Страха во мне не было, потому что я знал - меня убьют. Едва прозвучал сигнал к атаке, передо мной пронеслась картина скорой смерти: пуля впивается в мою грудь чуть пониже сердца, замирает, наполняя меня смертью; боли нет, есть лишь совершение события, о котором уже знал. Первый признак предвкушения конца - навязчивое, помимо твоей воли, воспоминание прошлого. Я выскочил из окопа и прошлое меня поглотило, всасывая в себя, будто огромная воронка. Мое тело обреченно неслось навстречу смерти, а сам я пятился в прошлое: в этот миг я словно только родился и, чем глубже окунался, захлебываясь, в волны воспоминаний, тем становился старше, взрослее. Я чувствовал - пока в памяти нарастает прошедшее - я буду жив. Мне даже казалось, что будто с каждым заново пережитым мгновением я буквально седею, дряхлею - чувствовалась старческая немощь в ногах.
Вот уже мне: двадцать - пятнадцать - десять лет. Я пытался вспомнить ничтожнейшие подробности, мелочи прошлого, цеплялся за незначительные события, потому что всем своим существом знал: когда воспоминания иссякнут - я буду убит. Но память безвозвратно падала в пропасть, ускоряя падение вблизи тьмы конца воспоминаний. Страха не было во мне. Я был распят ужасом, который, однако, дарил мне теплый покой и веру в воскрешение.
Семь-Шесть-Пять лет! Я мертвею. Оцепенение. Удушие смерти подходит к горлу. Я уже ветхий старец, хотя мне всего лишь три-четыре годика! Сердце колотится, рвется из груди, подталкивает меня к обрыву жизни. В ушах затаился еще вырвавшийся мой последний крик. Похоронный барабан сердца заглушает взрывы снарядов. Частый, частый, въедливый звук...
И вот я на смертном одре. Меня душит агония. От напряжения памяти я весь горю. Не могу вспомнить: что же было со мной в три-два года. Что же? Чтобы прожить хотя бы еще несколько мгновений, мне нужно вспомнить только два года из прошлого... такие желанные, спасительные два года... Надо вспомнить... надо вспомнить... нет, не могу...