Запахи детства запоминаются на всю жизнь. Чем же пахло в моей деревянной, бедной Марьиной Роще?
Летом частенько пахло кислыми щами и прочей нехитрой едой, пряно благоухал огромный старый дуб, росший во дворе. Прелью и пылью отдавало от старых дровяных сараев, из ближайшего палисадника доносился аромат цветущей акации.
Невыразимо маняще сладко пахли леденцы - петушки на палочке, которыми спекулировал пожилой татарин-старьевщик, ломивший несусветную цену - гривенник за одного петушка. Он частенько ходил по дворам и рекламировал свои услуги каким-то тягучим, совершенно непонятным напевом, которым, наверное, пользовались старьевщики еще в древнем Вавилоне. У него была одна потрясающая вещь - оловянный револьвер-пугач, заряжавшийся красненькими пистонами. За это счастье старьевщик требовал совершенно невообразимую сумму - целый рубль! Как же мне хотелось иметь такой револьверчик, однако мои личные финансовые авуары редко превышали пять копеек.
Я невзлюбил, и до сих пор не люблю своего бывшего приятеля Вовку, которому родители купили такой револьвер. Он не дал мне стрельнуть из него ни разу, несмотря на мои отчаянные мольбы, жадина-говядина.
Немного пованивало сортирами. Наш отличался в выгодную сторону от своих окрестных собратьев тем, что находился на втором этаже в деревянном срубе сбоку от нашей квартиры. Свои дела приходилось делать с изрядной высоты, как каким-нибудь тамплиерам в их замках. Зимой из-за безобразного, лютого холода поход в это почтенное заведение превращался почти в подвиг.
Во всех трех комнатах попахивало плесенью, озеленившей вату, которой для тепла были проложены стыки между бревнами стен. Пахло керосином от примуса, жаром и углями от русской печки, немножко помоями от мусорного ведра, иногда вкусным клюквенным морсом. Его делала тетя Лера и ставила трехлитровый стеклянный баллон с этим чудесным напитком на одно и то же место посередь кухонного стола.
Надо было так случиться, что тете понадобилось сделать раствор марганцовки для каких-то хозяйственных или медицинских целей. Приготовив раствор, удивительно похожий на клюквенный морс, в такой же банке, тетя поставила его точно на то же место, куда раньше ставила морс.
К вечеру в дом, энергично отдуваясь от свирепого мороза, ввалился дядя Валя. По привычке хватил он "морсику" прямо из банки и взвыл дурным голосом: "Лерка! Та-та-та! Ты чего, с ума сошла, та-та-та? Я так себе кишки сожгу!".
Тетя, конечно, была не права. Нечто подобное много лет спустя проделала моя жена, поставившая на привычное место в холодильнике противную кефирную закваску вместо кефира. В Индии в те годы ничего кисломолочного нельзя было достать ни за какие деньги, и потому закваска, привезенная из Москвы, ценилась моей Натальей на вес золота. Я с трудом проглотил "кефирчик", отметив про себя, что он тянется на этот раз как сопля через забор. Отчаявшись найти драгоценную закваску, жена устроила мне пристрастный допрос, итогом которого был крепкий встречный бой, хотя до форменной драки дело не дошло, и хорошо!
Неистребимо пахло кошками. Жили они у нас постоянно и, как правило, куда-то загадочно исчезали. Подозреваю, что их периодически отвозил на дальнюю помойку дядя Валя, по натуре слегка кошкофоб. Если ошибаюсь, то прости меня, дорогой дядя! Ничем мне эти кошки не запомнились, кроме одной Мурки, почти повторившей подвиг Жанны Д"Арк.
Обогревались мы большой русской печкой со всеми положенными ей вьюшками, кочергами и т.д. Печка затапливалась, делалось тепло и ласково, к людям выходила кошка, дрыхавшая до того весь день по случаю холодной погоды, здоровалась и так далее. Как-то вечером, растопив печку, мы так и не увидели кошку, зато услышали ее отчаянные вопли, сначала мощные и убедительные, а потом все более слабые и жалкие, вплоть до последнего прощального мява.
Кошку все-таки успели спасти: она залезла погреться во вьюшку - полость в два кирпича в верхней части печи, - кто-то прикрыл дверцу и развел снизу огонь. Так бы она и томилась до полной готовности, не вынь мы ее, несчастную, со свернувшимися в колечки усами и трещащей от жара шерстью.
Самые хорошие запахи были в комнате прабабушки Дуни. Очень приятно пахло сапожным клеем, обрезками свежевыделанной кожи и сухарями. Баба Дуня всю жизнь делала верхи для кожаной обуви, работая, получив заказ, по два-три месяца кряду без остановки. Мастерство, трудоспособность и терпение позволили ей в одиночку вырастить и вывести в люди четырех дочерей и трех сыновей.
Баба Дуня никогда не выбрасывала сухой хлеб. Сухари - черные и белые - хранились повсюду: в шкафу, буфете, на подоконнике. Иногда, в знак расположения, баба Дуня одаривала сухарем кого-нибудь из нас. И хотя нередко сухарик был немного зеленый, отказываться было не принято.
С тех пор прошло несколько десятилетий. Ушли в мир иной все взрослые жители нашего дома в 13-м проезде Марьиной рощи, да и от него следа не осталось. У меня двое взрослых детей и четверо внуков, живущих совсем по-другому, богаче и теплее. Они ничего не знают о бабе Дуне, помершей за много лет до их появления на свет Божий. Но, чудо! Одна из моих внучек удивительно похожа на нее - лицом и даже, кажется, спокойным и трудолюбивым характером. Зовут ее Дуня. Дуня, Дунечка, Дуняша...
ПЫМАШ И МИША
На первом этаже, прямо над нами, в нашем доме в Марьиной Роще, жил дворник Багров, прозванный местным населением "Пымаш" за привычку постоянно вставлять в свою речь это слово, означавшее, видимо, "понимаешь", как у Бориса Николаевича Ельцина. Одетый кое-как, Пымаш, горький пьяница, исправно нес свою службу, не отвлекаясь на длительные запои, зато злоупотребляя напитками каждый божий день, что в конце концов сообщило его физиономии и особенно грушевидному носу цвет спелого баклажана.
Периодически Пымаш попадал в центр внимания дворовой общественности, но не за какие-нибудь нехорошие выходки - их за ним не водилось - или какие-то проявления человеческой или профессиональной доблести - это ему тоже было ни к чему,- а за отвратительный запах дуста, которым он травил клопов.
Приблизительно раз в месяц, а то и чаще, измученный клопами Пымаш подвергал кровососов химической атаке, как немцы французов на реке Ипр во время Первой мировой войны. Главным полем брани служил любимый диван. Судя по тому, как Пымаш ценил этот предмет мебели, тот достался ему, видимо, в наследство от какого-то революционного матроса, слегка пограбившего со своими героическими коллегами и бойцами трудового пролетариата Зимний дворец в Питере в октябре 1917 года. Каков бы ни был генезис этого дивана, на все уговоры выкинуть его на помойку вместе с клопами и даже получить взамен новый за счет народных пожертвований, Пымаш упорно твердил "нах" и "пымаш". Так и продолжалось - оборзевшие клопы лезли на Пымаша, тот травил диван и жильцов, и неизвестно, чья бы взяла, не помри внезапно главный участник конфликта после очередного стакана, который, как говорится, "не пошел".
Больше я ничего не помню о Пымаше, кроме того, что какая-то шпана зарезала его сына Сашку, прибывшего домой на побывку из армии. Сашка был слегка дефективный, но добрый парень, никогда нас, мальчишек, не обижал, и все мы горевали по поводу его гибели.
Миша, один из наших соседей в Марьиной Роще, немолодой уже человек, был местной достопримечательностью, поскольку страдал задержкой умственного развития, а попросту говоря, был дурачком. Местные - и взрослые, и дети - по старинной русской привычке постоянно подтрунивали над Мишей, не то чтобы злобно, но все-таки для него весьма неприятно. Миша поэтому чурался людей и был постоянно начеку в ожидании новых обидных шуток. Иногда даже слишком начеку.
Моя бабушка Паня, человек очень добросердечный, но тоже не упускавшая возможности подтрунить над Мишей, как-то раз встретилась с ним зимой посередь нашего двора. Стояла хорошая погода, снег лежал белыми чистыми сугробами по обе стороны единственной тропинки, на которой сошлись бабушка и Миша. Бабушка была в благостном настроении и, уступив Мише дорогу, сердечно приветствовала его: "Здравствуй, Миша! Какой сегодня чудесный день, да?" "Чаво?" "Здравствуй, говорю, Миша", - повторила бабушка. "Сама ты дура!" - обиженно пробормотал Миша и столкнул бабушку в сугроб, торопливо пробираясь мимо.
Бабушка сделала правильный вывод. Больше она никогда не обижала Мишу, в отличие от прочих, немилосердных людей, по-прежнему получавших дурацкое удовольствие от шуток над несчастным человеком.
МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ
В соседнем дворе, в домике за невысоким забором жила еврейская семья Барабашей. Старших Барабашей я совершенно не помню, а вот их младший сын Стасик запомнился мне на всю жизнь благодаря одному дурацкому случаю.
Стасик, шустрый и умный мальчик, был самый младший и самый мелкий из нашей марьинорощинской стайки, за что ему перепадало немало дружеских тумаков, впрочем, без злобы или, упаси Бог, антисемитизма. Просто маленький, да еще с большим носом, как изогнутый пряник, Стасик стоически сопротивлялся, получая в награду за свое мужество дополнительную порцию затрещин по бритой башке.
Возможно, эти постоянные обиды вызвали у него желание сделать что-то такое, чтобы подтвердить самому себе и своим обидчикам собственную храбрость и героизм. Не говоря никому ни слова, Стасик как-то залез на верх родного одноэтажного домика и двинулся по коньку крыши, осторожно балансируя руками и своим носом-пряником. Когда ему оставалось сделать лишь с десяток последних шагов к славе, во дворе появился я, неотвратимый как рок и к тому же глупый как пробка. Вид ползущего по крыше Стасика немедленно нагнал на меня непреодолимое желание чем-нибудь попасть по его чудесной бритой башке. Через секунду в моей руке был увесистый круглый камешек, еще через две был взят точный прицел, рука сама махнула вперед, совершив изумительно точный бросок. Камешек, как резиновый, отскочил далеко в сторону после соприкосновения со Стасиковым черепом, а сам мальчик с тревожным воем покатился в другую, вниз по скату крыши, и рухнул прямо во двор родного дома.
Через некоторое время к нам домой пришли старшие Барабаши со слегка кровоточащим Стасиком - я немного рассек ему кожу на голове. Спасибо этим людям за снисхождение, благодаря которому я отделался лишь торжественным обещанием никогда впредь не сбивать Стасика с крыши никакими предметами и вообще не обижать его без крайней необходимости. Барабаши ушли, удовлетворенные моими обещаниями, зато от своей тети Леры и бабы Пани я получил нагоняй, да еще какой!
ПАПИНДЕР
"Полиция дистрикта Окхла обращается к жителям названного дистрикта за содействием в розыске уроженца названного дистрикта, известного криминального авторитета Папиндера Сингха, известного также как Папиндер, а также Паппу. Подателям достоверной информации о местонахождении названного преступного элемента будет выплачено денежное вознаграждение." - так гласило полицейское уведомление в одной из центральных делийских газет.
Я не знаю, чем отличился господин Папиндер. Возможно, он скупал и продавал краденое или пугал прохожих ручной коброй, доставая ее из-за пазухи и тыча ей в лицо жертве: "Дай денег, а то щас как укусит!" Может быть, не дай Бог, эта скотина даже грабила и убивала мирных жителей. Вариантов масса, да хрен бы с ним, с Папиндером. Дело не в нем, а в его прозвище, которое органично прилипло к одному из моих друзей - Вите Гончарову.
В институте мы ласково звали Витю - самого старшего из нас, прошедшего армейскую службу, работу на заводе и имевшего жену и дочь - Папулей или просто Папой. Папиндером Витя стал несколько позже, когда, преодолев курс наук в МГИМО за шесть лет - до сих пор мне непонятно, зачем и чему можно столько учиться, - поехал на работу в Индию. Там к нему это индийское прозвище и пристало.
Учеба, особенно иностранные языки - хинди и английский, - давались уже немолодому Вите с трудом. По хинди у него был вообще "гроб", да и с английским дело обстояло немногим лучше.
Вот представьте себе заданьице - за месяц прочитать дома какую-нибудь книжку на неадаптированном английском языке, доложить и обсудить ее содержание на уроке. Бедный Витя! Он ведь, как на грех, взял в институтской библиотеке повесть какого-то английского классика, написанную, как положено, нудным и тяжелым языком. Впрочем, кое-что из прочитанного Витя все же понял.
Наступил день, когда надо было докладывать домашнее чтение нашей англичанке - молодой, очень симпатичной и жеманной даме, которая всем нам страшно нравилась совершенно неплатоническим образом. Чувствуя силу своего шарма, учительница разговаривала с нами довольно кокетливо и, как казалось нам, молодым самцам, с каким-то особым подтекстом во взоре.
Я бодро отбарабанил свой текст, другие - тоже, и очередь дошла до Вити. Распластавшись от волнения грудью по парте и судорожно вцепившись в ее края руками, Витюша вытаращил и без того слегка выпученные глазки и начал спотыкающийся рассказ. С большим трудом я понял, что речь шла о любовной истории двух молодых людей - бедного юноши и ответившей ему взаимностью богатой девушки. Ну, в общем, обычные английские "сопли в сахаре". "Все было у них хорошо, они должны были пожениться, как вдруг молодой человек взял да и застрелился", - закончил Витя свой доклад и испуганно уставился на преподавательницу, маленький, полулысенький, пучеглазенький, шепелявенький, с горбатым носиком, изнуренный учебой человек.
Выдав одну из своих самых кокетливых улыбок, хорошенькая англичанка спросила, на английском, конечно: "Виктор! Я что-то не пойму. Все у них было хорошо, пожениться вроде решили и вдруг - бац! Как же так?"
Витя напрягся еще сильнее и пояснил: "Так он не мог жениться! Он был такой бедный, у него даже пениса не было..." Витя, несомненно, хотел сказать что герой рассказа был "pennyless", т.е. "без копейки денег", но сказал "penisless", т.е. "без пениса".
Звенящую тишину в классе разорвал голос англичанки: "Тогда понятно! Без него никуда". Потный Витя тихо пробормотал: "Мля", а я закатился в припадке истерического смеха и катался по парте, пока меня не выгнали из класса вон. Так у Витюшеньки неожиданно появилось еще одно ласковое прозвище - "Шепелявый Пенислес".
Хинди у нас вел Владимир Иванович Горюнов, не жалевший едкого словца в наш адрес. Войдя в класс, Владимир Иванович с наслаждением шваркал об стол двухтомный учебник хинди - каждый том был по размеру и весу с добрый кирпич - так что пыль поднималась столбом, рявкал "Садитесь, болваны!" и приступал к истязанию будущих светил отечественной дипломатии.
"Виктор Васильевич", - нарочито ласково обращался он Папиндеру, - "Не могли бы Вы любезно сообщить, как будет на хинди..." - и называл какое-нибудь слово. Витя, как правило, сначала мучительно мычал, а потом выдавал что-нибудь несусветное. "Кто к нам мыча придет, тот мыча и погибнет. Болван!" - констатировал Владимир Иванович и продолжал опрос. "Ну, а Вы, Юрий Петрович, что скажете? Тоже не знаете ни хрена? Все с женой занимаетесь? Болван!" Доходила очередь до меня. Я, как правило, отвечал быстро и правильно, но если, не дай Бог, я не знал ответа, то Владимир Иванович с утроенным сладострастием называл меня болваном, давая понять, как далеко мне до моего отца, который когда-то учил здесь язык урду.
Несмотря на все истязания, Владимира Ивановича мы уважали за его искреннюю, хотя и напрасную надежду научить "болванов" своему любимому языку. Да и вообще, он был очень хороший человек.
Витя потом работал консульским сотрудником в Бомбее, Мадрасе и Дели. В первых двух точках язык хинди не в почете у местного населения, предпочитающего ему свои родные языки - маратхи и тамили. В Дели Витя возглавил консульский отдел огромного посольства и блестяще справлялся со своими задачами. Совершенно без языка хинди. Спрашивается, зачем на протяжении шести лет из него вынимали душу, истязая его при помощи сложного восточного языка?
Дело не в этом. Витя был отличный, добрый человек с живой душой. Люди тянулись к нему - и наши, и индийцы. Витя часто встречал их веселой песенкой: "Ты скажи мне, ты скажи мне, чё те надо, чё те надо?.."
Недавняя преждевременная смерть Вити выдрала из моей души большой кусок счастья и любви. Эх, Витенька, Папиндер ты мой любимый, зачем ты так рано ушел? Мне стало без тебя гораздо хуже и скучнее.
КУЛЬТУРНАЯ ОБЕЗЬЯНА
Все знают, что мы немножко произошли от обезьяны. Обидно, зато не вызывает сомнения, что мы лучше - у нас нет хвостов, шерсти намного меньше, а когда кричим друг на друга диким голосом, то членораздельно или почти так, в отличии от обезьяны. Самое главное - у нас есть культура, и поэтому мы выше, чище, умнее наших древних предков. Ой ли? Вот послушайте историю.
В конце каждого года в бюджете посольства, как правило, оставалась неизрасходованной приличная сумма денег по статье "командировки". Ее надо было обязательно потратить, ибо на следующий год Москва вычла бы ее из бюджета. Поэтому посол разгонял дипсостав по всей Индии в командировки, чаще всего совершенно бессмысленные, лишь бы деньги потратить. Вот и Вадим Смирнов, первый секретарь, был делегирован в Мадрас, где его радостно встретил, накормил и напоил Витя Гончаров, о котором я рассказывал. Быстро завершив официальную часть и подписав у генконсула командировочное предписание, друзья помотались немного по городу и направились посмотреть пещеру с огромной статуей Будды, высеченной из камня.
Бегло осмотрев Будду и оставшись им в целом довольными, приятели уселись в укромном местечке там же в пещере, достали бутылку виски, выпили и закусили бутербродами, предусмотрительно захваченными Витей. Выпили еще. И еще... Завязался дружеский разговор о всякой всячине, например, о смысле жизни, да и где не поговорить-то, как в индийской пещере.
Пришла обезьяна - такой большой, красивый лангур с длинным хвостом, называемый индийцами "хульман". Обезьяна была очень вежливой. Она села в стороне и, дождавшись, когда белые господа, заряжая стаканы, отвлеклись от беседы, протянула лапу ладонью вверх, прося поделиться с ней вкусным бутербродом. В отличие от противных макак и мартышек, бесцеремонно отнимающих еду у людей, лангур повел себя самым культурным образом. Фигура его дышала достоинством и благородством.
Жадные, пьяные люди не оценили хороших манер. "Тебе какого хульмана надо!? Пшел вон!" - рявкнул Витя на правах хозяина банкета.
Обезьяна обиделась, очень! Она-то к людям со всей душой, а они!.. Схватив барсетку, в которой командированный Вадя Смирнов держал деньги, паспорт и билет на обратный рейс в Дели, лангур в два прыжка вскочил на голову Будды и смерил оттуда приятелей взглядом, исполненным холодного презрения.
Вместо того, чтобы признать свою грубость, извиниться и вступить в переговоры с обезьяной, как подобает искушенным бойцам дипломатического фронта, наши друзья стали прыгать и скакать вокруг статуи, исторгая невыносимые проклятья и угрозы. Обезьяна спокойно выслушала двух придурков и дала понять, что сейчас откроет барсетку и предаст разорению ее содержимое.
"Отдай хоть паспорт, сволочь!" - заорал Вадя. Обезьяна хмыкнула и расстегнула молнию. Все, конец! К счастью, на сцене появился индиец, видимо, хорошо знакомый с обезьяной. Он ласково объяснил ей, что священному животному не стоит уподобляться пьяным иностранцам, которые, как ей известно, во хмелю да и в трезвом виде часто ведут себя подобно глупой скотине. Обезьяна радостно приняла от индийца банан и вернула ему сумку.
А еще я помню, как три дуры-студентки, прибывшие в Дели на практику из Москвы, обозвали старого индийского нищего "коричневой обезьяной". Старик выпрямил согбенную спину, сверкнул очами и, ткнув в их сторону указательным пальцем, сказал: "Ты - белая обезьяна, и ты - белая обезьяна, и ты тоже белая обезьяна!" Ну, и кто тут "обезьяна", в обоих случаях?
Став через много лет российским посланником в Дели, я беспощадно пресекал любые попытки сотрудников уничижительно отзываться об индийцах, которые в массе своей, несмотря на очень тяжелую, бедную жизнь, куда лучше многих моих родных белых обезьян.
НЕПРАВИЛЬНО НАБРАН НОМЕР...
Паша, второй секретарь посольства в Индии, был когда-то умным, добрым, образованным человеком. Как гласила молва, в детстве Паша свел вничью шахматную партию с великим Ботвинником во время встречи гроссмейстера с юными шахматистами в каком-то дворце пионеров.
Увы, на момент нашего знакомства, благодаря ежедневным возлияниям, Паша превратился в отекшего забулдыгу с невнятной речью, вяло продолжавшим дипломатическую карьеру в группе по культурным связям. Ему часто приходилось пользоваться городским телефоном, установленным в фанерной будке в коридоре посольства, для переговоров с различными индийскими культурными инстанциями. Если Вы заходили в эту будку после Паши, то казалось, будто ваш далекий индийский собеседник дышит вам в ухо лютым перегаром, поскольку мембрана телефона была насквозь пропитана Пашиным выхлопом.
Паша все же был мне симпатичен, хотя я старался не иметь с ним никаких дел. До сих пор я храню к нему чувство признательности за один дивный эпизод, случившийся с ним и Аллой Борисовной Пугачевой во время Года советской культуры в Индии, кажется, в 1986 году. В Дели съехался почти весь эстрадный бомонд того времени, от звезд первой величины до самых простецких творческих групп. К примеру, недели две подряд какой-то ряженый чукча-оленевод омрачал индийскую аудиторию одним и тем же номером. Он выходил на сцену в национальном меховом прикиде, долго и нудно исполнял арию оленевода - о своей храбрости, ловкости и предусмотрительности. Индийцы были страшно далеки от хозяйственных подвигов чукотских парней, да и перевод песни был какой-то невнятный. Впрочем, будучи людьми вежливыми, они делали вид, что им эта хрень страшно нравилась.
Да, спев арию, чукча доставал из-за пояса аркан. Из-за кулис появлялся плоский олень, вырезанный из листа фанеры, и тащился на веревочке на другой конец сцены, неуместно попискивая маленькими колесиками. Чукча изящно накидывал аркан на рога оленя. Бинго! Зал ревел, чукча и олень раскланивались. И все было хорошо, пока как-то раз, слишком сильно дернув за аркан, чукча не повалил оленя на сцену тыльной стороной, замазанной какой-то бурой дрянью цвета дерьма.
Извините, я отвлекся от Аллы Борисовны. Так вот, находясь в расцвете славы, Алла сошла с трапа самолета, прибывшего в Дели из Москвы, ожидая, очевидно, увидеть толпу восторженных поклонников с цветами наперевес. Вместо этого к ней подошел сурового вида человек в черных очках, но без цветов, и, изрыгая смрад перегара, от которого дохли даже привыкшие ко всему индийские мухи, строго спросил: "Вы Алла Борисовна Пугачева? Да? Следуйте за мной!"
Паша, я тебя люблю! А Аллу Борисовну не очень, за тщеславие и нескромность.
Пьянство сходило Паше с рук, ему прощали его болезнь и сожалели о его пропащей жизни, но гром все-таки грянул, и еще как! Сидел Паша у себя дома поздно вечером, как всегда пьяненький, и вздумалось ему на свою беду позвонить посольской машинистке, своей подружке. Набрал Паша трехзначный номер внутреннего коммутатора, но ошибся на одну цифру. Вместо нежного голоса любимой раздался уверенный баритон: "Слушаю!" Паша мгновенно озверел: "Ты! У моей бабы сидишь и еще мне смеешь говорить "Слушаю!" Я тебе счас послушаю! Глаза на жопу натяну и моргать ими заставлю!"
Паша с гневом бросил трубку, но его собеседник - посол Пегов, член ЦК КПСС, любивший допоздна работать в своем кабинете, свою трубку не бросил, а аккуратно положил на стол, вызвал телефониста и приказал определить, откуда исходил окаянный звонок.
"Здравствуй, мой друг!" - радушно приветствовал посол на следующее утро в своем кабинете трясущегося от страха Пашу. "Скажи, пожалуйста, ты мне сейчас глаза на жопу натянешь или немного позже?"
Бедный Паша! Несмотря на весь свой гуманизм, Пегов-таки натянул ему глаза на то самое место, а заодно прочистил все чакры, до которых смог добраться. К счастью, без оргвыводов.
Через несколько лет после этого Паша, продолжая пить, скончался, не дожив до сорока лет. Вы как знаете, а мне его жалко.
ЗАДАНИЕ ЦЕНТРА
Мое первое задание Центра я чуть было не провалил самым позорным образом. Поясню - на протяжении нескольких лет первой командировки в Индию в восьмидесятые годы я занимался межпартийными связями между КПСС, Компартией Индии и Компартией Индии (марксистской). Компартия когда-то была единой, но в силу некоторых причин раскололась на две половинки. Обе они завели собственные профсоюзные, молодежные, комсомольские организации, комитеты борьбы за мир и прочих паразитов. Связи, надо сказать, были весьма энергичными - в год по два-три десятка делегаций, учеба и лечение в Советском Союзе наших друзей и много чего еще. Моему начальнику, советнику по межпартийным связям, и лично мне работы хватало, и, главное, она мне нравилась.
Не нравилось мне кое-что другое. Раз в месяц, а то и чаще международный отдел ЦК КПСС рассылал братским партиям так называемые "послания" по всяким животрепещущим темам, в основном заточенные против американцев. Послания поступали в посольство на русском языке, их надо было переводить как можно ближе к сути и форме. Тексты были написаны таким железобетонным языком, что для свежего человека попытка добросовестно перевести их могла кончиться вывихом головного мозга. Ну, что это такое, в самом деле: "...бряцая под столом переговоров ядерным оружием, американские империалисты..."? Так и хотелось добавить: "...и звеня мудями...". Или еще лучше: "...и тогда Советский Союз бросил на чашу весов свой могучий потенциал..." или "...тянут в НАТО". Порнография какая-то! Интересно, какой придурок это придумал? Отзовись, пожиратель цековских пайков, очень хотелось бы посмотреть тебе в глаза.
Несколько человек переводили текст. Приходил второй советник-посланник - их тогда было два. Прочитав перевод, он, как правило, матерно удивлялся отвратительному качеству и лично приводил его в приличный вид. Затем приходил первый посланник, сокрушенно бормотал что-то вроде "с каким человеческим материалом приходится иметь дело" и доводил текст до изумительного блеска. Вся эта процедура занимала не меньше двух дней и была столь же грандиозна и бессмысленна, как бритье слона.
Это я теперь так легко пишу об этом архиответственном деле, оборзев от воздуха демократии, а тогда мне было не до смеха. Помимо перевода надо было договориться о встрече с коммунистическим руководством, съездить к нему, зачитать, передать, обязательно (!!!) получить "реакцию" на послание и подробно изложить ее в донесении в Москву.
Пришло очередное послание. Начальник, как на грех, был в отпуске, так что делать все пришлось самому. Я созвонился со своим "связником" в штаб-квартире КПИ(м) в Дели, членом ЦК, товарищем Рамдасом, между прочим, горьким пьяницей. Приехав в назначенный день и час в партийное логово, Рамдаса я не нашел. Тот, видимо, неожиданно для самого себя ушел в очередной запой, забыв сообщить мне об этом. Я должен был отдать текст ему и получить от него же информацию о реакции генерального секретаря, товарища Эламкулатха Мана Шанкарана Намбудирипада. Неслабое имечко, да?
На этом имени срезался даже великий Михаил Сергеевич Горбачев во время международной конференции братских партий в Москве в ноябре 1987 года. Горбачеву надо было пригласить Намбудирипада взять слово для доклада, но когда он взглянул на бумажку с именем оратора, то в глазах его плеснулся тихий ужас. "Приглашаю товарища Рипада..." - торопливо пробормотал великий словотворец, на счету которого к тому времени уже были такие прелести, как "Азибирджан", "заец", "лóжить" и прочие.
Тихо шепча себе под нос: "сука Рамдас", я, как потерянный, бродил по штаб-квартире, пока из-за шторки не появился какой-то молодой камрад в очечках, с усиками и торчащими передними зубками и спросил меня довольно злобно, чего, мол, я тут околачиваюсь.
"Мне бы товарища Рамдаса, - взмолился я. - Я должен передать через него послание ЦК КПСС товарищу Намбудирипаду". "А зачем тебе Рамдас? - удивился индийский кролик, скаля зубки, - Вон там, в той комнате генсек сидит. Иди и доложи!"
Испытывая нешуточный страх, я зашел к Намбудирипаду, которого ранее воочию не видел. Вид индийского товарища поразил меня - вождь индийского пролетариата был маленького роста, темно-коричневый, почти совсем лысый, с последней прядью длинных седых волос через голову и с роскошными бельмами на обоих глазах. Потом выяснилось, что он еще и глух как пень.
Быстро прочитав послание и внемля моей просьбе о "реакции", товарищ Намбудирипад выдал страстную речь, отчаянно картавя и строча словами, как обезумевший пулемет, поскольку по темпу речи его родной язык малаяли в несколько раз быстрее русского. К тому же, как и положено глухому, он не говорил, а орал. Проорав свою трескучую речь, Намбудирипад спросил: "Вопросы есть?" "Нет!" - ответил я, вышел потрясенный на улицу, сел в машину и поехал в посольство. Я не понял ни слова.
Запершись в своем кабинете и закурив, я стал решать, что же делать. Ехать обратно к Намбудирипаду и попросить его еще раз, но помедленнее повторить сказанное? Какой позор! Исключено! Дождаться, пока Рамдас выйдет из запоя, и расспросить его? Так он когда теперь очухается. Ни за что! Что делать?
Выкурив полпачки сигарет, я успокоился и пришел к простому решению. Тему я ведь знаю, так? Что мне мог наблекотать Намбудирипад, я в общем-то тоже догадываюсь, поскольку в курсе их политики, так? Воодушевившись, я взялся за перо и, действуя методом экстраполяции, компиляции, индукции и дедукции, состряпал дивную "реакцию", наверное, даже лучше, чем та, которую озвучил мне индийский вождь. В тот же день липовый ответ генсекретаря КПИ(м) ушел в Москву. Через пару дней мне пришла благодарность за весьма оперативно и грамотно изложенную реакцию. Дав на радостях волю фантазии, я представил себе, что сам Леонид Ильич Брежнев лично рыдает от умиления, читая пафосный текст, высосанный из пальца юной сволочи-борзописца. Прости меня, Господи и ЦК КПСС!
К слову. Товарищ Намбудирипад действительно был выдающейся личностью мирового масштаба. Я работал впоследствии с ним в Москве и проникся к нему глубоким уважением. Даже после разгона КПСС, вопреки трусливой русской традиции бросать своих бывших друзей, я сохранил и поддерживал хорошие отношения со многими замечательными людьми из КПИ и КПИ(м).
МИСТЕР ПИДАР
"Мистер Пидар" - так почтительно обращались индийцы, работавшие в жилом городке посольства в Дели, к своему непосредственному начальнику, электрику Феде Орешкину. Федя после каждого такого обращения бесился и обижался, матерно разъясняя своим подчиненным, что он вовсе не Пидар, а Федор. Индийцы охотно соглашались, но продолжали звать Пидаром, хоть ты тресни, по той простой причине, что в их родном языке хинди звук "эф" встречается крайне редко и заменяется звуком "пэ".
Еще большие мучения доставляла фамилия одного дипломата - Цацын. Ни звука, ни буквы "цэ" в хинди отродясь не бывало, а тут их сразу две подряд! Самый лучший вариант был "Сасын", а все остальные я воспроизвести не могу.
Как Вы знаете, в индусском пантеоне одним из старших и наиболее почитаемых богов является Вишну. Индийцам, возможно, было лестно, что у нас в посольстве работали два человека с подобными именами - секретарь посла Витя Вещунов и завхоз Вишнев. Оба они были весьма востребованы индийцами по разным делам, и в течение дня десятки желающих добивались встречи или телефонного разговора с ними. Не вникая в разницу в именах, индийцы дружно требовали позвать господина Вишнуева. Разобраться, кто им точно нужен, было нелегко. В общем, сплошной ложный вызов, что выводило из себя обоих вишнуитов - Витю и завхоза.
Досталось и мне. Вариантов моей собственной фамилии - Шебаршин - индийцы предложили немало. Вот лишь некоторые - Шабер Сингх ("сингх" по-ихнему - это лев, а вот что такое "шабер", я до сих пор не знаю), Супер Сингх (ну, это ясно, согласен!), Собер Сингх ("собер" - трезвый, что они имели ввиду?), просто Себастьян и даже Шебаре-Готэ (приятно, прямо какой-то граф Валуа-Завалдайский) и так далее.
Нам индийские имена тоже нравились, настолько, что заведующий визовой секцией посольства называл себя Сунил, а его помощница Таня откликалась на Сушилу. Как сейчас помню ее томный, прямо как у актрисы индийского кино, голос: "Сунил! О, Сунил! Подойди сюда, что это за требуху ты мне на стол вывалил?" "Иду, иду, дорогая Сушила!" - нежно отзывался Сунил, объясняя помощнице, что не требуха это вовсе, а визовый запрос из какого-нибудь "Monkey Baksheesh Society" или Всеиндийской ассоциации солидарности леперов, желающей выслать как можно больше своих членов куда-нибудь за границу для обмена опытом. Желательно насовсем. К слову, этих самых леперов, или больных проказой, в Индии более четырех миллионов, так что мойте руки перед едой.
Много лет в Москве проработал корреспондент индийского гостелерадио господин Рамалингам. Российские коллеги звали его между собой, конечно, Богоху..в. Мне также попадались такие приятные имена, как г-н Залупендранатхан, г-н Джаганнатх Дрóчил, а также г-жа Сучильда Деви. Хотя, может быть, я неправильно их расслышал?
ПЕТЯ И КОТ
Чудесный, опытный, умелый и умный, когда надо - хитрый Петя Солодухин был техником-смотрителем жилого городка посольства в Дели. Хозяйство у Пети было огромное, забот невпроворот, но он хорошо с ними справлялся. В домах горел свет, работал кондиционер, текла вода, исправно гремели унитазы и так далее. Иногда, ближе к вечеру, я заходил в его подсобку на задворках посольства, "давил" с ним "ладошку" виски и вел приятные разговоры о жизни и быте посольства, а если "ладошек" было две или больше, то и о высоких материях. Петя был патриот советской власти и, нормально выпив, высказывался не всегда членораздельно, но вполне определенно, что мол-де неплохо было бы набить морду надменным американским империалистам. Я был полностью солидарен с Петей, но, к сожалению, американский враг на заднем дворе посольства нам почему-то ни разу не попался, а то бы мы его - ух!
Индией и ее чудесами, как и многие другие посольские люди, включая дипломатов, Петя особенно не интересовался. Да ему и некогда было. Впрочем, чудеса Индии настигли Петю сами.
Ясный солнечный день. Посреди большой площади жилого городка, напротив здания клуба, стоит мой Петя и жалобно воет нехорошим голосом, держа перед собой вытянутую руку, в ладони которой что-то таинственно мерцает ярким красным цветом. Плача, Петя поведал мне, что съездил он вчера в коллективную поездку на посольском автобусе в город Агру, где-то в 200 километрах от Дели. Ему, видите ли, приспичило осмотреть мавзолей Тадж Махал, будь он неладен. В Агре, вдоволь насмотревшись на Тадж и плохо что соображая от переизбытка впечатлений и жары, Петя неосторожно познакомился с каким-то обаятельным лавочником самого благородного вида. Через десять минут Петя стал обладателем огромного рубина редкой красоты, который, как заверил его торгаш, попал в их семью по наследству от махараджи княжества Майсор или что-то в этом роде. Петя, простецкая душа, не стал интересоваться, зачем потомок раджи торгует на паршивом базаре фамильными драгоценностями, а выложил за камень огромную сумму денег - целых пятьсот рупий! Считай, половину своей зарплаты. Приехав в Дели из Агры, Петя, изнывая от нетерпения, помчался в пробирную палатку, где ему меланхолично сообщили, что предъявленный им кусок красного ограненного стекла и полрупии не стоит. Вот он и выл, стоя с протянутой рукой, как нищий на паперти.
Жалко Петю, но дураком-то не надо быть. Впрочем, не он один такой. Народ, смеясь над индийскими прохвостами, все же дружно покупал на ближайшем рынке целые бутыли духов "Шанель Љ5". Торговала ими какая-то жабовидная мордатая индианка, разливая редкий парфюм суповым половником. "Мадам, парфюм, шанель номер пять!" - с неслыханным цинизмом лгало это земноводное. Другие заказывали в Калькутте статуйки какого-то бога - "из чистого золота!!!" - за большую сумму денег, хотя золота в них не было нисколечко. Некоторые охотно покупали и принимали внутрь местные народные лекарства. К примеру, легендарное мумие, изготовленное из дерьма летучих мышей. А потом активно блевали и дристали, но покупали опять и вновь принимали. Придурки, дай им Бог здоровья! Легковерие и любовь к халяве загнали потом их и миллионы таких же единомышленников в лапы Мавроди и прочих подобных ему ореликов.
Кто-то из классиков - то ли Прокофьев, то ли Шостакович, то ли Шнитке, не уверен, кто, по причинам зияющих провалов в моем музыкальном образовании, - написал страшноватую музыкальную пьеску для детей "Петя и волк". Я, конечно, не классик, но история с Петей и его котом, право слово, тоже заслуживает быть положенной на музыку.
По завершении командировки Петя и его семья - очаровательная жена Надя и две почти взрослые дочери - вернулись в Москву. Все было ладно: Петя работал, Надя - тоже, девочки учились. Жизнь ровно текла по спокойному руслу, ан дернул черт Петю загулять в какой-то пьяной компании. Веселился Петя всю ночь, обильно заливая роскошь человеческого общения спиртными напитками, да наступило хмурое утро с похмельной дурной головой, раскаянием и страхом перед предстоящим объяснением с Надей, дамой довольно суровенькой. Поплелся Петр домой и по дороге купил на всякий случай букет цветов - может, смягчит удар? Встреча превзошла все Петюшкины надежды. Увидев мужа с цветами, Надя всплеснула руками и восторженно воскликнула: "Петя, милый, ты ведь мне цветов с самой свадьбы не дарил! Вот спасибо-то!" Тут все бросились друг друга обнимать и целовать, цветы поставили в хрустальную вазу, налили в нее воды и водрузили на самое почетное место - новенький японский телевизор, привезенный из командировки. Поясняю, что дело происходило в голодные восьмидесятые, когда в Москве невозможно было приобрести ни за какие деньги такой чудесный "ящик". Учуяв дух семейной гармонии, пришел радостный кот, до того дрыхавший за диваном. Желая присоединиться, кот вертелся в ногах у домочадцев, пока Петя случайно, но плотно не наступил ему на хвост. Кот истошно заорал, пытаясь выдрать хвост из-под упитанного Пети, вся семья тоже - "Пошел вон, черт! У людей праздник, а он..." Кот шарахнулся на телевизор, сшиб вазу, ваза упала, вода разлилась, "Панасоник" тревожно пискнул и затих навеки. Кот бросился удирать, семейство - его убивать... Страшные крики и громовые проклятья сотрясли Петину малогабаритную квартиру.
Слава богу, кот был увертлив, а Петя и домочадцы - отходчивы. Ведь не в телевизоре счастье, не правда ли? Разве стоит дурацкий ящик букета роз?
Петя! Дорогой Петр Иванович и Надя! Я скучаю по вам. Если вам попадется на глаза моя книжка, то берите ее с собой, приезжайте ко мне, и мы выпьем с вами немало "ладошек".
СВЯЩЕННЫЙ СОМА
"Сома" - это такой священный напиток, который возгонялся в Древней Индии из чего-то, скорее всего из мухоморов. Еще был "амрита", которым до изумления напивались индийские боги. Чем они отличались друг от друга, не знаю, хотя я и индолог патентованный. Рецепт их давно утрачен, но горевать не приходится, так как на смену им пришел широкий набор удивительных спиртных напитков собственного индийского производства.
Чем же отличаются все эти виски, джины, ромы, бренди и так далее от обычных, выпускаемых на их исторической родине - в Европе и США? В основном поразительным букетом - смесью бензиновой вони с ацетоновой отдушкой и ненавязчивым гуттаперчевым подтекстом. Ясно дело, что этот аромат лишь оттенял состав и собственно вкус напитков. Любое пойло из вышеперечисленного рекомендовалось к принятию посольскими сомелье только в сочетании с местной кока-колой (та еще дрянь!) и половинкой лимона. Тогда еще ничего, "шло", можно сказать. Правда, чем дело кончится, наперед загадывать не приходилось - то ли просто похмельем какой-то степени, то ли пробуждением в объятьях унитаза после бессонной ночи, проведенной фактически в нем, то ли непробуждением - бывало и такое.
Кроме индийского никакого другого спиртного, считай, не было. Из каждой выписки "Внешпосылторга", приходившей в посольство раз в два-три месяца, лично мне, молодому дипломату, полагалась одна-единственная поллитра нашей водки. Позор!
В посольском магазине после раздачи водочных квот соразмерно дипломатической табели о рангах на полках оставались безумно дорогое "Советское шампанское" и "Рижский бальзам". Я как-то выпил сгоряча целую бутылку этой горькой дряни и с тех пор недолюбливаю Ригу и латышей.
Почему я задержался на этой не самой возвышенной теме, а не на каких-нибудь чудесах Индии? А потому, что она, можно сказать, довлела над жизнью почти всего коллектива. Бесконечные автоаварии и катастрофы, пьяные сшибки, пьяная гульба во время заезда в Индию многочисленных делегаций из Советского Союза, а затем России. Пьяное веселье наносило и наносит такой вред, что я до сих пор сторонюсь выпивающих людей и даже самых приятных пьяных компаний.
Одно интересное наблюдение из пьяного сюжета. После практически полного запрета на спиртные напитки, введенного в мае 1985 года, многим посольским людям стало не о чем друг с другом говорить. На трезвую голову, оказывается, одни и те же анекдоты и истории, ранее вызывавшие пьяный смех, слушать тошно, а в интересе к изящному, как-то - опере, театру или хотя бы книгам - мои старшие товарищи замечены не были. Станете ли Вы сами спрашивать своего друга: "Вася! Ты меня уважаешь?", если вы оба трезвы как стеклышко?
Другое наблюдение созвучно известной пословице: "Добрая свинья всегда грязь найдет". К примеру, совместная встреча очередного нового 1986 года в посольстве, планировавшаяся к проведению в "сухом" русле, из-за дефицита официальных бутылок на столах кончилась тем, что почти весь народ напился из собственных запасов, заначенных в автомобилях и гардеробе, до совершенно безобразного состояния.
Прошло время, накал антиалкогольной кампании погас и вновь завертелась пьяная мельница, на которую так рьяно накидывался Михаил Сергеевич Ламанческий, может быть, единственный раз за всю свою жизнь сравнявшийся в человеколюбии с благородным Донкихотом.
КОНФЛИКТ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
"Запомните, миленькие, на всю жизнь, - назидал нам, своим студентам, Семен Моисеевич Дымшиц, - Молодого дипломата губят две вещи - выпивка и бабы". Далее тема развивалась наглядными примерами из жизни.
Уважаемый Семен Моисеевич, обучивший много поколений студентов языкам хинди и урду, был абсолютно прав. Увы, даже самые правильные слова часто проходят мимо ушей юных слушателей, по-поросячьи уверенных, что лично с ними ничего плохого не случится никогда и что любой сюжет можно остановить и прокрутить назад как мультик.
А вот послушайте-ка, мои юные друзья, одну из новелл Семена Моисеевича с назидательным "концом", в том смысле, в котором иногда используют это слово, достойную пера автора "Декамерона", великого Боккаччо. Впрочем, сомневаюсь я, что Семен его когда-нибудь читал.
"А учились в университете города Хайдарабада два молодых парня из далекой Московии. Бог не обидел их разумением и прилежанием в учебе, коей посвящали они дни и ночи напролет.
Как-то захотелось парням этим молодым, всеми членами тела крепкими, любви какой-нибудь прекрасной дамы. Обратили тогда они взоры шаловливые на молодую хариджанку, убиравшуюся у них в комнатах. И хотя была она самой низкой касты, да ни разу за всю свою жизнь водой с мылом не мывшейся, а все же при виде ее вошла в их чресла похоть неукротимая. Подступили тогда они с разговором ласковым к хариджанке названной - как, мол, милая, посмотришь, если...?
"Очень отлично!" - ответила им юная дева, чая получить от них несколько рупий и связку бананов. Налили тогда они полную ванну горячей воды, да мыльной пены в нее насыпали, да девку туда погрузить изготовились, как закричала вдруг она дурным голосом, воды и мыла устрашившись, да и побежала прочь голая! Видать, решила она, что заморские дьяволы в жертву своим идолам принести ее задумали.
Ах, беда, ах, скандал грянул страшный! Сообщил декан хайдарабадский в посольство Московии о проделках студентов оных, да сослали их люди посольские на родину в ссылку вечную, где их из университета родного исключили и из комсомола выгнали".
Ребята, я не Семен Моисеевич, и права назидать у меня нет, а все ж назидну маленько. Коли захотите чего-то от кого-то, то подлинно убедитесь, что вас правильно поняли, иначе, помимо триппера, на конфликт цивилизаций нарваться можно.
ХИТРЫЙ ПСИХ
"Миша! Ну чего ты тут застрял? Домой пора! Прогони этого толстого и пойдем!" - сказал я Мише Петракову, дежурившему в приемной комнате у ворот посольства в Дели. Мы там сидели попеременно, один день я, другой день Миша, фильтруя всякую индийскую публику, прежде чем отправлять посетителей в главную приемную, находившуюся в самом здании.
"Он не уходит. - утомленным голосом сказал интеллигентный Миша. - Он непременно хочет прямо сейчас получить от меня благожелательный ответ, зараза".
Слушавший с превеликим вниманием наш разговор, индийский гость - очкастый, пузатый, лысый мужик лет пятидесяти с хитрой мордой - встрепенулся и спросил: "Это разве не американское посольство?" "Нет. - грубо ответил я. - Совсем даже наоборот - это советское посольство. Вам что тут надо?"
- Ах, как хорошо, что не американское, - изобразил восторг наш гость. - Признаться, услышав вашу речь, я сразу догадался, что вы не американцы. Ведь они не говорят по-русски, не правда ли? Я рад, что волей случая попал не к американским империалистам, а к нашим советским друзьям.
- Вам все-таки что надо?
- Видите ли, - заюлил индиец, - Скоро должны состояться выборы нового генерального секретаря ООН, и я тут подумал, что моя кандидатура была бы наиболее уместна, чтобы вы и все международное сообщество, исходя из принципа консенсуса, оказали ей полную поддержку. Вот вам письмо по этому поводу, которое я составил лично.
В письме было сказано, что его автор, господин Паркаш Ахлювалия, с молодых лет стремился к гармонии и совершенству. В этих целях он чуть было не женился на Индире Ганди, но нехорошие реакционеры и шовинисты, типа бывшего премьер-министра Морарджи Десаи, пившего по утрам морковный сок с мочой собственного происхождения, исходя завистью к нему, воспрепятствовали браку, а самого господина Паркаша Ахлювалию засадили в сумасшедший дом без всяких на то оснований.
"Там тебе и место. И зачем только тебя оттуда выпустили? Или сбежал? - мрачно подумал я и спросил - Ну, и какое отношение все это имеет к ООН и Советскому Союзу?"
- Читайте дальше! - воскликнул псих. - Там ведь сказано, что будучи строгим вегетарианцем, я также приемлю и кушаю свинину, говядину, баранину, курятину, рыбу и так далее. Разве это не доказательство широты взглядов, необходимой кандидату на столь важный пост?
- Это сильный аргумент. Он, конечно, сыграет в Вашу пользу, - изрек с умным видом Миша. - Не могли бы Вы взять паузу на две-три недели? Мы подумаем, проведем совещание, доложим в Москву, а потом сообщим Вам, скорее всего, радостную новость.
Индиец рассыпался в благодарностях и исчез. Более он у нас не появлялся - то ли и впрямь заручился более определенной, чем наша, американской поддержкой, то ли опять угодил в "дурку".
Случай с господином Ахлювалией - это, в общем-то, "цветочки". Бывали ситуации и пободрее. В Индии вообще много психов всех мастей, причиной чему служит очень тяжелая жизнь огромных масс населения - одних только граждан вообще без всякой собственности там более двухсот миллионов - тяжелый климат, загрязнение почвы, воды и воздуха, никакая медицина и прочее. Кстати, по некоторым параметрам мы начинаем их догонять. Все же у меня сложилось впечатление, что хотя бы в относительном смысле число российских психов, пьяниц, дураков и жуликов в разы превосходит такой же индийский показатель. Во всяком случае, наши психи точно замысловатее индийских. Я не стану утомлять вас правдивыми анекдотами на эту тему - о русских психах, дураках и жуликах за границей - их слишком много, а лишь слегка проиллюстрирую сказанное.
Подъезжаю я как-то раз к воротам посольства жарким летним днем и вижу, что на бетонной скамейке сидит здоровенный голый дядя лет так шестидесяти, в одних трогательных белых трусиках, и надсадно крякает.
- Саша! Чего этот друг там делает и зачем крякает? Ты с ним говорил? - спросил я у заведующего консульским отделом Александра Викентьевича.
- Да, говорил. Он - русский, строитель, живет в Ашхабаде. Говорит, что прилетел сюда, чтобы восстанавливать разрушенный землетрясением штат Гуджарат. Потом выяснилось, что дело не в этом - ему, видишь ли, очень нравятся индийские женщины и ему приспичило здесь жениться. Теперь говорит, что здесь слишком жарко и он хочет домой, а деньги и билет куда-то, мол, делись. И что теперь с этим мудаком делать?
Слава Богу, а точнее сказать, Аллаху, мой друг, посол Туркменистана, замечательный человек, внял моей просьбе и отправил толстого русского психа совершенно бесплатно домой.
В другой раз я чудом избежал расправы от рук колоссального размера придурка, который пришел ко мне пожаловаться на какие-то утеснения в Университете им. Джавахарлала Неру, где он якобы писал диссертацию.
Диалог начался очень мило. Я искренне хотел помочь ученому соотечественнику, испытывая с юных лет трепет по отношению к науке, совсем как автор "письма к ученому соседу". К сожалению, в отличие от чеховского рассказа, моя тяга к науке могла окончиться весьма мрачно. Я налил посетителю чайку и участливо спросил, в чем дело и кто его притесняет?
- Кабы я знал! - задумчиво протянул мой гость.
- То есть как? - удивился я. - Наверное, Вы знаете этих людей и можете сказать, как они на Вас воздействовали.
- Они вышли на мою мозговую волну, - терпеливо пояснил псих, - А кто они такие, я не знаю.
Я понял, с кем имею дело и что дальнейшие расспросы будут бессмысленны. Порадовавшись своей проницательности, я задал психу вопрос, который задавать было никак нельзя.
- А Вы не хотите уехать домой, если чувствуете угрозу?
Псих моментально озверел и начал орать на меня, бешено вращая бездонно-черными глазами: "Что? И вы туда же? Вы тоже агент КГБ? Да мне ваше КГБ уже все уши прожужжало, чтобы я уехал. И вы заодно с ними?" И так далее, по нарастающей. Псих орал и дергался, и до расправы со мной оставались считанные секунды.
"Построй себе КГБ в душе своей!" - ни к селу, ни к городу мелькнула в моем испуганном сознании дурацкая мысль. "Ясненько, ясненько! - заторопился я прервать его. - Конечно, Вы правы! Вышли, подлецы, на Вашу мозговую волну и терзают Вас как хотят. Мы их обязательно найдем и разберемся".
Слава Богу, подействовало! Псих успокоился и ушел. Через полгода он окончательно рехнулся и был отправлен в Москву в сопровождении молодого дипломата Андрея. Всю дорогу до Москвы - более шести часов - Андрюша выслушивал от старшего соотечественника, как надо правильно заниматься онанизмом. Возможно, что этой интересной теме и была посвящена диссертация нашего психа.
Псих не виноват в том, что он псих. Несмотря на километры нервов, порванных в клочья в разборках с ними, мне их все-таки жаль. Совсем другое дело - находящиеся в здравом уме, например, бандиты, бегавшие ко мне с доносами на других таких же бандитов-конкурентов, требуя, чтобы я всей мощью государства российского обрушился на их обидчиков. Или, скажем, пьяные скоты, устраивающие побоища между собой и с местным населением. Или, к примеру, якобы ученые-энтомологи, наловившие в природном заказнике в индийском штате Сикким пять килограммов бабочек, которые больше нигде не встречаются на белом свете. Бляди, их сутенеры, бизнесмены-неудачники, пройдохи и проходимцы всех мастей. Всем им, видите ли, надо помогать, поскольку они мои соотечественники, попавшие в беду за границей. Почему надо было лезть из кожи вон, чтобы обязательно высвободить из калькуттской тюрьмы группу летчиков-налетчиков, доставивших индийской террористической организации "Ананда Марг" (Путь к наслаждению) целый самолет оружия и боеприпасов? Попадись, к примеру, такие же индийские товарищи с грузом оружия для чеченских бойцов, то, я думаю, наши солдатики намотали бы им "кишки на телефон".
Своих не выдаем? А по-моему, коль нашалил соотечественник что-то такое за рубежом, то и пусть сидит, мил человек, в индийской тюрьме или пакистанском зиндане. Может, другим не повадно будет. Сидят же такие товарищи в России, общим числом под миллион, и никто особенной истерики не закатывает, требуя их освобождения.
Зло, скажете? Мелко? Мол, Махатма Ганди и Достоевский меня бы не одобрили за это мое запоздалое "алаверды" перечисленным выше зоотечественникам. Я не Махатма Ганди или граф Толстой и идеями всепрощения не омрачен. Я не хуже их отличаю добро от зла и привык всю свою жизнь помогать хорошим людям, как по службе, так и в личном своем качестве. А вор должен сидеть в тюрьме, даже если он мой соотечественник, "попавший в беду за границей".
ЧУДЕСА ИНДИИ
Мы, кажется, собирались поговорить о чудесах Индии. Я прожил там девять лет и побывал во многих местах этой удивительной страны, вдоволь насмотревшись на ее архитектурные, природные и прочие достопримечательности. Думаю, что и целой человеческой жизни не хватит, чтобы осмотреть их все. В одном только Дели, существующем пять тысяч лет, сохранились две тысячи памятников архитектурной старины, внесенных в реестр ЮНЕСКО. Невнесенных, возможно, еще столько же или больше.
Нет смысла рассказывать о них. Интернет, телевидение, журналы и, конечно, поездки в Индию дадут вам возможность познакомиться со всеми ее чудесами, кроме одного, самого главного. Это - бездонная, необъятная глубина жизни древнего индийского народа, ведущего свой отсчет времени наряду с вавилонянами, египтянами и шумерами, от которых, кстати, остались только пирамиды да еще несколько архитектурных руин. Индия насчитывает более миллиарда населения, сотни народов и этнических групп, тысячи языков и наречий, сотни и тысячи индуистских богов во всех их ипостасях и проявлениях. В Индии живет второе по численности в мире мусульманское население, буддисты, джайны, сикхи, огнепоклонники-парсы - последователи зороастризма, католики, протестанты и даже немного православных армян в Калькутте. Пожив в Индии достаточно долго, начинаешь понимать, что она по сути - иная планета, знакомая нам хуже Марса.
Впрочем, если хотите гарантированно получить сразу представление о бурлящем котле индийской жизни, то сделайте следующее. Приезжайте в Дели, для полноты ощущений - летом, когда там бывает до 45№С и выше, найдите улицу Чандни-Чоук ("Серебряная площадь") и прогуляйтесь по ней от Красного Форта до главной Соборной мечети Джама Масджид в базарный день. Satisfaction guaranteed! (т.е. вы останетесь довольны). Правда, вы вряд ли сможете двигаться самостоятельно, как подобает свободному человеку, приехавшему в "самую большую в мире демократию". Вас завертит и затянет бурлящий поток из тысяч людей, животных, повозок, велосипедов и велорикш и потащит как какую-нибудь рыбину, идущую с косяком на нерест через препятствия и перекаты. На вас обрушится какофония звуков, вас со всех сторон будут толкать, пихать, вращать, наступать вам на пятки, да и сами вы будете толкаться и пихаться, ударяясь при этом о всякие встречные предметы. Вас окутают облака запахов, дым из многочисленных харчевен, аромат благовоний и специй, а шибче всего вас обдаст разнообразной вонью, столь густой, что ее можно было бы нарезать ломтями и экспортировать в Японию для повышения жизненного тонуса жителей этой безобразно чистой страны. Даже я, ветеран Индии, и то неоднократно заходился в экстазе, нюхнув какой-нибудь свежей разновидности зловония, которой мне раньше нюхивать не приходилось. В общем, кайф, несравнимый с обычным туристическим экстримом.
Ни в коем случае не кушайте ничего из репертуара местных "обжорок", мимо которых вас будет тащить толпа. Дело кончится в лучшем случае библейским поносом и харчеметанием или еще хуже - гепатитом, дизентерией или холерой, как повезет. Не ходите туда даже в прохладную погоду, с похмела или если вы страдаете падучей, или если у вас слабое сердце - оно может не выдержать слишком сильных впечатлений. Коли вы все-таки доберетесь до Джама Масджид, в чем я не совсем уверен, то обязательно проследуйте после ее осмотра на площадь за мечетью, где расположились сотни самых чудовищных нищих - бьющихся в трясучке с пеной у рта, больных волчанкой и проказой (последних, как я говорил, в Индии более четырех миллионов человек) и прочих экзотов. Впрочем, их и в городе хватает.
Как-то раз к нам прилетел из Москвы большой мидовский начальник, ведущий переговоры по тематике разоружения и никогда ранее в Индии не бывавший. Он в основном в США и Западной Европе на разных переговорах и форумах подвизался. Пока я вез его из аэропорта в гостиницу, тот испуганно озирался по сторонам, задавая недоуменные вопросы: "Это что за развалина такая - дом, что ли? Чего тут коровы делают, зачем они мусор жрут? Грязь-то какая! А это что за куча у дороги навалена? И как вы здесь живете?"
Я терпеливо отвечал, что коровы жрут мусор потому, что хотят кушать, что куча у дороги - это, скорее всего, говно, а вот за последний вопрос - "как вы тут живете?" - я затаил некоторую злобу на аристократа из Москвы и решил дать ему нюхнуть "пфейферу". После завершения переговоров с индийцами наш гость, возжаждавший посмотреть Дели, был завезен молодым дипломатом Сашей Шилиным на Чандни-Чоук.
"Сашка! - строго вопрошал я, хотя меня душил смех. - Ты зачем его туда завез? Он теперь в гостинице валяется, как полудохлый палтус жабрами воздух хватает и пачками ест дристацид для дристов. Как ты мог?"
На обратном пути в аэропорт наш руководитель, расползшийся на заднем сидении, как медуза на солнечном берегу, не задавал мне больше вопросов, а лишь постанывал и томно закатывал глаза, видимо, вспоминая свой поход на Чандни-Чоук. Так ему и надо!
Какие еще чудеса Индии вам порекомендовать? Или не рекомендовать? Может быть, эзотерику, столь любимую сейчас в России - шамбала там всякая, Рама-пилорама, карма-варма, шив-шакти, священная прана, откровения махатм и чистка чакр на дому? Если вам эта одухотворенная ослятина интересна, то рекомендую обратиться к кому-нибудь из огромной стаи прохвостов, зарабатывающих на чужой душевной пустоте и любви к чудесам на халяву, издревле присущей многим русским людям, главный сказочный герой которых - это Иван-Дурак. Гуру, садху, саньяси, разнообразные "святые" вроде Бхагвана Раджниша и так далее - это, друзья мои, обыкновенное хитрое жулье, которое не только обчистит ваши карманы, но и свихнет вам мозги за ваши собственные деньги. Весь этот священный вздор широким потоком течет за рубежи Индии, в основном в Штаты, где жизнь, видимо, настолько сытая, неинтересная и глупая, что местным обывателям, особенно состоятельным и даже образованным, от скуки явно не хватает щекочущих ожиревшую душу "ценностей" и "откровений". Им хотелось бы обрести какой-нибудь смысл жизни кроме денег, понимаете? Ради этого они охотно расстаются с большими деньгами в пользу индийских лжепророков и проповедников, идеология которых замешана на бессвязной эклектике, откровенном засахаренном вранье и четком понимании, что обожравшемуся клиенту хочется духовной касторки.
Надо сказать, что сами индийцы весьма религиозны и верят всякого рода садху и гуру, но с ума от этого не сходят. Это их дело, хотя и они подчас с трудом переносят всякого рода "чудеса".
Помню, как в Дели приехала сводная группа чудотворцев в составе индийских и американских шарлатанов, объявившая, что готова показать всем желающим сеанс групповой левитации, то есть зависания и парения в воздухе. Как понимаете, без божественного вмешательства это невозможно.
Под названное шоу был снят самый большой в Дели крытый стадион "Талкатора", который битком забила жаждущая чудес публика. И что же? На арене, застланной пружинистыми матрацами и матами, появилась группа упитанных молодых людей и девушек приятной наружности. Сев на эти маты и упираясь в них руками, они сложили ноги в позе лотоса или "по-турецки" - у кого как получилось - и, словно жабы, грузно запрыгали на месте, выкрикивая якобы священные заклинания, в том числе "Ох, shit, как мне ляжку свело!". Возмущению одураченной публики не было предела. Жаль, что чудотворцам в шею не наклали, а надо бы!
О том, что произошло в Агре, когда местный гуру Махалингам поднимал своим членом, надо полагать, священным, грузовик с кирпичами, а потом ходил пешком по воде в городском бассейне "Шивмóча" и что из этого вышло, я поведал в рассказе "Страшный советник", не соврав при этом, к сожалению, ни на полкопейки. Почитайте, если интересно.
Кого совершенно не любят и открыто презирают индийцы, то это так называемых "кришнаитов", не имеющих ничего общего с настоящей и истинной верой местного населения в одного из наиболее почитаемых богов - Кришну. "Кришнаиты", в теплую погоду устраивающие на улицах Москвы и других городов половецкие пляски под звон бубенцов и восклицания "Харе Рама, Харе Кришна", такие же верующие, что я Мао Цзедун. В лучшем случае это юные придурки с порожней башкой и душой или вообще без нее, которым просто нравится "тусоваться" вот таким экзотическим образом. Но - берегитесь! Если вас затянут в их радения, то очень скоро обчистят до нитки, требуя взносов на всякие "добрые" дела и интересы общины. В общем, похоже на то, что проделывают с доверчивыми простаками цыгане у Киевского вокзала в Москве и всякого рода ясновидящие маги, которых расплодилось в последнее время, что блох на Жучке.
Как-то, путешествуя с женой и нашим приятелем в расположенный неподалеку от Дели раджпутский форт Нимрана, мы сделали краткую остановку на обочине, чтобы размять ноги и покурить. Через пару минут к нам подъехал джип, в котором сидел молодой индиец-кришнаит с хитрой упитанной рожей. Он тут же подвалил ко мне и, прогудев для приличия пару раз пресловутую "харекришну", стал бесцеремонно клянчить у меня деньги "на бедность". Сидевшие рядом на бугорке три молодых крестьянских парня, заметив, что я попал в беду, подошли к нам и просто сказали попрошайке: "Ты ездишь на джипе и клянчишь у него деньги? Тебе не стыдно? Пошел вон отсюда, морда толстая!" Спасибо вам, ребята!
Я советовал бы тем, кто хочет получше узнать Индию, обратить внимание на то, что, несмотря на все еще сохраняющиеся огромные проблемы, эта страна сделала за несколько десятилетий огромный рывок из состояния колоссальной отсталости к созданию собственными силами современной науки, промышленности и образования. Всего этого добился индийский народ своим неустанным трудом и талантом, конечно, с помощью Шивы, Аллаха, Будды и других богов, которые помогают делать настоящие чудеса только тем, кто доказывает свою веру делом. Я глубоко уважаю и почитаю индийский народ, который и считаю главным чудом Индии. Обязательно съездите туда, и не раз. Это поможет вам лучше понять и свою страну, и собственную жизнь и судьбу без помощи фальшивых делателей "чудес". Джай Хинд!
СОН МАХАТМЫ ГАНДИ
Мне недавно приснился сон Махатмы Ганди, в котором он разговаривал с Владимиром Владимировичем Путиным. Помните, Путин сказал как-то раз, что после смерти Махатмы ему и поговорить -то толком не с кем. Вот они друг другу и приснились, по щучьему веленью, по моему хотенью. Они много чего там наговорили, особенно Махатма нашему Владимиру Владимировичу, так что целиком я его рассказывать не стану, чтобы не подпасть под закон об Оскорблении Величества. Я приведу лишь самые безобидные отрывки в изложении двух великих людей и от их лица.
1. О кастовой системе в России.
"Насколько я понял из Ваших слов, Володя, у Вас есть брахманы. Значит, и кастовая система тоже есть?"
"Типа того. Я, понятное дело, верховный брахман. Всего у меня несколько сот брахманов - старших, младших, трубососущих, по учету шницелей, на побегушках, на всякий случай и прочих. Потом, понятное дело, кшатрии - начальники военные и полицейские, они трубу нефтегазовую и прочее добро брахманов берегут. Само собой, вайшья налогооблагаемая, то есть middle class, so to say, а все остальные - шудра болотная. В целом работает все это хозяйство исправно, но не без исключений, увы! Например, совсем недавно верховный кшатрий - воевода так увлекся казенными деньгами - в свою пользу - что пришлось его поскорее убрать, а то шудра болотная больно возмущаться стала. Свинство, конечно, ... с ее стороны".
"Как говорил один наш древнеиндийский мудрец - заметил я - "А зарвавшегося кшатрия, дерзнувшего наложить лапы свои смрадные на добро своего брахмана любезного, следует привязать цепями за уши к передней ноге белого слона по имени Ганеша, да и пустить их вместе погулять по базарной площади, пока Ганеша не наступит снисходительно вору - кшатрию на пузо его гнилое, да кишки ему не выпустит. Ом Рам!" Вообще-то сам я против таких методов, да и давно это было".
"Я тоже - заверил меня Володя - А главное, славный он малый. Ну, оступился нечаянно на несколько миллиардов, с кем не бывает. Ведь мог и больше украсть, а не стал. Казнить его мне расчета нет - эдак кшатриев у меня совсем не останется, ибо воруют они все не хуже брахманов. Назначим мы его лучше на какое-нибудь местечко хлебное, ибо голодный кшатрий - это опасный кшатрий. А вот с дамочкой его возлюбленной, которая беднягу во все это втравила, мы разберемся по-свойски".
"Не надо, Володя! Помните о непротивлении злу насилием. Бедняжка не виновата, что настиг ее страшный недуг живоглотства. Болезнь эта, хотя и ужасная, но излечимая. Знаю я одно средство... Вот что Вы сделайте, Володя! Велите смазать ее хорошенько навозом священной коровы, а в рот положить добрый кусок священного кала, чтобы лучше взяло. Отправьте затем ее в самый что ни на есть ароматный коровник работать. А когда через несколько лет несчастная самочка кшатрия насквозь напитается духом святости, и на нее снизойдет благодать раскаяния, призови ее к себе в палаты прекрасные. И когда, возрыдав от счастья видеть тебя, кинется она в ноги твои руководящие, то подними ее, душистую, обними, да и скажи ласково: "Не плачь, сестра, не плачь, бедная. Вижу, верю, что раскаяние твое искреннее, так что скажи мне, стерлядь толстая, куда девала миллиарды мои народные?" Все расскажет, не будь я Махатма Ганди".
Выслушав меня, Володя почему-то позеленел, тихо икнул с мучительным подвывом и, сделав несколько судорожных глотков чаю, часто задышал.
"От восторга, наверное" - подумал я.
Хорошенько отдышавшись, Володя сказал слабым голосом: "Ну, уж нет! Я этого не вынесу. Пусть ей лучше Прокуратура занимается, а то потом палаты мои прекрасные и за полгода не проветрятся".
2. О культуре и науке.
"Володя! Вот Вы жаловались, что кроме меня Вам и поговорить не с кем. Неужели у Вас в стране нет никого, кроме пингвинов и тараканов? (мое примечание - это он так ближайшее окружение обозвал, представляете?) Россия ведь всегда славилась своими писателями, учеными и другими достойными людьми. Неужели с ними не о чем поговорить?"
"Да у нас культурная жизнь ключом бьет, и сам я в ней активно участвую! Изобильна ведь талантами земля русская, а еще больше этих талантов в ней зарыто, Слава Богу! Гонораров и премий на всех ведь не напасешься. К примеру, мой придворный драматург-травматург Нахалков такую оперу душераздирающую сочинил - "Ельцин и барсук", что я чуть не разрыдался, хотя обычно плачу, только если на котлету слишком много горчицы положено. Как он меня ни просил, а партию Ельцина исполнить я ему не позволил, потому что голос у него сиплый и неприятный, а у героя он должен быть глубокий и гулкий, как из похмельной жопы. Да и потом, не выпьет он столько. На днях явился ко мне и говорит: "Дай мне за оперу мою народную графство!" А я ему: "Проснись! Ты кто вообще такой? Графство не дам, а вот графином могу! Брысь!" Он как побежит от меня, как побежит, а я ему вслед: "Побегай, пока не проснешься!" Я для скорости ему даже мигалку на машину подарил! Дворянин все-таки. А Вы говорите, что я с писателями не общаюсь".
Володя отхлебнул чаю, придвинул ко мне тарелку с бисквитами и продолжил: "Или, скажем, мой друг, писатель питерский Сережа, по совместительству главный брахман по вопросам администрации. Взял, да и написал дивный справочник "Москва и ее придурки", в котором доказал, что их здесь ровно пятнадцать миллионов. Это он, я думаю, маленько переборщил, поменьше все-таки. Мы с ним даже поспорили на эту тему, но все же сошлись во мнении, что столицу надо отсюда в Питер переносить".
"А наука, Володя? Ведь сколько на ее счету побед - атомный гриб "Ленин", самые миролюбивые в мире межконтинентальные ракеты, авианосец "Неравнодушный", Белка и Стрелка и прочее. Только и осталось, что, мол, Россия - Родина слонов! Тут я с Вашей Академией Наук в корне не согласен, потому что слон - это исконно наше священное животное. В этом даже самая последняя шудра не сомневается. Кстати, как у Ваших академиков дела? Прошу передать им привет от меня лично и от всех наших ученых - пандитов, да и насчет слонов им скажите".
"Передам. - пообещал Володя - Академия Наук - это очень хорошо, согласен. Но нам что от науки надо - чтобы прямо сейчас советы нужные давали, а у них там то бизон Хиггса больше не расщепляется - вот тоже трагедия! То космические корабли на старте взрываются, то собственность никак не поделят, то спорят, что, мол-де, первым человеком, который от обезьяны произошел, был Чарльз Дарвин. Это министерство образования так считает, а Академия сомневается, надо ли эту чушь в школьную программу вставлять. Если да, то дурак этот Дарвин был! Лучше бы мы обезьянами остались - жуй бананы, никаких тебе глупостей вроде либерализма, а если кто насчет руководящей линии сомневается, то хрясть его по башке, и все дела! Идеально!"
3. О санкциях.
Владимир Владимирович немножко обиделся на Махатму и Льва Толстого (тот Махатме тоже приснился) за некоторые неуместные замечания и сказал следующие мудрые слова.
"Вам с Львом Толстым легко рассуждать о добре и зле, и делать ничего не надо, а я думай теперь, что с санкциями американскими и европейскими делать. Эх, полечить бы американцев этих надо. Из огнемета! В сортире!".
"Надеюсь, что до этого не дойдет, Володя! - не на шутку встревожился я - Ненасилие, как я говорил..."
"При чем здесь!?" - досадливо поморщился Володя - Просто у них огнемет толще, да и брахманы мои у них свои деньги держат. Сгорят если, фигня получится".
Володя скушал бисквит, попил чаю и продолжил: "А вот как с Евросоюзом за их санкции поступить, я отлично знаю. У них в Брюсселе неподалеку от штаб-квартиры ЕС фонтанчик такой есть. "Писающий мальчик" называется. Ну вот, для начала мы их от нефтегазовой трубы отключим, а потом напротив их офиса в Москве на Мосфильмовской улице другой фонтанчик поставим - "Добрый дядя, писающий керосином". Вот пусть у него и отсасывают".
4. Странная просьба Махатмы к Владимиру Владимировичу, которому он на прощанье подарил волшебное зеркало, чтобы тот смотрел в него и видел, какие дела он совершил - добрые или не очень.
"Мне пора - сказал я, утомленный долгим разговором с Владимиром - Наша беседа отвлекла Вас от забот Ваших государственных. Перед расставанием хочу обратиться к Вам с просьбой несложною. Найдите, пожалуйста, мне старика Хоттабыча".
"Хоттабыча? Того самого джинна из волшебной лампы? Да где же я его возьму - он ведь из сказки? И зачем он Вам понадобился?"
"Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" - напел я Володе прекрасную строчку из русской песни - Это о Вас, Володя! Вы все можете. Видите ли, на Мичуринском проспекте в Москве стоит мой памятник. Спасибо, конечно, за уважение, но поймите - я в одной легкой накидке, а у Вас круглый год холодно. Зимой на ушах у меня лежат комья снега, а летом какая-то шудра болотная напитки там распивает, а банки и бутылки мне под ноги кидает. Да и голуби эти, ну сами понимаете. Я устал там стоять, я хочу домой. Пусть Хоттабыч оживит меня, и я уйду пешком в родную страну, где люди задумчивы и нежны, а с небес сыпется золотая пыль. Сделаете?"
"Найдем, обязательно найдем мы Вашего Хоттабыча, из под земли достанем. Прощайте Махатма, Великая Душа, друг мой" - улыбнулся Володя... и сон мой кончился".
От рассказчика.
На днях я сходил к памятнику Махатмы Ганди. Там все как прежде - памятник стоит, голуби сидят, бутылки валяются. Пристыдил я голубей словами несказанными, а бутылки, да банки, да осколки какие-то зеркала разбитого собрал, чтобы возложить их по принадлежности на возлагалище мэра нашего или хотя бы к бюсту его конному, но их не нашед, отнес все на помойку.
С сокрушенным сердцем стал прощаться я с Великим учителем и сквозь тихий плач души своей услышал я его голос: "Не огорчайся суетой мирской и прочим земным мусором, ибо Река Времени все равно впадает в болото. Это последняя правда, которую я могу открыть только тебе".
"Спасибо, отец мой. Спасибо, за то, что Вы приснились мне. Спасибо, что нашли Вы Океан Правды, куда впадает Ваша Река Времени. Вы теперь Бог, а я ..., а я не очень. Мне пора домой к котлетам и телевизору. Прощайте!" - прошептал я в ответ и побрел восвояси.
КАБУЛ
В ноябре 2001 года, через четыре дня после того, как американцы выгнали талибов из Кабула, в афганскую столицу из Москвы прибыла небольшая делегация, в состав которой входил и я. Задач было несколько - "показать флаг", задружиться с новыми властями и особенно президентом Б. Раббани, посмотреть, что стало с посольством и получить гуманитарный груз из России.
О перелете в Кабул самолетом не могло быть и речи, поскольку столичный аэродром и его взлетно-посадочная полоса были разбомблены американцами. Лететь пришлось на вертолетах через Гиндукуш. Четыре стареньких Ми-17 бодро поднялись над самой верхней точкой горного хребта - где-то около четырех тысяч метров - и зависли над ней, имея свой собственный "потолок", если не ошибаюсь, в четыре тысячи триста метров. В звуке ровно работающего ротора появился какой-то новый, очень неприятный свист. На протяжении нескольких минут пилот что-то такое колдовал над управлением, пытаясь стронуть машину с места, а я спокойненько взирал на горы в надежде найти какую-нибудь площадку поровнее, на которую можно попробовать сесть, если вертолет все-таки посыплется вниз. Это, друзья мои, называется "храбрость дурака".
Вдоволь насвистевшись, наша армада все же перевалила через хребет и дружно пошла вниз, почти в пике, переходя на бреющий полет. Видимо, опытные пилоты старались идти как можно ниже, чтобы не получить "гостинец" от какого-нибудь афганского недоброжелателя - пулеметную очередь или ракету. Впрочем, попавшиеся нам несколько раз группы местных жителей не только не стреляли, но наоборот весьма дружелюбно махали нам руками.
Кабульский аэродром, на полосе которого зияли пять больших воронок и одна поменьше, был со всех сторон окружен завалами погибшей наземной и авиационной техники. Сотни и сотни танков, БТР, грузовиков, самолетов и вертолетов обрамляли весь периметр аэропорта одной огромной, рыжей от ржавчины грядой.
Гостиница "Кабул", в которой мы поселились, была частично обрушена с верхнего этажа до нижнего прямым попаданием американской ракеты. К счастью, за день до нашего приезда власти восстановили нарушенное электроснабжение, дали воду в водопровод, а хозяин гостиницы сумел изловить разбежавшийся персонал. Заработал ресторан, а когда нам принесли в номера электрические обогреватели, то жизнь стала вполне терпимой.
За несколько лет перед нашим прибытием в этой гостинице был убит американский посол Даббс. Чтобы мы не повторили его печальную судьбу, нас охраняло подразделение зверообразных моджахедов, вид которых наводил на меня легкий испуг. Впрочем, могли бы и не охранять, поскольку окно моего номера выходило на городскую улицу, гостеприимно предлагая любому желающему метнуть в комнату гранату или две. Слава Богу, так и не метнули.
Осмотр посольства произвел удручающее впечатление. На его территории неоднократно шли бои между различными претендентами на власть. Пробоины от тысяч пуль испещрили все вокруг, а в заборе посольства зияла дыра от танкового снаряда. Рачительные афганцы, словно муравьи, утащили с нашей территории все, что смогли, включая металлические подземные цистерны для топлива, оконные рамы и даже дверные переплеты. На самой территории проживало где-то около восемнадцати тысяч беженцев, нипочем не пожелавших очистить бывшие владения "шурави".
Афганские власти предложили нам посмотреть под временное посольство бывшее здание министерства внутренних дел, откуда перед самым нашим приездом удрали занимавшие его боевики Исламского движения Узбекистана. Когда мы подъехали к зданию, глава делегации дал нам всем свирепые и по-военному четкие инструкции - в дом не заходить, по коридорам и комнатам не ходить, обзор провести снаружи, иначе можно нарваться на мину или "растяжку", установленную коварными узбеками. Ясен пень, что когда наши микроавтобусы причалили у ворот, вся делегация во главе с ее строгим руководителем неорганизованной, стремительной толпой забежала внутрь. Видимо, мужики чаяли найти какие-нибудь секретные документы, привезти их в Москву на погляд своему начальству и отличиться.
Передо мной такая задача не стояла. Я забрел в довольно большую комнату, заваленную луковой шелухой, и обнаружил несколько бумаг, оказавшихся чем-то вроде отчета бандитского завхоза о закупках овощей на местном рынке. Я долго рассматривал их, пытаясь сообразить, представляют ли они какую-либо ценность для российского МИДа или спецслужб. Не придя к какому-либо удовлетворительному решению, я отправился искать мудрого главу делегации, чтобы испросить его совета. Шествуя по коридору, по которому уже неоднократно пробежали туда-сюда ретивые члены делегации, я наткнулся на здоровенный ящик, заваленный доверху минами, гранатами и прочей убийственной дрянью. Выслушав мой доклад о ящике, глава делегации некультурно выразился и заорал грубым голосом: "Все вон, вон отсюда сейчас же! Бегом на улицу!" Вот так я, гражданская штафирка, можно сказать, спас недисциплинированную делегацию от неминуемого подрыва с сопутствующим разлетом оторванных конечностей в разные стороны. Взрыв, к счастью, не состоялся, поскольку найденные мною предметы оказались учебными муляжами.
Президент Раббани что-то долго не принимал нас, видимо торопливо пожиная плоды американской победы над талибами. Когда все-таки прошла команда срочно выезжать на встречу, в гостинице, как нарочно, отключили электричество и вместе с ним миниатюрные бойлеры на десять литров воды, в силу чего мыться каждый раз приходилось бегом. Я зажег огарочек свечи, открыл последнюю бутылку холодной газированной воды и кое-как побрил свое заросшее чело, причем газировка шипела на моих ланитах, а бритвенный станок скребся о них с таким звуком, будто рыбу чистил.
Наша встреча с ним вряд ли будет вам интересна. Не так давно господина Раббани убило бомбой, и я не скорблю о нем, ибо этот благообразный дедушка-богослов был одним из руководителей операции по истреблению наших военнопленных на территории пакистанской военно-воздушной базы Бадабер.
Пришло время получить груз гуманитарной помощи. Меня охватило чувство гордости за свою страну, когда я увидел в аэропорту Баграм, как двенадцать огромных Ил-76 заходят на посадку. Это было поразительное зрелище, которое я никогда не забуду. В то время, как одна из машин шла по глиссаде к аэродрому, другая ложилась на разворот, а третья зависала в воздухе, ожидая своей очереди на посадку. Могучие двигатели огласили мощным ревом, подобно колоссальному орга́ну, окрестности аэродрома, отзываясь гулким эхом от мрачного Гиндукуша, амфитеатром окружившего Баграм. К слову, все присутствовавшие там иностранцы, включая американских военных, буквально обалдели от этого зрелища. Знай наших, дядя Сэм!
Жаль все-таки, что у нас с американцами отношения никак не наладятся. Хорошие они ребята, терпеливые, доброжелательные и снисходительные к младшим собратьям по разуму. Стою я это как-то раз на аэродроме Баграм рядом с американским лейтенантом (выгнав талибов из Кабула, американцы первым делом прихватили эту авиабазу неподалеку от столицы), от нечего делать смотрю, как маленький легкомоторный самолет заходит на посадку. Заметив мой интерес, американец на всякий случай пояснил мне: "Бич эйркрафт!" ("пляжный самолет", от английского слова "beach", т.е. пляж). Прикинувшись русским идиотом, для чего мне не надо особо напрягаться, я удивленно переспросил: "Bitch?" ("проститутка", произносится так же как и "пляж"). Сообразив, что случай "тяжелый", американец для вящей ясности переходит на ломанный русский: "О, нет, что вы! "Бич" - это такой женщина некароши, а "бич" - букви "b", "e", "a", "c", "h" - это пльяж. Understand?"
Просто от удовольствия, что со мной так хорошо разговаривают, попросил объяснить еще раз. Он охотно повторил все с самого начала. Чувствуя себя в душе немножечко скотиной, я сказал, что все-таки не могу взять в толк, чем один "бич" лучше другого. Лейтенант объяснял мне до тех пор, пока я не сознался, что наконец-то все понял. В знак благодарности желаю ему поскорее стать полковником на благо терпеливого и доброжелательного американского народа, и чтобы санкции на нас не накладывал.
Мой вклад в афганскую эпопею микроскопичен по сравнению с тысячами людей, воевавших там, работавших с нужными нам людьми, помогавшими афганскому народу. Мой отец и его коллеги занимались выводом войск. И в том, что нашим солдатам не стреляли в спину, есть и его заслуга. Я все решил предложить на ваш суд краткую историю моей поездки в Кабул, ставшей одним из самых ярких впечатлений моей жизни. О том, как развивались последствия афганской войны в этой стране и Пакистане, включая поиск советских военнопленных, я рассказал, как сумел, в повести "По ту сторону Гиндукуша".
ПО ТУ СТОРОНУ ГИНДУКУША
В 1998 году была издана моя книга под указанным выше названием, в которой я сделал попытку рассказать о некоторых событиях, происходивших в Афганистане и Пакистане сразу после вывода советского воинского контингента в 1989 году. Борьба за власть в Кабуле, роль пакистанских властей и спецслужб в событиях тех лет, работа советского, а затем российского посольства в Исламабаде по вызволению из афганского плена наших военнослужащих - вот те основные темы, которые определили содержание книги. Я издал ее под псевдонимом А. Баширов, поскольку, работая тогда в российском МИДе, не понимал, не разделял и не одобрял некоторых установок и действий новой российской власти как в отношении наших бывших афганских союзников, которые были брошены на растерзание моджахедам после падения режима Наджибуллы весной 1992 года, так и военнопленных. Мне до сих пор отвратительно наглядно проявившееся стремление некоторых официальных и неофициальных российских деятелей превратить трагический вопрос о судьбе военнопленных в средство достижения собственной известности и сопутствующих ей дивидендов. Как правило, у них это получалось. Успехи посольства по розыску военнопленных выдавались этими торгашами за свои собственные, а на само посольство ими выливались ушаты помоев, чтобы никто не сомневался в том, что именно они и есть герои-освободители. Мне памятны интервью некоторых из этих фокусников, которые, изнывая от восхищения собственной храбростью, рассказывали о своих поездках в Пешавар, "битком набитый вооруженными до зубов моджахедами".
Я был в Пешаваре девять раз и даже присутствовал на свадьбе сына одного из лидеров этих моджахедов. Некоторые из моих коллег бывали в Пешаваре еще чаще, чем я. Никто из нас не изображал из себя героев. Мы просто исполняли свой служебный долг, к тому же искренне, по-человечески желали помочь нашим ребятам.
Я долго не возвращался к этой книге и не хочу ее переиздавать. Она слишком тяжелая и мрачная, да и тема ее ушла далеко в тень. Предлагаю вам лишь три отрывка из нее - "Буря в пустыне", "Предательство" и "Фальшивый пленный", которые своим стилем и настроением не похожи на остальные новеллы, помещенные в сборник, который вы держите в своих руках.
БУРЯ В ПУСТЫНЕ
Огромный голубой автобус стремительно мчался на машину. Я лихорадочно переключил скорость с четвертой на третью, вжал педаль газа до самого пола, чтобы уйти от столкновения и... не успел. Голубое чудовище налетело сбоку на автомобиль, но не ударило, не смяло, а плавно, словно сквозь масло, прошло через него...
...Судорожно дернувшись всем телом, я проснулся. "Слава Богу, это только сон", - с облегчением подумал я, встал и начал собираться, чтобы поехать с посольским водителем, пакистанцем Хуссейном, именуемым просто Хуся, в Равалпинди. Хуссейн, проработавший в посольстве двадцать пять лет и хорошо знавший не только все окрестности, но и круг интересов советских хозяев, предложил на днях свозить меня в магазин инструментов и дачных принадлежностей, намекнув, что хотел бы получить в качестве гонорара за свои добрые услуги несколько бутылок пива, которое ему посоветовали-де пить как лекарство.
Кошмарный сон, разбудивший меня, имел под собой реальные основания. С началом американской военной операции против иракского президента Саддама "Буря в пустыне" по Пакистану прокатилась мощная волна антиамериканских демонстраций. Власти не допустили никаких шествий в самой столице, однако некоторые ее жители нашли иные формы выражения протеста. Например, водители грузовиков и голубых городских автобусов, ходивших от университета имени "основателя нации" Мохаммеда Али Джинны в город через дипломатический квартал, устроили форменную охоту на автомобили с бледнолицыми пассажирами, не очень-то разбираясь при этом, американцы они или нет. До прямых наездов дело, правда, не доходило, однако было отмечено немало случаев, когда пакистанские водители норовили вытолкнуть легковушку с дипломатическим номером на обочину или как бы невзначай зацепить ее кузовом.
Американцы, а вместе с ними и европейцы благоразумно попрятались по домам, решив переждать опасность. Так же стоило бы поступить и мне, однако русский авось перевесил доводы здравого смысла, да к тому же что прикажете делать весь выходной день за стенами опостылевшего посольского городка?
Испытывая прилив утренней бодрости и легкое волнение от предстоящей в это тревожное время поездки в густонаселенные простым народом районы Равалпинди, я отправился в гараж, где меня поджидал Хуссейн. Через полчаса езды я уже бродил по просторному крытому рынку, состоявшему из нескольких десятков мелких лавчонок, дивясь обилию и никогда не виданному мною ранее богатому выбору советской бытовой техники. Здесь предлагали несколько моделей телевизоров "Юность" и "Шилялис", в том числе цветных и в деревянном корпусе, стиральные машины "Вятка", холодильник "Зил" и "Бирюса", утюги, кондиционеры бакинского завода и даже обыкновенные ученические тетрадки в линеечку, по две копейки, с вложенными в них трогательными розовыми промокашками. Все это добро было контрабандой вывезено из России в Пакистан через среднеазиатские республики Союза и воюющий Афганистан. В той самой лавке, о которой говорил Хуссейн, среди элегантных и легких японских электрических лобзиков, пил и дрелей выделялась своей незатейливостью и простотой исполнения солидно возлежавшая на полке отечественная бензопила "Дружба", вызвавшая у меня краткий приступ патриотизма и ностальгии по родине.
Не обнаружив искомого инструмента, я и Хуссейн вышли на улицу. Хуссейн, сообщивший, что ему срочно нужно отойти кое-куда по совершенно неотложному делу, скрылся за углом, оставив меня созерцать в одиночестве вывески многочисленных лавочек и магазинов, густо облепившие стены домов по обе стороны пыльной и изрядно засоренной целлофановыми пакетами, обрывками газет и прочим мусором улицы. Торговцы не страдали излишней скромностью - на глаза мне сразу попались несколько вывесок над крошечными магазинчиками с горделивыми названиями - "Дворец народных промыслов", "Центральный центр ковров и паласов", "Большой ювелирный салон" и так далее в том же духе. Единственное, на что не хватило фантазии, а может быть, и смелости предпринимателей, так это объявить себя поставщиками двора его императорского величества. Тут же ютились три крохотные клиники. "Доктор капитан Юсуф" - прочитал я надпись над одной из них. "Доктор хирург подполковник Ахмад", "Клиническая служба доктора майора Хамида" - гласили вывески на дверях двух других. Доктора, бывшие, видимо, в недавнем прошлом военными эскулапами, проявили истинно армейскую заботу о чистоте и дисциплине, добившись от городской администрации установки рядом с их заведениями небольшого фанерного щита на двух металлических ножках, на котором было начертано суровое обращение к жителям Равалпинди с требованием не позволять себе мочиться в этом месте улицы.
"И куда это Хуся запропастился?" - подумал я. Посмотрел в один конец улицы - нет, не видать его, затем лениво взглянул в другую сторону и... обмер от страха, забыв выкинуть короткий окурок, который уже начинал больно прижигать пальцы. Прямиком ко мне, расталкивая прохожих, направлялась небольшая - человек этак двадцать - толпа людей с мрачными насупленными лицами. Кое-кто из них, как я успел заметить, многозначительно похлопывали себя по ладони бамбуковыми палками, вроде тех полицейских "латхи", которыми в Индии и Пакистане умиротворяют участников уличных беспорядков. Вспомнив о полицейском, который только что вертелся рядом, собираясь, видимо, с духом, чтобы попросить у иностранца хорошую сигарету, я отчаянно завертел головой во все стороны. Полицейский, однако, завидев толпу, быстро сообразил, к чему идет дело, и молниеносно исчез, как сквозь землю провалился.
Обступив меня, прижавшегося задом к борту машины, тесным полукольцом, толпа сосредоточенно помолчала, а затем стала требовать от меня прекратить разбой против иракцев, причем с каждой минутой все громче и решительней. От волнения я почти утратил способность объясняться на урду и издавал поэтому какие-то хриплые нечленораздельные звуки. Попытки доказать, что я вовсе не американец, потонули в гуле голосов все более расходившейся толпы и выкриках "Да здравствует Саддам!", "Долой Америку!" и "Смерть Бушу!". Наконец раздался и вопль, от которого у меня похолодело внутри: "Бей неверных!"
"Ну все, влип! Ой, мама!" - я сжался и закрыл глаза в ожидании расправы.
- Эй, остановитесь, что вы делаете! - услышал я в следующее мгновение отчаянный крик Хуссейна, энергично распихивающего пакистанцев в разные стороны.
- Буш? - свирепо спросил один из главарей у Хуссейна, тыча концом палки в мою сторону.
- Нет, нет, Горбачев! Он не американец, нет! Его не надо бить! - затараторил маленький и щуплый Хуссейн, размахивая тощими руками и втолковывая угрюмым слушателям современное международное положение, злокозненность Буша и дальновидность Горбачева в иракском вопросе.
Главарь задумался, что-то сердито пробормотал себе под нос и, повернувшись к толпе, нехотя скомандовал отбой.
- Давай, мистер, давай скорее машина, пока они опять не передумал! - частил Хуссейн по-русски, запихивая меня, еще не пришедшего в себя, на сиденье. - Мы ехать надо отсюда очень быстро!
- Вот спасибо тебе, Хуссейн! - проговорил я через пару минут. - Еще немного, меня бы и конная полиция у этих гадов не отбила!
- Вам спасибо, сэр! - скромно ответил взволнованный и гордый Хуссейн. - Хорошо, что Вы не американец. Наши люди их мало любить, и Вас бы они крепко побил, я думать.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
- Алексей! Приезжай ко мне поскорее. Если можешь, то прямо сейчас, очень тебя прошу, - услышал я в телефоне тихий голос Рахмата, посланника афганского посольства.