Фотография Косимжона, висящая на стенде в дежурке, вселяла страх, как и все другие фотографии осуждённых, склонных к побегу. На всех них лица были страшны и в высшей степени зверски. Косимжон же выделялся даже среди них. Лицо его было оскалено в какой-то нечеловечески жестокой ухмылке, а страдальческие глаза давали ясно понять, что этому человеку терять уже нечего - всё он уже давным-давно потерял. А сам Косимжон от снимка отличался ещё более разительно, нежели все остальные заключённые, из которых крайне редко кто был похож на свою фотографию. На азиатском лице живого Косимжона вечно была нарисована жалкая растеряно-извиняющаяся улыбка, сам он был тих и безответен, как овечка, а все передвижения во время отбоя и подъёма в штрафном изоляторе совершал исключительно бегом. Не потому что так требовали правила внутреннего распорядка - в этой части в Учреждении их не соблюдали. Бегал он потому, что его постоянно торопили сокамерники, и в случае нерасторопности его ждало наказание. И бегал он тоже как-то жалко. Короткие кривые ножки в ботинках без шнурков суетливо перебирали по кафельному полу, неся кроме привычной тяжести маленького сгорбленного тельца ещё и дополнительную тяжесть матраса и досок, на которых спали за отсутствием нар заключённые. Отнеся матрас и доски в матрасную, Косимжон торопился обратно, чтобы захватить чьи-нибудь ещё, а затем снова бежал обратно под свист сокамерников и смешки сотрудников, осуществлявших подъём.
- Быстрее, чурка не русская.
- Быстрей, кутак баш, - глумился знавший несколько слов по-тюркски инспектор.
Косимжон понимал тюркский. Может быть, его родным языком был казахский, несмотря на таджикское имя. Он начинал семенить ножками чуть быстрее и улыбаться ещё растеряннее.
Красную полосу на учётной карточке, означавшую склонность к побегу, он получил следующим образом: в один прекрасный день, едва выйдя в жилую зону из карантина, он подошёл к внутреннему ограждению и окликнул стоящего на вышке часового:
- Как пройти?
- Что? - спросил часовой, одновременно снимая трубку, чтобы доложить начальнику караула о приближении зека к запретной границе.
- Как пройти?
- Куда?
- Наружу как пройти?.. Воля. Воля хочу выйти.
Через две минуты Косимжона уже вели в оперотдел.
Косимжон служил развлечением для сокамерников. По команде "муха справа" он поворачивал голову и щёлкал зубами, будто глотал муху. Подобным образом выполнялись команды "муха слева" и "муха снизу", а по команде "невкусная" Косимжон делал вид, что выплёвывал муху. У него очень смешно получалось.
Косимжон был болен. Что у него болело, было неизвестно - он никогда не жаловался. Но, вынося не слишком тяжёлые доски, он кривил лицо и гримасничал - ему было больно нести их. Но это были его личные трудности. Жалоб и ходатайств он не заявлял.
Косимжон почти не говорил по-русски. Это его не выручало. Заставить выносить вместо себя постельные принадлежности и глотать мух можно было и немого. Косимжон знал русский язык достаточно, чтобы подписаться под написанным с его слов заявлением с просьбой "перевести его в безопасное место, так как его жизни угрожает опасность". В зоне ему было совсем плохо, и кто-то из оперативников проявил таким образом сочувствие к нему - это был максимум того, что можно было сделать. Хотя, возможно, дело было не в сочувствие - жмур в зоне не нужен никому, а операм в первую очередь. Так он и оказался в безопасном месте, которое являло собой камеру в штрафном изоляторе.
А в безопасном месте было скучно. В нём было даже очень скучно, потому что в нём сидели месяцами, а то и годами. Потому что помещение было небольшое, а людей в нём всего четверо. И единственным развлечением был Косимжон.
А потом Косимжон умер. Так было записано во всех соответствующих документах. Причиной смерти была остановка сердца. Но только все знали, что Косимжон умер не сам - его убили. Убили его случайно, так же случайно, как случайно прошла вся его жизнь. Умер он, когда один из сокамерников бил его кулаком в грудь - просто так от скуки. Может быть, он попал точно в сердце Косимжона, а может быть, удар пришёлся не вовремя и каким-то образом срезонировал с сердечным ритмом. Точно известно было только одно: Косимжона не стало, хотя убивать его никто и не хотел.
Когда-то Косимжон родился в своём далёком ауле. У него были братья и сёстры, с которыми он играл в свои детские игры. Любящие родители долго и тщательно выбирали ему имя. Весело крича, он бегал по двору, подкидывая вверх тюбетейку, со звонким смехом гонял голубей - или что у него на родине за птицы... Потом он учился в школе, где так толком и не выучил русский язык. Влюблялся, мечтал, строил планы, служил в армии - в вертолётном полку где-то неподалёку от дома.
А потом была кража магнитофона из магазина, и семь лет всероссийского розыска. Все подельники уже успели отсидеть и выйти на волю, когда Косимжон был арестован в Питере, где он жил и работал на стройке вместе с земляками. Все эти семь лет Косимжон и не подозревал, что его ищут. Он вообще был уверен, что ни в чём не виноват. И скорее всего так оно и было.
И вот Косимжона нестало. В пустую прошли тридцать лет его жизни, без него отцветёт лето и сменится осенью. Без него белые хлопья накроют пожелтевшую траву на мёрзлой земле, смёрзнуться и растают, оголив чёрную землю с остатками прошлогодней растительности. И уже никто нигде и никогда не вспомнит о том, что был такой человек по имени Косимжон.
И по-прежнему будут перешучиваться по радиостанции инспектор, выведший рабочку из зеков на периметр, с начальником караула:
- Я тут возле СУСа мусор сожгу...
- Мусора? Или всё-таки отходы?
- Отходы мусора.
И вполне серьёзно будут напутствовать собратья по курятнику своего вышедшего обратно в зону из безопасного места сотоварища:
- Не смей без презервативов, а то тебя же убьют. Если что, так и говори: я ВИЧев?й...
А дежурный по ШИЗО будет хохотать над этой фразой, потому что вдруг осознает, по какой именно причине Иван III сжёг в своё время новгородский вечевой колокол.
И начальники отрядов на проверке будут хохотать над надписью "Чигивара", нацарапанной корявым зековским почерком на стене.
Только маленький тщедушный Косимжон ничего больше не услышит и не увидит, не поймёт и не оценит, как не мог он услышать и увидеть большую часть этого при жизни.
Забудется и то, что при прохождении склонными к побегу проверки на полиграфе (разжилось управление этим чудом техники) Косимжон ни разу не соврал. И зам начальника учреждения по безопасности и оперативной работе с удивлением говорил: "Вот это да! Самый честный человек в зоне".
И только циничная надпись в журнале учёта заключённых, содержащихся в безопасном месте "убыл на тот свет" будет напоминать о том, что существовал такой человек по имени Косимжон. И даже самый опытный и прожжённый инспектор не знал, правильно ли была сделана эта запись, или же формулировка должна быть другой. Может быть, что и правильно. По уставу и инструкции. Но только от этого надпись не становилась менее циничной.
И фотография Косимжона, снятая со стенда с надписью "склонные к побегу" лежала несколько недель на столе в дежурке, поскольку никому на этом свете была не нужна ещё больше, чем сам Косимжон. А потом пропала и она.
Может быть, ему действительно не было места на этом свете? И как знать, может быть там, где он сейчас, он намного уместнее?..