Вой сирены нарушил тишину лётного городка. Этот звук не предвещал ничего тревожного, и жители городка давно привыкли к нему - он раздавался каждое утро ровно в семь часов. Так проводилась регулярная проверка системы оповещения. Прапорщик Перепёлкин проснулся, и наскоро собравшись, отправился на службу. Начинались обычные армейские будни.
Выйдя на улицу, Перепёлкин, порадовавшись свежевыпавшему снегу, присоединился к людям, спешащим на станцию, откуда старенький мотовоз ежедневно доставлял их в расположение части. Офицеры, прапорщики и контрактники торопливо забегали в вагон, не очень-то обременяясь субординацией. Свободных мест в вагоне не оказалось, и Перепёлкин присел на пол возле двери.
- Гляди-ка! Никак, прапорщик Перепёлкин опять на службу собрался! - прозвучал чей-то издевательский смех. Перепелкин сделал вид, что не услышал этого, но настроение было безнадёжно испорчено.
Он действительно был староват для службы, и ему не раз уже намекали на необходимость заслуженного отдыха, но чтобы так... Перепелкин вздохнул и отвернулся к окну.
Прибыв в часть, он прошелся по плацу, отметив неплохую работу солдат, занятых уборкой снега, и направился в канцелярию роты технического обеспечения. Командира на месте не оказалось, и Перепелкин зашёл в казарму. Дневальный козырнул ему как-то саркастически, но прапорщик опять сделал вид, что не заметил этого. Он давно привык к такому отношению, хотя и не понимал, почему это все ни с того ни с сего начали так глумиться над ним.
Тем временем, прозвучала команда строиться на развод, и Перепелкин, слегка замешкавшись выбежал из казармы. Часть уже выстроилась на плацу. Прапорщик, кое-как протолкавшись сквозь ряды солдат и, под всеобщий хохот занял своё место в строю.
- Что, ж ты, братец, меня позоришь? - обратился к нему ротный - опять опаздываешь.
- Виноват, товарищ капитан, - прошептал Перепелкин, про себя подумав "Давно ли этот мальчишка шагу не мог ступить без моего совета? А всё туда же..."
Всё было как всегда. Смысл слов командира части плохо доходил до сознания прапорщика, но это было неважно. Ничего нового он сказать не мог. Ничто не изменялось на протяжении долгих лет. Впрочем, нет. Раньше было не так. Раньше его все уважали. Или, хотя бы делали вид, что уважали. Но чтоб в открытую смеяться над стариком!
- В походную колонну! - голос командира прервал размышления Перепелкина - Поротно! Офицеры управления прямо, остальные на-пра-во!
Земля содрогнулось от грохота солдатских сапог. Оркестр заиграл "Прощание славянки", и личный состав части пошёл торжественным маршем по плацу. Приближаясь к трибуне, Перепелкин, по привычке, сам скомандовал - "Счёт!"
"Хорошо идут! Молодцы!" - думал прапорщик, - "Моя школа! Но с чего это командир лыбится? Ну, хромаю немного, и что с того?"
Нет. Командир части не просто лыбился. Стоя на трибуне, он откровенно смеялся, держа руку у козырька.
По окончании развода, Перепелкин снова зашёл в канцелярию.
- А, Алексей Иваныч, - улыбнулся капитан, оторвавшись от бумаг. - На сегодня никаких распоряжений нет. Действуйте по обстановке.
- Есть! - ответил прапорщик, и, развернувшись, вышел на плац.
"Как это - нет никаких распоряжений?" - думал Перепелкин, бредя в сторону КПП. - "Совсем я стал никому не нужен. Старею".
Возле КПП его внимание привлекла доска почёта. Раньше он никогда не обращал на неё внимания, но на этот раз на ней появилась деталь, бросающаяся в глаза. На фотографию прапорщика Перепелкина какой-то шутник прикрепил траурную ленту и две пластмассовые гвоздики. Это был уже перебор! Перепелкин побагровел от гнева и закричал:
- Мерзавцы! Со свету сжить меня решили! Ну, я вам устрою весёлую жизнь! Вы у меня попляшете! Спровадить меня решили?! Не дождётесь!
Два лейтенанта медицинской службы, проходя мимо, разразились неудержимым хохотом.
- Ну, просто вылитый Перепелкин! - заметил один из них.
- Чего ржёте Гиппократы хреновы?! - рявкнул прапорщик, обращаясь к лейтенантам, но те, проигнорировав его замечание, скрылись за дверью санчасти.
Ища, на ком бы сорвать свою злобу, Перепелкин отправился на аэродром, но, как назло, там никого не оказалось. Завернув за капонир, он замер от испуга. Широко раскинув крылья, огромный ТУ-16 хищной птицей навис над прапорщиком. Придя в себя, Перепелкин усмехнулся: "И с каких это пор, я начал бояться самолётов? Старею. Вот уже и цвета различать перестал..."
В нос ударил резкий запах табачного дыма. Ага, вот оно! Так и есть - два солдата нагло курили, опираясь спиной на шасси. В одном из них Перепелкин узнал ефрейтора Егорова из его роты, второй, судя по всему - молодой, был незнаком.
- О, Серёга, туши хабарик, - Перепелкин идёт, - сказал Егоров, увидев прапорщика, но было поздно.
- Это что за перекур?! Инструкцию забыли? На каком расстоянии от машины разрешается курить?!
- Так мы же не в затяг, товарищ прапорщик, - попытался отшутиться ефрейтор, да не тут то было! Перепелкин рассвирепел пуще прежнего.
- Да как вы со мной разговариваете! Что вы себе позволяете! Забыли, где находитесь? Я вам напомню! Почему крючок не застёгнут? Я вам устрою весёлую жизнь!
- Есть - трое суток ареста! - отчеканил Егоров, вытянувшись по стойке "смирно".
- Нет, он ещё издевается! Вы за кого меня принимаете?!
- Ладно, Серёга, давай-ка за работу, пока на его лай вся часть не сбежалась.
Сигнальщик протрубил обед. "Вот ведь - жизнь собачья" - думал прапорщик, бредя к столовой - "Наорал на ребят, а они-то тут причём?".
В офицерскую столовую его давно уже не пускали. Просто выталкивали, не объясняя причин. Перепелкин всё собирался выяснить этот вопрос у начальства, но каждый раз забывал об этом. Тяжело вздохнув, он направился к солдатской столовой со стороны заднего хода. Повариха Зина уже встречала его, покуривая на крыльце.
- Проголодались, Алексей Иванович? Ну, подождите - я сейчас, - сказала Зина и скрылась в варочном цехе. Вскоре, она вернулась и поставила на снег полную миску солдатской каши.
- Кушайте, Алексей Иваныч, кушайте. Кто ещё, кроме меня о вас позаботится...
После обеда прапорщик Перепелкин любил посидеть в солдатской курилке, послушать солдатские байки и рассказать про своё житьё-бытьё. В сущности, он любил солдат, вспоминая себя в их годы. На этот раз на месте оказались только двое - ефрейтор Егоров и его молодой товарищ. Кажется, его звали Сергеем.
- Здравия желаю, - сказал Егоров прапорщику, поднимаясь со скамейки.
- Сидите, ребята, сидите, - ответил он и присел рядом.
- Слушай, Стас, - обратился Сергей к Егорову - А почему его так назвали?
- Да был в нашей роте прапорщик Перепелкин - умер в прошлом году.
- Вы это о ком? - спросил Перепелкин, но Стас не удостоил его ответом.
- Неплохой, в принципе, был мужик, хотя и придирчивый. Бывало - начнёт кого-нибудь распекать - так мама не горюй! И голос-то у него был какой-то гавкающий. Мы, по духане, так и называли его - собака Перепёлкин...
- Да что вы себе позволяете?! - взъярился прапорщик, но Егоров, как ни в чем, ни бывало, продолжал:
- А с другой стороны - душевный был человек. Умел подход к людям найти. Сколько раз он мою задницу прикрывал! Куревом нас снабжал, даже когда сам курить бросил, и такое рассказывал! Знал он почём фунт лиха.
В глазах у Перепелкина помутилось. В памяти всплыли странные картины - люди в белых халатах, усталые глаза над ватно-марлевой повязкой, монотонный, протяжный писк электрокардиографа, фотография с траурной лентой.... Только сейчас он заметил, что вместо слов из его горла вырывается хриплый лай....
- Да, хороший был мужик, - продолжал Егоров. - Что там говорить, сержант Булыгин - кабан кабаном, и тот плакал.... А потом появился этот пёс. Всех уморил. В строй встаёт на место Перепелкина, лается со всеми, да и внешне - вылитый Перепёлкин.
Мохнатый пёс с несуразно большой головой, короткими кривыми лапами и умными, почти человеческими глазами задрал морду кверху и протяжно завыл.
- Слушай, Серёга, - обратился ефрейтор к товарищу, - ты веришь в переселение душ?
- Ты о чём.
- Ну, как в песне у Высоцкого ....
- Да брось ты! Я же комсомолец.
- Я тоже. Но, глядя на эту собаку, мне кажется, что что-то в этом есть...
Порывшись в кармане, Егоров достал конфету и бросил её псу....