С припухлыми щёками стен,в трещинах и морщинах,обвислой и встрёпанной крышей стоял дом и грустными, удивлёнными окнами смотрел на виляющую, словно пьяная походка мужика,узкую просёлочную дорогу, карабкающуюся вверх, по склону зреющего виноградника.
Уже около часа, сидела она на покосившемся крыльце, ступеньки которого, подобны двум-трём ущербным зубам,уцелевшим во рту древней старухи. Несмотря на ранний час, волосы её аккуратно подобраны, под когда-то ярким, а теперь выцветшим от частых стирок платком. Она и спала в платке,голова стала мёрзнуть.На ней старенькое ситцевое платье,которое носила не один десяток лет,простенькая, мягкая трикотажная кофта, каких уже давно и не делают, потому, что забыли как.На лице отрешённость и печаль. Время от времени, она потирает руки, ноют и побаливают суставы.
Сквозь полураскрытые ресницы утренней зари, узкими струйками пробиваются первые лучи солнца. Затем, набирая силу, оно всплывёт над горизонтом, завладеет небом и через какое-то мгновение, она почувствует на своём лице, его жгучую ласку. Ночная прохлада отступит, тело начнёт обволакивать теплотой и нежностью.
Ей уже за восемьдесят, но чувства не притупились,что бы там ни говорили. Есть огромная внутренняя усталость-от безысходности, от навалившихся лишений, от одиночества.Больше всего, ей хочется уснуть и не проснуться. Каждое утро, просыпаясь, она обращается к Богу:
-Что же ты не забрал меня к себе?
И так продолжается не один год. Нет больше сил смотреть на полуразвалившийся забор, на обшарпанные стены дома.Устала без конца нуждаться во всём, устала, устала, устала...и не перестаёт удивляться, как жива ещё.Время от времени наезжает сын, зовёт к себе в город, но не может она оторваться от земли, не может.