Аннотация: Вчера прыгнул с парашютом. Первый раз. Прыгал в Истомино, Балахнинский район. И вот что родилось...
Первый!
Вчера я сделал то, о чём, наверное, подсознательно мечтал все последние годы. Я ПРЫГНУЛ!!! Я сделал то, чему активно сопротивлялось что-то внутри меня. Это "что-то" живёт внутри каждого - именно оно, как только тебе захочется расцветить серость спокойной и размеренной жизни яркими красками новых ощущений и приключений, услужливо подсовывает картины возможных последствий такого шага. Беда в том, что человек способен быстро просчитать варианты развития событий, а особенность работы нашего мозга такова, что он моделирует ситуацию в зависимости от того, что на подсознательном уровне уже решено и выводится строгая, абсолютно логичная оценка - надо это делать или нет.
Чем мы становимся старше, тем больше накапливается опыт, и мозг, уже опираясь на многие, часто негативно окрашенные жизненные случаи, услужливо выдаёт суждение - нет, это может привести к таким-то и таким-то последствиям - например, получить травму и из-за этого потерять работу. Многие следуют его советам. У них в жизни обычно всё хорошо - стабильная работа, хорошая семья, уважение окружающих обывателей. И чаще всего этот клерк не ощущает того, что жизнь становится болотом - засасывающим, спокойным, затянутым липкой противной ряской повседневности...
В последнее время я стал замечать у себя в жизни первые признаки образования такого болота. Спокойная, вялая жизнь по принципам "дом-работа-учёба-дом" и "лучшие выходные - дома на диване". И когда две недели назад знакомый, случайно встреченный на остановке трамвая, с бешеными глазами и безумным выражением лица стал рассказывать, что он два дня назад прыгнул, меня как прострелило - я тоже хочу! И, слушая бессвязные монологи, перемежаемые восторженным матом, сказал себе - я это сделаю. Назло размеренной жизни, затягивающей меня со страшной силой, возрастающей с каждым днём. И нужно себя встряхнуть, буквально брать себя за шкирку и что-то делать, чтобы эта трясина не засосала до конца...
Мозг все полторы недели до прыжка усиленно трудился, старательно подсовывая все возможные варианты негативного исхода прыжка. Я пытался не думать об этом, но память нет-нет и высвечивала когда-то читанный или виденный случай с парашютистами, чаще всего с не очень хорошим концом. Через несколько дней такой массированной атаки я уже был готов отказаться от своей затеи, но что-то изнутри требовало, кричало о том, что это надо сделать обязательно, что, может быть, это последняя возможность встряхнуть себя, влить в кровь вместе с адреналином струю свежей жизни...
Наступил день прыжка. Ехать было достаточно долго, и мысли опять свернули на проторённую дорожку. Когда подъехали, сам себе приказал "сделать лицо" - напустить на себя показное равнодушие, хотя внутри бушевал пожар эмоций. И, что самое удивительное, это помогло мне успокоиться. Не хочу сказать, что совершенно не волновался - отнюдь! И больше чем уверен - все на аэродроме прекрасно знали, что творится у меня внутри, и что я так стараюсь скрыть - ведь когда-то у каждого был свой первый...
Взлёта ждали очень долго - погода, блин! Порывистый ветер притащил с собой дождь, и уже думалось - как бы совсем не отменили... За эти несколько часов после инструктажа и тренировки "отцепа" - сброса основного купола и раскрытия запаски, о чём только не думается... Каким угодно способом гонишь от себя все дурные мысли, а традиционные русские способы расслабления нервной системы категорически не сочетаются с этим спортом...
Наконец, объявили пятнадцатиминутную готовность, и инструктор, с сомнением переводя взгляд с неба на нас, сказала:
- Не знаю, ребята. Ветер уж очень противный, порывами...
Нашему отчаянию не было предела. Видимо, прочитав это на наших лицах, она сказала:
- Подождите, пойду посоветуюсь.
Казалось, прошло очень много времени до того, как она вышла и кивнула на укладочную. Мы бегом рванули туда, надеясь, что если систему наденут, то уже никаким образом от прыжка не отстранят. Только надев ранец и затянув ремни, я понял - назад дороги нет. Всё. Теперь в любом случае, если я не хочу потерять уважение к самому себе, я должен прыгнуть. Ещё десять минут назад можно было, прикрываясь малодушными самоуспокаивающими рассуждениями типа "с погодой не повезло", "в следующий раз" и т.п., сбежать с аэродрома, говоря себе "я ещё вернусь" и понимая, что через неделю многое может измениться и судьба может не дать второго шанса... Теперь, когда под шлемом звучит из наушника голос инструктора, проверяющего связь, ноги в "беседке" и на плечах ранец с парашютом, включить задний ход - это предать самого себя...
Построение. Осмотр. Инструктаж о месте выброски, направлении ветра, точке приземления. Наконец, команда: "Налево, к самолёту!" и время начинает замедляться. До самолёта буквально пятьдесят метров, но мы так долго до него шли... Видимо, заметив моё состояние, симпатичная парашютистка, работавшая раньше в нашей конторе и ставшая в какой-то мере причиной этого прыжка, подошла и сказала:
- Не думай о плохом. Всё получится. Думай лучше о том, как будешь выходить, что сделаешь дальше, повтори сам себе все ситуации, какие тебе объясняли, и как из них выбираться. А всё остальное отбрось.
Немного помогло. А когда наш самолёт вернули со взлётки на стоянку из-за внезапно начавшегося дождя, злость на такое невезение абсолютно перебила страх. Стало до того обидно, что чуть не навернулись слёзы - ведь уже готов сделать это, в мозгах уже несколько раз сменяли друг друга отчаянная готовность к прыжку и инстинктивный страх, и кажется, что его уже поборол. А тут такое...
Наконец, оттолкнувшись от бетонки старого военного аэродрома, уже проросшей в некоторых местах между плитами травой, наш самолёт по крутой траектории стал подниматься на нашу, "перворазную" высоту - 1200 метров. Если вам кажется, что это немного - сядьте в лёгкий самолёт, через большой стеклянный выходной люк посмотрите на стремительно удаляющуюся землю и попробуйте остановить в себе крик - "Я не буду этого делать!" Все ориентиры, привычные для определения высоты, стремительно теряют размеры, и мозг, не получая должной информации, начинает бить тревогу. А самолётик упрямо затаскивает тебя всё выше и выше...
Когда загорелся сигнал и выпускающий открыл люк, я понял - вот момент, равного которому по накалу внутренних страстей не было и нет нигде больше. Не верьте тем, кто говорит, что его вытолкнули из самолёта. Врут. Ты делаешь прыжок сам, потому что прыгать надо в строго определённой позе. Иначе - распускающийся парашют от неконтролируемого вращения, которое неизбежно произойдёт из-за неприжатой руки или ноги, может скрутится в такой узел, что не останется ничего другого, как производить отцеп и надеяться, что запаска не подведёт... И не верьте также тому кто скажет, что совершенно не боялся, совершая первый прыжок. Боятся все, только кто-то остаётся в самолёте, раздавленный страхом, а кто-то спускается вниз в бешеном восторге от собственной безбашенности...
Поэтому, повторюсь, ты прыгаешь сам. И ты стоишь на краю, под тобой сквозь пелену низких облаков смутно виднеется земля, и тебя от бездны отделяет лишь рука выпускающего. Я стоял на этой кромке, как мне потом сказали, секунд десять. Это были самые длинные секунды в моей жизни. Я очень хотел прыгнуть. Но с каждой секундой моя решимость куда-то уходила, оставляя вместо себя сомнения - а надо ли это? Ведь ещё можно отказаться, просто сказать - "Не буду?" Ну, подумаешь, сорок свидетелей твоей слабохарактерности, точнее сказать, трусости, не особо и таясь, выкажут своё неодобрение, граничащее с презрением, но ведь ты видишь их первый и последний раз в жизни, а своим можно сказать, что погода нелётная была, тем более это так близко к правде. Зато ты практически гарантированно остаёшься жить. А прыгнув, ты доверяешь самое дорогое, что у тебя есть - жизнь - куску ткани и мотку совсем не толстых строп. На это могут пойти только сумасшедшие...
На этой мысли я услышал голос выпускающего: "Пошёл!" и рука, поддерживающая меня в достаточно неустойчивой предстартовой позе, исчезла. И я, не думая, как не думает начавший движение к бойку курок пистолета о пальце, нажавшем на спусковой крючок, не давая времени голове среагировать на новые условия, прыгаю...
...Мозг, потеряв привычный и основополагающий сигнал о том что под ногами есть опора, и осознав, что ближайший твёрдый предмет в тысяче двухстах метрах внизу, буквально взрывается фонтаном эмоций. Адреналин, струёй хлынувший в кровь, разгоняет нервную систему, и приносит опьянение - только такого опьянения вы никогда и нигде больше не получите, ни от водки, ни от наркотиков... Совершенно непередаваемое ощущение счастья, полной свободы, отрешённости... Вокруг нет ничего, кроме ветра в лицо и полёта... Губы с трудом выговаривают заложенный в память инструктором отсчёт времени: "пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три". Хлопок, восхитительный в своей силе рывок, дающий основание надеяться, что всё в порядке и парашют раскрылся как надо, приносит не только успокоение, но и досаду на то, что этот миг восхитительного свободного полёта был так короток...
Только через несколько секунд после открытия купола ты приходишь в себя, и окружающее встречает тебя тишиной, которую нарушает лишь шелестенье капрона купола. В немом остолбенении ты оглядываешь мир, ставший вдруг таким большим и чистым... В своей постоянной приземлённости ты и не можешь себе представить, что горизонт может быть так широк, а почти всё, что человек строит на земле, с километровой высоты уже и не видно... Истомино - деревня рядом с аэродромом - превратилась в чуть различимую россыпь домиков вдоль главной дороги, а Балахну, казалось, можно прикрыть сложенными ладонями... И это ощущение раздвигающегося пространства теперь будет вечно с тобой. Как наркоман с первого же укола понимает, что больше ничто в мире не сможет принести такого удовольствия, так и человек, прыгнувший с парашютом, заболевает этим и получает зависимость, которую так и называют - адреналиновая наркомания, хотя я бы её назвал skymaniaа - небесная мания...
Приземлился я плохо. Адреналин тут сыграл со мной злую шутку - подлетая к земле, я стал, по команде инструктора, выполнять "подушку" - приём, позволяющий погасить скорость. Притормозив, я внезапно увидел каждую травинку, каждый листочек на поле так, как будто до него осталось от силы полметра. От растерянности я отпускаю недодавленную "подушку", а до земли, оказывается, ещё лететь и лететь... Результат - приземление на большой скорости и, вдобавок, на почти прямые напряжённые ноги. Кувыркнувшись вперёд, встал, чтобы показать, что у меня всё в порядке, но потом резко присел от боли в левом колене. Когда она немного унялась, на негнущихся ногах пошёл к укладочной, а в голове вертелась лишь одна мысль - "Я ЭТО СДЕЛАЛ!!!"
Когда инструктор спросил об ощущениях, я сказал "Ах@еть! Дайте две!", потому как ничего более связного в тот момент произнести не мог. А на вопрос "И что дальше?", заданный только для проформы, потому как она прекрасно знала ответ, ответил:
- Через две, максимум через три недели приеду...
Говорят, второй прыжок психологически сделать тяжелее, чем первый. Но он обязательно будет. Ведь как сказал парень, проехавший ради прыжка 350 километров, "когда ты начнёшь прыгать с четырёх тысяч метров, тогда ты поймёшь этот кайф на самом деле". Заметьте, что он сказал "когда", а не "если". И я с ним согласен. КОГДА я прыгну с четырёх тысяч...
Н.Новгород
Май 2006
Интересующимся и желающим испытать незабываемые ощущения: