Следователь Никифоров допрашивал девицу Екатерину Поплавскую стоя спиной к окну. Его лицо обволакивал мрак. Поплавская первые минуты допроса пыталась рассмотреть его, увидеть на нем капельки сострадания. Но глаза ее быстро утомились и она свыклась с мыслью, что разговаривает с силуэтом, а не человеком. В этом кабинете бывала уже не раз. Менялись следователи, но причина ее подневольных визитов была неизменна - продажа собственного тела похотливым самцам и жаждущим самоутверждения импотентам. "Пожурят и отпустят, -- вяло думала она. - Штраф большой не возьмут, а, может, и натурой обойдется. Сегодня дольше обычного держат, а меня Иван Алексеевич ждет." Следователь дотошно допрашивал ее, требуя полноты сведений о ее связях с "постоянными клиентами".
--Не угадаю вашего интереса, гражданин следователь. Ну, пользовали меня несколько выживших из ума стариков; еще доктор каких-то наук - говорит, ему жениться некогда, а вот "неудовлетворенная низменная страсть" не дает ему сосредоточиться.
--Интерес вполне конкретный. Некто Иван Алексеевич Кузьменко бросился под машину на том месте, где ты удовлетворяешь "потребительский спрос".
Поплавская всколыхнулась, вскочила, тяжело опустилась на жесткий табурет, закрыла лицо рукой и попросила разрешения закурить.
--Вижу, были знакомы.
--Я его любила!
--Ты!!?
--А вы мне не "тычьте"! Да, любила, как отца родного! И он меня любил...
--Как дочь?
Она не ответила, глубоко затянулась дымом сигареты. Смешно, совсем по-детски, вытерла растекшуюся от слез недорогую тушь тыльной стороной ладони.
--Если бы вы меня отпустили - может, он бы и сейчас был жив.
--Откуда такая уверенность? Приворожила ты его, или...
--Не сметь! - она сжала кулачки. - Это другое!.. Он приводил меня к себе в дом, кормил скромно, но сытно, по-домашнему...
--А деньги?..
--Что? Нет, я не брала; он давал, а мне совестно было брать с него. Обнимал он меня, нежно так, гладил по голове, волосы перебирал и все твердил мне "Галочка, хорошая моя!"
--Галочка? - прикрикнул Никифоров, точно ужаленный этим именем.
--Не знаю - кто она и есть ли на свете, боялась у него спросить, -- тихо всхлипывала она. - Он вообще странный был. Говорит со мной, а я кожей чувствую, что он с другой, с Галочкой своей разговаривает. О хозяйстве поговорим, о том, о сем, о пустяках разных: "Соседский кот Тришка опять с балкона нашего тарань стащил. Сущее наказание, а не кот!" Говорит, говорит, говорит, а глаза пустые, будто смотрят сквозь меня куда-то в даль...
--Значит, вы с ним не...
Она улыбнулась впервые за все время допроса.
--Мы с ним не и даже ни-ни!.. Рядом с Иваном Алексеевичем очень уютно мне было! От него тепло разливалось, покой. Прижмет к себе бережно, как бывало мама - сердце радуется, слезы выступят не то от счастья, не то от тоски.
В ее голос стал возвращаться хамоватый тон уличной девки:
--Нечего мне больше рассказывать, -- и опустила глаза. - Решайте со мной поскорее.
--Клиентура заждалась? - Он дал ей подписать допросный лист.
--А может, и так! - озорно подмигнула ему, закинула нога на ногу и подтянула подол юбки почти до самых бедер. - Не стесняйтесь, гражданин-начальничек! Мой святой долг, долг работницы внутренних органов удовлетворить любую прихоть сотрудника внутренних дел!
--Ты бы свои внутренние органы для детей поберегла!.. - Он поднялся. - Можете идти. Официально предупреждаю вас - следующий ваш визит в милицию затянется годков этак на пять! Уж я постараюсь...
--Вся дрожу от страха!
В дверях она остановилась.
--Мне показалось, вам известно: кто эта Галочка. Скажите!
--Зачем тебе-то знать?
--Нужно! - твердо сказала она.
--Она дочь твоего Ивана Алексеевича. Года два тому назад уехала с мужем в Европы. Мы ей сообщили о несчастье. Не знаю только, приедет ли... Очень уж занятая дама.