Баранова Дарья Павловна. Налево от входа под тремя вековыми елями

Налево от входа под тремя вековыми елями

"Под сим камнем погребено тело раба Божия Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского Совета центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерой в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия."

Во всяком случае, я уверен, что все делаю правильно. Делал правильно, - так будет точнее. Я многое успел совершить, многим успел помочь, многих успел спасти. Пафосно звучит, но, по сути - правда зачастую звучит пафосно.

Я прекрасно помню, о чем я думал, когда выбирал профессию. Разве не предвидел я возможность того, что мне придется однажды отдать свою жизнь за жизни других людей? В этом и есть наше предназначение, и жаль, что многие об этом забывают.

Мне не жалко и не страшно... Нет, вру. Страшно. Умирать не может быть не страшно. Можно только утешать себя, но смысла в этом не много.

И все же, я попробую.

Разумеется, я согласился приехать в этот город. Как я мог не согласиться? Нет, не мог, определенно не мог. Еще тогда я подумал - я уже достаточно стар, и вряд ли мой организм справится с последствиями возможного заражения. Нет-нет, мне нет нужды строить из себя героя - мне нужно просто делать то, что я должен делать. Делать ту работу, которой я посвятил свою жизнь. А жертвы.... Это жертвы.

Я поехал. Не один я, разумеется. Сколько молодых докторов, моих учеников, поехало со мной - они не думали, вероятно, о возможной смерти, они просто хотели помочь. Точно так же, как и я. Не знаю, что будет с ними. Но я в них верю - верю в их молодость и силу.

И все-таки. Да, все-таки....

И все-таки меня утешает то, что я успел многое. Многое - для короткой человеческой жизни. Мне есть чем гордиться.

Гордость...

Вот о чем я думаю сейчас, пытаясь рассматривать свои пальцы. Я думаю о том, что мне есть чем гордиться. И возможно, кто-то будет гордиться мной.

Да, пальцы. Я столько раз видел такие руки - "руки прачки", уродливые, в складках кожи, которые невозможно расправить. Сухие, в них, кажется, не осталось ни единой капли воды. И, конечно же, холодные, холодные как лед. Нет, холоднее льда.

Плохо, что здесь есть зеркало. Оно стоит прямо у моей постели - это ненавистное зеркало. Я не хочу видеть то, что оно отражает - не хочу видеть свое худое заостренное лицо с синими, почти черными ореолами вокруг глаз. Я всегда носил очки, и эти ореолы очень похожи на них - страшные черные очки, "холерные очки".

Слава богу, я вижу все это не так уж и хорошо - мое зрение катастрофически испортилось. Но, несмотря на это, я вновь и вновь, прилагая огромные усилия, поворачиваю голову к этому проклятому зеркалу и вижу свое лицо. Мертвое лицо.

Странно, что мое сознание все еще достаточно ясное. Второй день болезни.... Сколько жидкости я уже потерял? Семь процентов? Или десять? Последнее, что у меня осталось - это сознание. Мне просто везет, наверное, или меня бережет бог, если он существует... Я могу еще мыслить, вспоминать... Ненадолго. Я врач, я знаю - ненадолго...

Я вытер со лба пот. Липкий, отвратительный пот, - ледяной, как я вся моя кожа. Я холодный, как труп. Это ни в коей мере не преувеличение - температура моего тела неуклонно падает.

Мысли путаются. Я слышу, как кто-то обращается ко мне, но не могу понять слов. Голоса кажутся тихими, как будто они доносятся издалека. Их перебивает мое громкое частое дыхание. Я дышу так часто, я даже не думал, что это возможно - дышать так часто.

Болит в груди. Я дышу так, что у меня болит в груди. Вдох сменяется выдохом так быстро, что между ними нет паузы. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох.... Думать сложно, но я могу лежать и считать свое дыхание, считать эти короткие, прерывистые, судорожные вдохи и выдохи.

Больно. Очень больно. Судорога диафрагмы - дыхание на секунду замирает, и я ничего не слышу. Где-то на улице крики, возгласы, за тонкой стеной кто-то стонет, а в перерывах между стонами я слышу с другой стороны шумное и громкое дыхание умирающего.

Судороги сводят все мышцы. Я знаю, что так и должно быть при массивной потере электролитов, и дальше будет еще хуже, это я тоже знаю. Надо было убить себя, я же не надеялся даже перенести эту инфекцию, я же осознавал, что лечение бесполезно и ненужно... Может быть, еще не поздно?

Но как? Я не встану, я не в силах даже двигаться. Попросить кого-то из моих помощников? О, разве смогут они, преступив клятву, убить человека, да еще и их учителя? Нет, я должен умирать вот так: запертым в ледяном иссушенном теле с парализованным кишечником и болезненными судорогами.

Меня утешает только одно - это уже та стадия, которую называют "холерный алгид", и я не умру, будучи в сознании. Какое же это будет облегчение - перестать думать и чувствовать. Мне не угнетала возможность думать, пока мысли о моей работе и моей жертве еще имели какой-то смысл. А теперь мне уже все равно. Я сделал все правильно, и этого достаточно.

Кажется, темнеет?

Нет, на улице светло. Темнеет у меня в глазах. Слава богу, это закончилось, наконец-то, закончилось...

* * *

Я пытался отстирать с полы халата рвоту. В очередной раз. Наверное, скоро и мне предстоит вся это прелесть - неудержимая рвота и диарея, обезвоживание, интоксикация. Но это ничего, мы все знали, куда ехали, и знали, чего ожидать.

Надо зайти к профессору Мудрову, - подумал я. Мне не хотелось идти к нему - он был моим учителем, прекрасным и замечательным преподавателем, хорошим врачом и не менее хорошим человеком. Страшно было видеть, как он умирает, покорно и будто бы даже спокойно принимая этот факт. Видеть, как все сильнее холодеет его тело, в котором совсем не осталось воды, видеть его сухие блеклые глаза, уже полуслепые, слышать, как часто он дышит и стонет.

Но нужно к нему зайти, иначе я не могу. Слишком велико мое уважение к человеку, который, достигнув в жизни так многого, не побоялся потерять все это разом, не заколебался ни на секунду, когда ему предложили поехать в Петербург, где разгорелась эпидемия холеры. Он мог бы остаться в Москве, продолжать преподавать и решать сложнейшие медицинские задачки, но он, профессор, известный и столь необходимый университету, приехал сюда вместе с нами, молодыми, излишне самоотверженными в силу это самой молодости, докторами. Большая часть из нас - его бывшие студенты, и для нас его присутствие было в чем-то даже спасительным: ни у кого не появилось даже мысли о том, что можно себя жалеть.

Матвей Яковлевич лежал на постели. Часто и судорожно дышал, напрягая для этого все мышцы. Агональное дыхание.

Он был уже не в сознании. Слава богу, что он не попросил никого из нас помочь ему умереть, мы бы не смогли. Чувствовали бы себя предателями, но не смогли бы убить его. Он знал это - и не попросил. Всем бы такое мужество.

Я убрал капельницу с электролитами, бессмысленная трата ресурсов. Он все равно уже мертв, по сути, мертв.

Господи, какой же он холодный.

Апноэ. Тишина. Я закрыл глаза и сжал зубы, пересиливая в себе желание тоскливо завыть. Это был профессор Мудров, и то, что сейчас он лежит на этой постели, ледяной, с температурой не выше 34 градусов, мне казалось невероятным, нереальным, ненастоящим.

Черт. Нужно уходить, работать, чтобы не думать об этом. И нужно постараться не умереть самому - вот все, что от меня требовалось. А о нем - не думать. Не думать.

* * *

Я сверился с записями в блокноте. "Налево от входа под тремя вековыми елями" - вот где он похоронен. Не знаю, зачем я приехал сюда, но я должен был это сделать.

Я остался в живых, мы остановили эпидемию, и я вернулся в Москву. Наверное, это важно, что я о нем помню. Что хоть кто-то о нем помнит. Этот человек достоин того, чтобы его не забывали.

Я перечитал надпись на надгробном камне, зачем-то тихо и глухо сказал "спасибо" и ушел.

Но я его точно никогда не забуду.

Оставить комментарий © Copyright Баранова Дарья Павловна (dasha.crimea@gmail.com) Размещен: 22/07/2012, изменен: 22/07/2012. 8k. Статистика. Рассказ: Проза, История		Ваша оценка:
Аннотация: Поставленная задача: описание смерти человека, последнее присутствие. Последние моменты из жизни человека, знающего, зачем он жил.

Баранова Дарья Павловна : другие произведения.

Налево от входа под тремя вековыми елями