В октябре расцвет осени особенно чувствуется на реке. Река тоже имеет времена года, но происходящие с ней метаморфозы более глубоки и менее банальны. В городе - это пропеча-танный в календаре месяц, желтеющие и опадающие листья тополей, ив и акаций, первые морозные нити в воздухе и блестящая от инея трава ранним утром. Река, чьи мутные воды катятся мимо бетонно-песчаных берегов города, меняется иначе - как меняются живые су-щества. Летом и ранней осенью она светла и добродушна, как сытый старый медведь, но чем ближе подступает зима, тем больше портится ее характер. Она темнеет, и словно стано-вится проворнее; в ее размеренной силе больше нет добродушия, а появляется странная не-объяснимая жестокость и что-то зловещее, все больше чувствуется первобытная неуправ-ляемость существа, которое человек возомнил прирученным. Река становится густой, тем-ной, и даже не дотрагиваясь до воды, а просто глядя на нее, чувствуешь, какая она холодная.
"Может быть, это игра света и тени, - рассеянно думала она, - а может быть и нет... Но мне нравится смотреть на нее. Кто-то когда-то рассказывал мне, что боится ее, но мне нра-вится смотреть на нее. Она полна силы и тьмы. Как и я..."
Женщина, сидевшая на парапете, свесив ноги в джинсах к темной воде, слегка улыбну-лась. Свежее молодое лицо могло бы принадлежать восемнадцатилетней, но выражение глаз заставляло накинуть на этот возраст лет десять, а то и больше. Она была красива - своеоб-разной языческой красотой древней жрицы, приносившей на алтарь своей богини с равной легкостью как любовь, так и смерть. Угольно-черные волосы, коротко остриженные, плыли вокруг головы крупными кольцами, поблескивая под осенним солнцем, словно странный черный нимб.
Есть особое ощущение от того, что ты находишься в логове хищника. Вчера я стояла всего лишь в нескольких метрах от него... в нескольких метрах. Если бы у меня был писто-лет, я бы могла его застрелить. Вероятность ничтожна, но она существовала... Самодо-вольный, старый индюк думает, что он всесилен. Думает, что людей, окружающих меня, можно так просто и безнаказанно истреблять, словно сбивать щелчками тараканов со стола?! Ты ошибаешься во всем. Ты искал меня так долго, ты извел столько народа, а вчера я стояла за твоей спиной и смотрела в твой толстый холеный затылок и я все еще на сво-боде. Ты не знаешь, что тебя ждет. Но еще немного времени, еще немного работы, и ты узнаешь... а пока я смотрю на реку. Я каждый день смотрю на нее. Она напоминает мне Дорогу. В ней много силы и в ней очень мало жалости.
Женщина повернула голову, оглядывая берег. И тут, и там, словно антенны, торчали удочки - и блестящие современные, и старенькие бамбуковые - сохранившиеся, верно, еще с тех времен, когда какая-то жившая здесь девушка была еще совсем девчонкой с вечно сби-тыми, сверкающими зеленкой коленками и скверным характером. Женщина помнила, что та была хорошей, та была своей, хотя толком рассказать смогла бы о ней только нарисовав - это был единственный, по ее мнению, способ выразить свое отношение к кому-то. Ее имя часто забывалось, но ведь имена - это не так уж важно... Она сдвинула брови, стараясь вспомнить. Конечно, Вита! А может быть, и Рита... Или Света... Нет, Света умерла... хотя, возможно, это была какая-нибудь другая Света. Не удивительно - иногда она забывала и собственное имя. Зачем имя Художнику - ведь он Художник и есть. Но сейчас она могла его сказать с легкостью. Наталья Петровна Чистова. Вот так.
Неподалеку прозрачно зазвенел колокольчик чьей-то донки, и среди выстроившихся вдоль парапета рыбаков произошло заметное оживление. Владелец донки, сдернув леску со сторожка, на секунду застыл, перекинув леску через указательный палец и глядя перед собой невидящими глазами, потом резко рванул и начал выбирать. Его сосед встал рядом, услуж-ливо держа наготове круг. Наташа с любопытством наблюдала за их действиями, пока на пыльный бетон не шлепнулся довольно большой лещ, влажно блестя серебряным боком, и не захлопал лениво хвостом. Тогда она отвернулась. Сколько времени Наташа проводила у реки, это зрелище никогда ей не приедалось - тоже охота, как и у нее, только более прими-тивная.
Рядом с ней никто не стоял - здесь было слишком мелко, и из-под воды хищно торчали ржавые ребра арматуры, вокруг которых колыхались длинные водоросли. Сорвись Наташа с парапета - длинные прутья пронзят ее, словно жука, а голова расколется о выступающий из воды изъеденный эрозией бетонный блок. Эта мысль часто занимала ее, и иногда она почти сползала с края вниз, приподнимаясь на руках - чувство близкой смерти было возбуждающе сладким. Конечно, Наташа делала так лишь тогда, когда никого не оказывалось поблизости, и никто не мог подойти к ней с глупым вопросом типа: "Девушка, какого хрена вы вытво-ряете?!" - или что-нибудь в этом роде. Однажды Андрей застукал ее за этим занятием, но он не стал задавать глупых вопросов, а со свойственной ему прямолинейностью просто отвесил ей крепкий подзатыльник, так что Наташа больно прикусила себе язык, и обозвал дурой. Боль и оскорбление ее тогда не разозлили, но разозлила простота, с какой он это сделал - как будто она была какой-то подзаборной девкой. Но когда Наташа высказала ему это, он равно-душно ответил:
- Пусть так. И если я для общей пользы считаю нужным обращаться с тобой, как с подза-борной девкой, ты будешь это принимать. Иначе я однажды не приду.
- А не боишься, Схимник? Не боишься того, что я могу с тобой сделать?
- Не очень. Я-то в любом случае успею пустить себе пулю в лоб. А ты без меня здесь ни-чего не сделаешь и остаток жизни проведешь как комнатная собачка!
На том разговор и оборвался. Наташа понимала, что он прав. И пытаться понять, почему Андрей все же поехал с ней, было бесполезно. Он так и остался для нее загадкой, и она до сих пор и вслух, и про себя продолжала называть его "Схимником", хотя давно знала его на-стоящее имя. Прошло уже очень много времени, но она так и не заметила в нем никаких пе-ремен - из всех ее натур он единственный нисколько не изменился, и это ее даже слегка пу-гало, хотя теперь ее мало что могло напугать. Каким-то образом он сумел поставить все на свои места, сильный и безжалостный не только к окружающим, но и к себе - может, что-то и изменилось, протолкнулось на место вырванного волка, но Схимник сумел вовремя распо-знать это изменение, придушить его и похоронить где-то в глубине сознания. Кроме того, Наташа знала, что из четверых людей, все еще хорошо относившихся даже к тому, чем она стала теперь, все еще на что-то нелепо надеявшихся, он единственный мог ее убить, пере-ступив и через хорошее отношение, и через надежду, и через благодарность. Каждый пред-ставлял для другого вполне реальную угрозу, и это придавало их деловым отношениям осо-бую, полубезумную остроту. Она часто думала над этим, когда ей удавалось взглянуть на его картину, улыбнуться раскосым волчьим глазам, с обманутой ненавистью глядящим на нее с холста, и невольно прижать ладонь к плечу, чтобы почувствовать уродливые рубцы, остав-ленные волчьими зубами.
Картина была у нее, и Наташа до сих пор вспоминала о том дне с удовольствием победи-теля. Тогда она не пошла на прием, а осторожно выскользнула следом за Схимником, подо-ждав, пока он не выкурит сигарету неподалеку от больницы. Потом он ушел, явно не собира-ясь ее дожидаться, и она убедилась в этом, проводив его почти до самой гостиницы - Схим-ник сегодня был слишком занят своими мыслями и ощущениями, чтобы с должным внима-нием оглядываться назад, а может быть, ему и в голову не пришло, что она, раненая и изму-ченная, будет и сможет бегать за ним по городу. Но она смогла, и просыпающаяся постепен-но боль давала не растерянную слабость, а злость, в которой была только сила. Она смогла вернуться обратно к квартире, где осталась картина. Она смогла растормошить соседей и вы-яснить, кто хозяйка квартиры и где она в данный момент находится. Она смогла найти эту хозяйку и всеми правдами и неправдами, а также определенным количеством денег выма-нить у нее во временное пользование второй ключ от квартиры. Она смогла перетащить в эту квартиру заранее заготовленный и спрятанный на другой квартире холст - с размерами про-блем не было, потому что она велела Схимнику достать холст точно таких же размеров. И она смогла, иногда чуть не теряя сознания, скрупулезно скопировать картину и оставить в квартире копию, а оригинал осторожно увести и надежно спрятать, и только уже потом пой-ти в больницу и позвонить домой. Схимник, вернувшись в квартиру, забрал из нее копию, ничего не заметив, а когда все понял - было уже слишком поздно. Наташу не устраивали обещания - ей нужны были жесткие гарантии. В Волжанске Схимник постоянно ее высле-живал, но изменившись, Наташа очень многому научилась. Он не нашел ни ее дома, ни своей картины. И встречались они всегда на нейтральной территории.
Наташа взглянула на часы, потом закурила, разглядывая севшую на парапет большую стрекозу, нервно крутящую головой с огромными фасеточными глазами. Длинные слюдяные крылья драгоценно засверкали под солнцем, подрагивая и переливаясь. Наташа осторожно протянула к ней указательный палец, но стрекоза тут же сорвалась с бетона и унеслась прочь, легко треща крыльями. Женщина презрительно скривила красивые вишневые губы. Ладно, всего лишь безмозглое насекомое... однако и это вызвало у нее легкую досаду. С не-которых пор животные не любили Наташу, даже не столько не любили, сколько опасались, словно она в любую секунду могла пнуть их или ударить. Собаки, кошки пятились от ее рук, иногда рыча и показывая клыки, но в рычании была опасливая почтительность; отбегали в сторону, когда Наташа шла мимо них. "Они знают, - иногда думала она, - знают, кто я внут-ри. Странно, что меня это задевает".
Мир рушился, и из-под обломков, как из лопнувшего кокона выбралось нечто чуждое, странное, иной формы и иного объема, если бы к этому можно было применять подобные параметры. Хорошо, что это происходило постепенно, потому что...
Что?
Неважно. Но, может, поэтому люди, к которым возвращались отнятые у них пороки, схо-дили с ума. Проходило время, "рана" затягивалась, пустота заполнялась чем-то, и неожидан-но вернувшийся келы, уже получивший в картине форму и жесткую обособленность, произ-водил эффект камня, ударившего в критическую точку, и разум разбивался, как стекло...
- Какого черта ты все время назначаешь встречи на таком открытом месте? И чего ты тут вечно торчишь каждый день?! Хоть бы расположение меняла!
Он никогда с ней не здоровался, но Наташа уже привыкла не обижаться. Пусть Схимник не был приветлив и довольно часто открыто высказывал ей свою неприязнь, но, попади она в беду - он единственный, на кого можно будет рассчитывать, и она знала, что он ее не бросит, - несмотря ни на что, он был благодарен. Назначив ему встречу на конец сентября, Наташа увидела совсем другого человека - загорелого, похудевшего и счастливого. Она даже почув-ствовало нечто, отдаленно напоминающее угрызения совести (бледный прозрачный недее-способный призрак), но - извини, Схимник, у нас был уговор - за все надо платить.
- Мне нравится смотреть на реку, - ответила Наташа, не оборачиваясь, и опустила на глаза солнечные очки с лиловыми стеклами. - Странно, что некоторые ее боятся.
Подошедший к парапету человек неопределенно хмыкнул, поправив надетый внакидку дешевый легкий светлый плащ. Его коротко остриженные волосы, густой челкой спадавшие на лоб, были яркого пшеничного цвета, и такой же цвет имела обрамлявшая лицо аккуратная короткая борода. На носу сидели круглые профессорские очки, и в целом человек походил на тщательно следящего за собой то ли кандидата гуманитарных наук, то ли не слишком преус-певающего адвоката. В руке человек держал симпатичный кожаный портфельчик.
- Слезай, - раздраженно сказал он и протянул Наташе правую руку, на которой блеснуло тонкое обручальное кольцо. Наташа пожала плечами, ухватилась за его руку и спрыгнула с парапета, легко цокнув каблуками. Андрей обнял ее за плечи, и они неторопливо пошли в сторону лестницы. - Улыбайся мне, как я тебе, только не пережимай - мы стандартная, слег-ка влюбленная пара.
- Тогда нам следовало поцеловаться при встрече.
- Обойдемся.
- Напрасно ты переживаешь. Здесь, наверное, даже их охрана не живет. Это бедный район - одни пенсионеры и заводские. Да и узнать нас...
- Осторожность еще никому не вредила. Впрочем, тебе-то это объяснять бессмысленно - ведь осторожность скорее добродетель, чем порок, - язвительно заметил Андрей.
Они миновали крохотный ивовый скверик, усыпанный ярко-желтыми саблевидными ли-стьями, и подошли к обочине, где стоял светло-зеленый "москвич". В его чисто вымытых стеклах отражались торопливо снующие машины и сквозь них появлялось и вновь пропадало аккуратное здание с четырьмя ложными колоннами и длинной надписью "Австрийский тор-говый дом".
- Как солидно, а?! - рассеянно заметила Наташа, садясь в машину и кивая на вывеску. - Большой город - большие дома. Богато здесь, дела такие серьезные - не то, что у нас: один катер - судоходная компания, два ларька - торговый дом... Тут просто страшно даже назва-ние вывески прочесть - кругом "Трейды", "Терминалы", "Трансы"... Перевалка грузов все-ми видами транспорта, рыба, нефть, бумага, газ, овощи, судостроение... Очень большой го-род... Очень темный, - Наташа сняла очки - ее взгляд был отстраненным, блуждал где-то в другой Вселенной. - Что-то ты в этот раз задержался.
- Чего ж ты хочешь - теперь-то времени больше уходит. Поскольку я в глубокой немило-сти, приходится шифроваться.
Андрей завел машину, и они не спеша поехали по длинной и на удивление прямой улице, обставленной желтеющими тополиными свечками. Вскоре возле одного из магазинчиков он притормозил, и Наташа, наклонившись к окну, прочитала его название: "Ария".
- Почему здесь?
- Нет... это я просто... здесь "Пандора" раньше была.
- Да? - хмуро переспросила Наташа, разглядывая узкое магазинное крылечко, и в глубине ее глаз ожил нехороший блеск. - Это хорошо, что ты мне показал... А теперь поехали даль-ше.
- Дальше, так дальше, - пробормотал Андрей и протянул ей список. - Завершающий этап нашей чудесной экскурсии.
- АОО "Волжанский купец", - деловито сказала Наташа, отчеркнув длинным ногтем верхнюю строчку. - Вот с него и начнем. По графику укладываемся?
Андрей кивнул и скептически ухмыльнулся, засовывая в рот сигарету.
"Москвич" набрал скорость, и мимо полетели стремительно огромные тополя и дома, до-ма, дома... Большой теплый осенний город на островах раскрывался, как книга, перелисты-вая улицы одну за другой. Летели нарядные многоглавые церкви, белокаменные с зелеными куполами и красно-кир-пичные, чьи макушки поблескивали нежно-голубым, и строгие ок-руглые мечети с островерхими башенками минаретов; летели стандартные бледные много-этажки и яркие красно-белые, толпящиеся, как опята, новостройки; летели огромные модер-новые бизнес-комплексы, сверкающие стеклом и металлом - круглые, треугольные, много-гранные; летели тяжелые классические двухсотлетние здания с высокими арочными окнами и задумчивыми атлантами и кариатидами, бывшие дворянские усадьбы и подворья восточ-ных купцов, роскошные особняки конца девятнадцатого века, утопающие в желтеющей ли-стве, и деревянные пряничные домики в русском стиле. Город то и дело рассекался темными водными лезвиями, и "москвич" проскакивал бесчисленные мосты и мостики, переброшен-ные через реки, ерики, затоны и протоки, и шумные рукава, по которым ползли как порож-ние, так и тяжело груженые баржи, понтоны и сейнеры, деловито тарахтели самоходки и баркасы и безжалостно полосовали темную воду "ракеты" и "метеоры", сменялись тихими озерцами, в которые ивы окунали длинные ветви, а по поверхности воды надменно скользи-ли лебеди, вороша клювами то в воде, то в собственных перьях. Осень кружила над городом - прозрачная нижневолжская осень, и будь Наташа безобидным пейзажистом, она бы с вос-хищением пропускала сквозь себя своеобразную волжанскую запыленную красоту. Но На-ташу не интересовали пейзажи - ее интересовали только люди, и по церквям, мостам и особ-някам ее взгляд скользил ровно и равнодушно, цепляясь лишь за нужные ей названия - улиц, бесконечных ОАО, ОО, АОО, ресторанов, торговых комплексов, предприятий и союзов, са-лонов и центров здоровья. "Москвич" то и дело останавливался, и Наташа, внимательно слушая Андрея и вглядываясь в указываемых им людей, делала пометки на полях списка и в своей записной книжке. Ее лицо было напряженно-внимательным, но глаза оставались хо-лодными, ранее вспыхивавший в них сумасшедший голодный огонь, погас, и Андрей, вни-мательно наблюдавший за ней, уже не в первый раз заметил, что по ее пальцам больше ни разу не пробегала знакомая дрожь. "Она получила все, - хмуро думал он. - Она получила все, что ей было нужно. Только вот нужно для чего?"
"Экскурсия" закончилась только глубоко за полночь, когда большой город слегка притих и отступил в полумрак, вдоль трасс протянулись цепочки огней, и призывно замигали све-тящиеся вывески ночных заведений. "Москвич" притормозил неподалеку от выстроенных по крутой дуге округлых серо-синих новостроек, возле самой дальней из которых еще виднелся хобот башенного крана.
- Ну, что, давай докýменты! - весело потребовала Наташа. Андрей протянул ей россий-ский паспорт и несколько запаянных в пластик удостоверений. Наташа полюбовалась ими, потом открыла паспорт и улыбнулась своей фотографии.
- Ну разве не прелесть?!.. - пропела она. Андрей хмыкнул и закурил, наблюдая, как Ната-ша тщательно изучает документы. - Настоящие?
Он кивнул, пропуская сигаретный дым сквозь усы.
- Можно и так сказать. Итак, что же дальше?
- А ничего, - сказала Наташа, пряча документы и бумаги в сумочку. - Живи, как живешь. Мне ты теперь не нужен, но пока из Волжанска не уезжай - может возникнуть какая-нибудь непредвиденная ситуация, и ты мне можешь понадобиться, хотя... скорее всего до этого не дойдет. В середине ноября я тебя отпущу. Насовсем. Заберешь картину и ... - она махнула рукой, показывая этим жестом ждущую его абсолютную свободу.
- Почему именно в середине ноября?
Наташа ласково улыбнулась.
- Потому что.
- А ты что собираешься делать? Очищать Волжанск от вселенского зла?
Женщина искренне рассмеялась, но головы не повернула. Огонек сигареты, отражаясь, вспыхивал и гас в ее глазах, и дым выскальзывал из губ тонкой изящной струйкой.
- Господи, какая чушь! Конечно нет! Правда, некоторые экземпляры здесь просто велико-лепны, и было бы желание... Только вот этого желания больше нет. У меня теперь совсем другие желания.
Она повернулась и слегка улыбаясь - не ему, а чему-то внутри себя, - провела ладонью по его плечу, потом ладонь поползла под полу расстегнутого плаща, и тут рука Андрея взлетела и поймала Наташу за запястье, крепко сжав пальцы. Губы Наташи чуть дернулись, потом она снова улыбнулась, и теперь улыбка была определенной.
- Ты любишь, когда твоим женщинам больно? Я не против - продолжай.
- Славке так и не звонила?
Тонкая рука вывернулась из его пальцев, красивое лицо уродливо исказилось болезненной судорогой, сразу состарившей его на много лет, и Наташа отдернулась назад - так в баналь-ных страшных рассказах вампиры отшатываются от воздетого креста.
- Не твое дело! - процедила она, чуть втянув голову в плечи и пригнувшись, будто гото-вилась к прыжку. - Не твое... ты понял?!..
-Ты ведь была не против боли, - равнодушно заметил Андрей. - Что я могу поделать, если только это тебя пробивает?!
- Ты должен делать только то, что Я тебя прошу! - тяжело дыша, Наташа выбросила в ок-но сломанную сигарету. - Остальное тебя не касается!
- Для чего тебе все волжанские-то шишки? Ведь только Баскаков...
- О?! - лицо Наташи неожиданно стало отчаянно скучающим, как у сантехника, оказавше-гося на семинаре исследователей романо-германских языков. - Ты об этом?.. Похоже, я в свое время наговорила тебе черт знает чего! Да, в первые дни приезда я действительно все еще мечтала о том, чтобы поставить твоего экс-шефа в несвойственную ему позицию... но это было до того, как я близко познакомилась с ним, - она махнула рукой вправо - туда, где теснились громады темных домов, а дальше блестели далекие россыпи огней в неспящем центре старого города. - Похоже, Схимник, я нашла самую большую любовь своей жизни. Я останусь здесь - останусь навсегда. Мне тут самое место... Я уже чувствую себя его частью. Я теперь очень много о нем знаю.
- Во-первых, то немногое, что тебе известно, ни черта тебе не даст! - резко сказал Андрей. - А во-вторых, довольно заговаривать мне зубы! Ты...
- Взгляни, - Наташа поднесла к его лицу свою правую ладонь с растопыренными пальца-ми, сверкающими длинными расписными ногтями. - Ты помнишь, как они тряслись. А те-перь? Я выздоровела. Я больше не нуждаюсь в этом. Наверное, как живописец, я себя изжи-ла, но я совсем не жалею! Посмотри на эти руки - они хотят жизни - настоящей жизни, по-нимаешь? Смерть мне скучна. И месть тоже.
- Думаешь, я тебе поверю?
- Мне наплевать, поверишь ты или нет. До середины ноября ты свободен. Ты мне уже почти ничего не должен. Скоро вернешься в свою новую, простую, приземленную жизнь.
- А ты, значит, будешь вести настоящую жизнь? - Андрей чуть наклонил голову, и даже блеск его очков стал ироническим. - Настоящая жизнь денег требует. Если собираешься в проститутки, так тут этого добра и без тебя хватает - складывать некуда. А если в бизнес-леди - так их еще больше... кроме того, ты в этом ничего не смыслишь.
- За меня не беспокойся, - Наташа положила ладонь на ручку дверцы, нетерпеливо глядя на колыхающиеся вдали тополя. Воздух пробирал морозной предзимней свежестью, и она, передернув плечами, плотнее закуталась в длинную толстую кофту. - Я зато в другом кое-что смыслю.
- Куда ты лезешь, дура?! - зло произнес он. - Ты и представления не имеешь об этом ми-ре! Тебя вывернут наизнанку и выбросят - повезет, если жива останешься! Думаешь, ты приобрела что-то ценное?! Ты не получила ничего, кроме грязи! Ума тебе это точно не при-бавило, и теми, кем ты прописана в своих ксивах, ты не стала! - Андрей на мгновение замол-чал и потер высветленную рассеченную бровь. - Проще всего, подруга, дать тебе сейчас по голове, связать и отвезти домой в каком-нибудь бауле!
- Мой дом теперь здесь. Кроме того, ты ведь все равно этого не сделаешь. Не мешайся в мои дела, Схимник, - в ее голосе послышалась угроза, - и прочих упреди. Теперь мы с вами из разных миров. Кстати, ты ошибаешься, считая, что я ничего ценного не получила. На-пример, ты ведь так и не смог меня выследить, а?
Лицо Андрея осталось непроницаемым, и он снова закурил. Мимо пролетела мощная иномарка, из открытого окна которой доносился грохот "Элис Купер". Машина резко затор-мозила у одного из домов, чуть не въехав прямо в запертую подъездную дверь, и из нее вы-валилась веселая компания.
- И когда же ты начинаешь свою настоящую жизнь?
- А прямо сейчас, - Наташа распахнула дверцу, потом обернулась, и сияние убывающей луны блеснуло на ее зубах и в глубинах расширенных зрачков. - Хорошая ночь... Пока!
Она выпорхнула из машины, быстро прошла под толстой трубой теплоцентрали и исчезла за гаражами. Андрей тоже вылез и, положив руки на теплую крышу "москвича", крикнул, раскатив сильный голос по спящему кварталу, в ту сторону, откуда еще доносился едва слышный перестук каблучков:
- Дура!
Ответом ему был издевательский, удаляющийся серебристый смех. Андрей сплюнул и залез обратно в машину. "Москвич" стремительно обогнул гаражи, но, как и следовало ожи-дать, ни на дороге за ними, ведущей к трассе, ни в направлении молоденького сквера Наташи уже не было. Конечно, можно было попробовать ее поискать и вполне реально найти, но "москвич" резко развернулся, обогнул дома и выскочил на трассу с другой стороны. Некото-рое время он бесцельно ездил по городу, потом притормозил на стоянке возле скопища ноч-ных ларьков. Андрей купил сигарет и бутылку холодного пива, перешел площадь и напра-вился к соединяющему берега рукава длинному мосту. Он прошел четверть моста, потом ос-тановился, глядя на изгиб берега, темные шевелящиеся шапки деревьев и на выглядываю-щую из-за них призму бизнес-центра, которая в электрическом полумраке казалась сделан-ной из обсидиана. Неторопливо выпил пиво. В голове у него мелькнула мысль, что неплохо было бы и коньяку... впрочем, с этим успеется. Он поставил пустую бутылку на асфальт, достал телефон и, облокотившись на железные перила, набрал номер, наблюдая, как под мостом с тихим, призрачным звуком кружится холодная вода. Проезжающие изредка маши-ны обдавали его всплесками пыльного прохладного воздуха. Трубку на том конце долго не снимали, а когда, наконец, ответили, голос был сонным и далеким.
-...л-лё?..
- Привет. Извини, что разбудил.
- Что случилось?! - голос зазвенел, в нем появилась испуганная бодрость. - Андрюш, что-то слу...
- Нет, нет, ничего. Просто у меня оказалось немного свободного времени, - он медленно пошел вдоль перил, рассеянно глядя вперед, - захотелось тебя услышать. Не учел, что уже так поздно... темно - и темно...
- Полвторого, - услужливо сообщили в трубке. - То есть, там, где ты находишься, при-мерно в районе половины третьего. Ты, кстати, где сегодня? Хоть в России еще?
Андрей быстро оглянулся и плотнее прижал трубку к уху.
- В Твери. Завтра уезжаю.
- Уж не спрашиваю, куда. Слушай, долго ты еще намерен болтаться по стране?! Раз я за тебя вышла, то по ночам ты должен быть в моей постели, а не шляться где-то там под лу-ной!.. Ты ведь с улицы звонишь, да? Там хоть тепло?
- Нормально. Нет, ну прохладно - осень все-таки, но, в общем, ничего. Ночь, созданная для прогулок.
- Ну, конечно, а меня нет! - с веселым сожалением заметила Вита, потом, чуть помолчав, добавила - уже другим голосом: - Андрюш, я соскучилась.
- Я тоже, котенок, очень, - он остановился, глядя на возвышавшуюся на правом берегу островерхую башенку мечети с серебристым полумесяцем на шпиле. - Только вот, боюсь, раньше середины ноября мне никак не успеть. Все оказалось сложнее, чем я думал - пока я вытащу все свои деньги...
- Так и знала, что ты скажешь какую-нибудь гадость! - упавшим голосом произнесла Ви-та, и он почти вживую увидел, как она сидит в коридоре, на пуфике возле телефона, поджав босые ноги и хмуро глядя перед собой. Волосы со сна взлохмачены, и на ней наверняка одна из ее любимых ночных рубашек - обилие прозрачных кружев и немножко шелку. Ночные рубашки были ее слабостью. - Совести у тебя нет! Мало того, что разбудил, так еще...
- Не ворчи. Зато, когда вернусь, поживем в свое удовольствие. Съездим куда-нибудь... Разве плохо? Наташка так и не звонила?
- Нет. Что-то мне подсказывает, что она и не позвонит... во всяком случае, в ближайшее время. Славка странно себя ведет - он слишком спокоен. Или просто не хочет показывать... В любом случае, после той дурацкой записки, что она хочет какое-то время пожить одна, мы вестей от нее не получали. Где она может быть?.. Я боюсь, как бы она дел не наворотила...
- Тебя это больше не касается! - сказал Андрей немного резче, чем хотел. - И так уже хва-тит.
- Да, - негромко произнесла Вита из другой страны, - да, наверное, ты прав. Возвращайся скорей, ладно? Жить у друзей, конечно, весело, но иногда слишком уж!.. Сегодня здесь во-обще общежитие - вчера лешковский день рождения отмечали, так большая часть гостей до утра осталась - и девчонка его, и Генка Римаренко, и еще... Только в моей постели кроме меня еще две бабы спят, а сколько народу по углам везде разложено... ужас!
Андрей засмеялся и снова медленно пошел по мосту, скользя кончиками пальцев по пери-лам. Вита нерешительно замолчала, и он сказал с легким нетерпением:
- Говори еще!
- Что говорить?..
- Все! Что ты делала эту неделю, куда ходила, в чем... о чем думала. Все говори. Так мне будет казаться, что ты идешь рядом.
- Ты просадишь кучу денег.
- Не важно.
- Ну смотри... Кстати, помнишь, как тогда, на пляже один умный свой "джип" в воду за-гнал, да еще...
Он захохотал, и смех, подхваченный влажным осенним ветром, полетел прочь, через ночную реку, мимо церковных куполов и спящих окон, сквозь тополя, обсаженные нахох-лившимися воронами, по крышам замерших до утра трамваев, через старые вековые улицы, пронзая спокойную волжанскую ночь, по которой и сегодня кто-то бродил в одиночестве.
II.
Женщина, стоявшая перед трельяжем в роскошной спальне, была еще молода. Аккуратно очерченное властное лицо было безупречно, классически красиво - чистая породистая внеш-ность, доставшаяся в наследство от многих поколений физически здоровых и относительно знатных предков - выходцев из Литвы. Последние годы своей жизни Инна Баскакова была непреклонно убеждена, что ее генеалогическое древо восходит не больше, не меньше к са-мому великому князю литовскому Ягайло, впоследствии севшему на польский трон. В моло-дости собственное происхождение ее мало занимало - интерес пришел позже, вместе с со-стоятельностью, и с этих пор Инна очень много времени уделяла изысканию сведений о сво-их бесчисленных предках. Муж часто подшучивал над этим, но изысканиям всячески спо-собствовал - будет очень полезно, если жена действительно по крови, пусть и сильно раз-бавленной, окажется княжной и потомком польских королей.
Инна чуть изогнулась перед зеркалом, поправляя складки легкого бледно-зеленого платья, в меру строгого, в меру изысканного. Лера Шадрович, ее подруга и партнерша по теннису, утверждала, что блондинки в зеленом похожи на заплесневевший сыр, впрочем, чего ждать от рыжеволосой, питающей страсть к ярко-красным нарядам?! Баскакова улыбнулась сво-ему отражению, повернулась, и ее длинные, до талии, пышные золотистые волосы колыхну-лись. Несколько прядей закрыли щеку, придав лицу неправдоподобно застенчивое выраже-ние. В зеркале появился Баскаков в черном костюме, остановился за ее левым плечом и, приобняв, прижал волосы к ее щеке.
- Ну просто Эккегарт и Ута, - с улыбкой сказал он. - Тебе бы еще плащ и венец, а мне меч...
Виденная им когда-то скульптурная группа маркграфа и маркграфини с собора в Наум-бурге в восточной Германии отчего-то запала ему в душу, и с тех пор он не уставал сравни-вать себя и жену с той парой феодальных властителей. Если себя он и не считал особенно похожим на Эккегарта, то в лице жены ему виделось отчетливое сходство с маркграфиней. Да и положение походило...
- Перестань, - недовольно сказала Инна, высвобождаясь, - ты помнешь мне платье.
- Ты бы лучше надела тот костюм, что в прошлый раз. И выглядит более подходяще к си-туации, и идет тебе больше.
- Нет уж. Я его уже два раза надевала. Послушай, мне обязательно нужно идти на это ду-рацкое отчетное заседание? Я ничего не имею против умственно отсталых детей, но...
- Инна, мы уже много раз это обсуждали, - заметил он с легким раздражением. - Так уж получилось, что я сегодня туда никак не попадаю. Ты - мой представитель, ты обязана там быть. От тебя же не требуется слушать, о чем там будут говорить - это все я и так знаю наи-зусть. Посидишь с умным видом, вручишь чек, тебе подарят какую-нибудь ерунду - и все.
Баскаков поправил пиджак, недовольно покосившись на жену. Как правило, Инна никогда не возражала - ни в плане одежды, ни в плане того, где ей следовало находиться - идеал по-слушной жены. А сегодня с самого утра все не по ней. С чего бы еще спрашивается - живет, как у Христа за пазухой, не делает ни хрена, только и приходится, что иногда съездить куда-нибудь в качестве важного гостя. Обычно они ездили вдвоем, но сегодня так уж получалось, что намечено было несколько мероприятий, и на все он никак не успевал. Поэтому на отчет-ное заседание социального центра реабилитации детей с ограниченными умственными воз-можностями Инна должна была отправиться одна, в то время как ему предстояли переговоры с иранцами, проверка подготовки к ежегодному конкурсу на звание "Лучшее предприятие города" и открытие юбилейной выставки известного волжанского скульптора Антона Наза-рова, спонсором которой он являлся. Инна освободится как раз к открытию выставки, и там они уже будут вдвоем. А потом предстоял полуделовой ужин в "Золотой орхидее" - назва-ние, конечно, по мнению Баскакова, пошлое, но ресторан хороший.
Виктор Валентинович хмуро оглядел себя в зеркало. С июня он заметно похудел, и гар-дероб пришлось менять. Утратив часть сытой, холеной вальяжности, он приобрел взамен не-кую нервозность человека, который постоянно всюду опаздывает. Никто не осмелился бы сказать ему вслух, что его дела с некоторых пор заметно ухудшились, но Баскаков, как чело-век вполне рациональный, прекрасно это сознавал. Губернаторский пост уже вполне реаль-но проходил мимо, сорвались несколько крупных выгодных сделок, и в целом империя дала пока еще небольшую, но вполне заметную трещину. Удерживать все стало намного труднее. Кроме того, он лишился двух своих самых лучших людей, и нынешние пока что не шли с ними ни в какое сравнение. Слещицкий гниет в крымской земле, а свихнувшийся Схимник исчез неизвестно куда. Да еще черт знает сколько "рядовых" ушло в расход, в связи с чем возникло черт знает сколько проблем, уладить которые стоило Баскакову большого труда! Кто бы мог подумать, что на этой невинной и простейшей, казалось бы, затее он потеряет столько народу?! Если бы только он в свое время прислушался к Сканеру!.. Не верю, значит не существует... Дурак! И подумать только - две бабы! Две чертовы гнусные шлюхи! Попа-дись они сейчас в его руки, он бы самолично порвал бы их в клочья, даже если бы весь Вол-жанск стоял вокруг и смотрел! Но попасться они могли только случайно. Баскаков давно прекратил поиски - он не мог больше позволить себе такой роскоши даже ради дела, а уж ради мести и подавно. А ведь подумать только - какие открывались возможности! Но теперь остался только Литератор, несмотря на все прогнозы врачей оказавшийся на удивление жи-вучим. Правда, толку от него уже почти не было, и за все это время к его услугам удалось прибегнуть только два раза. В последнюю неделю он даже почти не сидел за своим люби-мым компьютером и не прочитал ни одной книги - большую часть суток Литератор прово-дил на своей огромной кровати, шипя от боли, которую уже не снимали никакие лекарства. Гуманней всего было бы отправить его на тот свет, и это понимал не только Баскаков, но и сам Литератор - но когда во время посещений Виктора Валентиновича ему удавалось доби-раться до клавиатуры, он дрожащими пальцами выбивал: "Никакой эвтаназии! Хочу сам! Пусть все остается, как есть. Пожалуйста". И Баксаков пока позволял всему идти своим чередом. В конце концов, Литератор это заслужил.
-... Виктор!
- Что? - он взглянул на жену.
- Ты не слышал, что я сказала?
- Нет, повтори.
- Я говорю, нельзя ли заменить тех дегенератов, которых ты все время со мной посыла-ешь? Они, конечно, своим внешним видом кого хочешь отпугнут, но меня и саму от них в дрожь бросает. Кроме того, они совершенно не умеют себя вести. Неужели нельзя было най-ти кого-нибудь с человеческим лицом? Зачем ты уволил того поляка, который раньше со мной иногда ездил? Симпатичный мальчик, интеллигентный, одевался хорошо. Нельзя ли его вернуть?
Баскаков хмыкнул. Инне не обязательно было знать, что "симпатичный мальчик", укоко-шивший за свою интеллигентную жизнь не один десяток людей, давно превратился в удоб-рения.
- Раз я его уволил, значит так было надо. И это не обсуждается. Сколько раз уже можно к этому возвращаться?!
Инна недовольно пожала плечами, доставая из сейфа драгоценности и выбирая несколько дорогих, но неброских колец, подходящих к сегодняшнему мероприятию.
- Может, в таком случае, я хотя бы иногда буду обходиться шофером? Не обязательно ка-ждый раз посылать со мной армейский взвод!
- Вот Колька Бурцев в свое время на подобную просьбу своей жены согласился сдуру, - назидательно заметил Виктор Валентинович. - Тебе напомнить, сколько Бурцев тогда запла-тил? И как ее вместе с дочерью потом несколько дней по всему Волжанску по частям соби-рали? Ты, Инна, на рожи их не смотри. Дело знают - и ладно. Соня чем занимается?
- Имя свое оправдывает, - Инна протянула руку к пульту дистанционного управления и сделала музыку потише.
- В смысле?
- Спит.
- Опять?! Слушай, Инна, а не много ли она стала спать в последнее время? - обеспокоен-но спросил Баскаков. - Может, ее врачу показать? Может, у нее малокровие какое-нибудь или с давлением что-то?
- С чего бы? Нет, ну, конечно, следует, хотя ты представляешь, какой поднимется визг?
- Да кто ее спрашивать будет?! - Баскаков, нахмурившись, пошел к двери.
- Она совсем обленилась за эту неделю, - громко сказала Инна ему вслед. - Все забросила - даже компьютер. Даже на дискотеки ходить перестала. Ты бы заметил это и раньше, если бы почаще бывал дома!
Баскаков удивленно посмотрел на нее, но ничего не сказал и прошел в комнату дочери. Соня, одетая, спала на застеленной кровати, приоткрыв рот и забросив одну руку за голову. Русые волосы, давно не мытые, сбились в малопривлекательный ком, и взгляд Виктора Ва-лентиновича, внимательно обежавший дочь снизу доверху, подметил разводы грязи на шее и черноту под ногтями с облезшим лаком. Кожа на лице была нездорового бледного цвета, ще-ки заметно округлились, и только теперь он заметил, что Соня пополнела, а когда наклонил-ся, чтобы разбудить ее, то в нос ему пахнуло тухловатым запахом немытого тела.
- Сонька! Ты чего спишь целыми днями? Плохо себя чувствуешь?
- Да нормально все! - медленно пробормотала она, не открывая глаз. - Батянька, дай по-спать!
- Почему же ты свой компьютер забросила, если все нормально? Не ходишь никуда. И у тебя ведь, кажется, танцы сегодня?
- Не пойду - влом мне! Отстань, спать хочу! - Соня сморщила лицо и перевернулась на другой бок. Баскаков выпрямился и оглядел комнату. В ней царил обычный беспорядок, но компьютер - единственная вещь в доме, которую дочь холила и лелеяла - зарос пылью. Он подошел к окну и открыл форточку, потом вернулся в спальню. Инна посмотрела на него и положила на тумбочку телефон.
- Убедился? Я позвонила Петру Алексеевичу - он подъедет часа через два и осмотрит ее. Не забудь предупредить, чтобы его впустили.
- Хорошо. Ты готова?
- Да, можно идти, - Инна напоследок еще раз удовлетворенно оглядела себя в зеркало, и они вышли из спальни.
- Ты созвонилась со своим Йонайтене? - осведомился Баскаков, пока они шли к входной двери.
- С кем? - рассеянно переспросила Инна.
- С Винцасом Йонайтене. Ты ведь говорила, что он должен был тебе какие-то сведения передать по твоим изысканиям. Что-то новенькое о твоей голубой крови, - он усмехнулся. Под ноги ему подвернулся Черчилль - огромный персидский кот жены, с ленивой грацией шествовавший по своим делам, и Баскаков бесцеремонно отпихнул его.
- Ах, да... Не знаю. Скорее всего, я не буду с ним встречаться. Надоело, хватит. Занима-юсь какой-то ерундой, столько времени трачу... лучше лишний час на корте провести или в салоне.
- Что?! - он остановился и изумленно уставился на жену. - Ты серьезно?!
- А что такого? Говорю же - надоело! Мы идем или стоим и говорим?!
- Ты сама-то не заболела?!
- Вить, если человеку что-то надоедает, это вовсе не делает его больным. Вон и Соньке ведь тоже... - она запнулась, и по ее лицу пробежала тень. Потом Инна раздраженно дернула плечом и быстро пошла вперед, и ее расстегнутый светлый плащ сердито развевался за спи-ной. Баскаков остался стоять, хмуро глядя ей в спину. Он ничего не понимал. Ведь только нa прошлой неделе Инна с таким нетерпением говорила о предстоящей встрече и последними словами ругала нерасторопного Йонайтене, который мало того, что никак не мог разыскать одного из нужных людей, так еще и ухитрился подхватить воспаление легких и угодить в шяуляйскую больницу. А сейчас вдруг такое глубокое безразличие. Надо же, чтобы и Сонька в то же самое время. И как назло, период напряженный идет, намеченного - горы... Нет, на-до найти денек, чтобы с семьей разобраться, а вечером обязательно поговорить с Инной. Как-то очень уж странно она себя сегодня ведет. Жаль, сейчас нет времени - семья должна быть в идеальном порядке, иначе на кой черт она нужна?!
Инна, суховато попрощавшись с ним, захлопнула за собой дверцу "мерседеса" - резче, чем обычно. Впрочем, возможно ему это только показалось. Баскаков недовольно подумал, что уже начинает выискивать в облике и поведении жены микроскопические неточности. Так недалеко и до паранойи. Ладно, может и дело-то в пустяке, а завтра все наладится. Чем старше женщины, тем страннее они себя ведут, а ведь Инна уже далеко не девочка.
В "фантоме" уже сидел тихий задумчивый Сканер, аккуратно сложив руки на коленях и внимательно глядя перед собой, точно с интересом кого-то слушая. Когда Баскаков открыл дверцу и сел на диван, все еще погруженный в семейные размышления, на лице Сканера появилась злая досада, словно своим приходом тот спугнул красивую бабочку, которую он уже почти-почти схватил.
- Куда же ты?! - едва слышно, плачуще прошептал он. - Куда ты опять, Яна?! А мне опять ничего?!
- А чего тебе надо? - рассеянно спросил Баскаков, услышавший только последнюю фразу. - Опять девку? Заказывай сам - только не на дом... Шевцов, поехали.
- Спасибо, что взял меня с собой, - через некоторое время тихо сказал Сканер, глядя в ок-но, за которым плыла застроенная шикарными особняками широкая улица. - Ты редко меня куда-то берешь.
- Ты опять за свое?! - Баскаков спрятал телефон и посмотрел на Сканера с раздражением. - Может быть уже хватит вести себя, как побитая шавка, которую иногда выводят на про-гулку?! Ты считаешь, что с тобой обходятся несправедливо?! Может тебе напомнить кой-чего?! Заткнись и не ной! Ты едешь работать. Да и, кстати, насчет девок - я, конечно, пони-маю твои специфические вкусы, но всему есть предел. Если ты, козел, еще одну свою козу так изуродуешь - не получишь больше ни одной - понял?! И без тебя проблем хватает.
- Она меня ударила, - хмуро пробурчал Сканер. - Она была неправильная... и она меня ударила. Она хотела меня убить.
- Мне плевать, что она сделала! Чтобы такого больше не повторялось!
- Хорошо, такого больше не повторится, - послушно произнес Сканер и отвернулся, снова глядя в окно тоскливым взглядом. Он искал за ним Яну, но ее не было. Яна всегда уходила, когда появлялся Виктор, - она не любила его, боялась его. Яна обижалась, что он до сих пор ничего не придумал для Виктора. Яна злилась, а когда она злилась, у Сканера всегда начина-ла дико болеть голова. Яна не понимала, что тогда ему пришлось оговорить ее только для дела, она считала, что он виноват, и Сканер принимал боль покорно. Женщины капризны. Но когда-нибудь Яна поймет, она простит его и перестанет исчезать, перестанет дразнить его так, что в низу живота начинаются болезненные судороги...
Сканер чуть улыбнулся и закрыл глаза. Та блондинка тоже была красивая, и синее шелко-вое белье... так была похожа на Яну. Но все равно фальшивка. Он наказал ее - и за то, что хотела обмануть, и за Яну, которую наказать не мог. Но надо быть осторожнее - да, осто-рожнее - ведь он не сумасшедший. Надо только ждать, надо уметь ждать. Не бойся гнева сильного человека - бойся гнева терпеливого человека.
В мозг, поедая все мысли заползла странная, какая-то безысходная темнота, посещавшая его уже несколько дней, и Сканер открыл глаза и беспокойно огляделся.
- Что с тобой? - спросил Баскаков. - Вид у тебя сегодня не очень. Тянет выпить? Может, кошмары?
- Нет, - тихо ответил Сканер, и Виктор Валентинович в который раз едва сдержался, что-бы не ударить "компаньона" - избранный Сканером тон печальной, почти мученической по-корности, которым тот теперь разговаривал всегда, бесил его. - Просто в последнее время мне как-то тревожно.
Баскаков едва заметно вздрогнул и поспешно отвернулся, чтобы Сканер не увидел выра-жение его лица. Его слова прозвучали как-то странно, и почему-то в памяти вдруг возник безжалостный маятник кабинетных часов, оседланный насмешливым Эротом-Амуром, а по-том вынырнуло бледное, оплывшее лицо дочери на подушке, и сердце у него сжалось. Он любил Соню, несмотря на все ее недостатки и избалованность (уж тут маманя постаралась!), несмотря на то, что уже понял - дочь не отличается особым умом, и в будущем вряд ли из нее получится что-то стоящее - разве что чудо произойдет. Иногда Баскаков ловил себя на мысли о том, что лучше бы Соня никогда не вырастала, чтобы ей всегда было пять лет - то-гда это был чудесный ребенок, куколка. Кроме того, тогда это был еще послушный ребенок. Что с ней стало теперь?..
- Держи! - отрывисто сказал он и бросил Сканеру на колени фотографии. - Эти двое бу-дут на переговорах. Пронаблюдаешь и до окончания передашь мне отчет. А вот этот, - Бас-каков передал ему еще одну фотографию, - будет на юбилейной выставке. Ты все понял?
Сканер кивнул, пряча фотографии в карман пиджака, и снова уставился в окно, ища гла-зами видимую только для него золотоволосую женщину в синем шелковом белье. Она люби-ла синее, да, любила...
Баскаков хмуро покосился на него. Сканер иногда вел себя более чем странно - редко, но это все же происходило. Врач, правда, утверждал, что Сканер вполне здоров, но ему вредны чрезмерные психические нагрузки. Что ж, это приходится учитывать, если Баскакову хочет-ся, чтобы Сканер служил подольше. Составить, так сказать, инструкцию по эксплуатации. Виктор Валентинович хмыкнул, а потом снова ушел в свои тревожные мысли, которые не отпускали его весь день - вплоть до выставки Назарова. Только там он, "толкнув" поздрави-тельную речь, вручив полупьяному скульптору дорогие именные часы и выпив за юбиляра, слегка расслабился. Предстояло еще несколько поздравлений, после которых гости кучками рассредоточатся по залу, будут пить, разглядывать скульптуры и обмениваться замечаниями, большей частью глупыми, долженствовавшими показать, что они разбираются в искусстве. Все как всегда. За многие годы ритуал мало изменился.
Сзади послышался праздничный шелест разворачиваемой обертки. Баскаков повернул го-лову - рядом стоял его начальник охраны и, причавкивая, уплетал очередной шоколадный батончик. В последнее время Сергеев прилично раздобрел, его фигура утратила спортивную плотность, став пухлой и рыхлой. Пиджак на спине был туго натянут, а спереди распахнут, незастегнутый, и над поясом брюк под белой рубашкой легко угадывался совсем уж неспор-тивный животик. Баскаков уже не раз замечал появившуюся не так давно у Сергеева при-вычку постоянно что-то жевать, как только появлялась такая возможность, и уже не раз де-лал подчиненному замечания, предупреждал, что уволит, а Сергеев клялся и божился, что больше ни-ни... В любом случае это не было для Баскакова новостью, но после странноватых домашних событий он словно взглянул на Сергеева другими глазами. Тот, мягко говоря, ут-ратил способность проворно двигаться, его реакция притупилась... а грубо говоря, он уже ни на что не годился. Жаль, раньше он хорошо справлялся со своей работой - конечно, не так хорошо, как Слещицкий и Схимник, но тоже неплохо. Баскаков держал на примете несколь-ко людей, похоже, придется одного из них использовать. Но дело было даже не в этом. Дело было в том, что с определенного момента все вокруг него словно начало рассыпаться на кус-ки. Или ему только кажется. Паранойя? Может, уже ему, а не Сканеру, следует показаться психиатру? Соня, Инна, Сергеев... да и, кстати, двое охранников, которых Сергеев недавно вышвырнул за неожиданно идиотское поведение - до этого оба без нареканий проработали почти три года. Непредсказуемое стечение обстоятельств? Собственное переутомление?..
Ему не нравилось, что Инна так задержалась. Еще до начала открытия выставки она по-звонила и сказала, что заседание началось позже, чем рассчитывали, после чего ее пригласи-ли "на крохотный фуршетик" - неудобно было отказаться. Баскаков сунул было руку в кар-ман, думая позвонить жене и поторопить ее, но передумал.
Вперед выдвинулся следующий поздравитель, на этот раз от Городского Совета - пожи-лой, дорого одетый мужчина со слипшимися от геля волосами. Прочистив горло, он величе-ственно повел рукой в сторону Назарова.
- Достижения Антона Васильевича позволяют поставить их в начало угла достижений... - начал поздравитель, тем самым тут же позволив поставить себя в ряды бывших военных. Баскаков чуть отвернулся, чтобы перекосившая его лицо змеиная усмешка не особенно бро-салась в глаза. Справа и позади него какая-то женщина, не сдержавшись, хихикнула - звонко и довольно приятно. Виктор Валентинович лениво повернул голову, кинув на смешливую рассеянный взгляд и отвернулся. И тут же повернулся снова, глядя уже более внимательно на профиль женщины, смотревшей на выступающего с улыбкой. Хорошенькая. Нет, "хоро-шенькая" - не то слово. "Красивая" будет более правильно. Своеобразная, в чем-то даже эк-зотическая красота - наверняка примешалась капля азиатской крови - совсем чуть-чуть. На его вкус, пожалуй, чуть худощава, но стройная, и длинное облегающее платье вызывающего ярко-красного цвета не скрывает хорошего сложения. Короткие черные волосы лежат круп-ными завитками. Хороший южный загар. Через согнутую руку переброшен светлый плащ, в пальцах держит ручку и раскрытый блокнот. Журналисточка? На вид - лет восемнадцать-девятнадцать, не старше, но что-то заставляет дать больше - может то, как держится, может, чересчур осознанный цинизм на губах? Что-то в ней смущало Баскакова, и почти сразу он понял, что. Лицо. Где-то он ее раньше видел. Давно. Может быть, даже, когда она еще была ребенком - черты лица некоторых людей почти не меняются, несмотря на возраст - такие легко узнаются на детских фотографиях. Да, возможно. В любом случае, он ее точно где-то видел.
- Поздравительные речи - не специальность Валерия Федоровича, - негромко заметил Баскаков, чуть наклонившись к ее уху. Женщина повернулась и внимательно посмотрела на него. Глаза у нее были красивые - карие, теплые, странно притягивающие взгляд, почти гип-нотические и в чем-то даже слегка пугающие - может быть, потому что хорошо скрывали истинную сущность своей хозяйки. Глаза ведьмы.
- По-моему, речи - вообще не его специальность, Виктор Валентинович.
Баскаков вздернул бровь.
- Мы знакомы? - он едва сдержался, чтобы не сказать "все-таки". Женщина качнула голо-вой.
- Лично нет. Но кто вы, по-моему, знают все.
- Вы журналистка? - спросил Баскаков с легким подозрением - представителей прессы женского рода он не жаловал.
- Упаси боже! Нет, я просто записываю кое-что для себя. Видите ли, я не местная, почти никого здесь не знаю, - брюнетка улыбнулась с легким оттенком печали, и Виктора Валенти-новича вдруг словно окатило теплой волной. - Меня пригласил Валерий Федорович.
- Вот как? А говорите, вы...
- Случайное знакомство, - ответила она, упредив его вопрос, и в ее улыбке Баскакову те-перь почудилась легкая издевка. Отчаянно захотелось плюнуть на окружающих, приличия и собственное самовоспитание и от души припечатать это красивое лицо крепкой пощечиной. И в то же время у него появилась твердая уверенность, что брюнетка совсем не будет против этого. Потом он удивился - что за дурацкие мысли? Вокруг на них уже начали поглядывать осуждающе, и Баскаков, снова наклонившись к ее уху, шепнул:
- Давайте продолжим чуть попозже, когда закончится эта говорильня. Не возражаете?
- Я-то, в принципе, нет, но вдруг будет возражать Валерий Федорович?
- Не будет, - с уверенностью сказал Баскаков. В его голове мелькнула мысль о том, что скоро может подъехать Инна - и тут же пропала.
- Дело в том, что он обещал меня кое с кем познакомить, - задумчиво произнесла брюнет-ка, поглядывая на все еще вещающего представителя горсовета с оттенком скуки.
- Назовете мне фамилии, и нужных людей доставят вам на дом в нарядной упаковке.
- А вы умеете уговаривать, - сказала она с одобрением и отвернулась. Валерий Федорович как раз подбирался к концу своего нелегкого поздравления.
- ... можно сказать, что ему удалось убить не одного и не двух, а целое стадо зайцев...
На этот раз Баскаков не сдержался и открыто хохотнул. Стоявший рядом глава районной администрации пробормотал:
- Кому б удалось убить бирюковского стилиста?!
- Разве Бирюков не сам пишет свои речи?! - с усмешкой осведомился Баскаков. - Какого черта всегда его посылают?!
Глава возвел очи небу.
- Разве мы, смертные, властны над такими делами?
Теперь хихикнул стоявший рядом с Баскаковым Сканер.
Когда все выступления, наконец, закончились, и пришедшие разбрелись по залу, Баскаков отыскал взглядом брюнетку и подошел к ней. Она стояла перед одной из скульптур, при-стально ее разглядывая, и мелкими глотками пила шампанское.
- Нравится?
- Сделано хорошо, - задумчиво сказала та. - Но очень мало жизни. Вот мужчина и жен-щина тянутся друг к другу, но почему они делают это с такой ленью? Здесь должна быть страсть, а они протягивают руки так, словно, очень сильно объевшись, собираются взять еще по куску колбасы, чтобы не оставлять их на утро.
- А может, так задумано? - заинтересованно спросил Баскаков.
- Тогда почему этой лени нет в лицах? Особенно в губах?
- Вы разбираетесь в искусстве.
- Я разбираюсь в жизни, - она повернулась и взглянула на него. - Теперь, по логике ве-щей, вы должны спросить мое имя. Анна.
- Очень приятно, - Виктор Валентинович чуть склонил голову и принял протянутую ему руку - узкая ладонь, длинные тонкие пальцы, аккуратно подточенные ногти, расписанные крохотными кельтскими птицами. Он не любил расписных ногтей, но ей очень шло. Он не-много чопорно поцеловал теплую кожу на тыльной стороне ладони и с улыбкой произнес: - Бывают руки, как образки в господнем храме: их отпускают, приложась.
- Рука, когда она честна, не перед кем лица не прячет, - отозвалась Анна, тоже улыбнув-шись. На лице Баскакова появилось нескрываемое удовольствие.
- Вам тоже нравится Лопе де Вега? Приятно слышать. Кстати, я должен вам сказать, что вы, Анна, очень смелая. Не каждая женщина решится надеть платье такого яркого цвета.
- Да и не каждой женщине пойдет такой цвет, - Анна отошла от скульптуры, и они нето-ропливо двинулись вперед, обходя кучки зрителей. - Между прочим, Валерий Федорович уже волком смотрит, а вы до сих пор не выполнили своего обещания.
- Какого рода знакомства вам нужны? Вы хотите открыть в нашем городе какой-то биз-нес?
Она улыбнулась и поправила черный завиток над ухом. Ухо было маленькое, красивой формы, без серьги, но с дырочкой в мочке, и Баскаков подумал, как хорошо бы смотрелись в таких ушах те бриллиантовые серьги, которые он недавно приметил в ювелирном магазине, куда они с Инной заходили купить подарок ее свояченице. "Так-так, уже вот какие планы мы строим?!" - подумал он, но без всякого неудовольствия. А почему бы и нет? Девка того сто-ит. Хороша девка. На такую и порастратиться не жаль.
- Совсем маленький, - Анна почти вплотную сдвинула большой и указательный пальцы. - Скажем, хочу открыть антикварный магазин.
- У-у, милая девушка, - протянул он с легким оттенком разочарования. - Должен вас огорчить - рынок антиквариата здесь переполнен. Грубо говоря, вам ничего не светит.
- Так-таки ничего? - теперь она смотрела ему в глаза, а Баскаков мысленно сравнивал ее с Инной, сам не понимая, зачем. Инна - спартанка - высокая, спортивная, светловолосая, цар-ственная. Анна - совсем другая, в ней больше животного, природного. Красивая кошка. Ди-коватая жрица неведомого бога. Колдунья, пляшущая при луне обнаженная с ножом в ру-ке... Баскаков сердито тряхнул головой.
- Если очень захотеть, то все может получиться, - сказал он, выдерживая ее взгляд. Анна улыбнулась.
- Будем считать, что я очень захотела.
Виктор Валентинович кивнул, а потом между ними повисла пауза. Анна ждала, глядя ему в переносицу, а он молчал, не зная, что сказать. Такого с ним еще не было, и он почувствовал нарастающую злость, потому что превосходство сейчас было на стороне Анны - непривыч-ное для него положение.
- Так как же насчет знакомств? Виктор Валентинович, если я отнимаю у вас время...
Он сердито вскинул руку.
- Господь с вами, все мое время в вашем распоряжении, только давайте впредь обходиться без отчества!..
- Виктор Валентинович, можно вас на минутку?
Баскаков сердито обернулся к подошедшему пожилому мужчине, но тут же сменил выра-жение лица, вспомнив, где он. Просто наваждение какое-то. Чертова девка!
- Да, конечно. Анечка, вы меня извините?
- Я подожду, - сказала она. - Осмотрюсь пока.
Анна повернулась и пошла в глубь зала, рассматривая скульптуры. Разговаривая, Баска-ков стоял так, чтобы видеть ее поверх плеча собеседника, но Анна быстро затерялась среди людей, что вызвало у него глухое раздражение.
Сканер, попивая шампанское, рассеянно бродил по залу. Свою работу он выполнил, скульптуры его не интересовали, и Сканер с нетерпением дожидался, когда Баскаков, нако-нец, его отпустит. Люди вокруг шумели, толкались, отпускали замечания, которых он не по-нимал. Ему хотелось курить, но в зале курить было нельзя, а выйти на улицу без разрешения Баскакова он не решался.
Сканер тоскливо вздохнул, выбрал ту из скульптур, возле которой сейчас никого не было, подошел к ней и стал рассматривать, пытаясь понять, что в ней такого особенного. Он не по-нимал и не любил подобных бесполезных вещей, а кабинет Баскакова, в котором была соб-рана его драгоценная коллекция, ненавидел лютой ненавистью.
Кто-то подошел к скульптуре с другой стороны, и Сканер недовольно повернул голову, чтобы посмотреть - вдруг что интересное. Его взгляд начал путешествие снизу - вначале он увидел черные туфли на высоком каблуке, затем длинное ярко-красное платье, тонкую це-почку с каким-то камешком в вырезе. Его взгляд скользнул выше, и тут женщина повернула голову, и зал раскололся в его глазах. Шум десятков голосов ссыпался в никуда.
Повернувшееся к нему лицо было незнакомым, да и его собственное лицо давно утратило прежние черты, но мужчина и женщина узнали друг друга мгновенно, впившись взглядами друг другу в зрачки, проникая далеко за них, на мгновение став единым организмом, и один из них видел, как все захлестывает холодный ужас, тогда как другой видел ненависть, расте-кающуюся, как горячая лава. Потом пальцы Сканера разжались, и бокал упал на ковер.
- Ну, здравствуйте, Илья Павлович, - тихо сказала женщина сквозь зубы, придвигаясь к нему вплотную. - Вот вы, значит, какой теперь стали! Вот, значит, что я из вас сделала! Ты смотри, правильно Витка вычислила!.. Ну, здравствуй, сука!
- Не надо, - прошептал Сканер и попятился, пока не уперся спиной в стену. - Пожалуйста, не надо.
- Боишься? - Наташа насмешливо улыбнулась. - Правильно делаешь, Шестаков. Картина-то все еще у меня. И она может испортиться в любой момент. Ты представляешь, что тогда с тобой будет?! Ты ведь наводил справки? Ты ведь все до конца выяснил? Ты ведь знаешь о тех троих, чьи картины испортились?!
- Нет! - Сканер в страхе замотал головой. - Наташенька, я тебя прошу... Я никому не скажу! Виктор здесь, но я ему не скажу! Никогда никому не скажу!..
Он сделал неуклюжую попытку бухнуться на колени, но Наташа успела схватить его за локоть. Она быстро огляделась, потом прошипела.
- Стой спокойно, кретин! Здесь народу полно! Ты ведь не хочешь, чтобы на нас обратили внимание?!
Голова Сканера поспешно прыгнула вверх-вниз в знак согласия, не решаясь больше смот-реть Чистовой в глаза, не решаясь даже поднять взгляд на ее лицо. Она внушала ему ужас. И не только из-за того, что могла с ним сделать. За карими глазами он увидел нечто такое, чего не смог ни понять, ни узнать, ни проникнуть внутрь него, чтобы, как обычно, разглядеть слои, уровни... Там было нечто целостное, сильное, пугающее. Он помнил девушку из крымского курортного поселка - мягкую, растерянную, добрую, в чем-то глубоко несчаст-ную. Теперь все это исчезло бесследно. Перед ним стоял хищник - опасный и бесконечно уверенный в себе.
Наташа снова огляделась, убедилась, что никто не смотрит в их сторону, а Баскаков дале-ко и видеть их не может, повернула к Сканеру улыбающееся лицо и коротко ударила его ку-лаком под ребра. Удар получился не очень сильным, и он охнул скорее от страха, чем от бо-ли.
- Доволен своими подвигами, тварь?!
- К-какими подвигами? - выдавил он, прижав к боку ладонь. - Я... я н-ни-чего...
- Измайловы, - холодно сказала "Анна". - Ковальчуки. Огаровы. Больше десятка моих клиентов! Контора... Кудрявцевой - помнишь такую?! - перед каждой фамилией она запи-налась, словно они давались ей с большим трудом, погребенные под слоем более важных воспоминаний. - А Светочку... Матейко помнишь?! Сметанчика?! Ей восемнадцать лет бы-ло! А Борьке Ковальчуку - семнадцать! Ты детей поубивал, Шестаков! Как оно - в кайф быть детоубийцей?!
Ее кулак снова врезался ему под ребра, и на этот раз Сканер не охнул, а только с шумом выпустил воздух сквозь сжатые зубы. Чистова наклонилась, подняла неразбившийся бокал и подала ему, и Сканер вцепился в него, чуть не раздавив хрупкое стекло.
- Я не виноват. Меня заставили... он заставил! - Сканер закашлялся и начал говорить вразрез с уже сказанным. - Это не я! Это все Литератор! Это он! Он все письма написал!
- Что еще за Литератор?
- Инвалид! Сумасшедший урод! Он живет в доме Виктора. Я могу сказать, где! Я могу на-рисовать тебе план дома! - его ладони запрыгали, охлопывая пустые карманы. - Ты ведь за ним приехала?! За Виктором и за ним?! Ведь не за мной?! Я ничего не сделал?! Это все они! Литератор не хотел, чтобы тебя нашли! Потому он убил всех в "Пандоре"! И часть твоих клиентов тоже!
- А ты ему помог.
- Нет! Я ничего... меня заставили! Ты не знаешь, что они за люди!
- Ладно, - с усмешкой сказала Наташа, - отложим пока эту болтовню! Постыдился бы, Шестаков, - взрослый мужик, а сопли распустил! План ты мне предоставишь, только не сей-час - еще свидимся, и не раз. Кому-нибудь проговоришься - сдохнешь, понял?!
- Нет, ты что?!.. да я ни за что!.. - Сканер попытался схватить ее за руку, но Наташа, брезгливо скривив губы, отшатнулась. - Наоборот... если ты хочешь их... хочешь от них... - нужные глаголы не давались ему, и Сканер глотал их, давясь рваными фразами, - чтобы они... я только за... я помогу!.. сделаю все, что скажешь! Он моего брата убил! И Яну!.. Я у него, как в тюрьме, он меня никуда не пускает, никуда!..
- Хватит! - Наташа чуть повысила голос. - Заткнись уже! От тебя дохлого мне проку ма-ло, так что живи пока.
- Спасибо! - он-таки поймал ее за руку и начал поспешно целовать и ладонь, и запястье, и рукав. - Я все сделаю! Все, что ты скажешь! Я больше тебя не предам! - его глаза широко раскрылись, и он выпустил ее руку. - Виктор идет. Он идет к нам. Вдруг он тебя узнает?!
- Меня можешь узнать только ты, - Наташа вытерла ладонь о бедро, обтянутое тканью, и в изгибе ее губ появилось нечто хищно-сладостное, в чем-то даже мечтательное. - Жаль, что Схимник тебя тогда в "Пандоре" не придавил. Но никто не помешает ему сделать это сейчас. Мы ведь теперь с ним вместе, жрец. Имей это в виду.
Сканер побелел, а "Анна" отвернулась и, помахивая блокнотом, неторопливо пошла на-встречу Баскакову.
- Вижу, вы уже познакомились с моим помощником? - Виктор Валентинович протянул ей бокал с шампанским. Она приняла его и отпила глоток.
- Не то, чтобы познакомились... Своего имени он не назвал. Он немного странный.
- Он просто устал, - Баскаков чуть нахмурился. - А зовут его Кирилл Васильевич.