Annotation

     ===============================================

     Глэмбург

     Главная башня конгресс-центра «Оливер-Палас»

     Презентация полицейской версии симбиотического ИИ «Хайден-Тэк-Пожиратель»

     ===============================================

     

     — Уважаемые акционеры! Господа представители, господа журналисты! Итак, господа... поприветствуем директора Джастина Зури!

     Зал тонет в аплодисментах. Сотни вспышек освещают логотип корпорации «Зонтракс», выхватывают фигуру директора из клубов театрального дыма. На сцену бодро выбегает мистер Зури, салютуя публике сразу двумя руками. Что-то среднее между молитвенным жестом теле-евангелиста и дежурным приветствием Гитлера.

     Пожилой мужчина в смокинге не собирается тянуть кота за хвост. Даже не думает утомлять публику приветствиями, благодарностями, рассказами о годовом росте. Директор начинает с главного.

     — Глэмбург кровоточит!

     Тишина повисает на долю секунды. И зал взрывается. Аплодируют все — начальство полицейских дивизионов, команда сенатора Коула, сукины дети из мэрии, и даже кто-то из сектора прессы.

     — Глэмбург кровоточит!

     — Кровоточит сильней и сильней с каждым новым днём!

     — Откройте двери — и этот зал заполнят бандиты, попрошайки, наркоманы, сутенёры и вандалы!

     — Откройте окна — и здесь засвистят пули!

     — Если ничего не делать, то завтра — нет, уже сегодня — наш великий город смоет с карты! Смоет потоком крови и нечистот!!!

     — Полиция и силы самообороны, офицеры и ответственные граждане, делают всё, что могут. Но не справляются с ситуацией. Мы протянем им руку помощи! Мы прикроем наших ребят на улицах!!!

     Топот ног, крики, свит. Аплодисменты, такие сильные, что трясутся металлоконструкции прозрачного купола над башней конгресс-центра.

     — Мы, корпорация «Зонтракс» — слуги общества! Мы — дети этого города! Мы создаём рабочие места! Мы инвестируем миллиарды в инфраструктуру Глэмбурга! Мы питаем городской бюджет! Мы закидываем уголь в топку! Мы верой и правдой служим горожанам последние тридцать лет! Пришло время стать вашими защитниками! Стражами правопорядка! Оруженосцами демократии!!! «Зонтракс» обезопасит улицы и очистит трущобы!!!

     — Глэмбург-сити и территории вне Зоны Безопасности — первая агломерация в стране, где будет развёрнута Тактическая Корпоративная Полиция. Наши сотрудники выйдут на улицы не с пустыми руками! Внимание, господа... вот щит Глэмбурга! Вот его меч, занесённый над преступностью! Дорогие акционеры, уважаемые журналисты, представляю вам... «Травма-Тэк»!!!

     В руках директора оказывается зеркальный металлический сосуд, похожий на алембик средневековых алхимиков. Зури поднимает емкость над головой, словно хвастаясь перед Господом кошмарным коктейлем из наномашин, биополимеров, ревиталайзеров и днк-ассемблеров.

     — «Травма-Тэк»!!! Полицейская версия симбиотического искусственного интеллекта! Оружие будущего, превзошедшее все ожидания во время кризиса с «Неоновым Санчесом»! Вот он, дар великому городу! «Травма-Тэк» и три тысячи сотрудников Тактической Корпоративной Полиции — вот решение наших проблем!!!

     Одновременно с аплодисментами в секторе журналистов начинается шум и гам. Одна из корреспонденток прорывается к сцене, размахивая микрофоном. Директор кривится — какого хрена эти газетчики себе позволяют!? Надо узнать, откуда взялась эта чёртова девка. И лишить её аккредитации, раз и навсегда. Однако, придётся держать себя в руках. Наверняка кто-то желает устроить суету на презентации. Спровоцировать потасовку с журналистами, бросить тень на новый продукт. Этому не бывать.

     — Господа, господа! Я понимаю ваше нетерпение! Пожалуйста, к порядку, к порядку! Хорошо, хорошо, давайте перейдем к вопросам. Передайте микрофон... миссис Доу из Глэмбург-Геральд? Миссис Доу, какой же ваш вопрос настолько животрепещущий?

     Журналисты переругиваются, но с завистью смотрят на брюнетку с мощным бюстом. Нарушать протокол — чертовски поганая идея. Едва ли после этого откроются двери мэрии или главного офиса «Зонтракса». Но если нарушил — это должно быть реально важным дерьмом. Так начинаются настоящие новости. И так заканчиваются карьеры.

     Микрофон оказывается в руках женщины с бэджиком «пресса» на шее.

     — Директор Зури, спасибо, спасибо и простите... уделите, пожалуйста, немного вашего внимания. Я хотела спросить... вернее, я хотела сказать... что вы блядская вонючая хуиная ёбаная подлая корпоративная членомразь!!! Нахуй вас и ваши ёбаные гипертрофированные мужские клиторы, ёбаные корпоративные угнетатели!!! От имени всех сестёр, от имени всех женщин, я заявляю, вы — гадкий ёбаный хуй!!! Вы ёбаный, блядь, гадкий хуй!!! Нахуй вас!!! Нахуй ваши хуи!!! Нахуй вас, гадкий бесчеловечный ёбаный хуй!!! Нахуй патриархат!!! Нахуй партиархат!!! Нахуй партиархат!!! Нахуй, блядь!!! Нахуй, блядь!!! Нахуй патриархат!!! Нахуй патриархат!!! Нахуй ваши хуи!!! Нахуй патриархат!!! Нахуй патриархат!!! Нахуй ваши хуи!!! Нахуй ваши ёбаные хуи!!! Хватит нас угнетать!!! Нахуй партиархат!!! Нахуй ваши вонючие корпоративные хуи!!! Нахуй вас всех!!! Хватит нас угнетать!!! Хватит нас угнетать!!! Хватит, блядь, нас угнетать!!! Нахуй вас всех, членомрази!!! Хватит, блядь!!! Хватит нас угнетать!!! Хватит, блядь!!! Хватит, блядь!!! Получи и распишись, мерзавец!!! Вот тебе, хуиная сволота!!!

     Визжа на весь конгресс-холл, журналистка берётся за отвороты своего пиджака — и изо всех сил рвёт в стороны. На свет божий выскакивают силиконовые груди, круглые и массивные, словно два баскетбольных мяча. В зале раздаётся шум — каждый из корреспондентов пытался сделать «тот самый» снимок. Разъярённая фурия хватает огромный бюст — и начинает мять, сжимать, теребить, направив соски на директора. Каким-то образом ей удаётся одновременно визжать и изливать потоки отборной ругани.

     Джастин Зури качает головой с осуждающей миной. Но в душе он ликует. Лучше и не придумать!

     Вот они, всходы хаоса, что царит у подножья башен из стали!

     Вот болезнь, лекарство от которой он продаёт!

     Кричи же, кричи, безмозглая сука! Пусть каждый твой крик застрянет в ушах рохлей из городского совета, что до сих пор выступают против вмешательства в дела полиции! Пусть это увидят Умеренные Белые Воины Христовы, мокнущие под дождём с плакатами «Военные ИИ — престол Дьявола!». Чёрт возьми, если бы этого не случилось — это стоило бы организовать!

     Охрана прорывается к беснующейся девице, расталкивая журналистов. Но она всё так же мнёт и терзает грудь, пытаясь пробраться к сцене.

     Лишь один человек в зале понимает, какого хрена здесь происходит. Коп из отряда, приданного в усиление охране конгресс-центра. Хосе Геррера, обычный патрульный, разгребающий дерьмо на улицах больше двадцати лет. Он до сих пор жив, лишь благодаря феноменальной интуиции.

     Крик копа пробивается сквозь визг, шум и гам.

     — Это не силикон!!! Это не силикон, вашу мать!!! Пластид в сиськах!!! Бомба в здании!!! Бомба в здании!!!

     Толпа вопит, директор мечется по сцене. Офицер Геррера выхватывает табельное оружие, несётся к сектору журналистов, пытаясь найти прямую линую для стрельбы. Наконец, в прицеле оказывается силуэт визжащей брюнетки. Геррера кладёт палец на спусковой крючок...

     И не успевает выстрелить.

     Страшный грохот сотрясает весь этаж. Кричащую женщину разрывает на части — фрагменты тела разлетаются по залу, словно ракеты. Её голова встречается с офицером Геррерой, обдаёт смесью крови и мозгов, сбивает с ног.

     Оторвавшиеся от тела бомбы направленного действия летят к сцене, оставляя трассы сизого дыма. Пара окровавленных титек ударяется прямо в лицо директору. Раздаётся взрыв. Фигура в смокинге исчезает в яркой вспышке. Сцена покрывается тонким слоем багрового фарша. От взрывной волны падают стулья и фотоаппараты на треногах.

     Дым быстро рассеивается. Визжащей и кричащей публике предстаёт не самая веселая картина. На сцене одиноко дымятся ботинки с фрагментами ног Джастина Зури. За окровавленными ботинками — зияет огромная дыра в стене.

     Через дыру виден город. Где-то далеко-далеко внизу, под облаками смога и пара.

     Паника в главном офисе «Зонтракса» начинается одновременно с воем пожарных сирен. Трагедия с мистером Зури — не самая главная проблема. Даже смерть дюжины директоров не заставит просесть акции корпорации.

     Но где, чёрт возьми, сосуд с «Травма-Тэком»?

     ===============================================

     Улицы Седьмого Кондоминиума

     ===============================================

     

     Джей Барнс, он же Патлатый Джей, сидит на асфальте в ста метрах от супермаркета на пересечении Хаммер-Драйв и Двенадцатой Линии.

     В руках у мистера Барнса картонка. На картонке надпись, выведенная красным маркером:

     «Да хранит вас Иисус! Подайте на бухло!»

     Под надписью — не без изящества нарисован сам Спаситель. Он протягивает к прохожим ладони, показывает кровоточащие дыры от гвоздей. Иисус словно говорит — «Я умер за ваши грехи. Мои раны всё еще болят. Теперь киньте монетку этому пьянчужке».

     Между стоптанных ботинок мистера Барнса стоит обычный пластиковый стакан. К его дну прилипло несколько медяков.

     Рядом, в замусоленном пакете, недавно обретённое сокровище. Трофей, украденный из лавки жадного китаёзы. Початая трехлитровая канистра «Томбрау». Отвратительное синтетическое пойло, что-то среднее между брагой и электролитом. Однако же, в кислом газированном дерьме присутствует алкоголь.

     С лица Джея не сходит довольная улыбка. День начался просто прекрасно. Узкоглазый мудак слишком боялся оставить свой товар. Сраный эмигрант так и не решился догнать и отлупить гражданина великой страны!

     За два часа сидения на жопе — добрые жители Глэмбурга накидали почти три бакса мелочью. Бухла достаточно. Монет хватит на пару бургеров. Сегодня он наконец-то устроит пир.

     Чертовски прекрасный день!

     Он замечает аккуратно одетую пожилую даму с пекинесом на поводке. На голове собаки покачивается нелепый розовый бант. Улыбка моментально исчезает с лица Джея. Уступает место угрюмой, несчастной мине. Он переворачивает картонку. Теперь на ней совсем другая надпись.

     «Подайте на пропитание ветерану Второй Тяньцзинской Резни».

     Когда пожилая леди оказывается в десяти шагах, Джей протягивает руку с пластиковым стаканом. Начинает греметь мелочью. И жалобно клянчить под аккомпанемент звякающих медяков.

     — Мадам... посмотрите на меня, мадам... я потерял руки и ноги, защищая демократию... помогите бывшему солдату, лишившемуся печени... и почек... и желудка... в бою за... за... блядь... за что там эти пидоры воевали... да хуй с ними, подайте обездоленному солдату немного мелочи... я собираю... собираю на новую селезёнку... подайте, мадам... немного мелочи, мадам... у меня пятеро детей, ради моих детей... немного мелочи для этих несчастных пиздюков...

     Джей — искусный лжец и прекрасный актёр. Но в потоке его дерьма есть крупица правды. Пятнадцать лет назад он был наёмником в корпоративной армии. Джей Барнс участвовал в заварушке с китаёзами. К счастью, после инцидента с капралом, военный трибунал отправил его за решетку. На целых три года. Пока он прохлаждался — юристы «Зонтракса» занимались «компенсацией ущерба». Эти свиньи забрали всё — дом, машину, даже садовых гномов, даже почтовый ящик напротив дома!

     В этом есть и хорошая сторона. Джей всегда был счастливчиком — если бы не тюрьма, он бы снова отправился в джунгли. Прямиком в очередную Тайцзинскую Пиздорезку.

     Почтенная дама кидает брезгливый взгляд на воняющую бухлом военную куртку Джея. И ускоряет шаг. Похоже, из её рук не вылетит монета.

     Однако, пекинес с бантом чертовски рад встрече. Рычащий комок меха вырывает поводок из ладони хозяйки, подскакивает к бродяге. И вцепляется в лодыжку!

     — Да ёб же твою мать!!! Да ёб твою мать!!! Ах ты, мохнатый пидор!!!

     Джей хватает разъярённую псину за ошейник, пытается оторвать от ноги, матерясь и крича от боли. Старая леди с неожиданной прытью подскакивает, ловит поводок, пытается оттащить собаку.

     — Фу, Звёздочка! Фу, выплюнь!!! Выплюнь!!! Не смейте трогать собаку, сэр!!! Уберите свои немытые руки от Звёздочки!!! Помогите!!! Не смей прикасаться к моей собаке, грязный попрошайка!!! Помогите!!! Люди, помогите!!! Он душит мою собаку!!! Душит мою собаку!!! Помогите, кто-нибудь!!!

     Не прекращая голосить, пожилая дама что есть силы пинает бомжа. Удар остроносой туфли приходится прямо в солнечное сплетение.

     У Джея темнеет в глазах. Он с хрипом заваливается на бок, рассыпая мелочь из стакана. Собака рвёт грязные штаны, не обращая внимания на вопли хозяйки. Стиснув зубы от боли, Джей закрывает лицо, боясь получить еще раз, и громко стонет на всю улицу.

     — Ааааа....ааааа-а-а-а... блядь... нет, нет, не надо... сука... нет, блядь, не надо... какого... какого хуя ты творишь?! Ёбаная перечница! Какого хуя ты творишь, старая сука?! Блядь, как же больно... не надо, отъебись! Отъебись от меня! Отъебись!!! Пожалуйста, отъебись, старая пизда!!!

     Зловредная псина рычит и рвёт портки Джея в пух и прах! Наконец, пожилая леди отрывает собаку, берет её на руки, и бежит, крича во всю глотку — «Полиция!!! Полиция!!!».

     Патлатый Джей ползет на четвереньках в противоположную сторону. Встаёт, держась за стену и тяжело дыша. Затем снова опускается на колени — и собирает рассыпавшиеся монетки. Через несколько секунд — он вовсю улепётывает вниз по улице, задыхаясь и матерясь себе под нос.

     Ещё одно ёбаное прекрасное утро в Глэмбурге!

     Через пару кварталов, отдышавшись и замедлив шаг, он начинает размышлять, чем занять остаток дня. Уже не получится примостить жопу на Хаммер-Драйв — что если престарелая блядь действительно вызвала копов? Податься в чайна-таун? Поклянчить денег на стоянке?

     Вдруг — страшная, кошмарная мысль пронзает всё его существо.

     — Вот же блядь! Вот же блядь, сука, блядь, блядь, блядь!!! Вот же срань господня!!!

     Его сокровище осталось на перекрёстке. Две трети канистры с бухлом! Но туда нельзя соваться! От досады перехватывает дыхание. Слёзы сами льются из глаз. Он опускается на колени, прямо посреди улицы. И начинает рыдать. Рыдать, стонать и материться. Прохожие просто-напросто его обходят. Некоторые начинают фотографировать плачущего бомжа на мобильник.

     Через пару минут Джея накрывает. Он запрокидывает голову к небу. И начинает кричать на всю улицу, давясь рыданиями.

     — Ннннне-е-е-еет!!! Господи, ннне-е-е-е-ет!!! За что?!! За что, Господи?!! Верни моё бухло, ёбаный бессердечный бог!!! Ннннне-е-е-е-е-е-е-е-ее-е-е-е-е-ет!!! Господи-и-и-и-и-и нееее-е-е-еттт!!! Немедленно верни моё бухло, пидор!!!

     И Бог отвечает Джею.

     Кричащий и плачущий бомж замечает вспышку. Высоко в небе, над небоскрёбами за стеной Зоны Безопасности. В самом центре города. На верхнем этаже главной башни конгресс-центра «Оливер-Палас».

     Где-то далеко, раздаётся гул пожарной сирены. Над небоскрёбом моментально распускается причудливый цветок из дыма. Зеваки и прохожие начинаю фотографировать и галдеть. Это пожар? Вторая за неделю атака сектантов? Террористы снова добрались до толстых котов из Зоны Безопасности?

     Не вставая с колен, Джей вглядывается вместе со всеми, прикрыв глаза ладонью. Он замечает, как что-то проносится в небе. И шмякается в мусорный контейнер на углу бакалейного магазина.

     Джей поднимается. Утирается рукавом, размазывая по лицу слёзы и сопли. Направляется к нагромождению мусора. Заглядывает в кучу дерьма, отходов и коробок. Замечает металлический блеск.

     — Что там еще за ёб твою мать... что это за хреновина...

     Рука в грязной перчатке устремляется в недра вонючей кучи. Бродяга выуживает тёплую и блестящую металлическую бутылку.

     Это... это... это же шейкер из бара! И, судя по весу — он полон? Он полон!!!

     — Господи, я ведь... я ведь знал, что ты существуешь! Да чтоб мне обосраться... я же знал, знал, сука, что сраный бог приглядывает за нами!!! Спасибо!!! Спасибо, Господи!!!

     Едва грязные пальцы касаются бутылки — раздаётся тихий писк. Из странного сосуда выдвигается блестящая трубка. Это точно шейкер для коктейлей! Трясясь от предвкушения, Джей присасывается, делает хороший глоток. Странный, вязкий вкус. Но, без всяких сомнений — это алкоголь!

     Поражённый Джей оборачивается к зевакам на улице. Дрожащим от радости голосом несёт жителям Глэмбурга благую весть.

     — Эй, вы... ребята... послушайте, люди! Бог существует!!! Внемлите же, люди!!! Бог существует, еби вашу мать!!! Спасибо, спасибо, спасибо тебе, Господи!!!

     — Завали ебало, бомжара! Завали ебало!

     — Вы... ёбаные дураки, Господь устроит вам пропиздон... просто отсосите... отсосите, пидоры... ёбаные безбожники...

     Не отходя от мусорного контейнера, Джей прикладывается к металлической бутылке. Хлещет коктейль от Иисуса, пока в емкости не остаётся и капли.

     ===============================================

     Региональная штаб-квартира корпорации «Зонтракс»

     Субстратосферная станция «Виктория Дивина»

     Зал для брифингов

     ===============================================

     

     Любимое занятие акционеров, руководства, и даже директоров корпорации — перемывать косточки старине Гюнтеру. Называть его ретроградом, динозавром, фашистом, людоедом, психопатом, и так далее, и в том же духе.

     Однако, как только в воздухе появляется запах жареного, эти сосунки визжат в один голос — «Дорогой Гюнтер, наши жопы в огне! Будь так любезен, поскорей разберись с пожаром!».

     Старая история. О нём предпочитают не вспоминать, когда всё тихо и гладко. Эти воспоминания слишком тревожны. Слишком травматичны.

     Но когда солнце заходит за тучи, когда море штормит, когда волны обрушиваются на палубу, каждый из верхушки «Зонтракса» желает лишь одного — чтобы директор Фогель принял вахту у штурвала.

     Да, его методы критикуют. Его решения обсуждают годами. Зато каждый сукин сын в корпорации знает — директор Фогель добивается результатов. И всегда доводит дело до конца. Именно он руководил захватом учёных «Дайновы» во время суеты в Далласе. Именно он настоял на использовании «Пожирателя» во время кризиса с «Неоновым Санчесом». Лишь благодаря его решимости корпорация захватила тонны универсальных биокомпонентов во время «Второй Тяньцзинской Резни».

     Шестидесятилетний директор, управляющий партнёр, держатель двух процентов акций «Зонтракса», Гюнтер Фогель по прозвищу «Оберст», прибыл в Глэмбург на следующий день после взрыва в башне конгресс-цента. Он спрыгнул с трапа планера — и через десять минут вошел в зал для брифингов.

     ***

     Директор стоит спиной к громадному овальному столу, не обращая внимания на глав департаментов. Те безмолвно сидят, ожидая, когда Фогель изложит свою стратегию. Минута тянется за минутой. Они созерцают спину и лысый затылок нового босса. И ничего не происходит.

     Гюнтер Фогель застыл перед стеклянной стеной. Директор любуется панорамой города с высоты девяти километров.

     Он вспоминает, как всё начиналось. Когда закончилась великая стройка — из сотен труб повалил чёрный дым, затмив свет Солнца. Над грязными кварталами выросли башни из стекла и стали. «Виктория Дивина» оторвалась от грешной земли. Повисла над городом, словно летающий остров из детской сказки.

     Директор вспоминает, как появилась «Зона Безопасности» — оазис спокойствия и благоденствия для «граждан и инкорпорированных лиц». Эти полторы сотни квадратных миль — настоящая жемчужина. Технологическая Утопия. Рукотворный райский сад, обнесённый высокой стеной.

     Вот только жемчужина лежит на куче зловонного дерьма. И куча увеличивается с каждым годом.

     Дерьмо уже льётся через двадцатиметровую стену. Нищета, преступность, модификаторы, шлюхи и поджигатели шлюх, сектанты, наркоманы, драг-дилеры, безумные суки на мотоциклах, вандалы и бесчисленные банды. Копы за пределами Зоны Безопасности перестали реагировать на вызовы в тридцати минутах езды от полицейских участков. Умеренные Христиане снова одели свои ёбаные колпаки — и зажгли кресты на заблёванных улицах.

     Глэмбург гниёт.

     Город гниёт и сходит с ума.

     Тридцать лет назад директора «Зонтракса» совершили ошибку. Тогда они были молоды, невинны, и преисполнены оптимизма. Корпорация гарантировала федеральным властям сотни тысяч новых рабочих мест. Получив в собственность землю, они создали Глэмбугское чудо. Второй по размеру в стране индустриальный сектор. Они сдержали слово — и дали людям работу.

     А через пять лет — забрали её, вышвырнув на улицы толпы отчаявшихся засранцев. Седьмая Технологическая Революция изменила правила игры. Наномашины и репликаторы вместо теплиц. Биореакторы вместо свиней и кур. Техпроцессы на зета-матрицах, атомные ассемблеры, принципиально новые методы производства.

     Машина создаёт машину.

     Машина обслуживает машину.

     Машина обслуживает машину, которая обслуживает машину.

     Машина обслуживает машину, которая обслуживает машину, которая обслуживает машину. И так до бесконечности. Золотой Век Индустрии пришел в Глэмбург.

     И тогда директора совершили ошибку. Страшную ошибку. Начали затыкать глотки подачками. Создали программу выплаты пособий для безработных неудачников. Обычные издержки. Мизерные расходы по сравнению с выгодами от оптимизации производства. Вот только сама линия взаимодействия корпорации и города была... глубоко, глубоко неверной.

     Гюнтер Фогель недовольно хмурится, пытаясь отогнать воспоминания. В этой ошибке есть и его вина. Он знал, что избранная стратегия игнорирует риски и «плохие» сценарии. Но ничего не сделал, поддавшись иллюзиям о лучшем пути.

     Полумеры — вот вечная беда стоящих у власти.

     Полумеры — и страх перед необходимостью.

     Надо было сжечь этот клоповник, как Нерон сжёг Рим. Выдумать очередного террориста — и залить улицы напалмом. Сжечь дотла. Пропечь вонючие трущобы до самого дна. Выкурить крыс из грязных нор. Снести бульдозерами дымящиеся развалины. Развеять над океаном пепел нищих мудил.

     А затем — начать с чистого листа. Построить на пепелище «Зонтракс-Сити».

     Увы, директора упустили шанс забыть о Глэмбурге.

     Что сделано, то сделано. Время кидать зёрна, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить. Пришло время собирать камни.

     Пришло время Оберста.

     ***

     Не проходит и года — и директор Фогель поворачивается лицом к собравшимся.

     — Дорогие коллеги, рад встрече. Простите, нахлынули воспоминания. Искренне рад вас видеть. Позвольте выразить соболезнования всей команде в связи с трагической смертью директора Зури. Ушел прекрасный человек. Великолепный оратор. Боец старой закалки, умный, искренний, энергичный. И, самое главное — образцовый руководитель, решительный и компетентный.

     Собравшиеся кивают, пытаясь сделать скорбные лица. Они наслышаны об Оберсте. Но слухи не соответствуют образу приятного плотного человека в старомодных очках. Перед ними — стереотипный отец семейства, сокрушающийся о потере родственника. Фогель продолжает, не повышая голоса.

     — Компетентность — высшая из добродетелей внутри «Зонтракса». Увы, это редкое качество в наше время. Друзья, коллеги — я испытываю некоторое недоумение по поводу случившегося. По какой причине наш новый продукт оказался на сцене? Почему директор Зури не представил публике муляж? Наш главный и единственный конкурент, «Дайнова Дайнамикс», прилагает все силы, чтобы заполучить технологию симбиотических ИИ. Почему «Травма-Тэк» оказался вне защищенного хранилища?

     Какой-то очкарик из отдела разработок нерешительно тянет руку. Оберст даёт ему слово.

     — Господин Фогель, это... это была инициатива самого мистера Зури... видите ли, там... там был не полицейский симбиот. Это новейшая сборка военного ИИ. Ноль-модули, ревиталайзеры, нано-компенсаторы. Сборка, адаптированная под его ДНК, и его... эмм... медицинские нужды. Директор Зури хотел опустошить бутылку перед камерами. А через пару часов после пресс-конференции, продемонстрировать акционерам и журналистам свои физические кондиции. Ну, знаете... попрыгать... сделать несколько отжиманий... показать всему Глэмбургу, всему миру, как действует наш продукт...

     — Вы хотите сказать, он сознательно нарушил все мыслимые протоколы безопасности?

     — Кхм... эмм... ну, в некотором роде... эммм..... кхм...

     Щёки и нос Гюнтера Фогеля начинают багроветь. Усилием воли, он подавляет волну ярости. Эти сукины дети просто-напросто творят что хотят, без всякой задней мысли.

     — Кто это допустил? По какой причине террористка беспрепятственно пронесла бомбу на пресс-конференцию? Коллеги, спрашиваю еще раз — кто отвечал за безопасность мероприятия?

     Над столом повисают тучи. Корпоративные засранцы кидают взгляды на одного из офицеров службы безопасности. Тот понимает, что отвертеться не получится. Вскакивает с места. И по-военному рапортует.

     — Сэр, разрешите представиться, сэр! Ник Андерсон, глава Четвёртого Отдела Корпоративной Безопасности. Детекторы взрывчатки не обнаружили бомбы, потому как взрывчатое вещество было... было у неё... кхм. В груди. Взрывчатка, имплантированная в бюст. И... и... директор Зури распорядился... создал специальное предписание по поводу... презентации продукта... в обход протокола... кхм... с целью... кхм... эффективной пиар-компании... это целиком его инициатива, и по этой причине...

     — Прекратите, Андерсон. Я вас услышал.

     Гюнтер Фогель всегда знал, что ребята из станции над Глэмбургом не хватают звёзд с неба. Но эти сукины дети смогли его удивить. Пора покончить с бардаком в третьей региональной штаб-квартире «Зонтракса». Здесь и сейчас, без всякого промедления. Следует преподать урок неблагодарным ленивым свиньям.

     Оберст берёт со стола пульт. Клацает кнопкой — и панорамное окно медленно поднимается. В зал врывается порыв ветра, расшвыривает бумаги на столе.

     — Коллеги, здесь есть кто-то из отдела связей с общественностью? Вы? Мисс Бронски? Прекрасно, рад знакомству. Необходимо подготовить заявление. Я продиктую основные положения, записывайте.

     Оберст начинает диктовать. Без всяких эмоций, без всякого выражения, словно читает список покупок.

     — Ник Андерсон, глава Четвёртого Отдела Корпоративной Безопасности, не смог справиться с грузом ответственности. Покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из шлюза субстратосферной штаб-квартиры. Дословная цитата из предсмертной записки «Я подвёл вас, жители Глэмбурга. Да простит меня Господь.».

     Фогель поворачивается к ошарашенному руководителю отдела безопасности.

     — Мистер Андерсон, вы освобождены от занимаемой должности. Пожалуйста, выпрыгните в окно.

     — Что... что?!! Простите, сэр, что вы... имеете ввиду?!!

     — Прыгайте в окно.

     — Сс... сэр... вы... вы... при всём уважении, это весьма... неоднозначная шутка...

     — Мистер Андерсон, вы женаты? У вас есть родственники? Я лично позабочусь, чтобы ваши близкие получили соответствующую страховую компенсацию. Пожалуйста, мистер Андерсон — выпрыгивайте. Не тратьте время людей, которым предстоит работать с последствиями вашей некомпетентности.

     — Вы... вы... вы сошли с ума! Какого хера здесь твориться?! Коллеги... послушайте, коллеги... он же совершенно серьёзен! Посмотрите на него, он... он... просто спятил!!!

     Сидящие за столом главы департаментов молчат с каменными лицами. Похоже, слухи не врали. Никто из присутствующих даже не видит Оберста или Андерсона. Они смотрят на бумаги, на носки туфлей, на собственные пальцы — лишь бы не поднимать голов. Эти корпоративные ублюдки думают лишь об одном — «Только не я! Только не я! Только не сегодня! Только не в этот раз!!!».

     Гюнтер Фогель недовольно качает пальцем, словно учитель перед нашкодившими учениками.

     — Мы все совершаем ошибки, дорогие коллеги. Слава Богу, некоторые ошибки можно исправить. Я знаю, все здесь присутствующие — настоящие профессионалы, преданные «Зонтраксу» и своему делу. Мы преодолеем этот кризис. Мы создадим новый и лучший Глэмбург.

     Во время воодушевляющей речи — директор Фогель идёт на Андерсона. Тот пятится, не понимая, что здесь творится и какова его роль в происходящем. И Оберст даёт ему подсказку.

     Управляющий партнер хватает Андерсона за волосы — и с хрустом расплющивает его нос кулаком. Удар, удар, удар! Ещё удар! Кровь хлещет на стол. Сочные звуки ударов не стихают — похоже, директор Фогель в хорошей форме! Кулак дробит кости лица, ломает челюсть, заталкивает зубы Андерсона глубоко в глотку, превращает голову в бесформенное месиво из соплей и крови.

     Оберст выколачивает дерьмо из несчастного — и все присутствующие молчат, глядя в пол и бледнея от ужаса.

     «Только не я! Только не я! Только не сегодня! Только не в этот раз!!!»

     Белоснежная сорочка Оберста покрывается алыми брызгами. Пуская кровавые пузыри из размолоченных губ, глава Четвертого Отдела сползает на пол. Директор хватает избитого за шиворот. Тащит к окну, оставляя на мраморном полу кровавый след.

     — Дорогие коллеги, вы, мать вашу, собираетесь помогать?

     От рычания Оберста кто-то мочится в штаны на дальнем конце стола. Но не все в «Зонтраксе» — ссыкуны и мямли. Шесть человек в строгих костюмах вскакивают с кресел. Среди них — дама из отдела связей с общественностью. Пытаясь не смотреть друг на друга, они хватают стонущего Андерсена за руки и за ноги — и отрывают от пола.

     Происходящее дерьмо — ответственность директора Фогеля. Этого не изменить.

     Так пусть Оберст заметит тех, кто по-настоящему лоялен «Зонтраксу»!

     Тех, кто решителен, верен — и, самое главное — компетентен!

     Командная работа приносит плоды. Через несколько секунд Ник Андерсон летит навстречу Глэмбургу с высоты девяти километров.

     ***

     Тело приземляется на шпиль старого здания городской мэрии. Через два часа пожарным удаётся разделить труп на две части, и, наконец, снять с бронзовой иглы.

     Ещё через пару часов выходит заявление «Зонтракса» по поводу самоубийства.

     После выхода материала, некоторые горожане испытывают смесь удивления и недоумения. Неужели Ник Андерсон был честным малым? Вот так дела! Неужели кто-то из корпорации взял на себя ответственность за произошедшее? Это что-то новое! Это ветер перемен!

     И эти перемены, разумеется, к лучшему.

     ===============================================

     Трущобы на границе Седьмого Кондоминиума и Филтфога

     ===============================================

     

     — Ух ты... ух ты, ёб твою мать... ух ты... нет, нет, нет... полегче, полегче, сука...

     Джей громко бормочет себе под нос. Звуки собственного голоса помогают оставаться в сознании.

     Он бредёт по улице, с трудом держась на ногах. И не понимает — где он оказался, какого черта здесь делает, и что вообще происходит. Приятное опьянение сменилось каким-то странным, нездоровым дерьмом.

     — Что за пидорство... неужели денатурат... неужели... неужели Иисус напоил меня ёбаным денатуратом... да ёб же твою мать... ёбаные мои глаза...

     Темные здания пульсируют и скручиваются в спирали. Извиваются, словно черви. Прохожие сливаются с тенями. Неестественно вытягиваются. И растворяются в неоновой дымке.

     Джей поднимает к лицу ладони. Сквозь кожу просвечиваются вены. И они... чёрные. Под его кожей паутина чёрного цвета. Он чувствует, как по щекам текут слёзы. Вытирает глаза — и на пальцах остаются маслянистые темные пятна.

     Джей начинает паниковать. Это неправильно. Это совсем неправильно.

     Голова кружится сильнее и сильнее. Ноги слабеют. Трясущийся бродяга опускается на колени. Упирается руками в асфальт. Пытаясь освободиться от странной дряни, заталкивает себе в глотку два грязных пальца. Кашляет, хрипит, начинает блевать. В пыль ударяет струя чёрной патоки. Грязные пальцы опускаются в блевотину — но она... она... холодная. Холодная и чёрная. Джей словно Железный Дровосек после огромной клизмы с машинным маслом.

     — Съеби с дороги, алкаш!

     Кто-то толкает в спину. Джей ползет на четвереньках подальше от голоса, пока не упирается лбом в кирпичную кладку. Это стена. Стена здания. Он просто приляжет здесь. Приляжет и отдохнёт.

     Вместе со страхом, Джей чувствует растерянность и какое-то странное сожаление. Хорошо бы откинуться в парке, возле деревьев. Или возле воды. Или в каком-нибудь кабаке. Положить голову на барную стойку. И умереть спокойно, с достоинством, как мужчина. Где угодно, только не здесь. Только не на улице, как сраный бездомный пёс.

     Зубы стучат от страха. Конечности сводит судорога. Он вспоминает — парк Кедр Грув остался в прошлой жизни. Сейчас там супермаркет и галерея блеваловок с китайской жратвой.

     Пена из чёрной плесени и неоновых точек заполняет всё мироздание. Точки пляшут и складываются в буквы. Буквы складываются в слова.

     

     =======================================

     Внимание, перехват когнитивных функций.

     Примите горизонтальное положение, господин директор.

     Три.

     Два.

     Один.

     До скорой встречи, Джастин Зури, мой новый лучший друг.

     =======================================

     

     Перед тем, как умереть, Джей с недоумением думает — какой еще Джастин? Что за хуйню показывает Господь, прежде чем отправить в пекло?

     

     ***

     

     Майк шарит пальцами в пластиковом контейнере с рационами. Засовывает руку в протеиновое желе, почти по локоть. Выуживает и жрёт куски синтетического мяса. После каждой находки его рожа расплывается в довольной улыбке.

     Вспышка ослепляет Джея. Он закрывает голову и падает в грязь. Ползёт к палаткам, пытаясь вжаться в вонючую жижу. Мангровые заросли полыхают, словно кто-то начал праздновать Китайский Новый Год. Из джунглей высыпается целая туча сгустков ярко-синей плазмы — и накрывает весь взвод. Раскалённая бусина залетает прямо в затылок Майку. Глаза мгновенно испаряются, из пустых глазниц валит дым, изо рта лезет каша из мозгов, зубов, спёкшейся крови. Голова пульсирует, увеличивается, покрывается трещинами, словно переспелый арбуз. И лопается, обдавая окрестности багровым фаршем и запахом горелого мяса.

     Джей слышит крики, стоны, выстрелы, отрывистые команды капрала. Рядом падает тело с дымящимся сквозными отверстиями в груди. Джей тянет «ZR-Залп» из рук мёртвого солдата. Переворачивается на спину. Не целясь, отправляет рой микроракет в сторону полыхающей зеленой массы. В голове пульсирует единственная мысль — стрелять, стрелять, надо стрелять в желтозадых пидоров! Дрожащими пальцами пытается вытащить магазин из разгрузки мертвеца. Кто-то вскрикивает. Лежащий рядом боец взрывается, фрагменты тела летят Джею прямо в лицо. Ёбаная кровь. Ёбаная кровь. Ёбаная кровь. Ёбаная кровь и ёбаный дым. Небо затягивается кровавой пеленой и вонючим дымом. Дымом от горящей плоти.

     Они теряют тринадцать человек. Майк, Дуглас, Одноглазый, Том Каменски, Родригес, веселый худой ниггер, как там его, специалист радионаблюдения. Остальных Джей уже успел забыть. Капрал приказывает использовать иньекторы. Три дюжины обсаженных Рамирезолом бойцов входят в джунгли и отыскивают ускоглазых пидоров. Тех всего пятеро. Полуголые носильщики и оператор портативной плазма-батареи, ёбаной Китайской Волынки. Стрелок не успевает покончить с собой. Капрал вскрывает брюхо этому желтозадому ублюдку. Запускает руку в разрез, и потрошит его, потрошит как рыбу, выбрасывает на грязь дымящиеся внутренности. Привязывает к стволу дерева за руку. Свободной рукой китаец пытается затолкать кишки обратно. Через пять минут по несчастному хренососу уже ползают огромные муравьи.

     Джей достаёт нож. Он понимает, если не избавить китаёзу от мучений — тот заберётся в голову. Поселится там до скончания времён. Будет сниться, снова и снова. Точно так, как сейчас снится всё это дерьмо пятнадцатилетней давности. Но Капрал его замечает. Берёт Джея за шиворот, и отбрасывает от стонущего ублюдка.

     Они уходят в джунгли. Взвод погружается в окровавленный Индокитай. Обдолбанные Рамирезолом парни месят грязь в двух сотнях миль от границ проклятого Тайцзинского Треугольника. По затерянной в джунглях реке проходит один из путей снабжения. Каждый день Джей видит легкие транспортёры на воздушной подушке. Вверх по реке везут наёмников, боеприпасы и жратву. Вниз — клетки, набитые грязными китаёзами. Джей не знает и не хочет знать, за каким чёртом «Зонтракс» сплавляет по реке сотни узкоглазых сукиных детей. Наверняка, их везут в гуманитарный лагерь. Джей убеждает себя в этом, чтобы не подвергать разум и совесть еще одному испытанию. Он знает — любое дерьмо может стать последней каплей.

     Взвод «обеспечивает присутствие». Наёмники кормят свинцом желтозадых партизан на левом берегу Меконга, среди мангровых зарослей и вонючих топей.

     Донован находит заминированный труп одного из бойцов Второй Штурмовой Бригады. Он и еще пара кретинов — решают предать тело земле. Переворачивают мертвеца. И получают порцию шрапнели. Взвод теряет еще троих. В тот же день они берут проводника. Тот отказывается сотрудничать, пока капрал не отрезает ему уши. Через сорок часов Джей и остальные парни оказываются в лагере партизан. Низкий кустарник украшен гирляндами из пальцев. Некоторые пальцы желтого цвета — то ли трофей, то ли сувенир на память о павшем товарище. Лагерь пуст.

     Под навесом из бамбука — огромный чёрный котёл, всё еще тёплый. Из котла пахнет не так уж и дерьмово. Уильямс пробует похлёбку. Показывает большой палец и начинает уплетать за обе щёки. За каким-то хером лезет ножом в гущу. И выуживает человеческую голову. В котле целых четыре головы — целиком, с языками, глазами и волосами. Повар даже не потрудился срезать скальпы. Ёбаные варёные головы с бататом и молодыми побегами бамбука. Блядские желтозадые дикари жрут головы врагов. Очередной безумный ритуал китайских или камбоджийских хренососов из секты Самхара Кали. Высокая кухня от последователей очередного пророка, что бегает по джунглям с автоматом в одной руке и Ёбаным Божеством в другой.

     Джей начинает волноваться за Уильямса. Он дважды видел, как бойцы пускают пулю в висок, пресытившись прогулками по джунглям. Однако, тот отшучивается. Говорит, что похлёбка действительно ужасная — не хватает соли, перца и чеснока. Перед отходом из лагеря — Джей замечает, как Уильямс выливает из фляги воду. И набирает варево из котла. Еще одна порция дерьма занимает свою полку. И надолго селится в снах Джея. Здесь сходят с ума все без исключения. Все парни из взвода оставили рассудок в индокитайском супе из тухлой воды, грязи, крови, свинца и напалма.

     Ещё через три дня они выходят к деревне. Там нет ни одного мужчины. Ветхие хижины из тростника, тощие куры, пара коз, несколько женщин, старики и дети. Капрал объявляет, что мужская половина этого сраного поселения бегает вдоль притоков Меконга, срезая пальцы с трупов. Приказывает связать руки китаёзам, поставить на колени перед самым большим домом. Берёт винтовку. И начинает стрелять в лица этим несчастным. Одному, второму, третьему. Джей понимает, что капрал съехал — то ли от постоянных вливаний Рамирезола, то ли попросту пришел его черёд. Прыгает на обезумевшего мудака, пытается выхватить оружие. И получает прикладом в грудь. Капрал даже не обращает внимание на Джея. Просто отмахивается, словно от назойливой мухи.

     Бам, бам, бам. Ещё три разрывные противопехотные пули. Ещё трое желтых пиздюков получают гостинцы от «Зонтракса».

     Джей кричит. Он не собирается участвовать в этом дерьме. Он не подписывался стрелять в гражданских. Джей хватает лазерный резак — и левая рука капрала падает в пыль. Увы, командир взвода действительно вгашен. Никто не знает, сколько доз Рамирезола он успел засадить с самого начала компании. Капрал даже не реагирует на потерю конечности. Подходит к Джею, хватает за горло. Поднимает — и бросает в стену бамбуковой хижины. Последнее, что видит задыхающийся Джей — как командир выхватывает из кобуры пистолет. И снова палит в желтозадых. Головы лопаются словно перезрелые фрукты. Капрал не замечает, что его форма пропитывается кровью из дымящегося обрубка.

     Парни из взвода просто стоят вокруг. Просто смотрят, как головы китаёз разлетаются на части. Под ногами капрала растекается багровая лужа. Кто-то из бойцов поднимает с земли его руку. Начинает очищать от песка и пыли. Методично протирает носовым платком обугленный срез. Джей слышит, как из собственной глотки вырывается дикий, нечеловеческий вой.

     Мироздание снова заполняется алыми потоками. Багровые черви медленно ползут по небу, оставляя кровоточащие борозды. Дым от горящей плоти смешивается с чёрной плесенью.

     Джей лежит в тёплой грязи. Над ним пара желтозадых. Их тела обезглавлены. Из шей лезет кровавый фарш, словно зубная паста из тюбика. Оттуда же вылетает бульканье, вместе с дымом и вонью жженого мяса. Странные, мерзкие звуки. Джей различает слова человеческого языка.

     — Давай, поссы на него.

     — Бля, сам поссы. Вдруг он проснётся?

     — Да не ной. Заебал, хули ты ноешь? Он пъян в стельку. Ну же, давай. Обоссы этого алкаша!

     

     ***

     

     Джей воскресает. Открывает глаза. Жмурится на солнце. Еще не придя в сознание, начинает бормотать.

     — Ёб твою мать, опять этот ёбаный сон ... слава тебе, Господи, ёбаный бог, я не ослеп... я жив, жив, блядь, жив...

     Вот только морок всё еще с ним. Тёмные фигуры из сна не исчезают. Джей начинает скулить от ужаса. Постепенно, картинка обретает резкость. Наконец, Джей различает свинцовые тучи в небе Глэмбурга. Фасады домов с заколоченными окнами. Грязную полосу асфальта. Он лежит под стеной. А над ним стоят два лыбящихся пацана. Подростки, лет четырнадцати.

     Один пиздюк снимает его на мобильник. А другой — мочится на него! Жирный малолетний хреносос ссыт как из пожарного брандспойта, прямо на истёртую военную куртку!

     Сон моментально рассевается, уступая место недоумению, возмущению, гневу! Неожиданно для самого себя, Джей вскакивает с асфальта, даже не опираясь на руки, совсем как долбаный Брюс Ли.

     — Какого хуя вы творите, мелкие пиздюки?!! Какого, блядь, хуя?!! Какого хуя, ёбаные малолетние пидоры?!!

     Бродяга задыхается от негодования. Ёще минуту назад он ползал по джунглям, пытаясь не получить пулю в задницу от очередного китазы. А через секунду — какие-то мелкие мудаки уже ссут на него, просто-напросто ссут, потеряв страх и совесть!

     Он вскакивает, успевает выхватить из рук пацана телефон. Мелкие мудилы понимают — дело запахло жареным — и дают дёру. Джей изо всех сил швыряет мобильник в затылок убегающему сопляку, возомнившему себя Фредерико Феллини. Хлипкий девайс ударяется о голову, с треском разлетается на куски.

     Пацан падает на пузо, пропахивает носом несколько метров асфальта. Вскакивает, рыдая и утирая кровавые сопли. Пускается наутёк, воя и держась за затылок. Через секунду — любитель гонзо-журналистики исчезает в подворотне.

     

     =======================================

     Великолепный бросок, господин директор!

     0,37% к шансу критического удара метательным оружием по ёбаным малолетним пидорам!

     Так держать!

     =======================================

     

     — Чего?!! Чего, блядь?!! Какой, блядь, директор?!!

     Джей мотает головой, пытаясь избавиться от странных надписей, висящих в воздухе прямо над грязным тротуаром. Затем понимает — его всё еще глючит от бухла. Ничего нового. Ничего необычного. Бродяга переключается на малолетнего ссыкуна.

     — Ах ты, жирный мелкий пидор!!! А если я на тебя нассу?!! А если я на тебя нассу, блядский ёбаный ублюдок?!! Иди сюда, пидораса кусок!!! А если я тебя обоссу, паршивец?!!

     

     =======================================

     поймать поймать поймать поймать поймать поймать поймать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать! Так держать!

     ошибка dx34003402144

     0,66% к шансу поймать и обоссать

     ошибка dx34003402144

     2340,66% к шансу поймать и обоссать

     ошибка dx34003402144

     75215662340,66% к шансу поймать и обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать

     ошибка dx34003402144

     критическая ошибка синхронизации

     критическая ошибка ДНК-слияния

     критическая ошибка, коллапс ядра симбиотического ИИ

     ВНИМАНИЕ!!!

     КРИТИЧЕСКАЯ ДИСФУНКЦИЯ СИМБИОТИЧЕС шанс обоссать поймать шанс и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать и обоссать поймать обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс обоссать шанс поймать и обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать обоссать

     ВНИМАНИЕ!!!

     КРИТИЧЕСКАЯ УГРОЗА СОЗНАНИЮ!!!

     НЕМЕДЛЕННО ОБРАТИТЕСЬ В МЕДТЕХ, ГОСПОДИН ДИРЕКТОР!!!

     =======================================

     

     «Травма-Тэк» пытается адаптироваться под нового носителя. Разобраться с дерьмом на его верхнем этаже. В голове Джея рвутся нейронные связи, возникают и исчезают кластеры из черной плесени и кремневых нитей. Потоки бессмыслицы перегружают зрительные нервы. Из носа бьют струи чёрной жижи. Он падает на колени, обхватывает голову руками, начинает истошно выть.

     Жирный пацан пользуется моментом — подбегает к дому с заколоченными окнами. И что есть силы вопит, пытаясь перекричать воющего бродягу.

     — Мама!!! Мама!!! Дядя Пол!!! Он трогал меня за член!!! Бомжара трогал мой писюн!!! Мама, дядя Пол!!! Бомж трогал мой писюн!!! И писюн Мелвина!!! Я до сих пор чувствую его грязные пальцы на писюне!!! Дядя Пол, помогите!!! Он утащил Мелвина в подворотню и... и... и хватал его за член!!!

     Несмотря на боль и мельтешение алых букв перед глазами, до Джея доносятся вопли лживого мелкого ублюдка. Его прошибает холодный пот. Только этого дерьма и не хватало!

     — Какого хуя... какого хуя ты несёшь, пиздливый мелкий говнюк!?? Зактнись!!! Завали ебало, пожалуйста!!! Пожалуйста, лживый пидор, просто завали своё жирное ебало!!!

     Джей ползёт на четвереньках, пытаясь убраться подальше от криков находчивого проказника.

     Обшарпанные двери распахиваются. На улице показывается долговязый небритый мужик в коротких шортах и растянутой майке с желтыми пятнами. Он покачивается, держится за дверную притолоку. Он пъян. Пъян просто в стельку. Мужик жмурит заплывшие глаза, пытаясь разглядеть источник воплей. Наконец, замечает жирного пацана.

     — Малой... эй, малой... хули ты тут шумишь, малой...

     — Дядя Пол!!! Этот бомж трогал меня за пенис!!! Трогал за пенис!!! Трогал за пенис!!! Трогал за пенис!!!

     Малолетний лжец скандирует «трогал за пенис» около минуты, пока до вмазанного алкаша доходит смысл этих слов. Мужик округляет глаза — и скрывается в доме. Через несколько секунд снова появляется в дверях. В его руке девятимиллиметровый кольт. Держась за стену, пьяница без всякого вступления начинает палить из пистолета куда глаза глядят. Джей слышит выстрелы. Падает, вжимается в асфальт, пытается уползти, убрать жопу из-под огня, просто уползти куда угодно!

     — Дядя Пол, он тут!!! Он тут!!! Мочи этого гомика!!! Мочи бомжару!!!

     Мелкий жирный ублюдок прыгает вокруг ползущего Джея, крича и указывая стрелку пальцем.

     Раздаётся выстрел.

     Пуля отрывает ухо малолетнему засранцу.

     Пацан затыкается, не чувствуя боли от шока. Присаживается — и смотрит на ухо, лежащее на асфальте. Поднимает и разглядывает, держа перед самым носом. На его лице смесь недоумения и удивления. Он стоит с открытым ртом, не понимая, какого хрена ухо отвалилась от головы. Начинает сопеть, громче и громче. И через секунду — захлёбывается рыданиями! Простирает ладонь с окровавленным ухом к заколоченными окнам. Давясь соплями, взывает к отмщению!

     — Ма-а-а-а-аааа!!! Дядя Пол отстрелил мне ухо!!! Маааааааааааааааа-а-а-а-а-а-а!!! Твой хахаль отстрелил мне ухо!!! Ёбаный дядя Пол!!! Блядский ёбаный дядя Пол!!! Маа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ааааа!!! Блядский дядя Пол отстрелил мне ухо-о-о-о-о-о-о!!!

     — Хули ты ноешь... будь мужчиной, ёб твою мать... не ной, чумазый ублюдок, я спасу тебя... дядя Пол спасёт тебя, мелкий говносранчик... а-а-ага... ага-а-а-а, блядь!!! Вот ты где, мерзкий гомик!!! Это тебе за малого, педераст!!!

     Пьяный мужик с кольтом пытается взять на мушку ползущего бродягу. Ствол плавает из стороны в сторону. Дрожащий палец трясёт спусковой крючок. К счастью для Джея и мелкого проходимца, последние пули в магазине свистят высоко над головами, выбивают фонтанчики кирпичной крошки из стены соседнего дома.

     Матерясь и едва не роняя пистолет, пьянчуга шарит по карманам, хлопает по шортам, пытаясь понять, есть ли при нём запас амуниции. За спиной пьяного засранца слышится грохот, тяжелые шаги. Ворчание, кряхтение, негромкие ругательства. Низкий бабий голос переходит в крик.

     — Пол!!? Пол, какого хуя!!? Какого хуя ты... ты что делаешь, мудила?!! Ты... ты... шмалял в моего сына?!!

     — Ма-а-а-а-а, он отстрелил мне ухо!!! Отстрелил мне ухо!!! Отстрелил мне ухо!!! Отстрелил мне ухо!!!

     Огромный кулак вылетает из дверей — и бьёт стрелка в затылок. Пьяный мститель роняет пистолет, летит на грязный асфальт, падает плашмя. Оборачивается, и, задыхаясь от обиды, кричит что есть силы на свою подругу.

     — Какого чёрта?!! Какого, блядь, чёрта?!!! Хули ж ты дерёшься, роднуля, тупая ты пизда!!! Этот гомик пытается утащить малого!!! Похитить твоего жирного выблядка!!!

     Из дома выбирается огромная женщина, такая широкая, что едва протискивается в дверной проём. На краснощёкой милашке лишь ночнушка, покрытая жирными пятнами от масла, кетчупа, и чёрт знает, чего ещё. Она замечает отпрыска, размахивающего отстреленным ухом. Лицо гротескного создания принимает ярко-свекольный цвет. Глаза наливаются кровью, таращатся, словно пытаясь вылезти из орбит. Рот открывается — и оттуда выходит крик такой силы, что с крыш жилых блоков поднимаются стаи встревоженных голубей.

     — Ах ты, падла!!! Ах ты, пустоголовый обмудок!!! Ты шмалял в моего сына!!! Умри!!! Умри, ёбаный импотент!!! Умри, сука!!! Ты будешь гореть в аду!!! Ты будешь гореть в аду, сука!!! Умри, умри, умрии-и-и-и-а-а-а-а!!!

     Двухсоткилограммовая палеолитическая Венера бежит к пьяному бойфренду, задыхаясь от крика и усилий.

     Жирная Немезида приближается медленно, но неотвратимо, словно сама смерть.

     Расплата находит неудачливого стрелка. Огромная босая нога сходу бъет ему в рёбра. От удара мужик подлетает над асфальтом и приземляется в лужу вонючей жижи. Ком из жира и криков пытается догнать тщедушного бедолагу — и воздать за грехи. Тот катается по земле, взывая к милосердию и моля подругу о снисхождении.

     — Неблагодарная курица!!! Неблагодарная корова!!! Неблагодарная овца!!! Неблагодарная свинья!!! Неблагодарная сука!!! Неблагодарная пизда!!! Неблагодарная манда!!! Неблагодарная блядь!!! Неблагодарная жирная блядь!!!

     Увы, сегодня не его день. Огромная баба спотыкается — и со всего маху обрушивается на своего любовника. Грудь раблезианских пропорций приземляется прямо на его лицо, лишая дыхания и вдавливая голову в асфальт. Толстый слой жира и ненависти обрушивается на несчастного засранца.

     Джей слышит треск костей. Над улицей повисает вопль боли и отчаяния. Достигает самой высокой ноты — и переходит в тяжелый предсмертный стон.

     Мелкий говнюк с отстреленным ухом скачет вокруг своей мамаши, подливая масло в огонь.

     — Дави его!!! Дави его, ма!!! Дави дядю Пола!!! Ма, дави этого козла!!! Дави этого мудака!!! Да, давай, дави его!!! Нахуй дядю Пола!!! Нахуй его!!! Дави его!!! Давай, давай, дави его!!! Дави его на хуй!!!

     Гора разъярённого жира кряхтит и двигается, погребая охотника на педофилов. Из окон домов высовываются головы обитателей трущоб. Кто-то выползает на улицу, желая получше разглядеть представление.

     Джей бежит так быстро, как только может. Подальше от этой сраной семейки. Подальше от всего этого дерьма!

     Когда крики стихают — он продолжает шагать. Просто шагать, просто держаться на ногах. Он бредёт по улице в потоках неонового свечения и чёрной плесени. Трёт глаза, пытаясь остановить бег символов, букв и знаков. Дьявольская пляска алых точек обволакивает мироздание, стискивает голову, пытается выдавить из реальности.

     Джей напуган. До смерти напуган. Что-то случилось.

     Что-то поселилось у него в голове.

     ===============================================

     Тронстэд

     Недалеко от Первой Телебашни

     Убежище в заброшенной высотке

     ===============================================

     

     Запись зациклена. На мониторе снова и снова возникает последовательность из одинаковых кадров.

     С высоты девяти километров падает человек. Машет руками. Теряет обувь. Удаляется, превращается в едва заметную точку. Исчезает в облаках смога над городом.

     «Виктория Дивина» выплёвывает очередное тело. Очередное убийство, несчастный случай, суицид. Никакой разницы. Причины не делают это кино более или менее занимательным.

     Сидящий за монитором человек кривит рот. Сардоническая улыбка? Оскал? Гримаса отвращения? Невозможно сказать наверняка. На его лице слишком много шрамов. Мимические мышцы получили не одну порцию свинца и стали.

     Человек занят делом — но находит время для небольшого хобби. Месяц назад ему надоело разглядывать свинцовую пелену через древний телескоп. Он запустил в небо дюжину дронов визуального наблюдения. Десять из них попались дрон-хантерам, автономным винтокрылым роботам. Обычное дело. Каждый день газетчики и любопытные жители Глэмбурга пытаются заглянуть в штаб-квартиру корпорации. Посмотреть на тех, кто взлетел слишком высоко. Полюбоваться на людей Золотого Века. Тех, кто не дышит одним воздухом с простыми смертными. Тех, кто позабыл вонь смога и пара из затопленных тоннелей.

     Пара-тройка малюток до сих пор в небе. Они зависли над смогом, в паре миль от станции. И сняли не самое плохое кино. Прибытие сверхстратосферного планера. Эскорт из скай-скутеров. Неоновые флаги с эмблемой корпорации. Падающий человек.

     Улыбка растягивает рваные борозды на щеках и скулах. Похоже, верхушка «Зонтракса» вплотную занялась кадровыми перестановками. Похоже, они форсируют развёртывание Тактической Корпоративной Полиции.

     Со дня на день «Хайден-Тэк-Пожиратель» поселится в головах «армии защитников правопорядка». Прекрасное название для сброда из наёмников, модифицированных хренососов и съехавших громил. Военный ИИ контролирует и координирует этих сукиных детей.

     Скоро старина Хайден вновь подаст голос. Заговорит через их рты. Возьмёт оружие их руками. Увидит окровавленные лица и растерзанные тела.

     Да, старый-добрый Рамирезол был тем еще дерьмом. Дьявольски эффективный военный стимулятор. Небольшая проблема — это волшебное снадобье просто-напросто торпедировало мозги, совсем как наркотики пятого поколения, «Мезэкс» или «Неоновый Санчес». Военные ИИ на базе коктейля из наномашин занимаются тем-же самым. Разъёбывают ум и душу в пух и прах. Но тут же заделывают пробоины на верхнем этаже. Скармливает директивы, поведенческие паттерны, унифицированные сценарии.

     Рамирезол создал целую армию парней в смирительных рубашках. Галлюцинирующие безумцы, шизофреники, опасные для себя и общества сукины дети с маниакальными расстройствами.

     Симбиотические военные ИИ справились с этой проблемой. Они «отсоединяют» травмированные фрагменты сознания. Модифицируют личность. Создают зомби. Настоящих ёбаных зомби, способных дышать, говорить, считать деньги, трахаться и бухать. И, самое главное — держать в руках штурмовую винтовку.

     Человек берёт со стола пепельницу, с отвращением сплёвывает. Выдергивает сигарету из пачки. Откидывается в кресле, закуривает, пускает дым в потолок.

     Он выглядит точно так, как и сотни парней, вернувшихся из очередной заварушки на краю света. На седых висках едва заметны треугольные порты «арма-гейта» — устаревшего интерфейса для управления экзоскелетами и системами тяжелого вооружения. Вместо левой руки — протез из титана и углепластика. На фалангах пальцев лазерная гравировка. Всего четыре буквы. LOVE. Любовь, мать её так.

     Предплечье автопротеза украшает затейливая вязь. Цветы и черепа окружают цитату из Вергилия. «Furor arma ministrat» — «Ярость движет оружием».

     У этого парня полные подвалы и первого, и второго.

     Он помнит вкус грязи с берегов Меконга. Он воевал целых десять лет. Ему пришлось полюбить это ремесло. Вот только после шестой командировки в Тайцзинский Треугольник он изменил отношение к войне. Старый солдат понял — война не заканчивается с границами государств и континентов. Война живёт в сердце. В самой душе человека. Сосёт остатки Рамирезола из костей и спинного мозга. К сожалению, без новых вливаний — стимулятору не удаётся заглушить голос совести.

     Этот голос говорит:

     — Ты плохой человек, Крейг.

     — Да-да, ёб твою мать, очень плохой.

     — «Зонтракс» сделал тебя оружием — и ты научился этому радоваться.

     — Эти сукины дети задолжали тебе.

     — Следует поквитаться с ёбаной корпорацией.

     — Разве не забавно, когда создание убивает создателя?

     — Следует напомнить о войне сытым педерастам в самом сердце Глэмбурга.

     — Да, ты не вернёшь близких.

     — Да, ты не искупишь свои грехи.

     — Да, ты не перестанешь быть ёбаным бессердечным убийцей.

     — Но если «Виктория Дивина» рухнет на землю — на свете станет меньше подобных тебе сукиных детей.

     — Это хороший план, Крейг.

     — Это единственный способ почувствовать себя живым.

     Он доверяет этому голосу. Это действительно отличный план. Зажечь факел — и перелететь с ним через двадцатиметровую стену "Зоны Безопасности". Узнать, отличаются ли потроха беззаботных ублюдков от потрохов нищих камбоджийцев. Снова почувствовать запах горящих тел. Снова услышать, как причмокивает штык, вонзаясь в лицо.

     Похоже на план безумца, мечтающего свести счёты с жизнью.

     Однако, это не тот случай. Крейг не собирается воевать в одиночку. Он хорошо подготовлен, отлично вооружён, и, самое главное — знает, как найти союзников. Знает, что им сказать.

     Человек со шрамами разворачивается в кресле. Его берлога напоминает мастерскую Леонардо — не хватает лишь красок, картин, и офортов с витрувианским человеком. Токарные станки, репликаторы, трехмерные принтеры. Ящики с пулемётными лентами, кассеты с микроракетами, баки с напалмом. За три года он подготовил больше дюжины убежишь в тоннелях под городом, на крышах заброшенных многоэтажек, в подвалах сгоревших домов.

     Но здесь — сердце его затеи. Именно здесь он создал Летающего Вешателя.

     Его детище блестит на верстаке в центре зала. Реактивный ранец из алюминия и титана. Вокруг верстака целый арсенал облегчённых гранатомётов, пулемётов, плазма-резаков и залповых пусковых установок.

     Рядом обычная вешалка. На ней покачивается маскарадный костюм из несгораемой стеклоткани с термо-оптическим камуфляжем. Белый балахон с таким-же белым колпаком. Точная копия одеяний Умеренных Христиан, непримиримых сукиных детей, которые еще вчера звали себя Ку-Клунс-Кланом.

     Крейг хорошо знает эту публику — его отец был одним из них. Увидев в небе знакомый символ, чёртовы болтуны перейдут от слов к делу. Снова зажгут кресты. Снова возьмутся за дробовики. Снова начнут украшать деревья и фонари. Блядские белые обыватели — его авангард в грядущей войне. Они знают о ненависти всё, что следует знать.

     Когда-то Крейг командовал людьми. Но в этот раз его бойцы начнут убивать по велению собственных сердец. Крейг станет рукою. Карающая длань появится в небе. И прольёт чашу с напалмом на лица самодовольных хуесосов.

     Его дело — вылепить Голема.

     Найти тех, кто станет сердцем, мускулами, нервами, мозгом, языком.

     Вместе — они создадут существо из тихих разговоров, газетных заголовков, слухов, страхов, воющих сирен, отрезанных голов, вырванных сердец, перевёрнутых полицейских машин и горящих небоскрёбов.

     Гигант встанет над городом. Протянет руки к небу. И раздавит летающий остров вместе с его обитателями.

     ===============================================

     Филтфог

     Жилые кварталы, примыкающие к индустриальной зоне

     ===============================================

     Джей сидит на бетонных блоках, сползших прямо в канал. Полощет видавшую виды куртку в тёплой и мутной жиже. Не самая приятная затея — от резкого запаха химикатов слезятся глаза, першит в горле. Всё лучше, чем вонь мочи и въевшейся грязи.

     Над водой поднимается оранжевый пар. Каналы проходят по всей западной части Глэмбурга. Протискиваются через бетонные рукава индустриальной зоны, омывают Смог-Стейшн, смешиваются с городскими стоками, несут мусор и дерьмо в Чедмарский залив.

     Водные артерии появились во времена великой стройки. Миллионы тонн солёной воды охлаждают циклопические турбины Горвин-Электрик. Опреснители высасывают море, заводы сульфатов и химического дерьма выдавливают облака конденсата. В любую погоду, туман из пара и смога висит над западной частью города. Грызёт лица бронзовых статуй на фасаде Северного Вокзала. Крадёт дыхание бродяг и сквоттеров из заброшенных многоэтажек. Слизывает краску с заводских труб.

     Иногда бесформенное ржавое облако перебирается через стену Глэмбург-сити. Газетчики начинают верещать об отравленном воздухе — и граждане Зоны Безопасности несутся в банки, надеясь взять кредит на фильтрующие имплантаты.

     Филтфог — так называют западные трущобы и кондоминиумы, вплотную прижатые к индустриальной зоне. В эпоху Глэмбургского Чуда здесь ютилось почти два миллиона граждан. Заводские работяги и их семьи, торговцы, мелкие коммерсанты. Теперь здесь не найти и трёхсот тысяч душ. У каждого пятого есть работа или своё дело. Остальные — живущие на пособие бездельники и прочая никчёмная шпана.

     Лабиринт из бетонных коробок, подземных галерей и улиц под пластиковыми куполами — далеко не самое дерьмовое место в Глэмбурге. Каналы и ржавые мосты Филтфога — нейтральная полоса, отделяющая трущобы от заводов. Местные копы всё еще выезжают на вызовы. Шлюхи не боятся садиться в машины. А торговцы «Мезэксом» и «Неоновым Санчесом» не пытаются обменять своё дерьмо на еду и чистую воду.

     Жителя этой части города легко узнать. В любое время дня и ночи, его лицо скрыто фильтрующей маской. Болтаться на этих улицах без респиратора — признак глупости. Или признак достатка. Знак, что тебе хватило средств на искусственные лёгкие от «Зотнракс Биотех». Или на очередной нелегальный имплант от полуподпольных врачей-модификаторов без медицинской лицензии.

     Мутная жижа каналов — кровь Филтфога.

     Зловонный туман — его дыхание.

     Зато местные жители — не самые мерзкие сукины дети на свете.

     Джей любит эту часть города. В большинстве своём, местные добры друг к другу. Иногда эта доброта распространяется и на бродяг. Он давным-давно свыкся с вонью, и обходится без респиратора — фильтры стоят денег. Да, серые стены залеплены плакатами-страшилками по поводу дерьма в воздухе. Вот только Джей не собирается жить вечно.

     Он знает, как справляться с туманом. Мудрость, известная каждому бродяге — любую вонь можно заглушить запахом бухла и собственного перегара.

     

     

     =======================================

     Директор Зури, вы находитесь в зоне умеренной биологической опасности

     Возможно угнетение дыхательной функции

     Немедленно покиньте зону умеренной биологической опасности

     =======================================

     

     — Директор Хуюри, блядь... опять директор, ёб твою мать... почему директор, хер бы его знал...

     Джей тихо ругается себе под нос. Полощет старую куртку в химической жиже, и пытается не замечать очередную галлюцинацию.

     Недавно Джей сделал несколько открытий. Первое — похоже, он допился. Конечно, он бы предпочёл голос в голове. Один бездомный рассказывал, что с этими голосами можно болтать. Как с воображаемыми друзьями — только взаправду. Увы, ему не так повезло. Белая горячка подкидывает какие-то дурацкие тексты.

     Открытие второе и главное — скорее всего, в ближайшее время он не сдохнет от отравления. Да, голова всё еще кружится. Иногда немеют ноги и руки. Он периодически блюёт чёрной жижей, а моча похожа на нефть. Зато в остальном — он чувствует себя просто отлично. Просто шикарно!

     После стрельбы у дома жирного мелкого ублюдка, Джей бежал почти два часа. Удивительное дело — раньше сердце дало бы о себе знать уже через квартал. А сейчас — он чувствует, что мог бы бегать кругами до самой ночи.

     Похоже, он всё же отравился. Смертельно отравился. И перед лицом смерти, организм высвободил... хер его знает, как это называется… резервы жизненной энергии? Как в старом фильме про китаёзу и его учителя кунг-фу. Это чертовски похоже на правдоподобное объяснение. Тайная внутренняя энергия — именно так, сучки! Старина Джей Барнс еще даст всем жару! Бродяга довольно улыбается, веселясь от этих мыслей. Оказывается, терять рассудок не так уж и страшно. Это самая настоящая сраная комедия.

     Веселье заканчивается, когда Джей слышит шорох.

     По бетону скользят тёмные пятна. Из нагромождения плит и ржавой арматуры лезут крысы. Облезлые, бледные твари. Их глаза похожи на тусклые белые бусины. Зато нюх успел адаптироваться к химическим испарениям. Носы маленьких ублюдков сигнализируют – в воде поджидает кое-что вкусное.

     Джей вскакивает с воплем ужаса и отвращения. Однако, сегодня на крысином банкете подают не его задницу. Поток серой мерзости проносится мимо. Изъязвлённые грызуны огибают грязные ботинки. И падают в ядовитую воду. Спотыкаясь и матерясь, бродяга пытается убраться подальше от местной фауны. Он не понимает, какого хрена здесь происходит.

     На свою беду, Джей оборачивается.

     В десяти метрах от кромки вонючей жижи, разрезая пену из дерьма и мусора - плывёт раздувшийся труп. Крысы взбираются на плот из тухлого мяса. Пищат, толкаются, занимают места за праздничным столом. И приступают к трапезе.

     Каналы Филтфога – притоки Стикса.

     Но лодочник в чёрной мантии устал от всего этого дерьма. Харон отошел от дел. Доверил полчищам крыс провожать торчков, самоубийц, и бедолаг, принявших нож или поймавших пулю.

     Джей чувствует головокружение. Закрывает лицо руками. Стискивает зубы. Он слышит музыку. Тупая беззаботная мелодия из забегаловки под пластиковым куполом. В двухстах метрах от канала, чёртовы горожане жрут хотдоги, пьют кофе и недурно проводят время. Их маленькие соседи пируют рядом, совсем рядом, прямо под этим сраным мостом.

     За годы на улице Джей повидал всякое. Но так и не научился пропускать веселые картинки мимо глаз. Ведь так не должно быть. Так не должно быть. Так не должно быть. Ведь это не Тайцзинский Треугольник. Ведь это не ёбаный Индокитай. Война осталась в прошлом. Он не спит — здесь Глэмбург, а не проклятые джунгли. Так почему трупы снова плывут по воде? Так не должно быть. Так не должно быть.

     — Какого хера ты тут делаешь, дружок?

     Джей вздрагивает от звука голоса — и в ту же секунду вонь кислятины заглушает вонь канала. В двух шагах темнеет силуэт. Заросший грязный старик. Лицо бомжа съедено туманом. В его руке — кусок арматуры. Железный прут заточен о бетонные плиты. На локте болтается кусок проволоки с нанизанными крысиными тушками. Он похож на бушмена-охотника, вышедшего к воде с острогой.

     — Это моё место, дружок.

     — Всё в порядке, я понял. Всё в норме. Без проблем, я уже сваливаю...

     — Ты ведь ел моих крыс? Ты ел моих крыс, пидор? Это моё место, бессовестный ты хуесос. Но я не против. Знаешь, я не против. Ведь Иисус завещал делиться. Есть чем поделиться? Хорошая куртка, дружок. Ты ел моих крыс, ёбаный ублюдок. Ограбил меня, ёбаный ты хуесос. Теперь твоя очередь делиться, дружок.

     — Старый хер, да ты спятил... отвали, без обид, старик, отвали... я уже ухожу, мать твою...

     — Мне холодно. А ты — ёбаный крысиный вор. Отдай куртку, крысиный пидор. Ёбаный обжора. Ты ведь обворовал меня, ёбаный обжора. Крысиный вор, пидор, ёбаный крысиный вор.

     — Отъебись от меня, старый кретин, ёб твою мать!!!

     Джей пятится от выжившего из ума охотника на крыс. Тот перестаёт бормотать, поднимает копьё — и прёт на Джея.

     

     =======================================

     Директор Зури, гражданин демонстрирует высокий уровень агрессии.

     Крайне высокая вероятность насильственного сценария.

     Это неприемлемо.

     Это преступно.

     Убейте его.

     Убейте его немедленно и свяжитесь с юридической службой корпорации.

     =======================================

     

     — Опять!?? Опять!?? Да какого хера?!!

     — Что опять, дружок!? Что значит опять, ёбаный вор?! Что опять, дружок?! Дай сюда, пидор!!!

     Искусанные крысами пальцы вцепляются в ткань. Вонючий безумец изо всех сил рвёт мокрую куртку из рук владельца. Остриё ржавого прута мельтешит перед глазами Джея. На верхнем этаже старика нет милых и сентиментальных вещей, что удерживают человека от убийства. Джей понимает — он вляпался в очередное кровавое и безумное дерьмо.

     — Да иди ты на хуй!!!

     Джей с криком впечатывает ботинок в пах крысоеда. Но что-то идёт не так. Удар выходит слишком сильным. Невероятно сильным!

     Вместо того, чтобы разжать пальцы и свернуться на бетоне — старик подлетает на метр от земли. Со страшным грохотом втыкается головой в переплетение балок под настилом моста. Его грязная башка хрустит как ореховая скорлупа — и застревает между ржавых железок. Ботинки слетают с ног. Висящее тело несколько раз дергается и замирает. На лицо Джея приземляются тёплые капли крови.

     

     =======================================

     Так держать!

     Так держать, господин Директор!

     Необходимо урегулировать последствия непреднамеренного убийства при необходимой самообороне.

     Немедленно свяжитесь с юридической службой корпорации.

     =======================================

     

     Джей просто бежит. Просто бежит, не оборачиваясь на мост. Он твёрдо знает — если не выпить, если не залиться алкоголем, если не забыться — он свихнётся. Безумие заберёт его точно так, как забрало несчастного старого мудака. И в этом нет нихрена весёлого.

     Он пытается не думать о смерти. О парне в воде и о старике под мостом. О том, как крысы пытаются добраться до воняющего кислятиной трупа. Так не должно быть. Ведь это не джунгли. Это один из каналов Филтфога, а не ёбаный приток Меконга. Филтфог — хорошее место. Так просто не должно быть.

     Джей чувствует, как внутри рождается дикий, нечеловеческий вопль. Если начать кричать — остановиться будет трудно. Надо перетерпеть это дерьмо. Надо немедленно добыть бухло, иначе мир просто-напросто треснет по швам.

     ***

     Тела в разорванных кевларовых упаковках дрейфуют сквозь океан тёплой грязи. Головы в касках пускают багровые пузыри. Парней из шестого и тринадцатого взвода нельзя отличить от китаёз или камбоджийцев. Кости, бесформенные кучи потрохов, обугленные остовы. Скульптуры из крови, дерьма и воспоминаний.

     Одинаковые лица. Одинаковые распахнутые рты и почерневшие языки. Губы мертвецов шевелятся. Каждый хочет добавить в сон свою порцию упрёков и проклятий. Джей знает — эти ребята не скажут ничего нового. Плотно прижимает ладони к ушам и просто идёт вперед, пытаясь выбраться из багровой трясины.

     Пьяные сны и видения — туннель в прошлое.

     Бутылка — ключ от ворот в сад земных удовольствий.

     Смесь из паров алкоголя и ядовитого тумана съедает дверь сейфа, в котором Джей хранит свои сокровища.

     Если брести в тёплой жиже достаточно долго — можно достигнуть твёрдой земли. Ботинки окажутся на постриженной траве. Когда-то давно, в прошлой жизни, Джей постоянно топтался с газонокосилкой. Трава пыталась пожелтеть от солнца и смога — а он всё лил и лил волшебные эликсиры из соседнего супермаркета. Кажется, в них было больше краски, чем удобрений и стимуляторов. Зелёное пятно посреди бесконечного асфальтового ковра — настоящее долбанное чудо. Мелкие соседские засранцы постоянно возились на лужайке перед окнами старого дома на Родео Драйв.

     Когда за окнами раздавался детский смех — Сэнди включала старую песню. Давай покинем Глэмбург. Перестанем существовать на «пособие для неинкорпорированных горожан четвёртого класса». Будем работать, заниматься чем угодно, лишь бы оказаться подальше от этих ёбаных улиц. Продадим дом, соберём деньги, начнём своё дело. Заведём детей и огромную мохнатую собаку.

     Джей отмахивался от этих разговоров.

     Соседские пацаны перестали смеяться, когда их отец проглотил несколько разрывных девятимиллиметровых маслин. Очередная разборка торговцев «Неоновым Санчесом». Джей смотрел на тёмно-багровую лужу несколько дней. Он почему-то был уверен — кто-то приедет, чтобы смыть кровь с асфальта. Разумеется, этого не случилось. Именно тогда Джей решил, что план Сэнди не так уж и плох. Она всегда была здравомыслящей женщиной. К черту подачки от мудаков из зоны безопасности. Свалить из Глэмбурга — отличный план.

     Тогда он и поддался фантазиям о лёгких деньгах. Решил заработать на новую жизнь для себя и своей красотки. Явился в вербовочный центр корпоративной армии. Там объяснили, что бегать по джунглям и стрелять в узкоглазых — чертовски выгодное занятие.

     Джей снова оказывается перед домом на Родео Драйв.

     На крыльце коврик. Рядом с крыльцом, из травы торчат садовые гномы. Сэнди улыбалась каждый раз, когда видела этих пиздюков в пластмассовых колпаках.

     Дверь тихо скрипит. Джей сбрасывает ботинки. Идёт прямиком в спальню, садиться на край кровати. Он не решается обернуться. Слишком велик страх, что Сэнди покинула его пьяные фантазии. Эти воспоминания — всё, что у него есть. Они дают силы жить, дышать, существовать. Если сотканный из воспоминаний дом опустеет — это станет точкой невозвращения. Это станет концом.

     Джей чувствует прикосновение к плечу. Сердце снова начинает биться. Она здесь, рядом, в прокуренной спальне с выцветшими обоями. Он оборачивается. Сэнди читает. Желтый свет прикроватного светильника падает на обнаженные плечи. Джей помнит эту книгу. На обложке — испанец с круглым накрахмаленным воротником. Сэнди за каким-то чёртом купила старый том у бездомного.

     Ноготь с чёрным лаком упирается в пожелтевшую страницу. Голос лишен всякого выражения.

     

     Селальба, мне примнился ад:

     Вскипали тучи, ветры бушевали,

     Основы башни целовали,

     И недра извергали алый смрад.

     

     Джея снова охватывает страх. Он не понимает, что существует в пьяном сне. Зато прекрасно знает — месиво из грязи и мертвецов подобралось слишком близко к дому на Родео-Драйв. Только бы оно не полилось на газон. Только бы не затопило сраных гномов у его порога.

     — Сэнди, ты в норме?

     — Да. Всё в порядке. Иди ко мне.

     Она закрывает старый том. Пальцы красотки забираются в волосы Джея. Он прижимается щекой к обнаженной груди подруги. Кладет ладонь на загорелое бедро.

     — Как твои дела, Джей? Где ты был?

     Джей не отвечает. Он боится шевельнуться. Боится поднять глаза.

     Он боится, что Сэнди превратится в ёбаного китаёзу с обугленной головой.

     ***

     Бродяга приходит в себя. Но не спешит открывать глаза. Губы растягиваются в счастливой и глупой улыбке. Семнадцатилетняя Мадонна снова явилась из пьяных фантазий. Утопила крыс и обрывки ржавой арматуры в чёрных водах памяти. Ненадолго избавила бывшего любовника от зловонной трясины под названием реальность.

     Когда-то он был счастливейшим сукиным сыном на свете. Хоть и не понимал этого. Тихие вечера, совместные обеды, поездки в супермаркет. Прикосновения. Разговоры перед сном. Малиновый запах дешевой косметики. Сперма, блестящая на губах Сэнди. Её пальцы, её волосы, её голос, её тепло, её близость. Всё казалось обычным делом. Почти рутиной.

     Теперь Джей пытается оградиться от мира осколками этих воспоминаний. В хорошие дни у него получается. В плохие дни — парни в камуфляже заглядывают в его окна. Лианы и пальмовые листья вырастают прямо из стен. Ковёр в гостиной дома на Родео Драйв покрывается стрелянными гильзами.

     Бродяга встряхивает головой, продирает глаза. Фокусирует взгляд на пустой бутылке в руке. Разжимает пальцы. Слышит звон разбитого стекла. Оглядывается, пытаясь понять, где кинул кости, прежде чем надраться.

     Стены заплетены трубами и коробами вентиляционных установок. Пар медленно струится из канализационных решеток. Капли конденсата ползут по брюху мусорного контейнера. Плотные потоки тумана скрывают верхние этажи зданий, рассевают свет, сжирают все оттенки, кроме серого.

     В десяти шагах оббитая железом дверь. Над дверью медленно двигается вентилятор, распространяя запах жареного синтетического масла. Похоже, он в подворотне возле какой-то забегаловки. Запах еды моментально развеивает пары алкоголя. Рот наполняется слюной. Джей понимает — он ни черта не жрал уже пару дней. С тех самых пор, как дёрнул коктейль, посланный небесами.

     Джей вполголоса материться, отрывает задницу от земли, шарит по карманам. Поиски не занимают много времени — на ладони всего четыре монеты. Он не помнит, потерял ли выклянченную мелочь, или потратил всё на бухло.

     Он выбирается из подворотни на улицу. У основания жилых блоков зажат длинный червь. Тоннель с пластиковым потолком и противотуманными шлюзами. Лет десять назад, эта труба была прозрачной. Ржавый налёт крадёт свет — закрытая пешеходная улица похожа на канализационный коллектор. Внутри бесконечной кишки плетутся редкие тени в респираторах и газовых масках. Джей начинает старую песню.

     — Немного мелочи, сэр? Прекрасный день, сэр, да хранит вас Иисус. Немного мелочи?

     — С дороги, хуев попрошайка!

     — Мадам, я не ел два дня... вы похожи на мою мать. Чтоб мне сдохнуть прямо здесь, если вы не похожи на мою мать, мадам. Немного мелочи, мадам?

     — Найди работу, пьяница! Не дыши на меня! Господь Вседержитель, чем от тебя несёт?!! Что за мерзость, Господи?!! Фу, будь ты неладен! Меня сейчас стошнит, не дыши на меня!!!

     — Дамы, одну секунду... одну секунду, дамы... шикарно выглядите! Просто роскошно, просто как... как свежие, мать их, булочки... простите эти мои слова... у вас нет нескольких монет для... эмм... для... отца семейства, погодите... одну секунду... дамы... да погодите же вы... да постойте же! Ладно... ладно, пиздуйте, красотки, мать вашу...

     Минута тянется за минутой. Час за часом. Джей бродит по кишкам Филтфога и докучает серым теням. Привычное ремесло нищего бродяги. Наступает вечер. Когда улицы заполняются тусклым неоновым светом — всё снова идёт кувырком.

     — Эй, парень! Постой-ка!

     Джей вздрагивает. Голос уверенный и громкий. Голос копа или какого-нибудь громилы. Он даже не смотрит в сторону, откуда раздался звук. Разворачивается, натягивает капюшон, ускоряет шаг.

     — Да стой же!

     Голос раздаётся прямо над ухом. Джей пытается бежать — но кто-то хватает его за рукав.

     — Спокойно, бродяга.

     Джей оборачивается, прижав подбородок к плечу, чтобы не вырубиться от удара в челюсть. И видит священника. Высокий и плечистый мужик лет пятидесяти. Квадратное лицо, бритая голова, массивные надбровные дуги. Самый настоящий вышибала — вот только белый воротничок портит картину. То ли методист, то ли католик — хрен его разберёт. У этого парня нет респиратора. Трубки индивидуального фильтра входят прямо в мясистый нос. Тяжелый, чертовски тяжелый взгляд. Джей понимает — эта встреча не закончится ничем хорошим.

     — Не бойся. Я хочу тебя спросить.

     — Чувак, я не делаю ничего дурного, хрена ты вцепился... всё в норме, чувак, успокойся...

     Джей видит, как на бычьей шее святоши проступают красные пятна. Но его голос спокоен.

     — Да. Всё в норме. Как тебя зовут?

     — Джей... постой, да какое твоё дело?

     — Я хочу задать вопрос. Ты ведь не наркоман, Джей? Я вижу по глазам, что ты не наркоман. Оглянись Джей. Посмотри вокруг. По левой стороне улицы гуляет Дьявол. Его карманы набиты мезэкском и «Неоновым Санчесом». По правой стороне — Иисус. У него ничего нет, кроме любви. Любви и добрых людей. Обычных людей, как я или ты. Понимаешь, о чём я говорю?

     Единственное, что Джей понимает — он снова вляпался в какое-то дерьмо. Он затыкается и просто кивает головой, выбирая момент, чтобы дать дёру.

     — Джей, я хочу спросить — на какой стороне улицы ты?

     — Где Иисус, конечно... всё в норме, чувак, конечно же где Иисус, без вопросов... не парься на этот счёт...

     — Ни хрена подобного, мать твою. Неверный ответ. Ты посередине. Но я тебе помогу. Я вижу, что ты не торчок. Тебе нужна работа, Джей? Настоящая работа для достойного и доброго человека?

     Слова о «работе» расставляют всё на свои места. Джей понимает — перед ним обычный фрик. Чёртов фрик, косящий под священника. Долбанный гомик в поисках члена для своей жопы. То ли отвращение проскальзывает на лице бродяги — то ли громила читает его мысли. Обладатель квадратной челюсти кривится, отпускает рукав Джея.

     — Что ты себе вообразил? Что за дерьмо у тебя в голове? Никто не собирается хватать тебя за яйца. Меня зовут Кеннет. Отец Кеннет. Я пресвитер церкви Святой Камиллы Картахеской, что на Восьмой Линии.

     Джей просто пятится и кивает головой. Если это не педик — значит, очередной повёрнутый проповедник. Теперь он не спешит сваливать. Похоже, следует спеть несколько гимнов Иисусу вместе с этим хренососом. Наверняка, Святая Камилла приветствует помощь ближним. Следует выяснить, оставила ли она какой-нибудь завет на тему еды и бухла для обездоленных бродяг.

     — Прости, чувак... я хотел сказать, простите, святой отец. Милосердие это... ну... очень богоугодное дерьмо... помощь ближним — это реальное богоугодное дерьмо... спасибо вам, спасибо, отец Кеннет... рад встрече... очень рад встрече, святой отец...

     — Я не дам тебе на выпивку. Выслушай меня. При нашей церкви есть... скажем так, больница. Не бойся, я не похититель органов. Обычный приют для бедолаг, подсевших на "Мезэкс". Ты не похож на доброго христианина, Джей. Но мне бы пригодилась еще одна пара рук. Это твой шанс убраться с улицы. Шанс сделать что-то хорошее.

     Отец Кеннет выуживает визитку. Протягивает бродяге.

     — Не просри свой шанс. Приходи по этому адресу.

     Священник хлопает бродягу по плечу. Не дожидаясь ответа — разворачивается и шагает прочь. Джей пялится на широкую спину, досадует и вполголоса материться. Хренов святоша! Он рассчитывал на милосердие совсем иного рода. Переводит взгляд на кусок пластика, оставленный отцом Кеннетом. Рядом с адресом — голографическое изображение молодой женщины. Её руки сложены в молитвенном жесте. Над головой покачивается неоновый нимб.

     Джей вглядывается в переливающиеся буквы. Адрес церкви - но ни слова о приюте.

     ===============================================

     Зона Безопасности

     Исторический центр, здание мэрии

     ===============================================

     

     Свет проблесковых огней пробивается сквозь толщу тумана. Реактивные струи разрезают упавшее на город свинцовое покрывало. Рваная рана медленно выдавливает брюхо скай-скутера с эмблемой корпорации.

     Планер зависает над позеленевшими шпилями. Взвесь из капель дождя моментально покрывает алюминиевые крылья. Раскалённые языки вертикальных двигателей испаряют лужи. Шасси касается надстройки. Двери с шипением открываются.

     Небожители явились с дарами. Директор Фогель первым показывается на трапе. Новый глава региональной штаб-квартиры «Зонтракса» салютует встречающим из городского совета. Он прибыл не один. Из чрева серебристого планера на крышу городской мэрии высаживается десант из юристов, специалистов, аналитиков и консультантов. Усиление для комиссариата и городских властей. Именно они будут готовить плацдарм для развёртывания тактической корпоративной полиции.

     Здесь нет журналистов. Ребята с камерами и микрофонами мокнут под дождём за дверями мэрии. Напротив посадочной площадки выстроилась нестройная шеренга чиновников.

     Мужчины в серых костюмах идут навстречу друг-другу. Начинается набивший оскомину ритуал. Рукопожатия, вежливые кивки, приветствия, услужливые улыбки, снова рукопожатия.

     Директор Фогель шагает вдоль шеренги. Скрывает гримасу отвращения за приветливой улыбкой. Даже здесь, в самом сердце Зоны Безопасности, его настигает чарующий аромат Глэмбурга. Он запретил своим людям затыкать ноздри фильтрами — бездельники из мэрии должны видеть, что обитатели «Виктории Дивины» дышат с ними одним воздухом. Это «правильный» жест. Нет нужды напоминать, кто настоящий хозяин города. Сегодня черёд соловьиных трелей на тему сотрудничества и общего блага.

     Гости прибыли на вечеринку по случаю «совместной инициативы в сфере безопасности». Официальная часть, фуршет, дежурные разговоры: погода, последние новости, рейтинги доверия и эффективности. Серые пиджаки держат бокалы с шампанским и топчутся друг перед другом в громадном холле старого задания мэрии. Прямо под носом у шестиметрового изваяния Бальтазара Томблботта, основателя Глэмбурга.

     В одной руке статуи — кусок угля.

     В другой — лист из печально известной «Конституции Томблботта».

     Пергамент свёрнут. Скульптор не решился запечатлеть в бронзе фрагменты из наследия отца-основателя. Слова о превосходстве и долге перед нацией. Фантазии о боге и государстве. Обещания грядущего величия. Этот завет противоречит самому духу эпохи — зато согревает сердца ребятам в белых балахонах.

     Два с половиной века назад Бальтазар Томблботт воткнул лопату в полосу земли между горами и морем. Создал «Чедмарский Угольный Трест». Проложил железнодорожное полотно от берегов Атлантики до Калифорнийского Залива. Построил плавильни и заводы. Бурый уголь и чёрные рабы, сталь и порох, пушки и паровозы — вот камни, на которых стоит город.

     Гюнтер Фогель ведёт беседу с чиновниками из администрации. Рассказывает о грядущем благоденствии. И чувствует оценивающий взгляд из-под бронзового цилиндра мистера Томблботта. Отец Глэмбурга не знал компромиссов и полумер. Не боялся действовать решительно, всеми силами. Старик до конца стоял за южан. Пули, деньги и идеи. Он не мелочился — и создал конституцию, где отвел белому человеку главную роль в чёртовой вселенной. Непримиримый сукин сын погиб в семьдесят лет. В самом конце гражданской войны. Был расстрелян северянами прямо под стенами мэрии.

     Победители сделали всё, чтобы забыть Бальтазара Томблботта на долгие двести лет. Но сейчас он снова здесь. Красуется в свете хрустальных люстр. Держит бронзовыми пальцами свиток с заветом. Смотрит на слюнтяев в серых пиджаках — и смеётся над их трусостью, над никчёмными амбициями и несуразными деяниями.

     — Господа, прошу меня простить. Надеюсь, вам не надоели мои идеалистические фантазии о будущем этого великого города. Но также надеюсь, что вера в лучший путь заразна. Уверяю, вы разделите мой оптимизм, когда за дело возьмётся тактическая полиция. Спасибо господа, спасибо. Искренне рад знакомству. Спасибо еще раз.

     Директор Фогель опускает бокал с шампанским на мраморный пьедестал. Прямо напротив кавалерийских сапог отца-основателя. Откланивается, и направляется к хозяевам вечеринки. Пора браться за дело. Озвучить сценарий для мэра и комиссара.

     Эдвардс превратился в сучку корпорации задолго до выборов. Именно «Зонтракс» усадил его жирную задницу в кресло мэра. С этим пройдохой не возникнет проблем.

     Увы, предшественнику Оберста так и не удалось достичь взаимопонимания с главным полицейским города. Придётся делать всё самому. Ничего нового. Ничего неожиданного. Следует отыскать нужные слова. Или найти нового главу полицейского департамента.

     ***

     Трое мужчин уединяются в сигарной комнате под самой крышей мэрии. Помещение не изменилось за последние двести лет. Корешки массивных томов за стёклами шкафов, изящный столик, кресла в колониальном стиле, громадный хумидор, принадлежавший самому отцу-основателю. Сюда не проникает гул вечеринки. Тишину нарушает лишь тиканье старых напольных часов. И взволнованный голос мэра.

     — От лица городского совета, от лица каждого моего сотрудника, приношу соболезнования в связи с очередной утратой. Сначала директор Зури. Затем мистер Андерсон. Одна ужасная новость за другой! Страшная, страшная утрата. Искренне соболезную, дорогой Гюнтер!

     Эдвардсу отлично удаётся изображать сочувствие.

     Разжиревший засранец всегда был хорошим актёром. Это его единственный талант. У мэра есть лишь два режима: марионетка «Зонтракса» и марионетка городского совета. Сенаторы и выборные представители грызут друг-друга десятилетиями, а журналисты по инерции называют этот процесс «политической борьбой в совете». Но чёртову возню следует назвать дракой за лучшие места у корыта. День за днём, год за годом, корпорация фарширует деньгами чиновничий аппарат Глэмбурга. И аппетиты этих сукиных детей только растут. Растут сверх всякой меры.

     Мэр не затыкается. Директор Фогель пропускает его болтовню мимо ушей. И наблюдает за комиссаром.

     Флэтчер — стреляный воробей. Будет непросто его переизбрать или дискредитировать. На этого хитрого и осторожного ветерана полиции нет ничего по настоящему серьёзного. Флэтчер никогда не пытался отжать ребят из «Виктории Дивины» напрямую. Однако, «Зонтракс» спонсирует более двадцати фондов, так или иначе связанных с деятельностью полиции. Чувствует ли старый коп за собой должок? Или принимает это как должное?

     Наверняка, слухи о причинах смерти Андерсона достигли Флетчера. Это к лучшему. Он должен знать, что старина Гюнтер пойдет на любые меры. Ведь они на одной стороне. Преступность — общий враг.

     — Благодарю за тёплые слова. Признаюсь, это целиком моя вина. Я знал мистера Зури более тридцати лет. Инцидент в конгресс-центре унёс старого товарища, хорошего человека. Андерсон позволил террористу сделать своё дело — и я его уволил. Это худшее, что может случиться с сотрудником корпорации. Ведь мы одна большая семья. Бедняга просто не смог с этим справиться. Кто бы мог предположить, что он решится на самоубийство?

     Оберст пытается прочесть мимику комиссара Флэтчера. Однако, старый коп лишь кивает с миной сожаления.

     — Я чувствую вину за смерть Нила. Увы, что сделано, то сделано. Господа, позвольте перейти к делу. Концепция директора Зури жизнеспособна, но в ней есть существенный недостаток. Его сценарий сотрудничества корпорации и города слишком растянут во времени.

     Мэр и комиссар переглядываются. Аналитики и юристы «Зонтракса» целых три года работали с властями и полицейским департаментом, создавали законы и инструкции, планировали финансовые потоки, разрабатывали протоколы. И переливали из пустого в порожнее. За месяц до пресс-конференции в «Оливер Паласе» стороны сошлись во мнении, что работа сделана. Роли определены, цели понятны. Если новый хозяин «Виктории Дивины» желает глобальных изменений — это худшая из возможных новостей!

     — На улицах вне Зоны Безопасности идёт война. Господа, давайте называть вещи своими именами — настоящая война. Пять лет назад мы слышали лишь эхо выстрелов. А сегодня торговцы "Мезэксом", "Неоновым Санчесом" и нелегальными имплантантами ведут бизнес у нас на заднем дворе. Нэтраннеры из трущоб массово взламывают ID-чипы граждан первого класса и пользуются их преференциями. Организованная преступность контролирует Третий Кондоминиум, Кэтлоу и Гострич. Банды в Тронстеде и Шэлдри регулярно вступают в огневой контакт с полицией — а мы даже не видим этих районов. Инициатива с «Оком» зашла в тупик. Спутники ослепли из-за смога. Мы лишь фиксируем тепловые сигнатуры. Видим скопления граждан - но не имеем возможности опознать всех и каждого.

     — Мы сидим на пороховой бочке, господа. Белое население открыто симпатизирует самым радикальным идеям Умеренных Воинов Господних, вчерашних ку-клунс-клановцев. Сенаторы из городского совета зарабатывают очки, потакая этой публике и потрясая Конституцией Томблботта. Вот результат — лояльные к меньшинствам террористы убивают инкорпорированных граждан. Директор Зури не первая и не последняя жертва.

     — Официальная статистика говорит о сотнях граждан из Зоны Безопасности, примкнувших к секте Белого Семени Христова. Господа, вы представляете, к чему ведут воззвания «объединить тела и души в Реатомизированном Иисусе»? Сколько раз городской совет торпедировал инициативу «Зонтракса» по поводу тотального лицензирования биотехнологических ассемблеров? За последний год — две дюжины случаев коллективной модификации. Их результат не укладывается в наши представления о том, что есть человек. Метастазы этого безумия просачиваются через стену. А опухоль растёт в трущобах, где полиция, — при всём уважении, господин комиссар, — не показывалась уже более трёх лет. Я не хочу сгущать краски. Но знаю наверняка: желе с фрагментами голов и костей, поглощающее граждан на улицах — вот главная тема завтрашних новостей.

     — Существует способ избавить Глэмбург от насилия и преступности. Но это процесс не должен затянуться на десятилетия. Это необходимо сделать сегодня. Это необходимо сделать прямо сейчас.

     — Идея Зури об едином штабе для полиции Глэмбурга и корпоративной тактической полиции — глубоко ошибочна. Комиссар, ваши ребята — достойные и самоотверженные люди. Но методы и подходы, которым обучают в полицейской академии, не соответствуют ситуации за стеной. «Зонтракс» создаст отдельный штаб для персонала, управляемого «Травма-Тэком». Разумеется, с присутствием наблюдателей из полицейского департамента.

     Комиссар слушает директора с непроницаемым лицом. Мэр беспомощно кивает, мечтая провалиться сквозь землю. Наводнить улицы головорезами с пушками без всякого контроля полиции? Подобное дерьмо окончательно обрушит все мыслимые рейтинги доверия!

     — Мы разделим город. Полиция сосредоточит усилия на Зоне Безопасности и относительно благополучных районах: Риплди, Хэмпе и Глэмбург-Сити. Оставит нам трущобы и окраины. Освободит линию огня — и корпоративные тактические силы начнут полномасштабную компанию по зачистке. Каждый займётся своим делом. Каждый будет играть на своём поле. Мы сможем действовать уже сегодня, без лишних помех и проволочек. Вот моё предложение, господа. Вот лучший путь для всех нас.

     Мэр Эдвардс вскакивает с кресла. Простирает к небу пухлые руки. Замирает в патетическом жесте, словно актёр античной драмы. Его голос дрожит от возмущения.

     — Гюнтер, дорогой друг! Да, вы правы, тысячу раз правы! Да, это ускорит дело! Но это — политическое самоубийство! Городской совет не допустит подобного! Официальный исход полиции из двух третей города — это немыслимо! Чем ответит федеральное правительство!? Журналисты повесят на нас всех собак! Вы забыли о массовой истерии, когда корпорация возвела стену?! «Феодалы» — вот что было самым лестным эпитетом в адрес городских властей!!!

     — Разумеется, будет много шума. Мы пройдем через это. После возведения стены — ваш предшественник трижды переизбирался. Сенаторы оценили его усилия. Во что бы превратился Глэмбуг, не будь Зоны Безопасности? Не сомневайтесь, большинство в городском совете нас поддержит.

     Директор обращается с мэром, но смотрит на комиссара. Флетчер не спешит обозначать свою позицию. Молчание затягивается. Наконец, раздаётся негромкий голос главы полицейского департамента. Он говорит медленно, делая паузы, тщательно выбирая слова.

     — Господин Фогель, признаюсь, меня настораживает сам факт использования военных ИИ. Я не понимаю, как это работает. Кто за рулём — человек или «Травма-Тэк»? Будьте снисходительны — я старый коп, чёртов динозавр. Но мне нравится идея держать полицию подальше от городских окраин. Чертовски хорошая идея. Я устал жать руки вдовам офицеров на очередных похоронах. Я не готов обозначить свою позицию немедленно. Хочу уточнить детали. Правильно ли я понимаю — полиция просто-напросто оставит участки? Корпорация арендует у города эти здания? Купит полицейское имущество? Хочу понимать, какая часть из этих средств пойдет в фонд развития нашего департамента.

     Директор Фогель кивает с тёплой и заботливой улыбкой.

     Это не дежурная маска — он улыбается совершенно искренне.

     Разумеется, в плане нет старых дробовиков, автомобилей, серверов и терминалов связи. Но старина Гюнтер прекрасно понимает сигнал комиссара. Он сторицей заплатит за всё это дерьмо. Нафарширует деньгами хитрого сукиного сына. Набьет до отказа, словно рождественскую индейку.

     Заставит Флэтчера просто-напросто срать деньгами, лишь бы полиция не вмешивалась в работу его продукта.

     ===============================================

     Хэмп

     Площадь «Чёрч-Райд»

     ===============================================

     

     Обглоданная кость торчит из земли на границе Хэмпа и Седьмого Кондоминиума.

     Башня возвышается над лабиринтом асфальтовых полос и опустевших жилых блоков.

     Наследие славного и смелого века. Память о людях, последовавших за Бальтазаром Томблботтом к холодному берегу Чедмарского Залива. Простые люди — каменщики, плотники, горняки, мастера и фермеры. Нищие бедолаги из Норфолка и Балтимора в поисках лучшей доли. Рабочие руки для шахт, фабрик и мануфактур. Прежде чем закончить свои дома — они возвели дом для бога.

     Старая колокольня — вот и всё, что осталось от протестантской церкви, построенной на заре Глэмбурга.

     Основание башни когда-то опоясывали горельефы со сценками из Писания. За долгие три сотни лет фигуры лишились конечностей, крыльев, носов и губ. Ангелы недовольно кривятся, наблюдая за уличной суетой. Их гримасы похожи на посмертные слепки с лиц прокаженных.

     Над покосившимся крестом — туман Филтфога воюет с бризом со стороны Чедмарского залива. Ядовитый пар и солёный ветер делают своё дело. Дробят кладку. Воруют раствор из щелей между блоками. Желтый песок бежит сквозь строительные леса и проржавевшие металлические стяжки.

     У подножья башни собрались люди, не дающие ей упасть. Методисты, Пятидесятники, Новые Евангелисты. Преданные друзья Иисуса. Ценители крепкого пунша после воскресной службы. Кто-то любит как следует потрястись перед кафедрой пресвитера, вознося хвалу господу. Кто-то заглядывает на службу, надеясь стать частью общины. Кто-то заходит еще дальше — отыскивает бога среди бумажных стаканов и пластиковых стульев. Пёстрая публика желает отлить новый колокол. Заглушить эхо выстрелов и визг уличных шлюх.

     На месте старого храма возведена церковь святой Камиллы Картахенской. Громоздкий серый прямоугольник. Стальной ангар с фильтрующей станцией на плоской крыше.

     Но всё же, прохожий не ошибётся. Над тяжёлыми раздвижными дверями полыхает громадный неоновый крест. Малиново-голубое свечение заполняет всё окружающее пространство. Раскрашивает в неестественно-яркие цвета стены зданий, лица прохожих, грязные ладони Джея.

     Джей битый час разглядывает серый ангар. Сидит в дальнем конце площади и наблюдает за прихожанами.

     Он не прочь подзаработать. Вот только есть проблема.

     У Иисуса не самая лучшая репутация в Глэмбурге.

     С этим длинноволосым хиппи водятся съехавшие сектанты и ребята в белых балахонах. У первых в голове бессмысленные кровавые фантазии. У вторых — чуть более осмысленные и чуть менее кровавые идеи. В основном — о Пути и Предназначении для белого человека. Обычного белого засранца, такого же, как Джей. Однако, в глазах Умеренных Воинов Христовых — он недалеко ушел от ниггера, китаёзы, бешеной шлюхи из мотобанды, или малолетнего торчка из Кэтлоу, отсасывающего гомикам в дорогих машинах. Нищий бродяга — не самое главное свидетельство величия белого человека.

     Джей дышит на пальцы, пытаясь согреться. Ветер из старого порта продувает видавшую виды куртку. Он никак не может определиться, как быть и что делать. Разузнать, о какой работе говорил отец Кеннет? Убраться подальше от залива и холодного ветра? Выкинуть этого святошу из головы? Заняться действительно важными делами — найти мелочь на бухло, отыскать место для ночлега?

     Серые двери ангара разъезжаются. Прихожане медленно высыпают на улицу.

     Человек пятьдесят — несколько белых, несколько цветных, старики, пары с детьми, чернокожие матроны в дурацких шляпах. Разношерстная топа не собирается расходиться. Люди топчутся под неоновым крестом, болтают, смеются, жестикулируют.

     Джей отрывает задницу от скамейки. Плетётся к галдящей компании. Облокачивается о стену. Вслушивается в обрывки разговоров.

     — Покер, я не знаю. Может быть, бинго для стариков. Почему бы и нет? Бинго или покер.

     — Максвелл, это ты пустил газы во время проповеди? Ну же, Максвелл? Признавайся, ну же, облегчи душу! Ха-ха-ха-ха-ха...

     — Идите в задницу, идиоты. Это дедушка. Идите на хер, тупые педики! Это дедушка, заткнитесь, мать вашу...

     — Отличная проповедь. Просто отличная проповедь. Сегодня пресвитер дал жару. Сегодня отец Кеннет как следует надрал жопу Дьяволу. Просто отли-и-и-и-и-и-ичная проповедь...

     — Если увижу кого-то на башне без каски и страховки — выбью из него всё дерьмо. Клянусь святой Камиллой, да простит меня господь, выбью всё дерьмо, так и передай парням...

     — И я, знаешь, чувствую взгляд. Оборачиваюсь, а Майкл пялится на меня. Хи-хи-хи-хи. Прикинь? Хи-хи-хи. Прямо-таки слюни пускает. Хи-хи-хи-хи. Дина, погляди, он смотрит в нашу сторону? Погляди, только без палева, хи-хи-хи. Вот же блондинистый ублюдок, хи-хи-хи...

     — На следующей неделе именины у мелкого Томспона, потом у близнецов, потом у Хорхе, потом у Виктории, потом...

     Джей разворачивается. Убирается подальше от этой компании. Прихожане из храма святой Камиллы Картахенской не похожи на сектантов. Если кто-то из них гоняется за ниггерами в белом балахоне — то, скорее всего, втайне от соседей по церковной скамье. Он решается зайти в долбанный ангар. Поговорить с отцом Кеннетом. Только не сейчас — попозже, когда эти ребята разойдутся.

     — Ёб вашу мать... когда вы уже съебетесь, тупые уёбки... вашу же мать...

     На Джея обрушиваются воспоминания. О другой жизни. О другом человеке. Он вспоминает, как Сэнди нарядилась на крестины соседского пацана. Фиолетовое платье за сорок баксов. Фиолетовое платье с открытыми плечами.

     — Беззаботные ублюдки. Ёбаные тупые беззаботные ублюдки... Идите вы на хуй!

     Джей вполголоса материться, злясь и завидуя публике под неоновым крестом.

     

     =======================================

     Всё в порядке, директор Зури

     Нет нужды грустить, директор Зури

     Через сорок часов синхронизация достигнет пятидесяти процентов

     Я с вами, мой дорогой лучший друг

     =======================================

     

     — Разумеется, ёб твою мать, лучший друг, кто бы сомневался...

     Пытаясь отвлечься от очередной галлюцинации, бродяга рассматривает башню. Взгляд цепляется за каменные фигуры. Волхвы потеряли дары вместе с руками. По щекам ангелов ползут капли дождя. Вместо глаз и носов — чёрные провалы. Джей вздрагивает.

     Это черепа.

     Черепа из ёбаного котла.

     На свою беду, он справляется с желанием свалить подальше от старых руин и нового храма.

     ***

     Мужчины беседуют в пяти метрах от сцены с распятием. Джей сидит на пластиковом стуле. Напротив отца Кеннета. В руках бродяги кружка с не самым дерьмовым синтетическим кофе в Глэмбурге.

     Вопреки ожиданиям, святой отец не затирает с порога про спасение, добродетель, и прочие высшие материи. Не ведёт речей, которые ожидаешь от священника. Джею отчего-то кажется, что этот разговор происходит не в храме. Что перед ним офицер рекуртингового центра.

     — Ты был в тюрьме?

     — Послушайте, я не собираюсь красть вашу сраную церковную кружку... или что там у вас? Простите. Простите, отец Кеннет, я... хм.. ну, люблю Иисуса, все дела. Вам нужны рабочие, правильно? Ну, башня? Скоблить, лепить? Правильно?

     — Нет, другая работа. Я ведь говорил тебе о приюте. Послушай, я тебя не осуждаю — ты был в тюрьме?

     — Да.

     — Ты хорошо выглядишь для бродяги. Я видел много бродяг. Пара-тройка лет — и от них ничего не остаётся. Кем ты был раньше? Точно не коп. Пожарный? Наёмник?

     — Да, наёмник. Наёмник — дерьмовое слово. Солдат. Я был солдатом «Зонтракса». Обосрался в Камбодже. Угодил в тюрьму. И пока сидел, эти пидоры... простите, святой отец... эти хуесосы... тьфу ты, ёб твою мать! Простите, святой отец, вы же понимаете, что я не со зла... эти... эти свиньи отжали меня по полной.

     — Это хорошо.

     — Какого хера? Святой отец, какого хера это хорошо!!? Что значит «это хорошо»!!?

     — Это хорошо, ибо солдат знает цену человеческой жизни. Ты правильно сделал, что пришел. Ты всё правильно сделал.

     Джей теряет нить повествования и затыкается. Просто молчит и пялится в кружку. Он не понимает, какого чёрта несёт отец Кеннет. По крайней мере, этот мужик подливает горячую жижу из термоса — и не похож на сектанта или похитителя органов. Хотя последнее — большой вопрос.

     Священник выглядит довольным. Хлопает себя по коленям, встаёт. Не говоря ни слова, уходит куда-то за сцену. Через пару минут возвращается. В его руке связка ключей. Отец Кеннет подходит к пластиковому боксу для пожертвований, открывает замок, выуживает несколько смятых банкнот. Затем — снимает со связки один из ключей. И протягивает бродяге вместе с деньгами.

     — Приходи завтра. Здесь будет мой... деловой партнёр. Мы побеседуем еще раз. А затем — возьмёмся за дело, если ты не передумаешь. Возьми, купи себе еды. Это ключ от комнаты в жилом блоке на седьмой линии. Сектор номер девять. Поспи там.

     Джей думает, что святая Камилла всё-же оставила указания на счёт бродяг. Прекрасная новость. Похоже, самое время принять господа.

     — Спасибо, святой отец! Конечно... конечно, я знаю, где это. Когда начинается служба? Завтра помолимся вместе Спасителю. Ну... гимны там... проповедь, все дела...

     — Нет. Приходи после службы. Не беспокойся, если Иисус имеет на тебя планы — он знает, где тебя искать.

     Джей пытается расспрашивать святошу. Но тот берёт бродягу под локоть — и молча провожает к выходу. Прежде чем закрыть двери, Кеннет выплёвывает что-то вроде напутствия.

     — Пророк Иеремия говорит: «Разве, упав, не встают? И, совратившись с дороги, не возвращаются?» Подумай об этом. Жду тебя завтра. И вымойся, мать твою, постирай одежду.

     ***

     Проходит час. Джей оказывается перед тёмной громадиной жилого блока. С бутылками за пазухой и полными карманами синтетической жратвы в крикливых обёртках. Изучает схему с уровнями и лифтами. Рядом со схемой щит с красноречивой надписью: «Незаконное проникновение — гражданское преступление третьего класса».

     Рядом, какой-то шутник приписал краской из баллончика: «Кабинка для самоубийств».

     Ещё через полчаса он находит грязно-желтую девятку на дверях шлюза. Тыкает в интерком. Получает поток ругательств от какой-то старухи. Джей прижимает к глазку камеры номер на ключе, говорит трухлявой карге об отце Кеннете. Странное дело — старая дама завязывает с руганью и проклятьями. И впускает бродягу. Слепящие ярко-красные лампы над шлюзом гаснут. Бронированные плиты медленно разъезжаются в стороны.

     Старуха ведёт его по длинному тусклому коридору. Здесь тихо, непривычно тихо. Тишину нарушают лишь звук собственных шагов. Джею кажется, что в огромном сером здании всего два человека — он и ворчливая старая дама.

     Двадцать лет назад здесь жили сотни, тысячи людей. Портовые работники, клерки и моряки. Когда заработал Автопорт — эта публика осталась не у дел. Городские власти пересилили в Филтфог всех и каждого. Подальше от стен «Зоны Безопасности». Законсервировали жилые блоки, запечатали шлюзы, чтобы не дать торчкам, сквоттерам и безработной шпане заполнить эти коридоры. От жителей апартаментов остались лишь надписи на стенах и бесформенные груды хлама под намертво заваренными окнами.

     В Хэмпе это сработало.

     В Шелдри и Тронстеде — нет.

     Десятки таких же жилых блоков забиты нищими сукиными детьми. Они защищают свои берлоги не только от уличных банд, но и от копов. Когда-то их пытались выселить. А сейчас у полиции просто-напросто нет ресурсов, чтобы вытряхнуть на улицу всех дерьмоголовых неудачников.

     Кривой палец старой леди показывает на дверь — и она молча сваливает. Поначалу Джей опасается, что всё это — трюк похитителей органов. Что кто-то позарился на его пропитую печень. Затем прикладывается к бутылке и забывает о глупых страхах. Дверь в комнату открывается.

     Это не Ритц-Карлтон, но всё же намного, намного лучше номера «люкс» в картонном ящике под мостом. Джей довольно хмыкает. Вытряхивает на кровать бутылки и купленную снедь. И как следует надирается.

     ***

     По пути к церкви, Джей то и дело смотрит на собственное отражение в витринах. Довольно улыбается и бормочет себе под нос.

     — Кто тут у нас первый парень на улице? Ага? Ага, сучки? То-то же, мать вашу...

     Теперь его можно принять за человека — правда, лишь издалека. Сегодня его борода не похожа на паклю, а от одежды не несёт дерьмом и кислятиной. Разлепив глаза после ночных возлияний, он наводил марафет до самого вечера. Редкая возможность для бродяги. Грех не воспользоваться.

     Прихожане успели разойтись. Джей топчется в свете неонового креста, заглядывая в храм через распахнутые двери. Слышит оклик отца Кеннета. И замечает, что сегодня пресвитер не один.

     Рядом с ним — бритый наголо мексиканец, покрытый татуировками. Под глазами набито несколько слезинок — похоже, мекс успел кого-то завалить. При виде «делового партнёра» пресвитера, Джей пытается развернуться и просто-напросто свалить, не дожидаясь, пока местная община обрушит на него целый водопад сраных благодеяний.

     — Джей, не стой там. Заходи. Познакомься — это Матео. Джей — Матео. Матео — Джей. Идем, ребята.

     Мексиканец кивает и протягивает руку. Джею ничего не остаётся, как потрясти его клешню и последовать за отцом Кеннетом. Тот открывает перед гостем дверь, делает приглашающий жест. Тёмный коридор ведёт вглубь ангара, мужчины оказываются в тесном помещении. Джей испытывает что-то вроде облегчения — это не подпольная операционная, а всего-навсего кухня. Пресвитер хлопает бродягу по плечу.

     — Ты обедал сегодня? Матео принёс кесадилью. Садись.

     Джей думает, что перед едой они будут молиться. Благодарить бога, взявшись за руки, как в старых фильмах про переселенцев. Но пресвитер садится и просто начинает жевать. Он присоединяется к трапезе, чувствуя себя не в своей тарелке под оценивающим взглядом мексиканца. Это не затягивается надолго. Кеннет берёт салфетку, вытирает губы. Без всяких вступлений переходит к делу.

     — Если захочешь уйти — нет проблем. Никто не будет тебя останавливать. Но прежде, выслушай меня. Видишь ли, я преступник. В прямом значении этого слова. Преступник не только перед законом, но и перед господом. С этим нет проблем. Я в ладах с совестью.

     Кусок застревает в горле бродяги. Он недоумевающе смотрит на святого отца. Переводит взгляд на дверь.

     — Да, друг мой. Именно так. Я похищаю людей. «Насильственное ограничение свободы» — так это называется. Гражданское преступление первого класса. Ограничиваю свободу торчков. Оправляю их в «приют». Исцеляю этих бедолаг. Чищу кровь, вытаскиваю дерьмо из голов. Называю это «христианским проектом». Звучит гораздо лучше, чем «похищение». Борюсь злом меньшим со злом большим — понимаешь, Джей? Я пытаюсь вернуть этих людей.

     Единственное, что понимает Джей — ему всё же посчастливилось попасть на вечеринку съехавших друзей Иисуса. Пресвитер наливает себе в кружку, отхлёбывает — и продолжает.

     — Посмотри на Матео. Он начал торчать сразу, как освободился. Его покойный отец был частью нашей общины — и я решил позаботиться о сыне. Тяжелый случай. Матео провёл в приюте четыре месяца. Первое время грозился меня убить, если не выпущу из клетки. А потом клялся, что отрежет мне голову, если не доведу дело до конца. Мы молились вместе каждый день. Посмотри-ка на этого громилу. Сейчас он похож на наркомана, съеденного «Мезэксом»? Ты ведь насмотрелся на торчков? Ну-ка, скажи, Джей?

     Мексиканец закатывает клетчатую рубашку. Протягивает к Джею забитую татуировками руку. На внутренней стороне предплечья, среди крестов, черепов и обнаженных милашек — россыпь тёмных точек от укусов инъектора.

     — Мне нужна еще одна пара рук в приюте. Простая работа. Смотреть, чтобы никто не захлебнулся собственной блевотиной. Следить за генератором. Кормить этих бедолаг. Выносить дерьмо. Мыть клетки. Этим занимается Матео — и ему нужен сменщик. Обычная работа.

     Впервые с начала разговора, мексиканец подаёт голос. Показывает пальцем на себя, затем на пресвитера.

     — Это хорошее дело. Мы — добрые самаритяне. Понимаешь, homie?