- Стреляй в нее, а не то..., - надо мной стоял десятник Аброр, и лезвие ножа в его руке смотрело на мое горло, - и попробуй промахнись, уж я точно попаду. Стоя на одном колене, вытащил из-за спины стрелу, натянул тетиву, неусердно прицелился и выстрелил. Закрыв на пару секунд глаза, умолял Всевышнего отвернуть стрелу от беглянки. Открыв увидел, как женщина, бежавшая от нас и от пылающей деревни, слегка прогнулась
в движении, на миг застыла вдвижении и рухнула в траву. Выпущенная стрела назад
не возвращается.
- Иди и добей, - протягивая нож, сказал Аброр, - да, по-быстрее, нас ждут.
Приблизившись, разглядел в раненой молодую женщину: лежала набоку с поджатыми вверх ногами и обхватив живот (беременна!), это еще больше смешало мысли, черты лица размылись, смог только определить приблизительно возраст - лет двадцати, мой взгляд был прикован именно к животу, слез
не видел, слышал лишь стон, нет, тихий хрип, как
у загнанных лошадей. Стрела вошла в спину, и почти наполовину вышла спереди. Один из них уже точно мертв. Испуг и непонимание повернули мне голову назад, в сторону десятника, тот показал нервным жестом у горла мои дальнейшие действия. Происходившее втечении следующей минуты прошло в полном бреду. Очнулся от чьего-то тяжелого дыхания, сплюнул рвоту, понял что дышу так сам, и сквозь муть
в голове услышал голос Аброра, срывавшего
с неподвижного тела, по-живому, украшения:
- Сегодня ты еще живешь - завтра посмотрим. Пошли, нас уже, наверняка, ищут.
Пять лет назад меня выкрали из родного племени уз, что часть большого народа узбеков, который обязан своим названием хану Гияс эт-дин Узбеку, а может и сам хан величался
от моего великого племени. Ночью ворвались в кишлак, перерезали большинство взрослых мужчин, юнцов, таких как я, увели, двое суток держали связанными, в мешках, чтобы
не знали в какую сторону бежать. Некоторое время использовали как подручных и прислугу - заставляли ухаживать за лошадьми, делать всю черную работу в обозе, а потом сказали: или становитесь воинами или убьем. Учили не долго, да и вся наука: хочешь жить - убивай, хочешь жрать - грабь. Многие
из земляков не выдержали такой жизни и расстались с ней. Кое-кто оказался с талантом, как Хасан - уже сотник, большой человек. Люди, среди которых я сейчас живу - разношерстное человекоподобное степное стадо, тут от всех узбеков по чуть-чуть и не только - мангиты, барласы, дурманы, катаганы, кунграты, буркуты, кераиты, калмаки, уйгуры, жузы, казахи, кипчаки, минги, карлуки, найманы, славяне, татары и много других, не всех даже понять можно, что говорят, но команды и жесты начальников все без исключения разумеют лучше самих себя. Появление здесь
у большинства темное, и явно они не стремятся к сородичам назад, остерегаясь при первом родственном объятии получить пчок в спину. Люди без прошлого, возможно со страхом его. Они делают вид, что
у них есть боги, вера, рассказывают истории о великом прошлом своих племен - о Чингизхане, Тимуре, Золотой Орде, дальних походах, откуда чуть ли не каждый второй возвращался ханом, Алпамыш поют,
а сами являют собой лишь свору диких, не раз побитых и покусаных собак. Давно ушло то величие, всё несколько раз разграблено у самих же себя, раздроблено на такие вот стаи - без роду и племени.
И не все исконно кочевые здесь, вон русичей немного, и тем не сидится на месте, бегут от оседлого ярма, казаки даже имеются. Говорят, пару лет назад, появился на Дону казак, Степан-ака звался, сын татарки, собрал такую силищу людскую, что города с крепостями брал, да изловили сатрапы тамошние и четвертовали, чуется наша кровь - степная, с уважением о нем сказывают. И нет во всей степи человека, который бы собрал заново, повел к цели, установил свои правила и порядок. Вот и бегают, отхватывают друг у друга кусок, а на большее не способны. Изредка сунуться или в ханства, к эмирам или на Русь, побесчинствуют по окраинам и назад
в степь, где не найти, не догнать. Воинами себя зовут. Приходится приспосабливаться под этих ничтожеств, подчиняться, делать вид, прирежут же ночью во сне, это их всё, а бежать куда(?) - кругом степь, а сдайся кому, тоже убьют - я один из них. Вот и мотаюсь с этим отребьем который год, хоть и самому противно и больно. А Ему все видно, чем я занимаюсь, как живу. Судьба... Остались лишь воспоминания до той ночи и вера.
Мой бобо с отпрысками и еще несколько больших семей узов и дурманов потрепаных кочевым житьем осели в долине Зеравшана. Коней, верблюдов и скотину по-мельче разводили, торговали с Самаркандом и Бухарой, и мне по разу Аллах даровал увидеть эти чудо-города. Земля своя была, но работали на ней или издавна здесь живущие, никогда дальше двух дней пути отсюда не ходившие, или купленые где-то, ни коня, ни юрты не имевшие. Не люди это - раз воли не знали. Да и у этих, с которыми я сейчас, вся воля - ветер в ушах и в голове. Мы назывались уз-узига бек - сами себе хозяева, а имя, как известно, определяет судьбу как одного человека, так и больших и малых народов, а также исполнение ими божественных предначертаний жизни. Никогда и никому не служили, не кланялись и не подчинялись, ни на кого не работали. Это был наш улус, и без нашего ведома, никто не мог творить свою волю на этой земле. Нас уважали соседи, к мнению наших старейшин прислушивались на курултае. Нам было что хранить и преумножать, старцы рассказывали, что наши деды свободно кочевали между Волгой и Днепром, ходили войной за Дунай, вместе с Ордой долго властвовали над русскими князьями, подчиняли персидских и турецких шахов. Это обязывало по-особому жить и гордо держаться среди местных, только и знавших, что в земле ковыряться и поклоняться огню и всему что есть в небе, да и среди многих кочевых верховодили. Эти слепцы,
к которым я угодил, уходят прямиком в царство Шайтана, так и не впустив Аллаха в сердце свое,
не услышав его Слова, не обратив молитвы Во Славу Его, не поклонившись Величию Его. Что они видели в жизни, и что могут рассказать детям и внукам? Да, я не ходил
в многолетние походы и не видел многих чудес, но Гур-Эмир, Регистан в Бухаре и Самарканде с медресе в последнем, мечеть и минарет Калян живут во мне, приходят во снах, напоминают о моих великих предках и правителях того края, где я родился - Тимуре, Улукбеке, Шейбани, Абулхайре. В наших дастанах поется о великих людях - о Чингисе, Джучи и его сыновьях, Едигее, Тохтамыше, Нуреддине, Чора-Батыре и Кобланды, в былинах и сказаниях говорится о Джиренче-Чечене, а в их песнях все только о скотине, жратве и шаманах. И теперь за последние пять лет, что видел я и эти нукеры? Мы даже близко за все это время не подходили хоть к какому городу, где есть на что посмотреть, а лишь грабили по селам, где всех жителей вместе с женщинами, детьми и стариками вдвое меньше чем нас. Потому и праздник у них у всех на душе и в сердце только у пьяных, их глаза никогда
не видели этого величия и торжества, они как грязные свиньи считают, что от их заклинаний и камня джада идет дождь и светит солнце, и зависит многое другое.
Да, простит им Всевышний.
- Еще раз замечу, что прячешься - прирежу этим же ножом, - по пути через разоренную, догорающую деревню учил десятник. - Если ты бережешь себя для другой, лучшей жизни,
в ином мире, то тебе не место в этом. Если один раз дали шанс, пожить, проявить себя, наставили
на путь воина - нехудшую долю для мужчины, то другого не будет. Все что требуется - поверить в свои силы и возможности, окончательно поверить, что все вокруг может стать твоим, все приятнейшее и желаннейшее может быть твоим, и власть, и лучшие куски добычи, и самые-самые рабыни. Ты же всегда стоишь в стороне и смотришь как делят, тебе достаются даже не крохи, а подачки. Ты думаешь, что
чем-то хуже их? Нисколько. Даже во многом лучше! Проворнее и хитрее большинства, отличный всадник, стрелок - тьма завистников. Но тебя держат свинцом в ногах сомнения: "Правильно ли я поступаю?",
"А не покарает ли Аллах за это?". Я примерно из тех же мест что и ты, и тоже когда-то молился.
И все это кочевое быдло за людей не считал, а потом подумал: "А почему я должен жить хуже их?", "Чем я так плох?". И понял, что только мыслями. И изменил их. Может и себе, но этого никто
не знает. Но себя изменил точно, и все пошло вгору. Уже десятник, прочат в сотники, ничем не обделен, везде вхож и обласкан. Так если и тебе не нравится твоя жизнь, твоё завтра - передумай. Начни жить по-новому, по-другому. Ты даже не пробовал как это, а сам себя отгораживаешь от всего. Другой выход - все это прекратить, оставить эту суету. Я не знаю и не верю, что где-то есть ещё
что-то, и не хочу стать закопаным куском мяса, а желаю резать мясо, есть мясо, проникать своим мясом в чужое.
Мы оставили за собой дым славянского селения, и стали спускаться к освещенному сотнями костров лагерю, который, как обычно после удачного набега, шумел всенощным пиром.
- Мне много раз указывали избавиться от тебя, даже угрожали сверху, да и ребята
в десятке недовольны тобой. Я все медлил, напоминаешь ты меня самого двумя годами ранее, жалел.
Но сегодня, наблюдая за тобой, твердо решил, что убью или прикажу сделать это кому-нибудь из наших. Ты исправился в последний момент, но знаю, что не окончательно.
В тебе все еще сидит эта отрава.
И следующий раз будет последним, и скорей всего это произойдет завтра. У тебя немного времени изменить себя, но оно есть. Это твоё. Заслужил. - Аброр протянул мне золотой браслет, снятый с той бедняжки. - Это дорогая вещь, у тебя такой ценности никогда не было, обменяй на что-нибудь, например, на быстрого жеребца, твой конь уже стар, или
на молодую красивую рабыню, почувствуй себя хозяином над кем-то, над жизнью, у тебя мало времени. До утра избавься от него. Прощай.
Мы разошлись у первых костров, десятник направился к юрте хана. Я нашел костер своей десятки, мое появление вызвало некоторое оживление, присутствовали не все, а четверо что постарше, уже нестоль склонных к гульбе, дремали у огня. Мансур первый подал признаки жизни:
- Укусите меня! Это не сон?! Живой! Или это тень из царства мертвых, или он сам
кого-то туда отправил. Наш пугливый щенок, сцыкливый нукер объявился!
- Да я, это я, не кричи, - хотел унять эту шумиху, но не успел, все уже открыли глаза и надменно ухмылялись.
- Мы тут гадали после того как Аброр за тобой следить взялся: либо ты окончательно безнадежен, либо десятник плохой наставник, - вступил в разговор Шакир, - больше голосов было за то, что ты
не вернешься. Для нас это большой сюрприз, что ты несовсем пропащий, и мясо мы с тобой незря делим. Ну, расскажи, кто это был? Бородатый дед с вилами или здоровенный мужик
с топором?
Я стоял потупившись, смотрел в огонь, сказать мне было нечего, так как их ожидания
не оправдывал. Нет, они бы похвалили и за то, что я сделал, духа не хватило признаться.
- Ладно, можешь не говорить, - не дождался ответа Шакир. - Кровь такая штука,
ее неприятно видеть, чувствовать на руках, слышать запах, разговаривать о ней. Поначалу... а потом привыкаешь.
Не думай об этом, забудь, это твое ремесло, твой путь. Найди наших парней и повеселись как следует. Иди, не место тебе сегодня с нами стариками. Это твой день, твое начало, сделай так чтобы память долго его хранила.
И я ушел, но искать никого не стал, хотелось с кем-нибудь поговорить, но об этом здесь никому не скажешь. Спустился к реке, лег в высокую траву, и уставился в свою лучшую подругу - луну. Лучшую и единственную, за все время как я в этой своре собак, к ней хотя бы могу вопрошать, даже не спросить и услышать ответы о том, как все происходит: почему стрела сегодня попала, а я не хотел;
от чего эти скитающиеся люди такие, а мои предки жившие от земли, имевшие дом - другие; за что меня не отпускают слова отца и деда о том, как нужно жить, хоть и не успел
до конца усвоить их и применить, и должен скакать изо дня в день подобно им,
не размышляя о вчера и завтра, не помня ни лиц, ни горя, ни радости от прожитого, говорить теми же словами, что и они, видеть полное понимание и одобрение, думать только о себе среди них, забыть про себя вне этого сброда и последних пяти лет, ведь уже получалось, и чувствовалось легко, без сомнений. И вот опять.
Дома были мать и сестры, они со мной болтали, смеялись, обнимались, и уже пять лет
ни с девочкой, ни с девушкой, ни с женщиной я даже не заговаривал. Сейчас пытаюсь вспомнить лица родных, но все похожи на одну - ту что не разглядел, что лежит
за деревней. О, Аллах! Что я наделал?! Умылся в реке. Молился долго, но облегчения,
как обычно, это не принесло. За такое прощения нет. От меня отвернулись. Наверняка навсегда.
С колен сразу лег на живот и заплакал. Потом несколько минут абсолютной тишины, уснул, и открыв глаза, посмотрел более ясно. Мысли, кружившие в голове роем, улеглись. Почувствовал, что на чем-то неудобно лежу, нащупал рукой браслет и вынул его. Твердый, гладкий металл. Такими же бывают и камни, но их много, и поэтому за камни
не убивают. Аброр сказал обменять браслет. Хитрый. Знает, что один шанс из десяти: меня проще убить, чем дать за него что-нибудь. Такое его очередное испытание. "До утра избавься от него" - неспроста он так сказал, проверит ведь, проследит, необязательно сам. Вот так жребий. Он отлично знает, что жалости тут ко мне ни у кого больше нет. Шайтан! Сам пачкаться не захотел, а сделать это чужими руками. С ножом у горла только жить могу, с его ножом, в его руке. Видит меня насквозь.
И отсчитывает мои последние часы, а может и минуты. Что делать? Уснуть здесь - убьют, пойти спать
к костру - прирежут, показать кому браслет - тоже самое, завтра снова набег и надо себя проявить как сегодня, а я точно не смогу... Максимум до завтрашнего вечера...Луну я вижу последний раз...
И то даже не диск на ночном небе, а чье-то лицо. Женское. Нет,
не матери и сестер, не той посреди поля. Но очень знакомое. Снилась может? Да, и во сне являлась и наяву. Это Замира. Рабыня отца хана, но относится старик к ней лучше чем
к родным внучкам. Любит. Дикость какая-то: у лошадей такое замечал, трутся и кусаются так смешно. Вот и хан-ота когда смотрит на нее, гладит по волосам - невольно отводишь глаза. Она татарка,
в степях где-то два года назад подобрали. Ребенком совсем была, чумазая. А потом с ней что-то произошло, и со мной тоже. Два месяца назад мы встретились глазами, и она не отвела взгляд, долго смотрела, но как-то не на меня, а... в меня,
я чувствовал как через глаза проникает внутрь невидимый воздушный свет и такое... тепло, мельчайшими капельками как-будто туман. Не знаю сколько она глядела, даже не заметил как ушла,
а я еще некоторое время стоял ничего не слыша и не видя. Как во сне мимо проходили люди, тянули повозки кони, а я забыл что умею дышать, ходить, как меня зовут. Потом кто-то тянул куда-то
за руку , усаживал у костра, чем-то поил. Весь следующий день я лежал, все вокруг считали что болею, не чувствовал ни вкуса, ни запаха. Как если долго смотреть на солнце, оно еще долго светится в глазах, ты все видишь, но прицелится не можешь, таким ярким шаром в глазах весь тот день было ее лицо, а ночью, наоборот, на целое небо, в веснушках-звездах. После того два раза я пытался к ней приблизится, но она, даже
не увидя, как-будто ощущая мое присутстсвие, сразу убегала в юрту. И, о, Аллах, с тех пор думаю
о ней чаще, чем о тебе. Даже когда молюсь. Теперь понимаю, что ты отвернулся
от меня не сегодня.
Я сделала вас вольными как степной ветер, отдала все что имею, все свои просторы, реки и горы, налила травы соком, а воздух наполнила запахом цветов, угождала во всем и вам и вашей живности.
А вам мало этого, подаренного нашей общей матерью природой, вы переродили свое естество, сотворили новую суть, которой никогда и ничего недостаточно,
а только давай больше и больше, и даже скопить несметное количество богатств при жизни мало, а надо чтобы эти кучи напоминали о вас еще долго-долго, желательно вечность.
Оз беги. Сами себе господа. Хозяева над собой, над кем-то и чем-то. Вот она, ваша вторая природа - власть. Вы стали называть меня вашей, делить между собой, воевать за лучшие части, торговать мной, как рабыней или продажной, на много коротких человеческих жизней хватило бы меня, как бы вы и ваши стада не плодились, у меня был запас надолго, но вы и его порвали на куски, наперед. И тут наступил конец моему терпению. Гнать вас неблагодарных. Напрасновскормленную, вечно жрущую, жующую ораву. Сестра Тайга вам тоже не мила, там лесов много, а луга и поля вам сытней и вкусней, да и снега подолгу навалено. Седые белоглавые стацы Урал, Алтай, Тянь-Шань и Памир вам тоже не кормильцы, как и прочие скалистые братья. Как долго не сопротивлялась сестрица Равнина, а пришлось впустить эту беду к себе. Ох и побродили туда-сюда гуны, хазары, печенеги, кипчаки и прочие полчища человеческой саранчи. И у нее иссякла силушка жизненная, и питать вас стало нечем. И вот вернулись вы обратно
ни с чем ко мне, порастеряв по пути стада свои и злато. Осталось одно богатство - слава и людская молва. Вы смешали кровь родов человеческих, изменили форму лица и глаз, цвет кожи на необъятных пространствах. Сами стали выглядеть по-другому - устало. Равнина сделала вас менее дикими, приручила,
и в этой покорности вы потеряли свою животную силу.
Если все так, мой конец уже продуман и здесь, а не только там, остается только она.
Не понимаю зачем? Увидеть, сказать, дотронуться? Необязательно, просто знать, что она где-то рядом. Спросил где юрта старика, отправили к ханской. Хан веселился, горели костры и факелы, орали, смеялись, двое качались по земле - боролись, все пьяные, его ота здесь. Решил обойти палатки вокруг, но это были всё родственников и приближенных, отцовской не было. У одного огня шептались дети, решил подойти узнать, спиной ближе
ко мне, полностью укрывшись покрывалом, сидел кто-то явно постарше:
- Салям...
Силуэт обернулся. На меня смотрели глаза.
Навека готов стать непрощенным,
Ни за что и никогда, ни кем, ни вдруг,
За миг в очах её быть отраженным,
Узреть себя и свет костров вокруг.
- Тебя ищут. У хана говорили, и я поняла, что это ты. Другого такого здесь нет. Они все решили...завтра...
- Я догадался.
- Зачем ты пришел сюда? Тебя, наверняка, заметили уже, следят, - Замира посмотрела мимо меня, прищурилась, и повела взглядом всторону.
- Хотел отдать вот это, - достал браслет и протянул ей.
- Мне? За что? - держа в сложеных лодочкой ладонях украшение, - такой красивый.
- Просто решил, больше некому, тем более что уже завтра...не хочу чтобы им досталось.
- А что я скажу дядюшке? Откуда у меня это? Он будет недоволен.
- Спрячь на первых порах, а потом что-нибудь придумается.
- Яхши. Рахмат. И все-таки почему пришел именно ко мне? Еще это услышанное у хана.
Как-то странно? - она посмотрела тревожно-удивленно. - Почему ты не можешь быть таким как все? Пару месяцев назад увидев тебя, я долго не могла отвести взгляд, такие глаза были у моих родных, мамы, показалось что ты похож на моего брата. Здесь все не смотрят, а рыщут взором. Это стая. Даже дядюшка, который относится ко мне как к родной дочери, только соскользнет глазами с меня или внуков - и мгновенно хищник. Все мужчины такие.
По крайней мере здесь.
- Значит это место не для меня. Я - узбек, а не какой-то там тогмак, и скорее сдохну, чем стану одним из этих. В любом стаде, когда ищут жертву, смертный выбор падает
в первую очередь на хромых и немощных, или оно само избавляется от таковых, отдает волкам. Наверное, и я болен, раз так выходит. За пять лет не смог освоиться, остался чужим, хотя здесь своих и нет, каждый сам себе.
- Да, отсюда наволю не отпускают. Год назад решила: уйду или умру, две недели ничего не ела. Дядюшка сказал: "Тебя не держат, но оставь все, что тебе дало племя, и прочь, если знаешь дорогу куда". А у меня все его. Где та одежда в которой сюда забрали?
Нет уже давно, и другого ничего. Как пойду? Хитрый, как и все они. Все кругом думают, что я какая-то особенная тут. Такая же рабыня, только грязную работу делать
не заставляют. Вот за щенками их приглядываю. Поговаривают, прямо при мне, что скоро
в жены отдадут, какому-нибудь самому отважному, такому же рабу.
- Кажется я понял, что тогда увидели с тобой в друг друге. Мы все еще помним. Наши глаза хранят родные лица, отца и матери, братьев и сестер, их тепло, ласки, из нас еще не выветрились запахи родного дома, юрты.
- Да, я очень дорожу этой памятью, и оберегаю. Всегда чувствую, если не станет этого во мне,
то не станет и меня. Может не исчезну совсем, но стану никем среди этих. Они все на одно лицо,
не оставляют никакого следа во мне, ничем не цепляются. Такая, наверно, уже и сама для них - живая серая тень себя.
- Значит я пришел правильно. После того дня ты заняла большое место...в моих мыслях(?)...нет...Вобщем когда смотрю в себя, ты там большим пятном, а ночью на все небо. Даже...даже Аллах где-то за тобой. Раньше мне помогала молитва, теперь легче,
как подумаю о тебе.
- Не говори...так нельзя.
УБИТЬ ОБОИХ. Такая вот памятка телепалась больше месяца в конце абзаца. Это должно быть самым интересным, детективным, с переодеваниями, погоней с гигиканием, возможно
с кратковременным лирическим отступлением в виде возлежания под звездами, признанием, первым обоюдно-неумелым поцелуем(интересно те монголы целовались или терлись носами и щеками) и последним... Фыркнула их лошадь и выдала беглецов, прятавшихся в зарослях кустарника, преследователям, которые спешились для слежки. Расправа была быстрой, малоэффектной, и несла в себе мизерный урок для других, потому что данная популяция
за все последующее свое существование не рождала даже мысли о какой-то другой жизни, кроме той которую вели все входящие в нее особи. Только корм и размножение. Уже на том этапе исторического процесса... ну, в общем жизни людей на тот момент, человеческие сообщества не могли сохраняться какое-либо продолжительное время на одних лишь инстинктах. Необходима была идея, потому узбеки, татары и прочие монголы растворялись, подчинялись владеющим такой штукой в головах или неугомонно ее ищущим. Свою общую для них всех идею Аллаха, они противопоставить не могли. Слабой была. Пока живут оседло - молятся, молвы боятся, Аллаха, а как только двинутся с места - так все кувырком . Вот как-то так. Развязка на 2 КБ, а в реальном времени полночи. Вроде неплохо.
За них полежали двое других. В ином месте и времени или без оных вовсе. Им сделали исключение. Они стали почетными гостями. Огонь и температуру низвели до очага. Декорации и смысловую нагрузку окружающего (пространства что-ли?) прикрыли вечными сумерками. Звуки заменили на тишину, тоже бесконечную. Все происходило в очаге. Это было подобие телевизора (такой электроприбор скоро появился в их прошлом пребывании для массового воспитания сторонников зла), где проецировался человеческий мир, со всеми событиями
до того, как позовут, исключая, конечно, светлые моменты, которых и так почти не было. Они
не помнили и не знали, и не желали ни того и ни другого, сколько уже так лежат, обнявшись, перед огнем, завороженно всматриваясь в этот сюжет без начала и конца,
по внешним признакам (изменения в одежде, архитектуре, технике и др.) угадывая то,
что проживалось уже без их участия, постоянно пребывая в предслезном состоянии, и безмолвно благодаря-моля Его за своевременное изъятие оттуда. О покое они уже
не мечтают. Оказалось и его не заслужили. Им стал понятен весь подвох, как и то, что это разумная плата за такое понимание. Персонажи с бала просто безобидные куклы посравнению с "героями",
о которых узнали уже тут. И только этим двоим на всю Тьму было позволено верить в Свет, думать
о возможности борьбы. Хотя они этого очень боятся, т.к. в одном зле уже более чем достаточно войны, только ее и видят в очаге, локальные эпизоды складываются в бесконечный милитаристический клип.
А что же будет если против поднимется добро? Кроме того вскоре появились впечатляющие грибы, поставившие под вопрос существование голубого шара как космического тела и прочих звезд тоже,
а сознание отдельных индивидуУмов креативило Апокалипсис, каждое на свой лад, с газовыми печами, жизнеутверждающим строительством в районах вечной мерзлоты для будущих поколений,
по-недоброму улыбающимся звездно-полосатым дядей, разучившим от мудрых древних греков только одно слово - "демократия", правда, не осилив его смысл и проч.
Татаро-монголы со временем растворились на территории Евразии, одни, покоренные еще грозным царем Иваном, отаборились вокруг Казани, и неспешно плыли по реке Истории строго в русле российской государственности, другие, еще несколько веков мирно пасли скот
в степях на севере Китая, пока им не помогли сделать эффектный шаг в социализм
из феодализма, минуя стадию капитализма, вобщем отпечатки пальцев руководящей руки Москвы просматривались и здесь. А узбеки, выковывая свою государственность в нескольких различных географически и хронологически ханствах, в итоге влились в дружную семью советских народов, и надолго их символом стал хлопок, за который бывали обильно политы ядохимикатами. Но, как говорится, не хлопком единым...
Равнина строилась века,
Её питают нефти реки,
А из сухой Степи бегут,
как и тогда,
За своей судьбой узбеки.
Все ж было нормально: работа, зарплата, женщины, семьей почти жил? Что ж такое-то произошло, кому чем насолил? Ну все наперекосяк. За что? Может место здесь проклятое какое, на этом перекрестке - Оптиков-Туристская? Черт дернул старого пня ехать в этот Питер, ведь дома в Узбекистане жилось нехуже многих: большой дом, жена добрая, две дочки и сын, бизнес какой-никакой, но свой - прокормиться можно, в руках навыки разные - тоже приработок халтурный. Нет, на приключения потянула кровь кочевая. Узбек - он и в Африке узбек. Почти четыре года все было нормально, а тут на тебе - кризис. Это все же видно место: дома эти желто-синим колодцем, двадцатипятиэтажные, кишлак из вагончиков. Болото гиблое. И денег нет. Говорят начальнички одно и тоже: подождите, на следующей неделе, завтраками кормят уже месяц. В бомжа превратился: сплю в бытовке с вшами и клопами, питание - одни макароны, вкус мяса забыл уже, документы давно просрочены, паспорт один узбекский - и тот проблема, если до Нового года не уеду, вообще кердык. Второго января мне стукнет сорок пять и паспорт подлежит обмену. Да я его и не ношу никогда с собой, менты останавливают, попугают, а взять с меня нечего, пошучу с ними, скажут: "Вот узбек обрусевший!"(в смысле ох...вший) и отпустят. Год назад еще проще отмахивался, ксива была 'афганская', они это дело уважают, и ту потерял. Как теперь докажешь, что твой позывной - "Двадцатый", что я вертолетчик-афганец, а не просто Булат Кудратов-гастарбайтер. Как теперь убедить, что жил по-человечески, даже в Питере. Да и кому это интересно.
- Эй, вставайте, уже восемь часов, - это "петух" в стенку вагончика стучит,
Гивон-армянин, один из наших посредников, в цепи которых я уже давно запутался, каждое утро так будит. Петух всюду одинаково кукарекает. Пристанище для пяти узбеков и двух молдованок чуть зашевелилось, но пробуждаться не спешило.
- Гоша, поднимай свою банду, - не унимался бывший житель Кавказа, обращаясь к нашему бригадиру.
- Вот Хайвон, скотина, - проворчал Гоша из-под одеяла. - Мы не спим уже, - раздраженно и громче ответил начальству.
Вот уже который месяц сон - это лучшее, что есть в жизни, потому что во сне нет одних и тех же каждодневных мыслей: чего поесть и покурить, короче физиология одна в голове, про выпить - это уже роскошь - очень редко. Недельный бюджет, выделяемый на весь вагончик, не превышает двух тысяч -
не разгуляешься. Да еще плюс потери от ментов, через раз как пойдем в "Пятерочку" - залет, и "пятихатки" как и не было. Начальники из-за этого сами в "Народный" ездят, но лучше бы этого
не делали, так как у них очень своеобразное представление о меню для семи человек на семь дней: десять буханок хлеба, пять пачек макарон, три килограмма картофеля, бутылка кетчупа, пачка чая, и если не забудут килограмм сахара и блок "Петра I". Шикарно вобщем. Работаем на шестнадцатом-семнадцатом этажах, позавтракал, один раз поднялся, и через полчаса уже подсасывает,
а туда-сюда, вверх-вниз за день несколько раз, лифт с фасада руководство стройки
почему-то посчитало нужным убрать, а внутренняя отделка выполнена хорошо если на четверть, следовательно поднимаем стройматериалы и воду на себе, даже по нужде и
то шагай по ступенькам, ну, по-малой, правда приспособились ходить в бакалажки, пяти-шестилитровые бутылки из-под воды, и это мужики, а как молдованки, даже и не знаю.
Вот так и бережем силы при помощи сна, и от мрачных мыслей прячемся, хотя и сны приходят на те же темы. Лучше сном утешаться, чем о прожитом сокрушаться...
Эх, ты, мой родной. Это я про сучок на втором ярусе нар, прямо перед моими глазами. Только он меня ежедневно радует своим прищуреным глазом. А рядом надпись Мансура
по-узбекски, первое слово "Кидалка", послание нашим последователям о том, что не надо работать
на Игоря, Тиграна, Гивона, т.к. с такими начальниками денег не будет.
- В Санкт-Петербурге открылся очередной саммит глав "большой восьмерки", - заговорило FM-окно
в мир, - главный вопрос на повестке дня - совместное противостояние мировому финансовому кризису. Уровень безработицы на начало лета в стране достиг два миллиона человек. Россия намерена значительно уменьшить квоты на иностранную рабочую силу
из ближнего зарубежья. Об этих и других событиях слушайте далее в нашем выпуске новостей.
Под эти нерадостные вести Вальки-молдованки первыми сползли с нар, чего-то там разогрели, накрыли стол. Потянулись к умывальнику и узбеки по-одному, хлебнули по ложке, покурили одну на двоих, и началось восхождение на шестнадцатый, прихватив по одной-две бакалажке воды из лужи заросшей молоденькими березами и камышами. Каждый день
по заплеванным насваем ступенькам, мимо надписей на стенах - "Зенит-гавно" - протестом Азии против питерской реальности. Бывает даже на обед не хожу - подъем больше сил отбирает, чем макароны дают. Мне за остальными не угнаться - перекуриваю на пятом и десятом, и ноги сдают, и сердце пошаливает
с осени, как в больницу попал - "вторую истребительную". После болезни и начались проблемы и
в личной жизни и с работой.
С Галкой прожил два года, самых счастливых в питерском периоде жизни. Вдова она,
муж-мент года четыре назад пошел по форме в магазин за водкой и не вернулся, через два дня нашли неподалеку под железнодорожным мостом. Детей они не нажили, видно и ласка
с его стороны была не частой. Ко мне сразу привязалась, жили не тужили. Здесь вообще, давно приметил, отчуждение между людьми больше, но если они друзья, любовники, пара, семья, то их связь крепче, желание быть вместе сильней, чем у меня на родине, там кругом люди и большинство родня или свояки, в любом случае общие концы найдешь, уединиться и заскучать не дадут. Какое-то у местных надуманое одиночество, тоска, наверное,
из-за стремления быть не как все, необязательно лучше, просто другими, они сами отдаляются друг от друга, и неудивительно, что повстречав кого-то на таком вот - только своем пути, ты очень рад этому человеку, и готов его сразу полюбить навсегда и просто так, в благодарность за то, что он проходил мимо. Пискаревка стала родной: соседи, знакомые, сослуживцы - всё люди простые, хорошие. Работал
в магазине,
в двенадцатиэтажке, где и жил, на первом этаже "Полушка", овощи, фрукты, чуть нетоварного вида, которые вон с прилавков, ящиками домой и по всему подъезду с Галей разносили.
Как-то звоню из квартиры в Навои, в Узбекистан, моя Шахло говорит:
- Да, ты там, наверно, у кого-то уже прижился?
- Гм-м, хочешь поговорить? - спрашиваю.
- Давай.
- Иди с тобой разговаривать будут, - протягиваю трубку Галке, а ту аж перекосило и пальцем
у виска крутит:
- Ты что? Еще приедет скандал устроит, - недоумевает русская женщина.
- Да-ну, успокойся, все нормально, - отвечаю.
- Здравствуйте, - зажмурившись и севшим голосом сказала Галина в трубку, а оттуда приподнятое узбекское настроение в ответ:
- Здравствуйте! Ну как там Булат? Бухает наверно?
Так и разговорились, потом с дочкой младшей познакомились и сама стала туда звонить. Наргиза так и звала её - "моя русская мама". А что тут особенного? Врать лучше что ли?
У моего отца шесть жен было, три официальные, три так, двадцать семь детей. Одна мозг вынесет - идет на соседнюю улицу к другой ночевать. Нормальная ситуация для Узбекистана, и главное - никакой лжи, и любовь и уважение к каждой.
Все испортил квартирный вопрос: тетка галкина затеяла размен-обмен жилплощади в семье, Галина
под давлением родственников переехала в Тосно, а там в квартире мы бы жили
не одни, не захотел становиться чужаком и обузой, остался в Питере, на этом фоне сердечко и прихватило, но доктора к нерусскому хорошо отнеслись и выкарабкался. Потом была работа в Красном Селе и Петродворце, но кризис наступил - все неудачно, так и оказался с Хасаном в этом вонючем кишлаке.
Вот и шестнадцатый. Отдышаться, покурить на балконе и за работу. Да, вид с лоджий здесь обалденный: налево - Финский залив, два морских лайнера обычно до вечера стоят
на якоре, парк, маяк; направо - Лахтинский разлив, за ним виллы каких-то господ, лес,
а вокруг - новый, строящийся Питер. А воды-то, воды здесь! Почему так неравномерно все распределено среди народов, за что Аллах так карает? Одним солнца на два урожая в год,
а влаги бакалажка на целый район; другим - воды море, пресной(!), а света и тепла небесного, спелого, с запахом дыни не больше месяца, и то украдкой, а если два, то уже счастье - спят на животах, кефиром мажутся и кожа слазит.
Позвал Гоша, дал указания: что, как и где делать. Только замешал "ротбанд", тут и начальство подтянулось. Посредник Игорь в неизменном спортивном костюме и наколкой
на ребре ладони "За ВДВ!", и трое его молодых прорабов - Антон, Иван и Саша. Всей компанией они разъезжают на ваниной раздолбаной "девятке" по своим объектам под реп
из магнитолы в исполнении хозяина автомобиля, причем в жизни он сильно заикается.
- Здорова, мужики, как дела? - поприветствовали они.
- Привет. Здоровья немного для такой работы - кушать хочется, деньги надо, Игорь, - ответил
за всех Гоша.
- Будут, сейчас всем надо, кругом кризис, - предъявил причину Саша.
- Сейчас пойдем к Гивону выяснять вопрос, обещал некоторую часть на сегодня. В любом случае, хоть на питание, но выбьем, - пообещал посредник. - Надо бы как-то, Гоша, ускориться со сдачей этих этажей, доделываем, и быстренько сваливаем на другой объект, здесь объемов больше брать не будем, как-то с проплатой у них туго. Деньги мы в любом случае получим, но всегда надо зарабатывать наперед. Мне уйму объктов заманчивых предлагают, а людей не хватает. У вас тут две бригады слаженые подобрались, вы у нас
в приоритете, и объекты будете лучшие получать.
- Можно и быстрее шевелится, но на одних макаронах тяжело, - посетовал Гоша.
- Я сказал, сегодня все будет, - занервничал Игорь, - сейчас спускаемся и к армянам.
Но тут армяне явились на этаж сами:
- Здравствуйте! О, да здесь целое собрание, вот все вопросы и порешаем, - входя в квартиру сказал Гивон.
- Здоров. Ты сначала главный, денежный, вопрос реши, у меня ребята голодные сидят.
Что с оплатой? - протягивая руку спросил Игорь.
- Генподрядчик говорит немного подождать. Полчаса назад звонил.
- Как долго и почему? Гивон, уже давно есть что сдавать, и есть за что платить.
Что происходит?
- Ты же знаешь какая сейчас у всех ситуация, "Петрострой" не исключение, можешь сам спросить,
у тебя же там есть свои люди.
- Да, Леночка там не против всегда поговорить, - Игорь стал надевать "свободные руки" своего Сонного Эрика, так как мог говорить по телефону только таким образом из-за нерабочего микрофона. - Алло, здравствуйте, Елена Васильевна! Это Игорь по поводу оплаты, желто-синие дома на Оптиков.
- Здрасьте, а сегодня уже звонили ваши коллеги из "Эверест-строя".
- Да?! А я и не знал. И что Вы сказали?
- Платежка составлена, но надо подождать.
- Как долго и почему?
- Игорь, даже я не могу Вам этого сказать. У меня есть начальство, которое расставляет приоритеты по оплатам. Учредители ещё есть, которые влияют на ситуацию.
- А как с ними пообщаться?
- О-ох, Игорь, у Вас же свой бизнес, и должны понимать, что это невозможно. Да Вы так
не беспокойтесь. Мы все обязательно оплатим. Вопрос только в одном - когда(?!).
- Елена Васильевна, Вы тоже меня правильно поймите: я говорю не только от себя.
На объекте два месяца проработали братья из Средней Азии и других близлежащих стран, и на данный момент они полуголодные, так как ничего не получали, и самое главное - кушать хотят их жены и дети в солнечном Узбекистане или где-то там еще. А это, Елена Васильевна, уже вопрос, так сказать, политический, подумайте только что будет, если они снимутся с места и придут сюда. Я уже вижу
в огне Оренбург, Самару и Москву, представляете эти орды под Колпино и Шушарами. Просто кошмар! - по лицу Игоря гуляла злая ухмылка.
- Ха-ха...гм, Игорь, да Вы юморист.
- Да какой тут смех - это же третья мировая чистой воды с непоправимыми последствиями. Это окончательная победа ислама и феминизма над цивилизацией. Конец косметике и коротким юбкам.
- Ха-ха-ха.
- Это господа еще некоторое время протянут в Кремле и за стенами Петропавловской крепости или Смольного, ну, еще немногие на личных самолетах свалят, а нам с вами кердык мгновенный от этих племен. Вы же человек просвещенный и знаете в каком состоянии наша армия. Елена Васильевна, вы должны срочно что-нибудь сделать для русских женщин! Это кошмар! Славянская красота в парандже!
- Ох-хо...уф, Игорь, ну Вы меня и рассмешили! Ух, аж дыхание перехватило.
- Вот я Вам и говорю: все в Ваших руках.
- Ха-ха, хорошо-хорошо я поговорю сегодня с руководством, и постараюсь сделать все возможное для узбекских женщин. Звоните завтра. Всего хорошего.
- О, видал? Пойдет говорить с кем-то. Завтра звонить, - обратился Игорь к Гивону, - это стройка, Гивон, улыбаться надо. Ты ребятам сможешь подкинуть на еду чего?
- Если на фирме будет наличка. После обеда станет известно.
- Лады, но ты постарайся, а то положение уже действительно нерадостное. Что необходимо предоставить к следующей сдаче объемов?
- "Петрострой" требует покраску эмульсией всех потолков и санузлов, - развел руками Гивон, тем показывая, что он тут не главная фигура, и перед ним тоже ставят задачи, - ну, и порядок должен быть, все что там писали-мисали снести вниз, за мусором
я подсобников пришлю.
- Гоша, ты слышал? Сколько понадобится времени чтобы управиться с этим, - это Игорь.
- Неделя максимум.
- Ок. Давайте тогда до завтра. Гивона на бабки тряси, - шутя попрощался Игорь и
со свитой удалился.
Вот так - как обычно похохмили, зубы поскалили и укатили мордовороты. Бай говорит - песню поет, бедняк говорит - глину жует. А сколько их таких? "Петрострой" имеет с отделки всего дома, "Эверест-строй" с секции-подъезда, Игорь со своими мальчиками с двух этажей, короче на одного дармоеда два-три, в лучшем случае, гастарбайтера(местных что-то здесь не видно). Полуголодных и злых. Правду говорят: когда пастухов много, овцы дохнут. Нехорошо.
Думали, что так просто вам все с рук и сойдет. Почти три века. Погуляли по Руси, пограбили, пожгли, понасильничали. И все забудется? Э-ээ, нет. Долго этот благоприятный момент зарождался и ожидался. Время мести и расплаты. Поквитаться с вами. Тупо сестрицу Войну подослать - скучно, это грязь, кровь, и главное все очень быстро по нынешним временам. Моральное удовлетворение как муза
не терпит суеты. Были маленькие походы
еще при Российской Империи, но это лишь тактические шажки, дабы не потерять вас из поля зрения. Хотелось театра, режиссуры и искусства
с мезансценами, чтобы с опущеной головой и на колени. А уж я продержу вас так сколько захочу. И ВОТ! Это время пришло. И явились монголы-строители Россию отстраивать-отмывать, и персов за собой притянули. Вы когда-то кровушки попили-пососали, к порядкам своим приучили, до сих пор не избавиться, ваш черед хлебнуть своей же азиатчины, нашего беспредельчика. Все возвращается и долги надо платить. Сколько на вас сил и времени порастрачено? Ах, да, это не вы?! Это татары.
Ну, конечно. Те что сидят сейчас смирные, в Казани. Меня интересует мясо степное, кочевое, а вы его плоть и кровь. Ладно мы узбеки, а таджики тут причем? Они же персы, другой расы. Да вы там сами
не разберетесь - кто есть кто, ничего, наука всем будет. О, а за героиновый траффик кто ответит? Еще неизвестно какая чума похуже: былые баскаки или нынешние наркобароны и диллеры? Чувствую, что эта бомба замедленного действия похлеще ига будет, и тоже на века. Потому не промахнулась и в этом, таджики тоже виноваты, на перспективу. Ваш вклад в российскую стройку, подметеные улицы, прочий "черный" труд - это дань через века назад и вперед, этой некогда униженной и поруганой земле. Настал час Вашего рабства.
Но все же три тысячи армяне тогда подкинули. Без бутылки вечером не обошлось. Наутро снова восхождение, да еще на больную голову, благо Хасан за пивом сбегал.
- О, Степан-ака, - обрадовался Толик, узбекский "муж" Вальки-молдованки, той что
по-старше, увидя полторачку "Степана Разина", - это хорошо, зур.