Саид много лет ходил из города в город без всякой цели. Однажды он пришёл в Коканд и у ворот дворца увидел три человеческие головы, воздетые на пики. Одна голова совсем почернела и ссохлась, - собственно, это был уже только череп. За две остальные спор вели мухи и вороны.
На базаре Саид узнал всю историю. - Оказывается, это дочка эмира здесь чудила, никак не хотела выходить замуж. Она поставила такое условие, какого никто не мог выполнить, и рубила головы без всякой пощады, чтобы другим неповадно было свататься. Но всё равно приезжают знатные женихи. Вот этот последний - ...
- А какое условие? - спросил Саид.
- Она будет спать, а ты её разбуди, понимаешь, так, чтоб ей было приятно! А? - каково? Поди узнай, что ей приятно, что нет! Она и не признается, если не захочет, - "Ступай к палачу", - скажет - и всё... И проверить ничего нельзя!
- Так нечего туда и соваться, я так считаю, - сказал торговец тканями. - Пускай и чахнет в девицах всю жизнь, раз она такая, правильно? Кому она нужна-то? - подумаешь!
- Не скажите, - возразили ему. - Она - красавица. Лакомый кусочек. К тому ж, дочка эмира - это как, а?... Нет, многие ещё соблазнятся...
- "Красавица"! - Да кто её видел-то?!...
- Да уж! Кто видели, те - -
Саид некоторое время молча послушал эти разговоры, потом снова пошёл к дворцу. У ворот сидели два стражника и играли в каллах белыми камешками. Саид почтительно приветствовал их и сказал:
- Уважаемые, могу я попытать счастья?
- Чего? Сыграть с нами? - не поняли они.
- Нет. Я хочу посвататься к прекрасной Хингаб.
- Куда тебе! - возмутились стражники. - Тебя и на двор стыдно пускать, такого оборванца, не то что в спальню! Здесь знаешь какие женихи приезжают!...
- Знаю! - перебил Саид, указывая на головы (пики были укреплены низко - рукой можно дотянуться). - Однако, теперь по ним не скажешь - были они в лохмотьях или в шёлковых халатах, верно? Поэтому не гоните меня, достопочтенные, а лучше рассудите-ка, что идущие на верную смерть все равны между собою. А различия в одежде перед лицом этого поступка настолько ничтожны, что не стоит даже тратить и минуты из драгоценного времени нашей жизни на их обсуждение.
Эта речь заставила стражников призадуматься. Они посмотрели на головы. Потом опять посмотрели на Саида, но уже иначе - и с явной жалостью. Тот из стражников, что был помоложе, спросил, понизив голос:
- Тебе жизнь опостылела? Признайся?...Устал бродить по дорогам?... Всё видел, так? Нового ничего уже не увидишь. Хочешь сразу со всем покончить, так, да?...
Но старший стражник сурово взглянул на молодого и дал знак замолчать.
- Хорошо, я доложу о тебе главному евнуху, - сказал он Саиду. - Но сейчас ещё рано. Ты погуляй по городу, посиди в чайхане и приходи, когда совсем стемнеет, часа через четыре Может, пока пройдёшься, так и передумаешь, повыветрится блажь-то из башки...
Когда последняя, жёлтая, полоска заката за минаретами стала пепельного цвета, а потом быстро растворилась в тёмно-лиловом воздухе, Саид опять подошёл к воротам.
- Это ты? - сказал стражник вяло, без удивления. - Иди за мной. Я доложил. Главный евнух ждёт.
В темноте они молча пересекли внутренний двор и остановились у какой-то железной двери. Стражник трижды ударил в неё. Они ждали. Прошло довольно долгое время, стражник больше не стучал. Наконец дверь открылась, появился сморщенный безбородый старичок в розоватом тюрбане и, подняв над головой масляную лампу, стал пристально разглядывать Саида. Постепенно он приблизился к нему почти вплотную, а глаза его сощурились и совсем пропали в морщинах, так что казалось - он не смотрит, а обнюхивает... Но вот он отступил назад кивнул и сказал: "Ждите".
Скрылся. Загремел засовами, запирая дверь. Стражник сел на каменный порог и стал глядеть на звёзды. Саид примостился рядом. Прошёл час, а может и больше, они не произнесли ни одного слова.
Когда звёзды заметно передвинулись относительно башни дворца, главный евнух появился опять и жестом пригласил Саида следовать за собой. Казалось, во дворце, кроме них, нет ни души. Они прошли по тёмным коридорам, спустились и поднялись по нескольким лестницам и вышли в большую залу, устланную коврами и хорошо освещённую. Здесь старик обратился к Саиду с краткой речью, объясняющей, что ему предстоит:
- За этой дверью, - (он кивнул) - спальня принцессы. Принцесса уже заснула. Ты туда войдёшь. Я закрою дверь и буду снаружи до тех пор, пока она не позовёт. Как только она меня позовёт, так сразу... - он кивнул зачем-то на большой медный таз, стоящий рядом с дверью, и пояснил: - Головы отрезаю я сам.
- А прекрасная Хингаб уведомлена о том, что к ней сегодня придёт искатель её сердца? - спросил Саид.
Евнух не удостоил его ответом, но тысячи мелких морщин на его лице задвигались и собрались в какие-то странные узлы, которые Саид неуверенно истолковал как улыбку. Старик молча и резко распахнул перед ним дверь спальни. Он вошёл.
В спальне царила тьма. Нельзя даже было видеть её размеров, потому что стены и углы тонули во мраке. Лишь у кровати, которая, наверное, стояла посередине, горел на низком столике масляный светильник. Саид подошёл и увидел рядом с постелью табурет, крытый ковром. Он сел на него.
Перед ним в подушках смутно серело лицо принцессы, но насколько она была красива - он не мог разглядеть, потому что боялся приподнять лампу: вдруг принцесса проснётся! Саид тихо полез в свой пояс и достал небольшую глиняную трубку и потёртый кожаный кисет с гашишем. Он набил трубку и раскурил от светильника.
Потом чуть-чуть дунул в лицо принцессе и произнёс - тихо, но отчётливо:
- Ну, Нарундил-Садучок, рассказывай!
- А что? - живо отозвался Нарундил-Садучок. - Рассказывать - так рассказывать...
Я не знаю, что тебя в данном случае интересует... Ну, вот, к примеру, - шли через пустынную местность три путника... Шли-шли - и застигла их в пути ночь. А поскольку в местности той приходилось опасаться разбойников, то и решили они всю ночь жечь костёр и по очереди бодрствовать, - чтобы, так сказать, караулить. Разделили ночь на три стражи по три часа...
-А как они узнавали время, Нарундил-Садучок?
- Очень легко - по звёздам. Все трое были опытные путники. Они заметили дерево, которое делило небосвод пополам, и два куста, делившие пополам обе половинки. Когда звезда от первого куста доходила до дерева, тогда первый сторож должен был разбудить второго. А когда она доходила от дерева до второго куста, тогда второй будил третьего... Но ты отвлекаешься на какие-то мелочи, а я, между тем, стараюсь тебе передать нечто гораздо более важное...
- Говори, говори, я больше не буду тебя перебивать, обещаю.
- Итак, двое уснули, а третий остался у костра. Но ему очень быстро сделалось скучно. К тому же, и сон начал одолевать. Надо было чем-то занять себя. А чем? - Он был искусный резчик, и он решил показать товарищам своё мастерство. Взял бревно и вырезал из него фигуру прекрасной девушки.
- Где же он взял бревно в пустыне, Нарундил-Садучок?
- Ты невнимателен. Я сказал не "в пустыне", а "в пустынной местности". А из чего бы они сложили костёр? Я же только что упомянул, что там были деревья и кусты.
- Прости, Нарундил-Садучок. Я, конечно, глупец... Но я всё-таки в толк не возьму - как это он всего за три часа мог вытесать большую фигуру?
- Да, мог. Потому что он был очень искусный резчик!... Потом он усадил девушку в некотором отдалении от костра и разбудил следующего сторожа, а сам лёг и заснул.
Второй посидел немного и вдруг почувствовал беспокойство. Ему показалось, что кто-то на него смотрит из мрака... Оглянулся - и точно: там присутствовала какая-то фигура... Он окликнул - тишина. В страхе он приблизился и обнаружил эту девушку, вытесанную из бревна. "Ага, - понял он, - это мой товарищ решил подшутить надо мной! Что ж, неплохая шутка, её не грех и продолжить".
А надо сказать, что этот человек был искусный портной. Он взял ткань и скроил из неё, а после сшил - прекрасное платье для этой девушки. И нарядил её в это платье...
- Где же он взял ткань в пустыне, Нарундил-Садучок?
- Из своего мешка. Так случилось, что у него с собой была ткань, почему так не могло случиться?
- И он не пожалел её для этакой забавы?
- Вот не пожалел. Им, надо полагать, двигала гордость, которая свойственна различным сословиям ремесленников...
- То есть ты хочешь сказать, что он - мало того что кроил и шил при свете костра - это ладно! - но как он вдевал нитку в иголку?
- Так и вдевал! Это легко понять, если учесть, что это был очень искусный портной... Но мне надоело. Если ты будешь так придираться к каждому слову, я просто замолчу, и конца истории ты не узнаешь.
- Рассказывай, рассказывай! Клянусь тебе, что я весь - внимание и повиновение!
- Ты клялся уже трижды!
- Ты невнимателен, Нарундил-Садучок. Я клянусь всего во второй раз, и за мной остаётся ещё третья клятва, самая решительная и достоверная. Так что, я надеюсь, ты всё-таки успеешь закончить историю. Продолжай же...
- Ну что ж, поглядим, что из всего этого выйдет...
Итак, прошло ещё три часа, второй разбудил третьего, а сам лёг и заснул.
Третий посидел-посидел и вдруг почувствовал беспокойство. Ему показалось, что кто-то смотрит на него из мрака... Оглянулся - и точно: там присутствовала какая-то фигура... Окликнул - тишина. Он осторожно приблизился и увидел девушку, вырезанную из бревна и одетую в великолепное платье. "Ага, - понял он, - это первый мой попутчик подшутил, а второй продолжил его шутку. Они хотят показать мне, какие они искусные мастера и - кто я по сравнению с ними? Что я умею?"
А надобно сказать, что этот человек был священник Бога Всевышнего. Он не знал никаких ремёсел, а умел только молиться. И он ужаснулся легкомыслию своего товарища, который ради суетного бахвальства нарушил заповедь, вытесав эту девушку. "Несчастный! - что он ответит Богу в день Суда, когда Бог спросит, почему его творение мертво посреди всеобщего воскресения и может ли он оживить его? На что он надеется? Горе ему! - Не поможет ему тогда его человеческое мастерство, и ангелы бросят его в огонь вечный! И нас, его спутников, бросят туда же, ибо мы не предостерегли его, а, напротив, готовы были сочувствовать ему и участвовать в его глумлении..." - Помыслив так, священник пал на землю и в полном сосредоточении и страхе стал молить Всевышнего о том, чтобы Он пощадил их всех и вдул сейчас душу живую в этот истукан, вытесанный из бревна и одетый в роскошное платье. И так горячо, исступлённо молился он, что Всевышний внял его просьбе...
- Вот в это, Нарундил-Садучок, гораздо легче поверить, чем во всё предыдущее. Ибо Аллах Великий, если уж приходит на помощь верующим в Него, так приходит сразу. Здесь и не нужно трёх часов, достаточно одного мгновения...
- Постепенно стало рассветать. Слабым румянцем замерцали верхушки дальних кустов, и небо приблизилось и побледнело. Проснулись птицы и защебетали кругом. Проснулись и те два путника, которые спали... Проснулись - и что же видят? - Их товарищ сидит невдалеке от костра и беседует с какой-то красавицей.
- Хм... О чём же они беседовали, Нарундил-Садучок?
- Конечно, они беседовали об Аллахе Великом и о Его творении. И девушка отвечала священнику скромно, но настолько разумно, что он не переставал поражаться развитию её ума. Он не мог постигнуть, как эта девушка, которая всего несколько часов назад была какой-то деревяшкой, теперь разговаривает на равных с ним, много лет обучавшемся в медресе.
Между тем двое его спутников узнали в этой красавице ту, которую один из них вырезал, а другой нарядил. И тогда жаркая ревность заполыхала в их сердцах, и они - все трое - ожесточённо заспорили, кому из них девушка должна принадлежать...
- Ну, Нарундил-Садучок, я думаю, портному-то особо рассчитывать было не на что! Ведь что значит какое-то платье, пусть даже очень красивое, по сравнению с телом и душой, так?
- Да, но портной упирал на то, что он больше всех потратился: он израсходовал дорогую материю, в то время как другие...
- Ясно, ясно. Это-то всё понятно... Но ты мне скажи, Нарундил-Садучок: ты сам-то что думаешь по этому поводу? Кому должна принадлежать девушка?
И в этот момент принцесса вдруг резким движением села на постели и, не открывая глаз, сказала громко и повелительно:
ОНА! ДОЛЖНА! ПРИННАДЛЕЖАТЬ! СВЯЩЕННИКУ!!!
Потом она широко раскрыла глаза и сказала:
- Ах!...
А затем, скосив смущённый взгляд на Саида и заливаясь румянцем, пролепетала: