тебе говорю, стоит он где, знаешь?

- Найдем! - взбодренный перспективой, княжич пригладил перед зеркалом вихры на макушке, расправил ворот рубахи и дернул сестру за рукав: - Пошли!

- Погоди!

Девочка метнулась к кровати, сгребла с подушки задремавшего Тихона и шагнула к двери.

- Зачем он тебе? Потеряешь! Или убежит!

- Сам ты убежишь, - Лёлька показала ему язык. - Бери ночник и идем!

Дети на цыпочках вышли в тихий коридор, быстро закончившийся знакомой лестницей. Глянули вверх - один пролет поднимался к чердаку или сразу на крышу и всегда пустовал. Был он пуст и сейчас. Внизу тоже никого. Хотя, если припомнить, сколько они ни ходили, навстречу им никто и никогда не попадался. Значило ли это, что кроме них в башне обитателей не было, или все они, как лукоморцы, были пленниками? Как бы то ни было, ребята, не сговариваясь, решили спускаться тихо и осторожно.

- Лё, - напротив третьего этажа шепотом позвал Ярик. - Я вот тут думаю... Как к Змеюке мог попасть листок с моими стихами?

- Ну это-то просто, - отмахнулась Лёлька. - Под нашими окнами сидел ее соглядатай, и как только бумажка вылетела...

- Я тоже такого мнения, - вздохнул мальчик и поежился. - А еще я думаю... что если он там вчера сидел... может, он и сегодня там сидит?

Лёка пожала плечами:

- А сегодня-то зачем его там держать?

- Так... На всякий случай. Или из вредности.

Второй аргумент был неубиваем, и девочка нахмурилась. Так неожиданно выбраться из комнаты только затем, чтобы налететь на шпиона Змеюки...

Добравшись до основания башни, Лёлька жестом остановила брата и приложила палец к губам.

- Стой тут, - прошептала она. - Я выйду, посмотрю, есть там кто или нет. Светильник прикрой, а то дверь будем отворять - заметит.

Ярик послушно поискал взглядом, чего бы накинуть на крошечное, но яркое магическое пламя, и не найдя, потянул с ноги сапог. Дождавшись, когда светомаскировка будет налажена, девочка нежно приоткрыла дверь и выскользнула на улицу.

Улица ночью не с пятого этажа выглядела непривычно. Вместо сияния дворцов и прочие обитаемых строений вокруг царила ночь в редких веснушках далеких звезд. Деревья и кусты по обе стороны от дорожки темнели монолитной стеной, еле выделяясь кронами на фоне чернильно-синего неба. В невидимой траве напевали цикады, в ветвях заливались соловьи и прочие представители голосистого пернатого царства, за углом башни страдали коты.

Осчастливленная природой ночным зрением Лёлька вгляделась в одну сплошную тень вокруг в поисках засланца Змеюки, но никого не увидела. Нет? Или спрятался и притаился? Пока она не убедится, что ничье бдительное око не зрит их импровизированную прогулку, выпускать Яра она не собиралась.

Уткнувшись подбородком в теплую мягкую шерсть Тихона, девочка задумалась. Если бы она была соглядатаем, куда бы она примостилась, чтобы видеть их окошки?

Взор ее сам собой устремился к зарослям под окнами. Показалось ей, или они действительно шевельнулись без ветра? А если шпион там?..

Перебрав с десяток вариантов - один невыполнимее другого - она расплылась в хулиганской улыбке. А вот это мы сейчас проверим!

Миг - и она юркнула обратно и пронеслась вверх по лестнице мимо испуганного брата, едва успев бросить: 'Жди меня тут!'.

Десять пролетов, коридор с мирно почивающим охранником, их комната... Вот! На дальнем столике расположился медицинский арсенал Чаёку. После нескольких дней тренировок дайёнкю решила, что проще все мази, притирки, примочки и настойки оставить тут, чем каждый раз таскать с собой.

Лёка с азартом принялась открывать крышки и принюхиваться. Кажется, оно было где-то там... где-то тут... где-то здесь... вроде было... хоть и непонятно для кого и зачем... но было... или... Вот!

Ухмыляясь, как малолетний ангел мщения, она взяла заветный пол-литровый пузырек, отодвинутый чаще используемыми коллегами к самой стене, подкралась к окну, распахнула ставни и осторожно выглянула наружу. Есть ли жизнь в кустах... нет ли жизни в кустах... Есть! Вот он, супчик-голубчик, во всем черном, сидит под самым окошком, съежился-скукожился, думает, незаметным стал.

Стянув пергамент, запечатывавший горлышко, Лёлька высунула руку с бутыльком, прицелилась... и аккуратно вылила всё содержимое на ничего не подозревавшую жертву. В воздухе разлился неповторимый устойчивый запах. Застигнутый врасплох шпион вздрогнул, едва не подскочив, но до пятого этажа не долетело ни звука.

'Вот что значит настоящий самурай', - в духе времени и места подумала девочка, вернула бутылочку на место, не забыв примотать пергамент, как было, и принялась ждать развития событий.

Ждать пришлось недолго.

Сначала за углом замолчали коты. Потом в кустах раздалось массовое шуршание, словно кто-то очень большой быстро ломился вперед - или много кого-то очень маленького. Затем первый кошак подал голос - под самым ее окном.

Шпион молчал.

Второй кот присоединился к первому, и они дуэтом принялись тянуть что-то гундосое и настойчивое.

Шпион молчал.

Третий, четвертый и неизвестно сколько еще полосатых присоединились к хору, не изучив нот, не прочитав слов и не запомнив ритма.

- Кыш! - донеслось сердито из зарослей, но был это глас вопиющего в кошачьем царстве.

Через минуту первый котофей, подогрев себя словом, перешел к делу. Пусть он был побежден и выброшен на дорожку - его падение лишь подстегнуло недавних соперников, объединенных теперь общей целью. С диким гнусавым мявом всё обезумевшее от марта и запаха валерьянки котовойско накинулось на облитого соглядатая.

Не дожидаясь окончания действа, Лёлька кинулась вниз.

- Быстрее выходим! - давясь от смеха, она схватила мальчика за руку. Тот поднял сапог вместе с фонариком и, шлёпая босой ногой по каменным плитам, побежал за сестрой на улицу.

Свернув за угол ограды сада камней, Ивановичи остановились. От башни летели жалобы разочарованных котов и самурайские фразеологизмы. Откуда-то слева доносились звуки чего-то струнного, которые, впрочем, могли быть просто стенаниями кошки, застрявшей в горшке, не исключено, что при попытке ускоренно добраться до валерьянки.

- Куда теперь? - обратилась Лёлька к брату, натягивавшему сапог.

- Прямо, направо и вперед, - убежденно ответил тот.

Девочка оглянулась. В принципе, света звезд должно было быть довольно, чтобы даже Яр не спотыкался на ровном месте.

- Погаси светильник, - приняла решение она.

Княжич послушно дунул на язычок синеватого пламени, мерцавший на вершине панциря маленькой медной черепашки. Огонек заплясал, но не потух. Ярик дунул сильнее - с тем же успехом. Еще раз, со всей моченьки - и язычок сорвался с фонарика, отлетел к стене, приклеился на выступ и продолжил свое скромное дело.

- В рот компот... - пробормотала Лёлька. - Еще не хватало, чтобы кто-нибудь его здесь увидел! Забирай обратно!

- И куда я с ним? - жалобно спросил княжич. - Он же гаснуть отказывается!

- В карман сунь, - буркнула девочка. Яр вздохнул, поднес черепашку к пламени, и оно радостно вернулось домой. Осторожно, словно волшебный огонек мог обжечь или испортить одежду, он положил светильник в карман штанов, опустил сверху полу кафтана, и наступила темнота.

- Пошли, светлячок, - хмыкнула сестра, и Ивановичи двинулись на первое свидание Ярослава.

Поначалу они опасались стражи, но похоже, правители Вамаяси чувствовали себя в Запретном городе в безопасности. Ни одного патруля не попалось им навстречу, ни один выкрик ночного сторожа не потревожил тишину, ни один бдительный придворный не выглянул на крыльцо. За окнами и странными вамаясьскими раздвижными дверями, служащими заодно стенами, раздавались голоса беседовавших, лилась музыка и пение[2], а на улице царила безлюдная темнота. Причину княжичи поняли минут через пять. Ночь неожиданно стихла, будто все звуки на улице выключили, и Тихон на руках у Лёльки напрягся и завозился. Девочка прижала его к себе поплотнее, не понимая, что могло потревожить обычно невозмутимого лягуха - и остановилась, как вкопанная. Ярик сходу уткнулся в ее спину, схватил за руку, чтобы не упасть, и тоже застыл. И тут же тьма над их головами сгустилась, как смола, звезды пропали, а на плечи опустился холод, какой в Лукоморье приходит с наступлением зимы.

Лёка хотела что-то сказать, но язык ее будто примерз. В макушке необъяснимо засвербело, будто кто-то сверлил ее сверху недобрым взглядом. Сердце ее сжалось, по телу пробежала дрожь - но не от мороза. Еще миг - и она побежит, не разбирая дороги, вопя от страха, и тогда случится что-то ужасное... Но вдруг Тихон шевельнулся, и ее окатила волна тепла и заботы, словно чьи-то надежные руки обняли ее и кто-то шепнул: 'Спокойно... расслабься... ни о чем не думай... всё будет хорошо...' Голова девочки закружилась, она почувствовала, что проваливается в сон, но когда очнулась, всё было по-прежнему: ночь, она, замершая в обнимку с лягухом, Ярик, вцепившийся ей в запястье - и тишина. Простая тишина, снова мурчавшая цикадами, птицами и котами.

- Оно п-прошло? - донесся голос брата из-за спины.

Лёлька поколебалась между 'оно - это что' и 'нам это приснилось', но что-то подсказывало ей, что это был не сон, и даже не кошмар.

- Скорее пролетело, - прошептала она.

- Ты его прогнала? - в голосе Ярика звучало восхищение и обожание, и девочка не смогла устоять.

  - Отправила к якорному бабаю, - пренебрежительно фыркнула она, как, вероятно[3], фыркал Агафон на дружеских посиделках в трактирах в ответ на расспросы, сложно ли было изгнать Гаурдака.  И не успела она предложить в порядке старшесестринского благоразумия: 'А теперь давай возвращаться, погуляли - и хватит', как Яр выдохнул с облегчением и нетерпением:

- Тогда скорей к Синиоке!

Впервые в жизни понявшая, что значит угодить в вырытую самой же яму, она смогла лишь состроить ночи кислую мину и не менее кисло пробормотать:

- Ну идем...

Ребят, привыкших к пустоте улиц, у парадного входа во дворец Шино поджидал неприятный сюрприз: вверху лестницы перед закрытыми массивными дверями вырисовывались два неподвижных силуэта с нагинатами. Видно, ночная тварь, державшая ночью в страхе и по домам всё население Запретного города, их не трогала. Амулет, наверное, какой-нибудь, или заклятье...

Лёлька мрачно скривилась, зато физиономия ее брата расплылась в счастливой улыбке:

- Если охрана - значит, Миномёто тут живет!

- Или один из его знатных родичей. Или кто-то из Вечных. Или сам император. Или его родичи, - сбивая полет надежды еще над взлетно-посадочной полосой, пробурчала девочка.

- Да нет, я же запомнил! - обиженно вскинулся Яр. - Чаёку точно говорила, что тайсёгун живет здесь!

- Да ты посмотри на его размеры! Это ж всё равно, что иголку в улье выискивать!

- Поэтому если бы я был один, я бы сюда даже не сунулся, - признался брат. - Даже в голову бы не пришло. Но я же с тобой.

Загнанная в угол Лёка снова не нашла, что сказать, кроме:

- Тогда пойдем искать.

- Синиоку?!

- Вход...

Ивановичи проскользнули вдоль живой изгороди и стали осторожно пробираться в ее тени, не сводя взглядов с дворца. Выложенный камнем, как мозаикой, фундамент высотой в два человеческих роста и без единого окна прогонял мысли о легком и быстром проникновении внутрь. Но Лёка знала, чем дворцы отличаются от ульев: дворцов с единственным выходом не бывает. Значит, надо было набраться терпения, ждать, пока найдется вход для прислуги и надеяться, что охраны там не окажется.

Надежды их сбылись очень скоро: во внутреннем дворе, скрытый от глаз придворной публики, неприметный и непрестижный, притаился черный ход. Лёлька, сделав знак брату стоять на месте, с замиранием сердца проскользила вдоль стены и выглянула из-за угла, выглядывая притаившуюся опасность.

Но под навесами и по углам таились только паланкины, груды корзин, бочки - обитатели задних дворов, обычные и безобидные. В дальнем конце маячила дверь, больше похожая на амбарную. И никого.

- Ну, что там? - Ярик нетерпеливо дыхнул ей в шею.

- Пойдем, - удовлетворенная результатами рекогносцировки, Лёлька взяла Яра за руку и потащила к заветной цели.

И протащила почти до дверей, прежде чем они открылись, ослепляя тусклым светом коридорных фонарей привыкшие к мраку глаза, и на улицу вывалился стражник.

Лёка застыла на мгновение - и рванулась бежать, сбивая с ног брата, не ожидавшего такого маневра, запнулась об него и свалилась, выбивая из испуганного Ярика не менее испуганное 'Ой!' - и всё это не выпуская его руки.

- Стой, кто идёт! - нервным тенорком пискнул вамаясец и закашлялся.

Но Лёлька, не удостаивая его ответом, уже подняла Ярика на ноги и тянула к ближайшему укрытию. За спиной, подгоняя и заставляя сердце колотиться в самом горле, зазвучали тяжелые шаги.

Она юркнула за стену бочек, метнулась вдоль - и остановилась. Тупик!

- Что там? - чуть гнусавым шепотком вопросил Ярик, с разбегу уткнувшийся носом в ее спину.

- Приехали, - буркнула она, лихорадочно перебирая пути к спасению. Уронить бочки и дать деру? Сами себя засыплем. Притаиться? Найдёт. Спрятаться в бочках? Но как назло, все они стояли монолитной стеной до самого верха навеса. В рот компот!..

Свет фонаря тронул дальние бочки.

- Кто там?.. - подсвеченная желтоватым сиянием, из-за крайней бочки показалась сперва нагината, потом голова в сползшем набок шлеме. Под ним испуганно посверкивали белки глаз. Видно, амулет-не амулет, а уютно себя ночью на улице чувствовали далеко не все.

Обхватив брата и Тихона, Лёлька присела на корточки, прижалась к стене в самом конце тупика и затаила дыхание, понимая всю тщетность этих нелепых пряток. Десяток шагов - и всё! Вот если бы они смогли стать невидимыми!..

И тут же к ее изумлению рука ее сама собой вскинулась, и с пальцев, пронзительно-белые в янтарном свете надвигавшегося фонаря, посыпались звездочки.

- Кто... - начал было стражник - и запнулся на полуслове. Сердце Лёльки пропустило такт и застряло в горле. Проклятые искры! Они словно не думали рассеиваться, а в темноте каждая сияла, наверное, как фонарь!

- К-кто тут? - тыкая перед собой нагинатой, стражник сделал шаг вперед. - Я вас в-видел!

Лёлька открыла рот, готовя слова почетной сдачи - и замерла. Глаза стражника скользнули по ним, освещенным чем только возможно - и метнулись к бочкам. Он их не заметил! Но как это возмож...

Невидимость! Они стали невидимыми! В смысле, это она сделала их невидимыми! Вот это да!!! Выходит, она и вправду волшебницей вдруг стала! Вот чудеса! Обалдеть - не встать!

Ей захотелось расхохотаться во весь голос, запрыгать, пройтись колесом, дернуть юного стража дворцового покоя за нос - короче, сотворить что-нибудь такое-эдакое, о чем паренек вспоминал бы всю жизнь и внукам своим пересказывал.

- В-вы... кто? - едва не пятясь, пробормотал он, не сводя взгляда с резвившихся искр, и Лёлька не удержалась:

- Мы - светлячки! - пропищала она.

- Но я в-видел... вроде... как к-к-к-кто-то сюда забежал... - неуверенно пробормотал юноша.

- Светлячки не бегают. Они летают, - дотошный даже сейчас, пискнул Ярик.

- Т-тогда... как к-кто-то... сюда... залетел...

- Это были мы. Мы сюда залетели, - брюзгливо пропищала Лёлька. - Дальше что?

- А-а-а... э-э-э... А-а... куда вы направляетесь?

- Во дворец.

- Зачем?

- Роиться.

- А-а-а-а...га.

Стражник озадаченно примолк. Устав предписывал ему при обнаружении незнакомцев задержать их, выяснить личность и намерения и доложить начальнику караула. Задержать незнакомцев он задержал. Личности выяснил. Намерения тоже. Но как доложить господину начальнику караула, что арестовал рой светлячков, он не знал, хоть убей.

Спасение пришло в виде следующего пункта устава караульной службы, который повелевал пропускать личностей, чьи имена были известны и не занесены в черный свиток. Светлячки подходили под это описание полностью. Правда, личности ли они, было под большим вопросом - который лучше оставить философам и Вечным, чуть посомневавшись, решил он.

- П-проходите. То есть пролетайте.

Почти успокоившись, он заикнулся всего один раз, и с облегчением проводил взглядом сонм огоньков, неспешно двинувшийся к выходу из бочколабиринта - и ко входу во дворец. Рой испускал тоненькое то ли гудение, то ли жужжание, складывавшееся во что-то похожее на 'Мы жуки, жуки, жуки. Мы совсем не княжуки. Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи'. Придя к выводу, что еще минута - и будет ему прямая дорога с императорской службы в дом скорби, стражник воровато оглянулся, выудил из-за нагрудника доспехов фляжку с сакэ и приложился к ней - долго и старательно.

Оказавшись под заветными сводами коридора, Ивановичи выдохнули, оглянулись, убедились, что в огромной пустой кухне кроме них никого - и тут Ярика прорвало:

- Лё, он нас не увидел, что ли? Он слепой был? Или что случилось? Конечно, огоньки яркие были, но как можно было нас из-за них не разглядеть?! И кстати, откуда они взялись, эти огоньки?

- Это не он слепой, - девочка с видом 'не понимаю, чего из-за такой ерунды шум поднимать' отмахнулась от растерянного брата. - Это я сделала нас невидимыми.

- Что-о-о?!.. - вытаращил он глаза. - Так ты... Значит, ты... То есть ты взаправду колдунья?!

- Колдунья! - возмущенно фыркнула Лёлька. - Еще бабой-ягой назови!

- Не, какая же ты баба... Ты - девочка-яга, - резонно поправил ее Ярик, обвел взглядом и добавил: - с синяком нога. На тренировке упала, шест поломала.

- А будешь обзываться, - угрожающе прищурилась Лёка, - сниму заклинание невидимости и улечу. А ты тут один оставайся. Я ему стараюсь Синиоку найти, чары на кого ни попадя напускаю, из сил магических выбиваюсь, а он...

- Нет-нет-нет! - Ярик испуганно вскинул ладони - Не улетай, Лёлечка, пожалуйста! Я не буду обзываться, ты только скажи, как тебя теперь правильно именовать!

Лёка переложила Тихона - теплого, мягкого и уютного, как все пледы Лукоморья - на сгиб другой руки, потерлась щекой о пушистую розовую макушку и прошептала:

- Никак. Для конспирации. Понял?

Княжич, выросший на мемуарах Дионисия-библиотечного[4] о костейской войне, с готовностью кивнул.

- Тогда пойдем, - она деловито потянула его за рукав. - Время!

- Идем! - радостно согласился Ярослав. Задавать такие вопросы, как куда и отчего именно туда человеку, только что показавшему немыслимые глубины и высоты владения магией, ему показалось неуместным.

Светлячки вокруг них медленно гасли, с каждым растаявшим огоньком погружая кухню во всё более глубокий мрак, но Лёльку, новоиспеченную волшебницу, раскрывшую, наконец, секрет своего ночного видения, это не останавливало. Она твердо знала, что все кухни во всех дворцах Белого Света были устроены одинаково и существовали для одной и той же цели: прокормления и упоения сильных мира сего, а значит, попасть от столов разделочных к столам обеденным, а от них - к спальням, трудности не представляло. Нужно было лишь идти по коридорам и смотреть в оба. Рано или поздно, они приведут, куда надо. Главное, это 'надо' вовремя узнать. Ну да ничего, куда наша не попадала!

- Не топай, гиперпотам! - на всякий случай сурово предупредила она брата и повлекла за собой.

Путь их к предполагаемому месту ночного упокоения красы-девицы Синиоки пролегал по широким, отделанным темным отполированным деревом коридорам. С одной стороны тянулась беленая стена, изредка прерываемая двустворчатыми дверьми, покрытыми такой искусной резьбой, что не раз и не два залюбовавшегося Ярика приходилось утаскивать от них силой. Между ними на деревянных подставках и крючьях висел и лежал, казалось, весь арсенал Вамаяси: нагинаты, мечи, луки, колчаны со стрелами, доспехи, шипастые дубины, шипастые ухваты, боевые серпы, больше похожие на маленькие косы с гирькой на длинной цепи, шлемы - огромные и пугающие - то с развесистыми, как у лося, рогами, то со щупальцами осьминога, встопорщенными, как волосы рассерженной горгоны, то с огромными клешнями краба. Поглазев сперва в изумлении на диковину-другую, с каждым новым монстром Ивановичи уже хихикали[5] и гадали[6], как кто-то с такой грудой не понять чего на голове мог сражаться хотя бы в подкидного дурака, не говоря уже о поле настоящего боя. После хрупких раздвижных стен-дверей вамаясьских павильонов и домов массивно-непробиваемый интерьер дворца тайсёгуна напоминал о Забугорье, долгих зимах и еще более долгих осадах. Похоже было, что клан Шино в добрую волю и любовь поданных верил не слишком.

Из нешироких окон с другой стороны коридора путь им освещал скупой свет звезд. В простенках красовались скрещенные знамена. Геометрические фигуры, цветы, деревья, листья, мечи, головы животных, птиц и даже рыб и насекомых в изобилии украшали разноцветные и разнокалиберные полотнища. Но один силуэт - черной птицы с распростертыми крыльями и маховыми перьями, похожими на скрюченные пальцы - неизменно красовался на одном из флагов пары. Символ клана Шино. Знамена побежденных и победителей.

Во дворце, словно в каком-то заколдованном замке, царила тишина. Сколько ни прислушивалась Лёлька, то прикладывая ухо к резным створкам, то высовывая голову на поворотах и замирая - до слуха ее не доносилось ни единого, даже самого малого звука, если не считать сопение и храп. 'Люди нормальные дрыхнут давно...' - завистливо пробормотала ее дневная усталость. 'Так ведь это нормальные! Мы-то тут при чем?' - жизнерадостно отозвался ее дух приключений, и зевнув чуть не до вывиха челюсти, девочка упрямо покралась дальше, увлекая за собой брата.

На очередном повороте перед темной лестницей, терявшейся во мраке, Яр израсходовал все запасы пиетета и спросил:

- Лё. А, Лё. А Синиока-то где? Мы уже тут всё раза по два обошли, кажется.

Княжна остановилась. Тихон как бы невзначай вывернулся из ее объятий и попрыгал размять лапы, ухмыляясь своей неизменной лягушачьей улыбкой то ли без повода, то ли думая про нее.

Лёка насупилась. Когда над тобой начинает смеяться твоя собственная лягушка, наверное, ты что-то делаешь не так. Что бы ни казалось Яру, дворец они обходили не по второму, а по третьему кругу, а каких-либо способов определить, где и кто ночует, ей придумать не удавалось. Не открывать же теперь каждую дверь, и не спрашивать! Будить спящих - невежливо, это знала даже она.

Девочка почесала подбородок. Может, надо было рассуждать логически?

И она попробовала.

Если судить по стенам лукоморского дворца, самые пышные украшения должны располагаться в районе церемониальных залов, комнат приема иноземных делегаций, палат совещаний и рабочих кабинетов. Вокруг личных покоев Миномёто, скорее всего, тоже понавесил бы чего побогаче. Значит, там, где доспехи пожиже и нагинаты пониже, находились покои жен или каких-нибудь приближенных, удостоенных за особые заслуги койкоместом под крышей тайсёгуна. Дети, скорее всего, спали с матерями. Синиока была сиротой. Значит, у нее с няньками-мамками должна быть отдельная комната. И памятуя, что сказала Чаёку про нелюбовь первой жены к бедной девочке - где-нибудь на самом отшибе. А где тут у них располагался отшиб?..

Лёлька поскребла щеку. По части мыслевспоможения это оказалось почти таким же действенным средством, как старое доброе чесание подбородка. Верхний этаж! Куда еще затолкать сироту с глаз долой, как не под чердак! А если еще и крыша протечет... Отчего-то Лёлька не сомневалась, что над комнатой Синиоки крыша протекала даже тогда, когда на улице стояла великая сушь.

- Вверх, - целеустремленно насупившись, девочка потянула брата за руку. Тихон, словно поняв, что стоянка окончена, запрыгнул на подоконник, а с него - ей на плечо и примостился там как ручной попугай, вцепившись слегка выпущенными когтями всех лап.

Пролет, другой, еще два... Пятый этаж. Отшиб, каким она себе его представляла, раскрылся перед ними во всей своей красе. Короткий коридор с единственной дверью, гнутые выщербленные мечи на стенах, пара знамен, простые доспехи, к тому же дырявые... Если место угнетаемой сироты не здесь, то на кухне или в конюшне. Хуже украшенного места они еще не видели.

- Пришли, - убежденно шепнула девочка. Яр заалел, нервно пригладил вихры, одернул кафтан, захрипел, пытаясь беззвучно откашляться, и кивнул:

- Заходим!

- Я первая.

Жестом пиратского капитана во главе абордажной команды она отодвинула с пути рванувшегося брата и осторожно потянула за ручку двери. Та подалась, и только теперь Лёлька задумалась над тем, что стала бы делать, если бы изнутри было заперто. Но повезло - так повезло, и она тенью проскользнула в появившуюся щель.

Быстрый взгляд налево, направо, вперед... Всё как предполагалось. Кругом полурасписанные[7] ширмы, еще поджидавшие своих Яриков, нарисованные деревья на стенах - то ли тощие дубы, то ли упитанные сосны, узоры на потолке, такие мелкие, что и днем, наверное, не разобрать... Из окошка дальней стены сочился тусклый свет звезд, а в середине комнаты поджидала неосторожных ночных гостей квадратная дыра в полу, выложенная камнями, и крюк с чайником над ней. У нормальных людей вместо нее была бы печка или камин.

Лёлька навострила уши: шум или показалось?.. До слуха ее донеслось дыхание спящего - или спящих. Чувствуя, как брат за ее спиной едва не подпрыгивает в попытке узрить секундой раньше цель своей одиссеи, она ткнула наугад кулаком за спину, напоминая, кто в их отряде главнокомандующий, и осторожно, представляя себя даже не кошкой - тенью кошки, сделала шаг вперед.

Быстрый взгляд влево - никого. Вправо... Спящий. Спрятался с головой под одеяло. То ли взрослый, то ли ребенок... Ладно, смотрим дальше.

За следующей ширмой на татами пристроился еще один спящий, но на этот раз Лёлька смогла определить, что это женщина. Голова ее лежала на деревяшке сродни тем, об которые в первый день их пребывания в Вамаяси споткнулся Кошамару-старший. Глянув на ее лицо, Лёлька с перепуга зажала рот свободной от Ярика рукой, но вспомнив пару своих спонтанных визитов к тете Лене рано утром, успокоилась. Это не труп годичной давности и не вурдалак, это - жертва красоты. Давленые ягоды на щеки, огуречные кружочки на глаза, мед с хлебом на лоб, свекла под майонезом на подбородок... Мертвяк годичной давности выглядел бы лучше. Хотя тете Лене, наверное, не стоило об этом говорить при дяде Васе.

Заглянув за последнюю ширму, она облегченно выдохнула. Ну наконец-то! У самого окна, сложившись калачиком и натянув одеяло по самые уши, лежал кто-то маленький. Значит, там были няньки, а Синиока - тут!

Довольная и гордая, Лёлька вытянула брата из-за спины и молча указала на спящую девочку. В ответ лицо Яра не дрогнуло ни единым мускулом. Удивленная, княжна повторила свой жест, с еще большей экспрессией - но с тем же результатом.

- Какого... - начала было она - и сообразила. Он же не видит в темноте!

Поднеся тогда губы к самому уху брата, она почти беззвучно прошептала:

- Пришли. Вон она. Гляди. Только молча!

В ответ губы Ярика ткнулись ей в глаз:

- Как гляди? Темно!

И тут Лёку осенило.

- Ночник твой где?

Не ожидая развития мысли, Ярик сунул руку в карман, выудил черепашку и - о чудо! - язычок пламени, хоть и совсем теперь крошечный, тут же ожил.

- Вон там, - указующий перст Лёльки ткнул в нужном направлении.

Улыбаясь, как солнышко поутру, мальчик на цыпочках скользнул к Синиоке, склонился, достал из-за пазухи что-то круглое, белое, на золотой цепочке и мягко положил на ее одеяло у головы. Жемчужина императора!

- С ума сошел?! Увидят!!! - Лёлька исступленно замотала головой, имея в виду, что у маленькой девочки-сироты такую приметную штуковину в два счета найдут, и хорошо если не донесут Змеюки - но Яр понял ее пантомиму по-своему. Не переставая улыбаться, он приподнял край одеяла, прошептал 'это тебе от меня, синий колокольчик'... и замер.

Потому что лицо было не совсем девочки.

Чтобы не сказать, совсем не девочки.

Пытаясь сфокусировать осоловелый сонный взор, на него моргал Обормоту.

Лёлька кинулась к брату, застывшему как истукан, схватила запястье руки со светильником, дернула - и едва не упала. В другую руку Яра, всё еще сжимавшую подарок, вцепился Обормот! Лёлька дернула еще сильнее, Ярик пискнул, разрываемый надвое, за ширмами послышалась возня. Девочка наугад отвесила юному Шино пинка, рванула Яра изо всех сил, шестым чувством ощутила, как сзади между ширмами что-то мелькнуло - и тут же неведомая сила ударила в спины. Княжичей бросило на Обормоту, тот охнул, выпуская добычу, оглушенная Лёлька почувствовала, как Тихон вскочил ей на голову - и следующий удар прошел верхом, осыпая их пылью, паутиной и щепками.

Домашний маг Шино!

Повинуясь непонятному инстинкту, она перекатилась и вскинула ладонь, выбрасывая пред собой облако крошечных желтых искр. Туча лиловой светящейся пыли - третий удар - смешалась с ее облаком, воздух вспыхнул лимонным огнем, ослепляя, расширяясь - и тугая горячая волна покатилась во все стороны, сметая всё на своем пути. Фигура в белом шмякнулась на столик в нише в центр гигантской экибаны, фигура в зеленом вылетела через распахнутую дверь в коридор, а уличная стена, вспомнив, что не подписывалась на роль мишени для магии, спешно дезертировала - вместе с окном. Через секунду земля внизу содрогнулась, взметая пыль до пятого этажа. Стропила, лишившись опоры, в панике заскрипели. Но как будто этого было недостаточно, таявший огонек ночника сорвался со своей черепашки, прилепился Обормоту на нос и вспыхнул ярче нового. Юный Шино свел в кучу глаза, открыл рот... Более душераздирающего вопля Лёлька в жизни еще не слышала.

- Жемчужина где?! - прорычала она в ухо брату, не дожидаясь развития событий.

- У меня!

- Бежим!!!

Одним прыжком Тихон занял место на ее плече, и под яростные удары обормотовых ладоней по лицу, сопровождаемые потоком испуганных призывов к высшим силам, они кинулись к выходу. За спиной быстро становилось подозрительно светло. Потянуло дымком. Снеся едва поднявшуюся Змеюки на пути к спасению, Ивановичи бросились вниз по лестнице, уже не заботясь об уровне шума. Заглушить вопли двух голосов 'Пожар, пожар!' и поднимавшуюся панику во дворце им всё равно вряд ли бы удалось. Выскочив на улицу, Лёлька хотела тащить брата в их башню, но непонятная сила заставила ее бежать вокруг дворца - до горы битого камня, кусков штукатурки и обломков стропил. Не понимая как, зачем, а самое главное, что она делает, девочка вскинула руки и, обращаясь к мусору, выкрикнула какую-то абракадабру.

Ничего не произошло. Но когда голос Ярика сочувственно посоветовал ей не переживать, потому что под грудой никого нет, все остались наверху, и может, пойдем уже отсюда, пока не застукали, куча без предупреждения взмыла к зияющей дыре, извергавшей в ночь клубы дыма. И не успела Лёлька подумать, что кто в покоях не спрятался, тому конец, как дым пропал, и вместо мусорной тучи, зависшей было у пятого этажа, забелела девственно-ровная стена.

Утро следующего дня началось со сплетен. Нет, Чаёку не проронила ни слова о событиях ночи, но служанки, принесшие воду для умывания и завтрак, чесали языками с самозабвением тысячи сорок. Из их разговоров княжичи узнали, что часа в три ночи на дворец тайсёгуна напал сам Адарету, что в соевый соус, подавшийся во дворце тайсёгуна невзначай попал порошок звездной травы, отчего у всех обитателей дворца начались видения, что половина Вечных восстала и пыталась убить тайсёгуна, в то время как вторая половина его защищала, что первой жене тайсёгуна с пережору на ночь приснился кошмар и она переполошила весь Запретный город своими воплями о пожаре и пропавшей стене, хотя прибежавшие на ее крик люди копоть нашли только на чайнике, а стены все были на месте, и даже не треснутые, что если стражу везде утроили, не иначе, как сам котэнгу, не вслух будь сказано, взбунтовался и улетел, и ночью можно теперь будет свободно ходить по Запретному городу - если, конечно, полюбовно договориться со стражниками...

В конце концов Чаёку, вынырнувшая из своей непонятной задумчивости, не выдержала и отослала болтушек прочь, оставшись единолично докармливать и одевать Ивановичей. В ответ на вопрос Ярослава о том, про что всё-таки говорили служанки и что случилось во дворце Миномёто, она нахмурилась еще больше и сказала, что у некоторых людей, похоже, пятнадцать ушей, двадцать языков, и ни одного мозга. У Ярика хватило сообразительности показать, что он принял это на свой счет, и вечером ребят ждала тройная порция пирожных и извинений как компенсация морального ущерба[8].

Поздно вечером после двадцатого обсуждения вчерашнего променада Ярик вдруг расширил глаза, хлопнул себя по лбу и воскликнул:

- Я понял!!!

- Что ты понял? - несколько ревниво уточнила Лёлька, по умолчанию единолично присвоившая себе эту функцию.

- Почему ты подумала, что нашла комнату Синиоки!

- Ну и почему это?

- Потому что саби, ваби и сибуй!

- Ч-че-го?..

Видя, что короткий путь сестре ни о чем не сказал, возбужденный открытием Яр тут же  пустился в объяснения:

- Саби, ваби и сибуй! Как Чаёку рассказывала! Чем старее вещь, чем заслуженнее, чем больше на ней следов перенесенных ей испытаний, тем больше она ценится! Ты сказала, что мечи там были зазубренные, доспехи дырявые, а знамена порванные! Это значит, что всё это когда-то было в бою, о котором Шино захотели сохранить память, а иначе всё это добро они починили бы или выбросили! А кому еще Миномёто отдаст самое драгоценное, что есть в роду, как не своему наследнику?! И покои отдельно - это же тоже для них хорошо! Ты посмотри, как они там живут - как селедки в бочке, а тут целый отдельный коридор, никто не мешает, под ногами не путается!

Лёлька задумалась, силясь найти брешь в логике брата, но, наложенная на действительность, логика представала пред ней подобно крепостной стене - монолитная и непробиваемая.

- Где ты раньше был, страновед малолетний... - только и пробурчала она.

- Вслепую за тобой тащился, если ты помнишь, - отозвался мальчик.

Лёлька ответила ядовитым 'Бе-бе-бе', обняла Тихона и зарылась с головой под одеяло. Тренировки Иканая двух прогулянных ночей подряд не простят.

Через три дня вечером, выпроводив служанок чуть более резко, чем обычно, Чаёку пошепталась со своим амулетом, поозиралась, пошепталась еще и жестом подозвала княжичей поближе. Наказав им стоять рядом и не двигаться, она выудила из-за пояса уголек, очертила круг и, раскрошив остатки между ладонями, посыпала ими головы ребят. Ярке черная пыль попала в нос, Лёльке - в глаза, и когда один прочихался, а другая прослезилась, окружность вокруг них горела низким синим пламенем.

- Ух ты... - моргнула и прищурилась девочка.

- Что? - недоуменно нахмурилась дайёнкю, и Лёлька прикусила язык. Если она не должна была видеть огня - она его не увидит.

- Ровный круг у вас какой получился, говорю, Чаёку-сан. У меня бы тыква вышла, или вообще огурец, - проговорила она.

Девушка рассеянно кивнула и обняла их за плечи, утверждая Лёльку в подозрениях, что сейчас последуют очень неприятные известия.

Предчувствия ее не обманули.

- Ори-сан. Яри-сан. Я не хочу вас пугать... хотя... сама испугалась до дрожи. Сегодня днём ко мне прокралась Синиока.

При упоминании Синиоки Ярик, утренированный до состояния  полупустого бурдюка, навострил уши. Чаёку, не замечая перемены в подопечном, взволнованно продолжила:

- Она подслушала разговор Змеюки и Оборомоту. Они были очень злы после состязания. Император практически плюнул им в лицо! Но отомстить самому Маяхате они не могут, и поэтому...

Голос ее сорвался. Сердце Лёльки ёкнуло.

- И поэтому они решили, что Обормоту постарается убить Яри-сан во время поединка, или искалечить его.

- Я не боюсь! Я всё равно буду с ним драться! У меня уже почти получается! - Яр взъерепенился, как бойцовый воробей.

- Цыц, - бережно шлепнула его по макушке сестра и рассудительно, стараясь не выдать паники, овладевшей ею, проговорила: - Дурак, что не боишься. Он этим делом на пять лет дольше тебя занимается. И ты не смотри, что палка не меч. Если от души приложит, да в нужное место, то и лапти можно откинуть.

- Ори-сан! - Чаёку заломила в отчаянии руки. - Я не знаю, что делать!

- Нажаловаться императору? Тайсёгуну? Сказать Змеюке, что мы про ее планы знаем? Использовать магию для защиты Ярки? - идеи посыпались из девочки как орехи из дырявой корзины, но на каждую Чаёку только растерянно мотала головой:

- Если жаловаться, будут спрашивать, откуда нам известно. И если мы скажем, что от Синиоки...

- Понятно, - угрюмо кивнула Лёлька. - Отменяется.

- Использовать магию невозможно тоже. Весь совет Вечных будет присутствовать, и если кто-то хоть заподозрит, что я помогла вам или помешала Обормоту... А они заподозрят, не успеет Яри-сан выйти на бой. Я бы рискнула, но я всего лишь четвертая ученица, а это значит, что есть почти три десятка магов сильнее меня, а для такого мага, да еще одной школы со мной, мои попытки будут видны, как костер в ночи...

- И это понятно, - потускневшим голосом произнесла Лёка.

- Но если ничего больше не придумается... - на Чаёку было жалко смотреть, словно это ее готовились избить или убить через два дня. - Яри-сан может заболеть. Или сломать что-нибудь.

- Мне Обормоту сам без вас сломает что-нибудь. Спасибо, - пробормотал Ярослав, наконец-то впечатлившийся нависшей угрозой. Героем он пробыл не так уж долго, а трусишкой - семь лет, сила привычки...

- Но можно же вообще отказаться от поединка! - спохватилась Лёлька. - Мы на него не напрашивались!

- Я... я... - княжич хотел сказать что-нибудь отважное, но торопливо закрыл рот, чтобы на волю не вырвалось что-нибудь вроде радостного 'Я согласен!'.

- ...Это ведь только они... то есть вы всё время что-нибудь теряете - то лица, то... еще чего-нибудь, - княжна дипломатично опустила 'ум, честь и совесть'.

- Они... - горько усмехнулась дайёнкю. - Я в последнее время и впрямь стала думать про нас с вами как один клан, а про моих земляков и даже родичей - 'они'. Я никуда не годная дочь и член клана Кошамару. Стыд мне и позор!

- Зато вы очень годный человек. Хоть куда, - Ярка крепко взял ее за руку. - И нам очень повезло, что вы с нами.

- Мы вас любим! - Лёлька порывисто обняла девушку за талию и прижалась лицом к ее широкому поясу, пахнущему мятой и корицей.

- Милые мои... - девушка порывисто обняла их в ответ, чуть не плача, и замерла.

Спустя минуту она снова смогла говорить спокойно и ровно.

- Мы не можем отказаться от поединка. Отказавшийся теряет лицо до конца жизни... Знаю-знаю! - на корню пресекла она комментарии Лёльки. - А еще по нашим обычаям отказавшегося от вызова воина должны забить палками его товарищи.

- Его товарищ - я! И Ярка - не воин!

- Он воин. С тех самых пор, как вы объявили себя старшим мужчиной и женщиной рода Рукомото в Вамаяси. И если у отказавшегося воина нет товарищей, забить палками его могут и противники.

- А разве Извечный не будет против? Он же должен сохранить нас для Адалета! - Ярик увидел последний выход из этой ловушки - заваленный кирпичом на его глазах.

- Для Адарету будет достаточно одного из вас, - убито прошептала Чаёку. - Смерть второго, по мнению совета, подстегнет его поиски и покажет нашу решительность.

- Совет знает про намерения Змеюки?!

- Нет. Но... разговор... про такую возможность... заходил...

Мертвая тишина повисла в комнате - да так там и осталась.

Проснулась Лёлька оттого, что ей настойчиво снилось, будто она стала Яриком. Раз за разом в своем сне они с Яркой подходили к зеркалу, она смотрела на их отражения, касалась руками, меняла местами, а когда переводила взгляд на брата, то без удивления понимала, что смотрит на себя. Как реагировал Ярик на то, что, если верить зеркалу, он стал ей, Лёка так и не увидела, потому что на этом месте сон прерывался и начинался снова, точно рассеянная нянька читала им одну и ту же страницу книги, забывая перелистнуть.

Разомкнув веки, девочка обнаружила, что на улице тьма, что ночник не догорел, что Тихон мягко посапывал у нее на голове, как модный розовый берет, и что спать ей больше не хотелось.

Проснулись вместе с ней и приглушенно заныли уставшие за день мышцы. Каково было Яру, всю сознательную жизнь проведшему по урокам литературы и рисования, она боялась даже представить. Но надо отдать ему должное, он не жаловался. Иногда кривился, по утрам двигался, как недоструганная деревянная кукла - но молчал. Мысль о том, что всё-таки молодец ее брат быстро сменилась безнадежностью и страхом. Ему Обормота не побить... Если бы у  них был еще хотя бы месяц, может, удалось бы на наглой вамаясьской морде поставить хоть один синяк, но сейчас... Вот если бы Чаёку могла превратить ее в Ярку и наоборот! Она бы тогда показала этому Обалдую, где раки зимуют! Ну или попыталась бы с большим успехом, чем брат.

И тут картина из назойливого сна вспыхнула в ее мозгу как солнцем освещенная. Зеркало... она... Ярик...

Лёлька уныло хмыкнула. И приснится же всякая ерунда. Вот если бы это было возможно наяву! А если бы кошка гавкала, она была бы собакой...

Но сама не зная, почему, девочка осторожно переложила лягуха с головы под мышку, встала и направилась к зеркалу на дверце стенного шкафа. Когда-то сотворенное Чаёку давно исчезло, а на его месте теперь висело самое обычное, хоть и широкое и в полный рост. Даже при свете тусклого ночника Лёка могла хорошо разглядеть свое отражение: ночнушка до коленок, вышитая женщинами-самураями, растрепанные волосы, растерянный жалкий взгляд... Видел бы ее сейчас Обормот - позлорадствовал бы.

Эта мысль заставила ее скроить зверскую рожу и показать отражению язык. Вот тебе, Обалдуй! Вот тебе, Охламон! Вот тебе, Остолоп! А еще вот так, и так, и эдак!..

- Ты чего это делаешь? - сонный голос Ярки за плечом оборвал разошедшуюся девочку и заставил сконфузиться.

- Ниче. Так. Соринка в глаз попала.

- А язык зачем показывала?

- Достать пыталась, - брякнула Лёка первое, что пришло в голову.

Яр, конечно, слышал, что мальчики отличаются от девочек каким-то загадочным анатомическим образом. Но получить это сакральное знание внезапно и в лоб... чтобы не сказать, в глаз... Ошеломленный внезапным познанием, он благоговейно подался вперед.

- И как? Получалось?..

- Угу.

- Покажь!

Заспанная физиономия брата отразилась в зеркале и с нескрываемым восторгом уставилась на нее.

- Да отвя... - начала было Лёлька - и тут ее словно шилом ткнули. Всё как во сне! Руки словно сами собой опустили Тихона на пол и потянулись к отражениям. Коснувшись их одновременно, точно так же, как снилось, не задумываясь и не сомневаясь, она потащила своё на место Яркиного, а Яркино - туда, где было ее. На полпути отражения слились, поверхность зеркала замутилась, пошла рябью, голова закружилась, всё поплыло, брат сдавленно охнул, словно где-то вдали,  но она упрямо довела их кончиками пальцев до новых мест - а через секунду ее ударило в бок чем-то плоским и твердым.

Придя в себя, она обнаружила, что это был пол. На груди ее сидел лягух и заботливо заглядывал в глаза, намурлыкивая что-то ободряющее, а чуть поодаль... Чуть поодаль, белая, как полотно, с растрепанными волосами и в ночнушке с самурайками на нее потрясенно смотрела... она сама. Она пыталась сказать себе что-то, но рот ее закрывался и открывался, не выдавая ни звука.

- А я сошла с ума, а я сошла с ума... - просипела княжна.

- Ты... я... кто?.. - выдавил, наконец, ее двойник.

- Ольга... Ивановна?.. - сделала предположение Лёка и замолкла.

Если Лёлька - эта девочка над ней, то кто тогда она, которая на полу? Или она умерла, и теперь смотрит на свое тело со стороны, как Ярка когда-то рассказывал вычитанное в какой-то книжке? Но если бы она умерла - хотя с чего бы вдруг? - то смотрела бы на тело сверху вниз, а не наоборот, и оно бы лежало смирно, а не пялилось на нее, как боярин Никодим на самоходную машину дяди Семёна.

При воспоминании о первом принародном испытании паробега ей стало так смешно, что забыла пугаться, и смогла задать единственный имевший смысл вопрос:

- А ты кто?

- Ярослав... Иванович, - дрожащим голосом - ее голосом! - отрекомендовалось явление.

И тут у Лёльки в мозгах стало кое-что проясняться. Покачиваясь, она поднялась, ухватила Лёльку номер два за руку и развернула к зеркалу. Поверхность его пошла трещинами, мелкими, словно армия трудолюбивых паучков оккупировала его, пока она валялась в обмороке. Досадливо поморщившись, она глянула на себя. Всё как обычно: руки-ноги, синяки и родинки на привычных местах... Потрогала бровь - припухлость на месте шишки, посаженной Яром три дня назад, не делась никуда.

- Яр, - строгим шепотом сказала она. - Посмотри на себя. Не на меня, а на себя!

- Да я на себя и смотрю! - чуть не плача проговорил он, не сводя с нее глаз.

- На того себя посмотри, который ты! Не на меня!

- А-а-а?..

- Я кому сказала?!

- Сейчас!

Брат опустил голову и тоже принялся изучать топографию своих синяков и шишек. Придя к какому-то выводу, он взглянул на Лёльку:

- Я - вот... на месте... А ты тогда... Л...лё?.. Это... ты?..

- Я, - в честь такого случая княжна решила удержаться от язвительной ремарки. - Я наложила заклинание иллюзии. Вроде того, про которое дядя Агафон рассказывал. Когда они с тетей Гретой, если ты ее помнишь, во дворец к дяде Люсе прорывались. То есть ты теперь похож на меня, а я - на тебя. Понял?

Если она думала, что Ярик был изумлен до этого, она ошибалась. Для степени ошарашенности, нарисовавшейся на его физиономии, сравнения подобрать было невозможно, потому что вряд ли до Ярика ее достигало хоть одно живое существо на Белом Свете.

- Т-ты?! Н-наложила?! З-заклинание?! - подыскав некоторое время спустя подходящие слова, прозаикался княжич.

- Н-ну да, - скромно потупилась девочка. - Как-то само получилось.

Второй вопрос огорошил ее еще больше.

- А зачем?

Как ни странно, но традиционное 'Яр, ты дурак' окончательно привело мальчика к выводу, что он - это он, а его сестра - это его сестра, что бы обманутые глаза ему ни говорили.

- Да как ты не понимаешь! Если я похожа на тебя, то смогу послезавтра драться с Обормотом вместо тебя!

- Здорово! Значит, он меня не убьет!.. - обрадовался Ярик, но тут же скис: - ...а убьет тебя?

- Это мы еще посмотрим, кто кого! - снисходительно хмыкнула княжна, даже почти веря в свою похвальбу.

- Лё... - Ярка, вместо того, чтобы радоваться дальше, наморщил лоб, что-то вспоминая. - Лё. А ведь Чаёку говорила, что иллюзию их маги разглядят. Поэтому и накладывать ее не стала.

Восторг Лёльки потух, как костер под водопадом.

- В рот компот...

- Опозоримся... - уныло пророчествовал тем временем Ярик, - и палками забьют... или еще чего похуже придумают... Может, обратно сделаешь всё, как было, пока?..

И тут Лёльку прорвало:

- Да перестань ты конить! Тут ради него стараешься, ночи не спишь, голову ломаешь, чары накладываешь, с ног валишься, а он - обратно сделать! Да ни в коем разе!

- А если узнают?..

- А это мы проверим! - девочка азартно воткнула руки в бока. - Завтра сначала на Чаёку испытаем, а если она не разглядит, то надо будет обязательно с каким-нибудь Вечным повстречаться, и посмотрим, увидит он или нет!

- А если увидит?..

- Хуже не будет, - загробным голосом проговорила девочка. Брат побелел ее лицом - но не выдержал и прыснул.

'А когда я смеюсь, я симпатичная и даже обаятельная. Это можно будет как-нибудь когда-нибудь использовать', - с этой мыслью и в обнимку с Тихоном Лёлька и заснула.

Первая проверка первого заклинания Лёльки началась, едва открылась дверь.

- Доброе утро, Ори-сан, Яри-сан... А отчего вы кроватями поменялись? - недоуменно приподняла брови Чаёку.

Лёлька едва не завопила от восторга, но вовремя прикусив язык, плаксиво - как представляла себе Яра в худшие времена - произнесла:

- Я хотел с Тихоном спать, а он с кровати Лёлечной уходить не пожелал. Сколько ни брал я его - обратно возвращался. Вот и пришлось...

 - А я-то удивляться хотела, отчего он не с Ори-сан сегодня почивал. Может, он считает, что кровать Ори-сан - его кро... А что случилось с зеркалом?!

На лице ее отразилась тревога, не соответствующая масштабу происшествия. Но и на это у Лёльки был готов ответ.

- Я пошел ночью попить, но кувшин выскользнул из рук и ударился об него. Я не знал, что оно так разбилось! Темно было... Извините меня, пожалуйста.

Осколки предусмотрительно разбитой приземистой широкогорлой посудины, именуемой здесь кувшином, валялись у шкафа в луже воды.

- Разбилось?.. - глаза Чаёку медленно округлились. - Но... оно не могло разбиться от удара кувшином, будь он хоть медным!

- Почему это? - насторожилась Лёка.

- Потому что... - испуганно пробормотала дайёнкю, - потому что оно серебряное!

- Ну и... - начал было княжна - и вспомнила. Это у них дома зеркала были тарабарские, стеклянные, с серебряной основой. А тут... Ну вот кто знал, что эти дикие люди до сих пор не додумались экономить на серебре!

Никогда Ивановичи не были так близко к провалу.

- Ну... а отчего тогда? - бросилась девочка в омут разъяснений как в далеком детстве, пойманная за игрой с мамиными метательными ножами, трогать которые - как и всё оружие - ей настрого запрещалось. - Не от этой же птицы, которая влетела в окно?

- Какой птицы? - Чаёку настороженно оглядела их, потом снова зеркало, потом снова ребят.

- Большой такой, - для наглядности княжна развела руками, показывая что-то вроде орла, но вовремя сообразив, что орел в их окошко не пролетел бы, и даже стервятник, легким движением руки уменьшила воображаемые крылья до размера ястреба. - Я ведь отчего кувшин выронил? Оттого, что испугался. Стою, никого не трогаю, и тут бац! - мимо ка-а-ак просвистит что-то!..

- Но ставни закрыты, - Чаёку на всякий случай подошла и потрогала добротные створки.

- Это я открывал...ла, - торопливо вмешался Ярик, видя, что самое интересное проходит мимо. - Душно ночью стало, вот и открыла.

- А я потом снова закрыла...закрыл.

- Что? - не поняла девушка.

- Из-за крыл, говорю, это всё! Уж очень здоровые были! - Лёлька расширила глаза честным-пречестным образом и растопырила руки, судя по размаху изображая уже не орла, а дракона. - И сам птиц - большущий, как не знаю что! И у меня кувшин-то в зеркало с перепугу ка-а-ак отскочит! И птиц тут же в зеркало тоже ка-а-ак врежется!.. И шуму не было, словно оглох я, а всё кругом ка-а-ак затрясется, ка-а-ак задрожит! Я еще подумал, что если бы зеркало стеклянное было, наверняка сломалось бы!

- Когда это было? - на хорошеньком личике дайёнкю отразилась паника.

- Ночью, - Лёлька пожала плечами. - Темно было. Но ночник догорел уже. А то бы я эту ворону получше разглядел.

- Это была ворона?!

Кто сказал, что глубже паники состояния не бывает?

- Да нет, может, сова, может, вообще мышь летучая - кому еще по ночам-то летать, - не понимая происходившего с Чаёку, девочка тем не менее поспешила ее успокоить.

Увенчалась ли ее попытка успехом, было неясно, но легкий румянец прилил к щекам дайёнкю.

- Л-ладно, - она изобразила на лице что-то близкое к приступу судороги губы. - П-подумаешь, з-зеркало. Ничего с-ст-трашного. П-повое н-навесим. Овайте д-д-додеваться.

- Ага, - княжичи, ошарашенные странным воздействием своей истории, принялись за утренний туалет. Чаёку же, обычно им помогавшая, выхватила из-за пазухи амулет, зажала в кулаке и заметалась по комнате, размахивая свободной рукой, словно призывая остановиться проезжую телегу.

Ребята переглянулись. Кажется, невзначай они разворошили что-то интересное и даже опасное, и каждый из двух мог по глазам прочитать мысли другого[9].

Когда они умылись, Чаёку отвлеклась от своих экзерцисов, чтобы позвать отряд служанок, поджидавших в коридоре с подносами и посудой, и снова принялась обшаривать комнату, делая круг за кругом то ползком на коленях, то едва не подпрыгивая.

Во время завтрака у Ивановичей проколов не было: они заранее договорились, кто что ест, чтобы не вызывать подозрений[10]. Потом, поблагодарив каждый раз изумлявшихся и тушевавшихся в ответ служанок, они направились к тренировочной площадке, где их уже поджидал Отоваро-сенсей. А Отоваро-сенсея, как оказалось очень скоро, там поджидал сюрприз. Когда 'Ярик' уронил 'Лёльку' в первый раз, Иканай счел это случайностью. Во второй - упрекнул княжну за то, что поддается. В третий...

Облако беспокойства, накрывшее обычно безмятежное лицо учителя, было размером с Запретный город.

- Ори-сан? С вами всё в порядке? - склонился он над Яриком. - Вы плохо себя чувствуете? Вы больны?

- Н-нет, н-нормально всё, с-спасибо. Тьфу, тьфу, тьфу! - 'Лёлька' сплюнула три раза - то ли от суеверности, то ли от полного рта песка.

- Если вы не можете продолжать тренировку...

- Могу! - мужественно поднялся Яр и занял исходную позицию. И был повержен головой в песок в четвертый раз.

- Что ты делаешь! - прошипел он присевшей рядом Лёльке. - Он же догадается!

- Я придумала! Скажи, что ты приболел! - протараторила шепотом та в ответ. - Надо, чтобы хоть один Вечный посмотрел на тебя!

- А если он начнет меня ощупывать?!

- Очень хорошо! Лучше сейчас, чем завтра!

- Как она? - обратился сенсей отчего-то к 'Ярику', а не к поверженной 'княжне'.

- Говорит, что голова кружится и слабость, - сочувственно тараща глаза, доложила Лёка.

Лицо Отоваро отразило такую тревогу, что Лёльке стало мучительно стыдно за свои проделки - но другого выхода не было. Приходилось идти до конца.

- Чаёку как-то говорила, что Вечный Тонитама хороший врачеватель, - бросаясь как в омут с вершины скалы - и не зная, действительно ли там внизу, в тумане, он имеется, проговорила девочка. - Я так боюсь за свою сестру!

Иканай задумался ненадолго и приказал:

- Оставайтесь тут. Ори-сан, отдыхайте в тени. Яри-сан, тридцать кругов вдоль ограды, выполнить ката полностью столько же раз, и отработка пятнадцатого и шестнадцатого движений как единого. За это время я найду Чаёку.

В следующую секунду самурай перемахнул через ближайшую стену и пропал из виду.

- Пойдем бегать, вставай, - махнула рукой сестра. 

- У меня всё перед глазами кружится и слабость, - Ярик показал ей язык и устроился поудобнее в тени.

- Сачок, - хмуро буркнула Лёлька.

- Если за нами наблюдают... - прошептал Яр, и Лёка, вздохнув, признала справедливость его довода. Но менее обидно от этого ей не стало. Трицать кругов! Тридцать! По площадке, где можно обучать сотню самураев одновременно, и еще останется место для народного гуляния с хороводами, ярмаркой и балаганом![11]

Показав напоследок язык еще раз и сказав 'бе-бе-бе', Лёлька закатала рукава и побежала, проваливаясь по щиколотку в мягкий песок, похожий больше на сахарный.

Под размышления о своей неведомо откуда проклюнувшейся волшебной силе, а самое главное, о ее пределах, незаметно пролетели десяток кругов. При заходе на одиннадцатый внимание ее привлекло что-то розовое, трепетавшее на ветру за плетеными щитами, сваленными в кучу у ворот. Бабочка? Сорванный кем-то цветок? Платок, унесенный ветром? Пробегая мимо, она обернулась - и шлепнулась на бок, споткнувшись о собственную ногу.

Синиока! Маленькая муза Ярика пряталась за фашинами, робко выглядывая промеж прутьев и не понимая, что ветер и кимоно выдали ее с головой.

Лёлька поднялась и, отряхиваясь и отплевываясь, помахала девочке рукой.

- Привет!

За щитами молчали. Княжна, показательно игнорируя вытянувшего шею Ярика, подошла к ним и прошептала:

- Твоё платье видно.

- Ой, - ответили фашины, и кусочек розового шелка втянулся под кучу.

- Не бойся нас, - шепнула Лёка. - Мы всё про тебя знаем. В смысле, что нам Чаёку рассказала. И мы еще ни разу не поблагодарили тебя за то, что ты для нас сделала. Нам с тобой теперь никогда не рассчитаться, - вспоминая странную вамаясьскую форму простого человеческого 'спасиба', спохватилась она.

- Это мне с тобой не рассчитаться вовек, Яри-сан, - донеслось из укрытия. - Отец и Змеюки говорят, что я должна любить и уважать Обормоту, потому что он старший брат и от первой жены, и когда-нибудь станет главой нашего клана. А я его ненавижу. И ее тоже. Это она погубила маму. Все говорят, что лихорадка свела ее в могилу, но я знаю, это Змеюки!..

- Тогда ты должна была сказать отцу!

- Я говорила. Но он ответил, что я мелю чушь, и что я глупая девочка. Ведь самые лучшие врачеватели лечили ее, и даже сам Вечный Тонитама приходил...

Девочка за фашинами вдруг смолкла.

- Что ты? - присела Лёлька и заглянула в щель.

- Змеюки сказала, что если я еще хоть раз скажу эту ложь, за мной прилетит котэнгу с крыльями черными, как душа  грешника, и унесет меня в царство тьмы, - испуганно пролепетала Синиока.

- Кто такой котэнгу?

- Огромный ворон-человек. Символ клана Шино. Он летает над Запретным городом по ночам и не дает никому выходить на улицу без специального амулета.

- А если кто-то выйдет?

- Таких больше никто и никогда не видит, - еле слышно пискнула она.

Сердце княжны пропустило такт. Так вот отчего Чаёку утром так разволновалась, когда услышала, что в их комнату влетела ворона! Хотя ворон и ворона птицы разные, но ведь ночью все вороны черны... И вот кто, значит, летал над их головами, когда они ко дворцу Шино шли, и про кого служанки на следующий день судачили!

- А отчего ты из-за корзин не выбираешься? - Лёка покрутила головой, и никого не приметила. - Тебя не увидят.

- А Отоваро-сенсей?..

- Перепрыгнул через забор и побежал за Чаёку.

- Зачем?!

- Яр... Яркое солнце слишком, - быстро поправилась княжна. - Думаю, моей сестре напекло голову. У нее всё перед глазами кружится, и слабость.

- Передавай ей мои пожелания скорейшего выздоровления, - прошептала девочка. Впрочем, увидев из своего убежища предмет их разговора, мчавшийся к ним со скоростью библиотечного чахлика незадохлого в барханах Узамбара, она торопливо выскользнула из-под груды щитов и метнулась к воротам - но остановилась.

- Яри-сан! - прошептала она дрожащим голоском, низко склоняя голову и сложив перед грудью руки лодочкой. - Ты - самый настоящий самурай из всех самураев, которых я только знала! Я хочу подарить тебе кое-что, чтобы ты помнил обо мне...

И она достала из-за пояса три неровных камушка - белый, синий и красный, закрепленные на красном шнурке замысловатыми узлами.

- Это браслет на удачу. Я сама его сделала. Можно... я его тебе сама... повяжу?

Не в силах выдумать предлога для отказа, Лёлька протянула руку, и девочка проворно закрепила свой талисман на запястье.

- Спасибо. Очень... интересный.

- Пожалуйста.

Девочка всё еще не поднимала головы, но было видно, что она улыбнулась - но тут же плечи ее опустились.

- Завтра я буду желать т-тебе... п-победы. Хотя это... н-невозможно...

На песок капнула одна слеза, другая...

- Я прошу тебя... я знаю, что ты - самый храбрый буси на Белом Свете... но пожалуйста... когда завтра Обормот тебя ударит, ты сразу падай и делай вид, что больше не можешь биться. Он пообещал переломать тебе все кости! Я сама слышала! Он так бесился из-за проигрыша в поэтическом состязании, так бесился... Перебил всю посуду за обедом!

- Но он выиграл!

- Все считают, что он проиграл. Император отдал тебе предпочтение.

- Но ведь говорят, что император  у вас - всё равно что...

- Си...си...ниока!!!.. - задыхаясь и алея - то ли от солнечного удара, которого не было, то ли от возмущения чувств, которых имелось в избытке, воскликнул Ярик, добегая, наконец, до предмета своего обожания - и падая у ее ног.

- Ой. У нее действительно голова кружится и слабость... Желаю вам скорейшего выздоровления, Ори-сан! До свидания! - девочка быстро поклонилась и выскользнула за ворота.

- Сини...ока!.. - потрясенный такой насмешкой судьбы, княжич попытался встать, но снова рухнул на песок.

- Говорила я тебе - пойдем бегать! Сачок! И слабак! - злопамятно сообщила Лёлька, хотя могла обойтись простым 'бе-бе-бе'.

- Про что вы с ней говорили? - отмахнувшись от насмешки, нетерпеливо спросил княжич.

- Пробежишь тридцать кругов - скажу, - коварно прищурилась девочка. - А тридцать раз без ошибок ката повторишь - еще и покажу кой-чего.

- Что? - глаза Ярика загорелись.

- Что?.. Что вы делаете, Ори-сан?! Зачем вы поднялись?! - донесся из-за ворот взволнованный голос Чаёку и стукоток приближающихся гэта.

- Готовься, - моментально посерьезнела Лёлька. Но судя по моментально изменившемуся цвету лица брата, предупреждения были излишни.

Лёлька ожидала, что их поведут в логово совета - туда, где они встречались с Адалетом. Но вместо этого Чаёку - постоянно озираясь, словно шла по территории, занятой противником - отконвоировала их к каким-то зарослям и велела подождать. Теряясь в догадках, княжичи топтались на месте и разглядывали густую растительность, вставшую перед ними стеной, пытаясь отыскать если не проход, то хотя бы смысл их пребывания в этом месте.

И то и другое одновременно обнаружилось само по себе - ну может, с небольшой помощью дайёнкю. После того, как она прошла несколько раз вдоль нежданного леса и обратно, яростно бормоча под нос то ли заклинания, то ли ругательства[12], часть зарослей отползла вбок, точно штора. В проеме, оказавшемся калиткой в стене, появился одноглазый человек непонятного возраста в одежде опрятной и даже богатой - если не считать длинную безрукавку, которой не всякая служанка согласилась бы даже мыть полы.

- Тонитама-сан! - Чаёку бросилась к нему, готовая не то расцеловать, не то разорвать. - Доброго утра вам и приятного дня!

- Доброго, - невозмутимо согласился Вечный, но на всякий случай попятился.

- Ори-сан плохо себя чувствует, несколько раз упала на тренировке!

Вечный бесстрастно воззрился на нее.

- Не окажете ли вы нам честь, уделив немного вашего драгоценного внимания нашим недостойным персонам, и не примите ли мою подопечную, Тонитама-сан? - девушка спохватилась и склонилась почтительно, как подобает четвертой ученице перед Вечным.

Тонитама молчал дальше. Более красноречивого молчания Лёлька не встречала еще никогда. Она стояла, не сводя исподтишка взгляда с волшебника, и гадала, как это у него получается. Похоже, простого нераскрытия рта было недостаточно, но секретный ингредиент молчания массового поражения ускользал от нее, как обмылок на мокром полу.

- Вернее, подопечную совета, - Чаёку попробовала перейти в наступление, но была отброшена на исходные позиции непроницаемым молчанием.

- Мне кажется, что недомогание Ори-сан имеет причины, выходящие за пределы обычной этиологии расстройства здоровья, - сделал она еще одну попытку, с другого фланга.

Тонитама молчал.

Лёлька тоже молчала, соображая. Чего бы ни добивался Вечный, они с Яром своё уже получили. Он их увидел, он ничего не сказал, значит, они выглядят, как должны. Вернее, как не должны. Значит, можно убираться восвояси - в буквальном смысле слова, пока и впрямь не приемный день. А то, спаси-упаси, как примет, как докопается до чего-нибудь... Но только она раскрыла рот, чтобы сообщить, что чувствует себя великолепно и что пора приступать если не к тренировке, то к обеду, как заговорил Яр:

- Если совету больше не нужен амулет Тишины, - оттопырил он губу и выставил вперед ногу в попытке изобразить сестру, - то можете сказать Адалету, что один из заложников умер от непонятной хвори, а второму проломили палкой голову. Или попробовать его обмануть. До свидания.

Лёлька едва успела стиснуть кулаки, чтобы невзначай не придушить его.

- Проходите, - Вечный отступил, открывая проход.

- Нам вовек с вами не рассчитаться, - склонилась до земли Чаёку.

- А может, мы лучше пойдем? - как можно более робко проблеяла девочка и попятилась. - Нам тренироваться надо. И Лёля ведь себя уже хорошо чувствует? Правда?

Она нежно взяла Ярика за руку и стиснула так, что тот едва не подпрыгнул.

- Правда ведь, Лёлечка? - упорно повторила она. Глаза их встретились, и Лёка удивилась, как, будучи ей, одновременно можно быть настолько Яриком.

- Аг...га, - как кролик под взглядом удава, послушно кивнул княжич и тоже попятился[13]. - Я уже здоров...ва. Мне хорошо. Просто голову напекло. Спасибо. До свида...

- Это не займет много времени, Ори-тян, - взгляд единственного глаза пробуравил его насквозь, и мальчик прикусил язык.

- Проходите, - дайёнкю повторила приглашение мага. Бежать было поздно. В желудке княжны нервно заёрзал холодный комок предчувствий.

Тонитама закрыл калитку - руками, не волшебством - и привел их в свой миниатюрный сад камней. Они ступили с травы на белую гальку, устилавшую пространство между черными валунами, и солнечный свет над ними слегка померк. Встревоженная, Лёлька оглянулась и увидела, что Чаёку осталась стоять на траве, сунув руки в рукава кимоно и прикрыв глаза.

Вечный встал в самом центре круглого, как арена балагана, сада и жестом пригласил их занять место перед собой. Дети повиновались. Ладони мага зависли над макушками Ивановичей, и не успели они ничего понять, как камни вспыхнули алыми ломаными прожилками - будто молнии рвались изнутри наружу. Небо потемнело, и за пределами сада всё пропало. Левый глаз Вечного, скрытый повязкой, засветился белизной.

Лёка хотела крикнуть, отвернуться, убежать - но ноги словно приросли к земле. Взгляд ее - единственное, что еще могло двигаться - в панике метнулся к Яру. Он стоял, вытаращив глаза и приоткрыв рот. На лице его играли карминные отсветы молний. Темнее, светлее, то почти розовые, то словно налитые кровью, то багряные, набегавшись по лицу, они стекли на одежду и там снова принялись за свои психоделические догонялки. Глянув на себя, она увидела, что светопредставление вовсю идет и на ее руках и одежде. Несколько мгновений - и на груди ее, а потом и брата ослепительно-белым засветился какой-то прямоугольничек. Амулет Нероямы, поняла Лёлька. И тут же новое понимание осенило ее, одновременно пугая и приводя в восторг. Магию! Вечный ищет магию, но всё, что нашел - подарки своего товарища! Значит, ее заклинание...

Края одежды Яра очертила бледная кайма, и ее наряд поддержал это модное начинание сезона.

...Обнаружилось?!..

Сердце Лёльки подпрыгнуло и застряло в горле. Малиновый свет спустился на ноги, помигал рассеянно, и потух. Молнии на валунах еще с пару секунд тускло посветились бордовыми ниточками и тоже пропали. Вокруг стало темно, будто ночь опустилась на город. Лёлька глянула на небо в поисках луны или звезд - и поняла, что снова может двигаться.

- Идем, - проговорил Тонитама и увлек их к траве. Белая галька под их ногами чернела и рассыпалась в пыль.

Несколько шагов - и дневной свет резанул привыкшие ко мраку глаза. Лёлька вскинула кулаки, защищаясь, но успела разглядеть враз заслезившимися очами взволнованное личико дайёнкю. Было видно, что целый рой вопросов рвался с ее языка, но она стояла, сложив перед собой ладони лодочкой, и почтительно ждала, пока Вечный изволит с ней заговорить.

У Лёльки же не имелось никаких обязательств перед старшим по званию, и уж тем более не было дела до вамаясьского этикета.

- Я... буду жить? - просипела она трагическим голосом в лучших традициях Яра-плаксы, каким она его себе представляла, и тут ее взял за руку сам изображаемый персонаж. Его-ее поза и физиономия выражала бездну мужества, самоотверженности и презрения к опасностям, достойных не только любого примадона театра Выкаблуки, но и самого Алехандро Репиньяка из царской труппы.

- Я спасу тебя от чего угодно! Не бойся! Ведь я - твоя умная сильная сестра!

Лёлька застонала. Артист погорелого театра, в рот компот! Неужели она и впрямь так выглядит, когда в голову приходит поиграть во всемогущую старшую сестру?! Неужели так говорит?! А если нет, то теперь каждый слепой увидит, что Яр - это не она! Ну или не каждый... Но Чаёку, ставшая им обоим за это время старшей сестрой, обнаружит подмену точно!

- Вас что-то беспокоит, Яри-сан? - дайёнкю взволнованно склонилась перед ней.

- Завтрашний бой, - нахмурилась девочка и как бы невзначай двинулась к выходу. - Тренироваться надо.

Девушка озадаченно моргнула, но тут же традиционно-невозмутимое вамаясьское выражение вернулось на ее лицо.

- Вот слова, достойные буси, и дух настоящего самурая.

Взгляд ее вернулся к Вечному:

- Тонитама-сан. Если моим подопечным угрожает магическая опасность, совет будет перед вами в неоплатном долгу за раннее предупреждение.

Тот качнул головой. Для обычного человека это было равносильно долгому интенсивному мотанию на отрыв.

- На них самих ничего нет. Но на одежде я видел следы. Это может быть признаком вмешательства известного нам клана или кого-то иного.

- На одежде?.. - Чаёку свела брови в задумчивости. - Мой отец исправлял фасоны нарядов, вышедших из-под игл дворцовых швей.

- Это может всё объяснить, - согласился Тонитама, - но руку твоего отца я бы узнал из сотни. Хотя, говорят, когда боевой маг обращается к бытовым чарам, его отпечаток может меняться, а  результаты быть непредсказуемы.

Он окинул взглядом одежду на лукоморцах и вздохнул с видом: 'Я же говорю. Ну вот какому нормальному человеку может придти в голову носить такое?'.

- Покойный Шизуки-сан называл это проблемами совместимости, - подтвердила девушка.

- Проблемами пренебрежения тривиальным бытом со стороны людей, способных мановением руки разнести в пыль дворец, я бы сказал, - сухо хмыкнул вамаясец.

- С вашего позволения, Тонитама-сан, если вы ничего не желаете добавить к вашему суждению, мы покинем ваше драгоценное присутствие, - почти не обиженная за отца поклонилась дайёнкю.

Вечный одарил ее нечитаемым взором и она, сложив руки перед собой, с поклонами попятилась, увлекая за собой Ивановичей. Прием - то ли у врача, то ли у члена совета - был закончен.

- Чего тебя утром потащило выпендриваться у ворот Тонитамы? - пережевывая ненавистную рыбу и лаская грустным взором креветок в тарелке брата, тихо пробормотала Лёлька за ужином.

- Я тебя изображал, между прочим, - надулся Ярик, считавший свой бенефис в роли сестры беспримерным успехом. - Ты бы в такой ситуации молчать не стала, а брякнула что-нибудь эдакое.

- В такой ситуации, и в другой тоже, я бы сперва подумала, чего брякаю! - въедливо сообщила она. - А если бы они обнаружили мою магию?

Яр округлил глаза и уставился на сестру в искреннем недоумении:

- Твою-то?! Да ну...

Лёка прикусила язык. С одной стороны хорошо, когда выдрессированный младший брат верит безоговорочно во всё, во что не веришь даже ты сама. А с другой...

- В следующий раз не только говори, как я, но и думай, как я. И будет тебе счастье, - буркнула она и принялась за чай.

Изображать Ярку тоже было не сахар: полдня подставляться под его неуклюжие выпады, падать от малейшего толчка, и делать вид, что задыхаешься уже на втором круге во время пробежки, артистизма требовало немалого. А когда Чаёку по пути в башню с восторгом указала на похожую на сердце розоватую тучку, кропившую дождиком Мишаню, попросила 'Яра' сочинить что-нибудь красивое, а в ответ услышала: 'Дождик, лей, дождик, лей - на меня и на людей. На моёго милого не капли ни единого'... По выражению ее лица можно было подумать, что ей предложили кимоно надеть задом наперед. Еле-еле усталостью и переживаниями за завтрашний день оправдаться смогла...

В конце концов, сытые, усталые и до определенной степени довольные, княжичи добрались до постелей. Но несмотря на то, что валились с ног, и глаза закрывались еще минуту назад, уснуть они не могли еще долго...

Тяжелый протяжный звон гонга заполнил внутренний двор Малого дворца Усердного Поиска Гармонии, заглушая голоса, и когда последний отзвук растаял, над брусчаткой, застеленной татами, воцарилась тишина.

Лёлька, чувствуя в районе желудка наступление глобального похолодания с ледниковым периодом в арьергарде, снова оглядела собравшихся вокруг поля их будущего боя. Тайсёгун, сложив на коленях руки, неподвижно восседал на открытой галерее, огибавшей стены дворца. Справа от него в таких же позах застыли двое Вечных, похожих как отражения - Нерояма и Нивидзима Кошамару. Слева, массивные и хмурые, возвышались двое незнакомых вамаясьцев в черном, судя по выражению брутальных физиономий - военные.  В дальнем конце двора, одетый в белую мешковатую рубаху и черные штаны как два паруса, с видом полководца перед парадом побед, стоял Обормоту в окружении сенсеев. Один полировал его шест, другой нашептывал что-то на ухо, заставляя мальчика хихикать, третий беззастенчиво сверлил взглядом его противников, рассчитывая то ли смутить их, то ли высмотреть что-то полезное для их подопечного.

У стен топтались разнообразные зеваки, среди которых Змеюки и ее приближенные занимали не последнее место ни по количеству, ни по качеству. Лёлька поискала Синиоку, но не нашла. Не пустили? Не видно из-за взрослых? Но долго думать про нее времени не было - взгляд, словно бесприютная душа, метался по сторонам, нигде не задерживаясь надолго.

- Успокойтесь, - услышала она за плечом голос Отоваро Иканая. - Дышите равномерно. Всё будет так, как должно быть. Победите вы или проиграете, решать только великой Яшироке Мимасита, да озарит она своим светом клан Шино.

- Лучше нас пусть озарит, - обиженно буркнула девочка. - Они и так все озаренные - дальше некуда, в темноте без фонаря ходить могут.

- Сильный и богатый - не значит озаренный, Яри-тян, - проговорил сенсей. - Сияние может осветить путь, а может ослепить глаза.

Не в состоянии рассуждать о философских материях даже в спокойные времена, сейчас Лёлька только пробормотала, куда Обормоту может засунуть свои глаза, чтобы их точно уж ничего не слепило, и заозиралась снова. Сердце предательски колотилось. Скорее бы начали! Навешать ему кренделей... или он ей... только скорее! Ну сколько можно нервы мотать! Чего еще ждут?! Какого...

Распорядитель занес колотушку для второго удара - и застыл.

- Тэнно, тэнно!.. - пролетел шепоток над толпой. Словно подкошенные, все как один попадали на колени.

- Император! - прошипел Иканай.

- Где император? Зачем император? - ошеломленная Лёлька закрутила головой. - Откуда?

- На колени! - шикнул из района коленок голос Чаёку. Девочка, спохватившись, последовала примеру вамаясьцев, а когда подняла голову, то Маяхата с рассеянной улыбкой на тонких губах уже устраивался на шелковой подушечке рядом с Миномёто. Выселенный с нее вояка бодал лбом голый пол рядом с товарищем.

- Теперь он не посмеет вас убить - по крайней мере, очень уж нарочно, - проговорил ей на ухо Отоваро.

- Хвала Мимасите - я буду убит как бы нечаянно, - княжна закатила глаза, ухом чувствуя укоризненный взор сенсея.

- Такое впечатление, будто чемпионат Белого Света начинается, а не избиение младенца, - мрачно и презрительно проговорил Ярик в почти превосходной имитации ее. Может, он не совсем безнадежен...

Император сделал знак, что хочет говорить, и поднявшийся было гомон улегся.

- Я совершенно случайно узнал об этом любопытном событии... - начал он, и Лёлька заметила, что дыхание Негасимы было чуть прерывистым, словно он только что перешел на шаг с бега - или очень быстрой ходьбы. Но ведь императоры не бегают? Тем более поглазеть, как один пацан будет лупить палкой другого?..

- ...и решил взглянуть. Заодно я нашел ключ к тайне, чем таким важным занят весь клан Шино и половина моих военачальников. Слава всесильной Мимасите, это не очередной заговор.

Император улыбнулся. Реакция собравшихся на шутку выдала принадлежность к клану Шино так же ясно, как символ ворона на груди.

- Приятно снова видеть двух соперников, достойных схватиться друг с другом, пусть в этот раз на поле брани, а не на листе бумаги. Не сомневаюсь, что бросающаяся в глаза молодость одного из противников с лихвой компенсируется другими качествами, скрытыми пока от наблюдателя, и надеюсь, что скрыто не слишком много - хотелось бы всё-таки, чтобы юный буси из Рукомото дал Обормоту-тян хотя бы один шанс.

Ярик хихикнул. Лёлька прыснула. Обормоту сверлил взглядом песок и пламенел щеками.

В толпе между дамами и придворными мелькнул розовый лепесток. Синиока! Княжна улыбнулась, и на душе отчего-то стало легче.

- Начинайте, - император кивнул своему верховному полководцу. Миномёто, невозмутимый, как танк, поднял голову и огласил:

- Я открываю бой чести между Яри из клана Рукомото и Обормоту из клана Шино. Сражаться противники будут на дзё, до трех иппонов, или пока один из них окажется не в состоянии продолжать бой. И да благословит их доблесть и искусство лучезарная Мимасита.

Распорядитель встретился взглядами с тайсёгуном - и колотушка опустилась на бронзовое блюдо гонга, возвещая о начале битвы титанов суперлегкого веса.

- Ступай, - сжала рука Иканая ее плечо. Лёлька поднялась с колен и, не оглядываясь, двинулась вперед.

Обормоту с шестом наготове уже направлялся ей навстречу. С оружием в руках он не казался таким неуклюжим и нелепым, как в парадном кимоно на состязании поэтов, и у девочки в душе снова проснулся комок недобрых предчувствий.

Приблизившись на расстояние вытянутого шеста, соперники остановились, поклонились, не сводя напряженных взглядов друг с друга, и отшагнули назад. Лицо Шино-младшего было багровым от еле сдерживаемой ярости, белели костяшки пальцев, стискивающих шест, и в первый раз Лёлька почувствовала благодарность к неизвестному сплетнику, доложившему императору об их маленьком сведении счетов.

Первый выпад вамаясьца был внезапен, но предсказуем. Несостоявшийся тычок в грудь - шаг влево - контратака... Звонко ударились шесты, выбивая почти барабанную дробь, и сухое эхо прокатилось по двору, заставляя умолкнуть зевак. Всё пропало вокруг Лёльки - звуки, краски, люди, солнце, дворец, и даже мерзенькое чувство страха притаилось до лучших времен, оставляя ей лишь татами, противника и его дзё. Как учил Отоваро. Как добивался Ерофеич. Как и должно быть.

Обормоту не ожидал такой прыти от неприятеля на пять лет младше его, но отбил и закружил вокруг, как акула, скаля зубы. Удар в голову - уход - ответный удар - парирование - финт - и снова удар. Перестук шестов, изредка перемежаемый мягкими ударами, достигавшими цели. Стук крови в ушах. Грохот сердца. Рвется дыхание. Какая-то неистовая сила ревет в груди, призывая наплевать на всё, бить, крушить, лупить, кусать - но годы тренировок берут свое. Осторожно. Быстро. Точно. Атака. Парирование. Уход.

Удар - и на лбу вамаясьца алеет ссадина. Тычок - и Лёлька летит на татами. Промедление - и она на ногах, с дзё как с копьем и оскаленными зубами.

Атака - уход - финт - контратака... Саднит ее бок. Кровь стекает по носу мальчишки. Взмах - уход - атака - тычок - финт - удар...

Осторожная поначалу карусель с каждым ударом - нанесенным и пропущенным - раскручивалась всё стремительней, превращая схватку в причудливый танец, живущий своей жизнью и логикой. Финт - взмах - зацеп - бросок... Обормоту шмякается на татами, как куль с конфетами, теряя оружие. Скорей!..

Лелька четко, как учил ее Иканай, обозначила удар в горло и отступила, перехватив дзё.

- Яри из клана Рукомото - иппон, - кто-то возглашает голосом бесстрастным, как крепостная стена, и радость победы охладевает. Столько деремся - и только один иппон?! А их надо три! Иппона мама!..

Еще пять секунд - и ему засчитают поражение! Проваляется или нет? Хоть бы, хоть бы, хоть бы... Раз... два... три...

Обормоту вскочил, скрипя зубами. Глаза, и без того не навыкате, превратились в щелочки-бойницы. Щурься-щурься, Обалдуй...

Под взглядом Обормоту - странным, сулящим то ли лёгкую смерть, то ли мучительную жизнь - она отступает еще дальше, давая ему занять позицию.

Спокойно. Дышать ровнее. Глядеть в оба. Наплевать на колено. Наплевать на бок. Наплевать на всё. Вперед!

Удар - уход - атака - промах - финт - уход - атака... Промах! Шест Обормоту огрел ее по спине. По кошачьи извернувшись, она выбросила свой дзё вперед - только суставы затрещали, развернулась, парируя - но оружие Обормоту врезалось в плечо, отбрасывая и сбивая с ног. Кувыркаясь по татами, она видела, как он кинулся к ней с дзё наперевес, как с копьем. Она метнулась вправо - и кончик шеста ткнулся рядом с ее щекой. Влево - и опустился, где только что была ее голова. Она рванулась, что было сил, уходя от нового удара, вскинула ноги в попытке вскочить - и ощутила, что пнула что-то твердое и вертикальное. В следующий миг кто-то шмякнулся в шаге от нее с отчетливым 'Йё!..'

Сбила Обормота!!!

Вспомнив первый урок Иканая, она резко вдохнула - и под пронзительный визг, раздирающий перепонки, дзё ее ткнулся вслепую во что-то твердое. Сегунёныш замычал - то ли от боли во лбу, то ли в ушах.

- Прекрати! - взвыл он. - Это не дао буси!

В ответ разъяренная Лёлька проорала что-то похожее на 'Дао хусим!', вскочила - и оказалась нос к носу с вамаясьцем. Шесты взметнулись одновременно - его в замахе, ее, перехваченный посередине, крутанулся как кленовое семечко, отбивая одним концом атаку - и припечатывая второй ко лбу Обормоту. Глаза его сошлись к переносице, пальцы разжались, шест опустился безвредно ей на плечо, а сам он мешком осел на татами.

'Ага! Так ему, гаду!' - была первая вспышка радости, тут же сменившаяся тихим ужасом: - 'А если я его убила?!'

- Обормот?.. - выронив дзё, бросилась она к нему, краем уха слыша, как кто-то выкрикнул про иппон дому Рукомото, как другой кто-то принялся отсчитывать секунды, как вопила где-то какая-то женщина. - Обалдуй? Образинчик?..

Мальчик лежал, не шевелясь. Она бросилась на колени, схватила его за запястье, смутно припоминая, что где-то там можно нащупать какой-то пульс, и что у мертвых он слабый, а у живых, вроде, то ли наоборот, то ли вообще нет, но чьи-то руки обняли ее за плечи, подняли и мягко, но непреклонно повлекли прочь.

- Он живой? Живой? - оборачивалась она непрестанно, но всё, что открывалось при этом ее взгляду - толчея вокруг предполагаемого места падения противника.

Те же руки опустили ее на колени и мягко тронули затылок, заставляя голову склониться.

- Яри из дома Рукомото благодарит сюсинов за беспристрастное судейство, - раздался голос Отоваро над ее ухом, и в первый раз она поглядела не за спину, а перед собой. Император лучился точно именинник, Вечные были непроницаемы, как каменные болванчики - хоть и каждый по-своему, военачальники хмурились и едва не рычали...

Лицом тайсёгуна можно было замораживать водопады.

- Поединок был равным и честным, Яри из клана Рукомото, - проговорил он после долгого молчания. - Мой сын не будет иметь к тебе претензий.

- Он живой? - вырвалось у нее то, что крутилось на языке.

- Полагаю да, - тонкие губы тайсёгуна изломились в брезгливой усмешке. - Хотя получив второе поражение подряд от противника младше его на пять лет я бы на его месте пожалел, чтобы меня не убили.

- Он же ваш сын! - забыв обо всем, выпалила Лелька. - Как вы можете так говорить!

- Слабый не может наследовать бразды правления империей, тем более в такие бурные времена. А сыновей у меня хватает. Пусть они младше, но не такие... неудачники.

- Он не неудачник! - сама не понимая, что и, самое главное, зачем она это говорит, девочка сердито ударила кулаком по коленке. - Он... Ему просто не повезло! Он очень хорошо дрался! Я - один сплошной синяк!

- Хорошо драться и побеждать - разные понятия, Яри-тян. Тебе это еще только предстоит понять. С позволения тэнно мы покинем поле боя.

- Тэнно позволяет. Ступайте. У вас, наверное, есть еще более важные дела.

Миномёто поднялся - взгляд отстраненный, лицо бесстрастное - и скрылся за раздвижной стеной дворца. Воеводы и Вечные, как нитки за иголкой, последовали за ним. Аудиенция была окончена. Лёка проводила их взглядом, кипя от возмущения, словно тайсёгун поиздевался над ней, а не над своим Обормотом... которого вдруг отчего-то, глупо и совершенно нелогично, стало жаль.

- Я с удовольствием наблюдал за вашей схваткой и на этот раз, Яри из Рукомото. Хотелось бы только полюбопытствовать, что есть дао Хусим? - Маяхата, один никуда не спешивший, словно повинуясь правилу 'последний пришел - последний ушел', приподнял вопросительно бровь.

Глаза Лёльки вытаращились - сперва от непонимания, потом от его противоположности.

- Э-э-э... это такое секретное учение в Лукоморье... которое учит... - с трудом подбирая слова, забормотала девочка, думая о том, какое дао прописали бы сейчас ей отец с матерью, - учит, что всё... обязательно будет так, как должно быть. Вот.

- Основатель этого дао познал дзынь, - одобрительно кивнул император, встал и принялся оправлять кимоно. Из-за отворота выскользнул веер и упал под ноги княжне.

- Вы уронили! - она подняла роскошную вещицу из тончайших ажурных костяных пластинок, протянула Негасиме, но тот улыбнулся и покачал головой:

- Похоже, Отгоняющий Демонов Жары выбрал нового хозяина. Заботься о нем. Это тебе подарок за замечательный бой. Не так часто увидишь Шино любого возраста носом в пыли.

- Благодарю вас, тэнно, - прижимая веер к груди, она поклонилась. Показалось Лёльке или нет, что в затылок ей из толпы впился, точно стилет, чей-то взор, полный ненависти и зависти?..

Отконвоировав Ивановичей до башни, Отоваро церемонно поздравил победителя и хотел было передать его остатки Чаёку для медицинских опытов,  но Лёлька, которая Ярик, взбрыкнула:

- Во-первых, Отоваро-сенсей, мы бы хотели продолжить тренировки с вами и в последующие дни, - непреклонно заявила она под сдавленно-тяжкий стон со стороны настоящего Яра, - и поэтому любезно просим вас не оставлять нас на произвол судьбы неучами, на случай, если у Миномёто найдется еще один Обормот, или несколько.

- А что во-вторых? - внимательно склонив голову и улыбаясь в усы спросил Иканай.

- А второе... и первое... и компот... будут вечером. И мы вас с Чаёку-сан приглашаем, - торжественно проговорила она.

- Куда?..

- Что такое компот?

- Вы проводите нас на кухню, Чаёку-сан, где мы приготовим небольшое угощение так, как принято у нас дома, - скромно сложив руки на груди, проговорила Лёлька. - Мы в честь победы, в которую вы вложили не меньше сил, чем я, хотим сделать вам что-нибудь приятное. А поскольку мы ничего такого особенного делать не умеем...

- То хотя бы сделаем то, что не умеем! - договорил за нее Ярик.

- Это ты не умеешь... - начала было девочка - но вспомнила, кто она сейчас, и прикусила язык. Княжичу знаться с котелками и разделочными досками было не к лицу. И вообще, это могло послужить некоторого рода препятствием, если подумать... Но думать было уже поздно. Хорошая мысля, как говорится, приходит, когда дома никого нет.

- На кухню? - Чаёку приподняла брови в веселом удивлении. - Но чем вы там станете заниматься? Вы же даймё, а не кухари.

- В Лукоморье даймё должен уметь всё, - с горделивым достоинством проговорил мальчик, и дайёнкю осталось только развести руками.

Лёлька глянула на треснувшее серебряное зеркало, не зная, как попросить девушку, чтобы его скорее заменили, и уж совсем не представляя, как объяснить второе разбитое - но тут ей в голову пришла одна мысль.

- А можно мы с сестрой ненадолго уединимся в саду Озера Приятного Поиска Спокойствия и  Гармонии? - спросила она, прижимая Тихона к груди.

- Для чего? - глаза вамаясьцев, успевших узнать Ивановичей и их отношение к местным традициям, подозрительно прищурились[14].

- Для приятного поиска спокойствия и гармонии? - Лёлька невинно захлопала очами.

- Да, конечно! - поспешила ответить дайёнкю, пока ее подопечные, в кои-то веки вставшие на тропу просветления, не передумали.

Сад с зеркальным озерцом, окруженным древними соснами и кипарисами, скрывался от мира за живой изгородью из менее высокой и благородной, но гораздо более густой и колючей растительности. Заросший изумрудной травой берег обрамляли редкие черные валуны[15], а над самой гладью возвышалась старая, продуваемая всеми ветрами беседка.

- Мы посидим одни. Можно? - попросила Лёлька, и Чаёку, с мечтательной улыбкой окинув тенистое прибежище от дворцовой суеты, кивнула:

- Да, конечно. Я пока помедитирую в павильоне Весеннего Ветра напротив входа.

- Спасибо.

- И не забудьте вознести благодарность солнцеликой Яширока Мимасите за покровительство!

- Прямо сейчас этим и займемся, - кивнула девочка и дайёнкю, обнадеженная, посеменила прочь.

Когда стройная фигурка в голубом кимоно скрылась за кустами, Ярик накинулся на сестру:

- Ты чего?! С ума сошла?! Зачем мы в этот сад пришли?! И что мы будем делать на кухне?!

- Отдай сюда, - не объясняя ничего, она вытянула задремавшего на руках у Яра Тихона и решительно двинулась к воде.

- Ты его утопить хочешь?! - бросился вдогонку мальчик.

Лёка остановилась так, что Яр налетел на нее и едва не сбил с ног.

- Иногда мне хочется утопить тебя, - сделала она страшное лицо, опустила лягуха на траву у самой воды, встала на колени и указала княжичу на место рядом с собой. Перехватив горящий всеми карами Белого Света взор сестры, он бухнулся на колени, куда приказано.

Не теряя времени, она ухватила Ярика за шкирку и потянула вперед.

- Я... не хочу пить. Из озера. Это негиги...

- Наклонись, блин компот! Чтобы я наши отражения видела!

Яр вместо этого разинул рот.

- Ты хочешь... прямо тут... Лё! Ты гений!

- А я тебе о чем уже семь лет толкую? - со вздохом святого страстотерпца спросила она.

Тихон неожиданно завозился, попытался толкнуть девочку, но та лишь рассеянно погладила его. Княжичи склонились над водной гладью. В ответ на них из прибрежной глубины уставились десятка три разноцветных карпов - традиционного населения местных водоемов, невкусного, по словам Чаёку, а значит, с точки зрения Лёльки, бесполезного. Игнорируя энергично толкавшегося лягуха и ихтиотусовку, привыкшую к кормежке от каждого искателя спокойствия и гармонии и потому настырную, она сфокусировала взгляд на их с Яром отражении. Пытаясь не обращать внимание на пялившиеся на них нахальные рыбьи морды, протянула руки к поверхности пруда, дотронулась до отражений, потащила одно на место другого... и с ужасом увидела, что отражения рыб поскользили тоже, сливаясь с их. Курносые носы с плавниками на ноздрях, по четыре рыбьих глаза вдобавок к своим, желто-белые чешуйчатые лбы под красными волосами... Лёлька в панике дернула руками, пытаясь вернуть всё как было, но испуганные рыбины развернулись - и к рыбьим мордам на щеках Ивановичей присоединились рыбьи хвосты, торчавшие из ушей. Не соображая, что творит, она попыталась отдернуть руки - озеро поднялось ей навстречу, как прилипшая простыня.

- Уйди!!! - закричала она, размахивая руками и вспоминая отчего-то дядю Агафона - но разверзлись тут хляби расхлябанные и мокрая тьма поглотила ее.

Когда Лёлька открыла глаза, первым, что она увидела, было белое мокрое лицо Ярика, нависшее над ней. 'Прямо как в романе Лючинды Кармелли!' - подумала она. Растроганная его слезами, она протянула к нему руку и слабым голосом умирающей вороны[16] просипела:

- Со мной всё в порядке.

- С тобой-то всё!.. - руки Ярика взлетели к небу, как ей показалось, но проследив направление полета, вся драматичность момента рассеялась. Кроме Яра, над ней склонялись... новогодние елки. Протерев кулаками глаза - тоже отчего-то мокрые - она увидела, что это были всего лишь вековые сосны и кипарисы - украшенные разноцветным рыбьим населением озера. На развилках сучьев ближних деревьев, опасно похрустывая своими насестами, примостились черные камни.

Не в силах ни найти объяснения увиденному, ни отвести взгляда, она принялась считать:

- Раз... два... три... четыре...

Сук отломился, камень грохнулся наземь, дерево освободилось, выпрямляясь как катапульта - и рыбий косяк превратился в стаю. Метнувшиеся ветки сосны задели соседку, роняя камень ее - и еще одна рыбья стая полетела на юг, и еще один камень, и одно дерево, и еще одно, а потом и не одно...

Как завороженные, Ивановичи наблюдали за принципом домино в применении к зеленым насаждениям, пока последняя стая не скрылась из вида - и пока в арке из жимолости не показалась Чаёку. Лицо ее пылало, а подол кимоно был полон живой рыбы.

'Ну сейчас и прилетит нам...' - Лёлька втянула голову в плечи.

- Вы только поглядите! - задыхаясь от волнения, выпалила дайёнкю. - Я сидела в беседке Весеннего Ветра, молилась Мимасите об усилении красоты и гармонии этого чудного места, и глядите! На меня обрушился дождь из живых карпов! Вообще-то, мне всегда казалось, что в этом озере их многовато, но если богиня думает, что их не хватает...

Девушка подошла к воде - и не увидела ни одной рыбы.

- Премудрость утренней богини не знает границ! - всплеснула она руками, заодно производя зарыбление водоема, потом обвела взглядом берега, увидела разбросанные камни - пятнадцать - и поломанные ветки, и рот ее медленно приоткрылся.

- Мы тоже молились Мимасите об украшении этого места, - быстро вступила Лёлька, излучая искренность в мегаваттном диапазоне. - Так что богине виднее. Раньше тут был парк как парк, а сейчас - саби-ваби и полный сибуй! И может, мы уже пойдем на кухню? Так хочется поскорее сделать вам всем приятный сюрприз!..

Про готовку Лёлька знала всё. Неоднократно она рассматривала содержимое супов, вторых блюд и прочих салатов - частично из любопытства, частично пытаясь потянуть время в ожидании того момента, когда родители скомандуют перемену блюд и на стол перед ней поставят что-нибудь менее полезное и более сладкое[17]. Она знала, что еда бывает вареной, жареной, тушеной и просто резаной как попало, сиречь заморское блюдо салат. Ей было известно, что овощи, перед тем, как засунуть в печь или положить в котел, чистят. Мясо тоже чистят - от шкуры, убедившись предварительно, что оно не убежит в процессе, а еще его режут, иногда - рубят. Хлеб делают из теста, тесто - из муки, муку - из зерна. Правда, до сих пор она не могла догадаться, как проковыривают в мякише каравая дырочки и почему снаружи следов вмешательства потом не видно, но это она относила к тем вопросам, на которые взрослые обещали ответить позднее, вроде того, откуда берутся дети.

Поесть она любила[18], и поэтому первой ее мыслью в направлении осчастливливания друзей, за неимением шуб, золота и права раздавать местные дворцы и земли, был пир. К тому же вамаясьская кухня и в первый день показалась ей слишком пресной, постной и безвкусной, а после двух недель пребывания тут она и вовсе была готова поменять полцарства на конскую хотя бы колбасу. Потому над выбором меню она долго не мучилась: много и вкусно. И никакого полезно и рядом не надо.

- Сегодня мы будем готовить пирожки и борщ! - безапелляционно заявила она Чаёку и собравшимся вокруг поварам.

- Что... и что? - вежливо уточнил главный кухарь Искусима-сан.

Лёка одарила его жалостливым взором и повторила, надеясь достичь целевой аудитории хотя бы со второго раза:

- Боржч. И пы-раж-ки.

- И как их готовят, Ори-сан? - спросила Чаёку. - Только объясните нашим поварам, и они сделают всё, что от них зависит.

- Ну... Так и быть, - как бы неохотно ответила девочка, не горевшая желанием мыть, чистить и резать суповые ингредиенты. - Записывать готовы?

- Всенепременнейше, Ори-сан, - Искусима склонился перед ней с кисточкой, тушницей и длинным листом бумаги.

- Тогда вперед, - милостиво разрешила княжна. - Во-первых, тесто.

Кисть Искусимы забегала по странице, коричневатой, как поджаренный пирожок.

- ...во-вторых, начинка для пирожков. То есть мясо...

- Что?

- Мясо, - повторила княжна, недоумевая, что она произнесла непонятного.

- Рыбы?

- Нет, мяса, - для особо сообразительных пояснила она.

- Дичь! - озарилось пониманием лицо дайёнкю. Лёлька подумала, приняла поправку вводной и продолжила:

- А еще приправы всякие. Дальше. Для борща... - она примолкла, вызывая пред мысленным взором тарелку красноватого супа с ледником свежевываленной туда сметаны, -  ...опять мясо...

- Дичь?

- Да, да! Потом свеклу...

- Что?

Монолог, напоминавший теперь больше всего бег с барьерами, прервался снова.

- Свек-лу, - почти терпеливо повторила девочка. - Это такое бордовое. Растет в земле.

- А, дайкон! - воспрянул духом повар. Но теперь зависла Лёка. Дайкон? Название было похоже то ли на вамаясьский княжеский титул, то ли на оружие массового поражения,  но спросить она не решались. Наверное, в конце концов, им виднее, как называется их свекла.

- Потом морковку, - с важным видом продолжила она, загибая пальцы.

Реакция повара была предсказуема.

- Что?..

Лёлька порылась в свежерасширенной эрудиции, сложила ее с опытом и выдала:

- Дайкон. Оранжевый. Длинный такой, а к концу сужается.

- Дайкон оранжевый в нашу кухню не завезли, Ори-сан, - горестно развел руками Искусима. - Только розовый.

Лёка подумала. По форме, вроде, подходит. А цвет... Какая в сущности разница, какого цвета у них морковка?

- Сойдет, - махнула она рукой. - Потом нужна капуста...

- Что?

- Это овощ такой. Зеленый. Круглый. С листьями, - устало вздохнула она.

- Дайкон! - радостно воскликнул повар.

- Ага, - с облегчением выдохнула княжна. - Дальше... лук и чеснок.

И, не дожидаясь коронного вопроса повелителя дворцовой кухни, выпалила:

- Это такой дайкон желтого и бежевого цвета! Круглый!

Повар, лучась радостью и желанием угодить, торопливо записал и воззрился на нее:

- Что-то еще, Ори-сан?

Княжна почесала подбородок.

- Помидоры?.. Красные такие, круглые, листики на попках зелененькие...

- Дайкон!

- Да, он, - кивнула она и вытерла пот со лба, выступивший от  напряжения. Всё это вместе взятое надо почистить, сложить в котел с мясом ...

На этом месте повар застонал, но девочка непреклонно продолжила:

- ...и варить, пока не сварится.

- А рис когда добавлять, осмелюсь полюбопытствовать?

- Какой рис добавлять? Не надо рис добавлять!

Искусима наморщил лоб, соображая, сообразил и склонился, сложив перед собой ладони лодочкой:

- Не будем рис добавлять. Всё будет исполнено, как вы сказали, Ори-сан.

- Ну и хорошо. Исполняйте, - с чувством наполовину сделанной работы Лёка обернулась к группе поддержки, застывшей в благоговении перед лицом ее кулинарного гения, закатала рукава и потерла руки в предвкушении новых трудов: - А я займусь пирожками!

Заниматься пирожками Лёка рассчитывала недолго. Она видела один раз, как стряпуха тетка Маланья их лепила: ничего сложного.

С видом хирургического светилы на бенефисе она обмотала сарафан поданным полотенцем как фартуком и, не глядя, протянула руку:

- Тесто! Начинку!

Искусай, едва не спотыкаясь, подбежал с деревянным тазиком, накрытым тряпочкой, на вытянутых руках и протянул с поклоном, как иноземный посол - сундук с драгоценностями. За ним с подносом, накрытым такой же тряпочкой, стоял начинконосец. Лёка приподняла ткань и с подозрением глянула на белую массу, устроившуюся большим комом на дне таза:

- Это что? Тесто?

- Тесто, Ори-сан! Как вы велели, Ори-сан!

Лёка задумчиво сдвинула брови. Когда она проходила мимо Маланьи, тесто на столе у нее было плоским, как блин. И кстати о столе... Она оглянулась в поисках оного, но всё, на что натыкался ее взор, имело высоту ножек максимум ладони в две. 'Ну не тащить же наш стол из башни', - вздохнула она мысленно и опустилась на пол перед ближайшим свободным недомерком.

Коленки заболели сразу. Она попробовала вытянуть ноги под столом, но добилась только того, что он зацепился за большой палец и уехал в район пяток. Побагровевшая Лёлька встретилась взглядами с Искусаем, и видно, что-то было в ее взоре такого, что главный повар дворца молча бросился прочь - и вернулся через минуту с четырьмя тюльками одинаковой длины. Усилиями подручных столик вознесся на невиданную для него высоту и замер в таком положении, удерживаемый четырьмя парами поварятских рук.

Лёлька удовлетворенно кивнула, вывалила тесто на столешницу, отполированную десятками трудолюбивых рук, и принялась разравнивать, чтобы получилось плоским, как у Маланьи.

Тесто разравнивалось замечательно. Даже слишком. Размазавшись блином по всей поверхности, оно обвисло с краев как очень упитанная скатерть в ожидании продолжения - то ли процесса, то ли стола. Но ни того ни другого не последовало: девочка, сердито насупившись, принялась отрывать излишки и бросать в тазик ассистента. Пошлепав ладонями по остаткам, она наморщила лоб, вспоминая.

Тетка Маланья брала со стола плоские кругляши теста, клала ложкой в середину начинку, защипывала и складывала на сковородку. Отлично. Так и поступим.

Как получить идеально ровный кругляш, она знала, но циркуля поблизости не было, поэтому пришлось импровизировать. Ножом она разрезала тесто на квадраты, показала поварятам, медленно впадавшим в ступор от немыслимых кулинарных высот, как срезать углы, чтобы вышли круги, и довольная обернулась в поисках ответственного за начинку, с чисто вамаясьским терпением и невозмутимостью всё это время ожидавшего рядом. Откинув тряпицу, она ошарашенно уставилась на ляжку кого-то небольшого и мускулистого.

- Что-то не так? - Искусай снова проинтуичил неприятности до момента их зарождения.

- Мясо должно быть порублено, - с укором сказала княжна, - и в него добавлены приправы.

- Какие? - Искусай был весь внимание и услужливость.

Подумав о культурно-кулинарной разнице, Лёлька решила предаться эксперименту:

- Да какие вы у себя используете.

- Будет сделано, Ори-сан!

Замысловатое движение бровей - и начинкодержатель со скоростью преследуемого оленя скрылся за ширмой вместе со своей подопечной. Через секунду оттуда донеслись звуки ударов, кряхтение и какая-то возня. Но не успели Ивановичи подумать, что не иначе как ляжка оказала сопротивление, как поваренок с подносом на вытянутых руках гордо выплыл на простор дворцовой кухни. На темной поверхности красовалась та же самая ляжка, разрубленная на пять частей и обмазанная какой-то зеленой гадостью.

Отношение Лёки к увиденному слишком явно отразилось на ее физиономии, или главный повар за годы службы действительно выработал зачатки ясновидения и телепатии, но яростно вскинутая ладонь остановила носителя начинки на полпути.

- На десять частей, - с каменным выражением лица проговорил Искусай, а после быстрого взгляда на высокородную арендаторшу кухонного угла быстро добавил: - А потом каждую еще на столько же.

- А во что упало мясо, пока его рубили? - впечатленный открывавшимися пред ним лукоморско-вамаясьскими кухонными таинствами, робко спросил Ярик.

- Оно никуда не падало, Яри-сан, - повар испуганно глянул на мальчика.

- А в чем оно тогда?

- В че... А, это! Это не то, что вы подумали. Это васаби. Ори-сан приказала использовать наши обычные приправы.

- А... еще более обычные... использовать можно? - слегка нервно проговорила Лёлька.

- Конечно, Ори-сан! - радостно воскликнул Искусай и выкрикнул в адрес рубящегося с ляжкой поваренка: - Окуни! Добавь к васаби дайкону!

Спустя пять минут перед Лёкой стоял гордый начинконачальник с подносом, на котором горкой возвышалось нечто цвета жабы, попавшей в малиновое варенье.

- Начинка-сан, Ори-сан! - доложил он с таким волнением и счастьем по поводу благополучного исполнения головоломного заказа знаменитой онна-бугэйся из Рукомото, что у девочки язык не повернулся сказать что-то, кроме 'Спасибо-сан'.

Смахнув навернувшиеся от вамаясьского духа слёзы, она вспомнила, что ближайшая ложка находится у них в башне, мужественно зачерпнула пригоршню зелено-красной субстанции и положила на первый кругляш.

Дальше дело пошло повеселее[19]. Через час два десятка пирожков, каждый одаренный ярко выраженной индивидуальностью, были погружены жариться в котел с соевым маслом[20]. Лёлька расположилась было рядом, но Чаёку предложила доверить мелочи профессионалам, а самим идти в башню готовиться к приему гостей - и княжичи согласились. Отдав распоряжение насчет хлеба и компота[21], Лёка отбыла с видом полководца с поля выигранного боя под задушевное яриково пение:

- Ой, цветет васаби

В поле у ручья.

Ниндзю молодого

Полюбила я.

Ниндзю полюби-и-ила

На свою беду:

Не могу открыться -

Ниндзю не найду.

По пути к башне, к удивлению Ивановичей, их несколько раз останавливали незнакомые люди и, чопорно раскланиваясь, поздравляли Яра с победой. Ноблесс оближ, как пора было уже писать на гербе Лукоморья, и княжичи с такой же церемонностью отвечали на поздравления, принимали пожелания, раздавали приглашения[22] и двигались дальше - только чтобы шагов через дюжину налететь на очередного доброжелателя и повторить всю вамаясьскую церемонию сначала.

Отоваро поджидал их у дверей, беседуя с охранником, в котором Ивановичи узнали Забияки. При виде своих подопечных сенсей согнулся в почтительном поклоне, улыбаясь глазами.

- Рад видеть снова, рад видеть снова.

- Добро пожаловать, гости дорогие! - Ярик, чувствуя себя великим князем на пиру, сделал широкий жест, приглашая Чаёку, Иканая и Забияки. Последний попробовал уклониться, но когда к уговорам подключилась дайёнкю, сказав, что в день триумфа победителю не отказывают, юный охранник сдался.

Не успели они расположиться за столом, спешно придвинутом к окну - девушка и учитель на стульях, единственных в радиусе двадцати тысяч самураев, Забияки на подоконнике, как по коридору зазвучал дробный стукоток деревянных сандалий, и в комнату вплыл караван служанок с подносами, тарелками, котлами и горшками, наполненными лукоморским эксклюзивом. Ивановичи, окончательно войдя в роль радушных хозяев, быстро лишили кухонный народ их ноши и сами принялись расставлять и накладывать угощение. Правда, несмотря на клятвенное заверение Искусая, что все инструкции ему чрезвычайно понятны, в комплекте к исконно-лукоморской трапезе поступил еще и рис. Княжичи, переглянувшись, решили поставить на стол и его, потому что, как оказалось, без этих скромных чашечек пир их выглядел максимум как легкий перекус в лукоморском трактире.

Ярик нарезал хлеб, белизной напоминавший снежный ком и такой же мягкий. Удивляясь, как свежий каравай умудрился зачерстветь за час, он поставил его на стол под удивленный гомон гостей:

- Какой большой рисовый колобок!

Рисовый?! Но в Лукоморье не пекут рисовый хлеб! И, похоже, не зря.

- Пускай, - шепнула сестра. - Пусть будет хоть что-то нелукоморское. Так им проще привыкнуть к нашей кухне.

Первой переменой пошел борщ. Правда, бордово-красная жидкость с плававшими кусками овощей и мяса пахла как-то не по-домашнему, но Лёлька списала это на отсутствие оранжевой моркови и лично с поклоном подала дорогим гостям каждую тарелку. Достав из-за пояса привычные палочки, вамаясьцы с улыбками[23] выловили по кусочку чего-нибудь - и застыли. Глаза их расширились[24], улыбки медленно сползли, потом быстро вернулись, и палочки, как одна, метнулись к чашкам с рисом.

- Настоящий лукоморский борщ с рисом не бывает, - с мягким укором проговорила Лёлька. - Попробуйте без. Вам обязательно понравится.

Гости вернули улыбки на лица, вежливо[25] склонили головы, бросили последние взгляды, полные загадочных чувств, на рис - и принялись за суп. Ели они не спеша, как показалось Ивановичам, тщательно смакуя каждый глоток, и с каждым проглоченным куском кулинарное эго Лёки раздувалось всё больше. Какой пустозвон говорил, что готовить надо долго учиться?

Когда овощи и мясо были доедены, вамаясьцы дружно выпили оставшуюся жидкость и так же дружно закивали:

- Очень вкусно. Очень вкусно.

- Правда? Вам понравилось? - просияла девочка.

- Очень. Очень. Непередаваемый вкус.

- А тут добавка осталась! Хотите? Сейчас я вам положу! - Ярик с радостью сообщил результаты исследований котелка. К умилению Ивановичей в этот момент гости прослезились.

Вторая порция была съедена с не меньшим удовольствием, чем первая, и ребята, довольные ходом приёма, убрали котел и гордо отправились за пирожками.

- Интересно, есть по вкусу разница между оранжевой и розовой морковкой?.. - задумчиво проговорила девочка, поскребла по донышку ложкой-половником, и отправила остатки борща в рот.

Ярик так и не понял, отчего котел из рук его сестры вдруг грохнулся на пол, а сама она схватилась за горло и зашлась в сиплом кашле, потому сначала она на вопросы не отвечала и на внешние раздражители[26] не реагировала, а когда с полминуты спустя выпрямилась и утерла слезы, единственной фразой было: 'М-моркови... м-м-многовато'.

Яр, подозревавший с детства, что у нормального человека есть здоровую пищу никакого здоровья не хватит, под обеспокоенными взглядами гостей водрузил на стол блюдо с пирожками. Правда, поджаристые в Лукоморье, тут они получились бледными, с редкими пятнами слабого румянца, как у чахоточного альбиноса - но зато почти не развалились, и большая часть начинки даже осталась внутри.

Порадовавшись, что никто в Вамаяси не знает, как должны выглядеть лукоморские пироги, вдохновленная Лёлька с поклоном расставила блюдечки:

- Кушайте, гости дорогие! Накладывайте, это всё только вам!

Дорогие гости, то ли приободренные, то ли напуганные, переглянулись, не забывая улыбаться, и потянулись к угощению.

- Я первый, - с видом сапера на экспериментальном минном поле Забияки откусил пирожок. Тот захрустел. Но не успела Лёлька порадоваться его поджаристости, как он раскололся, и на тарелку со стуком посыпались окостеневшие куски начинки. Наверное, не случайно в Лукоморье рубленое мясо фри в пирожки из рисовой муки не клал никто.

- Ничего, пусть постоят, помягче станут! - спасая положение, Ярик смахнул блюдо на подоконник, ухватил котелок с компотом и плюхнул на стол. - Наливайте!

Отоваро приподнял крышку и глянул вопросительно на Ивановичей:

- А можно нож?

- Это же ком-пот! - словно непонятное иноземное слово говорило само за себя, княжна заглянула внутрь... и рот ее приоткрылся. Когда она велела сварить фрукты с сахаром, нечто синее, консистенции полузастывшего бетона, она на выходе увидеть не ожидала.

- Это... что?

- Ком...пот? - повторила Чаёку услышанный еще на кухне новый термин.

- А... отчего... синий? - упавшим голосом спросила девочка.

- Он из фиг.

- Фиговый у нас компот получился, Лё... - со вздохом понурился Яр.

- Вернее... и компот тоже... - вытянулось лицо девочки, а мир расплылся за пеленою навернувшихся слез.

- Ори-сан, Яри-сан, огромное вам спасибо! - воскликнул вдруг Иканай. - Как я много слышал о настоящем фиговом компоте из Рукомото, как мечтал его попробовать - и наконец-то!

- Говорят, это напиток богов! - пылко подхватила Чаёку.

- Можно мне два куска? А лучше три! - юный самурай одним рывком снова оказался на переднем крае.

Ивановичи переглянулись, встретились взглядами с гостями - и расплылись в невольных улыбках.

- Можно и три, - хихикнула Лёлька и хлюпнула носом. - По крайней мере, он не пережарен, и дайкона в нем нет.

- Скорее всего, - невозмутимо уточнил Отоваро, и комната содрогнулась от хохота пятерых.

Званый вечер продолжился дарением императорской жемчужины Чаёку и императорского же веера сенсею, долго отнекивавшимся, но в конце концов принявшим подарки под напором искреннего восторга и благодарности княжичей. Далее пошла развлекательная часть - игры в колечко, выше ноги от земли, двенадцать палочек, замененных таким же количеством бронебойных пирожков, 'я знаю пять названий' с балдеющим Тихоном вместо мяча, спонтанно окончившаяся рассказыванием страшилок перед синим огоньком волшебного ночника.

- Я... - свернувшийся калачиком лягух перелетел из рук Лёльки в руки Отоваро.

- Знаю... - проговорил он ставшей привычную формулу и отпасовал Тихона Чаёку.

- Пять... - пушистый розовый мяч отправился к Ярику.

- Названий... - изящной дугой Тиша устремился к Хибару Забияки. Тот на пару секунд задумался, соображая, чего сегодня еще не касался пытливый вамаясьско-лукоморский разум, и выдал:

- ...Ёкаев!

- Чего? - вместо первого ответа Лёлька моргнула и прижала лягуха к груди. - Каких икаев?

- Нечистиков. Нежити, - пояснил Хибару. - Про которых страшные истории рассказывают. Не знаю, как  вас, а у нас их - море-океан! И людоеды, и снежная женщина, и ведьмы, и духи умерших, и домовые, и водяные, и корабль-призрак, и лошадь без головы, и призрачные руки... А безликий нопэрапон? А большое речное чудище? А хитоцумэ-кодзо? Да одна горящая телега чего стоит! Оборотней у нас так вообще целая армия - и лисы, и барсуки, и пауки, и жабы, и кошки, и крысы - да вообще, все оборотни! Иной раз проще оборотня найти, чем настоящее животное! Столько ёкаев, как в Вамаяси, ни в одной стране Белого Света нет!

- Да поду-у-у-умаешь! - вызванная 'на слабо' Лёлька азартно подалась вперед. - Да у нас в Лукоморье их еще больше! Ведьмы! Лешие! Водяные! Домовые! Овинные! Дворовые!.. Библиотечные!..

Она сконфуженно примолкла, не уверенная, стоило ли причислять доброго, деликатного, интеллигентного Дионисия к сонму каких-то там икаев, но, заметив победную усмешку Забияки, горячо продолжила:

- Ярка, помогай!

- Я... э-э-э... - растерянно промычал княжич, список лукоморских ёкаев которого был едва ли длиннее сестриного. Вот боярыню Серапею бы сюда - от ее рассказок к утру всё Вамаяси бежало бы в панике до самого Гвента, но где ее взять, а ноблесс оближ-то прямо сейчас, за державу-то ведь обидно... И он бросился в перечисление, как в атаку, упрямо загибая пальцы:

- Гуси-лебеди! Мышка-норушка! Бычок-смоляной бочок! Колобок! Серенький волчок!..

- Какие-то нестрашные у вас ёкаи, - снисходительно фыркнул Забияки.

- Ха! Нестрашные! - напыжилась Лёка. - Это мы просто вас пугать не хотели! Ну так слушайте теперь про страшных! Яр, давай!

Ярик, чувствуя себя бегущим далеко за краем пропасти по прозрачному воздуху, гордо начал другой кулак:

- Меч-саморуб! Копье-самотык! Винт-саморез! Скатерть-самобранка! Сивка... самобурка!.. Каша из топора!..

- Что?! - округлились глаза вамаясьцев.

- Это такой... икай... - начал вдохновенно Ярослав, - что когда ночью в доме на болоте при погашенном свете в двенадцать часов, когда силы зла властвуют безраздельно, варишь гречневую кашу, то утром в чугунке с кашей появляется топор! А на хозяев нападает жуткий голод! А он не дает есть эту кашу, а кто ухватит хоть крупинку, того с восходом находят в этом чугунке, а топор летает сверху и не дает ему выбраться!

- Мораль сей сказки такова: нечего на ночь жрать, ни в одни двери потом не пролезешь, - поучительно добавила Лёка.

- А у нас в  доме зато могут завестись цукумогами - живые сандалии, зонты, фляги и даже чайники! Вещи, которым больше ста лет, у нас оживают! - не желая отставать, азартно приподнялся Хибару.

- А у нас... А у нас зато есть черная старуха Федора - повелительница тараканов! У нее посуда тоже ожила, а еще мебель и бытовая техника - утюги и корыта! - не осталась в долгу Лёлька, а в счет последующих выплат продолжила прищурившись и с загадочными подвываниями: - Федора была очень злая и хотела завоевать весь Белый Свет! И вот однажды, копаясь в старых книгах по магии, она отрыла жуткую тайну, как оживить всё вокруг себя. И тогда она не мылась сто лет... нет, двести! - и так оживила и чайники, и блюдца, и корыта, и стол, и самовар - короче, всё, до чего дотянулись ее грязные кривые руки-крюки, и отправила это на покорение Белого Света!

- Ха! - Забияки мотнул головой. - Белый Свет, завоеванный чайными чашками и палочками для еды! Скажите еще, что лошади летают!

- А вот и не ха! - обиженная за только что выдуманного гения грязной магии, Лёлька выпятила губу и бросила косой взгляд на брата: 'Чего молчишь? Помогай!'

- Я бы поведал, как всё было... Но не к ночи будет рассказано, - Яр пожал плечами, рассчитывая избавиться от сомнительной чести - придумать на ходу страшилку про неряшливую, но безобидную бабушку Федору, судьбой которых пугали всех малолетних грязнуль Лукоморья.

- А отчего не к ночи? - удивился Хибару. - Мы в детстве с братьями обожали в хяку-моногатари играть. Только ао-андон так ни разу к нам и не пришел...

- Во... что? - переглянулись княжичи. - Кто не пришёл?

- Не запутывай юных буси, Забияки, - Чаёку укоризненно махнула на него рукой. - 'Ночные истории' - гораздо понятнее.

- А старики говорят, что если при синем фонаре рассказать за один вечер сто страшных историй, то появится ао-андон, - завораживающим полушепотом сообщил Отоваро. - Это такой человек в белом кимоно, с синей кожей, с длинными чёрными волосами, на лбу два рога, а во рту острые чёрные зубы.

- У него кариес? - сочувственно вопросил Ярик.

- С чего бы это? - обиделся за соотечественника, хоть и нечистого, молодой самурай. - Это специально, чтобы людей пугать.

- А если они не испугаются? - практически ни на кого не намекая, спросила Лёлька.

- После сотни-то страшных историй?

- Да хоть после тысячи! - задиристо фыркнула она. Ярик же, неуверенно глянув в затянутые тенями углы, лишь нервно придвинулся к ней поближе.

- А давайте поиграем в хяку-моногатари! - захлопала в ладоши Чаёку, и вамаясьцы с восторгом подержали ее:

- А давайте!

- Если только Яри-сан и Ори-сан не слишком устали и не хотят спать?.. - спохватилась девушка, но Лёка радостно замотала головой:

- Не устали и не хотят! То есть хотят! Но не спать, а слушать страшилки! И посмотрим, кто первый испугается!

- В Вамаяси принято накидывать на фонарь синюю ткань, когда играешь в хяку-моногатари, - пояснила дайёнкю, касаясь ночника легкими движениями пальцев, и он отозвался дрожащим васильковым огоньком. Девочка одобрительно закивала: оказывается, хорошая идея иногда могла появиться даже в Вамаяси. Отоваро задул обычный светильник, и сразу в комнате стало таинственно и немного страшно.

- Ао-андон появляется ближе к утру, когда окончится последняя история и будет потушена лампа. И если он придет, то история, рассказанная последней, может случиться на самом деле, - шепотом сообщил Забияки. - Вот бы хоть раз посмотреть на настоящего ао-андона!..

На миг Лёлька увидела не самурая, принципиального и невозмутимого, а мальчишку, который когда-то с братьями пытался вызвать рогатого нечистика, рассказывая друг другу страшилки ночью при свете синего фонаря. Казалось, Чаёку посетила та же мысль, потому что глаза ее скосились в сторону молодого самурая, а на щеках появились ямочки от рвущейся на волю улыбки.

Ярик подвинулся к сестре вплотную и даже крепко взял ее за руку, но глаза его возбужденно горели. Новые сказки - что может быть лучше!

Сколько было рассказано страшилок, Ивановичи сбились со счета. Конечно, Лёлька пыталась отмечать каждую историю угольком на полу. Но когда во время истории про принцессу-оборотня и нопэрапона под ветром хлопнула ставня и Ярик подпрыгнул так, что уронил сестру, вся ее статистика оказалась стерта, и теперь оставалось только гадать, восемьдесят рассказов они услышали и поведали, или все сто.

Как бы то ни было, к тому времени, когда синий язычок ночника почти угас, никто не присоединился к их тесной компании - ни с синей кожей, ни с обычной.

К концу игры Тихон, внимательно слушавший все рассказы, зевал во весь рот, его примеру следовал Яр, Чаёку деликатно прятала зевки за веером, глаза Отоваро и Забияки стали еще уже, а Лёлькины от них почти не отставали.

- Ну что, последняя история - и по кроватям? - предложил Иканай, закончив рассказ о мальчике-растеряхе и ожившем зонте его прадедушки.

- Ваша очередь, Ори-сан, - улыбнулась дайёнкю.

Повествование учителя было почти не страшным и даже забавным, и девочке, наслушавшейся и нарассказывавшейся за вечер страшилок, пугалок, намекалок, заикалок и прочих жутиков на десять лет вперед, не хотелось снова к ним возвращаться. Припоминая что-нибудь похожее на рассказ Иканая, Лёлька порылась в памяти - и улыбнулась. Сказка, придуманная родителями, костейскими правителями и их гвардейцами когда готовились к празднованию первого дня Медведя после освобождения от царя Костея! То, что надо! Немного фантазии, сдобренной свежими впечатлениями - и байка про дурня, перепутавшего поручения, и животину, от него разбежавшуюся, обернулась рассказом о заколдованном доме чародея, в который залез вор.

- ...а табуретка у входа как даст ему пенделя на прощание - только через порог кувырком перелетел! А дверь ему створкой еще и добавила, так что летел он-кувыркался по лестнице до самого крыльца, а там вскочил - и ноги в руки! А голова кабанья над перекладиной вслед рычала: 'Дайте его мне сюда! Запорю клыками! Изорву зубами!' И зарекся он воровать с тех пор. У волшебников. На целую неделю, - закончила Лёка под смех гостей и брата. И таким теплым показался этот вечер, несмотря на распахнутое настежь окно, таким уютным, что даже густые, как новые чернила, тени по углам и быстро гаснущий свет волшебного светильника не могли омрачить радостное чувство зарождающейся дружбы.

Распрощавшись, гости разошлись: Чаёку и учитель по домам, а Забияки - в коридор на пост, еле согласившись задвинуть засов, как было положено по приказу. Ивановичи, уставшие, но довольные, посмотрели на стол-стулья-подоконник, заставленные посудой и несъедобными остатками пира, махнули руками и завалились спать: убирать со стола сил и желания не было, а служанки были отпущены до утра еще засветло. Лёлька обнялась с Тихоном, повернулась на бок, и не успела перекинуться с братом и несколькими словами, как сон сморил ее, унося в царство грез, где они с Отоваро, Чаёку и Забияки дома играли в прятки в дворцовом саду, находили друг друга, смеялись, и снова прятались, а потом в салочки, и водить пришлось Лёльке, и она носилась за друзьями, перескакивая через фонтаны, ограды и деревья, а когда перепрыгивала через беседку, догоняя Ярика, то споткнулась, упала... и проснулась.

Свет лунного осколка - бледного и острого как серп - проникал через открытое окно, деля мир на черное и серое. А на подоконнике, четкий, как занесенный меч, вырисовывался силуэт приготовившегося к прыжку человека. 

Девочка расширила глаза, не зная, кричать ей, или он просто мимо проходил - но остановиться на каком-либо курсе действий она не успела. Мягко, как кошка, человек в черном спрыгнул в комнату. В лунном свете в руке его блеснул длинный нож... и в ту же секунду в воздухе что-то просвистело, устремляясь к нему. Неизвестный взмахнул ножом, отбивая снаряд, но с пола тут же взвились другие. Взмах, снова взмах, атакующие предметы, отбитые, полетели в разные стороны - но не все. Пропущенные вамаясьцем врезались в него со звуком погремушек, испытываемых на прочность особо вредным младенцем. Отброшенные тоже возвращались и злопамятно набрасывались на него с утроенной силой и скоростью. После десятого пропущенного удара отточенные движения незнакомца превратились в бессвязные подергивания неудачника, наступившего на гнездо шершней, а тарахтение нападавших слилось в один радостный перебряк. Лёлька нахмурилась, соображая - и прыснула. Это же ее пирожки!

Он развернулся, силясь отбить новые удары, попятился - и грохнулся от подножки, роняя оружие. Стол занес для пинка вторую ножку - и реализовал пенальти со смачным шмяком по пятой точке незваного гостя. Посланный в полет неизвестный приземлился грудью на сиденье стула. Голова его, как кукушка из часов, высунулась с другой стороны спинки, и тут же на макушку, плотоядно хлюпнув, наделся котелок, всё еще полный фигового компота. По замотанной черной тряпицей физиономии посетителя поползла густая синяя жижа.

- Ао-андон пришел! - расхохоталась Лёлька. Гость дернулся - то ли в испуге, то ли в гневе - и блюдо, лебедем поднявшееся с подоконника, огрело визитера по котелку. Под погребальный звон посудины неизвестный сверкнул белками глаз, заводимых под лоб - и обмяк.

- Ага, уконтрапупили! Кто к нам с ножом придет - от подноса погибнет! - девочка, торжествуя, подпрыгнула на кровати - и только теперь услышала испуганный голос Яра, вопрошавший 'Что происходит? Что случилось?', яростный грохот у двери с той стороны - словно кто-то не мог вытянуть засов, и мелкий дребезжащий смешок, исходивший из самого темного угла комнаты. Приглядевшись, Лёлька различила белое кимоно, длинные черные волосы и синее лицо.

- Давненько я так не смеялся, - оскалил синелицый острые черные зубы.

- Ао... адон... - вытаращила Лёлька глаза. Ёкай хихикнул в ответ, помахал когтистой рукой - и растаял.

В тот же миг засов с грохотом рухнул на пол, дверь распахнулась, рассеивая тьму светом фонаря, и в комнату с мечами наголо ворвался Забияки.

- Где они?!

- Ао-адон пропал, а вор - вон лежит! - Лёка подскочила, обвиняюще тыкая пальцем в щуплую неподвижную фигуру, застрявшую в спинке стула.

- Кто пропал?! - Хибару вытаращил глаза.

- Кто лежит?! - скатился с кровати Ярик.

- Что вы с ним сделали?!

- Это не мы! Это ао-адон! Мы всё-таки вызвали его! И он разыграл последнюю рассказанную историю! - едва не хлопая в ладоши от восторга, затараторила княжна. Встревоженное выражение лица самурая сменилось досадой обманутого мальчишки - но может, это лишь показалось, потому что в следующую секунду брови вамаясьца озабоченно сошлись к переносице.

- Кто это, Забияки-сан? - спросил мальчик, зажигая фонарь. - Вор?

- Это не вор, Яри-сан, - засунув один из мечей за пояс, Хибару осторожно обошел незваного гостя.

- А кто тогда? - княжич двинулся к неизвестному, но самурай вежливым и твердым жестом преградил ему дорогу.

- Буси, не подходите! Он может быть опасен даже теперь!

- Да кто он такой?!

- Видите, он в черном. Обратите внимание на покрой его одежды... закрытое лицо... Это ниндзя.

- Кто?..

- Ниндзя - ученики ямабуси. Наемные убийцы знатных домов.

- Жили с ямабуси... два веселых буси... один ниндзя, другой тоже... на ворон похожи... - неожиданно пропел Ярик.

Лёлька хихикнула и поманеврировала в обнимку с Тихоном вокруг, наблюдая, как Забияки извлекал пострадавшего из деревянной ловушки и освобождал от различного рода колюще-режущего железа. Поискав глазами, чем бы его связать, Хибару не нашел ничего подходящего, кроме длинного куска ткани, обматывавшей измазанное компотом лицо ниндзя. Стражник размотал полотнище и надежно скрутил за спиной руки-ноги визитёра. Закончив, в порыве любопытства он вытер обрывком ткани его лицо - и замер.

- Пресвятые титьки Мимаситы!..

Княжичи хотели было полюбопытствовать, не знает ли их новый приятель чего-нибудь еще столь же забойного и с национальным колоритом, как свет фонаря Ярослава упал на лицо непрошеного посетителя.

- С дуба падали листья ясеня...

- В рот компот деревня в баню!

Даже вымазанную в компоте, так и не попавшем никому в рот, и с синяком под глазом, Шино Змеюки перепутать с кем-либо было невозможно.

По физиономии Хибару промчалась не гамма - какофония чувств, и все в ритме реквиема.

- Я... только что... с-совершил... насильственные д-действия... над п-первой ж-женой... т-тайсёгуна... - на грани обморока выдавил он сиплым шепотом.

Закрывая-открывая рот и не находя больше слов, юный самурай попятился, безнадежно оглядываясь, точно надеясь, что появится кто-то, кто скажет, заставят ли его теперь делать сеппуку или просто отрубят голову. Но никто из знающих кодексы и правила не спешил утруждать себя просвещением, и роль сию пришлось взять на себя кодексы и правила не знающим.

- Если что, Забияки-сан, мы подтвердим, что она не возражала, - важно кивнула Лёлька. - И даже всем своим видом говорила, что не против.

- Ага... да...

- Забияки-сан! - Ярику пришлось подергать его за рукав несколько раз, чтобы вывести из ступора. - Мне кажется, вы должны сообщить о случившемся Чаёку!

- А она позовет Вечных или кого там надо, чтобы вынесли тело, - развила Лёлька мысль брата.

- Да! Точно! - с благодарностью глянув на подзащитных, воскликнул юноша и бросился к двери. На полдороги он вернулся, сгреб всё оружие, добытое с персоны Змеюки, вывалил в первый подвернувшийся котелок, прижал его к груди и вихрем вылетел из комнаты.

- Зубы ядовитые выдернул, - заметила девочка, обходя вокруг поверженной тайсёгунши.

- Интересно, зачем она это сделала? - брезгливость в Яре боролась с желанием потрогать растянувшуюся на полу Змеюки носком ноги. - Ну подумаешь сына побили... Не убили ведь. Наверное. Лё, ты ведь его не убила?!

- Да вроде нет, - не слишком уверенно ответила княжна. - Если бы он помер, наверное, уже все бы об этом знали?

- А может, он только что? Вот она и прибежала. Материнская любовь, так сказать...

Лёлька озадаченно уставилась на неподвижную женщину. Она всегда думала о жене Миномёто как о злобной, завистливой, тщеславной тётке, и взглянуть на нее как на мать в голову не приходило. Озадаченная новой идеей, княжна медленно обошла гостью по периметру, воображая ее с маленьким Обормотиком на руках, потом с Обормотиком побольше, ведомым за ручку, после - рядом с совсем уж большим - в зеленом кимоно и с самодовольной физиономией, как на состязании поэтов...  и снова пожалела Шино-младшего. Если бы у них с Яром была такая мать, неизвестно еще, какими росли бы сейчас они.

Недовольная незваным сочувствием, она сердито зыркнула на брата: вечно он умудрится чего-нибудь такого выдать, с панталыку сбивательного, а ты потом расхлебывай. Яр же, не обращая внимания на бронебойные взоры сестры, смотрел на Змеюки и ёжился, представляя, что они станут делать, если она очнется, пока не придут взрослые, и станет требовать, чтобы ее развязали. Придя к беспроигрышному выводу, что Лёлька как-нибудь ответит словом, а если понадобится - то и делом, он залез на кровать, сел, привалившись спиной к подушке, и натянул одеяло до плеч. В домике из постели, ставшей родной, думалось и ждалось спокойнее. И вспоминалось...

- Домой хочу, - тихо и безнадежно вдруг пискнул он. Лёка обернулась, думая, что брат сейчас заревет, но он сидел, понурившийся и лохматый, как взъерошенный воробей зимой на ветке, и молчал. И снова неожиданно для себя девочка не брякнула что-нибудь колкое, а села рядом и обняла его за плечи. Тихон пристроился рядом и положил голову ей на колени.

- Я тоже... - прошептала девочка. - Потерпи еще немного. Вот прилетят за нами мама и папа на Масдае, наплеваем мы тогда на всех с высоты птичьего помёта, и улетим домой.

- Полёта, - машинально поправил Яр и добавил: - И на всех наплевать не надо.

- Значит, не будем, - легко согласилась княжна. - Чаёку, Забияки и Отовару-сан даже подарим что-нибудь на память.

- Чаёку за Таракана замуж выдадут...

- А мы их с собой заберем, с Хибару вместе! - осенило княжну. - И пусть Таракан на Нерояме женится, если приспичит им свои гири соблюдать!

- Точно! - повеселел княжич. - Забияки будет десятником у нас в страже, а Чаёку - нашей наставницей!

- А если еще и Иканай-сенсея забрать, он будет наших воинов своим вамаясьским премудростям учить! - загорелась и Лёлька. - А вместе с Ерофеичем они чего-нибудь такое придумают, что никто на Белом Свете наших не побьет - ни руками, ни ногами, ни оружием!

- И назовут этот бой в честь... - договорить Ярка не успел. Змеюки завозилась, бормоча и тряся головой, силясь выплюнуть заползший в рот компот. Почти одновременно в коридоре зазвучала торопливый перестук шагов, заметались по стенам отсветы фонарей, и в проем открытой двери одновременно попытались проскочить Нерояма и его брат. За их спинами маячили взволнованные лица Чаёку и Хибару.

- Немедленно развяжите! - прошипела сквозь зубы Змеюки. - Кто вообще посмел дотронуться до меня?! Его глупая голова утром будет украшать компостную кучу на заднем дворе!

- Приносим свои извинения, Шино-сан, - Нерояма, оставив брата позади, с поклонами приблизился к жене тайсёгуна, но развязывать ее не спешил. - Охранник иноземных даймё не знал, кого касаются его руки. За его короткую жизнь высокородные женщины не так часто залезали в его окна... как ему хотелось бы, наверное. Позвольте узнать, какими ветрами вас занесло сюда?

- Я проходила мимо! - кипя от презрения, выплюнула ответ Змеюки.

- И ошиблись окном? - усмехнулся Нерояма. 

- Развяжи меня, ты, маразматический старикашка!

- К сожалению, никто не имеет права касаться замужней женщины, - Нивидзима с постной миной развел руками. - Придется дождаться прибытия вашей служанки, поэтому просим набраться терпения: она, скорее всего, пакует ваши с Обормоту вещи перед завтрашним отбытием в северное поместье в горах. В одиночку ей нелегко будет это сделать, но простой наложнице больше одной служанки не положено, увы.

- Наложнице?.. Это они про Змеюку?! - ошарашенно переглянулись княжичи. За время, прошедшее с окончания боя, явно произошло что-то интересное, о чем им сказать позабыли.

- Я могу освободить ее, отец, - с поклоном выступила вперед Чаёку. Извечный кивнул, и девушка встала на колени перед Змеюки, распутывая узлы на ее запястьях и лодыжках.

Змеюки отбросила одним рывком ослабшие путы и оттолкнула замешкавшуюся дайёнкю так, что та упала.

- Ненавижу вас всех! - прорычала она, и глаза ее свернули недобрым огнем. - Ненавижу тебя, старикан, и всё ваше семя! И этих двух иноземных ублюдков! Это из-за них! Из-за них Обормоту лишился милости отца, и он назначил наследником этого сопляка Мажору! Из-за них он изгнал меня на этот вонючий Север! Ненавижу всех! Будьте вы прокляты! Сдохните все! Все! Все!!!..

Опешившая Лёлька подумала, что Змеюки пытается разорвать одежду на груди, но трясущиеся руки женщины лишь выхватили из-за пазухи черное, как смоль, перо на шнурке.

- Убей их всех! Убей!!! - скаля зубы, прохрипела она.

- Нет!!! Стой!!!.. - братья кинулись к Змеюки, но она с мерзким хохотом переломила перо - и комнату залила тьма, тяжелая, как надгробный камень.

Лёлька застыла с вытаращенными глазами, не в силах пошевелиться, дохнуть и моргнуть, пронизанная холодом и ужасом - и поэтому белая вспышка за спиной ослепила ее, выбивая слезы из глаз. Она слышала, как пискнул Ярик, как захохотала Змеюки, как закричали что-то отчаянное Чаёку и самурай, как голоса братьев слились в скороговорке ритмичного заклятья... За спиной родился и запульсировал золотистый огонек, стал через пару секунд невыносимо и постоянно ярким, точно июльский полдень - и холод отпустил. Девочка даже смогла прикрыть глаза и выдохнуть, и на миг даже показалось, что братья победили...

Стена взорвалась разбитыми в пыль камнями, и в комнату, заставляя свет померкнуть, а тепло отступить, шагнуло нечто. Сквозь пелену слёз девочка не видела, кто это был, но от него пахнуло той же морозной жутью, что в ночь их вылазки во дворец тайсёгуна. Даже не оборачиваясь, она знала, что в комнате в разных позах так же беспомощно застыли еще трое. Братья Кошамару пытались сражаться, но с таким же успехом дети могли отталкивать разбегающегося быка.

- Убей их всех!!! Я приказываю тебе!!! - выкрикнула Змеюки.

Лёка поняла, что услышала свой приговор. Как тогда, на улице, она ощутила, что еще секунда - и произойдет нечто страшное... и вдруг точно как тогда на улице, мягкое тельце Тихона прижалось к ней, вселяя спокойствие, отдавая тепло... и силу.

Оцепенение сгинуло. По жилам разлился жар - и неведомое могущество. Чувствуя, как проваливается в подобие сна наяву, она вскинула руки - и новая вспышка резанула закрывающиеся глаза. Как бы со стороны она слышала, что совсем рядом кто-то сипло выкрикивал непонятные слова - отчего-то ее голосом, как свет и тьма сшиблись, сыпля искрами, как зной и мороз волнами рвали кожу - и как мрак навалился на нее, парализуя и душа. Она почувствовала, как спокойствие и тепло, данные ей Тихоном, тают, растекаются по полу, и рванулась изо всех сил, вопя уже не чужие слова, а свои, лукоморские, какими пьяные возчики разговаривали друг с другом и со своими конягами. Тьма замерла, точно опешила[27], то ли соображая, что за невиданной мощи заклятье прилетело в нее, то ли думая, куда ее послали и как туда добираться. Руки Лёльки, сами по себе, не теряя времени на консультацию с хозяйкой, выплели замысловатый финт, будто выкручивали вечность как мокрую простыню, отчего потекли на пол ручейками звезды, и капнула луна, превращаясь в месяц. Вокруг полыхнуло обжигающим пламенем цвета ночного неба, оставляя во рту привкус горелого камня - и внезапно стихло.

Оглушенная до головокружения, не понимая, что было, что будет, и чем сердце успокоится[28], девочка осела на пол, обвела комнату расфокусированным взглядом и повалилась на бок, не обращая внимание на недовольный квак полупридавленного лягуха.

'Спокойной вам ночи, приятного сна, желаю увидеть осла и козла...' - поплыли в мозгу знакомые с детства строки потешки, намалёванные переливающимися карамельными буквами на мятых прожженных небесах - и всё закаруселилось в сон.