Он умирал. Жизнь, еще теплящаяся в нем, покидала его крохотное тельце толчками, в такт частому, но слабеющему дыханию. Холод ноябрьского вечера сковывал, суставы, мышцы, дыхание, мысли.
Он умирал, а у него даже не было имени, но он об этом не знал. Беспокоило его другое. Полу прикрытые его глаза видели лишь ткань, в которую он был завернут. В его едва родившемся сознании пульсировала одна только мысль: "Не хочу... Не хочу. Не хочу! Почему? Почему я? Почему сейчас? Я еще только родился... Я ничего не видел... Ничего не узнал..." Холод сковывал все сильнее. Становилось больно дышать. С каждым вздохом резкая боль пронзала легкие. Пальцы рук и ног уже не чувствовались. От боли даже эти простые мысли путались и гасли. "Нет! Я не хочу! Не хочу! Я хочу жить. Просто жить! ЖИТЬ, слышите вы!"
"Да", - донеслось откуда-то из вне. Он ощутил прикосновение к своему сознанию. Прикосновение другого сознания мощного сильного страшного и в тоже время обнадеживающего.
- Я хочу жить, - робко повторил он, боясь, что голос ему лишь почудился.
- Я понял, - ответил голос. - Ты хочешь получить жизнь?
- Да.
- Тогда пойди и возьми ее.
- Пойти? Взять? Как? Я не...
- Просто пойди и возьми. - Голос был тихий вкрадчивый, но уверенный и какой-то властный. - Встань и иди.
- Разве я смогу?
- Конечно. Так ты согласен?
- Да.
- Исполнено! - Голос сразу же пропал. Исчезло и ощущение присутствия чужого сознания в его собственном. Остались надежда и уверенность. Он почувствовал, как постепенно исчезает холод, затем пропадает боль, и, наконец, уходит страх. Тепло волной вливалось в тельце. Разливалось по внутренностям, приливало к конечностям. Мысли перестали метаться, приобрели ясность и форму. Вскоре он смог сжать и разжать пальцы. Затем пошевелить руками и ногами, а затем пошевелиться самому. Он улыбнулся. Сначала лишь мысленно, боясь согнать чувство надежды, вселенное неизвестным собеседником. Затем одним движением он разорвал тряпку, спеленавшую его, и обрел свободу.
Было сумеречно. Он увидел лишь более светлый квадрат неба прямо над собой и более темные стенки мусорного контейнера. Из соседнего контейнера прыгнул кто-то черный и пушистый. Это был кот. Видимо запах окровавленных тряпок привлек его внимание. Кот обнюхал их и почувствовал рядом что-то теплое и живое. Он видимо надеялся на сытный ужин, когда маленькая ручка ухватила его за горло. Кот попытался было вырваться, но не смог даже дернутся.
Он порадовался своей неожиданной ловкости и с любопытством осмотрел хвостатую добычу. Она шипела и извивалась и все пыталась полоснуть его когтями. Он по очереди поймал каждую лапу и ловко сломал их одну за другой. В его сильных пальцах они ломались на удивление легко. Зверек бился и хрипел. Однако он не испытывал ни сострадания, ни угрызений, а лишь простое любопытство. Чувства были чужды ему.
Закончив садистский эксперимент, он далеко отшвырнул искалеченное животное. Затем, ухватившись за край контейнера, ловко подтянулся и уселся на край. Сырой промозглый резкий ветер гнал по низкому небу набухшие от дождя тучи. Вот-вот польет дождь, а то и снег посыплет. Только ветра он сейчас не чувствовал также как и холода. Сила и жажда действия переполняли его. Он осмотрел место, где находился. Сумерки. Голый кустарник. Мокрый асфальт. В лужах отсветы окон ближайшего дома. Окна, свет, люди. Он вспомнил, куда и зачем должен идти. Стряхнув, зацепившуюся за ногу тряпку, он перепрыгнул через край и упал на четвереньки. Но тут же выпрямился и коротенькими шажками зашлепал через лужи прямо к ближайшему подъезду.
Если бы кто-то из жильцов дома в это время был на улице, он решил бы, что бредит. К подъезду прошлепал едва родившийся ребенок с еще не обрезанной пуповиной и, неестественно сильно распахнув дверь, скрылся за ней. Однако из-за погоды гуляющих у подъезда в ту пору не было. Все остальное было.
Очутившись на лестнице, он прислушался и принюхался. Затем, повинуясь скорее инстинкту нежели памяти, он стал карабкаться на второй этаж.
* * *
Комната малосемейки. Тусклый свет, убогая мебель, затхлый и удушливый запах перегара, не стираного белья, пота. За столом на колченогом табурете, уперевшись локтями в стол, сидит мужчина. Перед ним на половинке газеты полбутылки разведенного "Трояра" и какая-то закуска в треснувшей тарелке с надписью "Общепит". Низко над столом висит одинокая лампа в самодельном выцветшем абажуре. В ее свете комнату почти не видно, и не сразу заметно, что на кровати лежит женщина. Она лежит тихо, закрытая одеялом и старым пледом. Лицо обращено к ковру выцветшему и тусклому, как и все в этой комнате. Изредка она то ли вздыхает, то ли всхлипывает. При каждом ее звуке мужчина поднимает голову и смотрит в сторону кровати. Иногда зло, иногда недовольно, иногда печально. Время от времени он и сам вздыхает, говорит что-то себе под нос, отмахивается. Прикладываясь к стакану, он пытается прочесть, что там предлагает турфирма за умеренную плату, но конец текста оборван.
Они не муж и жена. Они нигде не работают. Они часто выпивают вдвоем или в компании соседей. Но сегодня он пьет один. Она зла на него. Сегодня он...
* * *
За дверью поскреблись. "Опять соседский котяра. Пошел вон! Брысь!" Однако сказано это было про себя и вошедший слов не услышал. Дверь нешироко приоткрылась и быстро же закрылась. "Опять дверь не заперла. Дура... Или это я последний раз выходил? Ну да, я. Куда ей после всего. Забрался-таки котяра". Сидевший за столом мужчина посмотрел на пол в поисках годного предмета, чтобы запустить в кота. Не найдя ничего более подходящего кроме своего шлепанца, он поднял его, выпрямился, да так и замер. Было от чего. На маленьком пятачке грязного заскорузлого давно не крашенного пола стоял голый младенец. Грязь и подсохшая кровь покрывали его синюшное худенькое тельце. Пуповина свисала и путалась под ногами. Но страшнее всего были затуманенные светло-серые какие-то полупрозрачные глаза. В них не было ни злобы, ни страха, ни упрека. Лишь отражалась тусклая лампа. Все это выглядело настолько неестественным, что мужчина даже не испугался, решив, что это все от перепоя. Он так и сидел с вытаращенными глазами, только шлепанец выпал из руки и глухо стукнулся об пол. От этого звука видение ожило. Младенец двинулся к столу. Одним резким движением он легко отодвинул табурет и ловко вскарабкался на него. С табурета он также легко перебрался на стол и предстал во всем своем жутком виде перед мужчиной. "Что, папаша, уж не чаял встретить? - тихий и отчетливый полушепот полухрип раздался из маленького детского ротика. - Думал, завернул, выбросил и все?"
Мужчина хлопая глазами, развел руки. Младенец переминался с ноги на ногу. Пуповина попадала под ступни и мешала движениям. Младенец нагнулся, взял со стола кухонный нож с подломленной ручкой из разноцветного оргстекла. Резким движением он перерезал пуповину, - "Так-то лучше", - и швырнул ее в лицо мужчины. Тот пришел в себя, часто заморгал и, решив рассеять мираж, протянул руку к младенцу. Неожиданно тот, перехватив в руке нож, всадил его в горло мужчине. Он упал лицом в тарелку и захрипел.
Этот звук оторвал женщину от мыслей. "Кого черт принес? Опять кто из собутыльников?" Женщина тяжело повернулась на кровати и убрала одеяло от лица.
- Бог меня наказывает, - только и прошептала она. Младенец обернулся на голос, спрыгнул со стола, пошлепал к кровати.
- Я вернулся, мама! Ты что, мне не рада? А я-то... - Младенец опустил голову и зло посмотрел на женщину. - Что ж, нет, так нет... Тогда сама отправляйся туда! - Младенец вскочил на кровать, сдернул одеяло и оскалил беззубый рот. Женщина попыталась было сопротивляться, но силы покинули ее, и она потеряла сознание.
Он стоял в нерешительности, не зная, что делать дальше. Вдруг опять, как и полчаса назад, чужое сознание прикоснулось к его собственному. "Что же ты медлишь?" - Произнес вкрадчивый голос. "Я не знаю, что делать". Через мгновение он уже знал. Свет от лампы стал вдруг какой-то фиолетовый. И почудился запах дыма или это куревом понесло из общего коридора. А затем произошло невозможное.
Он не понимал что делал, но знал, что должен делать. Он откинул одеяло и осмотрел лежавшую перед ним без сознания женщину. Затем он раздвинул ее ноги и задрал сорочку. На него пахнуло кровью. Некоторое время он смотрел на разверзшееся перед ним лоно, сомневаясь, что совсем недавно прошел сквозь него во вне и что теперь сумеет проделать обратный путь. Тем не менее он решился. Раздвинув ладошками плоть, он закрыл глаза, глубоко вздохнул и словно нырнул. Страх исчез, остался там, снаружи, во внешнем мире. Он пробирался по узкому эластичному тоннелю. Это не причиняло ни боли, ни страданий, ни неудобств. Наоборот, он чувствовал облегчение и спокойствие. Вдруг послышалась колыбельная. Чудится? Кто поет ее? От удивления он открыл глаза. Тьмы не было. Был мягкий розоватый свет и словно все вокруг было прозрачно. Ему показалось что он может даже рассмотреть комнату. Он продвинулся еще немного, устроился поудобнее. Здесь пение слышалось отчетливее и к нему присоединились другие голоса - смех, считалочка... голосов становилось больше, они говорили меж собой и с ним. Он свернулся калачиком, закрыл глаза и, убаюканный добрыми голосами, забылся.
* * *
Когда сознание вернулось, он ощутил боль в животе, сильную настолько, что закричал. Было больнее, чем недавно на улице. Он даже не обратил внимания, что кричит взрослым женским голосом. Боль заглушала сознание. Он понимал, что с ним что-то происходит, но было не до того. По всей видимости его крики услышали соседи. Дверь распахнулась. Метались серые тени. Слышались охи, ахи, возгласы. Кто-то кому-то говорил быстро и приглушенно. Кто-то выбежал в коридор. Кто-то подхватил его под руки. Все это было как в тумане, сознание не выдержало и провалилось в черное небытие.
Спустя еще какое-то время все разошлись. "Скорая" увезла женщину в больницу. Спецмашина - трупы мужчины и ребенка для судебно-медицинской экспертизы. Уехала оперативная бригада. Ушли соседи, приглашенные в качестве понятых. В комнате погас свет.
* * *
Уже в больнице на третий или четвертый день соседи по палате рассказали, вернее, передали сплетни. Когда у нее начались схватки, она попросила своего сожителя вызвать "скорую". Он ребенка не хотел с самого начала и поэтому только сделал вид, что ходил звонить. Когда же начались роды, он задушил новорожденного. Возможно, он и ее хотел прикончить. Но она видимо выхватила у него нож и убила его. Хорошо, что шум и крики услышали соседи, а то бы так и умерла от потери крови. Ее в больницу привезли чуть живую. Чудом врачи выходили. Почему труп мужчины оказался за столом, а у младенца ноги были в уличной грязи? Об этом никто не говорил и даже не задавался вопросом. Ни в палате, ни в милиции.
Он молча слушал и думал о своем. Он знал, что все это лишь сплетни от начала до конца. От начала до конца. Нет, о конце говорить еще рано. Это только начало. Самое, самое начало. Что ж с того, что он теперь в женском теле. Это пустяки по сравнению с тем, что он чуть было не умер на улице в мусорном контейнере. Да, он заглянул в глаза смерти, но теперь-то он жив. Какой ценой? Для него сейчас это не имело никакого значения.