Аннотация: опубликовано в газете "Просто фантастика" Љ8 2005
- Превосходно! - сказал Виталий, глубоко вздохнул, задержал на секунду дыхание. - Воздух какой!
Воздух - не чета городскому - степной коктейль, настоянный на вереске и сдобренный свежестью реки. Наконец-то они с Серегой выбрались на рыбалку! Собирались давненько. Говорили об этом при каждом удобном случае, обсуждая место, снасти, повадки рыб. Жены потихоньку посмеивались над их затеей, до последней минуты не веря, что благоверные все-таки решатся на "подвиг". Собирались бы так они до бесконечности, но... "Ну, когда едем?" - задал риторический вопрос Серега, сидя на кухне у приятеля. "Сегодня!" - неожиданно решился Виталий. Они покидали в машину вещи и умчались; жены даже не успели удивиться.
Водочку (какой же без нее отдых?), купили еще в городе, а овощами разжились в деревеньке со смешным названием - "Нечаянное". Зеленый лучок, укропчик, чеснок, картошечка. Нет не так - Картошечка. С большой буквы. Клубни величиной с кулак, поросяче-розового цвета. Пупырчатые огурчики, пузатые помидоры, непривычно малиновые. "Будешь есть, милок, меня вспоминать! - нахваливала бабулька свой урожай. - Только с грядки. Сладкие! Никакой химии. В городе не сыскать! "Воловье сердце" называются".
"Сказка, а не еда! Все, что надо для приличной ухи. А уж за рыбой дело не станет! - уверял Серега, пока они колесили вдоль берега подыскивая удобную стоянку. - Я тут, еще пацаненком, с отцом был. Ох, и знатная рыбалка здесь! Караси, лещи. Судачка на блесну взять можно. А уж таранька - та сама на крючок лезет! И на уху хватит, и домой повезем. А таранька солененькая к пивку! - он мечтательно закатывал глаза и причмокивал. - Сказка!".
Место нашли оттличное. И вода близко и кусты в наличии, и деревенька поблизости (вдруг чего случиться - за подмогой недалеко бежать).
Река - ленивая, сонная, запутавшаяся в водорослях медленно плескалась в нешироком русле.
- Да уж, - протянул Виталий, оглядывая берега, поросшие камышом. - Ну и река! Корова перейдет в брод, хвоста не замочит.
- Да клянусь тебе, - стукнул себя в грудь Серега, - здесь раньше "Ракеты" носились! Сам видел!
- Ракеты? Космические? - поддел его Виталий.
- Да ну тебя! - разобиделся Серега. - Корабли такие. "Ракетами" назывались. На подводных крыльях. Разбежится, морду над водой поднимет, на крылья обопрется, так и летит.
- А водоросли на крылья не наматывали твои "Ракеты"?
- Водорослей не было раньше! Фарватер каждый год чистили! - кипятился Серега. - Говорю тебе - рыбалка здесь сказочная!
- Ладно, проверим. Все равно приехали, - покладисто согласился Виталий. - Надеюсь, что пару рыбешек поймаем. А нет - так просто суп на костре сварим.
Но река, ничуть не обидевшись на беззаконную хулу, была щедра к рыбакам. Вскоре в ведерке плескался первый улов - парочка карасиков, подлещик. Таранька, оправдывая свою глупость, чуть ли не сама выпрыгивала на берег, торопясь в уху. Увлеченные рыбаки и не заметили, как вечерняя зорька неторопливо перетекла в мягкие летние сумерки. Чувство реальности увлекшимся удильщикам вернуло нападение оголодавшего комарья. Мошкара с таким ожесточенным звоном носилась над головами, так сладостно накачивалась свежей кровью, что в два счета вырвала приятелей из рыболовного транса.
- Ага, - одними губами отозвался Виталий. - Сейчас. Клюет! - он ловко выволок на траву жирного карасика с ладонь величиной. Гля, какой красавец!
- А то! Я ж говорил! - ответил довольный Серега. - Давай принеси для костра дровишек, а я рыбку почищу. Да прихвати из машины от комаров чего-нибудь. Озверели гады!
Виталик принес средство для устрашения мошкары. Они сосредоточенно намазались, а тем временем сумерки сгустились в мягкую летнюю ночь.
Пока в свете фар Серега проворно чистил улов, Виталий, чертыхаясь и падая, лазил по кустам в поисках дров. Кусты росли неравномерно, то сбиваясь в кучу, то разбегаясь в стороны. Земля под ногами было усеяна камнями.
- Тут что каменоломня раньше была? - крикнул Виталий, когда нога, неловко подвернувшись на очередном булыжнике, в который раз коварно бросила его на землю.
- Да вроде нет, - отозвался Серега, - Не помню я! Ты скоро?
- Да иду, иду!
Виталий с трудом пробрался сквозь заросли, волоча на берег охапку полусгнивших обрезков дерева, в которых заржавелые гвозди.
- Там за кустами поле какое-то - палки да камни, - с досадой сказал Виталий, бросая деревяшки на землю. - Ящики что ль для овощей выкинули? Ты смотри осторожно! Гвозди торчат, - предостерег он, - может выдернуть?
- Ничего. Гвозди ухе не помеха. Крепче будет! - засмеялся Сергей собственному остроумию.
Он ловко развел костер, водрузил на него котелок и занялся ухой.
Пока приятель священнодействовал, Виталик занялся сервировкой "стола". На траве, скатертью самобранкой раскинулось покрывало, случайно засунутое в сумку, во время стремительных сборов. Теперь оно чрезвычайно пригодилось, иначе продукты пришлось раскладывать прямо на траве. Оглядев живописный натюрморт, Виталий понял, что здесь чего-то не хватает. Самого важного! Это "самое важное" и было заботливо вытянуто из воды, принесено и водружено во главу стола. Отблески костра весело заплясали на бутылке, соблазнительно преломляясь в каплях сползавших по бокам. Тем временем уха аппетитно забулькала на костре. По воздуху пополз дразнящий аромат.
Виталий глотнул подступившую слюну:
- Скоро ты там?
- Да еще немного, - отозвался Серега. - Давай пока по маленькой!
Он ловко свернул колпачок с бутылки, налил на донышко стаканов живительную влагу.
- Ну, за рыбалку!
Рыбаки чокнулись, выпили, захрустели огурчиками.
- Хорошо пошло, - сказал Серега. - А знаешь, чем отличается рыбный суп от ухи? - внезапно спросил он, помешивая ложкой варево в котелке.
- Понятия не имею. Чем же?
- А вот чем! - Серега вылил в кипящий котелок стакан водки и ловко снял его с огня. - Был суп, стала уха! Теперь понятно?
Пузатая луна самодовольно купала свое отражение в реке. В водорослях что-то плескалось, ворочалось, вздыхало. Ветерок тихохонько шуршал камышами, играя в прятки с лунными бликами. Было так хорошо, как...
- Как в сказке! - сказал Серега, с трудом одолев вторую миску. - Обалдеть можно! Ел бы еще, да боюсь, лопну!
В угоду своему обжорству, он поджарил несколько рыбешек над костром, нанизав их на тоненькие прутики.
В кустах надрывались цикады. В камышах лягушачье племя затеяло брачные игры, оглашая округу любовными воплями. В воздухи злились, проклиная заморскую химию, комары, не в силах подступиться к изнеженным горожанам. Вдруг, на лугу рядом с деревней, взвилось в небо огромное пламя. Воздух огласили радостные крики - около костра запрыгала толпа.
- Что это они? - удивился Виталий, сыто поглаживая живот.
- Да сегодня же ночь на Ивана Купалу, - Серега лениво махнул рукой. - Вот и гуляют. Говорят, в эту ночь нечисть отовсюду вылезает. Ну, там вурдалаки, лешие, ведьмы, русалки всякие. Сказки конечно.
Песни, вопли, смех, сопровождаемые новомодной музыкой разносились окрест, изумляя любвеобильных квакушек и пугая спящую рыбу. В воде металось отраженное пламя, разбиваясь на множество костерков, когда разгоряченная молодежь сигала в реку.
Рыбаки так засмотрелись на ночные игрища, что не услышали шагов за спиной. Раздавшийся голос заставил их подпрыгнуть от неожиданности.
- Ночи доброй!
Обернувшись, они увидели поодаль, вне светового круга очерченного костром, две темные фигуры.
- Доброй... - выдавил из себя Виталий.
Сердце колотило в ребра, словно пробежал пять километров по жаре без глотка воды.
- Дозвольте люди добрые погреться у костерка, - все так же, не выходя на свет, попросил неизвестный.
Друзья переглянулись. Сергей пожал плечами - мол, шут его знает, кто бродит тут по ночам, и незаметно придвинул поближе нож. Виталий же машинально коснулся нательного креста. Незнакомец в ночи понял их опасения.
- Не пужайтесь люди добрые, мы с брательником смирные, лиходейничать не будем.
- Ну, раз лиходейничать (во словечко!) не будете... - задумчиво протянул Виталий и решил, что если бы мужики хотели напасть - сделали бы это раньше, - то милости просим.
Из темноты вышли два старика и чинно уселись рядышком неподалеку от костра. Странная парочка. Одежонка скверная, ободранная. Худые изможденные лица. Да и телосложения они были субтильного - худая впалая грудь, узловатые и морщинистые, как виноградные лозы, руки. Похожи они были невероятно. Не чертами лица, которых практически не разглядеть, а повадками: одинаково шли, одинаково сели, одинаково глянули. Прям сиамские близнецы украинского разлива. Да и пахло от них! Не сказать, что шибало вонью в нос, но какой то неуловимо-странный, неприятный запашок.
- Бомжи, - брезгливо подумал Виталий.
Пока Виталий рассматривал новоприбывших, Серега вытащил еще два стакана, налил и протянул гостям.
- За знакомство!
Старики переглянулись, как будто на отражение в зеркале глянули - настолько синхронны были движения, взяли предложенные стаканы, кивнули, соглашаясь:
- За здравие!
Серега и Виталий, выпив, закусили. Старики влили в себя огненную воду, не выдохнув воздух и не поморщившись. Как будто воды глотнули.
- Ну, дают, дедуганы! - прошептал Серега. - Угощайтесь, - хлебосольно обратился он к гостям. - Берите, что хотите, а если пожелаете - ушицы налью. Уху будете?
- Благодарствуем, мил человек. Не будем, - степенно ответил тот же старик, что и раньше. - Как звать, величать вас, благодетели?
Второй старик отмалчивался. Он обхватил руками ноги, положил голову на колени и застыл недвижимо. Только огоньки костра плясали в его остановившемся взгляде.
- Я Сергей. Мой друг - Виталий. А вас?
- Имечко мое - Матвей, а брата моего кличут Дорофеем.
- Надо же, - удивился Серега, - имена какие редкостные! Видать давненько вы родились.
- Да уж, - согласно кивнул Матвей, - давненько.
У него был диковинный голос - тихий, но неприятный, как скрип несмазанной двери, которую осторожно открывают ночью, чтобы не разбудить спящих в доме.
Крики и песни на лугу стали громче. По реке поплыли венки. Загорелось несколько маленьких костров.
- Гля! - Серега ткнул приятеля локтем в бок. - Никак голяком через костры скачут!
- Точно! Ну, за праздник? - предложил новый тост Виталий.
Выпили за праздник. Старики, не моргнув, опять влили в себя по стакану, не закусывая.
- Хорошо! - немного завистливо сказал Виталий, наблюдая за веселящимися.
- Хорошо гуляют, - согласился Серега. - Классный праздник! Мне нравится.
- Та то рази гульба? - отозвался Матвей. - Вот мы гуляли! - он покрутил головой, причмокнул. - В ночь эту Купалу славить надоть повсеместно. Любовию плотской.
- Это как? - приятели развернулись к деду. - А ну-ка, с этого места поподробнее! Что-то не совсем понятно.
- Непонятков нету. Значица это, что закон таковой был. Ну... каку девку захватит мужик... а в этую ночку все голышмя пляшут ... ту, это самое... во славу Купалы... - старик замялся, подбирая нужное слово.
- Ну, ты, дед, даешь! - восхитился Серега. - Молоток! А сам-то? Ну-ка колись! Было дело?
- Делов то было, как не быть, - усмехнулся Матвей. Токма без молота, да и щепы не припомню.
Приятели, в который раз, переглянулись. Кто бы мог подумать! Дедок то с юмором оказался.
- Кто? - удивился Серега. - Ты уж ври, да не завирайся!
- А пошто мне врать? Вон и братуха не даст соврать. Русалка как есть.
- Водяная? - уточнил Серега.
- Та не, навроде лесная, - дед призадумался. - А можа и водяная. Хто теперича разберет.
- Сказка! - не выдержал Виталий.
- Можа вам то и сказка. А мине самая что ни на есть быль! - продолжал упрямствовать старик.
От костра шло приятное тепло. Виталий, разомлел от славно проведенного вечера, сытного ужина, лег животом на траву, подпер руками подбородок и приготовился слушать небывальщину. Разумеется, он не поверил в правдивость рассказчика. Но было хорошо, уютно. Ночь, луна, древний праздник - как тут без байки обойтись?
- Как ни есть истинная правда. Вот те крест! - дед размашисто перекрестился.
- Ну, правда, так правда, - покладисто согласился Серега, приняв условия игры. - Да не томи, рассказывай.
- Молодой я тады был. Баб страсть как любил! И оне мене тожа сердечностью бабской не обходили. В тую пору праздник сей и приключился. Аккурат - ночь на Купалу. А заблажило мене тады папороть сыскать. Бают люди - могутный цветик. Клады сыскивает, девку всяку приворожить могет, ну да еще чаво. Все значица на реку, скрозь костры сигать, в траве елозить, а я в лес подался, за цветиком, - дед вздохнул тяжко. - Ломился дурнем по чащобе навроде медведя. Захекался, еле дыхал. И така досада мене прихватила! На лугу не был, с девкой, - дед хмыкнул, выбирая слово, - не полюбезничал. И тут привиделось мне - в лесу, меж ветками штось блымнуло. Навроде поляна там, або луна в воде блещит. Ан тута и задумкаться мне, что нема в наших лесах полян эдаких. Та не - поперся на свет, навроде комахи безголовой. Продралси скрозь ветви и на поляну тую в аккурат и вышел. Тута оторопь меня взяла! Поляна та пламенем пышет. Каменьями самоцветными огнисто переливается. Златом-серебром искрит. Блистание то ночку обжигает, отгоняет, не дает накрыть землю теменью. Во сне тако не привидится. Вота думаю - счастье, тако богачество привалило! В зенках все помрачилось - не сразу и углядел, что на поляне девки пляшут-хороводят. Ох, а девки то! - дедок закатил глаза. - Волосья длинючие распустили, срам свой прикрываючи.
- Чего-чего они там прикрывали? - не выдержал Сергей.
- Экий ты недогада! - удивился дед. - Ну, срам бабий, - он очертил в воздухе две огромных загогулины долженствующие обозначать женскую грудь.
- А-а-а! - хихикнул Серега. - Ты дед, как по писанному говоришь!
- Грамоте не обучен! - отрезал старикан и вновь погрузился воспоминания. - Ну, значица, кады тех девок увидал, так сердце и захолонуло. Пригожи оне страсть, токма не человечьей красы. Хотел бежать, а ноги то и пристыли. А девки плывут, чисто над землею, в бесовской пляске извиваючись. Хрумнула ненароком ветка у мене под ногою. Тута и заприметили мене негодницы. Но не разбежалися с визгами по кущам. Остановимшись, на меня воззрились. Опосля одна с них подошедши, за руку мене ухватила. Разумею - утекать надоть, ан ноги не несут!
Угольки в костре тихонько потрескивали. В реке что-то заворочалось, зашумело. Послышался звучный шлепок, как будто бревно в воду упало. "Сом, наверно", - лениво подумал Виталий.
- Водяной чудит, - отозвался его мыслям рассказчик. - Водяниц гоняет, охальник. Ну, так значица, - неторопливо продолжил он, возвращаясь к рассказу, - вывела меня бесовка на саму середку поляны. На траве распластала. Порты да рубаху проворно совлекла, и остался я совсем как есть голый. А она, бесстыжа, волосья откинула - показать, значица, мене тело свое греховное. Эх, сказануть надоть - красы такой ни в жисть не видывал! Кожа у ней лилейная, навроде светится снутри. Эти, ну - старик опять изобразил в воздухе хитрые загогулины, - чисто гарбузы - справные, литые. Вся така ладна, гладка. Статуй мраморный, а не девка! А очи у ней! Омута два черныя. Как зыркнула на мене, так и потоп я в ейных очах. Лежу значица, а срамница эта, взялась меня поглаживать, щекотание делать, лепетать чегой-то. Чую я - кровь молодецкая закипела. Мужеско во мне восстало. Девка птицей малой чирикнула - потешно ей значица зреть, чаво сотворила с мужиком. Опосля вскарабкалась на мене, ровно на жеребца норовистого, да поскакала. А надоть сказать, что бабы наши таковскому не обучены. Да и я непривычен, чтоб девка хороводила. Не сдержалси, скинул на земь, да под себе подмял. Та не супротивничает. Тока чудна девка така - холодна на ощуп, неначе рыба. А нутро горячуще, жаром пышет! Ужо она подо мной ерзала, постанывала. Всю спину когтями измочалила. А подруженьки сели вкруг на траве - любуются негодницы. А мы значица в круге том бесстыдствуем. Чую я жар от ней по мне восходит, до головы лезет. В башке загрюкало, зазвенело колокольцами. Потом как жахнет! Искрами сыпанет - фельверк одним словом приключился. Неначе пламенем мене опалило, скользануло от маковки до самых, значица, ядров.
- Чего? - вновь не понял Серега.
- Ну, ядра мужеские, - дедок ловко, словно Майкл Джексон, хватил себя промеж ног.
- А-а-а... понятно...
- Шибануло меня сладостию так крепко - мозгу напрочь отбило. Свалился на траву, еле дыхаю, в голове гудет, руки-ноги тремтят. А девка то раскинулась в самой греховной позе, блаженствует, бесовка. Угодил навроде ей. Не поспел и дух перевесть - друга на меня полезла, щекочет подлая. Тута понямши я - русалки этоть. Живым не отпустят поганые.
Старик замолчал.
- И что дальше? - поинтересовался Виталий.
- А ниче, - ответил дед. Дале не памятаю. Можа там и помер. Но сказану вам, молодятам, что страсть девки бесовской - сама медова на земле.
- Помер, говоришь? - подвел итог Серега. - Надо же! А я и поверил! До самой последнего слова верил! Купился, как пацан! Хороша сказка! - он весело засмеялся.
- Да, дед, бурно ты молодость провел, - усмехнулся Виталий. - Есть о чем вспомнить.
Он перевернулся на спину, заложил руки за голову. Луна затаилась за облачком, решив вздремнуть напоследок. Небо на востоке подернулось легким жемчужно-розовым перламутром. Трава стала седой от росы. От реки потянуло прохладой. Клочковатый туман пополз от воды к прогоревшему костру, холодными змейками забираясь за шиворот. В кустах робко попробовала голос ранняя пташка. Далекие петухи решили прочистить горло, готовясь встречать утро.
- Ну, люди добрые, спасибо за хлеб-соль, погутарили значица, надоть и честь знать, - поднялся Матвей, поклонился в пояс, развернулся и пошел прочь.
- Прощевайте, - зеркально повторил за ним нехитрый ритуал брат.
- Прощевай и ты, - ответил Сергей. - А вы с братом жутко похожи, - не выдержал он. - Только ты совсем не любишь поговорить.
- Ага. А Матвейка завсегда балаболом был, - угрюмо ответил Дорофей, развернулся и зашагал вслед брату.
В деревне заголосили вторые петухи. Серега занялся снастями, готовясь достойно встретить зорьку. Виталий, зевая во весь рот, лениво смотрел на него, думая о том, что сейчас придется надувать резиновую лодку. Занятые своими делами они не обратили внимания, как два темных силуэта растворились в стелющемся тумане.
Рассвет застал рыбаков посередине реки. Утренний ветерок, играючи раздергал туман на клочья и развесил их по камышам. На лугу дымились кострища. В стогах, разметанных ночной оргией, сладко посапывали поклонники древнего праздника. В траве, просохшей под лучами не жаркого еще солнышка, надрывались кузнечики. Вода ртутным зеркалом отражала камыши, небо, облака и казалось, что лодка висит в воздухе подвешенная на веревках-водорослях.
Маленький голубой мотылек присел на конец удочки Сергея, приняв ее за веточку. Удилище легко качнулось - осторожная рыба пробовала наживку. Испуганный мотылек вспорхнул, закружился, танцуя, и полетел к берегу.
Он пролетел над закопченным котелком, над кустами, опустился на камень и замер, складывая и распуская крылышки. Сквозь трещину в плите сочилась рыжая струйка муравьев. Они хлопотливо пробегали по камню, ныряли вглубь, волоча, кто гусеницу, кто другой мусор для своих муравьиных нужд.
На земле, в почти не угадывающемся порядке, валялись истертые временем и непогодой могильные плиты. Некоторые были расколоты вдребезги, другие утонули в глубокой, как людское забвение, траве. Между плитами торчали полусгнившие остатки крестов - жалостливое напоминание о бренности бытия и недолговечности людской памяти.
Мотылек сидел на краешке плиты, перебирая лапками и обдумывая свои нехитрые мотыльковые дела. Один любопытный муравей ткнулся ему в брюшко. Мотылек вздрогнул, сорвался с места, унося подальше от мураша свои голубые крылышки. Муравей философично пошевелил усиками и побеждал дальше, проваливаясь в канавки, выбитые на камне. Если бы кто пожелал проследить за ним, он бы смог прочитать еле проступающие буквы: Р.б. Б.жи.. М.тв.й ..... До..ф.й.