Аннотация: Эта статья была опубликована в израильской газете "Новости недели" в 1994 году. В 1999году автор статьи - поэт, журналистка и литературавед Ирина Юрьева умерла на 34-м году жизни.
ПРЕДИСЛОВИЕ К "ПОСЛЕСЛОВИЮ..."
"Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность"... Эти строки Иосифа Бродского удивительно личат поэтессе Рите Бальминой. Не всегда ее стихам, но творческому абрису - несомненно. Поэтов - настоящих - всегда от людей отличало нечто. Из-за этого "нечто" над ними глумились, ими восторгались, их гневно критиковали или поливали сбивающими с ног потоками меда и молока. Естественно, во все времена примешивая к меду ту самую необходимую чуточку дегтя...
Стихи Риты Бальминой - это редкий случай органичного восприятия мира. Хотя сами они не всегда ровны; и сборник, который вы держите в руках - скорее некое итоговое действо, записанное и отпечатанное в типографии, нежели строгий - на своем прежде всего собственном суду - отбор зарифмованных (или не-) монологов, которых нельзя было не произнести. Эти стихи можно объединить - в одну беспрерывную исповедь, в покаяние перед самой собой и перед Богом - ее собственным языческим Богом - в плач по тому, что было рождено и тому, что осталось несказанным, невыкричанным, невымоленным. Бальмина - лирик от того же Бога, который требует с нее строго и придирчиво. Она не впадает в свойственный многим русскоязычным израильским поэтам пронзительный "плач Ярославны", она рисует себя, Космос, Израиль, любовь, боль, смерть - или собственное предчувствие смерти - словами естественными, живыми и знакомыми...
Бальмину отличает от литературных и поэтических собратьев еще одна черта - она восприняла Израиль и эмиграцию как нечто само собой разумеющееся. "Не излечить от ностальгии/ Того, кто ею не болеет", - начало одного из стихотворений цикла "Послесловие к оргазму". Эта "фигура речи" - в какой-то мере объясняет не только философию поэзии Бальминой, но и определяет ее стилистику. Отсутствие "профессионального заболевания" литераторов, оказавшихся в отрыве от "корней и могил", дает ее лирическому стиху возможность выплыть на блаженный остров поэтического космополитизма, лишает всяческих обязанностей и обязательных вздохов по "березкам". При этом, в отличие опять же от многих живущих именно в Израиле служителей культа литературного, ее стих не оброс пейсами, как случилось это, к примеру, с безусловно талантливым поэтом Борисом Камяновым. И не только с ним. Рита осталась на своем собственном распутье, предпочитая созерцать камень, на котором написано: налево пойдешь - коня потеряешь, и так далее. Мимо нее проносятся ошалевшие от атаки на собственного гипотетического читателя всадники и находят то, что им положено, согласно сказочного предупреждения. А Бальмина пишет. Вот и все. И этого достаточно.
Не все в ней ровно и равно. Опровергая Батюшкова - "талант не любопытен" - Рита бросается за каждым новым (для нее) запахом, звуком и чувством. И не всегда результат одинаково хорош. Увлекшись, как Жак Ив Кусто подводным миром, исследованием горького коктейля плотских утех и любви, какая и самой Татищевой не снилась, она иногда теряет чувство меры, присущее ее стихам. Тогда страницы заполняются подробными отчетами об опытах любовных, что было бы пошло, если бы не было искренне и в достаточной степени оправдано талантом Бальминой. Но если быть - или попробовать быть - до конца откровенными, практически у всех поэтов, даже тех, кого мы с холодным уважением именуем классиками, встречаются переборы подобного рода. И это становится не ошибкой и не неудачей, а лишь очередной лабораторной колбой, в которой, смешав опыт и знание, силу и одаренность, вырастает в конце концов дивная формула стиха. Это вполне естественно.
"Поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь", - писала Цветаева, определяя сумасшедшую траекторию творческого пути. Но что бы не писали и не говорили мудрствующие критики, поэзия Риты Бальминой уже нашла свой млечный путь. А значит, найдет и своего голодного читателя...