Бахилин Михаил Иванович : другие произведения.

Хроники искушений Часть 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Глава 1
  
  
   Хождение во власть.
  
   Мятеж не может быть удачен.
   В противном случае его зовут иначе.

Р.Бернс, перевод С.Я.Маршака

  
   Когда-то появились на земле люди. Они с виду были все одинаковые, как куриные яйца, и у них ничего не было, кроме небольшого количества времени, которое отпустил каждому их них при рождении Господь.
   Помимо этого бесценного дара, Господь разрешил людям использовать это отпущенное им время по своему усмотрению. Но большинство людей плохо распорядилось своим временем. Все они думали, что времени у них много и они всё успеют - и согрешить, и покаяться. Но это было глубокое заблуждение. Ведь, если бы всё было так, как считали люди, то ад был бы пуст, и его можно было бы использовать в качестве туристской гостиницы. Но сеньор Алигьери, который там побывал, сообщил, что разного народу в аду полно и стоят огромные очереди на процедуры, как в поликлинике для ветеранов. На самом деле у людей времени очень мало. Его обычному обывателю хватает только на грехи, причём, как правило, на такие, которые и отмолить-то нельзя. Поэтому наш мир так не совершенен и наполнен злобой и завистью...

***

   - Они меня сместили, Дедушка, - мрачно заявил Павлик, появившись на утро у Дедушки Никодима.
   - Вот как? - заинтересовался Никодим-Евлогий, - это когда, за что, откуда, каким образом, и кто тебя сместил?
   Павлик немного подумал, и поняв, что на все дедушкины вопросы сразу ему не ответить, решил отвечать на те, которые ему удалось запомнить.
   - Да как кто. Известное дело. Гаврила с Сидором. - Павлик обиженно засопел. - Воспользовались тем, что Боцман с Альбертом улетели куда-то с космическими тёлками и устроили внеочередной съезд партии в вонючей гаврилиной берлоге. Как Ленин в Лондоне. И, при этом, всё орали про какого-то там Кворума, что Кворум, дескать, им всё позволяет и всё по закону. Мне, как Хрущёву, дали по морде голосованием. Потом избрали друг друга в какой-то центральный комитет, который тут же и придумали. А меня в шестые секретари, это, значит, бегать им за пивом. Кстати, они тебя и Гаррика Губермана сняли с почётных председателей и исключили из партии. Тебя в связи с моральным разложением в преклонным возрасте, а Гаррика за простое моральное разложение, но отягощённое принадлежностью к пятому пункту и отсутствием окоёмовской прописки, как сказал Гаврила. А Боцмана с Альбертом они тоже исключили из партии за извращённое моральное разложение, измену Родине и шпионаж в пользу блядей из летающих сараев. Они написали по этому поводу кучу протоколов и доносов, которые подписали своими придуманными кликухами, чтобы, в случае чего, ото всего отпереться и ни за что не отвечать. И нашлёпали печатей. Один протокол мне дали для ознакомления. В котором написано, как они меня снимали с должности.
   - И чего это Альберта с Боцманом понесло в этот летающий сарай? - недовольно продолжал Павлик, - этих тёток вполне можно было бы привести хотя бы к тебе, например. У тебя же здесь все условия - три кровати и магазин недалеко. К Марфе тоже можно. Да, на худой конец, сказали бы мне, и я бы договорился с нашей классной руководительницей Елизаветой Дмитриевной Мухергалль. Она бы тоже пустила бы их на ночь. А там, глядишь, кто-нибудь из них и Елизавету Дмитриевну потрахал бы немного. И им хорошо, и для партии в моём лице тоже польза. А так эта их затея вылилась только в сплошной оппортунизм и развал организации.
   - Тут ничего не поделаешь, сынок, - философски заметил Дедушка, - таковы, к сожалению, реалии политической борьбы. Но я удивляюсь, ты же ведь разумный политик, неужели ты так ничего и не сказал им в ответ на их политический беспредел?
   - Ну, конечно же, я сказал им кое-что. Я им сказал сразу, что если они надеются на помощь какого-то там Кворума, который даже в партии не состоит, то совершенно напрасно. Просто они забыли, что кроме исключённых ими лиц, в партии ещё остались её силовые структуры в виде сержанта Бредяева и секретного дяди Вити Воронина из ГРУ. И, вообще, им следовало бы писать не протоколы своего вонючего съезда, а донесения о случившемся. Ну, они как про Акимыча вспомнили, так вдруг сразу засуетились, начали рвать какие-то бумажки и ругать друг друга. И сказали, что съезд закрывается на обед, а после обеда откроется уже в виде закрытого пленума ЦК, и я могу идти домой. Только должен вернуть им обратно выданный мне для ознакомления протокол. Я, конечно, никакого протокола им не вернул и, на всякий случай, выбежал на улицу, и уже в окно им сказал, что я сейчас иду звать Бредяева и дядю Витю и бросил им в окно кирпич. После этого они перестали рвать свои "слушали-постановили", побросали их в помойное ведро и разбежались в разные стороны. А я пошёл к тебе. И протокол принёс.
   - Ты очень правильно вёл себя, сынок, - похвалил Павлика Дедушка Никодим, - ты проявил тонкое понимание политической ситуации, точно и быстро определил болевые точки политических противников и нанёс им эффективный удар, от которого они вряд ли оправятся.
   С этими словами Дедушка развернул сложенный вчетверо, захватанный грязными руками и пованивающий селёдкой, лист бумаги. Развернув документ, Дедушка прочёл:
  

П Р О Т О К О Л  4/98

Внеочередного Чрезвычайного Съезда Партии Любителей Женщин, Девушек и Вдов ПЛЖДи(В), собранного по требованию активистов партии по итогам работы за 19__г.

г.Окоёмов 13 мая 19 __ г.

   Присутствовали:
   1. Гнидников Гаврила Романович, активист и ветеран партии, почётный член Общества Любителей Немецкого Пролетариата имени Спартака Тимофеевича. Имеет право на долю в имуществе партии
   2. Приходько Сидор Алексеевич, активист и ветеран партии, тоже имеет право
   3. Морозов Павел, ребёнок, Генеральный секретарь партии, по глупости и недосмотру безответственных и волюнтаристски настроенных лиц.
   Собрание заслушало:
   1. Ветерана партии Гнидникова Г.Р., который предложил избрать Председателем Съезда ветерана Приходько С.А., а Секретарём собрания малолетнего Морозова. Он же предложил лишить права голоса Морозова Павла за грубость и за молодость лет.
   За это предложение собрание проголосовало единогласно.
   2. Председатель Съезда Приходько С.А., предоставил слово Бывшему Генеральному секретарю малолетнему Морозову Павлику для отчётного доклада.
   Генеральный секретарь Морозов Павлик, будучи ребёнком, ничего особенно интересного о результатах работы Партии за отчётный период сообщить не смог.
   3. Председатель Съезда Приходько С.А.,. предложил признать работу Генерального секретаря неудовлетворительной, потому что упомянутый малолетний Генеральный вредитель-секретарь не собирал вовремя общих собраний членов партии, в то время, как он сам, Приходько С.А., и вся Партия, в лице упомянутого Приходько С.А. и скромно, но дружественно молчащего здесь мощного Ветерана партии Гнидникова Г.Р., всего этого непрерывно хотела. В связи с этим, он, стосковавшийся по общим собраниям Ветеран партии Приходько С.А., предложил переизбрать бывшего Генерального секретаря, как не справившегося со своими обязанностями по малолетству и не выполняющим Устав Партии в смысле собирания вовремя общих собраний, по которым так стосковалась партийная общественность Партии в лице упомянутого стосковавшегося Приходько С.А., а также молча и дружественно молчащего с ним в одном ряду Ветерана партии Гнидникова Г.Р.
   5. Бывший Генеральный секретарь Морозов Павлик согласился с мнением Приходько С.А. и предложил избрать Генсеком вместо себя дружественно молчащего здесь старого Ветерана-любителя Партии Гнидникова (который был очень себе на уме и заявил, что знает, как надо), заключив с ним контракт по установленной форме. Морозов Павлик предложил также (в хамской манере, так свойственной современной молодёжи), при поступлении когда-нибудь, откуда-нибудь и каких-нибудь денег на счёт Партии, пошить для нового Генерального секретаря и упомянутого Приходько С.А. малиновые пиджаки с зелёными полевыми погонами, жёлтые бананы и колпаки с бубенчиками, а также наградить их, учреждённым специально для них, Орденом за Беспорочное Административное Радение Родине.
   6. Молчавший до этого мощный Ветеран партии Гнидников Г.Р. улыбнулся мягкой ленинской улыбкой, слез с полатей, как былинный русский богатырь Илья Муромец, и, от лица Съезда, поблагодарил Съезд за оказанное ему сверх всякой меры доверие и обещал приложить усилия к увеличению своего благосостояния. Но не бесплатно. Малина кончилась. Рынок в лице Гнидникова Г.Р грубо и зримо вступил на территорию Партии, наступив при этом в стосковавшегося упомянутого Приходько С.А., отобрав у него все имевшиеся в наличии деньги на членские взносы и заявив, что он никому ничего не позволит. В крайнем случае поделит все деньги и шмотки. Но не как в семнадцатом, а ещё более справедливо.
   И Съезд постановил:
   1. Признать работу директора. неудовлетворительной.
   2. Сместить с должности Генерального секретаря Морозова П.
   3. Избрать на должность Генерального секретаря Ветерана партии Гнидникова Г.Р., который сделает всем красиво.
   4. Переименовать партию ПЛЖДи (В) в Партию Нового Типа - ПАНТИПА имени "Под знаменем Ленина, под водительством Сталина, вперёд, к победе Коммунизма!".
   Голосовали: единогласно. И это правильно. Хотя и не важно.
   Председатель собрания
   С.А. Приходько (геноссе Тер-Энтиев)
   Секретарь собрания
   Г.Р.Гнидников, почётный член Общества Любителей Немецкого Пролетариата имени Спартака Тимофеевича (геноссе Иоганн Вольфганг Сен-Семён)
  
   - Это очень грамотная бумага, - похвалил Дедушка, отдавая протокол обратно Павлику и стараясь не испачкаться о документ. Ты, сынок, сохрани его. Только, я думаю, что сержанту Бредяеву не очень понравится развязный тон этого документа. Гаврила с Сидором составили его в таком стиле, что, можно подумать, что эта их ПАНТИПА имени под знаменем уже захватила власть в стране, и Гаврила с Сидором являются членами кабинета министров.
   Сержант вполне может им пришить попытку заговора с далеко идущими целями. А отсюда уже не так далеко и до государственной измены, пятнадцати лет общего режима и поражения в правах.
   - Не надо, дедушка, их на пятнадцать лет, - испугался Павлик, - они же обыкновенные простые дураки, они же не понимают ничего. Ты уж скажи дяде Васе, чтобы он их не сажал так надолго. Ну, на пятнадцать суток, это понятно. Но не лет же.
   - Российских дураков, сынок, необходимо воспринимать очень всерьёз, - строго заметил Дедушка, - их так много, что они обязательно должны знать своё место. Иначе они, не ведая, что творят, могут ещё раз залить кровью весь мир.
   В это время в дверь постучали, она отворилась, и в комнату зашли Штурман и сержант Бредяев. Поздоровавшись, мужики присели к столу.
   - Куда это Альберта с Боцманом понесло, - озабоченно поинтересовался сержант Бредяев, - не случилось бы чего плохого с ними.
   - Да, ерунда, - отмахнулся дедушка Никодим, - погуляют и вернутся. В первый раз, что ли. Ты лучше, Василий Акимович, взгляни, какая у нас тут развернулась политическая борьба.
   - Павлик, дай мужикам свою бумагу почитать, - обратился дедушка к Павлику.
   Взяв у Павлика бумагу, Сержант и Штурман углубились с её изучение. Прочитав бумагу, мужики отнеслись к ней по-разному. Штурман развеселился, а Сержант разозлился. Заметив их реакцию, проницательный дедушка остался ею недоволен.
   - Я не вижу здесь оснований ни для большого веселья, ни для такой уж сугубой суровости, - сказал Дедушка. К этому событию нужно отнестись диалектически - то есть, с хорошей долей юмора, но и с необходимой строгостью. Если ваши реакции сложить вместе и разделить пополам, то будет как раз то, что надо.
   Сержант Бредяев сказал на это дедушке, что тот не владеет всей информацией по этому вопросу, иначе бы он лучше понял его состояние.
   - Ты бы видел, дядя Никодим, что эти два дурака понаписали в контору, - с тоской сказал Сержант. - Я тебе как-нибудь дам почитать, когда эти их произведения оприходуют в установленном порядке.
   Штурман же, попросив у дедушки извинения за свою неуместную весёлость, сказал, что его, собственно, развеселило в этом протоколе упоминание об Обществе Любителей Немецкого Пролетариата имени Спартака. Он сказал, что, по его сведениям, Гаврила Романович знаком с немецким языком и даже пытается иногда на этом языке говорить.
   - Если вам интересно, то я вам расскажу кое-что из революционного прошлого нашего Гаврилы.
   Все согласились послушать и Штурман начал свой рассказ.
   1 Июль 1998
   Глава 2
  
  
   Урок немецкого.
  
   Горевал мальчишка загорелый
   Что родиться малость запоздал,
   Что ворваться в Зимний не успел он,
   На "Авроре" флаг не поднимал*.
   Советская песня
  
   Штурман сказал, что в своё время он учился в институте вместе с Фимой Махлисом. А этот Фима, в свою очередь, учился в школе в одном классе с Гавриком Гнидниковым. И Фима рассказывал, что в школе Гаврик очень заинтересовался поначалу немецким языком. В смысле всемирной революции. Ну, там "рот фронт", "ес лебе", "роте фане", "но пасаран" и прочая подобная хреновина. Потому что, несмотря на своё малолетство, Гаврик чётко усёк, что родился поздновато и результаты русской революции уже вполне определились без его участия. То есть, в стране украли уже всё, и тем, кому ничего не досталось, придётся делить уже импортные деньги и шмотки. Если получится, конечно. И Гаврила смекнул, что без знания иностранных языков, хотя бы одного, на худой конец, его во время мировой революции вполне могут снова облапошить более грамотные товарищи по борьбе.
   Но немецкий язык показался ему почему-то очень трудным для изучения. Там обнаружилась какая-то сложная грамматика, какой-то там сраный партицип цвай и прочая мура. Поэтому Гаврик обратился за помощью к Фиме Махлису. У Фимы папа был преподавателем немецкого языка в городе Бердичеве и был хороший учитель. Он, правда, сам не очень хорошо знал немецкий язык, но зато он хорошо знал идиш. И все дети, которых он учил немецкому языку, тоже умели хорошо ругаться на идиш, и вполне сносно могли прочитать почти все вывески на магазинах, если они были написаны на языке, хотя бы отдалённо напоминающим немецкий.
   Фима сказал, что проблемы нет, и он быстро научит Гаврика немецкому языку, потому что на самом деле немецкий язык очень простой и выучить его можно в два счёта. Там вовсе нет никакой грамматики. Всю дурацкую немецкую грамматику (также, кстати, как и русскую) придумали немецкие евреи, которых его папа всех знает по фамилиям, потому что все эти люди папины друзья детства. Например, герр доктор Макс Иванович Фот*и ещё два зубных техника - господа доктор Симменс и доктор Гальске.
   Фима сказал ещё, что для изучения немецкого языка грамматика вовсе не нужна. Это легко доказать тем простым фактом, что немецкие пролетарии всех стран, всякие там бауеры, бюргеры, арбайтеры и прочее немецкое быдло никакого понятия не имеют о каких-то там модальных глаголах или плюсквамперфектах. И ничего, говорят по-немецки вполне сносно. И фимин папа говорит, что, если бы даже сам великий немецкий Гёте вдруг удумал бы заговорить по-русски, то его акцент был бы совершенно такой же, как у простого немца-колбасника с улицы Карла и Эмилии в городе Санкт Петербурге*.
   И Фима заявил, что научит Гаврика немецкому языку прямо сейчас, немедленно, за один урок и всего за три рубля. Гаврику названная сумма показалась неприлично крупной и он попытался поторговаться или, хотя бы, получить небольшой кредит. Но Фима заявил, это просто смешно, что Гаврик имеет такую наглость, чтобы торговаться. Ведь выучив язык сегодня, он вполне сможет завтра его кому-нибудь продать уже рублей за пять, не менее. Если, конечно, до утра не забудет. И Гаврик, вздохнув, согласился. Как для всякого настоящего коммуниста-ленинца, интересы мировой революции оказались для него выше личных меркантильных соображений.
   Свой урок Фима начал с заявления, что русский и немецкий языки очень похожи, и поэтому изучать здесь особенно и нечего. Нужно просто начинать говорить по-немецки и дело пойдёт. На это могут возразить, что, дескать, для начального разговора нужно знать ну хоть какие-нибудь немецкие слова. И это, к сожалению, правда. Но всё дело в том, что в русском и немецком языках так много общих слов, что на первое время их должно хватить за глаза и за уши. А если говорить про мировую революцию, так здесь вообще лафа. Все слова про мировую революцию наш учитель Ленин списал с сочинений двух немецких евреев Карла Генриховича Маркса и Егора Фёдоровича Гегеля.
   Русские революционные слова наш вождь решил не придумывать самостоятельно, а взять готовые, немецкие. И это оказалось правильно, потому что в России эти слова всё равно потеряли свой первоначальный интеллигентский смысл и стали выражать понятия, относящиеся, в основном, к чисто уголовной сфере. Тем более, что вождь мирового пролетариата, как всем нам известно, довольно рано ознакомился с русской тюремной феней и, соединив вышеуказанную феню, русский мат и немецкую революционную фразу, образовал новый революционный язык, на котором и написал все сорок с лишним томов своих сочинений. В марксизме-ленинизме это, кажется, называется "три источника и три составные части марксизма". Поэтому, не зная немецкого языка, очень трудно читать и понимать произведения нашего Владимира Ильича. Создаётся впечатление, что он всё время ругается, правда, непонятно по какому поводу. Всё расстрелять да уничтожить. Надоедает с непривычки. И люди-читатели начинают скучать и, чтобы не обижать вождя, потихоньку бросают это чтение на потом. Ну, а потом, как правило, руки не доходят. И огромная часть населения, для которой, собственно, Владимир Ильич и писал свои сочинения, остаётся революционно необразованной. Вот что такое не знать немецкого языка.
   Закончив, таким образом, вступительную часть своего урока, Фима перешёл к изложению собственно учебного материала, честно отрабатывая гонорарную трёшку.
   Перво-наперво, Фима сказал, что все слова, которые обозначают хоть какое-нибудь действие, в немецком языке называются глаголами. И это можно не запоминать, чтобы лишний раз не компостировать себе мозги. Важно запомнить, что эти самые глаголы лучше всего ставить в самый конец того, что ты вообще намерен сказать на немецком языке. Например, если ты решил сказать какому-нибудь немецкому товарищу, что ты идёшь домой к своей бабе, то ты должен будешь по-немецки сказать это так: "Я домой к своей бабе иду" или "К своей бабе домой я иду".
   В этой связи Гаврик поинтересовался, всегда ли немцы говорят стихами или это просто такие удачные примеры. Фима сердито ответил, что стихи здесь не при чём, что они с Гавриком в данный момент занимаются изучением немецкого языка, а не стихосложения. И, если Гавриле не нравится поэтическая интонация приведённых фраз, то эту интонацию можно легко убрать, перекроив фразу по другому, например: "К бабе своей я домой иду". На это Гаврила заметил, что получилось очень коряво и если корявость убрать, то снова получатся стихи: "К бабе своей я домой пребываю". И ещё Гаврила заметил, что немецкий язык ему начинает очень нравиться, потому что, несмотря на свою гениальную простоту, он очень красив и поэтичен и, действительно, очень похож на русский. Польщённый Фима сказал, что это ещё только начало, и что в дальнейшем Гаврику понравится ещё больше, когда они перейдут непосредственно к немецкой лингвистике.
   И Фима тут же к ней и перешёл. Он сообщил Гаврику, что однажды великий немецкий поэт Иван Вольфович Гёте написал красивые немецкие стихи. А наш великий поэт Лермонтов решил их перевести на русский язык. То ли ему в этот момент наставила рога какая-то тёлка, то ли ещё что-то - неизвестно. Но точно известно, что собственные русские стихи у него в этот период чего-то не клеились. Это у поэтов бывает иногда - душевный надлом, кризис жанра и всякое такое. Вот Лермонтов и решил: дай, думает, переведу пока Гёте с немецкого - стихи хорошие, да и языки похожие, родственные, можно сказать. Тем более, говорят, что он немецкий язык знал немного, не так, конечно, как мой папа или, к примеру, доктор Гальске, но, тем не менее.
   Но дело осложнилось тем обстоятельством, что великий Гёте написал первую фразу своих красивых стихов в виде: "Юбер аллен гипфельн ист ру" и, тем самым, поставил нашего Михаила Юрьевича в безвыходное положение, потому что по-русски это означает "Над всеми вершинами покой". Такой вот каприз гения - много неясного, глагола нет вообще и стихами попахивает даже безо всякого перевода! Поэтому Михаилу Юрьевичу пришлось подсуетиться и слегка подправить Ивана Вольфовича. И он написал эту фразу немного иначе: "Горные вершины спят во мгле ночной". Она стала звучать по-немецки даже ещё красивее, правда, стала немножко длиннее.
   Фима пояснил, что этим примером он хотел показать, что, несмотря на то, что русский и немецкий языки очень похожи, существуют, всё-таки, и весьма заметные различия между ними. Например, слово "Я" по-немецки произносится как "ИХ". В принципе, различие небольшое - ведь по-русски и "Я" и "ИХ" являются местоимениями, правда, одно из них личное, а другое притяжательное, но это существенной роли не играет, тем более, что по-немецки слово "Я" служит утверждением и переводится как "ДА". А немецкое слово "ВИР", которое переводится на русский язык как личное местоимение множественного числа "МЫ", очень похоже на русское слово "ВОИР", которое, как известно, обозначает "Всероссийское Общество Изобретателей и Рационализаторов". А, как известно, в любом обществе всегда больше одного члена. А немецкое слово "ЕР", которое переводится на русский язык местоимением "ОН", на старом русском языке обозначает твёрдый знак "Ъ". Это говорит о том, что раньше языки эти были похожи друг на друга ещё больше, чем сейчас.
   Ещё Фима сказал, что во многих отношениях немецкий язык ещё проще, чем русский. Там, например, не надо задумываться над тем, какого рода какое-нибудь слово. Просто нужно запомнить, что, если слово женского рода, то перед ним будет стоять артикль "ДИ", если мужского - "ДЕР", а если среднего, то, естественно, "ДАС". Поэтому русское слово "ПЁС" по-немецки будет звучать "ДЕР ХУНД", а слово "КОММУНИЗМ" надо произносить по-немецки "ДЕР КОММУНИЗМУС". Слово "РОДИНА" - "ДИ ХАЙМАТ", это естественно, ведь эти слова оба женского рода. А вот слово "СОЛНЦЕ" по-немецки следует произносить "ДИ ЗОННЕ", потому что, когда-то очень давно, немцы почему-то решили, что оно женского рода. И за давностью лет решили эту свою ошибку не исправлять.
   На это Гаврик с большим сомнением заметил, что ему вряд ли удастся заговорить сегодня по-немецки также бегло, как это делает Фима. Ведь он, Гаврик, совсем ещё не знает немецких слов, ну просто никаких, кроме, конечно, тех, которые ему здесь назвал Фима. Эти он пока запомнил. Но этого же, по его мнению, маловато для беглой разговорной немецкой речи.
   Однако, Фима уверил Гаврика, что и здесь проблемы особой нет. Ведь использовал же гений революции в необходимых случаях нахватанные им немецкие слова, и все его понимали, кто хотел. Поэтому Гаврик может смело использовать временно русские слова в своей немецкой речи. Пока не выучит настоящие немецкие. Например, если ему захочется сказать по-немецки: "Я включил плиту", то он смело может сказать так: "Их включе ди Плите". И, кому надо, тот его поймёт правильно. Или, если ты хочешь задать вопрос типа "Где мне здесь найти девку?", то ты должен сказать на немецком языке, примерно, так "Во хир их моге унe Девкен гесклеен?".
   После этого Фима заявил, что урок закончен и Гаврик смело может начинать говорить хоть с Вальтером Ульбрихтом, потому что он уже знает достаточно по-немецки. Если же Гаврику что-то осталось не понятным, он может провести с ним дополнительные занятия, но за отдельную плату.
   Надо сказать, что Гаврик был вполне удовлетворён полученным уроком и в последствии, при посещении иностранных портов, весьма бегло говорил на своём выученном таким экзотическим способом немецком языке, причём его понимали не только немцы, но и те, кто совершенно не владел никакими языками. Даже глухонемые. Это, между прочим, говорит об универсальности метода изучения языков по Фиме Махлису.
   Сам же Фима в институте большими немецкими познаниями не блистал и прославился только тем, что, однажды, ввёл в состояние гроги нашу преподавательницу немецкого языка Ангелину Иннокентьевну. Она попросила его, как-то, прочитать по-немецки небольшую статью, которая называлась "Etische und Poetische эbungen von Goethe". Фима ненадолго задумался и с тщательной артикуляцией и выражением зачитал заголовок: "Етише унд поетише ёбунген фон Гёте".
   Ангелина Иннокентьевна сначала остолбенела, а потом повалилась в обморок, едва успев сказать на прощание "Вы, Фима, неверное, также матерно и понимаете, как произносите".
   Сейчас Фима живёт в Америке. Он там большой человек и проблемы немецкого произношения его уже, наверное, особо не колышат.
   18 Июль 1998
   Глава 3
  
  
   Основоположники и клоны.
  
   An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?

Julius III, pope. (1550-1555).

   Сын мой, разве ты не знаешь, как мало надо ума, чтобы управлять миром?

Папа Юлий III

  
   Когда Боцман проснулся, он обнаружил, что сидит за деревянным столом в большом сарае. Напротив него, в простенке между грязными окошками висела большая картина. На картине были изображены в строю шеренги, боком к Боцману, два господина в старорежимных костюмах-тройках и в котелках. Господа стояли в строю шеренги и смотрели вдаль. Несмотря на то, что у одного господина были кручёные усы, как у императора Вильгельма, а у другого их не было, господа были чем-то очень похожи друг на друга.
   - "Это от того, что они так стоят", - догадался Боцман, - "в этой позиции все великие люди похожи друг на друга. У нас ведь тоже любили изображать эдак в нахлёст барельефы великих основоположников. Например, Маркс-Энгельс-Ленин-Сталин. По хронологии и никому не обидно - Маркс, конечно первее, зато и помер раньше. Слава уравнивается. У нас на "Агасфере" корабельный кок по праздникам таким же манером раскладывал оладьи по тарелкам, перед тем, как подать их на ланч. Для красивости. И считать удобно. Чтобы никого не обделить".
   Приглядевшись, Боцман увидел под картиной табличку, на которой было написано:

"The theorist of the newest dictatorships - communism and fascism Gustav Le Bon and their founder Alexandr Israelevich Lasarevich-Helphand (Parvus*)"1.

   - Что-то я не помню этих ребят, - удивился Боцман, - хотя, конечно, этим дерьмом кормилось и кормится до сих пор много всякой сволочи. Всех ведь и не упомнишь.
   - "А мы как раз хотели спросить Ваше мнение, дорогой друг относительно этих господ", - сказал кто-то за спиной Боцмана ручейковым переливчатым голоском. По тембру этот голос напоминал нежную козлиную фразу, с которой козёл обращается к козе, приглашая её погулять.
   Боцман обернулся, но никого не обнаружил.
   - "Это не совсем картина", - продолжал переливаться голосок. Теперь он исходил откуда-то снизу. - "Эти господа клонированы нами на память, так сказать. Мы часто клонируем ваших известных деятелей для их дальнейшего изучения".
   - Так они живые, что ли, - поразился Боцман.
   - "Да нет... Не совсем"... - проблеял голосок из-за клонированных господ. - "Совсем живые они нам не нужны - их очень дорого содержать. У нас ведь не зоопарк. Да Вы и сами знаете - дача, машина, квартира, жена, любовница и так далее. Поэтому им восстановлены только самые необходимые функции".
   В это время господа на картине повернулись к Боцману лицом и оказались стоящими во фрунт.
   - У Вас штаны расстёгнуты, - обратился Боцман к господину, стоящему справа.
   Господин с расстёгнутыми штанами холодно улыбнулся, сказал "mersi" и неторопливо застегнул ширинку.
   - "Ich mache es nur wegen Ihrer", - любезно сказал он Боцману, приподнимая свой котелок, - "Das Wetter steht heiss heute und in diesen Zeremonien gibt es keine besondere Notwendigkeit"1.
   - "Это господин Парвус", - подсказал Боцману из-под стола козлиный тенорок. - "Он не из очень хорошей семьи и не отличается особенно изысканными манерами".
   - "Herr Parvus und in das Erdleben oft vergass die Hosen zuzukniopfen, verlassend das Kloster"2, - желчно наябедничал на своего приятеля господин, стоявший слева.
   - "А это, как Вы уже догадались, господин Ле Бон", - нежно проблеял голос с угадывающегося в глубине сарая сеновала, - "у него с происхождением относительный порядок, зато характер неважный".
   - "Lecken Sie mir Arsch,1 - любезно предложил в это время гн. Парвус г-ну Ле Бону.
   - У нас эти господа не считаются основоположниками чего бы то ни было, - убеждённо заявил Боцман.
   - "Это всё от того, дорогой друг", - проструил ручейковый голосок, - "что у вас и у нас разные критерии в определении относительной важности причинно-следственных связей. То, что кажется важным и основополагающим для вас, для нас не является существенным. Те, кого вы считаете основателями и строителями коммунизма и фашизма были просто техническими исполнителями идей представленных здесь господ. Это же так естественно - и коммунизм и фашизм достаточно близки по своим идеологическим установкам, значит, и основатели у них были общие".
   Всё это время господа Ле Бон и Парвус осыпали друг друга немецкими, французскими, русскими и еврейскими ругательствами, которые им удавалось вспомнить.
   - Они что же, и в жизни так собачились, - поинтересовался Боцман, с любопытством разглядывая клонированных господ.
   - "Да нет, - отозвался голосок из-под кадки с разъехавшимися клёпками, - в вашей жизни они, вроде, даже не были знакомы. А у нас что-то не ладят. Господин Ле Бон считает почему-то, что господин Парвус - сволочь, и использует его научные открытия в корыстных и подлых целях. И здесь он, по большому, счёту не совсем прав. Господин Парвус, конечно, сволочной мужик, но действует в правовом поле вашей цивилизации. Ведь у вас нет ограничений на использование информации. Вы ведь развиваетесь в соответствии с тезисом "побеждает сильнейший", а информация - это великая сила. Информирован, значит вооружён. Это ведь сказал кто-то из ваших. У нас, например, информация для негодяев и подлецов отпускается только по карточкам и только вполне определённого характера. У вас ведь нет прямого закона о наказании за подлость и за использование информации в корыстных целях. Вы наказываете только за последствия подлости. Вы считаете, что подлость проявляется только в действиях. А это не так. Подлость реальна, у подлых людей она заменяет душу. Нам, со стороны, это очень заметно.
   - "Вот видите, дорогой друг", - продолжал голосок откуда-то с чердака, - "господа уже перешли к политической борьбе, так это, кажется, у вас называется. В этом состоянии они уже никому неинтересны. Вы только можете убедиться в нашей правоте относительно их неполного клонирования. Если бы мы клонировали их полностью, они уже давно бы передрались и их пришлось бы разливать водой. А так они ещё немного поругаются, устанут и помирятся. Ведь между ними нет антагонистических противоречий. А пока мы можем показать вам небольшой видео ролик, который мы засняли о господине Ле Боне на основании исторического материала".
   После этих козлиных слов дискутирующие господа исчезли с картинного поля и, на нём появилась надпись:

GnДdige Herren Manin und Le Bon.1

   После этого пошёл видео ролик, который подробно комментировался нежным козлиным тремоло:
   "Однажды в городе Цюрихе шёл в кабак "Schwienfest in unserem Dorf"2 господин В.И.Манин. Господин Манин был русскоязычный бомж с тяжёлой наследственностью. Он шёл в кабак с конспиративными целями, чтобы скрыться от преследований сатрапов царского правительства на деньги Русско-Тифлисского банка, который недавно удачно экспроприировала кодла, в которой г.Манин был паханом.
   Навстречу г. Манину попался г. Ле Бон. Ле Бон был француз с немецким именем Густав. Густав не имел конспиративных целей и шёл в кабак просто так, попить пива. Г. Манин очень обрадовался, что ему попался по дороге г. Ле Бон. Потому что г. Манин очень любил поговорить про трудящиеся массы.
   - Послушай, Густав, - обратился к г. Ле Бону г. Манин, - ты знаешь, что ум десятков миллионов трудящихся масс создаст нечто неизмеримо более высокое, чем самое великое и гениальное предвидение.
   - Вы, как всегда, всякую чепуху изволите нести, господин Манин, - сердито ответил г. Ле Бон. Он был кабинетный учёный и не любил, когда к нему приставали на улице всякие криминальные авторитеты. - Очень заметно, что Вы, батенька, ещё с утра не опохмелялись после вашей маёвки. Вечно Вы забиваете себе голову всяким дерьмом. Ведь и ежу понятно, что, хотя сознающий свою индивидуальность индивидуум поглощается в толпе, (которую Вы так изящно именуете трудящимися массами) и что мнение коллективной толпы всегда доминирует; тем не менее, поведение любой толпы единодушно, эмоционально и слабоумно.
   Манипуляция лидера может, конечно, на некоторое время пробуждать в ней героизм или дикость, на которые отдельный индивидуум был бы неспособен. Потому что бесконечно повторенные утверждения усваиваются толпой скорее, чем рациональное влияние передовой общественной мысли. Это мнение толпы, однако, не интеллектуальное, рациональное или юридическое, а сентиментальное и эмоциональное, через которое происходит иррациональное распространение бредовых идей как бы процессом инфекции.
   Но как только эти идеи распространяются в толпе достаточно широко, они становятся трудными для искоренения и имеют тенденцию к господству, независимо от степени их нелепости. Всякий прогресс в этом случае сомнителен, и любые реформы бесполезны. Так что дерьмо, которое образуется в результате ваших манипуляций с трудящимися массами, придётся разгребать целым поколениям.
   С этими словами г. Ле Бон приподнял котелок и убежал в пивную "Schwienfest im unseren Dorf" обдумывать свою новую книгу, которую решил назвать "Психология быдла".
   - Всё-таки, какой противный этот господин Манин, - с отвращением подумал г. Ле Бон, сдувая с кружки пену. Беспородный какой-то. Козёл.
   - Какой, всё-таки, дурак, этот Ле Бон, - подумал господин Манин, заказывая пиво на русско-тифлисские деньги. - Мыслит, вроде бы, правильно, а применить на практике свои открытия совершенно не способен.
   И, потребовав долива после отстоя*, г. Манин решил, что, когда г. Ле Бон напишет свою "Психологию быдла", он, г. Манин, сделает её своей настольной книгой. Да и кликуху пора сменить, озабоченно подумал г. Манин. Манина уже все знают, можно и в кичман загреметь. Буду-ка я с Пасхи Гитлером. Кликуха не очень благозвучная, да ведь и я не оперный тенор, справедливо решил г. Манин и заказал ещё пива".
  
   Просмотрев ролик, Боцман похвалил его и сказал, что господин Ле Бон получился прямо как живой. Настоящий кабинетный учёный. И этот господин Манин, хотя он, Боцман, и не знаком с ним лично, напоминает очень многих знакомых ему людей. Какое-то общее качество есть у всех людей подобного типа.
   - "Дорогой друг", - нежно проворковал голосок из-за стоящего в углу корыта, - "читайте вашего господина Ломброзо*. Это очень умный и информированный господин. У него Вы без труда найдёте точное определение общего свойства людей подобного типа, которое вертится у Вас на языке. А сейчас Вам пора домой. Мы были очень рады с Вами познакомиться. Вы очень интересный экземпляр во всех отношениях. Со временем мы постараемся Вас клонировать.
   На это Боцман заметил, что его самого клонировать совсем не обязательно. Не такой уж он и основоположник. А вот клонированного Ленина можно с успехом толкнуть товарищам из Ордена Ленина Института Тела Ленина имени Ульянова (Ленина). Тем более, они за ценой не постоят.
   Ответа не последовало. Вместо него раздался тягучий тележный скрип и дверь, болтавшаяся на одной петле, открылась. Боцман огляделся ещё раз. В простенке между грязными окошками не было никаких следов чудесной картины. Сарай как сарай. Грязный, старый и вонючий. Боцман вздохнул, вспомнив вчерашних красавиц, и пошёл к выходу.
   Выйдя из сарая, Боцман увидел, что возле двери сидела на заду, как собака, лошадь с лицом спикера Государственной Думы и плакала без слов.
   - О чём Вы плачете, господин Спикер, - вежливо спросил Боцман собакообразную спикерообразную лошадь. - Никак Вас снова огорчила эти противная правая оппозиция, или господин Жириновский опять безобразиев изволили учинить на деньги налогоплательщиков?
   - Вот они где, наши денежки, - с горечью сказал лошак-Спикер и показал передними копытами на мешочки под глазами, - все там, до копеечки. Овёс-то нынче дорог, не укупишь. Дорог он, овёс-то. И народ жалко. Вон, Зюганов говорит, что вымирает народ по пьяному делу и скоро вымрет весь, если ему не дадут поставить на место памятник Дзержинскому.* А ты, Боцман, сейчас куда? Может подвезти?
   - Это было бы неплохо, - согласился Боцман, - а то я дороги не знаю. Только в коммунизм не надо. Я там уже был.
   - Да нет. В коммунизм больше никто не хочет. Даже Анпилов Витя. Он теперь народ туда зовёт, а сам решил пожить пока в буржуазности, но поблизости от коммунизма. А я сейчас в Думу пойду, куда ж ещё?
   - Мне в Думу тоже не надо. Мне домой бы.
   - А мне это по пути. Для меня теперь все дороги в Думу ведут.
   С этими словами Спикер посадил Боцмана себе на спину и поскакал в Государственную Думу через город Окоёмов. Только пыль столбом.
   30 Декабрь 1998
   Глава 4
  
  
   Основоположники и клоны (продолжение).
  
   Nos nihil magni fecisse, sed tantum ea, guae
   pro magnis habentur, minoris fecisse.

F.Baecon

   Мы ничего не сделали великого, но только
   обесценили то, что считалось великим.

Ф.Бэкон.

  
   Когда Механик проснулся, он обнаружил, что сидит один в большом сарае за длинным столом. Перед ним, в простенке между грязными окошками, висело мутное зеркало, из которого на него с любопытством глядело его отражение.
   - Ну, чего уставился? - хмуро спросил Механик самого себя, встал со стула и потянулся, чтобы размять затёкшие мышцы. Где-то должна быть ещё одна бутылка, - добавил он убеждённо и огляделся.
   - Вторую бутылку ваши вчерашние подруги утащили на анализ, - ответило отражение и, встав со стула, тоже потянулось, и немного прошлось по зазеркалью. - Такая вот загогулина получается, понимашь, как говорит ваш Президент. Эти тётки, видимо, решили и "мартини" склонировать. Понравилось очень. Они тут всё клонируют, что ни попадя. Особенно, если что понравится, - так это со всем сердцем. Вот и тебя с Боцманом склонировали.
   Механик оторопело посмотрел в зеркало и тут только сообразил, что разговаривает, вообще-то, не со своим отражением, а с совершенно посторонним, самостоятельным мужиком, только очень похожим на Механика Альберта.
   - Здорово, мужик. Ты кто такой будешь и чего тут делаешь? - вежливо обратился Механик к зеркальному своему подобию.
   - А я и есть твой клон, - охотно отозвался зеркальный мужчина. - И зовут меня тоже Альбертом, как и тебя. Женщины тут все грамотные, с высшим образованием, и рассчитали всё верно. Сам посуди - у них ни сегодня-завтра отход, а мужиков своих, вас, то есть, с Боцманом взять с собой нельзя, не разрешается. А они уже только-только вошли во вкус. Надо же выход искать, вот они и нашли. Вместо вас с Боцманом с ними спать будем теперь мы, ваши клоны.
   - Ничего у вас не выйдет, ребята, - убеждённо заявил Механик, немного подумав и снова усаживаясь за стол. - Ты, Алик, даже и не мечтай. В лучшем случае пойдёшь ты вместе с боцманской ксерокопией на затычки, как Гаврик Гнидников в своё время. Чтобы стать настоящим Боцманом или Механиком нужно не только на "Агасфере" пройти хотя бы один раз мыс Горн с востока на запад под парусами, но и во всю пообщаться во всех смыслах этого слова с довольно большим количеством умных, красивых и сексуальных женщин. Тем более, что, как говорят господа Проктор и Гембел, в одном флаконе эти качества встречаются довольно редко, поэтому приходится добирать частями.
   - Я думаю, ты не прав, старик, - запротестовал зеркальный Механик. - Мы же точно такие же, как и вы. И у нас есть всё, что и у вас с Боцманом.
   - Дурак ты, Алик, - добродушно отозвался Механик, - сразу видно, что тебя только что сделали. Я уверен, что и Боцману в качестве замены наши подружки сподобили такого же недоумка. Кстати, а Боцман где? Что-то я давно его не вижу.
   - Да в город уехал, - ответил механик-клон. Он заметно обиделся.
   - Сел на какого-то неудавшегося клона и ускакал на нём в Окоёмов, - продолжал зеркальный Механик. - Ваши бабы много чего здесь наклонировали, пока вы спали. Всякие отходы и неудавшиеся копии они повыбрасывали из сарая прямо в лес. Они там теперь слоняются без дела, людей пугают. Так что Боцман твой бросил тебя и убежал, - злорадно закончило порождение гения внеземной цивилизации.
   - Кончай базар, сынок, пора всё-таки набираться уму, - строго сказал Механик своему инопланетному подобию, - неизвестно, сколько тебе ещё придётся прожить на белом свете. Может случится беседовать и с умными людьми. И если ты будешь нести всякую околесицу, народ может подумать про тебя нехорошо. Да и меня подставишь. В вашей Инопланетии жители послушают, послушают тебя и скажут: "Каким всё-таки охломоном ушастым был этот самый Механик с "Агасфера". Никуда наш Боцман не денется. Просто тебе не придётся лишний раз бегать за пивом. Вообще-то это очень неплохо, что наши подруги сделали вас на досуге. Сейчас ты позовёшь боцманского братца, и мы втроём быстренько сделаем здесь большую приборку. Вчера, как ты сам понимаешь, было некогда. И в дальнейшем, содержите помещение в порядке. Здешние тётки, видимо, всю дорогу наукой заняты, им не до уборки. Так что ты сбегай в лес, и склонируй по-быстрому пару веников и хоть подметайте иногда сарай-то. Ну, и посуду помыть, простирнуть кой чего, тоже не забывайте.
   - А неудавшихся клонов, которых наши девушки наплодили этой ночью, желательно собрать и поместить в фекальную цистерну. Она должна где-то здесь быть. А то их появление в Окоёмовском лесу может получить нежелательное и антинаучное толкование среди местных жителей.
   Механиков братец проворчал, чего-то себе под нос, однако, спорить не стал, и убыл на поиски боцманской копии в недра своего зазеркалья.
   Оставшись один, Механик поднялся из-за стола и направился к двери, висевшей на одной петле. Не успел он к ней подойти, как она распахнулась, и в сарай ввалились Боцман и Дедушка Никодим. Боцман нёс авоську, полную пивных бутылок, а Дедушка большой бумажный пакет, из которого торчали головки двух литровых бутылок "мартини" и перья зелёного лука.
   - Здорово, мужики, - обрадовался Механик, - это вы очень во время пришли, а то я уже начал скучать здесь. Девки наши ухряли неизвестно куда, и подсунули нам вместо себя какое-то виртуальное жлобьё с птичьими мозгами и большими амбициями.
   - Нет, ты не прав, старик, - запротестовал Боцман, - мне тут попался один вполне ручной монстр. У него вид немного странноватый, но зато бегает быстро. Куда не спросишь - ему всё по пути. Я на нём уже в город слетал, прихватил там дядю Никодима и выпить-закусить. Надо девок найти. Пусть подругу приведут для дедушки Никодима. Мы хотели Марфу прихватить, да постеснялись. Ещё не известно, как бы её здесь приняли. Да и Спикер, пожалуй, троих бы не потянул.
   - Это что ещё за Спикер? - недовольно спросил Механик. - Я смотрю, скоро сюда полгорода заявится, и интимная встреча двух цивилизаций превратится в обыкновенную пьянку, плавно переходящую в бардак.
   - Да нет. Этот Спикер местный, - успокоил Механика Боцман. - Он здешний сирота. Всё в Государственную Думу собирается, да что-то у него всё время не складывается. Ему при клонировании много чего лишнего навешали на организм, по незнанию, я так думаю, но для Думы он вполне подойдёт. Работа там не особо сложная. Сиди себе на жопе ровно да выключай микрофоны у депутатов, которые начинают публично бредить.
   - Да ему, как я понял, и не рекомендуется заходить в помещение, - сказал Дедушка Никодим, выкладывая на стол продукты.
   - А он и не хочет, вроде. Пасётся там себе на лужке. Я его даже привязывать не стал. - Отозвался Боцман. - Не знаешь случайно, где у них здесь камбуз? - обратился он к Механику.
   Механик подошёл к псевдозерклу, постучал в него и заорал:
   - Эй, отцы! Где вы там?! Тебя, я смотрю, Алик, только за смертью посылать - вот тебе и бессмертие безо всякого участия Дедушки, обратите внимание, на халяву плиз.
   В зазеркальном пространстве появились фигуры псевдо-Боцмана и псевдо-Механика. Они несли в своих объятиях по охапке свежих берёзовых веников.
   - Вот это дело, - похвалил Механик виртуальный народ, - молодцы, правильной дорогой идёте.
   - Чего это ты разорался, - недовольно заметил виртуальный Боцман реальному Механику, - мы же не можем сделать всё сразу. Надо чтобы сделанные дела высыпались из нас постепенно, как солома из старого матраса*. Ты мне напоминаешь бабу, которая держала своего мужика за холуя и непрерывно отдавала ему распоряжения. Однажды, во время полового акта, она посоветовала своему мужчине пододвинуть к кровати тумбочку, чтобы он мог заодно клеить коробочки, поскольку руки у него в этот момент не особо заняты. Кстати, вы вполне могли бы уже начистить картошки.
   - Здорово! - восхитился реальный Боцман, - это ж надо же! Мужика только-только слепили из чёрт-те знает чего, а он уже знает довольно свежие русские анекдоты и цитирует Швейка! Если так пойдёт дальше, то скоро вас, ребята, можно будет уважать и надеяться, что вы не осрамитесь сами и не осрамите нас, когда эта параша ошвартуется в порту своей приписки.
   - Хватит болтать, браток, - строго заметил псевдо-Боцман Боцману реальному - Передавайте-ка сюда харчи. Вам сюда нельзя, поэтому в этот раз мы сами всё приготовим. А ты пока сходил бы да стреножил своего Селезнёва. А то он там бегает по лесу и орёт, что кворума для импичмента нет, и придётся ограничиться мягким рейтинговым голосованием. Ещё нарвётся ненароком на вашего Гаврилу, к примеру, тот его со страху и треснет по башке кирпичом. Далеко ли до греха. А вам, скорее всего, придётся ещё разок за водкой слетать. Не пешком же ходить.
   С этими словами виртуальный Боцман забрал через псевдозеркало у своего реального оригинала продукты, требующие кулинарной обработки, и псевдомужики тихо исчезли в сумерках виртуальной реальности в направлении недоступного человечеству камбуза.
   Натуральный Боцман открыл было рот, чтобы напомнить про стаканы, но тут же увидел, что стаканы уже стоят на столе на круглых бумажных салфетках.
   - Чего-то не нравится мне эта их виртуальная хозяйственная активность, - скептически заметил Боцман. - И в этом, безусловно, есть доля нашей вины. Мы тоже с приходом сюда проявили излишнее хозяйственное радение. Дескать, во какие мы хозяйственные ребята - всё могём и всё умеем. У представительниц этой цивилизации вполне могло сложиться не совсем правильное представление о здешних мужиках. В подобной ситуации господа Персей и Геракл выглядели, несомненно, предпочтительнее и честнее. Персей, как, помнится, говорил Дедушка, просто вытряхнул всех тёток на землю и заявил, что теперь они все его жёны со всеми вытекающими из этого тезиса последствиями, которые, кстати сказать, этим прибывшим ни весть откуда девушкам были вовсе неизвестны. И никаких там отлётов и прочей научной деятельности. Они быстренько народили себе кучу детишек от него, и всё как-то образовалось само собой. И я уверен, что Персею и Гераклу не приходило в голову чистить картошку, мыть пол в летающем сарае или выносить помойное ведро. Самое большее, на что они соглашались, это убить дубиной в ближайшем лесу какую-нибудь скотину, содрать с неё шкуру чулком и подарить своим дамам всё это дело на 8 марта.
   - Я думаю, что в данном конкретном случае ты не прав, дорогой Боцман, - мягко не согласился Дедушка. - Хороший, красивый и хозяйственный мужчина и хорошая, красивая и хозяйственная женщина никак и ни чем не могут навредить друг другу. Это закон природы. Все остальные варианты, когда оказывается, что это не так, являются просто досадными исключениями из этого красивого закона. И Персей с Гераклом действовали в рамках этого закона, учитывая, конечно, свои возможности и тогдашние жизненные обстоятельства.
   - Это ты верно заметил, дядя Никодим, - поддержал Дедушку Механик Альберт, - мы такие, какие есть и ведём себя так, как нам подсказывают наши привычки и воспитание. И изменять эти привычки, как правило, не имеет смысла, если не хочется, или если они не были приобретены на зоне или в малинах. В этом случае круг твоего общения сильно сужается и из него выпадают многие интересные люди. Да и трудно менять укоренившиеся привычки, это, так сказать, противно природе. По этому поводу мне припомнился один случай.
   Однажды после рейса мы отмечали своё возвращение в Петербург в баре гостиницы "Октябрьская", что напротив Московского вокзала. В то время это было очень приличное заведение в котором выпивали солидные мужчины вроде сутенёров дорогих проституток и известных артистов. Мы там сидели на высоких табуретках и пили коньяк "Двин" из пивных стаканов. Когда у меня кончился коньяк я подозвал бармена Эдуарда Осиповича и попросил повторить. Эдуард Осипович был очень уважаемый мужчина, хотя уже и в летах. Он относился к нам с некоторой долей отеческого презрения, но мы не обижались. На мою просьбу он ответил, что то что мы делаем, не называется "пить коньяк". И что мы, собственно, не пьём коньяк, а зашнуриваем его, как вокзальные бляди портвейн "Агдам". Он сказал, что по-настоящему коньяк надо пить так: взять в рот маленький такой глоточек, сполоснуть им полость рта, особенно верхнее нёбо, потом сделать вдох через рот и выдох через нос, чтобы по-настоящему прочувствовать коньячный аромат и вкус. Мы все стали пить коньяк по методу Эдуарда Осиповича и стало похоже, что в баре где-то травит автомобильное колесо. Посипев таким образом некоторое время, мы почему-то очень быстро и недорого накирялись. Мы сказали Эдуарду Осиповичу, что его метод употребления коньяков очень даже неплохой, но требует определённых навыков и первоначальной трезвости. Поскольку первых мы ещё не приобрели в нужной степени, а вторую уже утратили, мы попросили разрешения у Эдуарда Осиповича перейти на более привычный нам способ. И попросили развести нам коньяк шампанским в соотношении один к одному. Как говорится, каждому своё и против природы не попрёшь.
   - Это ты очень правильно заметил, - согласился Дедушка, - человек должен действовать в пределах своих привычек, возможностей и образования. Иначе он вполне может попасть впросак. Да чего далеко ходить, взять к примеру, антипартийный заговор, который организовали на днях Гаврила с Сидором против законно избранного партийного руководства нашей Партии Любителей Женщин, Девушек и Вдов - ПЛЖДВ. Наш известный изобретатель Пахом Иванович Кондулайнен очень правильно назвал этот заговор "Заговором ГАВСИ". Это сокращённо от Гаврила-Сидор. Эти два беспринципных политических интригана составили заговор с целью захвата власти в Партии. Пользуясь вашим отсутствием они понаписали кучу дурацких бумаг и наделали всяких других глупостей. Гавсисты сместили с должности Генерального секретаря Павлика и хотели уже перейти к разделу имущества партии, но его, к счастью, не оказалось. Они подвергли неоправданному риску свою собственную жизнь и здоровье, поскольку телохранители Генерального секретаря, известные всем вам молодые люди (один из них носит в целях конспирации малиновый пиджак, а другой чуть было не отстрелил себе яйца при выполнении служебного задания), уже собирались их капитально отметелить. И уже получили на это санкцию от известного всем нам представителя ГРУ, гражданина Воронина В.И. От народной расправы гавсистов спасло вмешательство непосредственного создателя партии Боцмана и сержанта Бредяева, который их арестовал на время, пока улягутся страсти. Таким образом заговор ГАВСИ провалился, как провалился в своё время и заговор Катилины*, который, правда, был организован по другому поводу и более толковыми людьми.
   В это время в псевдозеркале появились фигуры псевдо-Боцмана и псевдо-Механика. Виртуальные копии выглядели несколько смущёнными. Они объявили, что вечер встречи отменяется, поскольку летающий сарай должен в ближайшее время улететь. И что настоящие Боцман и Механик не должны обижаться. Их и их друзей всегда рады видеть в летающем сарае. Дело в том, что в непосредственной близости от сарая появились поисковые группы и защитный экран уже с трудом сдерживает их натиск.
   - Что делать, работа есть работа, - сказал Механик Альберт, - мы понимаем. Мужики не скрывали своего огорчения.
   - Заберите только Спикера с собой, - попросил Дедушка Никодим, - у нас он пропадёт, а вам, глядишь, на что-нибудь и сгодится. Он же много чего знает про Государственную Думу.
   Виртуальные ребята сказали, что нет проблем.
   На этом и расстались. Любимые девушки Боцмана и Механика на прощание не вышли. Они лихорадочно готовились к старту.
   Дедушка Никодим, Механик Альберт и Боцман вышли из сарая и отошли к кромке леса. Они увидели, как псевдо-Боцман и псевдо-Механик тащили к задней двери сарая спикера Государственной Думы. Спикер кричал, что это ему по пути, поскольку ему надо в Государственную Думу на осеннюю сессию. При этом он оглядывался на стоявших вдали людей, и в глазах его была тоска.
   Потом всё стихло на некоторое время.
   Потом сама собой закрылась скрипучая дверь, висевшая на ржавой петле, сарай бесшумно поднялся в воздух и, набирая скорость, полетел в небо. Его материальный облик быстро растворялся в сияющей информационной плазме.
   - Всё могло бы быть и по-другому, - сказал Дедушка Никодим, - если бы вы, как Персей с Гераклом, вытряхнули их на землю и объявили бы своими жёнами. Они могли бы и согласиться. Не думаю, что у них там больше счастья, чем у нас.
   Боцман и Механик промолчали.
   8 Январь 1999
   Глава 5
  
  
   Бизнес по-русски
  
   Adeo denique consternatum ferunt, ut per continuos mensos barba capilloque summisso caput interdum foribus illideret, vociferans: Quintili Vare, legiones redde!
  
   Говорят, он (Август) был даже до того сокрушён, что несколько месяцев не стриг волос и бороды и не раз бился головой о косяк, восклицая: Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!
   Светоний, "Божественный Август", 23.1
  
   На другой день после отлёта летающего сарая у Дедушки Никодима собрались Боцман, Штурман и Механик Альберт. Обсуждали проблемы бизнеса и менеджмента. Дедушка Никодим высказался в том смысле, что настоящий бизнес требует очень ясного ума и умения быстро просчитывать варианты.
   Механик в принципе согласился с Дедушкой, но заметил, что в такой сложной области человеческой деятельности как бизнес, без определённой доли везения никак не обойтись. Без везения очень часто самые перспективные на первый взгляд предприятия оборачиваются сплошными убытками и уголовными афёрами. В качестве примера Механик привёл случай из своей бизнес-практики, когда он вместе со своими мотористами решил продать в городе Конакри местному господину по имени Мамаду четыре мешка датской картошки. Господин Мамаду уже заплатил задаток, и должен был ночью приехать в порт и забрать свою картошку, которую мотористы заблаговременно выгрузили на причал и сложили возле пакгауза 5.
   И надо же было случиться, что именно в эту ночь пьяный сотрудник советского посольства выехал на своей "волге" проветриться. Проветриваясь, он выехал на красный свет, и несчастный господин Мамаду, который ехал в это время по зелёному, попытался избежать столкновения и улетел с набережной прямо в открытый океан. Его машина вылетела на пляж и была остановлена мощным лобовым ударом трёхметровой накатной волны. Господин Мамаду выбрался из своего "ситроена" на пляж и всю оставшуюся ночь охранял свой кабриолет от разграбления нищими соотечественниками.
   А мешки с его картошкой, в тоже самое время, были разграблены огромными портовыми крысами, которые уступили Механику с мотористами и ретировались только после ожесточённого и кровопролитного сражения. Моряки дрались в основном пожарным инвентарём, крысы предпочли рукопашный бой. В конечном итоге сражение было выиграно российским флотом, представители которого проявили свойственную русским морякам стойкость и упорство в бою. Не съеденные и не испорченные остатки картофеля были немедленно конфискованы охраной порта, прибежавшей на шум сражения.
   Поэтому окончательный расчёт с господином Мамаду пришлось отложить до следующего прихода, который состоялся только в следующем году. К тому времени картофельный бизнес в Конакри был уже гораздо менее выгоден. Потому что в Конакри пришёл рижский сухогруз и вывалил на причал пять тысяч тонн картошки, которая через короткое время вся сгнила прямо на том же причале. Поэтому жители Конакри, включая и портовых крыс, так обожрались этой картошкой, что полгода видеть её не могли. Вот что значит невезение. Тем более, что в данном случае не попёрло всем - и Альберту-Механику, и мотористам, и господину Мамаду, и крысам, и всему Гвинейскому государству в целом.
   - Насчёт везения и невезения, это ты, Алик, правильно сказал, - поддержал Механика Боцман. - Но, в то же время, я хочу сказать, что невезение невезением, но, всё-таки всегда следует попробовать как-то переломить ситуацию и исправить положение, создавшееся в результате неудачно сложившийся конъюнктуры.
   - Мне тоже однажды пришлось заняться бизнесом вместе с одним молодым учёным, который ходил с нами в большой рейс в Атлантический океан, - продолжал Боцман. Учёного звали Женя и он, в общем-то, был ещё не особо большим учёным, но надежды, кому надо, подавал, особенно в трезвом виде. Между собой мы его звали просто Джек, за молодостью лет, видимо. Из-за этого Джека мне и пришлось поневоле погрузиться в пучины бизнеса, хотя в те времена дело это было совсем небезопасное и чреватое разными неприятностями, в частности, закрытием визы на неопределённый срок.
   А всё началось с того, что в воскресенье, 28 ноября 1965 года, около 4 часов пополудни, мы ошвартовались в порту города Монтевидео. Был пасмурный летний денёк и это был день рождения нашего Штурмана, который сидит здесь и соврать не даст.
   Пока суть да дело - таможня, шипшандлер и другие хлопоты, уже и свечерело. Времени оставалось мало, и мы по-быстрому скинулись по десятке датских крон (других денег у нас пока не было) и отправили в город гонцов за выпивкой. Гонцами оказались я и Жорж. И это было естественно - я у именинника был сожителем по каюте, а Жорж за время перехода Фритаун - Монтевидео умудрился выучить испанский язык. Как профессор Паганель у Жюля Верна. С той лишь разницей, что господин Паганель выучил по ошибке вместо испанского португальский язык, и ему пришлось переучиваться на месте, так сказать, по ходу дела, а Жоржу этой ошибки удалось каким-то образом избежать.
   В общем, мы с Жоржем отправились в город. В проходной порта нас довольно грубо и бесцеремонно обшмонали какие-то маленькие кривоногие индейцы в партикулярном платье и с огромными пистолетами под мышкой. Мы не обиделись, потому что видели перед собой ясную цель и имели хорошие перспективы на ближайшее будущее. Но, как оказалось, в городе у нас возникли некоторые непредвиденные проблемы. Было, как я уже отметил, воскресенье, все банки оказались закрыты, и нам негде было разменять свои несчастные датские кроны. По своему немалому опыту мы знали, что выпивку следует покупать в хороших фирмах, если не хочешь иметь проблем с желудком и медициной. А в этих фирмах наши кроны брать отказывались, видимо, принимая нас, на всякий случай, за провокаторов, валютных спекулянтов или каких-нибудь других нехороших людей. Немного осмотревшись, мы обнаружили возле одного из закрытых банков мрачную личность, заросшую с ног до головы курчавой овечьей шерстью. Применив к этой личности новообретённый испанский язык Жоры Клименко, мы быстро столковались, и получили на руки вместо сотни датских крон целую кучу цветных бумаг шириной со стандартный рулон пипифакса и чуть не с локоть длиной каждая. Бумаги назывались "песо" и являлись здешними деньгами. Воротившись с этой кучей денег в выбранную нами раньше хорошую фирму по продаже выпивки, мы были приятно удивлены. В смысле здешних цен на винную продукцию и её ассортимента. Мы не стали долго жевать сопли, размышляя чего бы такого купить получше да подешевле, а сразу приобрели на всю сумму хорошо нами испытанный и всеми любимый "Мартини бьянко". Погрузив товар в две большие российские авоськи, мы, как говорится, усталые, но довольные, воротились на судно. На проходной кривоногие пистолетные индейцы, увидев, что мы идём с грузом, и, видимо оценив его качество, нас зауважали и шмонать не стали.
   Прибыв на "Агасфер", мы быстро организовали праздник и к ночи все уже отлично намартинились, включая и нашу ручную обезьяну, по имени Шульц, которую в городе Фритауне один из мотористов выменял на нейлоновую рубаху. Эта сделка была, безусловно, выгодная, потому что рубаха была в своё время куплена в городе Копенгагене в похоронном бюро, а обезьяна была хорошая - весёлый и крепенький такой мужичок породы макака-резус.
   В конце застолья Джек сообщил мне, что у него есть замечательная идея. Идея эта заключалась в том, что он предложил мне объединить наши финансовые возможности и купить на двоих, в складчину, так сказать, одну мутоновую шубу. Эти шубы здесь, в Монтевидео, просто баснословно дёшевы. "Всего тридцать баксов, старик, я узнавал у шипшандлера, пока вы с Жоржем ходили за "мартини",- божился Джек. "А в Питере шубу снесём в "комок" и устроим потрясающее ликование, просто карнавал, для всех хороших людей", - продолжал развивать тему Джек.
   Идея показалась мне неплохой и я согласился. Бизнес обещал быть выгодным, если не зарываться и сделать всё аккуратно.
   Естественно, мы тут же сообщили о нашем договоре всем своим друзьям, которые восхитились нашей предприимчивостью и позавидовали нам белой завистью. Правда, объединяться в подобные акционерные общества больше никто не изъявил желания. Тут сказались, видимо, исконная русская лень и нежелание рискнуть своими несчастными баксами, которых у каждого из нас было совсем немного.
   Тем не менее, общество с большим пониманием отнеслось к предложению Джека отметить этот наш договор продолжением праздника. Мы с Джеком ссудили из концессионных денег это мероприятие, и на берег были посланы гонцы за выпивкой уже в самоволку, поскольку было уже довольно поздно.
   Гонцы через короткое время вернулись, притащив огромную бутыль красного вина, которого уже хватило на всех для того, чтобы лечь спать со спокойной совестью.
   Где-то часа в два ночи, когда я уже укладывался спать, в нашу со Штурманом каюту заглянул очень пьяный Джек, который сказал, что они с Жорой решили организовать продолжение банкета и сейчас они уходят на берег к девкам. Поэтому он забирает с собой сумку с нашими деньгами, чтобы, как он выразился, "ни в чём себе не отказывать на берегу".
   Я, конечно, довольно скептически отнёсся к этой их идее, поскольку всегда считал, что собираясь к девушкам, следует быть первоначально трезвым, для того, чтобы хотя бы вспомнить потом, как это всё было.
   Но они оба были в очень боевом настроении, этот мой скепсис преодолели и убыли на берег, забрав с собой все концессионные деньги.
   Проснувшись утром, я решил сходить в город попить пива и вообще погулять. Поэтому я зашёл в каюту к Джеку, с большим трудом растолкал его, причем у него был такой вид, который свидетельствовал, что ночное общение с местными девушками на пользу ему не пошло.
   Я, конечно, по-дружески ему посочувствовал, но решил, что это, в общем, его проблемы, и высказываться по этому поводу не стал. Я просто попросил у него нашу сумку, чтобы взять себе из неё немного денег на мелкие расходы и пригласил Джека составить мне компанию, если, конечно, за эту ночь он не разучился ходить.
   Джек чего-то нечленораздельное промычал, вставать с койки категорически отказался, из чего я заключил, что за ночь наслаждений он разучился не только ходить, но и говорить. Он только махнул рукой в сторону своего письменного стола, на котором стояла сумка с нашей кассой.
   Открыв сумку я увидел, что она совершенно пуста. Пошарив внутри, я обнаружил на внутренней стенке раздавленную конфету-карамельку, к которой прилипла одна небольшая рыжая бумажка, похожая на наш старый рубль. Бумажка называлась "Uno peso" и, как выяснилось в последствии, отдав её кондуктору автобуса, можно было проехать в одну сторону пару-другую остановок.
   Поскольку было ясно, что это утро у Джека выдалось не самым удачным, я решил пока оставить всё, как есть, и ушёл в город со Штурманом, который открыл мне небольшой кредит.
   В городе мы хорошо погуляли, сходили на пляж, отведали местного вина, приникая ко всем попутным питейным заведениям, и вернулись на судно уже к вечеру и, как говорится, "на хорошей кочерге".
   Когда мы со Штурманом переодевались в своей каюте в корабельные робы, к нам заглянул Джек, и сказал мне, что есть разговор. Я согласился, что поговорить, вообще-то, есть о чём. В это время в каюту пришёл Жорж, как оказалось по просьбе Джека, чтобы помочь прояснить все обстоятельства минувшей ночи, в результате которых мы с Джеком понесли такие убытки. Сам Джек, по его словам, всего произошедшего вспомнить не может из-за сильных провалов памяти.
   Жорж рассказал, что на улице красных фонарей они с Джеком расстались и начали поиски наслаждений в автономном режиме.
   - Когда я уже одевался у своей девушки, чтобы идти на судно, - рассказывал Жорж, - то видел в окно, как Джек перебегал из одного салуна в другой со своей сумкой на плече, причём вид у него был такой, будто никто ему не нравится и он никого не любит.
   - Джек был в таком состоянии, что вполне мог спонсировать вашими деньгами какую-нибудь политическую партию, - предположил Жорж. Если бы он вчера сообразил оставить себе немного денег на газету, то сегодня мы могли бы прочесть об этом его широком жесте в утренней прессе.
   - А вообще-то, можно сходить к девушкам и пораспрошать их о деталях нашего вчерашнего гуляния, - предложил практичный Жорж, подразумевая под этим мероприятием легальный повод для повторного свидания со вчерашней своей пассией.
   Джек, убитый горькой правдой о пучине страсти, поглотившей все наши деньги, причём без всяких видимых следов, обреченно махнул рукой и ушёл в свою каюту пострадать и забыться.
   Но через некоторое время он вернулся в нашу каюту весёлый, полный энергии и сказал, что наш бизнес остаётся в силе, и что завтра мы предпримем действия для его развития и для улучшения всего нашего финансового состояния вообще.
   - Завтра мы продадим всё, что у нас с тобой есть лишнего, - бодро заявил Джек, - и таким образом получим начальный капитал. Этот капитал мы инвестируем в приобретение шубы, и может быть даже не одной, а в Петербурге произведём обратную операцию и наш бизнес закончится прибылью.
   - Совсем как у этого козла Маркса, - самодовольно заключил бизнесмен Джек, - товар-деньги-товар-деньги. Что-то вроде этого. Только я подозреваю, что этот закон Карла Марла открыл для самого себя, поскольку все эти операции были известны нормальным людям ещё до изобретения колеса.
   Я предложил Джеку в настоящий момент не притягивать за бороды господина Маркса и неизвестного гения, подарившего миру колесо, а растолковать мне, чего это такого мы с ним имеем ненужного, что можно так выгодно продать в городе Монтевидео?
   - Как чего? - удивился Джек, - у тебя есть фотоаппарат и у меня есть. Они нам сейчас не нужны. Мы лучше на вырученные деньги, кроме шубы, накупим открыток, чтобы не возиться дома с проявителями-закрепителями. От них только пальцы желтеют, да и отравиться можно, выпив утром с бодуна. По ошибке, вместо пива, - пояснил он свою мысль.
   Я вздохнул и достал из рундука, свой "Зенит" и кинокамеру "Кварц". Надо было как-то вылезать из финансовой пропасти, в которую нас столкнули непомерные любовные запросы Джека.
   На следующее утро, забрав с собою всю свою фото и кино технику, мы с Джеком отправились в город, чтобы осуществить первоначальное накопление капитала при помощи простейшей операции "товар-деньги", открытие которой Карл Маркс почему-то приписал себе.
   Оказавшись в скором времени на площади Артигоса, мы немного побродили вокруг конного памятника этому уругвайскому генералу и национальному герою. Народу на площади было много, и мы потихоньку осматривались и привыкали к обстановке.
   В тени этой циклопической статуи возле задних лошадиных ног мы обнаружили древний деревянный фотоаппарат на треноге. Возле аппарата, в деревянном кресле-шезлонге, полулежал рослый белокурый пожилой мужчина. Видно было, что он от души предаётся безделью, и этот мир его вполне устраивает. На его светлые глаза была надвинута ковбойская шляпа, а изо рта торчала изжёванная спичка. Джек подошёл к мужчине и, нисколько не сомневаясь в том, что его поймут, сказал:
   - Здорово, отец, как идут дела фотографические?
   - Дзень добжий, хлопци, - дружелюбно ответил мужчина и слегка приподнял шляпу, - вашими моленьями, панове. Прошу паньства, - пригласил он нас и указал на стоящую рядом скамью.
   Мы уселись, и Джек, видимо, для поддержания светской беседы, спросил:
   - А что, отец, не знаешь ли ты, чей это дом там, на углу? - и Джек указал на огромный небоскрёб, на крыше которого во всю длину красовалась надпись "Victoria Palas".
   - Да конечно знаю, сыне. Папы римского, ети его мать, - добродушно ответил мужик и добавил: - холера ясна.
   - Колы гроши маешь - купляй, вин недорого спросит, - предложил он весело.
   - Пан Куликовский, Станислав, - представился мужик, протянув огромную лапу сначала Джеку, а потом мне. А здесь меня все зовут просто Поллак. Полек, то есть. Тут у пуеблов хавальники скроены не по-нашему. Им Куликовский никак не сказать, и юж Станислав - николы. Теи которы пробовали - хлебло свернули на сторону, холера ясна.
   После того, как мы представились пану Станиславу, Джек сказал, что дом папы римского мы пока торговать не будем, потому что у нас, наверное, не хватит денег, даже если папа сделает для нас рождественскую скидку.
   - А скилько грошей у вас е? - бесхитростно спросил пан Станислав.
   Я ответил, что, вообще-то, у нас позавчера денег было много - больше 3000 песо, но вот этот пан, - я указал на Джека, - все их вчера отдал местным девкам.
   Пан Станислав с уважением посмотрел на Джека.
   - Три тыщи песо это хорошие деньги, - сказал пан Станислав. - За такие деньги здесь, в Монтевидео, можно поставить раком у памятника Артигоса даже жену президента Южноаме-ри-кан-ского банка.
   Мне показалось, что речь пана Станислава как-то изменилась, когда он говорил эту фразу. Но осмыслить, в чём именно заключалось это изменение, я не успел, потому что в разговор влез Джек, который сказал, что сейчас у нас есть всего шесть долларов на двоих, которые мы получили от капитана на обед, потому что на "Агасфере" начали ремонт камбуза.
   - Это хорошо, - подумав, сказал пан Станислав. Этих денег вам как раз хватит, чтобы сфотографироваться у меня на память. С этими словами пан Станислав встал со своего шезлонга, подошёл к своему фотоагрегету, и сдёрнул с него чёрный полушалок.
   - Брось ты эту свою фоторухлядь, пан Станислав, - остановил его Джек, - пойдём лучше выпьем, - сделал он встречное предложение. - И потом, если захочешь, мы тебя сами сфотографируем. Бесплатно.
   Пан Станислав немного подумал и согласился.
   - Ну, колы угощаете, отказываться грех. И пан Станислав снова накрыл своего кормильца чёрной тряпицей, и мы пошли в кабак.
   В кабаке пан Станислав быстро выпил три рюмки водки и заел их ядрышком солёного арахиса. После этого он предался воспоминаниям.
   - Коней свели у меня в двадцатом году, - жёстко сказал он, глядя на нас с Джеком твёрдыми алмазными глазами. - Краснопузые свели. Будённая армия. Кони были добрые. Жеребчик Мечик, да кобылка Воля. Двухлеточки. Славные были кони.
   Из глаз пана Станислава градом посыпались крупные слёзы.
   - Коней свели, а брата с отцом и маму порубали саблями, - слёзы у пана Станислава так же неожиданно высохли, как и появились. Глаза его снова стали ясными и прозрачными, как небо после грозы.
   - А я убёг. В Варшаву, к пану Пилсудскому, под знамёна. В уланы пошёл. - пан Станислав достал носовой платок и трубно высморкался. - Ну юж и мы порубали, холера ясна, - сказал он злорадно, - от всей души порубали эту будённую армию. Ажно догнать её не могли, так тикала от нас. Кабы не шляхетство ваше русское, глупое, што воно не схотело сладить с паном Пилсудским - до Москвы бы доскакали и порезали бы всё хлопство большевицкое. И Ленину вашему, поганому, снесли бы его сумасшедшую татарскую башку. Да не сподобил Господь за грехи наши. Холера ясна.
   Мы с Джеком сидели, свесив чубы в стаканы, и нам было до слёз жалко, и старого пана Станислава, у которого красные порубали всю семью в борьбе за светлое царство социализма, и "будённую армию", бежавшую по раскисшим дорогам Полесья и умиравшую под саблями польских улан, и несчастное "хлопство большевицкое" - обманутое и ограбленное крестьянское быдло, которому вскоре был уготован смертный крестный угон в Магадан. И коников стани-славовых - Мечика и Волю, тоже было жалко. И совершенно нам было непонятно, зачем, с какой целью было сотворено людьми это море мерзости, которое, казалось, и искупить-то не-возможно целым поколениям праведников...
   Вернувшись на площадь Артигоса к фотоателье пана Станислава, мы посидели ещё немного с ним на скамеечке, и пан Станислав пригласил нас на завтра в ресторан, и говорил, что он будет всегда нас фотографировать бесплатно, а Джеку по-отечески посоветовал никогда не платить девкам деньги вперёд.
   Джек спросил, не знает ли пан Станислав кого-нибудь, кому можно было бы продать нашу фототехнику. Пан Станислав сказал, что нет проблем, и что он всё разузнает, а когда разузнает, сообщит нам.
   Через два дня мы с Джеком, по рекомендации пана Станислава, продали всё своё фотоснаряжение какому-то югославу, с которым быстро столковались в портовом кабаке "Liverpool". Всего, за вычетом накладных расходов, у нас на руках оказалось 250 долларов. По взаимному соглашению мы с Джеком поделили эти деньги таким образом: нам по сто долларов и пятьдесят долларов мы роздали нашим товарищам, которые понесли наибольшие убытки на празднике жизни в Рождественские каникулы "Агасфера" в прекрасном городе Монтевидео...
   Когда мы праздновали удачное завершение периода первоначального накопления, я сказал Джеку, что понял, что меня удивляло в речи нашего друга пана Станислава.
   - Женя, - сказал я, - ты заметил, что у пана Станислава иногда неожиданно пропадает его польско-украинский акцент?
   Джек уставился на меня, глядя поверх стакана, и ничего не сказал.
  
   ... По прибытии в город Петербург, мы, конечно, устроили замечательный праздник и всё было хорошо. Пока мы не узнали, что нам с Джеком закрыли визы за "поведение, несовместимое со званием советского моряка и за грубые нарушения "Правил поведения советского моряка за границей". Секретарь райкома КПСС, тощая желчная баба, злорадно объявила нам об этом. Я промолчал, и мне закрыли визу на год. Джек обозвал бабу дурой, и ему закрыли визу навсегда....
   ... А донёс на нас, как мы выяснили много позже, пан Станислав. Потому что телега пришла прямо из Москвы. Наши сексоты туда не стучат.
   Так что очень даже небезопасны были эти занятия в Совдепии - бизнес и менеджмент. Много хорошего народу на них сгорело.
   Глава 6
  
  
   Виртуальная реальность партийного строительства
  
   Это интересно. Целительница Дарья, давая интервью корреспонденту газеты "Stampa", заявила, в частности, что, если Вам приснилась куча дерьма, то это к деньгам, а если приснилась куча денег, то наоборот. Если Вам приснился недовольный Вами начальник, то это к партсобранию с занесением в личное дело. А если приснился начальник чем-то довольный, то это к простому партсобранию или к сокращению штатов и лишению премии.
   Сборник "Политическое самообразование и виртуальная реальность".
  
   После не совсем удачно завершившегося пленума вновь образо-ванной партии нового типа Гаврила и Сидор, как совершенно правильно отметил наблюдательный Павлик, разбежались в разные стороны. Разбежавшись, значит, в разные стороны они побежали, естественно, по домам. Дома они поначалу решили было написать несколько доносов, но не успели, потому что с перепугу напились и повалились в койки. Организмы их были сильно размягчены алкоголем и очень напуганы угрозами этого противного пионера Павлика. Поэтому Господь, по неизреченной милости своей, ниспослал им в качестве утешения красивый сон.
   Но Господь совершенно справедливо решил, что особо тратить на Гаврилу и Сидора свою виртуальную энергию не стоит, и послал им один сон на двоих. Здесь проявились, несомненно, Божественный Промысел и здравый смысл Господа - Гаврила с Сидором, хоть и порознь, но пили один и тот же напиток и вкушали под него примерно одинаковые нехитрые и слабовитаминизированные пищевые ингредиенты. Чего уж тут особо стараться и выдумывать сновидения для каждого в отдельности. Смысла нет. Тем более Гаврила с Сидором вряд ли сумели бы оценить эти старания Господа должным образом. "Один сон на двоих будет в самый раз", - решил Господь и Он был, как всегда, прав.
   И, вот, валяются, это, Гаврила и Сидор в сапогах и в упаковке на своих койках и видят, как на стене под потолком в их комнатах появилось окошко, вроде телевизора, и из этого окошка в помещение вплыл, вихляясь фигурой и переливаясь лиловым перламутром полупрозрачный сержант Бредяев. То есть, не один Бредяев, а два - один для Сидора, а другой для Гаврилы, естественно. Оба Бредяева, колыхаясь и меняя окраску, всплыли под потолок и зависли там в вонючем воздухе, как сливы в компоте.
   - Тебе чего, мудак, было велено сделать, - строго сказал Бредяев 1 Гавриле Романовичу, который, вдруг, неожиданно вспотел и совсем расхотел смотреть этот сон дальше.
   - Я тебе проснусь, лишенец, - сурово пресёк Бредяев 1 гаврилину попытку проигнорировать ниспосланное ему видение. - Тебе было велено внедриться в организацию и выяснить источники её финансирования. А ты, говнюк, в революционеры подался? Ты кто такой? Твоя фамилия Вера Засулич? Или, может быть, Глеб Максимилианович Кржижановский?
   - Ихняя фамилия Плеханов, - ехидно сказал Бредяев 2, покинув сидорову берлогу и вплывая в гаврилино виртуальное окно. Бредяев 1 в это же время слетал к Сидору и сказал ему то же самое.
   Гаврила Романович стал судорожно вспоминать, где он недавно слышал эту фамилию.
   - Жопа, - подсказал заступивший на пост под потолком Бредяев-второй.
   - Это не я! - закричал вспомнивший Гаврила. - Это Жопа, то есть, Жопер, Плеханов!
   - Да, конечно, - как гадить вокруг себя, - вечно у вас жопа виновата, а как отвечать за дерьмо, так Плеханов, - строго сказал вернувшийся Бредяев 1. Вдруг он неожиданно оказался в мундире генерал-полковника и заорал:
   - Суки вы обои! С Сидором. И будете наказаны по всей строгости законов военного времени!
   Бредяев-первый начал тужиться, и раздуваться как рыба фогу, от чего у него выросли усы, и появился кремовый мундир генералиссимуса. Бредяев-генералиссимус открыл пасть, чтобы сказать Гавриле ещё какую-то пакость, но не успел. Потому что в виртуальное окно стремительно влетел сидящий на горшке малыш с игрушечным пистолетом в руках. Малыш соскочил с горшка (вернее, отделился то него), навёл пистолет на Гаврилу и закричал тоненьким голоском с парижским прононсом:
   - Je l'agent du service de la sИcuritИ! tre couchИ! El museau pour en bas, koziol!1
   - Не бойтесь его, это он так играет. Вырастет - будет чекистом, - уверенно сказала молодая красивая дама, которая просунулась до половины в окно и подмигнула Гавриле. После этого она поймала агента безопасности за рубашку, усадила его обратно на горшок и, взявшись за ручку горшка, утянула в окно.
   Вконец запуганный Гаврила Романович перевёл глаза на Бредяева, но его не оказалось на прежнем месте. Вместо Бредяева под потолком висела большая старинная фотография, изображавшая членов Союза борьбы за освобождение рабочего класса. Группа молодых людей сидела в напряжённых позах и внимательно разглядывала Гаврилу.
   - Ну, и как? Удалось Вам выяснить источники финансирования ПЛЖДиВ, товарищ Гнидников? - вежливо спросил Гаврилу сидящий слева Глеб Максимилианович Кржижановский.
   - Конечно, ваше благородие, - обрадовался Гаврила человеческому обращению, - конечно удалось. Эта гнусная партия финансируется на сдачу.
   - На какую ещё сдачу? - строго спросил сидящий справа господин Мартов. - Что-то вы не договариваете, товарищ. Неужели Вы надеетесь ввести в заблуждение Владимира Ильича? Господин Мартов кивнул в сторону сидящего в центре лысого молодого человека.
   - Да нет же, упаси Господь, ваше сиятельство, - залепетал Гаврила, именно на сдачу и финансируется - мужики-члены посылают Павлика-пионера за пивом, а сдача идёт на финансирование партии.
   Союз борьбы за освобождение рабочего класса оторопело переглянулся.
   - Как же так? - спросил господин Ульянов, - ведь у паг'тии должно же быть какое-то имущество?
   - Да есть небольшое имущество, - робко ответил революционер Гаврила, - вывеска с кладбища, печать, которую Альберт-механик из сапожного каблука вырезал и рулон шкимушгара2, который Боцман принёс с "Агасфера".
   - А шкимушгар зачем? - изумлённо спросил Г.М.Кржи-жановский. - Может и нам нужен шкимушгар, товарищи? - обратился он к членам Союза.
   Союз борьбы за освобождение рабочего класса продолжал молча с изумлением разглядывать Гаврилу.
   - Не таким путём надо идти, товаг'ищи! Мы пойдём дг'угим путём! - бодро закричал лысый, вскочил, схватил с вешалки котелок и убежал в дверь на задней стене фотографии. Если верить советской исторической науке, то прямо в тюрьму, набирать партийный стаж. Остальные господа последовали примеру своего вождя.
   - Вот, дурак, - с горечью сказал появившийся на своем старом месте Бредяев 1 (или 2, теперь уже было трудно определить), - взял и обидел зачем-то товарища Ленина с кодлой. И надо же - перед самой что ни на есть отсидкой.
   - Да не хотел я их обидеть, товарищ Бредяев, - заныл, было, Гаврила, но в этот момент неизвестный под каким номером Бредяев покрылся вдруг сивой дремучей шерстью и превратился в Акулину из летающего сарая. Акулина нехорошо улыбнулась Гавриле Романовичу и сказала:
   - Ну, пошли, что ли, лишенец.
   В комнате что-то лопнуло, и Гаврила Романович понял, что это лопнул его мочевой пузырь. И ему приснилось, что он проснулся.
   Но оказалось, что это не так. В комнате, вместо Акулины Бредяевны, оказался вдруг, неизвестно откуда взявшийся, малиновый Жлоб, который, подойдя к Гавриле, строго сказал:
   - Ну, пошли, что ли, лишенец, - повторив, таким образом, приглашение предыдущей Акулины.
   - Куда? - чуть выдохнул несчастный Гаврила.
   - Как куда? Естественно, на партсобрание. Будешь прилюдно каяться в левом уклоне. Вместе с Сидором, вестимо, - охотно пояснил малиновый пиджак. - Да давай по-быстрее, некогда мне, меня тёлка ждёт. Через полчаса я должен быть уже у неё на процедуре.
   И Жлоб озабоченно посмотрел на часы. - Давай, шевелись, да морду хоть сполосни.
   - Я всегда стоял на платформе Партии, идя по ленинскому пути, - страстно прочревовещал оппозиционер Гаврила, и начал приподниматься. Тут он вдруг почувствовал, что совершенно чудовищно обоссался, и, проснувшись окончательно, с облегчением понял, что всё это было только сном. Всё, кроме последнего пикантного обстоятельства, к сожалению.
   И в тот же момент проснулся в своей комнате Сидор, которому снился тот же самый сон. С небольшими вариациями, конечно. Но не принципиальными. Как мы уже знаем, Господь особо не прогибался ради Гаврилы и Сидора. Не тот масштаб.
   Глава 7
  
  
   Опыт отправления религиозных культов нетривиальным способом и его результат.
  
   Всякий боженька есть труположество.

Ленин. Письмо к А.М.Горькому, ноябрь 1913г. (ПСС, Т. 48, стр. 226)

  
   Говоришь - значит знаешь.
   Если знаешь - значит, имеешь опыт.
   В противном случае ты говоришь вздор...
  
   ...Слепое бешенство обнажает пороки.
   П.И.Кондулайнен, "Теория случайных признаний"
  
   Сон секретных членов партии ПАНТИПА оказался в руку. Едва они, проснувшись в своих берлогах, переоделись в сухое, вывесили матрасы на просушку и промыли глаза, к ним и взаправду заявились Жлобы. То есть, не все сразу и к одному, а к каждому по одному.
   Жлобы заявили, что их требует к себе сержант Бредяев, который в данный момент находится у дедушки Никодима.
   -А зачем? - робко спросили Гаврила с Сидором каждый у своего Жлоба.
   На это Жлобы хмуро ответили, что в России не принято что либо объяснять арестованным. Гаврила и Сидор тут же упали духом, и уже ничего не спрашивая, поплелись, погоняемые Жлобами, к дому Дедушки.
   Введя арестованных в комнату Дедушки, Жлобы отправились на кухню помочь Механику с Павликом, которые, сидя на табуретках возле помойного ведра, чистили картошку.
   Оказавшись в комнате Дедушки, арестованные левые оппозиционеры увидели Дедушку, Сержанта, Боцмана и жителя Воронина, которые сидели за столом и играли в карты.
   - Ну, что скажите, господа пантиписты? - спросил ехидный Бредяев, не особенно отвлекаясь от игры. - Лозунги остаются в силе - "Имени под знаменем, да здравствуют все!" Такое, вроде, ваше кредо на сегодняшний день?
   Руководители "ПАНТИПЫ имени под знаменем" потерянно молчали, переминаясь с ноги на ногу, как лошади в стойле.
   - Акимыч, может их в гальюн свести? - озабоченно спросил Боцман, сбрасывая шестёрку пик, - а то чего-то они жмутся подозрительно. Не нассали бы они, так сказать, на ковёр, на который ты их пригласил. А то потом опять будут говорить, что виноват коровий блин. Видимо, господа Жлобы поторопились и сдёрнули их с горшков, не дав оправиться.
   - Не надо нам в гальюн, - угрюмо заявил Гаврила от лица всей партии. Сидор согласно промолчал и ещё раз стукнул копытом.
   - Не надо, так не надо, - согласился Боцман. - Чего это вас на партийное строительство потянуло? Хорошо бы свою собственную партию создали. Никто бы и слова не сказал. А то вдруг решили развалить честную и здоровую структуру и вместо неё организовать какую-то непонятную пантипу с подозрительной и неясной программой.
   - Вам надо было организовать не партию нового типа, а какую-нибудь секту, лучше всего женскую, - посоветовал секретный Воронин, забирая взятку. - Это не так хлопотно, более безопасно, и может даже давать некоторый доход при минимальных затратах. Если вовремя и грамотно провести реорганизацию такой секты в небольшой привилегированный бордель с сауной и эротическим массажем.
   - Конечно, в данном случае религия более предпочтительна, - поддержал Воронина-жителя прагматичный Боцман. - Я знал одного такого руководителя секты, его звали отец Родя. Это от его полного имени Родион. Он собрал религиозную секту из знакомых блядей и зарегистрировал её как "Молельный Дом Радости Христовой". Дела у отца Роди пошли по началу неплохо, но потом выяснилось, что он начал набирать в свою секту совсем ещё маленьких девочек, чтобы обеспечить прихожанам побольше христовой радости. И, однажды, папа одной из вновь посвящённых сектанток треснул отца Родю по голове искусственным членом, который использовался в секте для религиозных целей. И теперь отец Родя лечится у академика Нарбекова неизвестно от чего. Так что и отправление религиозных культов тоже может быть небезопасным.
   - Наш великий вождь мирового пролетариата Владимир Ильич говорил, что всякая религия есть скотоложество, - робко решил поддержать научную беседу пантипист Гаврила. - Об этом нам сказал наш помполит, когда праздновали столетие со дня рождения Владимира Ильича. Тогда ещё какую-то электростанцию назвали в эту честь "Имени Столетия со Дня Рождения".
   - И что же, по твоему, обозначает слово "скотоложество"? - подозрительно взглянув на Гаврилу, строго спросил Бредяев.
   Убоявшийся научного диспута Гаврила решил промолчать, и за него ответил его товарищ по партии Сидор.
   - Это когда религия распространяется среди домашних скотов, - не очень решительно выдвинул он научную гипотезу.
   - Ты, Гаврила Романович, здесь слегка напутал, - подал голос деликатный Дедушка Никодим, - Владимир Ильич, действительно, сказанул как-то нечто подобное. Но он имел в виду не скотоложество, а труположество. Хотя, в данном контексте это и не имеет особого значения. Потому что вообще трудно сказать, что имел в виду вождь мирового пролетариата, когда сказал эту фразу. Скорее всего, он ничего не имел в виду в тот момент. Просто у него тогда очень болела голова, и ничего более умного в то время в ней не находилось.
   - Ты, дядя Никодим, безусловно, прав, - поддержал Дедушку Боцман, - Ильич наш в данном случае, мягко говоря, слегка погорячился, что вообще было ему свойственно. Однажды в рейсе мой друг Жора Клименко купил в городе Гибралтаре книжку известного социолога Доры Штурман, которая называлась "В.И.Ленин". Там про нашего вождя было много чего понаписано, всего я, конечно, не упомнил, но многое, так сказать, в памяти всё-таки отложилось.
   Мадам Дора в своей книге сразу написала, что у гения революции Владимира Ильича были тяжёлое детство и юность из-за преследова-ний царских сатрапов, да и вообще голова часто болела. А когда голова болит всю доро-гу, обязательно хочется сделать какую-нибудь гадость ближнему, у которого голова болит реже. Поэтому Владимир Ильич давно хотел кого-нибудь свергнуть, чтобы денег было побольше, чтобы можно было спокойно писать сочинения на разные темы и лечиться от головы у хорошего доктора-доктора-немца. Ему и так было неудобно, что он почти всю жизнь прожил на пенсию своей мамы, Марьи Александровны.
   А его старшего брата, Сашу, царские сатрапы повесили, за то, что он хотел царя замочить. Царь, между прочим, к тому времени уже совершенно не слушал, что ему говорят умные люди, вроде старшего брата Владимира Ильича, Саши. Он вместо этого связался с международным капиталом и вёл себя так, что было ясно, что он совершенно не уважает Сашу, а нашего Владимира Ильича тем более. Естественно, старший брат Саша с группой товарищей собирались, справедливости ради, убить царя за такую грубость, потому что они его предупрежда-ли уже сто раз, чтобы он кончал эти дела с угнетением народа, и малявы ему слали про конституцию, а он - ни в ка-кую. Сидит себе на троне, как будто его не касается.
   Ну, царь и рассердил таким своим эгоизмом брата Сашу. Саша и решил - "Подложу-ка я царю бомбу в кровать. Как на царицу полезет, тут ему и амба. А не убьётся, так посмеёмся хоть, а то скучно жить без борьбы за светлое будущее". Но не успел. Какая-то гнида настучала, видно, на него в ментовку и его присудили повесить. Не поверили, что Саша это ме-роприятие хотел провести ради светлого будущего, так сказать шутки ради, а не из-за преступных террористических замыслов...
   И с религией у Владимира Ильича отношения как-то не сложились. Чего-то он недопонял в религии, когда ему в детстве объясняли, что такое религия и зачем она вообще. Это и понятно, ведь Владимир Ильич с детства не любил, чтобы ему что-нибудь объясняли, потому что сам очень любил всем всё объяснять. Он как только писать выучился, так сразу начал писать полное собрание своих сочинений. Поэтому на религию он как-то не совсем правильно был ориентирован с самого начала. Так, как он понимал религию, её можно было исповедовать, совершать, так сказать, культ, только будучи служителем при морге, прозектором или, на худой конец, мойщиком трупов. А он в жизни ничему такому не выучился, потому что всё время писал сочинения или письма о присылке денег. И покойников, он, в общем-то, не особо любил. И ему всё время хотелось обыкновенную женщину, тем более, что он как раз собирался жениться на Надежде Константиновне. У неё, правда, была базедова болезнь, но она была всё-таки ещё живая в то время. Наконец, ему всё это дело надоело, и он сказал самому себе и даже написал в полном собрании своих сочинений: "Всё, хватит, всякий боженька, оказывается, есть труположество - не хочу больше".
   Ну, чего не знаем, того не знаем. В данном конкретном случае гению виднее. Он, видимо, пробовал, а мы нет. Поэтому в этом вопросе он, наверное, прав, и религия в такой форме исповедания действительно может нравиться далеко не всем. Это, как говорится, только на очень большого любителя.
   Короче, Владимир Ильич из религии вышел и вступил первым членом в партию РСДРП, которую сам и придумал, как Гаврила с Сидором свою ПАНТИПУ.
   Оно и правильно. Ведь при таком способе отправления культа можно в религиозном экстазе и какую-нибудь нехорошую болезнь подхватить. А потом лечись всю жизнь. Себе дороже. И так голова болит. А революционная деятельность на свержение проклятого царизма гораздо гигиеничнее с медицинской точки зрения.
   И вот, когда матушка ихняя, Марья Александровна, опочила, Владимир Ильич и порешил - всё, пора свергать кого-нибудь. В крайнем случае, экспроприировать какой-нибудь банк. Теперь - или никогда. Денег больше добыть неоткуда. Пора начинать вооружённое восстание. Сегодня ещё рано, а завтра будет поздно. То есть, на вечер решил назначить свержение. Или экспроприацию.
   А в то же время, Владимир Ильич очень переживал за повешенного брата своего Сашу и скучал за ним. И Владимир Ильич решил, что не таким путём надо идти, как Саша. Бомба в кровать - это ребячество, шутка, вроде как на детском утреннике. "Мы пойдём другим путём", - сказал сам себе Владимир Ильич, записал это своё решение в полное собрание сочинений и подался в немецкие шпионы для пользы революции. Дело это всегда было выгодное и многие умные люди, чтобы особо не ишачить и не надрывать пуп на тяжёлых рабо-тах, частенько промышляли этим немецким шпионажем. Дело понятное - немцы народ любознательный и денег куры не клюют. Платили хорошо, ежели по делу стучишь.
   Поработал он шпионом некоторое время, накопил деньжат, нанял на эти деньги банду профессиональных революционеров, те собрали ему толпу дураков, с которыми пообещали рас-платиться в светлом будущем. Если не с ними самими, то с ихними детьми. Те им и поверили - ради детей, каких только глупостей не наделаешь. Такие дела.
   И всей кодлой, с дураками вместе, они и свергли царя. А что бы он и не думал больше о своём троне, кодла взяла и убила и царя, и царицу, и девочек-царевен, и мальчика больного, Алёшу, ца-ревича-наследника, и доктора Боткина, который всех любил и лечил, и всех их слуг и домочадцев. И убили они их всех безо всякой бомбы, а просто так, из наганов.
   Но результат получился даже ещё хуже, чем у Саши-висельника. Не пошло впрок никому это свержение. Потому что вскорости занемог наш Владимир Ильич - голова у него стала болеть всё хуже и хуже. Немцы-доктора, которые его пользовали, гонораров набрали себе на всю оставшуюся жизнь, даже правнукам хватило. И это был единственный положительный результат их лечения, потому что здоровье Владимира Ильича всё хужело. И голова у него, чегой-то, стала гнить, как рано срезанный кочан, и в скором времени отгнила вовсе. Это иногда при сифилисе бывает. То нос провалится, то мозги скиснут и протекут тухлой репой внутрь организма. И человек на вид вроде здоровый и толстый, а, глядь - все слова забыл и догадаться, что уже идиот, можно только по глазам.
   А профессиональные революционеры перебили друг друга из своих наганов. Они всё никак не могли разобраться, кто из них главнее - то ли тот, кто на каторгу больше всех ходок сделал или отсидел в кичмане, то ли тот, кто больше всех народу перебил, то ли тот, кто больше всех денег нахапал. Так и не удалось им это до конца выяснить. От этого и марксова революционная теория так и осталась не дописанной.
   И остались одни дураки, с которыми обещали расплатиться в светлом будущем. Но этого не случилось.
   Во-первых, до светлого будущего так никто и не дошёл. Слишком много трупов за спиной осталось. И все они стоят сзади и смотрят, как народ идёт в светлое будущее, ради ко-торого их всех положили. И среди них стоят и царь, и царица, и девочки-царевены - Таня, Оля, Маша и Настенька, и мальчик больной, Алёша, ца-ревич-наследник, и доктор Боткин, который всех любил и лечил, и парниш-ка иностранный, что царю помогал по хозяйству, и девушка Аня, которая помогала царице убираться в доме, и ста-вила самовар. И ещё многие миллионы убиенного народа.
   Во-вторых, все, кто хотел дойти до светлого будущего, уже тоже умерли. Потому что жизнь человеческая небольшая, а дорога в светлое будущее очень уж длинная оказалась. К тому же никто из тех, кто говорил "я знаю, как надо", ничего такого толком не знал, в том числе и дороги в светлое будущее.
   В-третьих, все, кто обещал расплатиться с дураками в светлом будущем, тоже умерли и никакие деньги им не помогли и, как оказалось, и не нужны были вовсе...
   А оставшиеся дураки больше не хотят в светлое будущее. Они хотят только денег побольше и тоже непонятно зачем. Ведь всем им и жить-то осталось всего ничего, а они даже не знают, зачем на свет родились.
   И это естественно. Это, так сказать, объективный ход истории. Потому что началось всё, как мы помним, с труположества. При таком раскладе это нормальный ход.1
   Потрясённые Гаврила и Сидор в ужасе смотрели на Боцмана, который неторопливо тасовал карты.
   - Это же глумление над Великим учением и осквернение святынь, - шёпотом продекламировал, наконец, верный ленинец Гаврила Романович.
   - Да какое там глумление, - отмахнулся Боцман, - Дора Штурман публицист серьёзный и врать не станет. Она вполне владеет темой, и работала с документами. Не тебе, Гаврила, с ней дискутировать. Дора в архивах работала, а у тебя из документов только копии собственных доносов на всех нас да, вот ещё, протокол вашей ПАНТИПЫ, который почему-то воняет рыбой. Стол, видимо, забыли протереть перед своей тайной вечерей. Лучше бы вы с Сидором выяснили разницу между скотоложеством и труположеством, прежде чем цитировать своего классика. Потому что, если следовать сидоровой теории, труположество есть распространение религии среди трупов. А это не совсем так. Во всяком случае, следовало бы сначала договориться о терминах, прежде, чем открывать дискуссию.
   - И вообще, Акимыч, чего это ты их сюда привёл? Мы вовсе не обязаны заниматься их самообразованием. Скажи, что ты им собирался сказать, и пусть катятся отсюда. Только мешают играть - мне, чегой-то, совсем перестало везти.
   - Трезвая мысль, - согласился Бредяев и, обратившись к руководству ПАНТИПЫ, сказал:
   - Пошли вон, дураки.
   Пантиписты выкатились на улицу и по дороге домой решили написать общими усилиями (как Карл Маркс и Фридрих Энгельс "Манифест Коммунистической партии") совместный, последний, смертельный и решительный донос на всех.
   Правда, они не учли одного важного обстоятельства. Весь предшествующий исторический опыт свидетельствует о том, что доносы, в принципе, неконструктивны. О чём и говорится в старой пословице: "Доносчику - первый кнут".
   17 Октябрь 1999 г.
   Глава 8
  
  
   Остров Одиночества
  
   Вся Вселенная заполнена Одиночеством. В некоторых местах Одиночество, пробив защитную оболочку Земли, достигает её поверхности. В этих местах человеку жить невозможно. Потому что Одиночество разъедает разум и опустошает душу.

П.И. Кондулайнен, "Причины и свойства

человеческой подлости".

  
   Пахом Иванович Кондулайнен разглядывал большую обзорную карту Тихого и Индийского океанов. Он занимался исследованием интересного, малоизученного и во многом ещё загадочного планетарного явления под названием Эль Ниньо *. Его воображение профессионального исследователя послушно показало ему, как воды Восточного Тихого океана, подгоняемые могучими пассатными ветрами, неторопливо перемещаются на запад. На смену им, из тёмных глубин океана поднимаются к поверхности прохладные воды, образуя холодные Перуанское течение и течение Гумбольдта, омывающие западное побережье Центральной и Южной Америк. Достигнув берегов Юго-Восточной Азии и северной Австралии, тёплые воды Тихого океана задерживаются здесь, просачиваясь между островов и вызывая мощные циклоны и тяжёлые ливни. Пройдя между островов и полуостровов Азии в Индийский океан и смешавшись с его водами, теплые потоки, подхваченные восточными пассатами, устремляются к восточному побережью Африки. Обходя этот материк, теплые течения далеко на юге встречаются с мощным течением Западных ветров, вызванное ураганными ветрами, циркулирующими в Южном Океане вокруг Антарктиды...
   Взглянув на южную часть Индийского океана, Пахом Иванович увидел разбросанные в необозримых его просторах одинокие острова - Сен-Поль, Амстердам, Херд и Кергелен. Тут воображение стремительно приблизило Пахома Ивановича к поверхности планеты и он увидел, как по океану с попутным западным штормом стремительно летит "Агасфер". В ложбинах огромных волн "Агасфер" заливался с кормы по самый планширь. Взлетая на новую волну, парусник освобождался от залившей его воды, с шумом выбрасывая её через широкие шпигаты. Чтобы судно не попало в брочинг1, на "Агасфере" был поставлен брифок на фок-мачте и два кливера на бушприте. Помимо этого машина работала в режиме "полный вперёд" и "Агасфер" легко уходил от прямых ударов обрушивающихся гребней волн. На руле стояли два матроса, вместо одного при штатных ситуациях. Страховочные пояса рулевых были соединены линями с переборкой штурманской рубки, потому что при заливании моряки иногда оказывались по пояс в воде.
   На верхней палубе стоял, расставив ноги в коротких сапогах, Капитан. Капитан был озабочен. Уже много дней "Агасфер" мчался в этих ревущих сороковых широтах и шторма, следующие один за другим с веста-норд-веста, постепенно отжимали судно к югу, к ураганам пятидесятых широт. До Австралии было ещё очень далеко, а запасы пресной воды подходили к концу. Кроме того, команда устала, и ей надо было дать хотя бы небольшой отдых. Выждав момент, Капитан быстро прошёл мимо сосредоточенных рулевых в штурманскую рубку и склонился над картой. Впереди и южнее по курсу в тридцати милях лежал огромный, изрезанный фиордами гористый остров, окружённый несметным числом скал и более мелких островов.
   - Кергелен *, - сказал вахтенный штурман, ткнув карандашом в остров.
   - Капитан Кук лет двести назад назвал этот остров Desolation Island - Остров Одиночества, - сказал Капитан, - и это название, по-моему, более точно отражает природу здешних мест и процессов, которые здесь происходят.
   Капитан серьёзно посмотрел на вахтенного штурмана и негромко сказал:
   - Все наверх. Шхуну к плаванию в узкости изготовить. Всех штурманов - на ходовой мостик. Мы не имеем права поздно увидеть это Одиночество.
   ...На ходовом мостике "Агасфера" стоят в чёрных непромоканцах штурманы вместе со своим Капитаном и смотрят в бинокли, пытаясь в свинцовой мгле водяных зарядов разглядеть лежащий под ветром опасно близкий Остров Одиночества. Ветер зашёл к норду, видимость ухудшилась. Матросы на руле в ложбинах волн с видимым напряжением держали штурвал, не давая "Агасферу" привестись к ветру.
   Капитан молча стоял на ходовом мостике, глубоко засунув кулаки в карманы бушлата.
   Наконец, он подозвал старпома и сказал:
   - Все паруса долой. Машине - самый полный. Оба якоря к отдаче изготовить.
   Захлопали убираемые паруса, машина выплюнула из выхлопных труб две кудели чёрного дыма, которые мгновенно исчезли в свистящем водяном заряде.
   И тут же с мостика раздался крик вперёдсмотрящего: - Прямо по курсу земля!
   Из серого марева водяных зарядов, неожиданно и быстро, вылезли мощные очертания чёрных, отвесных и высоких скал, возле которых кипел и взрывался, медленно, как во сне, чудовищной силы прибой.
   Капитан оживился и повеселел.
   - На руле! Ребята, внимательней! Вправо не ходить! Не давать приводиться! В ложбине держать шхуну на курсе мёртво! - закричал он молодо и звонко, и когда очередная волна с шипением промчалась под шхуной и, выскочив из-под неё встала перед ней стеной, добавил весело, - Молодцы, сынки, так держать!
   - Старпом, - крикнул Капитан в рубку, - наше место, немедленно!
   - Есть место! - весело отозвалась рубка и пропела рулевым, - курс восемьдесят два, вправо не ходить!
   Капитан снял фуражку, вытер ею лицо, и тихонько перекрестился, а затем перекрестил кого-то впереди себя. То ли мощные спины рулевых, то ли всего "Агасфера"...
   ...Через пятнадцать минут "Агасфер", получив от Океана последний могучий удар под зад, влетел в узкий фьорд и оказался в окружении мрачных чёрных скал. Рулевые, стоя по пояс в потоках воды, засмеялись и погрозили Океану вскинутыми вверх мокрыми кулаками. "Агасфер" скользнул за высокий мыс и ветер неожиданно стих, и только тяжёлый рокот недалёкого прибоя напоминал о том, что ветер и шторм никуда не исчезли из этих мест...
   ...Обойдя небольшой остров, "Агасфер" оказался в широкой спокойной бухте, обрамлённой высокими, плоскими берегами. Перед плоскогорьем вдоль кромки воды простирались чёрные галечные пляжи, на которых в дождевых лужах мирно дремали огромные морские слоны. Крупные поморники с воплями носились над бухтой, выдёргивая, время от времени, из-под зарослей ламинарии1 зазевавшуюся рыбу.
   - Отдать правый якорь. Стоп машина, - устало сказал Капитан и добавил, - авралу отбой. Вахте заступить по-якорному. Всем спасибо. После этого он пошёл в свою каюту переодеться и чего-нибудь выпить...
   ... "Агасфер" тихо стоял в двух кабельтовых от берега. Наступил вечер, и все звуки исчезли, растворившись в нём. Остались только приглушённый шум прибоя, да звон недалёкого водопада. Потом пришла ночь...
  
   На другое утро с "Агасфера" была спущена шлюпка. В первый её рейс к берегу ушла боцманская команда, которая была послана на разведку относительно возможностей подхода "Агасфера" непосредственно к берегу и заправки судна пресной водой. Возле устья небольшой быстрой речки, стекавшей с плоскогорья, были обнаружены вмурованные в грунт большие обрезки рельсов, которые, видимо, уже служили кому-то причальными кнехтами. Свидетельством тому являлась наскальная надпись на русском языке в непосредственной близости от этих нехитрых причальных приспособлений. Петроглиф, исполненный осыпавшимися белилами, гласил: "Привет, мужики! Водичка классная. Пейте, да не уссытесь! Китобоец 48. К/ф "Слава". Вова-москвич. 12/02/57".
   - Русский человек не приемлет Одиночества ни в каком виде и в любом месте, - разглядев надпись в морской бинокль философски заметил Капитан.
   - Может быть, поэтому у нас в России исписаны все гальюны, - догадался вахтенный штурман, - разглядывая надпись в пеленгатор.
   - У гальюнного творчества причина другая, - возразил Капитан. - Просто дураки тоже не любят одиночества. Это разум помогает преодолеть одиночество, глупость же в одиночестве совершенно бессмысленна. И дураки, естественно, очень боятся остаться одни. Даже в гальюне.
   - Всё, кончаем трёп, - закончил Капитан беседу. - По местам стоять, с якоря сниматься.
   ...Высадившись на берег, Пахом Иванович, Штурман и Механик прошли сначала к пляжу, чтобы навестить загоравших там морских слонов. Слоны все оказались на месте. Развалившись в своих тёплых лужах, они спали так крепко, что казались уснувшими навеки. Так что особо интересного общения с ними не получилось. Поэтому, посидев немного на одном из этих животных, общество решило подняться на плоскогорье, совершив, таким образом, небольшой анабазис. Начав подъём на плоскогорье, Пахом Иванович и его друзья через некоторое небольшое время оказались в широкой скальной расселине, все ниши и небольшие пещерки которой, были густо заселены маленькими кергеленскими пингвинами. Это были прелестные существа величиной с небольшую собачку, с красивыми золотыми бровями и красными носами. Самочки сидели на яйцах, как большие куры, бесхитростно и простодушно перепоручив все заботы по своей защите любимым супругам. Малыш-супруг изо всех сил старался соответствовать своей трудной роли. Он топал ножками, сердито и протяжно кричал, и старался клюнуть непрошеных двуногих гостей, целясь преимущественно в радужный глаз фотообъектива. Быстро поняв, что гости серьёзной опасности для его семьи и имущества не представляют, малыши-папы потеряли к людям всякий интерес, и занялись своими насущными делами - добычей рыбы и разборками с соседями.
   Поднимаясь вверх, по протоптанной пингвинами тропе, моряки заметили, что замыкающим к ним пристроился большой императорский пингвин. Он старательно карабкался вслед за людьми, стараясь не отставать, размахивая ручками-ластами. Чтобы пингвин не отстал, люди пошли медленнее. Согласно корабельной Лоции, императорские пингвины на Кергелене не живут, и этот оказался на острове случайно, прибыв сюда на каком-нибудь попутном айсберге из Антарктиды. Потом у него, видимо, началась линька, и маленькому императору пришлось остаться здесь до лучших времён среди своих карликовых сородичей, перебиваясь, чем Бог послал.
   Поднявшись выше, моряки оказались на широкой площадке сплошь заросшей кергеленской капустой1. Площадка из-за крутизны своих склонов была совершенно недоступна для кроликов, которые съели её во всех других местах. Кроликов завезли на Кергелен норвежские китобои, которые в начале века пытались здесь зимовать. Из этой их затеи ничего хорошего не получилось. Прибывавшие весной китобойные экспедиции находили только заброшенные могилы и исклёванные морскими птицами скелеты тех, кого уже некому было хоронить. В живых оставались только кролики...
   ...Скелеты кроликов часто попадались под ногами. Видимо, они хорошо вписались в биосферу Кергелена, став постоянным источником пищи для крупных морских птиц. Иногда можно было увидеть и живых зверьков, столбиками сидящих возле своих нор. При малейшем движении в их сторону кролики мгновенно и бесследно исчезали.
   Дойдя до площадки, пингвин-попутчик дальше не полез и, потопав ножками и призывно покричав, повернул назад и заковылял вниз к братьям по своему небольшому разуму - маленьким пингвинам-кергеленцам...
   ...Когда, наконец, моряки выбрались на плато, в грудь им ударил мощный западный ветер, и моряки остановились, поражённые открывшейся картиной. Перед ними до недалёкого горизонта простиралась красно-бурая каменистая пустыня. Примерно в полумиле от них лежало большое ярко-синее озеро, покрытое белыми барашками. У линии горизонта лежала лиловая горная гряда, над которой в голубом мареве, освещённый неярким солнцем висел мощный ледник. Неожиданно яркие и даже нереальные краски этого величественного пейзажа производили мрачное и гнетущее впечатление, видимо, из-за полного отсутствия какой-либо растительности. От синего озера по голой красной равнине змеилась короткая река, уступами ниспадавшая в океан водопадом Лозер. Над моряками с пронзительными воплями носилась пара больших поморников. Птицы, обеспокоенные будущим своего потомства (где-то поблизости среди камней лежала их кладка), старались отогнать непрошеных пришельцев, метко и обильно испражняясь на головы моряков. С трудом убедив рассерженных пернатых в своей лояльности и полюбовавшись, некоторое время, сюрреалистическим пейзажем Острова Одиночества, моряки спустились вниз к своей шлюпке...
   ...Через несколько часов "Агасфер" поднял якорь и, запустив дизель, осторожно вышел в океан, который приветствовал его крепким западным ветром. Отдохнувшая команда работала весело и слаженно, и "Агасфер" под брифоком и кливерами, припав на подветренный борт, полетел через океан навстречу своей судьбе...
   ...Пахом Иванович оторвал взгляд от карты океанов и повернул голову. В дверях стоял мальчик Павлик. Хлюпнув носом, он сказал:
   - Дядя Пахом, вашего "Агасфера" продали.
   И хлюпнув носом ещё раз, Павлик заплакал...

Кергелен

   Вечный покой над пустынной землёй,
   Великий простор и покой.
   Под западным ветром у чёрных камней
   Дышит тяжёлый прибой.
   Западный ветер дик и суров,
   Разбил зеркала озёр.
   Западный ветер срывает покров
   С синего профиля гор.
   Возник из тумана и виден стал
   Лёгкий жемчужный ледник,
   Сорвался со скал и в дали пропал
   Печальный птичий крик.
   Чёрные скалы и белый прибой
   Спор продолжают свой.
   Вечный покой над мёртвой землёй,
   Великий простор и покой...
   Глава 9
  
  
   Погребальный костёр "Агасфера"
  
   In omni adversitate fortunae infelicissimum
   genus infortunii est fuisse felicem.
   Boethius1, Anicius Manlius Severinus,"De consolatione philosophiae".
  
   Из всех посылаемых судьбою бедствий
   величайшее - быть счастливым в прошлом.
   Боэций, Северин "Об утешении философией"
  
   Директор одного из академических институтов, которому принадлежал парусник "Агасфер", сидел в своём обшарпанном кабинете (так называемый "нежилой фонд") и маялся от мутной и беспросветной дури, которая все последние годы определяла научную и финансовую жизнь института. После того, как страна начала жить "по понятиям", оказалась, что академическая наука никому в принципе не нужна, так как ничем не могла помочь новой экономической элите в сборе утиля в виде цветных металлов или в немедленной распродаже уже добытых ресурсов. В результате, институт оказался выброшенным в какой-то вонючий бомжатник (в упомянутом уже "нежилом фонде"), в котором непрерывно рвались батареи отопления, и текло с потолка.
   Денег не было ни на что, и взять их было негде. А нужно было платить нищенскую зарплату не разбежавшимся ещё учёным, покупать оргтехнику, чтобы хоть как-то общаться с коллегами за рубежом, да и просто хоронить тех, кто потерял способность и волю к борьбе за существование и устал жить...
   ...Директор поднял измученное лицо и посмотрел на сидящего перед ним человека.
   Напротив Директора сидел, развалясь в кресле, мелкий мужчина в длинном чёрном пальто, которое он при входе не снял. Его крысиные глазки быстро и неуловимо бегали, и Директор лишь время от времени ощущал на себе короткий и холодноватый взгляд. "В угол, на нос, на предмет", - подумал Директор и невольно усмехнулся. Крысиные глазки на мгновение упёрлись в директорскую переносицу, и в них мелькнуло удивление и некоторая угроза. Но, может быть, это только показалось Директору.
   Разговор шёл о продаже "Агасфера". Мужчина назвал свою цену и больше не торговался, видимо, хорошо понимая безвыходность директорского положения и его полную некомпетентность в вопросах купли-продажи.
   Директор мямлил о великих заслугах "Агасфера" перед российской и мировой наукой, о его замечательных походах, о дальних странах и прочей чепухе, которая в данный момент была совершенно неуместна.
   Мужчина с видимой скукой всё это выслушивал, со всем соглашался, и, время от времени, повторял как попугай: - "Да, конечно, Вы правы. Мы всё сделаем, как надо".
   - Постарайтесь получше сохранить это судно, - оно ещё послужит стране и Вам, и обязательно окупит все Ваши расходы, - страдая и обмирая от безысходного стыда и ужаса, бормотал Директор.
   - Да, конечно, Вы правы, - привычно изрёк мужчина в пальто и поднялся, показывая, что сделка состоялась. Пожав Директору руку, он запахнул свою хламиду, и затопал к выходу. В дверях он неожиданно обернулся, оскалился, что, видимо, означало искренность и веселье, и вскинул вверх сжатый кулак.
   "Рот фронт", - с ненавистью подумал Директор и сел писать приказ об увольнении команды "Агасфера". После этого он начал делить агасферные деньги...
   ...Закончив работу, Директор откинулся в кресле и прикрыл глаза. "В конце концов, если следовать постулатам Гарвардской экономической школы, всякая собственность в итоге находит своего настоящего и рачительного хозяина", - подумал он. - "Если, конечно, эта собственность сподобиться дожить до такой благодати. Что, безусловно, маловероятно. Потому что творцы Гарвардской экономики не учли, к сожалению, изначально бандитский характер доставшегося нам государства, обусловленный глубоким невежеством власти во всех областях человеческого знания. Поэтому - прощай, "Агасфер", мы не забудем тебя. Прощай и прости нас. Если сможешь".
   ...На следующий день старенький и страдающий одышкой портовый буксир зацепил "Агасфера" за ноздрю и поволок его в город Рамбов2 к самому старому, дальнему и грязному причалу. На руле "Агасфера" стоял пьяный "браток", изъявивший желание приобщиться к морской стихии. Под его блудливыми руками "Агасфер" как норовистый конь рвал буксирный конец и метался из стороны в сторону, обдирая свою элегантную обшивку обо все попадающиеся на пути причальные стенки и боны...
   ...На дальнем причале города Рамбова ободранный и израненный корабль ждала небольшая кучка людей. Отдельной группой стояли бритые мужчины в длиннополых пальто. Они неприлично вскрикивали, хлопали друг друга по спинам и смеялись. Поодаль стояла небольшая робкая толпа - наспех набранная береговая команда из бомжей, пьяниц и опустившихся воров...
   ... "Агасфер" с хрустом врезался в причал и, сломав бушприт, остановился...

***

   ...Через некоторое время в окрестностях города Рамбова, на грязном берегу залива, заваленном кучами ржавой и полусгнившей дряни, горел высокий и чистый огонь. Он горел бездымно и ярко, и в жаре этого огня неторопливо истаивал и уходил в вечность, покидая своих безутешных моряков, бессмертный странник морей "Агасфер". В шипящем огненном смерче испарялись золотая финская сосна обшивки, благородный английский дуб шпангоутов, необыкновенной красоты карельская берёза внутренней отделки...
   ... Наверное, как и в угасающем сознании умирающего человека, перед "Агасфером" проносилась в ярких картинах и обра-зах вся его жизнь, наполненная прекрасными людьми, человеческими эмоциями и опасными ситуациями. На долю секунды в огненном вихре возникло видение циклопической ультрамариновой волны, медленно и лениво собирающей у себя на вершине ревущие клочья белоснежной пены, которые ураганный ветер с грохотом швыряет вниз по склону. Падая на склон, эти клочья вытягиваются вдоль него, украшая синюю поверхность водяной стены седыми продольными полосами. Среди этих полос по склону волны стремительно несётся вниз маленький парусник, одетый штормовыми парусами, волоча за собою тонкую белоснежную кильватерную струю. На верхней палубе парусника спокойно стоит невысокий человек, расставив крепкие ноги в коротких сапогах - Капитан. Чуть поодаль в чёрных непромаканцах стоят с биноклями штурман и вперёдсмотрящий - вахта. Слетев вниз по склону волны и мягко приняв под корму разбившийся чудовищный гребень, маленький парусник вдруг вылетел на режим глиссирования и превратился в великую океанскую ведьму "Катти Сарк", покрытую чуть ли не гектаром белоснежной парусины, и летящую двадцатиузловым ходом под ревущими ураганами Западных Ветров. На её верхней палубе крепко стоит могучий моряк в английской капитанке и коротких сапогах - Капитан Вуджет. Зажав в зубах трубку, наблюдает, как его команда работает на реях на семидесятиметровой высоте. И капитан Вуджет счастлив, как счастливы его матросы, несмотря на то, что все они понимают, что никто, кроме них, больше никогда не увидит эту необыкновенную красоту и великое чудо, которое они творят в Океане вместе со своим прекрасным кораблём...
   ...Всё это "Агасфер" увидел в какие-то доли секунды, и это естественно - ведь он уходил в другой мир, где время течёт по-другому...
   ... "Агасфер" умирал на берегу, мимо которого он проходил в течение сорока пяти лет десятки раз, отправляясь в дальние и долгие плавания и возвращаясь из них домой. Каждый раз его провожали и встречали толпы весёлых и счастливых людей, и виновником этого веселья и счастья был именно он, "Агасфер", неутомимо и неуклонно исполнявший главную задачу, которую ставит Провидение перед рождающимися кораблями и людьми - по мере своих сил и возможностей увеличивать в этом мире количество Добра. Сотня с небольшим людей, которых "Агасфер" сделал счастливыми, приобщив их к великому братству моряков-парусников, и есть его вклад в великое всемирное Добро...
   ... В сотне метров от горящего "Агасфера" стояли Дедушка Никодим, Боцман, Штурман и Механик Альберт и, сняв шапки, смотрели в огонь.
   - Они решили вытопить из него жир, - мрачно сказал Штурман, - это у них теперь такой способ добычи цветных и редких металлов, - пояснил он свою мысль.
   - Тонн восемьдесят соберут, козлы, - злобно сказал Механик. - Со списанной электрички можно собрать много больше.
   - Как же теперь нам жить-то, дядя Никодим, - тоскливо спросил Боцман.
   Но Дедушка Никодим не ответил. Он тихо и быстро истаял в колеблющемся от жара воздухе...
   ...Вслед за ним, также тихо и бесследно растворились в пространстве фигуры Боцмана, Механика и Штурмана...
  
   ...Через некоторое время к догорающему кораблю подъехали старый обшарпанный автобус, мощный автокран и тяжёлый само-свал. Из автобуса вышли грязные заросшие бомжи в драных серых ватниках и спецовках. Бомжи неторопливо подошли к останкам корабля и начали растаскивать их длинными железными крючьями...
   ...Ещё через некоторое время к пепелищу подъехал длинный чёрный автомобиль с тёмными стёклами. Из него вылезли бритые мужчины в чёрных пальто.
   Они стояли возле своего автомобиля, засунув руки в глубокие карманы своих пальто, и молча смотрели, как бомжи разгребают и сортируют то немногое, что осталось от воплощения великого труда финских корабелов...
   ...Растревоженный бомжами прах корабля вдруг снова вспыхнул с неожиданной силой, рванула сохранившаяся под пеплом цистерна с соляркой, выбросив жаркий сноп коптящего огня. Клубы чёр-ного дыма и копоти, пронизанные сверкающими искрами, накрыли пожарище, разбегающихся бомжей и людей в чёрных пальто...
   ...Красный глаз заходящего солнца тускло и мрачно глядел на маленьких суетящихся людей сквозь дым и копоть, как на триптихе Иеронима Босха...
   ...На захламлённом берегу залива тихо догорал "Агасфер". От него уже , в общем, мало что и осталось. В материальном смысле. Но, наверное, это не главное...
  

КОНЕЦ

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"