По-разному и от разного просыпаются спящие. У одних пробуждение может быть бодрым, у других - ленивым, у иных - недовольным или болезненным, и разные картины и миры остаются за быстро затягивающейся пеленой ушедшего сна - волшебные, светлые, мрачные, пугающие, и у кого-то из тьмы глаза от-крываются в тьму совершенную.
* * *
Виталий открыл глаза и тотчас же дернулся, но по-прежнему так и не смог встать на ноги. По-прежнему вставать было не на что, и пустые рукава рубашки хлопали его по бокам.
Сон? Он спал? Или спит? Кто он? Где он был до этого? Были какие-то люди, какая-то жизнь... кажется, он был здоровым в той жизни. Был какой-то чело-век... Ему показалось очень важным вспомнить, кто это был - это было даже важнее, чем пустые рукава рубашки. Он напрягся, но в памяти появилась лишь бесформенная расплывчатая фигура, лишенная лица и имени.
Виталий огляделся. Вокруг сгущался вечер, дыша прохладой и сиренью. Он сидел на бордюре, на ящике, поверх которого было постелено свернутое одея-ло. Он узнал улицу - одну из самарских улиц, малооживленных в это время су-ток, по которой бесчисленное множество раз бегал когда-то в школу. Стоявший неподалеку тусклый фонарь бросал на него круг слабого, реденького света, и он чувствовал взгляды иногда проходящих мимо людей - то равнодушные, то жа-лостливые, от которых его коробило еще больше, чем от первых. Мимо прошли две девушки, держась за руки и смеясь, - одна рыжая и высокая, другая чуть поменьше ростом, с темно-каштановыми волосами. Они вскользь глянули на него и пошли своей дорогой, стуча каблучками, а Виталий остался сидеть, не заинтересовавший, не узнанный, не имевший значения. Он открыл рот, чтобы окликнуть их
ее?
по имени, но не смог произнести ни звука, а они уходили все дальше и, нако-нец, исчезли за углом дома, забрав с собой свой звонкий, беззаботный смех.
Виталий болезненно зажмурился, потом отвернулся, открыл глаза и увидел Дашу.
Она шла к нему по узкой асфальтовой дороге между пухлыми, бесформен-ными грудами кустов, щелкая каблуками и кокетливо вихляя бедрами - его Дашка, веселая, стройная и в свои пятнадцать невыразимо хорошенькая. Ее длинные русые волосы тяжело колыхались из стороны в сторону, в руке пока-чивалась сумочка. В пальцах другой руки тлела сигарета, которую она держала не очень умело и которая делала ее смешной, как смешны дети, примеряющие перед зеркалом родительскую одежду. Увидев его, она поспешно швырнула си-гарету себе за спину, улыбнулась и помахала ему, и он тоже улыбнулся в ответ. Опять курит, негодяйка! Он бы отшлепал ее... если б мог.
А потом он увидел, как от одного из кустов, мимо которого она только что прошла, отделилась тень и бесшумно и очень быстро двинулась следом за ней. Виталий попытался закричать, но вместо крика изо рта вырвалось только сухое сипение. Тень взмахнула рукой, и он услышал сырой звук удара. Даша, не из-дав ни звука, сунулась лицом в асфальт, и ее волосы разметались во все сторо-ны, и со своего места он видел, как они шелковисто поблескивают в тусклом фонарном свете. Виталий снова попытался закричать, и снова голос отказался ему повиноваться. Он качнулся и упал лицом вперед, больно ударившись лбом об асфальт, потом приподнял голову и задергался, кое-как продвигаясь вперед судорожными рывками. Кровь из рассеченного лба заливала ему глаза, но все же он видел, как уже две тени склоняются над его неподвижно лежащей сест-рой. Одна сдирала с нее куртку, другая выдергивала из ушей серьги и рылась в сумочке. Потом тени повернулись и так же бесшумно растворились в сирене-вом вечере, так и не заметив Виталия.
Закусив губу от усилия, он все же добрался до Даши. Она теперь лежала на спине, и из-под ее затылка по смятым волосам и по асфальту медленно распол-залась темная кровь. Раскрытые губы сестры слабо подергивались, и он видел, как на ее тонкой бледной шее бьется жилка. Виталий смотрел на нее - это все, что он мог сделать. Что может сделать лишенный голоса калека, кроме того, как смотреть, дожидаясь пока кто-нибудь не пройдет мимо?
Чья-то изломанная тень упала на лицо Даши, и, подняв голову, Виталий увидел, что рядом на корточках сидит человек - совсем еще мальчишка, в крос-совках и джинсовом костюме. На его указательном пальце висели ключи с бре-локом в виде большой жемчужины.
- Да, очень печальная история, - проникновенно сказал он. - Печальная... но теперь она закончилась. Это оказалось гораздо хуже, чем находиться в этот мо-мент в другом месте, верно?
Виталий снова открыл рот, и, к его удивлению, на этот раз крик получился - громкий, отчаянный, эхом раскатившийся среди темных дворов.
- Помогите! Кто-нибудь! Помогите!
- Покричи, покричи, - дружелюбно сказал человек, выпрямляясь. - Никто не придет.
С губ девушки сорвался слабый стон, и Виталий, повернув голову, хрипло прошептал:
- Дашка...
- Я бы мог отправить тебя обратно на войну, - сказал человек, позвякивая ключами. - Но я знаю, что ничто в этом мире не имеет для тебя большего зна-чения, чем твоя несчастная сестренка. Я ведь прав?
- Закусаешь до смерти? - Лешка усмехнулся, потом ударом ноги перевернул его на спину, вдавил ногу ему в живот, и Воробьев закашлялся. - Кстати, ты не приметил тут недавно двух девчонок, а? Занятно, я ведь их тут не планировал.
- Это сон! - закричал Виталий. - Я не верю в это! Все это сон!
- Иные сны нельзя отличить от жизни, - заметил Лешка, убирая ногу. - А ты сейчас живешь. Я могу повторить это. Я могу сделать это бесконечным. Я могу сделать это и хуже!
- Я все равно проснусь! Я проснусь!
- Ну, так просыпайся же! - сказал Лешка и ударил его ногой в бок.
* * *
Он стоял на обочине дороги, и ему было восемь лет. Он осознал это сразу же, как и твердый асфальт под ногами, и тяжесть чуть теплого от дневного солнца камня в правой руке. Но этого не могло быть, потому что ему было не восемь, ему было...
Сколько?
А потом ему в уши ударил крик - страшный, полный муки, высокий вибри-рующий вопль, и он знал, чей это крик, даже еще не взглянув на дорогу, - он знал, что там в луже крови бьется Бэк - его Бэк, веселый вислоухий, лохматый пес, которого только что сбила промчавшаяся машина - сбила и улетела прочь, и ее водитель уже, наверное, забыл об этом. А Бэк кричал. Виталий уже знал, что никто не в силах ему помочь, но он никак не умирал, он кричал. Ни одно существо в мире не должно так кричать, ни одно существо в мире не должно испытывать такой боли!
Он опустил взгляд вниз, потом зажмурился, сжав зубы. Ведь это уже было когда-то, кажется, было... Почему же это происходит снова?!
Не верь ему! Это - лишь иллюзия!
Кто это сказал? И для чего?
Виталий шагнул вперед и опустился на колени рядом с умирающим псом. Карие собачьи глаза смотрели на него в упор, полные боли, ужаса и беспре-дельного укора.
Как ты допустил это, хозяин? Помоги мне! Почему ты мне не помогаешь? Для чего тебе этот камень?
- Бэк... - прошептал он и дотронулся дрожащими пальцами до его широкого лба, до свисающего лохматого уха. - Прости меня, пожалуйста...
Его правая рука резко взлетела в воздух и с силой опустила тяжелый камень на лобастую лохматую голову. Раздался страшный, чавкающий звук, и крик сразу оборвался, и в наступившей тишине, он услышал, как вдоль дороги шу-мят под весенним ветром деревья. Уронив камень, Виталий вытер ладонью мокрое лицо, потом поднял голову и огляделся. Двор был пустынным, и только далеко, возле угла дома стоял какой-то человек. Женщина. На ней было разве-вающееся на ветру темное пальто, светло-каштановые волосы вились вокруг головы, словно растревоженные змеи. Что-то в женщине показалось ему стран-ным. Он не сразу понял, что именно, и только приглядевшись, увидел, что у женщины нет лица. Там, где должны были находиться нос, рот, глаза, была лишь гладкая кожа - белый овал над черным воротником. Тем не менее, жен-щина смотрела на него, и Виталий знал, что она его видит.
Ее нужно было помнить...
Но почему?..
Виталий посмотрел на мертвого пса и поднялся. Нужно было убрать его с дороги, нужно было...
Бэк приподнял разбитую голову.
Виталий судорожно сглотнул и сделал шаг назад, наткнулся на бордюр и чуть не упал. Бэк медленно, рывками поднимал с асфальта свое изломанное, почти разорванное пополам тело, дрожа и пьяно шатаясь. Внутренности выва-лились и влажно шлепали по серому камню, собирая пыль и мелкий мусор.
- Бэк... - прошептал Виталий и снова шагнул назад, не понимая, что проис-ходит. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой
мальчишкой?
и ему было очень страшно. Бэк ведь был мертв - неужели он ошибся?! Неужели он проломил череп любимому псу, хотя тот, на самом деле, не был так уж серь-езно ранен, как ему показалось?!
Бэк повернул голову, отыскал его неподвижным взглядом и, вздернув верх-нюю губу, зарычал. В чуть суженных глазах горела жуткая, потусторонняя не-нависть и злоба, из пасти тянулись темные нити слюны, солнце блестело на мощных острых клыках. Он покачнулся, потом медленно пошел на Виталия, припадая на переднюю лапу, вывернутую под немыслимым углом, и волоча за собой внутренности. Виталий попятился, потом развернулся, и в тот же момент Бэк прыгнул, покрыв одним прыжком огромное расстояние, сбил его с ног и повалил на спину. Долю секунды Виталий видел над собой его страшные свер-кающие глаза и раскрытую пасть, из которой тянуло смрадом, потом эта пасть качнулась вниз, и клыки вонзились ему в горло, раздирая его в клочья. Он за-кричал, пытаясь отбиваться, но это уже было бесполезно, и крик сразу же пре-вратился в булькающий хрип, он чувствовал, как из разорванного горла вместе с кровью и болью выходит воздух. Виталий закрыл глаза...
И проснулся.
* * *
Была ночь. Он стоял на каком-то диком пустыре среди груд мусора, накреп-ко примотанный веревкой к толстому стволу дерева, и, крича, отчаянно дергал-ся, пытаясь освободиться, но те, кто привязывал, знали свое дело, и у него ни-чего не получалось, и никто не приходил на его крик - никто его не слышал. Неподалеку, на чистом пятачке земли, покрытом жухлой прошлогодней травой, горел небольшой костер, бросая вокруг прыгающие алые отсветы, и суматош-ные пугливые тени суетились между ними, и сквозь этот танец теней и света Виталий смотрел, как пятеро пьяных, здоровенных, гогочущих мужиков по очереди насилуют его сестру - снова и снова, и ничего не мог сделать, мог только кричать. Веревки держали намертво, словно он был не привязан, а при-кован, и освободиться он мог, только прорвав свою плоть... наверное, он и сде-лал бы это, в конце концов, глядя на ее смятое, обнаженное тело, на дергаю-щееся в такт толчкам бледное лицо, на закрытые глаза и закушенные губы... Неподалеку от костра лежал лохматый вислоухий пес и с интересом наблюдал за происходящим. Не выдержав, Виталий попытался закрыть глаза, но обнару-жил, что у него нет век.
- Не смотри, не верь ему, - сказал рядом чей-то голос, и повернув голову, Виталий увидел рядом безликую женщину в черном пальто. Он знал ее голос. Это был голос...
- Да что ж это такое?! - полусердито-полувесело воскликнул кто-то с другой стороны от него. - Что ж ты такой неугомонный, всюду ее с собой таскаешь?! А ну сгинь!
Пустой воздух схлопнулся на том месте, где только что стояла женщина, и Виталий сдвинул брови - ее исчезновение почему-то принесло еще один всплеск боли. Потом он взглянул на человека, который, помахивая звякающими ключами, приветливо ему улыбался. Он знал этого человека. И тут же осознал, что знает и все остальное.
- Ну, как? Нравится? - спросил Лешка, потом театральным жестом прижал ладони к груди. - Ой, прости, я тебе обзор загораживаю, да?
Он шагнул в сторону, и Виталий тотчас отвернулся, потом снова забился, пытаясь разорвать веревки.
- Отпусти меня! - закричал он и, обессиленный, обвис, жадно хватая ртом воздух. - Что тебе надо?! Останови! Этого не было! Этого никогда не было!
- Ну, а теперь есть, - Лешка, вздохнув, задумчиво взглянул в сторону костра. - Пойти что ли присоединиться? Устали, наверное, ребята.
Выслушав порцию отборного, гневного и болезненного мата, он удрученно покачал головой, потом достал из кармана сигарету и закурил.
- Ай-яй, а с виду такой воспитанный молодой человек!.. Слушай, повтори последнее выражение - я еще такого никогда не слышал...
- Зачем ты это делаешь?!
- А разве я что-то делаю? - Лешка развел руки в стороны. - Ничего я не де-лаю, стою себе тихонько. Это все происходит само по себе, я лишь немного корректирую направление, чтобы сделать картину... м-м... более волнующей. Это твой ад, Воробьев. Вернее, лишь малая его часть. Поверь, тебе еще многое предстоит увидеть... У каждого человека - свой личный ад, ты знал об этом? Бесконечный ад... А знаешь, почему он бесконечен? Потому что время в аду всегда идет по кругу.
- Где остальные?! Где Аля?!
- Тьфу ты! - Лешка досадливо сморщился. - Да какая тебе сейчас, хрен, раз-ница?! О себе побеспокойся! А у них сейчас и без тебя забот хватает.
- Что тебе надо?!
- Шоколада! - он усмехнулся. - Шучу, понятное дело... Твою душу! Опять шучу. Знаешь, на самом деле мне очень сложно объяснить, что мне надо. Мо-жет, ничего, а?
- Псих!
- Ну вот, опять... - Лешка подошел ближе, глядя Виталию в глаза. - Не надо так, Виталик. На самом деле, я хочу помочь тебе. Ну... представь, что я врач.
- Что-о?! - взревел Виталий, и Лешка поспешно вскинул руку в воздух. Си-гарета мерцала в его пальцах, словно маяк.
- Объясню проще. Есть не только ад, Воробьев. Есть ведь еще и рай. Контра-стный метод. Я показываю тебе твой ад, чтобы ты глубже оценил свой рай. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне.
- Никогда!
- Отложим пока героические высказывания в сторону. Нельзя убить мертве-ца и обокрасть нищего, но живые и состоятельные очень дорого ценят и жизнь, и имущество. Мы поговорим на эту тему чуть позже, - Лешка снова шагнул в сторону. - Хочешь еще посмотреть?
Виталий бросил взгляд вперед, потом до хруста сжал зубы и глухо застонал.
- Это значит "нет", - констатировал Лешка. - А проснуться хочешь?
Виталий посмотрел на него измученными глазами, потом опустил голову и хрипло сказал:
- Да.
- Ну, так просыпайся же скорей! - Лешка наклонился и охлопал его по ще-кам. - Виталик!.. Проснись!.. Виталик!..
* * *
- ... Виталик! Ну проснись же ты, наконец!
Его хлопнули по щеке, и он всполошенно распахнул глаза и уставился на изящную лампу, расписанную тропическими птицами. Потом его взгляд скользнул в сторону и наткнулся на хорошенькое женское лицо, смотревшее на него немного сердито.
- Ты чего... стонал так страшно? Плохой сон?
- Да, наверное, - Виталий сел на кровати, почесывая голую грудь, потом зев-нул и нахмурился. Что-то снилось, что-то... Впрочем, какая разница? Сны - всего лишь сны, а он не суеверен.
- Ты меня напугал, - сказала девушка и чуть отодвинулась, отчего одеяло свалилось с ее груди. Походя он отметил, что грудь красивая и упругая, потом рассеянно спросил:
- Слушай... а ты кто?
- Не, нормально! - возмутилась девушка, округляя глаза. - Ты, конечно, над-рался вчера, но я не думала, что до такой степени!
Виталий пожал плечами.
- Ну, извини.
- Я Лена! - девушка зло сверкнула глазами, но их блеск тут же стал мягким, кошачьим. Она потянулась к нему, потащив вниз одеяло, и потерлась о его жи-вот обнаженной грудью. - Ты уже пришел в себя или как? Ну, что же ты?! Хоть обнял бы женщину! Мне так нравятся твои руки.
Виталий вздрогнул - что-то трепыхнулось в его памяти и тотчас исчезло, но осталась легкая тревога. Почему она говорит про руки? Он поднял их воздух и осмотрел каждую. Руки как руки...
- А что руки? - быстро спросил он, и Лена подняла голову и недоуменно на него посмотрела, но на мгновение ему показалось, что в ее глазах он видит странную досаду.
- Сильные... Слушай, да что с тобой сегодня?!
- Знаешь, я бы еще поспал.
Она недовольно скривила губы, потом отодвинулась.
- Как знаешь! Впрочем, мне все равно пора.
Закинув руки за голову, Виталий наблюдал, как она одевается, причесывает-ся и выходит в коридор. Через несколько минут она вернулась - уже в легком плаще.
- Вечером ты как?
- Никак. У меня много дел сегодня.
- Ладно. Позвонишь, когда будет время, - Лена перекинула ремешок сумочки через плечо. - Телефон я тебе вчера сама записала, так что не ошибешься. Ну, пока.
- Счастливо. Дверь захлопнешь?
- Ага.
Она вышла. Полминуты спустя громко хлопнула дверь, и Виталий тут же за-был он ней. Он всегда забывал о них, когда они уходили, и никогда не звонил - обычно они звонили сами, и это вполне устраивало обе стороны. Виталий не отягощал себя привязанностями - может, из-за того, что сильная привязанность нередко может принести с собой и сильную боль, а может, из-за того, что пока еще не встречал такого человека, к которому бы смог привязаться. Именно вто-рым Дашка упорно оправдывала его жесткость и равнодушие и оптимистично заявляла, что все самое главное еще впереди. Иногда он не понимал, кому из них двоих она это говорит.
Одному спокойней, правда?! Удобней! Безопасней! Отличная и очень полез-ная душевная организация!..
Кто это говорил?! Чьи это слова?!
Да нет, никому из знакомых и в голову не пришло бы говорить ему подоб-ные вещи. И все же...
Виталий задумался, но его размышления тотчас прервал звонок в дверь. Он недовольно поморщился, потом выпутался из одеяла, натянул брюки и вышел в коридор, где уже возле двери заходился в сердитом лае большой лохматый длинноухий пес совершенно неопределенной породы. Виталий посмотрел в глазок, потом резко распахнул дверь и на него налетел ураган - визжащий, яр-кий, веселый ураган с запахом сирени, фруктовой воды и ванильного мороже-ного. Смеясь, он ухватил ураган в охапку обеими руками, потом опустил его на пол, и он разделился на молодую женщину с русыми волосами и маленькую де-вочку с липкими от мороженого губами, держащую в руке пушистого игру-шечного цыпленка. Пес прыгал вокруг них и лаял, но уже восторженно.
- Дашка! - Виталий крепко обнял сестру, потом чуть отодвинул и вопроси-тельно взглянул на ее смеющееся лицо. - Вы почему без звонка?! Я бы встре-тил... Бэк, да замолчи же ты!
Бэк сел, продолжая бешено вилять пушистым хвостом, отчего в коридоре поднялся ветер. Виталий захлопнул дверь, и девочка тотчас потянула его за брючину.
- Дядя Виталя, смотри, что у меня есть!
Она нажала цыпленку где-то под мышками, и тот истошно закукарекал. Бэк вскочил, потом залился изумленным лаем, и Даша зажала уши.
- Сумасшедший дом!.. Галка, перестань!.. Почему без звонка? Хотели сюр-приз тебе сделать. Удалось? - она чуть наклонилась вперед и тихо прогнусави-ла. - Надеюсь, у тебя сейчас в постели никого нет?
- Все язвишь?! - Виталий легко щелкнул ее по кончику носа. - А где муж?
- Дома, завален работой и поэтому совершенно неинтересен. Вот я решила сгонять на несколько дней к любимому брату. Приютишь?
- Конечно нет. Будете спать на скамейке, во дворике. Как раз и погода уста-новилась.
- Ты все такой же милый! - она сбросила с плеча ремень дорожной сумки и грохнула ее на пол, потом посмотрела на себя в зеркало и принялась поправ-лять волосы. Галя, привстав на цыпочки, потянулась к Виталию и требователь-но закричала:
- Дядя Виталя! А где Мэй?! Мама сказала - у нее щеночки! Покажи!
Он подхватил ее на руки, потом посадил себе на шею и, придерживая, под-нялся по лестнице, открыл дверь и вошел в комнату, где в дальнем углу, в большой собачьей корзине величественно возлежала чау, сонно глядя на тычу-щиеся ей в живот четыре пушистых повизгивающих комочка. Увидев вошед-ших, она вздернула верхнюю губу и угрожающе зарокотала. Галя, которую это нисколько не напугало, тотчас свесилась с его плеча и потянулась рукой.
- Я хочу погладить!..
- Нельзя, можно только смотреть. Они еще совсем маленькие. Видишь, Мэй сердится?
- Она всегда сердится! Ну одного хотя бы! Они такие!..
- Нет, Галь, нельзя. Давай так - они подрастут чуть-чуть, и я тебе одного привезу. Насовсем.
- Самого-самого! - он усмехнулся. - Только маме не говори, а то она мне го-лову открутит! - Виталий прижал палец к губам, и Галя поспешно закивала, не сводя умиленного взгляда с компании крохотных чау. В комнату вошла Даша, держа руки в карманах расстегнутой куртки.
- Что это вы тут делаете?! Опять плетете какие-то заговоры?!.. Ой, какие хо-рошенькие! Прямо игрушки!.. Кстати, Виталик, не вздумай кого-нибудь из них нам привезти! Мне и Гальки с мужем хватает, а то еще собака!..
- Не беспокойся - на них уже есть покупатели, - отозвался Виталий, потом задрал голову и подмигнул Гале, уже надувшей губы, и та, просветлев, подмиг-нула в ответ.
- У тебя, надеюсь, сегодня выходной?
- Да, - Виталий спустил девочку на пол, но руки не отпустил, чтобы та не ринулась-таки к щенкам. Мэй, конечно, ее не укусит, но напугать напугает - в этом она была большая мастерица.
- Тогда может свозишь нас с Дашкой на наше озеро. Помнишь, где ирисы росли... Пикничок устроим маленький... Сегодня тепло.
- Ну конечно, - он улыбнулся. - С удовольствием.
Неожиданно на его лицо набежала тень - Виталий почувствовал странную, глухую тревогу. Следом на мгновение накатили непонятные отчаянье и боль, но тотчас исчезли, и он даже не успел понять, были ли они на самом деле.
- Ты чего? - спросила сестра. Он посмотрел на нее, потом покачал головой.
- Да нет, ничего. Просто... иногда бывают всякие странные мысли... впро-чем, это бывает у всех.
- Жениться тебе надо, вот что! - авторитетно заявила Даша. Виталий усмех-нулся.
- И, конечно же, на ком-то из твоих подруг?
- Не обольщайся - я и близко к своим подругам не подпущу такого циника, как ты!
Они наскоро позавтракали. Галя, жуя бутерброды, настойчиво выспрашива-ла, почему у папы и дяди Виталия растут на груди волосы, а у нее нет? Каза-лось, ее этот факт страшно удручал. По телевизору шли новости - передавали репортаж из Чечни, где был ликвидирован очередной бесчисленный особо опасный боевик, и Даша, поспешно схватив пульт, переключила канал.
- Показывают с утра ужасы всякие! - сказала она. - Я не устаю радоваться тому, как хорошо, что ни тебе, ни Андрею не довелось побывать в этом кошма-ре!
Наливая себе чай, он рассеянно кивнул.
Машину Виталий вчера не отогнал в гараж, и она стояла недалеко от подъ-езда, сверкая под солнцем полированными боками. Галя с Бэком бежали впере-ди, играя в догонялки, причем Бэк явно жульничал, намеренно поддаваясь. Ви-талий и Даша шли неторопливо, болтая о разных пустяках, - в теплый солнеч-ный день не хотелось говорить ни о чем серьезном.
Дорогу им заступила встрепанная смешная девушка в джинсовом костюме и огромных, почти на пол-лица солнечных очках, делавших ее похожей на запы-хавшуюся от бесчисленных дел стрекозу. В руке она держала диктофон.
- Извините, я провожу от газеты блиц-опрос! Скажите, вы считаете, что ваша жизнь удалась?
- Вполне, - с усмешкой отозвался Виталий, чуть замедляя шаг. Девушка за-спешила рядом, размахивая диктофоном.
- Как по-вашему, вы достигли всего, чего хотели?
- Возможно. Хотя, может быть, я еще не осознал всего, что я хочу.
- Значит, можно сказать, что вы считаете себя человеком счастливым?
- Думаю, да, - он почувствовал, как пальцы Даши легли на его плечо, и взглянул на нее - она улыбалась теплой, солнечной улыбкой. Ощутив прилив нежности, он приобнял ее за плечи, потом прищурившись, посмотрел туда, где Галя помахивала перед мордой Бэка своим пушистым, истошно кукарекающим цыпленком.
- И вы не хотели бы поменять эту жизнь на какую-то другую?
- Нет, - Виталий снова усмехнулся, - другая жизнь мне не нужна! С меня вполне достаточно этой.
- Большое спасибо.
- Большое пожалуйста, - отозвался он и подошел к машине. Открыл дверцы, не глядя на девушку, которая осталась стоять позади, все так же держа дикто-фон в вытянутой руке. Несколько секунд она смотрела вслед отъезжающему джипу, потом щелкнула кнопкой диктофона и сняла очки. Солнце засияло в ее светлых довольных глазах.
- Сладких снов, Виталий, - негромко сказала она.
II.
Марина открыла глаза и тотчас же зажмурилась от яркого света, успев осоз-нать две вещи - во-первых, ей очень холодно, во-вторых, она с согнутыми но-гами лежит на чем-то твердом и очень неудобном, больно давящим на позво-ночник. Где-то рядом, над ней раздалось громкое звяканье, и она знала, что это звенит связка ключей с брелоками. Она была уверена в этом.
Марина дернулась, но что-то надежно держало ее руки и ноги. Тогда, посту-кивая зубами от холода, она приоткрыла глаза и увидела над собой сверкающий зеркальный потолок. Она, совершенно голая, лежала в старой, сильно обшар-панной, очень знакомой ванне. Конечно - разве не такая стояла дома у Норма-товых - большая чугунная ванна на ножках, вся в ржавых потеках и пятнах. Ее руки, заведенные высоко над головой, так что груди стояли торчком, были к чему-то привязаны, от ног тянулись веревки к ржавой трубе полотенцесушите-ля. Марина испуганно пискнула, потом, щурясь, повернула голову, успев заме-тить, как ее зеркальный, распростертый, дрожащий двойник на потолке сделал то же самое.
Рядом с ванной стояла Шахноза Норматова - такая, какой она ее видела за несколько недель до смерти, - высокая, высохшая, морщинистая, с темным, словно неумытым лицом и запавшими глазами под тонкими дряблыми веками. Седые волосы были заплетены в длинную жидкую косу. На старухе было длин-ное потертое цветастое платье - нелепое и уродливое - казалось, та надела на себя разрисованный блеклыми цветами мешок. Норматова мелко тряслась всем телом, и ее лязгающие желтые зубы выглядели очень длинными. Связка клю-чей позвякивала на длинном костистом пальце. Запах лекарств и старости на-полнил ванную.
Марина завизжала, дергаясь изо всех сил, и Шахноза, усмехаясь одной сто-роной рта, протянула руку с ключами и позвенела ими над Рощиной, точно ма-маша погремушкой над капризничающим младенцем, потом что-то угрожающе забормотала на непонятном языке.
- Отпусти меня! - закричала Марина, мотнула головой и больно стукнулась затылком о чугунную стенку. - Сумасшедшая вонючая бабка!
- Змея, мерзкий выродок! - прошипела Норматова, продолжая звенеть клю-чами. - Ты украла ключи у моей племянницы! Воровка!
- Я их потом вернула! Мы просто хотели поиграть!
- Это ты хотела поиграть! И из-за тебя Дилярам не пришла домой вовремя, а она всегда должна приходить домой вовремя и подавать мне еду! В нашем роду испокон веку уважали старость и в нашем роду никогда не было непослушных женщин! Я всегда запрещала Дилярам водиться с тобой, потому что ты - изба-лованная, бессердечная, мерзкая девчонка! Твоему отцу следовало бы бить тебя каждый день, чтобы воспитать нужным образом и научить подчиняться словам старших! Но если твой отец не мужчина, а квохчущая курица, я сама накажу тебя как следует!
Шахноза нагнулась и с усилием подняла большую тяжелую кастрюлю, в ко-торой что-то шевелилось. Кряхтя, поставила ее на бортик ванны, потом накло-нила, и на Марину дождем посыпались большие, с кулак, размахивающие лап-ками, мохнатые черные пауки. Рощина завопила так, что казалось, у нее вот-вот разорвутся легкие, и забилась, хрустя суставами вывернутых рук и ног. Пауки мельтешили по ее голому телу - одни бегали быстро, другие вышагивали нето-ропливо, исследуя каждый сантиметр кожи. Зажмурившись от ужаса, Марина чувствовала их отвратительные щекочущие прикосновения, бесчисленные лап-ки бегали по ее закрытым глазам, лезли в открытый кричащий рот и копоши-лись там, лезли внутрь - все глубже и глубже, и она начала задыхаться, крик превратился в жалкое хрипенье. Тело горело огнем от десятка укусов, и новые и новые пауки все сыпались и сыпались в ванну, словно кастрюля Норматовой была бездонной. Насекомые покрыли Марину густой шевелящейся волной, утопили ее под собой, и наружу выглядывали только ее все еще слабо подерги-вающиеся ноги.
- Фу, слушай, гадость-то какая! - произнес где-то рядом знакомый голос. Пауки внезапно покинули ее лицо, и Марина, с отвращением выплюнув раздав-ленное зубами паучье тело, отчаянно задышала, потом открыла глаза и увидела рядом худого паренька, который внимательно смотрел на нее, присев и опе-ревшись руками о борт ванны.
- Убери их! - пронзительно закричала она. - Пожалуйста, убери их с меня!
- Ну, не знаю, - Лешка озадаченно покачал головой. - Понимаешь ли, я их сам боюсь до ужаса! Я ж ведь не Дроздов - это он с пауками запросто. Может, подождать - они сами разбегутся?
- Убери-и-и! - взвыла Марина из последних сил, мотая головой и всхлипы-вая. Ее била крупная дрожь. Пятки стучали о чугун. Лешка хмыкнул, потом его лицо просветлело.
- Слушай, а давай-ка мы их просто смоем, а?
Он включил душ, и мохнатые тела копошащихся насекомых задымились под хлынувшими желтоватыми струями, распадаясь прямо на глазах, а сама Марина дико закричала от невыносимой боли. Лешка немного подождал, а потом вы-ключил душ и сказал:
- Извини. Сильно горячая, да?
Марина зарыдала от боли и ужаса, глядя на свое тело, покрытое паучьими останками и испещренное мелкими кровавыми язвочками, потом завизжала:
- Хватит! Хватит! Пожалуйста! Она говорила, что все это сон! Но тогда по-чему так больно?!
- Ну, наверное, потому, что она тебя обманывала, - доверительно сообщил Лешка, перегибаясь через бортик. - Наверное, потому, что ты, Марина, слушала не того человека. Да и вообще, такая красивая женщина не должна слушать других женщин. Посмотри на себя.
Марина, всхлипывая, подняла взгляд к зеркальному потолку и увидела там роскошную золотоволосую красавицу с нежной кожей и аметистовыми глаза-ми. Именно такой она была там, в том сне. Одно из самых заветных желаний - внешность Екатерины Ганальской, ее богатой клиентки, которую она ненави-дела всей своей душой.
Она опустила взгляд и посмотрела на свое покрытое ожогами тело почти с ненавистью.
- В чем-то она была права, ты знаешь, - Лешка наклонился, дотронулся ука-зательным пальцем до ее соска, и ее передернуло от боли и отвращения. - В чем-то это действительно сон. Но я могу разбудить тебя, Марина. В реальности, где ты красива и счастлива, либо в новом кошмаре. В твоей памяти, милая, ой как много темных комнат, в которых живут темные создания, но в прошлый раз эти глупые исследователи заблокировали их, пропустив всего парочку. А сей-час исследователей нет, зато есть я - и мне под силу открыть все двери этих комнат. Есть вещи гораздо хуже боли физической, поверь мне! Хотя с тебя...
- Не надо! - застонала Марина. - Пожалуйста, не надо больше! Я сделаю все, что ты захочешь!
На лице Лешки появилось искреннее огорчение.
- Так быстро?! Ну-у, милая, ты меня разочаровала! Я ведь только начал! Я рассчитывал столько тебе показать...
- Не-е-ет!!! - Марина зарыдала. - Я хочу проснуться! Сделай все, как рань-ше! Пожалуйста!
- Так значит, ты со мной, Марина? Ты поможешь мне?
- Да! Все что угодно!
- Ну, что ж... - Лешка наклонился и нежно провел пальцем по ее искусанной распухшей щеке. - Тогда проснись.
* * *
Марина сонно отмахнулась, но что-то опять настойчиво и мягко мазнуло ее по щеке. Лениво приоткрыла она глаза и столкнулась взглядом с ярко-голубыми глазами одной из своих препушистых персидских кошек, сидящей на краю шелковой простыни. Та чуть развернулась и снова мазнула Марину по щеке хвостом. Она погладила ее, потом отодвинула и сладко зевнула, грациоз-но выгнулась, потягиваясь, перекатилась на живот и взглянула на часы. Стрел-ки показывали без пяти двенадцать - слишком рано, вполне можно было бы и еще поспать. Но спать уже расхотелось - может быть, из-за сна? Что-то снилось ей - что-то не очень хорошее. Впрочем, какая разница, если она проснулась и с ней все в порядке, и ее отражение в зеркале на потолке над кроватью прекрас-но, и она спит на шелку, и вокруг достаток, и шерсть у ее ухоженных кошек пушится и блестит. Разве остальное имеет значение?
Марина села, и голубой шелк простыни соскользнул с ее тела. Потянулась снова, потом встала, набросила легкий халат и пошла в ванную, где в течение нескольких минут тщательно изучала в зеркале свое лицо. Потом заколола во-лосы и встала под теплый душ, покрутилась под ним, мурлыча от удовольствия, после чего принялась неторопливо водить по телу мочалкой, исходящей пухлой ароматной пеной.
В столовой, залитой ярким дневным солнцем, уже было накрыто. Сев за стол, Марина недовольно сощурилась, и домработница Тонечка привычным стремительно-текучим движением оказалась возле окна и задернула одну из тяжелых портьер.
- Простите, простите, Мариночка Владимировна! Так лучше?!
- Да, вполне.
- Вы сегодня особенно чудесно выглядите, прямо светитесь! - на лице То-нечки расцвела восхищенная, сладкая, высокооплачиваемая улыбка. - Как вам это удается. Все женщины всегда просыпаются какие-то мятые, блеклые, а вы - как картинка - в любое время суток!
- Ну, что ты, Тоня, ты преувеличиваешь! - мягко заметила Марина, невольно вкладывая во фразу прямо противоположный смысл.
- Нисколько! - Тонечка наклонила золотистый фарфоровый чайник, и в чаш-ку протянулась яркая, шелковая чайная струя, пахнущая свежестью и солнцем. - Фея, чисто фея!
Марина согласно улыбнулась, выуживая вилкой кольца маслин из салата и перелистывая журнал, внимательно изучая наряды и прически. Кошки, накорм-ленные, возлежали на сиденье кухонного диванчика, надменно наблюдая за То-нечкиной суетой.
Закончив с салатами и сырным ассорти, Марина отпила немного чая, потом подтянула хрустальную вазочку с крупными, умытыми ягодами клубники, при-кусила одну, но тут же недовольно положила остаток обратно.
- Тоня, эта клубника слишком вялая!
- Не может быть! - Тонечка схватила одну ягоду, прищурившись, посмотре-ла на нее, словно ювелир, разглядывающий бриллиант на солнечный свет. - А ведь я ее только что купила! Там же, где и всегда! Вот сволочи, а! Присыпали нормальными ягодами, а снизу!.. Так и норовят обмануть! Вот пойду сейчас и всю эту клубнику им в рожу!..
- Пустое! - Марина лениво отмахнулась. - Просто выкинь ее... или можешь съесть, если хочешь. А мне принеси винограду.
Тоня упорхнула с вазочкой в руке и вернулась с другой, где лежала огромная виноградная кисть. Марина отщипнула янтарную виноградину, попробовала, одобрительно кивнула и снова занялась журналом.
Закончив завтрак она, прихватив журнал, перешла в гостиную и прилегла на софу, продолжая перелистывать страницы. Кошки улеглись у нее в ногах. То-нечка перенесла к софе вазочку с виноградом и ушла убирать в столовой. Ма-рина слышала, как она звенит посудой, потом раздалось приглушенное бормо-тание - домработница включила на кухне телевизор - конечно же, чтобы по-смотреть свой любимый сериал. Все бы ей бездельничать!
Проведя на софе сорок минут, Марина закрыла журнал, придирчиво осмот-рела свои ногти, после чего позвала Тонечку, и та появилась стремительно, точно ее принесло неожиданным порывом ветра.
- Тонь, подготовь мой костюм, который я вчера купила - помнишь, персико-вый?.. и позвони шоферу. Пусть подгонит машину через полчаса. Я поеду в "Гебу", а потом, может быть, загляну в пару магазинов... И предупреди - если в салоне еще хоть раз будет пахнуть табаком, я его выгоню!
- Сейчас все сделаю, Мариночка Владимировна! - прощебетала домработни-ца и упорхнула.
Спустя сорок минут Марина вышла из своего особняка, надевая солнечные очки. Тонкий, воздушный шарф окутывал ее голову и длинную шею. Она шла грациозной, величественной походкой, продуманно покачивая бедрами, и про-ходившие по улице мужчины смотрели на нее восхищенными тоскующими глазами. Состоятельный сосед, прогуливавший своего мрачного питбуля, отве-сил ей неуклюжий комплимент, и она снисходительно кивнула ему. Он уже не раз пытался пригласить ее в ресторан, но Марина деликатно отказывала - во-первых, в нем не было шика, во-вторых, он казался довольно скучным типом, а в-третьих, вряд ли он был стоящим любовником. Наверняка недалеко ушел от своего коренастого жутковатого пса.
Шофер распахнул ей дверцу, как обычно восхитившись безукоризненной внешностью хозяйки. Марина, одарив его холодным взглядом, скользнула в са-лон и сразу же потянула носом. Нет, табаком не пахло - его счастье! Она еще могла выносить табачный дым на разнообразных светских тусовках, но только не в собственной машине или в собственном доме.
Она отлично провела время в "Гебе", пройдя весь комплекс процедур, спе-циально составленный ее сотрудницами персонально для нее, напоследок посе-тив вертикальный турбосолярий, - Марине показалось, что ее кожа стала слиш-ком уж бледной. Весь персонал салона окружил ее предельным вниманием, старательно следя, чтобы хоть что-то, не дай бог, не пошло не так. Вокруг нее хлопотали, ее осыпали комплиментами и почти к каждой процедуре приступа-ли с крайней осторожностью, чтобы Марина не подумала, что действительно остро в ней нуждается. Под конец она выпила пару чашек крепкого зеленого чая с двумя маститыми стилистками и молоденьким, очень нервным, но очень талантливым парикмахером, и ушла, напоследок предупредив, чтобы кто-нибудь из них обязательно приехал в ее дом к половине седьмого, чтобы уло-жить ее роскошные волосы. Вечером она была приглашена на открытие вы-ставки жутко модного голландского флориста.
После "Гебы" Марина встретилась с двумя подругами, и они посвятили не-сколько часов хождению по дорогим фирменным магазинам, после чего маши-на каждой оказалась, как обычно, забита бесчисленными пакетами и пакетика-ми. В одном из магазинов Марина приобрела чудесное вечернее платье - сплошь бледно-аметистовый шелк и органза, а к нему купила очень красивый серебряный гарнитур. О деньгах можно было не задумываться - денег было много, и тратить их было бесконечно приятно.
Прибывший в указанное время стилист соорудил из ее волос настоящее про-изведение искусства, украшенное сверкающими серебряными нитями. Марина в новом платье и гарнитуре, с потрясающей прической долго с мягкой улыбкой рассматривала себя в зеркалах, благосклонно слушая захлебывающийся Тонеч-кин восхищенный шепоток.
На мгновение на нее вдруг накатила тревога, почти ужас. Она вздрогнула, и вздрогнул ее обожаемый двойник в серебряном озере, словно подернувшись рябью.
А вдруг всего этого нет. Вдруг все это тебе лишь кажется? Ведь нет ни тебя, ни "Гебы". Разве ты забыла?
Она яростно мотнула головой, и ее серьги нежно звякнули, и тотчас чей-то далекий ласковый голос произнес где-то в голове:
- Не беспокойся. Взгляни на себя. Разве такое может казаться? Это - и толь-ко это настоящее! Разве не так?
- Так! - произнесли ее губы. Тыльной стороной ладони Марина дотронулась до своей щеки и провела до уголка глаза, наслаждаясь прикосновением к собст-венной мягкой бархатистой коже.
- Богиня! - щебетала Тонечка, танцуя вокруг. - Чисто богиня! Ох, Мариноч-ка Владимировна, современные мужики вас недостойны.
Марина согласно улыбнулась. Впрочем, других не было, и с этим, волей-неволей, приходилось считаться.
Вскоре за ней заехал ее новый друг - Эдуард, владелец крупнейшего в Вол-жанске автосалона. Он прикатил на своей шикарной большой машине - Марина совершенно не разбиралась в марках - машина была красивой, и этого ей впол-не хватало. Ей нравилось, что Эдуард не пользуется услугами шофера, а водит сам - она всегда считала, что мужчина кажется более мужественным, когда са-молично сидит за рулем. Возможно, он и вызовет шофера на обратную дорогу, но сейчас он один - и это главное.
На выставке было людно, и Марина с небрежным удовольствием принимала комплименты и восхищенные взгляды от мужчин, обращавших на нее куда больше внимания, чем на экспонаты или на своих спутниц. Эдуард ревновал и похаживал вокруг, словно раздраженный лев. В глазах женщин прорастал бес-сильный лед, и их приветливые голоса походили на змеиное шипение. Подруги и приятельницы целовали воздух рядом с ее щекой, и в движениях их губ была бешеная зависть. Официант, разносивший шампанское, остановился возле нее, с легким поклоном протягивая поднос, и Марина неохотно, но все же взяла бо-кал с пенящейся жидкостью. Она не очень любила алкоголь. Отпив глоток, она отвернулась от безмолвно застывшего официанта, который для нее был лишь неким безликим и бесполым существом, и снова окунулась в набежавшую вол-ну восхищенных улыбок и медовых голосов. Официант, сделав шаг назад, взял с подноса один из бокалов, осушил его в пару глотков и, глядя сквозь него на золотоволосую красавицу, произнес с легкой усмешкой:
Олег открыл глаза, отчаянно зевнул, потом поднял голову и недовольно по-тер отпечаток руля на щеке. Он устал - отчаянно устал - так, что заснул прямо в машине. Слава богу, что он сделал это уже после того, как припарковался.
Он вылез, запер свою любимую "блондиночку", любовно похлопал ее по крылу и направился к подъезду. И с чего он так устал? Впрочем, это было не так уж важно. Важно было, что сейчас он будет дома, а дома - мама, которая откроет ему дверь, растреплет ему волосы, разогреет вкуснейший ужин, и, пока он ест, будет сидеть рядом, слушать его болтовню и, качая головой, говорить, как обычно: "Олежа, когда же ты повзрослеешь? Олежа, когда же ты переста-нешь заниматься ерундой? Олежа, тебе тридцать четыре, а ты все еще ведешь себя так, будто тебе лет одиннадцать!" А потом он немного повозится со своей чудесной коллекцией...
Олег замедлил шаг, нахмурившись. Одиннадцать лет, одиннадцать... Эта цифра отчего-то неожиданно показалась ему очень важной.
Вспомни! Разве ты не помнишь?!
Он покачал головой. В голове метались какие-то воспоминания - неопреде-ленные, бесформенные, словно силуэты рыб во взбаламученной илистой воде. Так ничего и не поняв, Олег пожал плечами, потом открыл дверь подъезда и начал подниматься. Возле своей квартиры он остановился, снова зевнул, потом нажал на пуговку звонка, и где-то в недрах квартиры громко затренькало. Если он возвращался не слишком поздно, то старался не открывать дверь своим ключом. Мать настаивала на этом, твердя, что ей нравится самой отпирать ему дверь. Ну, нравится, так нравится, и сейчас он ждал, сонно елозя ботинками по влажному коврику.
Дверь долго не открывали - так долго, что вначале появившееся удивление на его лице начало сменяться тревогой. Он порылся в карманах, нашел ключи, выбрал нужный и начал толкать его в замочную скважину, но ключ почему-то не подходил. Замок, что ли, засорился? Олег вытащил ключ и сердито посмот-рел на него, и в тот же момент из-за двери раздался приглушенный голос мате-ри.
- Я звоню в милицию!
- Смешно, - сказал Олег с облечением и спрятал ключи. - Может прервешься и откроешь мне?!
- Что вам надо?! - испуг в голосе был почти искренним. Олег ошарашенно посмотрел на дверной глазок, потом привстал на цыпочки и помахал ему ладо-нью.
- Мам, ну хватит уже! Открывай, я жутко устал! Потом вместе посмеемся!
За дверью наступила удивленная тишина, потом послышалось неразборчи-вое мужское бормотание - похоже, отец еще не спал. Олег стукнул кулаком в дверь и раздраженно произнес:
- Открывайте, елки-палки! Дожили, родного сына на порог не пускают! Вы что - замок сменили?! А меня предупредить не надо было?!
Дверь отворилась, и на Олега подозрительно взглянул полузнакомый муж-чина со встрепанными темными волосами, облаченный в отцовский халат. Мать встревоженно выглядывала из-за его плеча, смешно вытягивая шею.
- Чего вам?! Чего вы в замке ковыряетесь?!
- Дядя Костя?! - изумился Олег, узнав старого отцовского приятеля, и тут же вспомнил, почему это словосочетание "одиннадцать лет" показалось ему таким важным. Он вспомнил скандалы. Вспомнил разбитую вазу. Вспомнил обидные, ранящие слова матери.
Господи, почему это не Костин ребенок?!..
Но разве дядя Костя не умер?! Он ведь умер! Давно умер!
- Не знаю, кто ты, - процедил дядя Костя сквозь зубы, - но вали-ка ты, ма-лый, отсюда, пока я тебя с лестницы не спустил!
- Ты смотри!.. Ты чего раскомандовался в чужом доме! - вскипел Олег. - Еще и отцовский халат напялил! Еще не известно, кто кого сейчас спустит! Мам, что еще за дела?!
Та ошеломленно округлила глаза.
- Мам?!
- Мама, что происходит, - Олег попытался было протиснуться в квартиру, но дядя Костя отпихнул его назад, но не это его поразило, а то, что мать помогла ему это сделать.