Царь всея Лукоморья Василий Двенадцатый перевел дух, сдвинул съехавшую на затылок шапку Любомудра Сообразительного на протоколом и вековыми традициями предназначенное ей место, и устало покосился на колоннообразные песочные часы.  

Еженедельный прием верноподданных по личным вопросам длился уже седьмой час.

Монарх окинул утомленным взглядом тяжелый бархан в нижней половине пузатой колбы и тающую на глазах пригоршню в верхней части, и почти умоляюще уставился на самого старого и самого старшего писаря Евсейку^[1], повисшего в изнеможении на церемониальном посохе всей своей сорокакилограммовой массой.

- Всё?..

Тот пожал плечами и неспешно поковылял на негнущихся ногах к дверям, ведущим в приемную. Коротко выглянув за любезно приоткрытую дружинником створку, писарь нежно прикрыл дверь, устремил на царя полный скорби и предчувствий взор и покачал головой с таким горестным видом, словно там сидело еще не менее половины лукоморских верноподданных.

- Сколько?.. - с тоской выдохнул Василий.

- Один, - обреченно доложил Евсейка.

- Так проси, чего же ты!.. - воспрянул духом царь, забыв прочитать между строк написанное на писарской физиономии ожидание бури, землетрясения, цунами и мирового пожара в одном отдельно взятом месте и в одно, слишком хорошо ему известное, время.

Писарь втянул голову в плечи и покорно кивнул младшему писарчуку-стенографисту.

Тот выложил на столик чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и застыл в позе нетерпеливого ожидания и готовности.

- Последний проситель! - распахнул двери Евсейка, как ухнул с головой в тихий омут со всеми его обитателями ...

*    *    *

Край апрельского неба за окном стал акварельно-прозрачным, потом вспыхнул, радостно залился всеми цветами праздничной радуги, но скоро, словно утомившись от буйства красок, настоянных на пьянящем весеннем воздухе, стал неспешно синеть, растекаясь густыми чернилами сначала по самой кромке на востоке, потом всё дальше и больше, и шире...

Во дворце, в покоях, комнатах, горницах и каморках зажглись лампы, свечи и лучины - в зависимости от благосостояния погружающегося во тьму и готовящегося ко сну люда - а Ивана всё не было.

Серафима, царевна Лукоморская и Лесогорская вздохнула, моргнула напряженно в последний раз, убедилась, что дальше без усилий, даже при свете негасимого на время ее болезни камина, могла продолжать чтение только кошка, и неохотно отложила на подушку книгу.

Интересно, что проще сделать: зажечь свечку или и впрямь отыскать в куче вещиц в ларце на туалетном столике кольцо-кошку? И можно ли с ним будет читать? Конечно, проще всего было бы заставить проделать одно или другое Ивана, но где ее разлюбезный муженек бродит в такой час, было вопросом третьим^[2].

Сенька откинулась на подушку и закрыла глаза.

Хорошая вещь - апрель, но ветреная, непредсказуемо-мокрая и внезапно-прохладная... Всего-то и покатались верхом часов шесть, помокли маленько, проветрились после этого, потом даже на солнышке погрелись, и на тебе... воспаление пневмонии, или как там обозвал ее внезапную хворь придворный знахарь, тут как тут, словно кто его в гости просил.

Хотя болеть, в некотором отношении, тоже приятно, признала по зрелом размышлении царевна, особенно когда всякие хрипы-сипы и жар уже идут на убыль, а на сострадательном сочувствии окружающих это еще не отразилось.

Все вокруг тебя бегают, персики фаршированные кивями на серебряном подносе под нос подносят, мороженое подогретое, бананы в шоколаде...

Кстати, о бананах.

Сенька приподнялась и окинула цепким взглядом окрестные серебряные подносы.

Ну, естественно.

Все пустые.

И будто так и надо!..

А если она вот сейчас, вот в этот самый момент, лежит на холодной постели одна и тихо умирает от полного отсутствия не только бананов в шоколаде, но и просто шоколада и бананов по отдельности? И никому до угасающей молодой жизни и дела нет^[3]!.. Ходит неизвестно где, а родная жена с одра болезни хоть сама на кухню за бананами не бегай в потемках! Да что бананы - тут корки сухой не отыщешь!..

Но, не успела царевна окончательно решить, начать ли ей жалеть себя или сердиться на мужа, как дверь, тихо скрипнув, отворилась, и в опочивальню, словно одомашненное солнышко, с букетом зажженных ламп в руках вошла рыжеволосая горничная Дуньша в желтом сарафане.

- Ох, звиняйте, вашвысочество, припозднилась!.. - с виновато-расстроенным видом круглолицая девушка торопливо начала расставлять лампы по местам: две, как всегда, на стол, по одной на прикроватные тумбочки, у зеркала две, а остальные - куда фантазия подскажет. - Я ж светильники ваши чистить забирала, всё вовремя управилась, потом каменным маслом их заправлять пошла, а запасы кончились, так пока Артемка сбегал на склад, пока из бочки его накачали... А вечер уж тут как тут... Подушки дозвольте поправить, ваше высочество...

- Да ладно, ставь, ставь, сама я... - буркнула Сенька, приподнялась на одном локте и попыталась другой рукой нащупать и взбить придавленную спиной и сплющенную, как камбала китом, подушку.

- Нет уж, вашвысочество, мне дозвольте, - расселила светильники по местам и кинулась на помощь заботливая горничная. - Вы болестуете, вам покой нужен, и удобство.

- И хорошее питание, - ни на что не намекая, глядя чистым бесхитростным взором в потолок, расширила список потребностей больного человека царевна.

- Малашка с кухонными девушками сейчас вечерять вам принесут, - услужливо сообщила Дуньша и атаковала подушки с таким рвением, словно имела против них что-то личное. - Вы ж сами сказали... чтобы раньше десяти не подавали... потому что после вашего отвара простудного... вечернего... два часа пройти должно...

- Ну, сказала... но могли бы в кои-то веки и ослушаться... - Серафима блаженно откинулась на пышные, как облака, подушки и прикрыла глаза. - Спасибо.

- С нашим удовольствием, - с готовностью отозвалась девушка.

- Слушай, Дунь, - пришла в голову царевне мысль. - Тебе Иван мой нигде не попадался?

- Иван-царевич?.. - застыла в глубокомысленом созерцании прошедшего дня Дуньша. - Попадались, конечно... Сегодня утром я их в калидоре на первом этаже видала, с батюшкой евойным оне разговаривали... Потом в обед - с кучей книжек в руках, в бильбиотеку шли, не иначе...

- Нет, после обеда, я имею в виду.

- После обеда?..

Медитация повторилась.

- После обеда не видала, - пришла к выводу и с сожалением покачала головой девушка.

- Ну, ладно, спасибо тебе, ступай, отдыхай, - отпустила горничную Сенька, заслышав за дверями приближение обещанной и долгожданной процессии из кухни.

Вдогонку она хотела было крикнуть, что ежели встретит Дуньша младшего царевича, то может намекнуть, что одна дама уже замучалась его ждать, но потом решила, что дама эта ему самостоятельно всё расскажет при личной встрече, гораздо более содержательно, чем могла бы это сделать почтительная горничная, и сосредоточила внимание на осторожно вплывавшем в комнату караване поварят, груженых подносами, накрытыми серебряными колпаками.

После ужина Серафима пришла к выводу, что жизнь стала налаживаться и, если бы не одно 'но', даже была бы опасно близка к полному совершенству...

Но это единственное недостающее 'но' появляться в родных покоях упорно не желало.

И Сенька, снова отложив книжку, принялась недовольно гадать, куда мог ее любимый на ночь глядя так надежно потеряться.

Засиделся в библиотеке?

На семейном военно-политическом совете?

Уехал к князю Грановитому играть в шахматы?

Подал на развод?

Не смешно.

Время, судя по цвету неба, вернее, по полному его уже отсутствию, не меньше десяти, а милого супруга - ни в одном глазу.

Может, что-то случилось?

Что никто не удосужился рассказать ей?

Царевна нахмурилась и села в кровати.

Интересно, если сейчас она оденется и отправится на поиски бесследно пропавшего четыре часа назад мужа, это будет выглядеть глупо или очень глупо?

Она представила, как ходит по дворцу, заглядывая во все палаты, комнаты, горницы и каморки, расталкивая и расспрашивая недоумевающий сонный народ, не видали ли они Ивана, а где-то вслед за ней, встревоженный и озадаченный, ходит Иван и повторно расталкивает и расспрашивает тех же самых людей, не проходила ли здесь его исчезнувшая таинственным образом на ночь глядя прямо из покоев жена... и снова спряталась под одеяло.

В конце концов, ее муж - взрослый человек... и вполне может пропадать по четыре часа подряд без объяснения причин... по крайней мере, он так думает... и будет думать, пока не вернется... Да и, если разобраться, что с ним... нет, скажем так, что даже с ним может случиться в родном дворце среди бела дня... сера вечера... черной ночи... когда кругом полно всяких бояр, придворных, прислуги, стражи и разных прочих приживалок, которые только и ждут хоть какого-нибудь чиха от царской семьи, чтобы наперебой сказать 'будьте здоровы' или вытереть им нос?.. Да если даже он и задержался у Граненыча, что с того... Кажется, такое обилие внимания к моей нездоровой персоне дурно отразилось на характере... Если в течение десяти минут вокруг меня никто не суетится, не пытается накормить, измерить температуру или поправить подушки, я чувствую себя покинутой... Кошмар... Я становлюсь мнительной, как эта... жена Василия... Елена Прекрасная...

Еще немного - и начну... начну...

Это...

Спать...

К неуверенному Сенькиному удивлению, исподтишка перебиваемому гнусненьким злорадным 'так и думала', с наступлением утра милого в спальне не обнаружилось. Но не успела она сему факту возмутиться, удивиться или проявить еще какую-либо реакцию, как дверь гостиной слегка скрипнула, и по ковровой дорожке, ведущей к спальне, глухо зазвучали тяжелые, но осторожные шаги.

Серафима, не отрывая глаз от двери, нащупала и подняла с подушки фолиант и прицелилась.

В косяк постучали.

- К-кто там?.. - разочарованно опустился на одеяло несостоявшийся снаряд.

- Это я, Димыч, - раздался голос среднего брата Ивана. - Сима, лапа, окажи с утра пораньше деверю любезность: пни супруга в левый бок, он, сурок, уже полчаса как на смотр на плац опаздывает.

Сердце Сенька екнуло и пропустило такт.

- Дим, войди, пожалуйста, - спокойно, словно ничего не произошло, позвала его Серафима. - На поговорить по-быстрому.

- А... ничего, что я так?.. без фанфар?.. - засмущался вдруг Дмитрий-царевич.

- Входи-входи, - натянула она одеяло до подбородка.

Через пару минут Иванов брат, недоуменно хмурясь и пожимая плечами, быстро вышел, прикрыв за собой дверь, а царевна, растеряв остатки сна, смахнула одеяло... и была перехвачена сначала дядькой Елизаром - ее лечащим знахарем, потом Дуньшей с отрядом сенных девушек и с туалетными принадлежностями наперевес, а после - кухонной командой с завтраком.

Едва дождавшись, пока дверь спальни захлопнется за последним поваренком, Сенька выпрыгнула из кровати и принялась торопливо одеваться. С непривычки от резких движений и вертикального положения заполошно кружилась голова и бросало из стороны в сторону, но это было терпимо и, если верить дядьке Елизару и собственному опыту, скоро^[4] должно было пройти.

Платяной шкаф в дальнем углу комнаты распахнулся, и царевнина рука с сомнением зависла между рядами придворных нарядов, при надевании требующих ассистирования роты горничных, и старыми добрыми штанами и рубахой в углу, ввергающими одним своим видом эту самую роту в предынфарктное состояние. 

Выбор был сделан в одно мгновение, и еще через несколько минут полностью готовая к самым коварным поворотам судьбы царевна уже вовсю рылась в объемистом малахитовом ларце, лихорадочно перетряхивая побрякушки и сувенирчики, скопившиеся за почти полгода их с Иваном странствий по Белому Свету.

Не то, не то, не то, не то...

Кольцо-кошка попробовало укатиться, но было перехвачено и мгновенно насажено на палец - некогда возиться...

Не то, не то, снова не то...

Окончательно растерявший лечебную силу перстень старого Ханса тускло блеснул древним серебром, был привычно-безнадежно примерен на два пальца^[5] и отложен направо, в быстро растущую кучу ненужных предметов.

Не то, не то...

Вот.

Приспособа, сделанная прошлым летом специально для подобных ситуаций ее троюродной бабушкой Ярославной, называемой отдельными малообразованными суеверными личностями 'бабой-ягой'.

 'Иваноискатель'.

На спиле ствола молодого деревца толщиной сантиметра полтора, сучком с вилкой на конце закреплялась неподвижно каплеобразная стрелка из сосновой коры. Но стоило только сучок слегка потянуть, как стрелка тут же приходила в движение и, покрутившись несколько секунд, словно шустрая гончая, острым концом указывала в сторону текущего местонахождения ее единственного и неповторимого.

Опробовано и одобрено многократно.

Радиус действия - несколько километров, в нашем случае - в пределах города.

Точность...

Ну, уж мимо собственного-то мужа она не пройдет.

И довольная премного собой и своей сообразительностью Серафима освободила стрелку.

Не произошло ничего.

Не веря своим глазам, она потрясла приборчик, покрутила вокруг всех возможных осей, потом снова зафиксировала забастовавший кусок коры и снова освободила...

Ничего.

Медленно и обиженно моргая и хмурясь, царевна выпятила нижнюю губу и повертела иваноискатель перед своим носом, придирчиво выискивая причину неисправности. Ведь даже если стрелку потерять, сучок сломать, а спил намочить, то после восстановления конфигурации - проверено в полевых условиях! - устройство продолжало работать!..

В чем же дело?

Неужели...

Не может быть!

Как он смел!..

Без меня!..

Один!..

И куда?

А если всё-таки с ним что-нибудь случилось?

Эта простая мысль словно окатила раскипятившуюся было Сеньку ведром холодной воды.

Если произошло что-то неожиданное, срочное, отчего он был вынужден спешно покинуть город?..

Настолько спешно, что не взял ни меча, ни кафтана, и никому^[6] не сказал ни слова?..

Но почему же иначе Ярославнина штуковина на него не реагирует?

Ведь не может же быть, чтобы он... чтобы его...

Дура.

Конечно же он жив.

И нуждается в моей помощи.

Сборы были короткими: торопливо завершить одевание по сезону, поспешно нагрести денег из секретера в карманы и кошельки, проворно отыскать и прицепить на место меч и колчан, стремительно чиркнуть пару слов всем заинтересованным ее отсутствием лицам - и опрометью выскочить в гостиную.

- Эй, подъем, засоня, уже два месяца как весна на улице! - Сенька вцепилась в свисающие со шкафа роскошные шерстяные кисти цвета кофе с молоком, изо всех сил дернула на себя и ловко отпрыгнула в сторону.

В следующее мгновение на то место, где она только что стояла, с антресолей обрушился Масдай.

- И что это, по-твоему, ты такое творишь?! - безмолвные еще минуту назад покои заполнил грохот переворачиваемой табуретки, опрокидываемой подставки, низвергающегося с нее каменного цветка, и возвышенный в сонном негодовании шершавый голос.

- Масдаюшка, лапушка, потом объясню, - бегло протараторила царевна, лихорадочно раздирая и растворяя еще запечатанное на зиму окно. - Иван пропал.

- Если ты с ним обращалась так же, как со мной, то не нахожу в этом ничего удивительного, - сухо прошелестел злопамятный шерстяной голос из глубин скатанного ковра.

- Если я найду его, и выяснится, что причиной его пропажи стала какая-нибудь ерунда, то он еще позавидует тебе, - сквозь зубы, но от всей души пообещала Серафима, закрепила створки рамы крючками на стенах, быстро раскатала свое воздушное судно на полу и кинула на него мешок с припасами.

- Что-то серьезное? - неохотно полюбопытствовал ковер.

Сенька бухнулась посредине, поджала ноги по-тамамски и взяла наизготовку иваноискатель.

- Серьезней некуда! Погнали, скорей!

- Мяту хоть стряхни... и моль дохлую... - всё еще недовольно, с легкой тенью обиды прошуршал ковер, сладко потянулся складками, сонно пожал ворсинками, томно расправил кисти и осторожно поднялся на метр от натертого мастикой узорчатого паркета.

- По дороге стряхну, - нетерпеливо отмахнулась Сенька. - Скорей давай, до городских стен - и по спирали вокруг. Будем круги нарезать, пока прибор на него не сработает. Не мог он далекой уйти за вечер и ночь... надеюсь...

- Как скажешь, - пожал кистями Масдай, бережно приподнял края и плавно, будто орел, поймавший восходящие потоки, выскользнул в распахнутое окно.

Нарезание кругов продолжалось гораздо дольше, чем царевне того хотелось бы.

Прошло утро, протащился мимо полдень, исподволь подкрался вечер... Внизу проплывали, сначала чередуясь, а потом бесхитростно сливаясь в одну бесконечную полосу леса, деревни, поля и дороги. По дорогам проходили, не поднимая голов или отчаянно пялясь и тыкая пальцами в невозмутимо парящего Масдая купцы из торговых обозов, крестьяне со своих телег, дружинники верховые и пешие и просто странники - калики перехожие. Юг сменялся востоком, север - западом, а тот снова югом - ничего нового в географии за время ее поисков придумать не успели - а деревянный прибор оставался невозмутим и спокоен, словно забыв о своем назначении или вовсе утратив после зимовки в ларце главную и единственную функцию.

При мысли об этом Серафиме становилось не по себе.

- Нечистая тебя раздери... - отчаянно трясла она то и дело нехитрую деревянную конструкцию. - Ну, действуй же, действуй, действуй!.. Ищи!!!..

Но безразличная приспособа оставалась глуха к ругани, уговорам и мольбам, и первый день без Ивана плавно и безнадежно перетек во вторую ночь.

Не колеблясь ни секунды, Сенька надела бы кольцо-кошку и продолжила поиски и без помощи устало окончившего смену солнца и бессовестно прогуливающей работу луны, но с затянутого вдруг и сразу тучами неба стал накрапывать мелкий дождик, грозящий вот-вот перейти в крупный ливень. Масдай взбунтовался, и пришлось сделать привал в первой попавшейся деревеньке.

Постоялого двора там не было - если посчитать, там и простых-то дворов было негусто - но ужин и место на полатях спустившейся с неба супруге наследника престола нашлось.

С первыми лучами отдохнувшего за ночь светила она расплатилась с гостеприимными хозяевами, волоком вытащила сонно бурчащего, пригревшегося на печи Масдая на крыльцо, и поиски были продолжены.

Когда ближе к полудню тупо застывшая в одном положении стрелка очнулась от вечного сна и лениво шевельнулась, Сенька не поверила своим глазам.

- Стой!!! - осипшим от долгого молчания голосом выкрикнула она, и ковер послушно завис в воздухе. 

Стрелка повернулась вправо, потом влево, словно принюхиваясь, и, наконец, определившись во мнении, твердо указала на север.

Серафима бережно положила ярославнино приспособление на ковер и в радостном предвкушении праздника воссоединения семьи потерла озябшие руки.

- Нашелся? - не утерпел Масдай.

- Ага, - удовлетворенно кивнула царевна. - Давай строго на север. Да поскорее.

- А если проскочим? - забеспокоился ковер. 

- Тогда стрелка покажет в другую сторону, и мы возьмем его в вилку, - довольная собой, прибором, Масдаем и всем Белым Светом, охотно пояснила Сенька, проверила, как вынимается меч из ножен, положила рядом с собой пару метательных ножей и натянула тетиву на лук.

- А, может, ты с ним сначала просто поговоришь? - без особой надежды быть услышанным, проговорил Масдай. - Так-то ведь он человек замечательный. Всегда ноги вытирает... крошки сметает... пирожки не роняет на спину...

- Разберемся, - легла на ковер, зажимая прибор в пригоршне, и свесила голову царевна. - Давай, дуй вдоль дороги.

И ковер дунул - только ветер в ушах засвистел^[7].

Километров через десять стрелка резко изменила направление.

- Стой!.. - хлопнула Масдая по ворсистой спине Серафима и окинула недоуменным взглядом дорогу внизу.

Путники, перемещающиеся по изрядно раскисшей после ночного дождя федеральной трассе 'Лукоморск-Синьгород' то ли устали бороться с полужидкими колеями, то ли подобрались как один нелюбопытные, но на пронесшийся над их головами метрах в десяти и зависший подобно маленькому облачку неправильной формы ковер-самолет^[8] внимания никто не обращал.

Сенька приказала Масдаю двигаться в обратном направлении медленно-медленно, снова свесила голову и принялась сосредоточенно и методично оглядывать всех встречных-поперечных, одновременно не выпуская из виду и самоуверенно указывающую теперь в сторону Лукоморска стрелочку.

Людей на дороге было немало.

Много на дороге было людей.

Но на ее разлюбезного супруга, как специально, ни один из путешественников не походил даже отдаленно.

На юг тащится по разбитой колее крестьянская телега, груженная новыми бочками.

В отдалении за телегой мужик гонит-погоняет флегматичную рыжую корову с таким же теленком - наверное, на послезавтрашний базар в столицу успеть хочет.

Вслед за коровой не спеша едет на соловом коне чернявый усатый парень в кафтане царского гонца, прижимая к груди сумку с гербом.

За ним тянется обоз с лесом. Бородатые пожилые возчики, поплевывая семечками, ворчливо понукают - больше для проформы, чем для скорости - коренастых лохматых лошадей. Опытные лошади не принимают их посулы скорого кнута всерьез и лишь походя отмахиваются хвостами да отфыркиваются через плечо.

Навстречу им, кто медленно, кто поскорее, идут и едут те, кому столица наскучила.

Ковыляет бойко на север, подтянув подол, рябая старуха с выводком внучат.

За ней хромает седой коробейник, уткнувшись носом в один из своих лубков.

Нетерпеливо подпрыгивая на козлах одноконной коляски с поднятым верхом из промасленного сукна, выглядывает просвет во встречном трафике маленький пухлый  старичок, судя по одежде - управитель загородного имения какого-нибудь столичного боярина. Беглый взгляд под полог пассажиров у него не обнаружил.

Безмятежно озираясь по сторонам, направлялся куда-то на вислобрюхом гнедом мерине коренастый крестьянин.

С дрожью и трепетом вглядывалась Серафима в каждое новое лицо: Иван?.. Иван?.. - и с всё возрастающим разочарованием и отчаянием каждый раз убеждалась, что и этот, и следующий человек, и следующий за следующим - не он.

Вдруг стрелка прибора дернулась ирезко повернулась на сто восемьдесят градусов.

- Стой... - сердито скомандовала царевна Масдаю. - Проскочили...

- Как?.. - удивился ковер. - Но я ведь чувствую, что он где-то в этом районе...

- Где? - жадно уцепилась за слова ковра царевна.

- Не знаю... - после недолгого молчания обескуражено призналось ее воздушное судно. - С одной стороны - вроде чую... А с другой - как бы и не вижу... Может, его и впрямь здесь нет? По-крайней мере, я не заметил...

- Не ты один, - хмуро пробормотала Сенька, задумалась на мгновение, и послала его в обратном направлении.

С точно таким же результатом.

Мужик с коровой, бабка с внуками, гонец, старичок на коляске, крестьянин на мерине...

И никого похожего.

Царевна втянулась на ковер и уронила голову на стиснутые кулаки.

Что произошло?

Сломался приборчик?

Как-то странно он сломался...

Иван загримировался?

В старика? Или в корову?

А, может, его заколдовали?

Ерунда, конечно, кому надо его заколдовывать, но если даже принять это предположение за рабочую гипотезу, то всё равно никто из путников никаким боком не походил на колдуна и умыкаемую им насильно жертву.

Ну, разве только мужик с коровой...

Интересно, Ивана можно было превратить в корову, или только в быка?

А, кстати, какого пола у крестьянина был теленок?

Чушь какая... Что я несу... Конечно, это сломалась треклятая приспособа, чтоб ее короеды сгрызли!..

Но что теперь делать?

Кажется, это вопрос она произнесла вслух, потому что Масдай слегка пошевелил кистями и предложил:

- Может, отлетим подальше в сторону, ты закрепишь стрелку, потом отпустишь снова, и посмотрим, что получится?

За неимением иных идей мысль верного ковра была принята к исполнению.

- Давай тогда сверни налево, километров на... Интересно, пять километров - это уже 'подальше', или еще не слишком?

- Проверим, - философски пожал кистями Масдай, и без дальнейших обсуждений сорвался с места. 

Для верности они отлетели от шоссе на десять километров.

Зависнув над маленьким лесным озерцом, Масдай обратился к царевне:

- Ну, что? Попробуешь? Или еще отлететь?

- Попробую... - вздохнула, томимая дурными предчувствиями Сенька и с замиранием сердца освободила стрелку.

Покрутившись недолго, та уверенно уставилась на запад, в сторону невидимой отсюда дороги.

- Ну, что? - нетерпеливо поинтересовался ковер.

- Возвращаемся к шоссе... - бесцветным голосом ответила Серафима. - Может, сейчас найдем...

Но и на этот раз иваноискатель привел их к уже знакомой компании, двигающейся по заполненной народом и грузами дороге плотной кучкой.  

Розовощекий старичок в повозке недовольно хмурился на встречный трафик.

Бабка с четырьмя пострелятами младшего школьного возраста, успевшими вымазаться в дорожной грязи и теперь норовящим повиснуть и прокатиться на задке стариковского тарантаса, громогласно и витиевато внушала им, что такое хорошо и что такое плохо.

Зажиточный крестьянин, подставив бородатый лик ласковому весеннему солнышку, восседал на своем флегматичном скакуне со спокойствием статуи глухого Будды.

Хромой задумчивый коробейник закончил разглядывать последний лубок, порылся на ощупь в коробе за спиной, выудил маленькую толстенькую книжицу и углубился в нее, едва не утыкаясь высокой нелепой шапкой в круп шествующего впереди мерина.

За поворотом из-за леска показался перекошенный щелястый забор, потемневший от времени и недавних дождей сарай, и с десяток дымков за ним.

- Деревня Козьи Поляны... - печально сообщила Масдаю Сенька после беглого взгляда на карту. - Дальше развилка...

- Давай еще раз туда-сюда пролетим? - предложил ковер.

- Ну, давай... - без особой надежды на успех согласилась царевна. - Туда, сюда, а потом обратно. А я на стрелку смотреть стану...

За то время, пока их маленький поисковый отряд маневрировал да примеривался, стрелка своего мнения не переменила, а старые знакомые, приглянувшиеся по какой-то неведомой простым смертным причине ярославниному приборчику, успели добраться до переполненного голодными и усталыми путешественниками постоялого двора и потеряться в утробе огромного трактира.

Оставив Масдая под присмотром ошалевшего конюха, Серафима, не спуская глаз с прибора, непреклонно указующего в одном, только ему понятном направлении,  осторожно вошла в общий зал и пробежала цепким взглядом по особам посетителей.

Кроме давешних путешественников, замеченных ранее на дороге, ни с беглого первого, ни с придирчивого второго, ни с отчаянного третьего взгляда знакомых лиц в зале обнаружено не было.

Старик, коренастый мужик - по понятным причинам, уже без мерина, коробейник и старушкино семейство расположились тесной кучкой за одним маленьким, засыпанным крошками и закапанным похлебкой и подливкой столом.

На который, недолго думая, и указала стрелка.

- Что пить-кушать будем?.. - подплыла к вновьприбывшим дородная румяная трактирщица - реклама собственной кухне, и любовно принялась наводить на столе чистоту мокрой тряпкой, методично смахивая крошки на колени гостей. - Имеется свекольник с козлятиной, рассольник с козлятиной, щи с козлятиной, козье рагу с овощами, козьи отбивные, котлеты из мяса коз...

Похоже, в деревне, в полном соответствии с названием, из крупного рогатого скота имелся только мелкий бородатый.

- ...чай с козьим молоком и козье молоко без чая, - без запинки закончила декламацию меню трактирщица. - Чего кому нести?..

Сенька не стала дожидаться ответов, а положила в шапку забастовавшую приспособу - подальше от любопытных посторонних глаз - и отправилась вдумчиво и не спеша обходить подозрительный стол по периметру.

Прошла мимо бабки...

Нет...

Мимо одного внука... второго...

Нет...

Мимо мужика...

Стрелка индифферентно закосила куда-то по диагонали и вправо.

Мимо старика...

Что?!..

Не может быть...

Стрелка дрогнула и торжествующе указала в широкую пухлую спину, обтянутую потертым зеленым суконным кафтаном.

Это - Иван?..

Сенька, недоуменно хмурясь, украдкой заглянула деду в лицо, прощупывая смятенным взором каждую черточку, волосинку и морщинку...

Если бы кто-то прямо сейчас попросил ее найти между ним и ее благоверным сто девяносто девять отличий, она бы справилась с заданием за полминуты.

Заколдованный, загримированный или искусственно состаренный - этот человек не имел с ее пропавшим супругом ничего общего.

Дурацкая приспособа...

В урну ее!

В печку!

В топку!!!..

Раздраженно, царевна скомкала шапку, сердито двинулась к стойке под напором новой партии оголодавших путников... и тут ее осенило.  

А если приборчик указывал не на старичка, а на того, кто сидит напротив него?

Напротив, стиснутый между старшим внуком и корпулентным обладателем мерина, сидел, уткнувшись длинным носом в тощую книжку с аляповатыми картинками, печальный коробейник.  

Серафима с сомнением окинула его оценивающим взором.

Конечно, с ее Иванушкой его роднила только страсть к чтению в любом месте и положении, но ведь даже такое незначительное нечто лучше, чем совсем ничего!

Обогнув старательно перепинывающихся под столом и шкодно при этом хихикающих старших мальчишек, царевна остановилась за спиной книгочея и исподтишка глянула на стрелку.

Попадание.

Для исключения погрешности она сделала шаг к крестьянину и снова покосилась на прибор - стрелка упорствовала в изначальном решении.

Обескураженная, она замерла, почти не дыша, за тощей сутулой спиной.

Значит, Иван - это он?

И что теперь делать?

Обнять, поцеловать, огреть книжкой по кумполу?

Серафима наклонилась над оттопыренным ухом коробейника, еле выглядывающим из спутанных зарослей давно не стриженой прически, и нерешительно прошептала:

- Иван?..

- Что?.. - встрепенулся и растерянно закрутил головой коробейник с видом человека, внезапно и грубо вырванного из объятий сладчайших грез. - Кто?.. Где?..

- Иванушка? - всё еще не веря себе, ему, прибору, и вообще никому, неуверенно повторила царевна. - Это... ты?

К ней медленно повернулось худое небритое удивленное лицо.

- Ну, я...

- Ваня...

- Рассказывай, парубок. Что ты хотел? Книжку? Лубок? Ниток клубок? Шелку? Иголку? Из кости полку? - привычно заговорил рекламными стихами бродячий продавец, безразлично глядя куда-то мимо царевны. - Тебе прямой сейчас товар показать, или подождешь, пока червячка Хромой Иван заморит? А то я ведь полдня по распутице тащился, оголодал, как зверь лесной. Кишка кишке бьет по башке, можно сказать.

- Иван... Ты меня не узнаешь?.. - панически чувствуя всеми фибрами души, что предприятие ее проваливается на глазах, и чем дальше, тем глубже, всё же не сдавалась царевна, и в иллюстрацию своих слов повернула физиономию в полупрофиль, в профиль, потом снова в анфас. - Узнаешь?..

- Я?.. - озадаченно сфокусировал взгляд на огорченной физиономии незнакомого отрока и захлопал чернявыми ресницами мужичок. - Извини, парень... Что-то не признал... А мы разве знакомые с тобой?

Быстро обдумав этот вопрос и придя к выводу, что полгода с лишком замужества можно с некоторой натяжкой назвать знакомством, Сенька утвердительно кивнула.

- Знакомые. В последний раз мы два дня назад виделись. В Лукоморске. Ну?..

- Чего - ну? - недоуменно уточнил Иван.

- Ну - вспомнил?.. - чувствуя в своих руках тяжесть холодеющего трупа только что  скончавшейся надежды, умоляюще уставилась ему в карие очи царевна.

- Не бывал я уже месяца три в столице, парубок. Обознался ты. Извини, хороший, - необъяснимо чувствуя себя виноватым, пожал плечами Хромой Иван, но тут же спохватился и продолжил^[9]: - Но если тебе иголки нужны, или пуговицы, или вот книжка интересная - про то, как розы зимой выращивать - ты только подожди, пока я перекушу...

- Н-нет, спасибо, не надо иголки, и розы не надо...

Интересно, если сейчас пуститься в описание обстоятельств их знакомства, ее сочтут пьяной или сумасшедшей?

Проверять это, даже на ее отчаянный взгляд, вряд ли стоило.

И она, расстроенная и разочарованная, медленно выпрямилась, пожелала спокойным ровным голосом коробейнику приятного аппетита, и, не видя ничего перед собой, налетая на входящих и покидающих трактир путешественников, вышла во двор, сжимая в руках скомканную шапку с предательски-бесполезным прибором...