Когда-то люди принимали свои первые мысли за голос бога. В моё время таких уже было не много. Как будто мир освещался, но вновь всё погрязло в полумраке. Я был проклят осознавать это. Пусть люди всегда были глупы и развратны, но раньше их хотя бы не было так много...
От наростающего колличества голосов мне было плохо. После смерти матери ничто более не успокаивало меня, не отвлекало от боли. Только огонь.
Мама...я был её чудом, посланием бога, в которого она не верила. Под конец она совсем ослепла и больше не хотела жить. Потом она ушла, оставив меня одного в этом мире криков и шепотов. Я долго не мог простить ей.
Мать никогда не говорила мне, что будет. И лишь перед смертью она вдруг посмотрела мне прямо в глаза, которых не могла видеть уже больше ста лет, и сказала:
- Мне нужно идти
- Мама, умоляю Вас, - я был в безумном отчаянии. Как я мог отпустить её? Как она могла покинуть меня?
- Есть другие, - она как будто снова видела меня сквозь мерзкую серую оболочку, покрывавшую её когда-то изумрудные глаза.
- Другие? - я вдруг очнулся, осознав, что могли значить эти слова.
- Я всегда буду рядом, - зашептал в моей голове уходящий в даль голос. "Я всегда буду рядом," - последний раз сжалось ее сердце и она ушла.
Глава 2. Non omnis moriar
Осенью 1770-го смерть добралась до Москвы.
Удивительно высокий мальчик лет 15-ти раскладывал в мастерской готовые подковы. Кузнечное мастерство было ему подуше, да и хозяева были простыми, добрыми людьми. Их мысли и сны не вызывали у странного мальчика ни отвращения, ни раздражения.
- Ну что, Афанасий, справился с работой? - мальчик улыбнулся, но ничего не ответил.
- Молодец! Хвалю! - пожилой мужчина и не ожидал ответа, он привык к молчаливости из ниоткуда свалившегося на его голову парнишки и даже ценил это.
- Пошли щи хлебать, - хлопнул он мальчика по плечу, и они вышли из кузнецы.
Горячие щи со свежим хлебом из покон веков улучшали самочувствие и настроение. Афанасий привык к одним и тем незаурядным мыслям всех членов семьи, что давало ему возможность оставаться наедине с самим собой. Наверное, думал он, так чувствуют себя нормальные люди. Эта мысль радовала его: он мог быть как все, пусть не всегда, но этот факт обнадёживал.
"Господи, спаси...", "да не может такого быть...", "...27-ой... за сегодня", "не может быть...", "авось обойдется...", "проклятье..", "чума..."
Афанасий замер, это были не его мысли, эти были далеко. Они приближались. Люди молились, боялись и ... умирали. Их было много.
Первой не стало хозяйки. Потом всех остальных. Когда он остался один, в дом каждую ночь пытались забраться мародеры. Афанасий видел, как пригнанные каторжники крючками вытаскивали из домов тела и сваливали их в одну яму за городом. Без отпеваний, как сдохший скот.
Афанасий снял с пальцев умерших хозяев обручальные кольца и повесил на свою цепочку. Он взял из печи два полена и кинул их под стол. Дом горел всю ночь, но никто не собирался его тушить. Так и просидел он до утра, охваченный пламенем, не в силах покинут дом, в котором обрел покой и счастье.
Утренняя прохлада разбудила юношу. Всё сгорело. Все сгорели. Он сидел голый и черный возле печи. Пойду так, решил он. По болотам, никто не увидит.
Он шел 5 дней, без еды, без сна и без одежды. Сторонился сёл и дорог. Под утро шестого дня показалась река. Отмывшись от грязи и сажи, изможденный подросток присел на берегу реки. Большой камень в камышах был очень кстати.
Одиночество было недолгим, в его сторону шла кошка. Через некоторое время она появилась на берегу и сразу устремилась к сидящему на камне. Чёрная красавица долго смотрела на странного человека своими янтарными глазами. В знак признания она, наконец, зажмурилась, потёрлась о локоть и пошла дальше. Где-то поблизости была деревня. Так сказала кошка. У нее был дом и хозяин. Крыселовка знала теперь, что крыс она будет убивать не только ради удовольствия.
Приближались люди, но бежать было поздно и некуда. Силы были исчерпаны. Будь, что будет. Сквозь камыши пробиралось розовое платье в бантах и рюшах. Хорошо одетая белокурая девочка лет 10-ти выбежала на берег реки и застыла в изумлении, уставившись на согнутого дрожащего мальчика. Следом появилась пышная дама с красным лицом. Запыхвшись от погони, она схватила девочку за руку и, пытаясь набрать воздуха и что-то сказать, застыла на месте. Две немые и окаменевшие скульптуры наконец обнаружил лакей, замыкавший процессию.
- Боже, какой ужас, - с явным заграничным акцентом пропищала пышная дама и закрыла рукой поллица дочери.
- Василий, ну что вы стоите как истукан?
- А? - Василий никогда не отличался сообразительностью, но был исполнителен.
- Дайте что-нибудь этому несчастному мальчику! - она закатила глаза, - из одежды, Василий, дайте мальчику что-нибудь надеть!
Приказ был мгновенно исполнен, и Афанасий с благодарностью укутался в теплый дорожный плащ.
- Где твоя одежда, дорогой? - они остались вдвоем на берегу.
- Сгорела, - он смотрел ей в глаза, прямо в душу. И вдруг увидел, что мать не обманула его, её слова не были предсмертным бредом. Необъяснимое чувство переполняло его.
- А где твой дом? - спросила она и уже знала, что это судьба.
- Сгорел, - отрешенно ответил он, продолжая выискивать что-то в её голове.
Она вздохнула и посмотрела в утреннее зимнее небо.
- Я дам тебе денег, - решительно сказала дама и зашуршала в сумочке.
- Я не возьму, - спокойно ответил он. Дама пристально посмотрела на худого, изможденного юношу.
- Хорошо, - она подумала, - знаешь ли ты грамоту? - он молча кивнул.
- Тогда я предлагаю тебе работу. От работы-то ты не откажешься? - не услышав отказа, она продолжала,- я владею аптекой, и мне нужен посыльный. Ты согласен?
- Да, госпожа.
- Ну вот и отлично! Меня зовут Елена Николаевна... Но можешь называть меня Хелен, - она повернулась и направилась к повозке, ожидавшей где-то за камышами. "О боги, - подумала Хелен, - сколько раз я зарекалась не опекать смертных детей!"
Афанасий прищурил глаза и криво ухмыльнулся, а вслух произнес:
- А кто сказал, что я смертный?..
Глава 3. Dominus illuminatio mea
Наступило утро.
От стеклянного украшения на веранде по стенам прыгали солнечный зайчики. Пахло погасшей свечёй. За круглым столиком возле окна сидел молодой человек. Казалось, он просидел там всю ночь. Перед ним стоял подсвечник со огарком и лежали два обручальных кольца, нанизаных на цепочку. За дверью послышались шаги и шелест платья по паркету.
В комнату зашла заспанная женщина в длинном утреннем халате со шлейфом, в руках она несла круглый поднос с завтраком. Запахло кофе. Поставив поднос на круглый столик, за которым неподвижно сидел молодой человек, она открыла окно и включила утренние новости.
- Доброе утро, дорогой, - ответа не последовало, и она продолжала, - Представляешь, Мими уже встала и с большим интузиазмом куда-то собирается. Сегодня начало семестра, не правда ли? Тебе нужно вести лекции?
- Да, сегодня в 8.
Они завтракали вдвоем, когда в комнату залетела молодая красивая девушка. По её золотым локонам тут же запрыгали солнечные зайчики, она прищурилась. На ней была короткая юбка, клетчатая рубашка и кеды. Девушка закрутилась по комнате.
- Маман, я выгляжу на 17?
- Вполне, моя дорогая, - убедительно ответила та, не отрываясь от кофе и экрана телевизора.
- Афанасий! - обратилась она к молодому человеку, - думаешь, я сильно буду отличаться от твоих студенток? - девушка кокетливо накрутила один золотой локон на палец.
- Учитывая, что в этот раз ты выбрала историю искусств, а я по-прежнему преподаю математику, ты будешь как никогда сильно отличаться от моих студенток.
- Маман! - опять обратилась она к матери, всё еще напряженно прикованной к новостям и чашке кофе.
- Мими, отстань, дорогая, - женщина нахмурила брови, пытаясь ничего не пропустить. Девушка тут же выскочила из комнаты и, скрипя кедами по паркету, побежала искать других членов семьи.
Афанасий встал из-за стола, подошёл к женщине и поцеловал её в лоб.
- Я пойду, Хелен, до вечера, - тихо сказал он и направился к двери.
- Вечером я дежурю, Мими наверняка с кем-нибудь познакомится и уйдет гулять, а ма шер будет заниматься садом. Ты же знаешь этих англичан, они просто трясутся над своими газонами, - он остановился, дослушал её фразу до конца и, ничего не ответив, вышел из комнаты.
"Бычий брод... - размышлял Афанасий по дороге на работу, - не самое благозвучное название для элитного университета". "Афанасий Александрович, профессор бычебродского университета, приятно познакомиться, - думал он про себя и улыбался, медленно прогуливаясь по осенней аллее, - в России засмеяли бы".
Молодой профессор как раз подходил к главному входу, когда девушка в чёрной шляпке эллегантной походкой обогнала его и исчезла за ближайшим углом. Он, может, и не обратил бы внимания на эту девушку, если бы не шляпка, напомнившая ему конец XIX века в России. Он был уверен, что у Хелен когда-то была такая же, только эта была без перьев. Наверное, новая мода сменяет шапки и бейсболки, подумал он.
Наконец, он добрался до лекционного зала и с необъянимым чувством чего-то нового толкнул тяжёлую дверь. От перемены событий полусонная аудитория зашуршала, и в голове профессора зажужжали новые голоса. Спустя мгновение он уже совладал с собой и сконцентрировался на лекции по трансформациям Фурье. Начав с приветствия, он заметил юную особу, пытавшуюся незаметно прокрасться мимо него. "Ммм, здравствуйте, шляпка", - подумал он, а вслух сказал
- Опаздавшим зарезервированы места в первом ряду! Прошу Вас!
Лицо девушки вспыхнуло, и она как можно быстрее заняла указанное место.
Лекция продолжилась, и после нескольких минут сознание студентов стало откулючаться. Через полчаса лишь несколько пар глаз следили за формулами на доске.
То ли от скуки, то ли по привычке молодой лектор пребирал мысли присутствующих. Кто-то думал о больной бабушке, кто-то о новой кофточке, несколькие о вчерашнем веселье. И всё же большинство находилось в том полусонном состоянии, где мысли сменяются вереницей картинок и событий.
Повернувшись к доске, профессор медленно выцарапывал поскрипываюшим мелом давно засевшие в подсознание трёхэтажные формулы. Вдруг он заметил, как на руку упала прозрачная водяная капля. Не поняв, что произошло, он перестал писать и уставился на стекающую струйку. К ней присоединилась еще и еще одна... начался дождь. Афанасий оглянулся: доска исчезла, он стоял на берегу моря, босиком на песке. Осознавая всю нереальность происходящего, он все ещё не мог понять, где находится и как сюда попал. Вдруг всё резко исчезло, так же, как и появилось. Он снова стоял у доски и смотрел на недописанную формулу. Аудитория шушукалась. Как долго он так простоял?
Нахмурив брови и изобразив забывчивость, профессор полистал книгу и дописал формулу. Ему стало жарко, от напряжения запульсировал висок, сердце не хотело успокаиваться.
- Есть другие, - вспомнил он слова матери. Да, они были. Да, он их нашёл. Хелен и Мими - жертвы амброзии, будь она проклята. Но мысль или, скорее, надежда, что их могло быть больше не покидала его. Поэтому он искал. Искал в каждом прохожем. Но больше никогда не находил.
Он больше не мог концентрироваться и игнорировать несколько десятков голосов в своей голове. Он нервно посмотрел на часы. Осталось 10 минут... Ему хотелось убежать, не слышать. Поехать домой, где сейчас никого нет, остаться одному. 9... Одному с самим собой, со своими мыслями. 8... Он снова стоял на берегу моря. Лучи солнца дырявили грозовые облака. Моросил теплый дождь. Неподалёку стояла девушка в длинном белом платье и, казалось, не замечала его. Афанасий присмотрелся и у него перехватило дыхание.
Он резко обернулся и посмотрел на шляпку. Она лежала на столе, рядом сидела девушка и дремала. От неожижанности и вновь наступившей тишины аудитория очнулась и уставилась на странного профессора. Невзирая на многочисленные немые вопросы проснувшихся студентов, зажужжавшие в его голове, он продолжал смотреть на темноволосую девушку...
Глава 4. Nihil fit sine causa
- Как там погода, сестрёнка? - спросила старшая сестра Серафину, когда та открыла дверь. 'Сестрёнка?' - повторила она мысленно с отвращением. Значит в доме были русские гости. Серафина зашла в гостинную.
- Познакомься, это Михаил Николаевич и Анна Фёдоровна, моя тёзка, - старшая сестра неестественно улыбалась. Не уже ли эти люди не замечали её фальши? - а этот прелестный ребёнок - их сын Алексей.
Прелестный ребенок лет 6-ти как раз пытался повиснуть на шторе, гардина сурово заскрипела.
- Ой, Вы знаете, Фима так любит детей! Не так ли, сестрёнка? Я думаю, Михаил Николаевич и Анна Фёдоровна будут не против, если ты поиграешь с Алексеем, пока мы тут болтаем.
- Ань, но я только за...
- Алёшенька, хочешь поиграть с моей сестрёнкой? Она даст тебе много игрушек, - заметив, что гости как раз изучали содержимое пирожков, старшая сестра строго посмотрела на младшую и тихо прошипела
- Давай, не выделывайся!
В девушке вспыхнула ненависть. Она молча взяла мальчика за руку и, не смотря на сопротивление, вывела его из гостинной. К приходу мужа сестры ей нужно было готовить ужин, а на нее повесили этого невыносимого ребенка. Мальчик подбежал к большому комоду, начал открывать ящики и вытаскивать оттуда всё содержимое. Серафина подумала и, тоже подойдя к комоду, присела на корточки.
- Алёш, ты любишь мороженное? - заговорщецки спросила она. Конечно, он любил мороженное. Как будто в мире были дети, которые его не любили. Ребенок на мгновение потерял интерес к комоду. Ужин был спасён. В течение следующего часа Алексей непереставая жевал мороженное и получал добавку, а С. готовила ужин, прибирала на кухне и тихо всё это ненавидела.
Ровно в семь все услышали заезжающую во двор машину. Подав ужин, Серафина сослалась на плохое самочувствие и поспешно ушла в свою чердачную комнату. 'Где-то в сумке должно быть яблоко', - с надеждой вспомнила она, умирая от голода.
Чердак был большими и холодным, дуло изо всех щелей. 'Моя первая осень здесь, - задумалась она о прошедших месяцах, - интересно, как там мама, что она делает сейчас?' Ей стало грустно. Возвращаться было некуда, всё было продано на билет. Поступить в университет без связей было равносильно полёту на луну. Всю жизнь торговать газетами и мести улицы как мать? Нет, уж пусть лучше золушкой. Это не навсегда, успокаивала она себя и пыталась представить как уйдет из этого дома и не обернется.
Теперь Серафина с горечью вспоминала, как радовалась найденной сестре, её предложению переехать к ней в Англию, жить вместе. Наверное, не всегда нужно искать тех, кто потерялся. С другой стороны, последний муж сестры был богатым человеком и оплачивал из ниоткуда образовавшейся родственнице учебу. 'Это я для него стараюсь, - решила она для себя, - это его дом я убираю, его одежду стираю и для него готовлю. А сестрица пусть будет как бы непрятным дополнением.' От этой мысли грусть исчезла, и вот она уже радовалась, как ей повезло.
Сегодня была первая лекция. Она надела дорогое тёмно-синее платье, отвергнутое старшей сестрой из-за маленькой дырочки. Серафина не понимала такого расточительства. Она аккуратно заштопала незаметный изъян и прикрыла его поясом. Также в чердачных развалах она обнаружила очень милую женскую шляпку. Увидев младшую сестру в новом наряде, Аня съязвила
- Ты на мою свекровь похожа, она тоже так одевается, старая черепаха.
С этими словами она вышла из дома, утро было солнечным. Она с трудом нашла лекционный зал. Попался молодой и довольно странный профессор. "В следующий раз просто нужно не опаздывать, - и она решительно завела будильник на 6".
- Фимка! - услышала она голос сестры с привычными интонациями.
Гости ушли. Осталась гора грязной посуды, крошки по всей гостинной и развороченный комод.