На обочине городской сердцевины в пристойной харчевне "Лебедь раком щуку" обедал замечательный завсегдатай, вызывавший у случайных заморителей червячка буквально боль внимания и восторженную завороженность. Пекари, повара и хохотушки разносчицы заглазно называли его Дымоход. На макушке у него едва виднелась трубка стального цвета, - он перед началом трапезы вливал в нее какую-то светящуюся жидкость из маленького пузырька, который затем прятал в одутловатый черный чемоданчик. Еду ему подавали остуженную. Неспешно расправившись с обедом, он ладонью хлопал по трубке - она скрывалась в копне взлохмаченных волос, а из ушей у него с тихим свистом вырывались потоки пара. (Подлинная фамилия этого человека проявится позднее.) И так повторялось изо дня в день. Но не сегодня! В харчевне вдруг началась громкая склока между тремя мальчиками средних лет в золотых ошейниках, сидевших за пристеночным столиком напротив входа-выхода. Перебранка стремительно разбухла до граничных пределов ненасильственного разрешения споров и лопнула: матерые слова уступили поле событий чехарде мордобоя и поножовщины. Двое скрючились на пупырчатом полу и ненадолго прикинулись мертвыми, чтобы отдохнуть перед решающим "Ату!". Медленно, опираясь друг на друга, пытались подняться на ноги. Ей-богу, выглядело это трагикомично! Третий оказался попроворней. И хотя он с нажимом закрывал рукой кровоточащую рану на животе, покачиваясь и полусогнувшись, ему всё же удалось сравнительно быстро для его ущербного состояния доковылять до выхода. Он на секунду-другую остановился перед Дымоходом. Указав пальцем за спину Дымохода - тот обернулся - незаметно метнул что-то сверкнувшее в тарелку с борщом - и засеменил к стоявшей рядом с харчевней машине. Крепко обиженные им обидчики его оклемались и выскочили на улицу, с неудовлетворенной жадностью мести глядя в простывший след унесшейся машины. Дымоход недоуменно пожал плечами, дескать, какие неспокойные люди есть! Продолжил есть. Следующей ложкой борща чуть не подавился. Недовольно фыркнул, с трудом проглотив что-то твердое и царапающее горло. В этот раз чаевых не оставил.
Тут бы и завяжись классический детектив с погонями, стрельбой, слежкой и невероятными приключениями, вызывающими у простодушного впечатлительного читателя саморастворенность в захватывающих страницах автора, который умеет закрутить и перепутать действительность с вымыслом. Нет, жизнь прямолинейна и не терпит витиеватости, а чепухой загадок и своей недосказанностью она только неучей и людей с плохой памятью волнует. Квазинович (не так много слов обещания истрачено, чтоб вы забыли Дымохода) до дому не дошел. У парадного его дома к нему невзначай пристали недобрые молодцы. Втолкали в машину с непрозрачными стеклами, увезли куда-то. Грубость обхождения и словарный запас похитителей испортили Квазиновичу настроение: скуксился. Удивлялся дорогой в неизвестность: зачем и кому он понадобился - ведь о нем знали только несколько ученых из Института физических исследований, называвших его исключительным генетическим недоразумением. Но им языками взболтнуть - сторичные неприятности... Машина качнулась и замерла. С головы Квазиновича резко, но вполне почтительно сдернули мешковинное покрывало, пахнущее несвежим картофелем. "Какое неуважение!" - не картошка подумала. Его завели в дом с обстановкой из мечтаний обиженного властью честного трудяги: мрамор, позолота; откуда-то доносились истошные вскрики павлинов... Перед ним стояли четыре человека. Перебинтованного сразу вспомнил - в харчевне видел.
-Привет, что ли! - небрежно брякнул недавний знакомый.
-Мы тебя, мужик, резать не будем. Дело решим полюбовно, ты же нам помог. На, выпей! - предложил стакан с мутной жидкостью вроде поспешного самогона.
-Отрава?
-Не смеши. Слабительное.
-Зачем? У меня стул по часам, не жалуюсь.
-Брильянт ты проглотил. Такие дела!
-Глотай.
-Не хочу!
Взведенный курок пистолета, приставленного ко лбу Квазиновича, размягчил его упрямство и сделал покладистей. И выпил.
-Где сортир? Меня разнуждило.
-Проведите его на парашу. Сито не забудьте подложить. Эй, кто-нибудь, идите с ним, а то еще раз проглотит от жадности. Камушек покупатель завтра вечером ждет.
Квазинович вернулся довольным. Его погонщик по имени "Эй, кто-нибудь", держа на вытянутой руке загаженный дуршлаг, с удивлением попытался описать словами произошедшее:
-Огонь - и всё! Нет камня.
-Может, ты проглотил?
-Обижаете.
-Еще слабительного принесите.
Квазинович запротестовал:
-Поймите, услышьте! Мои родители настолько любили друг дружку, что первое и последнее их совокупление произошло на скорости звука, а потом от нарастающей похоти они преодолели звуковой барьер и под конец так расколебались, что превысили скорость света на 0,7%, отчего быстрее мгновенного исчезли неизвестно куда, кровать под ними загорелась, а я внезапно появился на свет годовалым карапузом. Корова Ряба меня родила и сошла с ума, беспричинно удвоив надои, лишь бы ее больше к быку не водили. Мои приемные родители, принимавшие отел, оказались людьми здравомыслящими и добросердечными. Перекрестились, конечно, но меня воспитали достойно. Извините за прямоту.
Когда кого-то нахрапом дурачат - мышцы лица у подверженных этому испытанию непроизвольно выражают вопросительность обманутого недоверия. Подметив растерянность похитителей, Квазинович продолжил смелее:
-Зря! Напрасно вы слабительным меня мучаете! Температура в моем желудке - 1500 градусов по Цельсию. Алмаз...
-Брильянт!
-Да, он уже давно в кучку пепла превратился. Ничего из меня не выйдет.
-Так не бывает! Ты на ощупь - холоднее жмурика!
-У меня внутренние органы защищены невозможной в природе кремниевой прослойкой.
-Слышь, гондольер гребанный! Не лохмать бабушку!
Квазинович виновато улыбался. Один из лихих парней, осиливший азбуку от "а" до "я" и потому самый образованный, перевел изречение своего сообщника:
-Я ахуневаю! Ты в своем уме, чудак?
-Не в вашем же!
После повторной пытки слабительным и порожнего дуршлага, к замысловатым и непонятным словам Квазиновича не на шутку прислушались.
-Ну не сука жизнь?
-А я бумер хотел купить.
-Хана нам! Покупатель не простит!
-Кончай скулить!
Бездушные существа знают одно слово: Хочу! Над одухотворенными людьми довлеет понятие: Должен! Иногда эти несовместимые слагаемые переплетаются в целостность жизни. Бессмысленность порочна. Квазиновича отпустили