В бейсболке и темных очках я захожу в отделение банка. В моей руке зажаты нити от грозди белых шариков, надутых гелием. Охранник косится на странного клиента и шагает навстречу. Он готов сделать замечание. С невинным выражением дебила я выпускаю часть шаров. Они взлетают к потолку и облепляют видеокамеру. Пока охранник тупо пялится вверх, оставшиеся шары загораживают камеру в противоположном углу. Теперь на видеозаписи будет лишь белое молоко.
Я снимаю очки и фиксирую взгляд на кассирше в стеклянном боксе и двух операционистках за стойкой. Их надо уложить в первую очередь, чтобы не успели надавить на тревожную кнопку. Это не просто, но у меня уже есть опыт. Мне приходиться их ненавидеть, потому что они охраняют деньги, которые я должен украсть. Иначе пострадает Марина. Она осталась в заложниках у Тиски.
Глиняные образы ни в чем не повинных женщин твердеют под огнем моего воображения. Первой безвольно оседает в кресле кассирша. Девушки-операционистки сваливаются на пол головами друг к другу. Два клиента в замешательстве, но они меня мало интересуют. Настает черед охранника. Он на закуску, но это небольшой риск. Как я убедился, до полусонных людей в униформе суть происходящего доходит в последнюю очередь.
Охранника, наконец, осеняет. На его лице удивление первоклассника, узнавшего, что если сначала прибавить любую цифру, а потом ее отнять, то результат не изменится. Наверное, в извилинах щелкнуло, что про чудика с белыми шариками предупреждали на планерке. Что-то быстро дошло. Следующий раз надо будет воспользоваться зелеными шарами, а то за три минут въехал.
Охранник пытается схватиться за кобуру. У меня мало сил, но с его рукой я справляюсь, она парализована. А больше и не требуется. Я выполнил свою функцию и одеваю очки.
В банк врываются Кабан и Моня в лыжных масках. Кабан кулаком оглушает охранника. А Моня любимой кувалдой выбивает дверь в кассу. Бандиты сгребают деньги в спортивную сумку, и мы уходим.
Меня заталкивают в машину. Моня, как обычно радуется деньгам, а Кабан за рулем докладывает Тиски, что я отработал задание. Я прикрываю глаза. Голова трещит, в душе гадкое успокоение. На этот раз Марина не пострадает.
Был ли у меня выбор? Может, надо было направить свою злость на бандитов и убежать, когда они грохнутся? А Марина? Что стало бы с ней? Тиски продумал систему оповещения до мелочей. И я не сомневаюсь, что сломанным пальцем в случае неповиновения, он бы не ограничился. Марина - заложница, а я - орудие в руках бандитов.
Кабан тормозит в тихом переулке. Меня тянут за шкирку и пересаживают с угнанной на время ограбления тачки на привычный джип. Погони нет.
Мы держим путь за город в каменный дом за высоким забором. Там, запертая в подвале, ждет моего возвращения Марина. Сбежав из унылых палат интерната, мы оказались фактически в тюрьме.
Джип въезжает во двор. Глухие ворота автоматически закрываются. В зарешеченном окошке цокольного этажа появляется лицо Марго. Сзади ее держит Тиски, готовый в любой момент искалечить девушку. Так бандиты страхуются от моих способностей.
Кабан заводит меня в дом, толкает вниз по лестнице. Навстречу выходят Марго и Тиски. Я вижу боль в глазах девушки.
- Без глупостей, Парализатор, - предупреждает Тиски.
Главарь ни на секунду не теряет бдительность. Стоит мне поднять взгляд, как тут же хрустит вывернутая за спину рука Марго. Только не это! Я покорно опускаю глаза, прикрытые очками.
- Тиски, мы самые крутые! - победно потрясает полной сумкой Моня.
- Сколько взяли?
- До хрена!
Нас с Марго заталкивают в цокольный этаж. На радостях бандиты не запирают нас в разных комнатах, а закрывают общую дверь на первый этаж. Нас держат в будуарах с широкими кроватями. Здесь был публичный дом для толстосумов. Тиски освободил его ради пленников, способных принести ему большую прибыль. На долго ли? Что с нами станет, когда он решит завязать?
Марго разминает поврежденное плечо, ее мучает тот же вопрос, что и меня:
- Сколько так будет продолжаться?
- Мы что-нибудь придумаем.
- Пока ты приносишь им деньги, они нас никогда не выпустят.
- Надо ждать удобного момента.
- К черту! Пусть ломает мне руку! Попытайся!
- Ни за что, - качаю я головой, любуясь на прекрасную девушку. Я не могу стать причиной ее боли.
Мой взгляд слишком красноречив. Марго смущенно отворачивается. Ее пальцы стремятся поправить сбившийся хвостик на голове.
- Я, наверное, страшная?
- Ты красивая.
- Я как чучело. Мне надо подстричься.
- Ты самое чудесное чучело на свете.
- Ты издеваешься надо мной?
Марго отходит к раковине и смотрится в зеркало. Она придирчиво изучает себя, распускает хвост и встряхивает волосы. С минуту вертится, что-то поправляет в прическе, потом находит мое отражение в зеркале, и ее сияющие серые глаза словно покрываются пеплом.
- Знаешь, почему я не люблю зеркала? - спрашивает она.
- Почему?
- В них я вижу себя калекой. Я так привыкла к одной руке, что не чувствую себя ущемленной. Я забываю, что я не целая. Я всё умею делать одной рукой. Честно-честно! Кроме одного. От того и бешусь! - Марго поворачивается ко мне, разглядывая свои растопыренные пальцы. - Я не могу подстричь себе ногти.
Ладонь у Марго узкая, пальцы ровные и длинные, а вот ногти...
- И ты их обкусываешь? - догадываюсь я.
- Ночью, когда никто не видит, - смущается девушка.
Я отчего-то краснею и прячу свои руки. Как же я до сих пор не догадался! Я топаю к запертой двери и долблю кулаком. Через пару минут слышен недовольный возглас Мони.
- Чего бузишь?
- Принеси ножницы!
- А ху-ху не хо-хо? - ржет уже выпивший Моня.
- Мне нужны маленькие, для стрижки ногтей!
- Я тебе чё, галантерея?
- Эй ты, козел! Я что, не заработал на ножницы?
Моня хочет сказать очередную гадость, но его осекает Тиски. Вскоре под дверь просовывают маникюрные ножницы. Моня бухтит и грозит поквитаться за козла, а я чувствую себя победителем.
Мы с Марго садимся на кровать. Девушка кладет мне руку на колено. Ее сломанный мизинец примотан бинтом к обломку стержня. Я боюсь за него браться и начинаю с большого пальца. Я неумёха, свои-то ногти толком постричь не получается, а уж чужие...
Ну вот, задел кожу! Марина стойко терпит и не делает замечаний.
- Я научусь, - заверяю я, дуя на выступившую капельку крови. - Я стану лучшим подстригателем ногтей.
- Маникюршей? - улыбается Марго.
- И готов стричь твои ногти всю оставшуюся жизнь. Для меня это будет счастьем.
Ох, ничего себе! Кажется, я признался в любви.
Я краснею, склоняю голову и сосредотачиваюсь на работе. Мягкие прикосновения наших рук жутко возбуждают. Я чувствую доверие и покорность девушки. Это вызывает во мне прилив неведомой ранее страсти. Каждый пальчик девушки передает некое послание, и меня обволакивает теплое облако нежности.
Вот работа закончена, но я удерживаю руку Марины, не в силах разорвать контакт. Она в джинсах. Я вижу ее чуть расставленные бедра, и периодически вздымающуюся грудь. Я готов так сидеть вечно. Но Марина произносит "спасибо" и медленно вынимает руку. Мои мечты обрываются, как вырванный порывом ветра воздушный змей.
Хорошо хоть я слюни не успел распустить. Мужик называется!
Я смотрю в пол и неожиданно предлагаю:
- Давай, я постригу ногти на ногах?
- Это я умею сама. Но есть то, что можно делать только вдвоем. - Голос девушки необычен. Он идет от сердца и, срываясь с губ, не исчезает, а обволакивает.
Я поднимаю взгляд. Ох, ни хрена себе! Что она делает!
Марина запускает пальцы мне в волосы, гладит и увлекает к себе. Я не успеваю опомниться и задыхаюсь от сладкого поцелуя. Волна счастья с новой силой накрывает меня.
- Убери ножницы, - шепчет Марина.
Какой ужас! Я обнимал девушку с ножницами в руках! Я всё испортил!
Я вскакиваю и стряхиваю ножницы на тумбочку, как вцепившегося рака. Когда я оборачиваюсь, я вижу невозможное. Марина уже стянула блузку. Ее рука за спиной делает какое-то движение, и чашечки лифчика отходят от груди. Она спускает одну из бретелек и нежная грудь обнажается. Я столбенею.
- Выключи свет и иди ко мне, - говорит Марина, перехватывая мой взгляд.
Как хорошо, что сквозь маленькое оконце под потолком пробивается лишь свет ночного неба. Темнота скрывает дурацкое выражение моего лица и разрушает скованность. Мы вместе. Я и она. Три руки расправляются с остатками одежды. Губы горят от поцелуев. Я неумело изучаю женское тело, и все-таки постигаю то, о чем мечтал в сладких снах.
Мы лежим рядом и смотрим в потолок. Темнота не кажется уже непроглядной.
- У нас получилось, - выдыхаю я.
- А ты сомневался?
- Интернатский анекдот вспомнил. Парень-колясочник тянет девушку-колясочницу в кусты. "Помогите!", кричит она. "Да погоди ты звать на помощь, может, сами справимся".
Марина фыркает и заливается смехом. Я вижу ее счастливой впервые с тех пор, как мы оказались в плену.
Я никогда не мог утверждать, что в какой-то момент жизни был счастлив. Счастье познается в сравнении. Лишь оказавшись в инвалидной коляске, понимаешь, насколько счастливым был мой будничный поход в школу, которую я не очень-то и любил.
Однако сейчас, в заточении у бандитов, когда я обнимаю в постели Марину, я полностью уверен - вот оно счастье!
48
Следователь Николай Самаров прибыл на службу раньше коллег. И так уже которую неделю подряд. Он уверял себя, что спешит к неотложным делам первостепенной важности, но действительность была прозаичней. Сегодня он снова поругался с женой и сбежал из квартиры, даже не позавтракав.
Привычная обстановка родного кабинета, эргономическое кресло и чашка растворимого кофе не принесли успокоения. Когда в последний раз он обнимал жену? Не для успокоения ее расшатанных нервов, а как мужчина женщину? Когда они обсуждали что-либо помимо болезни сына? Ранним утром он попытался нежным объятием вернуть былую близость, но получил отпор. Слово за слово, и вот он здесь, а супруга опять осталась одна с сыном-инвалидом. Отпуска и больничные у нее давно закончились, и Ане пришлось оставить работу, чтобы помогать ребенку.
Николай Самаров раскрыл газету. Следователь купил ее из-за броского заголовка "Парализатор пугает и радует" на первой странице. В последнее время бульварная пресса уделяла повышенное внимание необычному преступнику. "О нем мечтают женщины, его боятся мужчины", уверял журналист. С его слов выходило, что женщины испытывают сладостное томление, падая под взглядом Парализатора.
"Перед ним невозможно устоять. Как будто тебя приковали за руки и ноги к спинкам кровати, - описывала свои ощущения одна из операционисток. - Ты совершенно беспомощна, но не боишься его, а ждешь. И такое желание накатывает. Поверьте, он неотразим!"
Пострадавшие мужчины не отличались разговорчивостью. Журналист уверял, что встреча с Парализатором не проходит для них бесследно. Он раскопал факты обращения двух Солнцевских полицейских к врачам с проблемами эрекции. Обоих уволили из МВД. Лейтенанта за беспробудное пьянство на почве личной трагедии, а сержанта за жестокое избиение проститутки, не сумевшей его обслужить.
Чего только не насочиняют, подумал Самаров и швырнул газету в мусорную корзину.
В полдень к нему заехал оперативник Степан Дроков, руководивший наблюдением за Артуром Соломиным. Самаров был уверен, что Павел Соломатин по кличке Парализатор рано или поздно захочет отомстить родному дяде, и снова выйдет на него. Тут-то Парализатора и схватят!
Юркий жилистый опер сел напротив следователя, искоса посмотрел на Самарова.
- Я отзываю своих с наружки, - заявил он.
- Почему?
- Третью неделю топчемся - и всё бес толку. Ребята взвыли от сверхурочных.
Самаров сцепил пальцы и откинулся на упругую спинку кресла. По-своему оперативник прав. За прошедшее время Парализатор не проявил себя рядом с родственником. Зато совершил четыре ограбления банков.
- Ну, хорошо, - признал правоту оперативника следователь. - Что-нибудь странное заметили в поведении Артура Соломина?
- Нервничает он. Дергается.
- Значит, рыльце в пушку.
- Это тебе решать. Только ребята мои тоже нервными стали.
- С чего бы им? Охотимся за подростком, никакой опасности.
- Никакой, говоришь. - Дроков прищурился на корзину для бумаг. - Я вижу, ты газетки почитываешь
- Желтая пресса. Выдумывают чушь, чтобы привлечь читателя.
- Чушь? Не скажи. Лейтенант из Солнцево, пострадавший от Парализатора, мой родной брат. Он тот еще ходок был, на него бабы пачками вешались, а сейчас мужик в глубоком трансе. У него не стоит! Ты это понимаешь? И некоторые охранники из банков по врачам бегают.
- И что?
- Да все опера уже знают, что этот перец может обездвижить главную мужскую мышцу! Никто не хочет его брать живым! - сорвался оперативник.
Самаров затянул галстук и подался вперед к оперативнику.
- Дроков, ты отдаешь отчет в своих словах?
Оперативник смело качнулся навстречу следователю.
- Самаров, а ты мечтаешь остаться импотентом?
Двое мужчин в упор смотрели друг на друга. Первым плавно откинулся на спинку кресла следователь.
- И как это понимать?
- А как получится. Только никто не хочет испытывать судьбу и цеплять на Прарлизатора браслеты.
- Пуля, она вернее?
- Золотые слова. - Дроков встал. - Мне пора, Самаров. Помимо Прарлизатора уродов хватает, сам знаешь.
- Подожди, - заволновался следователь. - Это решение только твоих ребят?
- Какое решение?
- Не дури, Дроков. Ты сам проговорился.
- Не знаю, о чем вы подумали, Николай Сергеевич, но при задержании преступников всякое бывает. А мои мужики, как все московские опера, хотят остаться мужиками. И я их в этом винить не стану.
Оставшись один, Самаров раскрыл дело. Он выложил рядом две фотографии Павла Соломатина. На первой, полученной из интерната, унылый подросток сидел в инвалидной коляске. На второй - бодро уходил от видеокамеры над подъездом. Один и тот же человек, но с совершенно разными возможностями. Как он этого добился? Как?!
Самаров выдвинул ящик стола и сжал кулак. С двух фотографий на него смотрел сын Сергей. На одной целеустремленный футболист в форме "Динамо" бил по мячу. Глаза мальчика светились азартом, а напряженные мышцы ног блестели от пота. На другом снимке его бледная тень сидела у окна в инвалидном кресле. Безжизненные ноги мало чем напоминали те же самые, с первой фотографии.