«Дворового» на фабрике знает каждый сторожевой пёс. Ему знакомы все привидения из подвалов, лабазов и подземных галерей столетней мануфактуры.
Многим было близко это чувство единения со своим предприятием, ставшим вторым, а кому-то и первым домом. На котором рос, получал закалку и нарабатывал имя. Которому были подарены лучшие годы. Текстилка, трёхсменка, пожирающие молодость и силы.
«Дворовый» ощущает себя частью этого производственного механизма, надсадно крутящего валы, тяжело дышащего паром, громыхающего костомыжным нутром сотен ткацких станков, сбившихся в стаю. Ощущает сопричастность и пустяшную, но незаменимую значимость для конечного труда тысяч людей.
Вместе с тем, он, мастер красилки, знает себе цену и присмотрел себе местечко в таблице Менделеева. Где-то там- в группе драгметаллов между осмием и ртутью.
Мой стиль наблюдения за жизненными выкрутасами и кульбитами далёк от изящества и восторженности высокой литературы. Подобно задумчивому кочевнику в непрестанном пути, отдавшим поводья, пою о том, что вижу.
А вижу я «дворового» с разницей в сорок лет:
первому парню - чуть за 20. Он мастер производственного участка, без устали носящийся по родному предприятию с целью роста энтропии и рассеивания лишней энергии. Всё впереди.
Второму за полсотни, но он счастлив обратиться в себя прежнего, которому до всего есть дело и которому не запрещают рационализировать, наводить свои порядки в сложившемся немецком распорядке. Лезть с советами ко всем вплоть до хозяев фирмы. Правда здорово?
Нам повезло взаимно. Мне - отдать остаток энергии и опыт действующему социальному предприятию с химическим профилем и получить взамен нормальные человеческие отношения, востребованность и материальную стабильность для всей семьи.
Путь конвергенции, пройденный некоторыми фирмами Западной Германии, развивавшимися в 70-80 годах прошлого века, дал удивительный результат: он поразил меня близостью внутреннего устройства и организации к народным заводам и фабрикам СССР.
Схожесть была в наличии профсоюзов, пожарных дружин, рационализации с премированием, наличием системы защиты труда, бесплатного молока за вредность и доплат в столовой и общественный транспорт. Но что больше всего поразило- наличие негласного социального договора между рабочими и администрацией, который, к сожалению, размывается кризисами и новыми менеджерами, о взаимной заинтересованности в эффективности дела. Это давало, с одной стороны, добросовестную работу коренного персонала с получением гарантированного места, с другой, плюс тринадцатую и четырнадцатую премии по году и крупную страховку от предприятия. Отсюда пошло врастание в фирму семьями, как у японцев.
Нам привычно впадать в ностальгию по скрашенному забывчивостью прошлому. Прошлому, в котором мы были молоды и «временные» трудности развития державы воспринимались с досадой, но не фатально.
К сожалению, и местный местечковый социализм потихоньку демонтируется. Хотя стихия рынка и конкуренция были в Германии всегда, это не мешает новой генерации хозяев делаться прижимистей и бесцеремонней. Не стоять вместе в одной очереди в столовке и не оглядываться на интересы некогда бывших столь нужными сотрудников, чтоб сегодня знать их по именам.
Хорошо, что мне повезло знаться с тем неторопливым и основательным поколением совестливых предпринимателей-ганзейцев, которые позволили песне остаться с человеком.