Серия рассказов "Солнце, сестры и коммунизм за углом"
Мыши-кони.
В углу стоял сундук. Поджимая облупленные бока к овальному столу с гнутыми ножками, он притулился к стене, как прибравшийся в своей жизни старец, скромный и неприметный.
Краски на его стенках давно выцвели и пестрели темно-коричневыми неровными разводами, словно кто - то страстно желал стереть узоры давнего времени, и покрыть новым смыслом, но, отколупав и нещадно оттерев местами намертво въевшуюся в древесные поры краску, махнул рукой на бесполезное занятие. И сундучок, к своей скромной биографии дореволюционного почти раритета, добавил ореол если не мученический, то близкий к таинственности. Не одна только Байгалма подолгу просиживала на корточках возле сундука, пытаясь разглядеть за размытыми красками узоров былую красоту и таинственный смысл, которого, может быть, и не было вовсе.
А светлое нутро сундучка, сохранившее замечательное естество березовых досок, пропахло буйной смесью шерсти и кожи, пытавшегося поглотить их живой дух нафталинового дурмана и хранило конскую сбрую. Тронутые ржавчиной железные трензеля, кожаные ремни, толстые, тонкие, переплетенные из тонких полос кожи в тугую змеистую косу, сплетенные из конских волос тяжелые ремни-подпруги, остов седла с лоснившимися луками, пара стремян с длинными дужками, красных, с зелено - бурой проседью, кожаные и войлочные попоны разных размеров. А на дне, между складками сложенного вчетверо войлочного потника - несколько потускневших дисков и пластинок.
На крышке сундука - набитая овечьей шерстью подушка в вышорканной наволочке, которую Байгалма сшила сама из разных лоскутов бархатной ткани, и невероятно этим гордилась.
Сундук заменял Байгалме сиденье, и был ее любимым местом.
Но любимое место оказалось сейчас занятым.
Странный полусферический купол появился на крышке сундука и пузырился. Купол казался скроенным из серой войлочной попоны и напоминал старинное жилище, изгрызанную ветрами и снегами старую юрту. По бокам ее свисали метелками клочки спутанной шерсти и трепыхались, как листья на ветру. Байгалма, вытягивая вперед нижнюю губу, дунула на волосы, растекавшиеся по лицу неровными волнами. С опаской оглядывась, шагнула к куполу и глубоко вздохнула. Чуть приподняв попону, глянула внутрь, поперхнулась.
В сумеречной тени попоны копошились мыши. Изгрызая тоннельные дыры в лохматой серой подстилке, они то изчезали, головой ныряя в дыры, то появлялись. Касаясь друг друга концами длинных усов, отскакивая, толкаясь, крохотные мыши носились как угорелые.
Байгалма потеряла дар речи. Как ее любимое место могли занять эти суетливые твари? Стало страшно, что такая малышка может заползти под одежду, под рукава, за щиворот, царапая острыми коготками кожу, пойдет путешествовать по голому телу, покрывавщемуся от чувства беззащитного отторжения влажными пупырышками.... Коротко всхлипнув, подняла попону еще выше.
Свинцовой тяжестью будто налилась попона. Как бы ни тужилась, она не смогла ее удержать. Попона выскользнула из рук, скатилась на пол.Тут же по сундуку разлился яркий свет и озарил мышиное семейство.
Под солнечными лучами мыши начали увеличиваться. Раздуваясь до невероятных размеров, обернулись они в огромных пятнистых лошадей. Молотя воздух копытами, лошади заржали и поскакали по дому. Огромному дому, выросшему до размеров стадиона.
От ржания и топота коней поднялась сухая желтая пыль и задрожала в солнечных лучах зыбкой паутиной. Поднимаясь на дыбы, кони порвали копытами тонкие нити паутин. В воздухе зазвенел перекликающийся звон разорванных струн. От вибрирующего звона закачались стены, которые казались шаткими и хлипкими заборными досками. Серебристой мелкой изморозью с потолка и стен осыпалась известка. Кони, мотая головой, неистово закружили по дому. Потом, вспарывая в воздух, толкая друг друга лоснившимися боками, начали подлетать к окнам. Первый конь рассек копытами оконное стекло, которое, вопреки опасению Байгалмы, не разбилось вдребезги, и не разлетелось осколками по всему дому, а тихо потекло по стене желеобразной жидкостью. Медленно растеклось и бесшумно застыло на стенах дома. Оголился оконный проем, потемнел. Кони начали друг за другом вылетать в зияющую черноту оконного проема.
Байгалме стало безумно жаль, что кони улетят. Ей кажется, что это ее кони, раз появились у нее и неслись как по родной степи по ее дому. И они не должны просто так убежать без ее ведома, улететь неведомо куда. Всеми силами желая удержать их, она начала отгонять их от окон, но ничего не получилось. Огромные кони даже не замечали, как, пытаясь их удержать, Байгалма машет руками, кричит и щелкает в воздухе кнутом.Они просто пролетали мимо нее и исчезали в темноте.
Самый маленький из семейства, с красными поперечными полосами на круглых боках, последним начал подлетать к оконному проему. Байгалма подбежала к нему. Отчаянно вцепившись в гривы коня всеми пальцами, легко взлетела на его спину и вылетела из дома.
Опасаясь, что может не удержаться и упасть с коня, она обхватила руками его неимоверно толстую и тугую шею. Волна от раскаленного дыхания прошлась по щеке и обожгла мимолетным страхом. "Надо бы сбрую на коня надеть, хотя бы повод и уздечку..."- с запоздалой жалостью подумала она, начиная паниковать, но Байгалма помнила слова бабушки: страх не убивает, но смерть идет за страхом, и попыталась мысленно отогнать крадущееся чувство страха и слабости. Она знает, что сама по себе не может быть такой же сильной и бесстрашной, она помнит, что она маленькая и слабая и случайно оказалась верхом. И, чтобы выжить, ей нужно быть с одной крови, плоти, хоть маленькой частью его. Всем телом вжимаясь в спину коня, она попыталась приноровиться к его бешеному галопу, чтобы стать как можно более незаметной.
Но, конь храпел, фыркал и недовольно мотал головой, желая сбросить ее со своего крупа. Желая избавиться, как от назойливого шершня, намертво вцепившегося в его кровь и плоть. От тяжеленных ударов об землю всех четырех копыт коня выбивались пламенеющие снопы искр, от которых ее бросало то в жар, то в холод. Свистел ветер в ушах.
Впереди показались четко очерченные края земли. Обрываясь рваными лоскутами палево-коричневых глыб, край земли утопал в вязком густом тумане. Подумала: "Под туманами обрыв, пустота. Упадем...". Жуткое, леденящее все нутро чувство страха поползло вдоль сердцевины ее позвонков, она, втягивая голову в плечи, покрылась холодным потом. Болезненным эхом отзываясь в голову, заколотилось сердце. Судорожно перекручивая конские волосы между пальцев, Байгалма сильнее сцепилась в гриву коня и потянула назад: "Тпр-р-р-у! Стой, остановись!". Но сила ее маленьких рук не соизмерима с мощью скакуна.
Конь нисколько не замедлил темп, побежал еще быстрее. Разбегаясь сильнее, огромным прыжком оттолкнулся от края земли в расстелившийся кругом густой туман, под которым пустота, без надежды и опоры на земную твердь.
Падение, казалось, длилось целую вечность. Уткнувшись носом в гривы, впавшая в безмолвный страх, Байгалма сообразила вдруг, что они нескончаемо падают, да никак не упадут. И разлепила глаз. Оказалось, они не падали вниз, в пустоту, а продолжали скакать в тумане. Только сейчас она не чувствовала удара копыт об землю, конь не храпел, не тряс головой. Вытянув шею вперед и приподняв над сизым туманом длинную морду, как волк, на луну воющий, конь начал парить, с большим трудом передвигая ногами, будто опутанными парами тумана.
Туман под ногами коня сгустился, заклубился и скрутился в творожисто- рыхлое облако. Конь, увязнув в вязком тумане-облаке, начал раскачиваться из стороны в сторону.
Раскачиваясь, стремительно опал в размере, обернулся крохотной мышью. Зыркнув на Байгалму мокрыми пуговками глаз, мышонок ловко нырнул в густую овечью шерсть. Прокрутил над шерстью черным концом хвостика, как острым шилом. Исчез.
Свалившись кулем на колышущееся пушистое белое облако, Байгалма с изумлением наблюдала, как быстро облако под ее ногами оборачивается подпрыгивающей овцой, истошно блеявшей почему то звонким голосом Номин.
- Соня-засоня, сколько тебя можно будить, вставай, солнце уже давным - давно встало! - Сильно раскачивая кровать, Номин взвизгивала над ее ухом.
- Солнце встало? Какое солнце встало? - Байгалма, потягиваясь, открыла глаза и тут же зажмурилась.
В окно светило невыносимо яркое солнце. Круглый стол под окном блестел глянцем новой клеенки, расставленные по нему кружки, тарелки тоже блестели. Маленький сундук, в тени от стола, скромно стоял на своем месте.
- Бабушка рано утром ушла пасти овец, наверное только вечером приедет. Она велела никуда не уходить, следить за тобой. - Сестра была не в духе, рассерженно гремела посудой - Целый день теперь с тобой торчать...
Пока Номин наливала ей чай и накладывала кашу, Байгалма подошла к маленькому сундуку. Чуткие пальцы ее прошлись по стенам старого сундучка, отдающим сушью и близкой ветхостью, но ничего, кроме сонного покоя, не обнаружила. Никаких суетливых тварей, странных куполов. Принюхалась. Ей казалось, что мыши должны спрятаться где- то здесь, рядом с маленьким сундуком. Залезла под стол, прощупала днище сундука.
- Что там потеряла? - недовольным голосом спросила Номин.
- Не видела здесь мышат?
- Кого?
- Где они? - Байгалма распахнула крышку сундука, разворошила безвинные недра сундука и захлопнула с грохотом, выпустив терпкий дух конской утвари и нафталина.
- Еще чего! Только этих гадов не хватало. За тобой бы уследить...
- Я же не гадов....
- Что за дурацкие вопросы? Приснились, что ли?
- Они бегали здесь сначала, потом стали лошадьми и я каталась на одном.... И сильно жалела, что не успела на него надеть нашу конскую сбрую из сундука....
- Говорят тебе, не спи допоздна. Когда долго спишь, всякая ерунда снится.-
Передернув плечами, Номин вдруг забеспокоилась:
- С чего вдруг тебе мыши приснились, а? К болезни что ли? - Дотронулась прохладными пальцами до лба Байгалмы, ахнула:
- Горячий! Не хватало только болеть. Да еще летом. Вот бестолковщина. Я болела, когда не хотела идти в школу, и был хоть смысл в том..., - непрерывно ворча, сестра достала из бабушкиной божницы- гунгарба молитвенные книги.
Разложила на столе перетянутые разноцветными шелковыми тканями свитки. Развернула один свиток осторожно, как кулек с новорожденным ребенком. Подула вдоль неровных краев пожелтевших листьев, пошептала, о чем то договариваясь с книгой. Бережно вытерла титульные листы от невидимой пыли, огладила, не касаясь ладонями. Перебрала тонкими пальцами листья с молитвами, сложила перед грудью веером.
Непривычно серьезный и задумчивый вид сестры располагал к торжественности, но вызывал смех: "Подражает бабушке, да не так все делает. Ничего не умеет, и молитву читать не умеет...."
- Прекрати улыбаться, как дебилка,- Номин начала обмахивать голову Байгалмы листами из молитвенной книги, как опахалом, и, закатывая глаза до синюшних белков, горячо зашептала молитвы.
В медную пиалку высыпала адис, несколькими щипками заострила верхушку, зажгла. Густой дым поднесла прямо к носу Байгалмы. Засвербело у той в носу нестерпимо, и прыснула Байгалма на пиалу. Осыпался весь адис на одежду Номин.
- Что расчихалась, как баран чахоточный. Что, дым? Па-адумаешь! Потерпи казак, атаманом будешь. Что? Не казак? Ну ладно, Балда Иванна тогда. Подожди, потом еще обмою, сиди, не двигайся. -Номин опять насыпала адис и снова зажгла. Приказала Байгалме поднять руки и покрутила трижды вокруг нее. Окурила.
Вытащила из-за божницы небольшую бутылку с солнечной жидкостью. Посмотрела на свет, глянула внутрь и восхищенно зацокала языком, будто там не вода качнулась, а выплывал на свет и тянул к ней темны ручки сам джинн всемогущий. Удовлетворенно хмыкнула:
- Аршан..., священный.... Из дацана мама привезла.... - Чуть отхлебнув из горла, силой прыснула на Байгалму.
- Я тебе пофукаю, я тебе пофыркаю. - Сложив узкую ладонь лодочкой, наполнила аршаном. Медленно подплыла обильно протекающая живой влагой лодочка к губам Байгалмы.
- Отхлебни, - приказала Номин. Когда Байгалма послушно сделала глоток, сестра начала обтирать ее. Сначала пролила остатки воды - несколько капель, на макушку. Провела по волосам пятерней со лба на затылок. Прогладила, как собралась содрать с ее головы целиком скальп, как индеец с плененного янки. Протерла влажной рукой всю: сверху вниз - лицо, тело, непослушно дрыгавшие руки, ноги.
Хотела напоследок поддать коленкой в вертлявый зад, но с невероятным усилием Номин подавила в себе этот порыв.
- Ну все, - резко прекратив "очистительную" процедуру, она легонько толкнула Байгалму в спину и отвернулась .
В божнице-гунгарба аккуратно заняли свое место свитки, таившие на желтых листах с непонятными каракулями много таинственного, но неизменно доброго. Водворяясь на место, радостно поплескался в бутылке аршан, стараниями Номин заметно убывший, но не потерявший свою лечебную силу, сравнимую с чудом или волшебством....
Номин поднесла к носу адис, глубоко вдохнула курящийся сизый дым, окаменела на миг с зажмуренными глазами,и, вздрогнув всем телом от пяток до ушей, чихнула оглушительно. Брызнул во все стороны фонтан из пепла и мелких крупинок зеленого адиса. Чихая, смущенно крякая и вытирая покрасневшие глаза, Номин быстро засунула пиалу подальше, в угол божницы.
Байгалма, теряясь от непривычной заботы сестры, смутилась. Ей захотелось рассыпаться перед ней мелким бисером и побежать перед ней, угадывая каждое желание, но она сдержалась от такого, заведомо неблагодарного жеста. От Номин можно ожидать реакции совсем неожиданной - все, что угодно, только не благодарности. Но и тут же пришли на ум изысканные слова, которыми поддразнивая друг друга, они постоянно обменивались. Но чтобы обозваться на сестру с удовольствием, без ущерба для себя, Байгалме сначала надо отойти на безопасное расстояние. И она знала, что в благодушном состоянии Номин прибудет недолго. Как только Байгалма покажется ей здоровой, она нагрузит работой, или выдумает какие то игры или испытания, после которых Байгалма в очередной раз выйдет козой драной, или кем-то еще, рогатой или хвостатой....
Чтобы Номин не заставила ее вымыть посуду и подмести полы, Байгалма, пользуясь ее минутным замешательством , схватила из шкафа бумажный кулек с пряниками и выбежала из дома.
- Куда?!
- Куда, куда, играть!
- Стой, ты же болеешь?!
- Не а! Я здорова! А ты не умеешь читать молитвы. Совсем не умеешь... Зунтэг шабганс, - Байгалма рассмеялась, издалека передразнила Номин булькающими звуками и скрылась за углом.