Аннотация: "Забраться на высокую вершину Не так-то просто... Далеко не каждый Готов поверить, что вершина есть..." Дагестанская притча.
"Заамин".
Част 2. Проклятый кишлак.
Мне очень хотелось получить мотоцикл в служебное пользование - можно было бы ездить в Заамин, там есть телефон, звонить в Ташкент Тоне и в Душанбе родителям. Перевал супа с автолавкой и фельдшером становился совсем близким. Но что-то меня удерживало от попытки обратиться к директору с просьбой выдать мне мотоцикл, который пылился на складе и был предназначен, в общем-то, для нас.
Отношения с директором складывались хорошо, он становился всё более приветливым, и это видимо исходило от моих хороших отношений с остальным коллективом и от количества отчетов, которые я строчил довольно плодовито, материала было много. Но чего-то не хватало мне для этой просьбы. И я решил заняться дизель - электростанцией. Если получиться, - подумал я, - точно не откажет. Или я её опять навечно заглушу.
В Ташкенте я подрабатывал одно время электриком в Горводоканале - очень удобное дежурство, сутки - трое. В основном смены проходят спокойно, но если авария, дизель - электростанцию, смонтированную на тракторном прицепе, цепляют к машине и моя задача дать ток, три фазы. Огромные задвижки, на метрового диаметра трубах открываются и закрываются установленными на них электродвигателями. Моя задача подключить, закрыть, после устранения аварии открыть и отключить. Казалось бы ничего сложного, но это только на первый взгляд. Колодцы часто были залиты водой, приходилось подключать насосы и откачивать воду. В темное время установить необходимое для работы бригады ремонтников освещение - прожектора. Двигателя мокрые подключать нельзя, их надо просушивать специальной воздуходувкой типа большого фена. И если ты не заведешь дизель, ничего этого не произойдет. А он тяжело запускается, огромный дизель от Д-75. Сначала, резко дергая кожаный ремень, надо завести бензиновый пускач, мотоциклетного типа движок, от которого можно сразу оглохнуть, почему - то они без глушителей, и уже им проворачивать дизель, пока он не заведется.
Дизель - электростанция заповедника была точно такая как в горводоканале. Находилась в стационарном сарае, от которого велась разводка обычным способом по деревянным столбам с фарфоровыми белыми изоляторами. В этом же сарае находился распределительный щит.
С начало я сделал ревизию сети - прошелся по столбам и визуально осмотрел: обрывов и замыканий нигде не было. Так как у каждого потребителя, всего шесть зданий, внутри стоял счетчик - непонятно зачем - с пробками, оставалось надеяться, что они сработают в случае замыкания. Так как электроприборов практически не было, за перегруз сети можно было не бояться, такая станция может осветить небольшой кишлак. Были ещё фонари на столбах для освещения "улицы", но лампочка сохранилась только в одном, перед библиотекой.
По дизелю было видно, что он практически новый, только запущенный, очень грязный. Солярка, Бог знает, с какого времени, в баке была. А вот бензина не было. В бачке, в котором должен быть бензин, я тоже обнаружил солярку - видимо кто-то пытался бензиновый пускач на солярке запустить. Волшебник.
Осмотрел щит - фазы распределены равномерно по домам, что бы не было перекоса, вставки целые, вынуты из разъемов и лежат рядом, пакетник выключен. С электричеством всё правильно, грамотный человек работал. Осталось запустить дизель.
Я выкрутил свечу, проверил зажигание по верхней мертвой точке поршня. Немного подрегулировал зазор контактов, зачистил. По сигаретной бумаге отрегулировал опережение зажигания, ввернул новую, взятую у Уразбая свечу, слил из бачка солярку. Всё, надо бензин и шнурок.
Боря, который не верил в успех моих действий и выражал всякие сомнения по этому поводу, при полной поддержке остального коллектива, нашел бензин сразу - в сарае у директора всегда стоял запас в канистрах. Шнурок скрутили из старого кожаного ремня, правда коротковат получился, и мы с концов приделали ему матерчатые "ручки". Я проверил уровень масла в дизеле и в пускаче, и там и там был минимум, но масла мы не нашли. Решил так заводить, потом дольем. С начало прокрутил, не вворачивая свечу, - искра была что надо, а с бензином сухо. Пришлось снимать и промывать карбюратор пускача - запала игла поплавка. И вырезать новую прокладку.
Пускачь затрещал с полоборота, напугав всех близь стоящих болельщиков. А вот дизель заводиться никак не хотел, пускач его еле - еле проворачивал. Из глушителя полетели клубы черного дыма, сажа - хлопья несгоревшей солярки, и дизель все таки заурчал. Как только рокот дизеля стал ровным и из трубы пошел синий дым, я отпустил пускачь и заглушил его. Дизель работал намного тише и приятнее. Родной с армии запах отработанной солярки заполнил сарай клубами сизого дыма. Я вышел на улицу вместе с недоверчиво улыбающимися коллегами - мне не хлопали, но я был героем, это был мой день. Подождал, когда нагреется дизель, и подключил генератор. Приборы показали: 380 вольт, 50 герц. Все. Включил пакетник - единственный фонарь осветил центральную поляну нашей усадьбы. Лена и Боря побежали проверять свой коттедж. Директора не было, я всё это делал в тайне от него, что бы не позориться, если не смогу. Во всех окнах его коттеджа горел свет, в библиотеке тоже, и у меня одна лампочка - других просто не было. Так как директор должен был приехать, решили ничего не выключать - пусть удивиться иллюминации.
Директор действительно был удивлен и растроган. Он обошел все помещения, Хуршед записывал, где не хватает лампочек. Включил телевизор, черно-белый "Электрон" в библиотеке, поймали два канала, союзный и республиканский - записали купить новую хорошую антенну. В чулане библиотеки нашли настольные лампы, новые, без лампочек, и электрочайник. Все были довольны, что теперь у нас есть свой свет - оказывается, были и зарядные устройства, и аккумуляторы для рации, фонариков, приемника. Солярка тогда стоила копейки, и её было полно у любого грузовика и трактора. Тем не менее, Халил Рахимович приказал дизель заглушить, - до особого распоряжения. Мне пообещал премию. От премии я не отказался, но тут же попросил мотоцикл. Халил Рахимович про мотоцикл ничего не знал и очень удивился, однако мотоцикл взять не разрешил, сказал надо подумать.
Лена и Боря высказали по этому поводу недовольство, и мы пошли ко мне, обмывать электричество, на радостях Хуршед съездил на перевал и привез бутылку водки и две портвейна. Мусульмане пить отказались и пошли в "дом Рашидова", там хороший тандыр, кто-то из охотников добыл Архара и они пошли готовить тандыр-кебаб. Нас звали, но так как они не пьют, мы решили не смешивать компанию.
Тандыр-кебаб, или как его ещё называют, тандыр-гушт, это дословно "мясо в тандыре". В заповеднике, где я его впервые попробовал и больше нигде не ел, его готовили так: у коттеджа директора и у "рашидовского" были выкопаны ямы, метр на метр и метр глубиной, выложенные крупными камнями. Это тандыр. Освежеванную тушу разрубают на куски по 6 -8 кг. Каждый кусок натирают солью и специями - зерой, кореандром, райхоном, красным острым перцем. На дно тандыра укладывают крест на крест, что бы лучше горели, дрова, заполняя тандыр до верху. Когда дрова прогорят, остается треть тандыра углей и раскаленные камни стен тандыра. Вырубают тополиные ветки с руку толщиной, заостряют конец и насаживают на каждый такой "шампур" по 3 - 4 куска мяса, всего получается 3 - 4 "шампура". Их ставят над огнедышащим тандыром, предварительно бросив на угли горсти три арчевых шишек - они дают уникальный, не сравнимый ни с чем, аромат. Накрывают арчевыми лапами сплошь. Сверху закрывают мешковиной - обычным распоротым мешком, и присыпают землёй, сантиметров 5 - 7. Так оставляют минут на 40. Мясо одевается на колья таким образом, что бы кол проходил между костей, иначе оно не удержится. Когда достают шампуры, запах стоит - готов барана целиком проглотить. Каждый кусок мяса кладут на ляган, блюдо для плова, целиком. Нож не нужен - мясо легко отделяется от кости, обтекая горячим, душистым соком. Оно не жаренное, не копчёное, даже не горячего копчения, это не шашлык, это - тандыр-кебаб. Остывшие куски можно повесить и они хорошо хранятся, но когда его горячим ешь, прямо из тандыра...
Это надо попробовать, об этом не расскажешь. Добавьте к этому столу горячие лепешки, свежую зелень, горный воздух и зеленый чай из хрустальной воды ледников...
Зачем пить вино? Жизнь и так прекрасна!
На "рашидовском" тандыре по негласному уговору готовили только "чистое" по исламу мясо - архаров, коз, баранов, говядину. На директорском - любое, и мы с Борей несколько раз делали в нем тандыр - кебаб из кабанов. Тоже деликатесно получается. Самый же вкусный зверь в горах - дикобраз, но его мы в тандыре не готовили, как-то не привелось. А вообще любое мясо, даже ядовитых животных, съедобное, в случае голода можно кобру съесть и ничего.
20.12.07 г.Москва.
На следующий день директор уехал с рассветом, вопрос с мотоциклом повис, и я решил готовиться к походу в крепость Мук.
Изучив карту, я проанализировал наш с Борей путь по Чортаньге. Даже не верилось, что такой короткий отрезок забрал столько времени и сил. Но это горы. Отметив на карте место, где мы выбрались из Карасая, проследил, где он начинается. Судя по перепаду высот, Карасай был такой же трещиной в плато, как и Чортаньги, но намного шире и удобнее для прохождения. Можно было, сделав изрядный крюк по плато, вполне ровному и комфортному для ходьбы, как пешему, так и конному, выйти к истокам Карасая. От его начала до проклятого кишлака было примерно 12 км, и примерно столько же до начала сая от нашего заповедника. Пройти за светло 12 км по ровному плато никакой сложности не представляло, и даже спуститься. Вот успеть до темноты в кишлак было уже маловероятным, но сай широкий и по сухому руслу в лунную ночь можно идти. Но страшновато без оружия, а тащить с собой карабин не хотелось.
Если взять с собой лошадь, погрузить на неё рюкзак с продуктами и ружьё, курпачу, короче всё что может понадобиться для жизни в кишлаке 2-3 дня, то можно за день налегке дойти до начала сая. Перепад высот позволяет спуститься с лошадью, в крайнем случае, можно заночевать - с лошадью и оружием не страшно, и утром продолжить путь. Если путь для лошади окажется непроходимым, оставить лошадь пастись и пройти остаток пути самому. После того, как выяснилась тайна следов "снежного человека" проклятый кишлак меня не пугал. Хотя воспоминания будили во мне странные чувства, какой то легкий озноб. И интересовал он меня прежде всего как стартовая база для восхождения к крепости царя Мук. Если местные ходили туда, должна же быть хоть какая-то тропинка, подсказка, где и как начинать восхождение. Специального снаряжения у них не было, веревки и у меня есть. Надо попробовать. Плохо, что у меня не было напарника, Боря наотрез отказался ночевать в кишлаке. Можно конечно и обойти кишлак, заночевать в подходящей расселине, но кишлак меня тоже интересовал, да и по работе Борю на три дня никак не заберешь - ежедневный обход. И он ещё Лене помогал, а у неё график плотный. Тайно не получалось, а я не хотел, что бы знали о моих похождениях.
Попросил у Хуршеда самую смирную лошадь. Он дал мне какую-то маленькую киргизскую лошадку, мохноногую и чубатую, очень симпатичную. Я мог перекинуть через неё ногу с земли, чуть подпрыгнув. И что странно, она как будто не чувствовала моего веса, видимо они действительно очень выносливы, как о них говорят. С вечера я собрал рюкзак: завернул в платок десять лепешек, банку с жаренной кабанятиной закутал в шерстяное одеяло. Положил маленький топор, котелок, ложку, моток шнура из овечьей шерсти - защищает от тарантулов и других насекомых, нужно перед сном окружить свой ночлег. Взял бинокль, фотоаппарат. Тетрадь и ручка всегда с собой. Карабин решил не брать, у нас в специальной комнате хранилось изъятое у браконьеров оружие. Все наши брали оттуда на охоту, потом возвращали на место. Я взял легкое одноствольное ИЖ - 16 "Байкал", 12-го калибра, и коробку патронов. Карабин не дай Бог потеряешь - хлопот не оберешься, а эти вообще нигде не числились. Патроны взял картечь, самую крупную, "волчью" дробь. Охотиться я не собирался, а воевать - лучше картечи нет. Положил прокопченный котелок, когда-то эмалированный кофейник, пачку чая, сахар, баночку варенья, свечу, спички. Вполне. Немного подумав, положил фонарик-"жучок", бинт и йод. Из одежды смену белья, запасные носки и джурабы - высокие памирские носки из шерсти яка. Тепло в любой мороз. Нитки с иголкой, вроде все. Нож на поясе, остальное на лошадку. Подумав, положил в рюкзак литровую флягу с водой. Еды для лошади повсюду найдешь, а к воде не везде подберешься. Мотки веревок так же принайтовал к седлу. Предупредил всех, что с утра ухожу по маршруту, буду через три дня. Идти решил в крепких кирзовых ботинках.
Встал до рассвета. Лошадка моя паслась у дома на длинном аркане, оседланная, только поправил съехавшее седло и затянул ослабленную на ночь подпругу. Закрепил рюкзак и всё остальное так, что бы и самому можно было сесть при необходимости, но ехать верхом я не собирался. Ружье просто повесил лошади на шею за ремень, конечно разряженное. Солнце уже окрасило снежные пики в алый цвет, когда я покидал территорию заповедника.
Одет я был тепло, под штормовкой шерстяной свитер, под ним рубашка, но все равно утро в горах прохладное, пока не встанет солнце. Шел быстро, что бы согреется. Лошадь, несмотря на то, что паслась всю ночь, все время тянулась за какой нибудь понравившейся травой, и приходилось её одергивать и понукать. Мы быстро прошли участок плато, по которому с Борей возвращались после подъема с Карасая, - тогда мне казалось, что это плато не кончится никогда, и вдоль обрывистого края ущелья двигались к тому месту, где по моим вычислениям оно начиналось, к истоку Карасая. Рассвет застал нас далеко от места, по которому мы с Борей когда-то поднялись из ущелья.
Несмотря на то, что долина была ровной, и даже немного спускалась, за два часа непрерывного хода я устал, тропы попадались редко и не по пути, мы шли по целине, сами прокладывая себе тропу. Вообще то меня это настораживало - должна быть вдоль обрыва тропа. Но её не было. Наткнулся на кабанью тропу, ведущую к небольшой фисташковой роще, решил сделать привал, поправить разболтавшийся на лошади груз и перекусить. К моему удивлению, рощица была довольно обжитым местом, - у небольшого родничка много следов, в том числе и лошадей, подкованных лошадей. В горах есть дикие ослы, их след не отличишь от лошади, но они не подкованы. Между деревьями выложен камнями очаг со следами костра.
- Ещё бы черепа, и как у Робинзона Крузо, когда он нашел стоянку людоедов, - подумалось мне. Никакого кишлака поблизости не было.
Я не стал разводить костер, кипятить чай, напоил лошадь и пустил пастись. Сам сделал себе чудовищный бутерброд, из целой лепешки, с жареной кабанятиной и диким луком, съел его с огромным удовольствием и запил родниковой водой. Вся долина вокруг цвела красивыми бело-сиреневыми цветами, сливаясь в отдалении, они образовывали воздушный, какой-то неземной сиренево-белый ковер, который волнами переливался по долине. Воздух был наполнен тяжелым ароматом медуницы и кашки, а может и этими красивыми цветами. Голова моя была забита мыслями о крепости и проклятом кишлаке, а то бы я присмотрелся к этим цветам.
Отдохнув с полчаса, я перевязал кладь на лошади и пошел дальше. Долина волнами то подымалась, то спускалась, но крутых подъемов и спусков не было. Мы прошли уже довольно много, и наша цель была совсем недалеко. День перевалил за половину, и я сомневался, сделать мне обеденный привал или идти до ужина. Лошадка выглядела довольно бодро, и я решил не тратить время, продолжил путь. Долина сужалась. Мне лень было пересекать её, но с пригорков хорошо было видно, что за равниной, на противоположной от меня стороне, через километр - полтора, обрыв, за которым, с некоторым отдалением, виден склон противоположного хребта. Я шел по краю одного обрыва и чем дольше шел, тем ближе подходил к другому. День уже клонился к вечеру, когда я понял, почему кабаны ходят по такому крутому маршруту, по которому мы с Борей поднимались прошлый раз. Долина кончилась: два ущелья, зажимая её с боков, слились в одно - широкое, огромное, простирающееся как мне казалось, до горизонта. Как нос фантастического корабля нависала острой скалой оконечность плато над ущельем. Я стоял на самом носу этого корабля и ощущал себя властелином мира. Красота открывалась неописуемая и я испытывал смешанные чувства: горечь от того, что заблудился и потерял день, - и восхищение от увиденного. Выбрал место почти над обрывом, лошадь подальше привязал, еле нашел полянку с зеленой травой, всюду цветы, которые моя лошадка не ела.
Вскипятил жареного мяса в небольшом количестве воды, сделав что-то вроде густого супа, с удовольствием поел горячего. Сытная еда и усталость клонили в сон, но красота окружающей природы не давала оторвать глаз, казалось, я могу вечно смотреть, как меняются горы в свете заходящего солнца. Присев на край обрыва, я непроизвольно сложил ноги в позу лотоса. Я не йог, но все азиаты привычны сидеть на полу, подвернув под себя ноги, и я так могу сидеть часами, но в позе лотоса есть особенность - сидя в ней быстрее входишь в отрешенное состояние. В неё легко сесть, и мне даже легко долго в ней сидеть, но если я просижу дольше получаса, потом минут 20 ходить не могу. Открывшийся мне вид был наполнен такой одухотворённостью и торжественностью, что мне показалось очень уместным сесть именно так и немного помедитировать. Я не знал никаких буддийских формул для медитации, и медитировал, углубляясь в себя, как это было мной прочитано в различной, уже модной тогда эзотерической литературе.
Как ни странно, необходимая отрешенность не приходила - горы были так красивы, что мысли не подчинялись мне, и я целиком был поглощен созерцанием расстилавшейся передо мной Божественной красоты. Ущелье, берущее начало от обрыва, на котором я сидел, расширяясь, уходило в даль. Солнце садилось за моей спиной, дно ущелья уже терялось в сине - бирюзовой дымке сумерек, а склоны ещё светились нежно розовым.
В дали, как будто подвешенные в воздухе, как сказочные воздушные замки, из сиреневых сумерек возвышались два пика, удивительно напоминающие женскую грудь с ярко окрашенными заходящим солнцем алыми сосками. Сужающееся от этих пиков ущелье образовывало прекрасное женское тело с тонкой талией, а расходившиеся в стороны два ущелья - её красивые ноги. Будто навзничь на спине лежала прекрасная женщина, закинув голову и широко раздвинув ноги, а я сидел у самого лона, и позади меня находился весь мир, который она только что родила. Так сидел, поглощенный мыслями, что Бог конечно Дух, но он скорее женского рода, как Природа, ведь он творец, создатель, РОДИТЕЛЬ... Логичнее РОДИТЕЛЬНИЦА...
Ущелье скрылось в синих прозрачных сумерках, миллиарды звезд покрыли небо сверкающим ковром, а я всё сидел, погрузившись в эти странные мысли о сотворении всего сущего на Земле...
Еле дополз на четвереньках к остывшему костру. Устроился на ночлег по всем правилам, окружил себя овечьим шнурком, укутался в одеяло, подстелив курпачу. Сразу уснул.
Проснулся, как и не спал, будто минуты не прошло. Серел рассвет. Два всадника на лошадях стояли вокруг, а третий, спешившись, будил меня, тыкая рукояткой камчи в плечо. У одного из всадников я увидел в руках моё ружье, он держал его стволом вверх, но за спиной у него было и своё.
- Вот они, всадники апокалипсиса Иоанна Богослова, - подумал я.
Встал и поздоровался: "Салам алейкум!"
- Салам алейкум, джура. Чи кор мекунад?(Здравствуй, друг. Что делаешь здесь? - тадж.)
- Я здесь работаю, - отвечаю, - биологом, в заповеднике, вот удостоверение есть.
Я достал красную книжечку сотрудника Главохоты республики.
Они внимательно изучили его, передавая из рук в руки, вернули мне. Удостоверение произвело на них впечатление, однако ружье мне возвращать не собирались. Старший сказал что-то по киргизски, я не понял. Один остался со мной, остальные отъехали в сторону рощи, где паслась моя лошадка. Молчание затянулось, и я как мог, объяснил своему конвою,что хочу умыться и позавтракать. Конвой не возражал. Я умылся из фляги и разжег костер, вскипятил чайник, заварил чай и вынул лепешки. Кабанятину предложить не рискнул, обошлись чаем и сахаром.
Долго совещался муссафед (белобородый)с молодыми, и около часа прошло, как они вынесли решение: Если бы я был каламуш (крыса) меня надо было бы убить. Не одну крысу - охотников до чужого кукнара, уже убили в этих горах, - но я не каламуш, я не опий воровать пришел. Если я милиционер - проблем нет, весь опий через милицию продают, они просто крестьяне, которые его выращивают. Но я какой-то биолог - что делать со мной?
Старик, хозяин плантации, остальные все были его сыновья, сказал, - в ответ на обоснованное предложение сыновей убить меня и сбросить в пропасть:
- Биолог - это просто рабочий заповедника. Мы его не убьем. Но отпускать его нельзя. Соберем урожай - отпустим, нам от него вреда нет. Пока не соберем, будет с нами.
Сбор опия сырца дело трудоемкое. На рассвете, пока старшие разбирались со мной, младшие братья и племянники резали мак - каждую коробочку аккуратно надрезали, и оттуда сочился молочный сок мака, который к обеду застывал. Пока одни продолжали резать другие начинали собирать застывшую ханку, опий - сырец.
Весь день наблюдал за резчиками. Мак надо резать так, что бы не прорезать насквозь толстую зелёную кожицу маковой коробочки. Коробочки меньше наперстка не резали - их срывали целиком на кукнар, настой из этих коробочек, толченых в ступке. В среднем коробочки мака размером с куриное яйцо, но есть и с кулак взрослого мужчины. Если прорезать кожицу молочко уйдет внутрь, это брак. Осторожно, острым, как бритва ножом или лезвием бритвы срезали тоненький слой, образуя пятнышко размером с копейку, которое тут же начинало сочиться молочком. Количество порезов в зависимости от величины головки, от двух - трех до пяти - шести. Как только молочко из порезов застывало до коричневого цвета и до захода солнца его собирали с головок баночками от вазелина - видимо очень подходящими для этого дела, или просто пиалками с острыми краями. Я попросился на сбор - что без толку сидеть? И мне дали баночку и показали, как собирать.
Труд каторжный. Меня никто не заставлял, но я не знаю, когда они успели надрезать столько головок. К обеду я собрал две пиалы, столько же, сколько остальные сборщики, но у меня, молодого парня, в прошлом бойца горно-стрелкового спецназа, ломила спина и отваливались ноги. Бабаи собирали опиум как ни в чем не бывало. Обед был скорым. Ата прочел молитву, все мы перед дастарханом помолились и ели плов, приготовленный видимо заранее в кишлаке.
После обеда я продолжил каторжную работу, и до вечера собрал больше, чем остальные сборщики - наловчился, и руки у меня длинные при моем росте. Длина рук имеет значение при сборе опиума.
Аксакал отпустил сборщиков домой, меня оставил.
- Сергей-джан, я не могу отпустить тебя, пока всё поле не убрали, ты понимаешь?
- Понимаю, ака.
- Соберем кукнар, уйдешь спокойно, я своим сборщикам по пиалке кукнара плачу, ты тоже пиалку получишь.
- Ака, мне не нужен опий. Как к крепости попасть?
- Ты молодой. Опий - это деньги. Ты думаешь, мы просто так его выращиваем? Участковый приезжал, третий секретарь райкома приезжал. Они забирают ханку ( опиум сырец), нам что надо? Нам деньги дают, коровы дают, машины дают. Откуда "Нива" у Хуршеда? Здесь связано все. Нам опий не надо, нам кукнар хватит.
- Кукнар что, не нужен никому?
- Почему не нужен, Сергей-джан, это лекарство. Опий не нужен, но деньги платят за него.
- Джапар-ака, эта плантация полугосударственная?
- Охи (парень), ты не понимаешь. Красные маки Иссыккуля кино смотрел? Все с вертолета снимают, красный мак сразу видно. А здесь афганский, белый мак, опиума в нем больше, а с вертолета не видно - все цветет белым цветом.
Джапар-ака улыбнулся:
- Нас только по земле можно поймать, но нам два дня хватит собрать урожай, за два дня никто сюда не придет.
- Но вы только опий собираете, сырец, а кукнар?
- А зачем нам такой кукнар? Мы резаный мак не берем, солома нам не нужна, пусть кому нужен собирают.
Мои расспросы о крепости и проклятом кишлаке ни к чему не привели - Джапар-ака умел молчать. Вернее, говорил он охотно о чем угодно, но эти темы старательно обходил.
На второй день сбор опия-сырца был закончен, и мы расстались друзьями. Пиалку с ханкой я всё же взял - всё-таки расхожая валюта в горах. Внизу, в Ташкенте, её можно было продать за сумму, которую я и за год не заработаю, но такой мысли у меня не возникало. Принципиально против наркотиков, и для меня бабаи, использующие тысячелетиями опий-сырец как лекарство - это одно, а наркоманы городские, сидящие на игле - это другое. Не смотря на свою молодость, я уже потерял немало друзей из-за наркотиков, видел, как хорошие, дерзкие парни на глазах за какой-то год превращались в полное ничтожество.
У меня остался один день, и я попросил Джапар-аку передать Хуршеду, не вдаваясь в подробности нашей встречи, что я задержусь в горах ещё на три дня. И что бы он обязательно сказал об этом Лене.
Пришлось возвращаться к тому месту, где мы поднимались с Борей из ущелья. Спуститься там с лошадью было для меня нереально - это надо очень хорошо уметь обращаться с лошадьми, да и то... Спуск был возможен теоретически. Можно было оставить лошадку пастись, но вокруг не было воды. Ночь на сочной свежей траве лошадь продержится, но хотя бы раз в сутки её надо напоить. Обдумав всё это, решил стреножить лошадку в рощице, где останавливался первый раз, там был маленький бочажок с родниковой водой, тень и трава. То, что лошадь могут увести, меня не пугало, это вряд ли возможно в горах. А вот тащить на себе всё то, что я на неё навьючил, совсем не радовало. Впереди меня ждал очень сложный спуск, потом, правда, вполне комфортный Карасай с плавным спуском и хорошей тропой по дну высохшей реки. Остановился на этом варианте.
От рощицы к кабаньей тропе, по которой я мог спуститься, еле дошел. Не мало я набрал вещей в дорогу, рассчитывая, что не придется их нести. Сам спуск, в свете дня, пугал своей крутизной, но спускаться было легче, чем я думал. Под руками всегда были любезно протянутые ветви деревьев и кустарников, ноги находили достаточно надежную опору на утоптанной не одним поколением кабанов тропе.
Спустился быстро и без особых приключений. У самого подножия хребта, пытаясь перевесить поудобнее рюкзак, уронил его, и он обогнал меня метров на 30. Руки очень устали, спускался больше на руках, чем на ногах. Когда нашел рюкзак, проверил - всё нормально, без потерь. Уложив заново свои пожитки, зашагал по саю в сторону кишлака. Время было к обеду, солнце припекало чувствительно. Сай казался желтым от уже подсохшей травы и разлитого яркого солнечного света. По сухому руслу то там, то здесь лежали большие и маленькие валуны, со следами точившей их когда то воды. Я вспомнил, что где-то в этих окрестностях есть петроглифы, - камни с древней наскальной живописью. Все сотрудники, обнаружившие такой камень обязательно наносили его на карту. Я стал внимательнее присматриваться к большим булыжникам, но ничего не нашел.
Время от времени пугали взлетающие прямо из под ног кеклики. Один раз я даже снял ружьё, но глупо стрелять по куропаткам картечью и я отказался от этого ужина. Еды у меня хватало, а убивать без насущной необходимости вообще не хорошо. Один раз заметил в вдалеке лисицу, которая скорее всего охотилась на куропаток. Часто видел свежий кабаний помет, но самих кабанов пока не встретил. Высоко в синем небе парили, высматривая свою добычу, снежные грифы. Низко стелилась над саем пустельга, эта охота была удачной, то и дело сокол пикировал и улетал с каким-то мелким грызуном в когтях. И тут же над ущельем стелился следующий сокол. Вокруг царило такое умиротворение, и какое-то острое чувство отсутствия людей. Прямо шестым чувством ощущалось, что на много километров вокруг никого нет. Нет давно, а если и бывают, то случайно, как я сейчас. Меня окружали НЕЖИЛЫЕ горы, дикие, и это остро чувствовалось спинным мозгом или чем-то ещё.
Путь был не трудным, поклажа тяжелая, но удобная, и я размеренным шагом не напрягаясь, дошел к устью Карасая. Примерно через час уже слышал далёкий шум вырывающейся из ущелья реки. Перевалив через небольшой косогор, увидел кишлак, который с тех самых пор, когда жители были насильно переселены в Джизакскую степь, получил название проклятого.
- Кишлак как кишлак, - думал я, растянувшись на склоне в тени арчи и рассматривая его в бинокль. Вполне мирное зрелище, несколько тревожащее отсутствием собак и людей. Вообще всякой живности. В кишлаке всегда какая нибудь живность - пасутся козы, бегают куры, пройдет корова. Собаки лениво валяются на подступах к кишлаку, днем они никого не трогают. И не по себе видеть пустой, беззвучный кишлак. Особенно тревожило не отсутствие живности, а что-то другое, чего я никак не мог понять. День уже перевалил за 4 часа, давал знать о себе голод. И тут до меня дошло, что так тревожило меня в этом кишлаке: не было дыма. Ни одна печь, ни один тандыр, не было даже струйки от одинокого очага или костра. Для кишлака вид неестественный, всегда кто-то печет хлеб, греет воду или готовит еду. Река, бурлящая на перекатах за кишлаком и грохот бьющейся о камни воды - вот и всё движение, вот и все звуки. Чем дольше наблюдал брошенный кишлак, тем меньше мне хотелось в нем ночевать. Уговорив себя отбросить суеверия, тронулся в путь.
Кишлак располагался у самого выхода из ущелья Чортаньги и был довольно большим для горного поселения, домов 40. Я подошел к нему со стороны Карасая, где как раз и была окраина кишлака. Подошел к самому крайнему домику, я приметил его, ещё наблюдая кишлак со склона, и сразу решил не углубляться в кишлак, а переночевать на окраине. Домик идеально подходил мне для ночлега. Он стоял на приличном отдалении от всех остальных строений, и рядом не было деревьев. Это обеспечивало хороший обзор в сторону Карасая и реки, в двух других стенах, к склону хребта и кишлака, окон не было. Узкий проем в глинобитной стене служил дверью. Стены образовывали одну комнату с ровным глиняным полом, усыпанном бараньими "орешками", возможно помещение использовали последнее время как хлев. Оконные проемы такие узкие, что в них с трудом пролез бы худощавый человек, но я всё-таки закрепил в них крест на крест толстые ветки сухой акации, рухнувшее со склона дерево лежало неподалёку. Принес несколько крупных камней, сложил у окошка близ двери очаг, развёл из этой же акации огонь, что бы дымом выкурить нежелательных жильцов типа змей, фаланг и скорпионов. Эта живность любит брошенные человеческие строения. Каракурты и тарантулы избегают соседства с овцами.
Бросил в огонь свежих веток и травы, оставил дом коптиться, и пошел к реке. Река была недалеко, шум воды так хорошо слышен в доме, что заглушал другие звуки. Это вносило определенный дискомфорт, но я по опыту знал, что через часа два к шуму воды привыкаешь и снова начинаешь слышать всё остальное. Река в этом месте разливалась широко, метров 15, и была совсем мелкой, можно легко перейти на другой берег. Это самое просторное место: ущелье Чортанги сливалось с Карасаем, образуя равнину гектара три, и дальше шло широкое ущелье, название которого так же Чортанги.
На берегу реки сложена из камней удобная заводь, в которой легко зачерпнуть воды. Несколько крупных камней лежали так, что к воде было легко подойти и удобно умыться. Пока я шел к реке, как-то само собой получилось, на кишлак не смотрел. Набрал воду и повернулся к выбранному мной домику. Из двери и окон, кое где из под крыши валил дым, это хорошо. Кроме опасных соседей окуривание дымом у горцев являлось ещё и ритуалом, помогающим изгонять злых духов. Вспомнив, что для этого используется полынь, я сорвал по дороге большой куст с намерением сжечь его в очаге, произнося при этом все молитвы, которые помнил. По правую руку у меня лежала долина, по которой уходила заброшенная грунтовая дорога, продолжение центральной улицы кишлака. Она шла вдоль реки в ущелье, наверное, до самого Заамина. По левую руку сад с цветущим урюком и миндалем, за которым виднелись крыши домов. Кроме шума воды ничто не нарушало тишину. Уже подходя к дому, мне показалось боковым зрением, будто в кишлаке что-то мелькнуло, какое-то быстрое движение. Резко повернулся, чуть воду не расплескал, осмотрел кишлак, - ничего.
Дом всё ещё был наполнен дымом продолжавшего гореть очага. Я поставил рядом с огнем котелок с водой, бросил в огонь полынь, дым сразу приобрел характерный аромат. Дышать в домике было нечем, и помолился я с наружи, надеясь, что Всевышнему это не важно. Пока дом дымился, заняться было нечем, до темноты ещё было часа три. Взял лепёшку, съел её с вареньем и ледяной водой. Вкусно. Настроение после еды поднялось, страхи показались смешными, и я решил пройтись по улице на другой конец кишлака, туда, где мы с Борей вышли из ущелья. Захотелось ещё раз побывать в саду, в котором я увидел следы, как тогда думал, снежного человека. Ружьё все-таки взял, зарядил, поставил на предохранитель.
Домик, в котором я поселился, стоял на самой окраине, во дворе большого, видимо позже построенного дома. Сохранились следы грядок, каких-то построек, сад. Сам хозяйский дом тоже был в неплохом состоянии, насколько я мог судить со стороны. Заходить в него не хотелось. Я шел по улице, может быть впервые за несколько лет, по этой улице шел человек. Никаких следов недавнего пребывания человека я пока не встретил. Жителей этого кишлака увозили в степь насильно, под автоматами солдат. На сборы дали достаточно времени, но мало кто верил, что это навсегда и многие взяли только необходимое и скот. Да и живность многие отвели заранее в соседние кишлаки, кто продал, кто оставил в общем стаде. Когда часть жителей вернулась обратно, их арестовали, показательно судили и дали немалые срока, запугав окончательно всех, желающих вернутся. Первое время кишлак патрулировался, такая же ситуация была с другими выселенными в голодную степь кишлаками. Но так как поблизости других выселенных кишлаков не было, местные решили, что это проклятие крепости Мук. Конечно, были смельчаки, которые бывали в кишлаке, или просили родственников, как Хуршеда, что бы вынести что-то забытое или спрятанное, но с годами надобность в этом почти отпала. Степь Джизакская, хоть и называлась по-прежнему голодной, получив воду, такой уже не была. Многие горцы зажили в степи хорошо, взяли в аренду гектары, завели бахчу, нашли работу в колхозе. Жизнь в высокогорье тяжела, зимы суровые, морозы сибирские, работы нет, а на подножном корме жизнь как в средние века. По горам тосковали старики и охотники. Но то, что люди уезжали с уверенностью, что вернуться, оставило свой след, - всё выглядело так, как будто все вышли ненадолго и вот-вот придут.
Я же шел по кишлаку, как по городу призраков, из какой нибудь ненаучной фантастики. Ближе к центру дома всё зажиточнее, с балахонной над воротами, вторым этажом в виде деревянной летней мансарды. Сами дома глинобитные, саман, с такими же саманными высокими дувалами. Некоторые дувалы были выше меня настолько, что из-за них я видел только крыши домов. Часто попадались постройки на сложенных из осыпи камнях, или полностью из этих камней. Так не строили давно, этим постройкам сотни, а то и тысячи лет. Они часто попадаются в горах, вдали от человеческого жилья, на всем протяжении Шелкового пути. Когда-то их строили как оборонительные сооружения, потом надобность в них отпала. Если рядом жили люди, их приспосабливали под свои нужды, кто как мог. Несмотря на свою древность, никакой исторической ценности они не представляли. Мальчишками, лазая по горам, мы частенько устраивались в таких каменных строениях, напоминающих современные доты, на ночлег. Покопавшись в земляном полу, можно было найти какую нибудь старую монетку или обломок утвари. Таким же способом из таких же камней была сложена крепость царя Мук, я хорошо её разглядел.
Ущелье Чортанги, к каньону которого я приближался, проходя по кишлаку, подавляло своим величием, смотрелось грозно и мрачно, наполняя весь окружающий мир грохотом бьющейся о камни воды. Я уже видел склон, на котором мы стояли, рассматривая кишлак первый раз, и дом, во дворе которого сад со следами. Улица шла в гору, подъем чувствовался. Оглянувшись, увидел почти весь кишлак как на ладони. Многие дома только угадывались сквозь цветущие сады. В долине урюк, персик, а тем более миндаль давно отцвели, а здесь весна поздняя и сады кипели буйным цветом. Большой кишлак, для высокогорья. Да и какой смысл переселять маленькие, хлопоты те же, выбирали самые крупные, степь надо было заселять согласно плану мелиорации. Сотни тысяч сельских тружеников должны были пополнить новые колхозы орошаемых земель. На дальней окраине струился дымок от моего очага.
Вдруг я понял, что дальше не пойду. Ничего не случилось, не было новых звуков, не заметил чего-то странного, просто понял, что дальше не пойду. Какой-то подсознательный страх подступил к горлу, я даже снял с плеча ружьё и держал его в руках, и не сразу заметил это. Причем чувство уверенности и безопасности, которое всегда охватывало меня, когда я брал в руки оружие, на этот раз меня не посетило. Я медленно кружился на одном месте, и боялся остановиться - мне казалось, что за спиной кто-то есть. Чувство было, как в детстве в темной комнате - кажется, сзади кто-то есть, а оглянуться боишься, хоть и знаешь, что нет ни кого. Не сразу взял себя в руки, сначала возвращался спиной вперед, постоянно оглядываясь. И только когда отошел на приличное расстояние, успокоился. Мне пришла в голову мысль, что если это медвежьи следы, то они должны быть везде, ведь сады в каждом дворе, и есть, чем полакомиться. Выбрал неподалёку дом с большим пышным садом, через пролом в дувале оказался внутри. Спокойствия мне это не прибавило, видимо тот первобытный страх, который я испытал при виде следов в первое посещение кишлака, крепко засел у меня в подкорке. Солнце клонилось к закату, половина кишлака у хребта уже в глубокой тени, но этот двор пока хорошо освещен. Я ходил между деревьями по косточкам прошлогоднего урюка - никаких следов не было. На бесформенных грядках когда-то ухоженного огорода буйно росла всякая вкусная зелень, и я нарвал себе кинзы, райхона и укроп. Росли и огурцы, и помидоры, но они только зацветали. Картошки тоже было много, осенью здесь неплохо можно подкормиться. Кое-где красиво цвел мак, причем привычный, красный, который я сразу узнал. Мак был в каждом дворе, по нескольку растений, видимо сажали для себя, как лекарство, а он разросся как сорняк, здесь его никто не собирал. Только выбрался из дувала на улицу, кишлак накрыла тень - солнце скрылось за хребтом, ещё час и короткие горные сумерки. Шел быстро, но хотелось бежать, оглядывался так, что шея заболела.
Очаг прогорел, светился красивыми углями, дом уже проветрился и выглядел вполне жилым. Успел до заката затащить внутрь почти всю акацию, разрубив её на крупные ветви, и набрать воды во флягу и кофейник.
- Как к осаде готовишься, - мелькнул в уме нечаянный упрёк.
Ствол акации я прислонил снаружи, поправив его изнутри так, что бы он разделил и так узкий проём двери пополам. Изнутри крест на крест поставил крупные ветви и связал эту конструкцию веревкой, снизу укрепил несколькими камнями. Если бы кабан или медведь захотели бы попасть внутрь, им бы это удалось, но шуму будет много. Этого можно было не опасаться, дикие животные не полезут туда, где пахнет дымом, железом и человеком. А без шума даже шакал сюда не попадет. Мне же было важно, что бы меня врасплох не застали. Кто? Я не знал... Кто-то.
Сварил себе привычный ужин, поел без аппетита, есть не хотелось, видимо перенервничал. Солнце уже зашло, темнота в проёмах неестественно глухая, южные ночи светлы даже при малой луне, а было почти полнолуние.
- Костер! Надо залить очаг, который освещает моё жильё, - понял я, - со светлого в темное всегда темно.
Потушил огонь, и всё сразу изменилось, ночь действительно была светла. Неба из окон и двери видно не было, но всё вокруг было залито лунным светом, весь сектор обзора просматривался очень далеко. Да и внутри хватало льющегося из окон серебристого света, что бы ориентироваться без помощи фонаря. Курпачу я уже постелил в глухом углу, образованном стенами, в которых не было проёмов. Умылся у потухшего очага, почистил зубы и лег спать, положив под голову рюкзак, а рядом ружье. Нож я всегда клал под подушку или что ей служило, под голову. Это не было связано с безопасностью. Однажды ночевали с другом в горном кишлаке, приютил нас домулло этого кишлака, и я пожаловался на бессонницу, я сова и плохо засыпаю. Старик посоветовал положить под голову нож - и я действительно сразу уснул. Самовнушение это или любая железка так действует, но с тех пор всегда, когда не могу уснуть, даже в городе, иду на кухню, беру нож, кладу под голову и спокойно засыпаю. В горах это стало у меня привычкой.
Усталость взяла своё, уснул под мерный шум реки, как в омут провалился.
Проснулся глубокой ночью без осознанной причины. То, что ещё глубокая ночь я знал по внутренним часам, но всё же посмотрел - второй час, ещё три часа до рассвета. Шумела река, из окон по-прежнему лился лунный, серебряный свет. Я лежал не шевелясь, пытаясь понять, что же меня разбудило. В проёмах окон и двери никого не было, мои баррикады не тронуты. Но что-то произошло, сна не было ни в одном глазу, ружьё я взял инстинктивно, и опять заметил это, когда оно уже было в руках. Больше же шевелиться не хотелось, хотя самым разумным было встать, осмотреться из окон.
И вдруг я услышал шаги. Прямо у себя над головой. Спокойные, неторопливые шаги, как будто кто-то стоял на крыше и неспешно сделал несколько шагов. Кровь застыла в жилах, я чуть не выстрелил в потолок. Потолок громко сказано, как и почти все крыши в кишлаках это были продольные лаги из тонкостоя, переложенные поперек сухим кустарником, камыш вперемешку с цыганской коноплей, сверху обмазана саманом и покрыта рубероидом. По такой крыше без опаски провалиться только дети ходили. Но я отчетливо слышал уверенную поступь взрослого мужчины. Не успел придти в себя от первого шока, шаги повторились, в другом направлении. По крыше явно кто-то ходил.
- Он ведь может не знать, что внутри кто-то есть, - пришло мне в голову, - надо бы окликнуть его.
Правильная, по сути, мысль, но исполнить её не было никакой возможности, я просто оцепенел, сжимая ружьё в запотевших ладонях. Время замерло. Уже час я лежал, не в силах пошевелиться, по крыше ни кто не ходил, но человек, если это был человек, находился на крыше - он не мог покинуть крышу бесшумно. Да и никакое животное не могло. Я же в таком состоянии услышал бы малейший шорох, даже взмах крыльев.
- Хорошо, что не выстрелил, - понял я, - картечь бы пронзила крышу, как её и не было, и я бы убил человека только за то, что он ходил по крыше. Может, это бывшие жители ходят тут по ночам, бывший хозяин. Но по кой хрен он здесь по крыше ходит, с риском провалиться и сломать себе шею?
Я уже так устал от этого страха, что начинал постепенно злиться. Злость помогла, я сел. В окно из этого положения выглянуть не мог, надо было встать и подойти к окну. Но я немного размялся, встал, прицепил к поясу нож, положил в карманы патроны. Ружьё одноствольное, перезаряжать надо быстро.
И тут снова услышал шаги, и снова оцепенел. Шаги, как и в первый раз, прозвучали прямо над головой, как будто человек от места, где остановился, прошел к стене, в которой была дверь. Ещё шаг, и он бы спрыгнул прямо перед дверью. От неожиданности я снова чуть не выстрелил в потолок, уже самопроизвольно рука сняла предохранитель. Лоб покрылся испариной.
- Кто бы это мог быть, черт возьми? - Подумал я в растерянности, пожалев тут же, что помянул нечистую силу, хоть и мысленно.
Снова сел. Осторожно обулся. Медленно переступая, глиняный пол позволял передвигаться бесшумно, подкрался к окну. Это было рядом с тем местом, где остановились шаги. И тут меня пронзила простая и ясная мысль:
- Тень!!! Кто бы это ни был, луна уже была за моим домом, и тот, кто на крыше, должен отбрасывать тень!
Осторожно выглянул в окно, - тени не было. Я глазам своим не поверил - не было, и всё!
Это уже какая-то мистика. Все предметы отбрасывают тень, крыша сама давала ровную, чёткую тень, а то, что на крыше, тени не давало.
- Может, он там залег? Но как он лег бесшумно? И даже если он залег на краю, где остановился, тень должна быть... - терялся в догадках я и снова почувствовал, как холод ползет по спине. Возникло желание просто изрешетить всю крышу картечью, кто бы там ни был. Медленно отошел от окна к глухой стене, сел, опираясь спиной о стену. Что делать?
Так сидел долго, иногда вставал, разминая ноги, делал пару приседаний. Тот, на верху, не давал о себе знать. Уснул, что ли? Я представил себе, как какой нибудь каин из этого кишлака в приступе ностальгии приходит в свой дом, забирается на крышу, потому что кто-то завалил дверь ветками, и спит там, ночью, что бы не поймали. От этих мыслей полегчало, какими бы абсурдными они ни были. Человек всегда найдет объяснение, сталкиваясь с непознанным, что бы не сойти с ума.
Я понял, что до рассвета так не досижу. О том, что бы лечь спать, не может быть и речи. Надо как-то действовать. Вышел, еле переступая, на середину, в место, откуда видел в оба окна. Осмотрелся - ничего. Шагнул к одному окну, не выглядывая, приблизил лицо к веткам, осмотрел сектор - ничего. Два осторожных шага к второму окну - ничего, тень от крыши удлинилась, но никакой другой тени не было. Сейчас надо было в центре крыши лежать, что бы не выдать свою тень. Всё это было очень странным. Аккуратно подкрался к двери, сел у проема, снова осмотрелся, насколько мог осмотреться не высовываясь. Как мог, осмотрел край крыши, нигде ничего. Звёзды из пронзительно ярких бриллиантов стали голубеть, ещё час и будет светать. Но совсем скоро луна скроется за горой и будет темно, кишлак накроет лунная тень. Осторожно, останавливаясь и осматриваясь, перерезал веревку, которой связал ветки и ствол, загораживающие вход. Самым трудным было без шума отодвинуть ствол, всё это я делал, сидя на полу, прислонив ружьё к стене рядом с проемом двери. Постоянно держал в поле зрения тень крыши, любое движение привлекло бы моё внимание. Ветки изнутри я убрал удачно, не нашумев. А ствол, прислоненный снаружи, никак. Получилось только отодвинуть верхнюю часть, и он наискось перекрывал проём. Можно было перешагнуть и выйти из домика, но было страшно от мысли что кто-то или что-то прыгнет сверху. Я отошел к противоположной от двери стене. Самым безопасным мне казалось выпрыгнуть через эту ограду как можно дальше от дома и откатиться, встав уже лицом к дому, что бы если прыгнет кто, то лучше пусть прыгает на грудь, я успею снять предохранитель. Был риск разбить себе голову об камни, приземляясь в кувырке, поэтому решил прыгать ласточкой, приземляться на руки, и уже потом кувыркаться. Длинное ружьё было неподходящим оружием для таких кульбитов, и я сомневался, прыгать с ним или бросить его вперед и прыгать на него. Второй вариант мне показался предпочтительнее, главное не зашвырнуть его с испугу так, что не допрыгнешь.
-Буду кувыркаться, пока до ружья не докачусь, если улетит, - решил про себя.
Разбег у меня был чуть больше трех метров, три шага и прыжок. На втором я бросил ружьё, даже ближе, чем хотел, и прыгнул. В секунды кувыркнулся, встал, схватил ружьё... и даже не стал снимать предохранитель - на крыше никого не было. Не верил своим глазам. Огляделся по сторонам: луна уже висела над краем хребта, скоро закатиться, но пока освещала своим бледным светом всю долину. Я стоял в двух метрах от тёмного проема двери, из которого только что вынырнул, - вокруг никого. Позади меня шумела река, вправо уходила дорога, слева кишлак. Не заботясь о шуме, обошел справа дом и поднялся по освещенному склону Карасая над домом, крыша как на ладони - никого, и никаких следов. Она же пыльная, должны быть следы. Это что, такие слуховые галлюцинации? Я ведь полынью дымил, а не индийской коноплей.
Присел на подходящий камень, не спуская глаз с крыши и дома вообще, стал обдумывать ситуацию. Если представить, что на крыше кто-то был, а я уверен, что был, он мог в момент моего прыжка тоже спрыгнуть с крыши на противоположную сторону. Тогда конечно ни слышать, ни видеть его я не мог. Когда я обходил дом справа, он обходил дом слева, мы кружанули вокруг дома, и если всё так, он сейчас на противоположной стороне прячется, или в доме, если рискнул в него зайти, там ведь могла оказаться засада. Откуда ему знать, что я один? Нет, в дом он, скорее всего, не зайдет. Значит он где-то за углом или между окном и дверью. Как его поймать? Во мне проснулся охотничий азарт, и тут до меня дошло: если у него есть оружие - я мишень лучше не придумаешь. От этой мысли аж подбросило. Залег за камень, на котором сидел, взял на мушку правый угол, за которым мог прятаться мой гость, и стал думать дальше. Сейчас минут на сорок станет темно, потом ещё полчаса серый рассвет, видно не лучше, и только потом рассветет. До темноты надо что-то придумать.
Вскочил и быстро оббежал дом в обратную сторону, надеясь застать врага врасплох. Не застал. Почему врага? Друг не будет прятаться, и мне проще думать, что это враг, потом разберемся. Залег в камнях по дороге к реке, точно напротив угла дома, что бы видеть стену с окном и стену с дверью и окном. Две противоположные стены я не видел, но если враг опять скрылся, перебежав дом в обратном направлении, то он сейчас за домом, а дальше - склон. И склон ровный, поросший вянувшей травой, ни куста, ни деревца. Даже в темноте на фоне этого склона я увижу любое движущееся пятно. А если он внутри - ещё лучше, никак не уйдет незамеченным. Оставалось ждать.
- Времени нет, - успокаивал я себя метафизическими размышлениями, - время придумали люди, что бы иметь точку отсчета для ориентации, на самом деле время как физическая величина не существует.
Скрылась за хребтом луна, глубокая черная тень закрыла кишлак, звезды снова стали ярче, звезд стало больше - стали видны те, которых не было видно при свете луны. Но мне некогда было любоваться звездным небом, я глаз не сводил с дома, лишь мельком поглядывая по сторонам. Позиция у меня получилась идеальная: я залег между двумя крупными валунами, за мной река, её ровный шум не мешал слушать, здесь она не грохотала, как на выходе из ущелья. Специально бросил за спину несколько камней - четко услышал, как они упали. Так что я на всякий случай оглядывался назад каждые полминуты, как летчик-истребитель, но знал, что сзади бесшумно не подойдешь, - весь берег завален сухим плавником. Трещит как выстрел, если наступишь. Мешали разнокалиберные камни, на которых лежал, какой нибудь обязательно упирался больно в ребра, как ни крутись. Ни из-за дома, ни из дома - ни шороха, ни звука, ни какого движения. За ночь долины остывают и холодный, свежий воздух гор стекает по склонам хребтов. Я ощущал это дуновение на своем лице, оно приятно умывало своей первозданной свежестью, в нем чувствовался дым моего очага, запах овец и навоза, и никаких посторонних, подозрительных запахов. Я конечно не собака, но многие запахи различаю на привычном фоне, я легко бы унюхал запах любого парфюма или топлива, даже очень слабый. Но и обоняние ничем мне не помогло. Терпеливо ждал рассвета, что ещё оставалось? Хотя если этот человек не появится и с рассветом, тоже не очень понятно, как его вычислять: зайти в дом, - если он за домом, уйдет и не заметишь. Нет, сначала надо обойти дом. Потом в него заглянуть. Не уйдет.
Рассветное время в горах довольно оживленное. Это излюбленное время кормежки многих животных, кабаны поднимаются с лежек и кормятся до восхода. С первыми лучами солнца поднимаются на лёжки, в густой арчевник, продолжая кормиться до наступления жары. Потом у них фиеста и вечером, с наступлением сумерек они опять выходят на кормёжку. И многие животные придерживаются такого графика. Странно, но такое богатое хорошим кормом место кабаны не посещали. Следы я видел, и помет, но это явно одиночка, скорее всего старые вепри, уже ушедшие из стада, и то забредут и больше не заходят. Иначе бы давно съели всю картошку и косточки урюка, ещё когда эти косточки были урюком. Может, опасаются человеческого жилья. Сейчас я тоже заметил стадо, голов двадцать, далеко, на противоположном, освещенном луной склоне Карасая. Отсюда они были не больше спичечного коробка, шли к реке, но обходили кишлак стороной. Может кабаны тоже считают, что кишлак проклятый?
Лежать на острых камнях было больно, и я всё время ворочался. Но глаз с дома и склона за ним не спускал, лишь мельком оглядывая окрестности. Наконец четкая граница тени от луны стала стираться, звезды бледнеть, всё становилось серым в предрассветных сумерках. Самое время тому, кто прячется в доме или за ним, попытаться скрыться, - видимость плохая, свет обманчив, расстояния искажены, трудно стрелять, трудно видеть. Если конечно он хотел скрыться, может быть, он так же устроил засаду на меня. Теперь у кого терпения больше.
Рассвет серел светлее и светлее. Как закат, так и рассвет в горах быстрее, чем внизу. Сначала предрассветные сумерки наливаются прозрачностью, становятся всё светлее, потом совсем светло, - и раз, первый луч солнца позолотил гребень хребта, два - и солнце залило всё вокруг ярким утренним светом, играя и переливаясь красками. Мир меняется в какие-то минуты. А я всё лежал, и ничего не происходило. Где же я ошибся в расчетах? Должен он быть здесь, если это не привидение. Я замерз на этих камнях, обдуваемый легким утренним ветерком с гор. Грудь болела, живот тоже намял об камни, болели локти, колени, ноги затекли. Я уже подумывал, как сменить позицию, отступить и этим выманить этого кого-то из домика. Сдерживало то, что если он так же держит под прицелом этот сектор, то он мня просто снимет первым же выстрелом, как и я его, если он появится. Правда, я не собирался в него стрелять, я бы спросил, кто он такой и что здесь делает. Но у него могут быть другие планы.
Было уже довольно светло, вот-вот появиться солнце из-за ближайшего хребта. Интуитивно почувствовал - нет там никого, ни в доме, ни за домом. Моя уверенность, что этот кто-то здесь основывалась на том, что я отчетливо слышал шаги и понимал, что тот, кому эти шаги принадлежат, не мог никуда деться, он должен был быть здесь. И, тем не менее, двухчасовое лежание в предрассветной мгле поколебало эту уверенность. У человека есть шестое чувство, и седьмое и ещё какие-то, взять тех же экстрасенсов. Но элементарное почувствовать может каждый. Все чувствуют направленный на себя взгляд, чувствуют, если близкий человек хочет что-то сказать или что сейчас зазвонит телефон - многие подходят к телефону или берут трубку до того, как телефон зазвонил. Вот каким-то из этих чувств я и почувствовал, что там никого нет. Может быть, я бы и раньше это почувствовал, но или там всё-таки был кто-то, или я слишком возбужденный этими шагами не заметил подсказок интуиции. На интуицию мне жаловаться было нечего, она меня никогда не подводила, поэтому я решил, что просто не заметил того момента, когда хозяин шагов покинул меня.
Злой, не выспавшийся и изрядно замерзший, я встал, и не пренебрегая осторожностью, обошел дом вокруг, заглянул в окно, - так и есть, никого. И никаких следов. Уперев корявый ствол акации в проем окна, залез по нему на крышу, присел на краю, свесив ноги, моего веса крыша могла не выдержать. Но и так я прекрасно её осмотрел, - никаких следов. Правда и рубероид был так отмыт дождями и продут ветрами, что на нем вряд ли следы бы сохранились. Осмотрел склон, сел на край крыши, свесив ноги, рассматривал кишлак, его цветущие сады в рассветном солнце казались волшебными. Горы вокруг, река, высокое синее небо и розовые вершины над пламенеющими отсветом ледниками, - можно в любую мистику поверить. Грелся в лучах взошедшего солнца и думал о происшедшем. Высококлассный специалист спецназа мог меня перехитрить, и уйти незамеченным, я таким специалистом не был и наделал много ошибок. Вопрос - что такому специалисту делать здесь? Одному, ночью, в заброшенном кишлаке, на крыше какого-то сарая? В голове не укладывается, ответ - нечего. Тогда что это было?
Так ничего и не придумав, слез с крыши и пошел готовить завтрак. Есть хотелось зверски после перенесенных тревог и сумасшедшей ночи, особенно горячего сладкого чаю.
После завтрака так разморило, рухнул на курпачу, даже не заботясь о том, что бы завалить дверь, и уснул в обнимку с ружьем. Проспал до полудня. Встал, умылся в речке ледяной водой, заварил крепкого чая. Пил чай и думал - остаться ещё на одну ночь и с рассветом попробовать подняться в крепость, или поискать возможность подняться сейчас, и заночевать в горах, где придется? Ни того, ни другого не хотелось абсолютно, я чувствовал себя разбитым и морально подавленным. Хотелось вернуться в заповедник и просто осмыслить происшедшее. Так и решил.
От мысли пробраться в крепость я не отказался, но как-то много всего - и мак, и шаги, я решил, что столько препятствий не спроста, надо вернуться и более тщательно подготовиться, собрать информацию. Сразу на душе стало легче, и это укрепило меня в правильности принятого решения.
Так как всё равно стартовать в крепость отсюда, тащить всё назад не имело смысла. Решил оставить то, что не понадобиться в заповеднике. Получилось: ружьё, патроны, котелок, кофейник, фонарик, свечу, спички, сахар, соль, чай. Подумал, и решил оставить ещё смену белья, джурабы, свитер, веревки. Остатки еды съем на обратном пути, курпача и одеяло мне нужны дома. Фотоаппарат и бинокль казенные. Подумав, решил фонарик взять, второго не было, а топор оставить, топоров хватало. Облегчив таким образом себе жизнь, я собрал всё, завернул в кусок полиэтилена, который у меня был и спрятал в полуразрушенном тандыре. Накрыл его от дождя куском валявшегося во дворе рубероида и сверху ржавым куском кровельного железа. Придавил на случай сильного ветра булыжниками. Вернуться я надеялся скоро, но постарался упаковать всё так, что бы и год пролежало.
Собрал в рюкзак оставшиеся пожитки, тронулся в обратный путь. Решение расстаться с ружьем, может быть, было легкомысленным, но я чувствовал, что мне ничего не угрожает. Более того, у меня возникло ощущение, что я сдал неведомый экзамен неизвестно на что и, тем более, неизвестно кому.
Не знаю, как бы я шел, если бы не оставил часть груза - подъем Карасая хоть был и пологим, но ощутимым. А про подъем по склону и говорить нечего, я бы до ночи не поднялся бы со всем скарбом. А относительно налегке я довольно быстро преодолел этот путь, поднялся на плато засветло. Солнце только коснулось вершины хребта, когда я нашел свою лошадку и перегрузил на неё свои вещи. Всё это время она мирно паслась вокруг рощи. А для меня как будто целая жизнь прошла. Наскоро перекусил, набрал воду во флягу, полежал под деревьями на траве и уже совсем налегке тронулся в заповедник, идти было уже не далеко.
В усадьбу пришел сразу после захода солнца. Окна у Лены с Борей светились керосиновой лампой, но я не хотел никого видеть. Разгрузил лошадь, распряг, стреножил и отпустил. Только успел умыться и заварить чаю, пришел Боря. Спросил:
- В кишлаке ночевал?
- Да, - не стал скрывать, у меня тоже к Боре было много вопросов. Но следующим он меня ошеломил:
- Шаги слышал?
- ... ?
- Что ты смотришь на меня, как Ленин на буржуазию, слышал шаги
- Я то слышал, а ты откуда знаешь?
- Я тоже слышал...
Боря рассказал немудреную историю своего пребывания в проклятом кишлаке. Когда они с Хуршедом приблизились к кишлаку, Хуршед показал Боре дом, в котором у его родственника были спрятаны какие-то ценности, какие Боря не знает. Ему просто надо было забрать кумган, спрятанный в стенной нише одной из комнат большого дома. Хуршед с лошадьми спустился и остался ждать Борю возле реки, метров сто ниже того дома, где я ночевал. А Боря пошел в дом, имея на руках план дома и инструкцию, где взять кумган. Боря честно признался, что имел мысль поживиться ещё чем нибудь, кроме обещанных Хуршедом бутылок водки, - по дороге он выторговал у Хуршеда ещё одну. По дороге он даже приметил ещё пару домов, куда решил заодно заглянуть. Хуршед подождет, куда он денется.
Когда он нашел дом, - это был дом, в огороде которого я побывал! - без труда пробрался в нужную комнату, нашел спрятанный кумган с приклеенной и обмазанной какой-то засохшей смолой, типа мумиё, крышкой. И уже хотел пошарить по углам и перейти к следующему, как услышал шаги. Сначала он даже не испугался, - мало ли, может, Хуршед решил всё-таки навестить дом, в котором не раз бывал ещё ребенком, может, сосед зашел. О том, что никаких соседей здесь нет, Боря даже не подумал. Шаги раздавались в соседней комнате, как будто кто-то ходил не спеша, но громче, чем обычно по глиняному полу. На это Боря внимания не обратил и зашел в эту комнату поздороваться с человеком, как никак Боря был посланцем хозяина дома, и должен был проявить интерес, кто тут без хозяина шастает. Надо сказать, что Боря был вообще не робкого десятка. Когда он вошел в комнату, из которой слышались шаги, там никого не было. Но там была лестница в мансарду, балахону, и Боря явственно услышал шаги у себя над головой. С кумганом в руках Боря идти не захотел, поставил кумган, и видимо что-то его встревожило, взял в руки нож, осторожно поднялся на второй этаж. Никого. Боре стало не по себе.
- Эй, кто здесь? Узун баласы? - окликнул он по-русски и по-узбекски, - в ответ тишина. Боря выглянул с балахоны. Балахона это не второй этаж в европейском понимании, это такой балкон, надстройка над первым этажом. Осматривая тщательно двор, - больше тому, чьи шаги Боря слышал, некуда было деться, только спрыгнуть во двор, - Боря услышал шаги на первом этаже. Несмотря на то, что под балахонной никаких следов не было, Боря решил, что гость всё же спрыгнул, и пока он поднимался, зашел снова в дом. Насторожившись и недоумевая от такого странного поведения этого человека, Боря быстро спустился по лестнице - в комнате никого не было. И не было кумгана. Боря похолодел, - видимо, в кумгане было что-то ценное, и неизвестный злоумышленник охотился за кладом. Выбежав сначала во двор, потом на улицу в надежде догнать вора, Боря остановился - никого не было, а так быстро скрыться из глаз можно только на ковре-самолете, и то не факт. Значит, вор ещё в доме, затаился, - решил Боря, и вернулся в дом. Войдя в первую комнату, он увидел в стенной нише кумган, именно тот кумган, который он только что держал в руках и оставил во второй комнате, перед тем как подняться по лестнице. Боре стало не по себе, он схватил кумган и опрометью выскочил из странного дома, и бежал через весь кишлак, пока не добежал до Хуршеда, причем весь этот путь у него было ощущение, что в затылок ему кто-то дышит, но не было сил оглянуться. Когда его увидел Хуршед, то сам чуть не убежал, - на Боре лица не было. А Боря, увидев, как на него смотрит Хуршед, решил, что тот что-то видит за его спиной, и пробежал мимо Хуршеда. Хуршед догнал его на лошади уже в Карасае.
Боря рассказал Хуршеду, что с ним произошло, после того как выпил одну из полученных бутылок, после чего Хуршед тоже выпил, и они оба решили, что ни за какие коврижки больше в кишлак не пойдут. Кумган был благополучно доставлен родственнику, что в нём было, Боря так и не узнал.
От Бориного рассказа мне, с одной стороны, полегчало, - значит, это были не галлюцинации. С другой я пришел в не меньшее недоумение, чем Боря, который сохранил его до сих пор. Даже сон улетел, и захотелось выпить. У меня была заначка, два 100 граммовых цветочных одеколона, "Ландыш" я взял себе, "Шипр" дал Боре, и мы выпили за удачное возвращение из проклятого кишлака.
Рабочие будни тянулись своей чередой, работы было много, работа интересная. Лето вступило в свои права, даже здесь, в высокогорье было жарко, всю тяжёлую физическую работу старались делать утром и вечером, устраивая себе фиесту с полудня до четырех. Посадили картошку на выделенных нам участках. Пахали на лошади, деревянной сохой, все это я видел в музее и учебнике истории. Хуршед вел лошадь под уздцы, а здоровый Балтабай шел, налегая на соху: ответственное дело, глубина борозды должна быть определенная. А мы за ними закапывали посевную картошку через равные расстояния. У Бори с Леной было два участка, себе они оставляли пару мешков, остальную картошку продавали, это был их приработок. Хуршеду с Балтабаем не хватало картошки с их участков, и они прикупали у Лены.
Работы стало больше: прилетели на гнездовье Черные аисты, в этом году три птицы. Две пары Орлов-бородачей тоже гнездились, где-то гнездилась пара Беркутов. Мне ещё предстояло найти гнезда, установить наблюдение и оформить результаты мониторинга в научный отчет. Аистов тоже в прошлом году было две пары, но видимо что-то случилось с одной птицей, и теперь непонятно, - аист моногамен, и как будет без пары вторая птица. Снежный гриф гнездился за территорией заповедника, высоко в горах, среди вечных снегов, не зря же он снежный. Он у меня, слава Богу, по отчетам не проходил.
Всё это время мне не давала покоя мысль о проклятом кишлаке. Мы не раз говорили о нем с Борей. Как ни странно, то, что мы оба слышали эти шаги, успокоило и его и меня. И он, и я хотели снова побывать в кишлаке и разобраться, что это нас так напугало, или кто. Мы выдвигали друг другу свои версии объяснения произошедшего, одну фантастичнее другой, и жаждали реванша. Оба были оскорблены тем ужасом, который нам пришлось пережить.
Но рабочая текучка, хозяйственные дела, - весной день год кормит, - не давали нам организовать экспедицию. Мы с Уразбаем вспахали его "Беларусью" несколько равнинных участков, гектаров двадцать, в общем. Засеяли овсом, ячменем, рожью, - подкормка для животных заповедника. Зерновые не убирали, на этих делянках паслись и Архары, и козлы, и медведи, и не имеющие на это право кабаны. Кроме того, плодились многочисленные поголовья грызунов, которые были кормом для хищных птиц, лисиц и даже рыси. Тянь-шаньская рысь тоже была занесена в "Красную книгу". За всё время работы я видел её только один раз, и даже помет видел очень редко. Кормились зерном и скалистые голуби, занесенный в красную книгу вид, наша гордость. В Главохоте сказали, что у нас самая большая популяция. Действительно, совсем недалеко от заповедника, на хребте Туяташсая находились две огромные пещеры, заселённые несметным количеством этих голубей. Для них наше зерно было не актуально, - голуби летают так далеко, что всегда найдут себе еду. Для них главное безопасность гнездовий, а это обеспечивалось недоступностью пещер и нашей заботой.
Время пролетело быстро, но в начале июля мы выгадали несколько дней, и решили нанести визит в "проклятый" кишлак.
Собираться особо нечего, почти всё, что надо, уже было в кишлаке. Взяли ещё одно ружьё, восмизарядный короткоствольный винчестер 16-го калибра, для охоты он не очень, но нам пойдет, патроны к нему. Оба взяли бинокли, фотоаппарат брать не стал. Взяли связку верёвок, защелки-карабины, костыли, альпеншток. На случай, если получится найти дорогу в крепость. Из еды взяли трехлитровую банку жаренной кабанятины, банку смальца, сухие лепешки и несколько свежих, курт, армейский сахар-рафинад, пару банок сгущенного молока, немного муки, соль, чай, спички, фонарик. Одну курпачу и одеяло, спать вместе теплее и нести меньше. Само собой мыльно-рыльные принадлежности и полотенца, ножи всегда с собой.
От Лены все равно не скроешь, поэтому мы про крепость не стали говорить, а про кишлак сказали, до этого мы рассказали ей все, что с нами там произошло. Как ни странно, она отнеслась к нашим рассказам серьёзно. Оказывается, не просто так ходила дурная слава об этом кишлаке, и раньше были всякие странные происшествия с людьми, пытавшимися переночевать в кишлаке. Она посоветовала мне не говорить нашим мусульманам о том, что я там ночевал, - будут считать меня шайтаном.
Один охотник из кишлака Зартепа, давно, вскоре как проклятый кишлак переселили, остался в нем ночевать, и утром его нашли мертвым. Никаких следов насильственной смерти, но с выражением ужаса на лице. Участковый хоронить не дал, отвезли в морг, и врачи сказали, - умер от разрыва сердца, причем сердце у него было здоровое, как у всех горцев, без патологий. Что-то его сильно напугало. Было там ещё несколько загадочных смертей, но участковому об этом не говорили: по исламским законам человека надо похоронить до захода солнца, а не возить по врачам и тем более резать труп. То есть кроме легенд, как я считал сначала, под дурной славой кишлака имелась ещё и солидная материальная база.
Лене тоже было интересно выяснить, что там неладно, в этом кишлаке, но мы её не взяли. У неё было много работы, и не такой она скалолаз, а тащить её на руках радости мало. Да и подозрительно будет, если все мы вдруг куда-то исчезнем.
Конечно, можно попробовать подняться в крепость, минуя кишлак. Но в кишлаке надо забрать мои вещи, и Боря вспомнил, что когда искал кумган, в той же стенной нише нашел какую-то самодельную рисованную карту. Он её особо не разглядывал, но на поверхностный взгляд на ней было нарисовано ущелье Чортаньги и Карасай, а так же ещё какие-то объекты. Жаль, Боря не помнил, положил он её на место или просто отшвырнул за ненадобностью, но меня эта карта заинтересовала - вдруг там есть какие нибудь тропы, которые помогут найти путь в крепость. Исследовать паранормальные явления в кишлаке, после того, что мы узнали от Лены, как-то расхотелось. Мы теперь собирались в крепость, а не в кишлак, и даже подумывали зайти в тот дом, быстро найти карту, если она сохранилась, забрать спрятанные мной вещи и уйти в горы, ночевать в горах, а утром штурмовать скалу с крепостью.
Вышли в предрассветных сумерках, летом рано светает и впереди у нас как минимум 15 часов светового дня. Лошадей брать не стали, лишняя канитель, да и поклажи на двоих немного. Шли быстро, Боря вообще быстро ходит в горах, но и я за это время восстановил форму. Мы даже толком не проголодались, когда уже подошли к спуску в Карасай. Весной зелени было меньше, сейчас склон так зарос, чистые джунгли. Виноград и другие лианы образовали по верхушкам деревьев сплошной ковер, как армейская маскировочная сеть. Приходилось продираться сквозь эту буйную растительность, что замедляло путь. Тем не менее, через час мы уже были в Карасае и сделали привал. Начинался жаркий летний полдень, долина Карасая с руслом высохшей реки практически на всем пути без тени. Расположились у подножья хребта, в густой тени огромного грецкого ореха. Ночевать под этим деревом нельзя, он испускает какие-то флюиды, потом очень болит голова, говорят, можно вовсе не проснуться, в это я не верю. А передохнуть под ним хорошо. Вода у нас во флягах была, но котелок и кофейник в кишлаке, поели мяса с лепешкой, и запили водой с рафинадом. Несколько раз мимо планировал удод, кричал своим противным голосом, не знаю, тот же или разные. Красивая всё же птица. Полежали немного, навьючили рюкзаки и пошли дальше, винчестер тащил Боря, сам вызвался. Подозреваю, он был не против поохотиться, если попадется кабанчик или ещё что подходящее, барсук например. Это бы задержало нас на сутки, - разделать, пережарить, да ещё потом тащить... Лучше бы этого не случилось. Еда есть, а пополнить запасы мяса мы можем в другое время. Оружия у Бори не было, по штату ему положено, но надо оформить разрешение, а у него нет, и ему не выдавали. Хуршед давал ему из браконьерских запасов, когда они охотились вместе, но сразу после охоты забирал и ставил на место. Стрелял Боря тоже неважно, но очень любил стрелять и оружие вообще, как и всякий нормальный мужчина.
Солнце пекло не на шутку, пока дошли, фляги были пустые. Залегли на склоне, поближе к кишлаку, рассматривали его в бинокли, иногда спрашивая друг друга:
- Ну, что?
- Ничего пока...
Так пролежали почти час, пытаясь найти хоть что нибудь, что могло нас насторожить. Всё было нормально, зеленели сады, птицы наполняли воздух своим щебетом, шумела река. Хорошо просматривался двор дома, в котором я ночевал, и мой схрон, даже отсюда было видно, что его никто не трогал.
Вдвоем было все-таки веселее, вид мирного, зелёного кишлака успокаивал, и мы решили спуститься в кишлак, сходить за картой и заночевать в "моём" домике. И стоял он вроде бы не совсем в кишлаке, а слегка на отшибе. В домике тоже всё было так, как я оставил. Прошло больше месяца, а здесь никто не побывал. Так же окна загораживали ветки акации, так же лежал ствол, и оставшийся от меня мелкий мусор, - горелые спички, щепки от акации, прогоревшие угли костра, - всё было так, как я оставил.
Развели быстро огонь, накидали полыни, - продымить дом надо обязательно. Я вытащил из тайника в тандыре спрятанное здесь, Боря принес воды. Оставили в доме всё лишнее, взяли фонарик, ножи. Винчестер я оставил Боре, из него можно палить, куда ни попадя, а себе взял ружьё, оно лучше для прицельной стрельбы. Пока я служил, Боря сидел, и оружие огнестрельное взял в руки только в заповеднике, поэтому рассчитывать на него там, где надо было попасть, особенно не приходилось. Зарядил ружье и винчестер, выбрал подходящую мишень, старую банку на берегу реки, шагов за сто. Расстрелял её, сначала из винчестера, потом из ружья. Чуть не оглох - отвесные скалы ущелья отражали звук, и выстрел слышался много громче, чем в долине. Особенно мощно бухал "Байкал", 12-й калибр всё-таки. Одним звуком можно убить. Преследовал две цели: пристрелять ружья и напугать, если кто есть в кишлаке. Типа психической атаки. Выдать себя я не боялся, всё равно он или уже знает о нас, или узнает раньше, чем мы о нем. Оба ружья были в порядке. Пошли по улице, в тот дом, где была карта. Теперь, когда я знал о Бориных приключениях в этом доме, я относился ко всему по-другому.
Кишлак сильно изменился за это время, сады отцвели, на плодовых деревьях крупная завязь плодов, а вишню можно уже есть, как и яблоки-ранетки. В огородах видел огурцы. Боря шел впереди, я три шага сзади, не договаривались, само так получилось. Вошли во двор через калитку, пролом в дувале был с другой стороны. Осмотрелись. Я ничего нового не заметил, а Боря и не помнил ничего, кроме страха, который он здесь испытал. Вошли в дом. Боря сразу подошел к стен, в нише лежала карта. Боря взял её и спрятал за пазуху. Я осматривал помещение. Обычная комната в жилище мусульманина. На полу у стен следы от стоявших здесь когда-то сундуков. На стенах следы от висевших когда-то ковров. В углу старый чапан, толи забытый, толи брошенный. Здесь всё было или забытым или брошенным. Люлька из лозы, в которой явно выросло не одно поколение горцев, какая-то посуда, полка на стене, под ней разбитый ляган. В стенных нишах стояла разная домашняя утварь.
- Пойдем или дом осмотрим? - спросил я у Бори.
- Нам это надо? Мы за картой пришли... - у Бори не было желания здесь находиться, у меня тоже. Отходили Боря вперед, я спиной у нему сзади, держа весь сектор под контролем. И даже выйдя из калитки, продолжали в том же порядке двигаться по улице. И только отойдя на приличное расстояние, вздохнули и пошли рядом, постоянно оглядываясь.
- Наверное, распугали мы всех духов своей стрельбой, - пробовал пошутить я.
- Дай Бог, только у того охотника тоже патронов много было, он все расстрелял, всё вокруг изрешетил, и умер от страха. Его поэтому на экспертизу и отправили. Никто так и не понял, в кого он стрелял, не было никого вокруг.
- Может, был, не попал просто.
- Вряд ли, хороший охотник был. Там менты разбирались, так и не поняли ничего, говорят, не в кого ему стрелять было...
- Да шучу... Понятно, что что-то не так. Поэтому давай просто так палить не будем, если что. Сначала попробуем разобраться. Я прошлый раз не стрелял, ничего, живой же. А он стрелял и умер. Поэтому пока я стрелять не начну, ты не дергайся, а ещё лучше вообще без моей команды не стреляй, хотя бы пока я жив.
- Ты сейчас с кем разговариваешь? Сам то понял, что сказал? Может, действительно в горы уйдем?
- А если эти духи не только кишлак, но и крепость охраняют? Мы же туда идем. Какая им разница, где на нас напасть, здесь или в горах? Здесь нас хоть найдут быстрее...
Решили остаться в кишлаке, хотя былой уверенности уже не было. Дом продымился. Расстелили карту. Это был кусок бумаги, возможно когда-то ватман, размером А3, сейчас больше походил на оберточную, специально или нет, пропитанную когда-то, похоже хлопковым, маслом. Карта была калькой с наших обычных карт, её явно срисовали, причем весьма примитивно. Но на ней был и проклятый кишлак, и крепость, и ещё какие-то неведомые объекты, один из которых был холм в Аксуотсае, и могила перед ним тоже была нанесена. Ещё Боря узнал один мазар, которого я пока не видел, он был в ущелье, в котором я пока не побывал. Никаких тропинок на карте не было, но всё равно, зная точно, где крепость, можно было выработать оптимальный маршрут. Первая удача, настроение поднялось.
- Смотри, Боря, если шайтан кумган на место поставил, за картой тем более придет, - пошутил я. Боря даже не улыбнулся и ничего не сказал.
Приготовили еду, плотно поужинали горячим мясом с нарезанной по дороге зеленью. Попили чайку. Так же как прошлый раз, забаррикадировали дверной проем. Погасили очаг. Спать легли в том же углу, каждый положил возле себя своё ружье, заряженное, на предохранителе. Теоретически была опасность, что во сне нечаянно снимешь предохранитель, а потом случайно нажмешь спусковой крючок, но мы этой опасностью пренебрегли. Борю положил у стены, на правах хозяина распоряжался я, и я боялся, что в случае каких нибудь эксцессов Боря начнет палить из винчестера, а так я ему не дам. Положил под голову нож и лёг с краю.
Сон накрыл как покрывалом. Глаза ещё видели проемы окон и двери, лунный неверный свет освещал комнату, а мне уже казалось это сном.
Проснулся опять среди ночи, без видимых причин. Луна светила ярко, как никогда, вся комната была освещена, как будто в проёмы направили прожектор. Прислушался, ожидая услышать шаги, но ничего, кроме шума реки, не слышал. Глаза привыкли к свету, и он уже не казался таким ярким. Лежал, глядя в потолок, и прислушивался. Глянул на Борю, и с удивлением увидел, что он тоже не спит, но смотрит не в потолок, а в дверной проем. Повернув голову, я увидел в проеме двери темный силуэт, человеческая фигура, в длинном чапане или плащ-палатке. Он стоял между нами и светом, и детали мы видеть не могли, только четкий черный силуэт. Но я не сомневался, что он смотрит на нас, и возможно, нас видит. Шевелится не хотелось, мы оба оцепенели, я понял, что Боря чувствует тоже самое, иначе он давно бы держал винчестер в руках. Осторожно вытащил руку из под одеяла, прижал палец к губам. Боря кивнул. Заметил, что у его подбородка из под одеяла блестит ствол, - он все таки держал винчестер в руках, сжимая его под одеялом. Из такой позиции только застрелится. Уж если взял оружие, направляй на врага и держи его на мушке. Я оперся ладонями, стараясь не шуметь, подтянул ноги и сел, опираясь спиной о стену. Сразу взял ружьё и оперевшись на колено левой ноги, прицелился фигуре в живот. После ранения в живот человек сразу не умирает, есть шанс спасти, хотя с картечью это вряд ли...
Силуэт никак не реагировал, может, он просто нас не видел. Скорее всего, вряд ли кто-то может не реагировать на направленное в тебя оружие. Боря скользнул под одеяло и через секунду уже высунулся там, где только что были его ноги, и так же направил винчестер в грудь нашему гостю. Я слегка пнул его в плечо правой, вытянутой ногой, он оглянулся. Я помахал рукой: "Не стреляй", в надежде, что поймет, он кивнул - понял. Силуэт на нас не реагировал.
Я лихорадочно соображал, что бы это могло быть. Галлюцинаций одинаковых у разных людей не бывает, насколько я знаю. Правда, я не знаю, что видит Боря, может дракона или оборотня, но надеюсь, то же, что и я. Шаги же нам одинаковые слышались.
Ситуация опять замерла, как прошлый раз. Я лихорадочно пытался её осмыслить. Допустим, кто-то взял чучело с огорода и поставил нам перед дверью, а потом постучал, или свистнул, сделал что-то, чтоб мы проснулись. Силуэт перед дверью казался безжизненным, правда, ни одного чучела я в кишлаке не видел, но ведь могло быть. Такой финт распространен, что бы отвлечь внимание. От чего? За спиной у нас толстые саманные стены, их даже "Калашников" не всегда берет. Впереди - мы готовы и там и ждем. Остается крыша. Я снова пнул осторожно Борю, и когда он оглянулся, показал пальцем на потолок и опять прижал его к губам. Боря кивнул и привалился спиной к стене, перехватив ружьё, теперь он видел потолок, и мог присматривать за дверью. Я же держал на мушке силуэт и контролировал оба окна, готовый выстрелить в любое.
И сколько нам так сидеть? Осторожно глянул на часы, - около двух. Жаль, петухов в кишлаке нет, пропели в три часа ночи, и сгинула нечистая сила, а тут парься до утра. А почему я так уверен в стенах? Может в них есть замаскированные отверстия, через которые можно стрелять, если знаешь, где находится мишень? Или просто пикой проткнуть... Я представил, как из стены появляется костлявая рука и берет меня за горло, как в американских ужастиках... Непроизвольно отодвинулся от стены. Боря вопросительно посмотрел на меня. Я снова прижал палец к губам, показал на дверь, - Боря перевел винчестер на "призрак", как я мысленно окрестил стоявшую в дверях фигуру. Я оглянулся и стал исследовать стену. Что бы не произошло, я не сомневался, что Боря расстреляет весь боезаряд, а в упор не промахнешься. Стена как стена, глинобитная саманная стена, сто лет ещё простоит. Боря пнул меня, я повернулся и сразу прицелился в проем: в проеме никого не было:
- Где он? - в голос сказал я
- Не знаю, исчез, - так же громко ответил Боря. Не знаю, как он, а я чувствовал себя полным идиотом. Нас опять провели. Но кто и зачем? Ведь это огромный риск, появляться вот так в проеме двери, ночью, зная, что внутри вооруженные люди. А вдруг мы со страху изрешетили бы его? Нет, конечно, это было чучело. Но с какой целью и кто его поставил? Проверяют нашу реакцию? Провоцируют? Кто? Зачем? Почему просто с нами не поговорить? Пытаются запугать? Опять же, зачем?
Интуитивно я чувствовал, что больше ничего не произойдет, но и спать не хотелось. Разводить огонь - потерять видимость из проемов, мы тогда как на ладони будем, а сами слепы. Попили воды с рафинадом, страхуя друг друга, помочились в дверной проем, на то место, где только что стоял странный силуэт. Завал разбирать и выходить не хотелось, даже не из-за страха, просто вдруг расхотелось что либо делать, как не хочется с шулером играть. Из запаса дров, который мы с Борей обновили из соседнего загона, выбрал длинные лаги, подходящие длинной по высоте нашего потолка, таких нашлось две. Заточил концы поострее и упер в потолок над нашей курпачей. Пусть напорется, сволочь, если крышу решит неожиданно проломить. Из двух покороче связал и поставил в двери крест - Аллах велик и всемогущ и Магомет пророк его, но у него видимо проблемы с шайтаном, а Христос лихо бесов изгонял. Правда, ему для этого свиньи нужны, но их здесь навалом в горах, есть куда бесов переселять.
Защитившись таким образом духовно и материально, легли с надеждой поспать, - скоро рассвет. Я снова уснул, как провалился, а Боря так и сидел до утра, ожидая нападения. Слава Богу, ничего не произошло.
В ярком свете утреннего солнца все наши ночные приключения казались нереальными, как приснившийся кошмар. Но это был не сон - перед проемом двери и вокруг дома полно следов, плохо различимых в пыли, но следов, и если верить Лене, следов медведя. С виду они выглядели как босые человеческие следы, примерно 43-го размера. Следы перед дверным проёмом мы ночью с Борей обоссали, и то, что наши "следы" легли поверх его следов доказывало, что это не сон.
- Какой-то сумасшедший бача здесь бродит в горах. Его выселили, а он с ума сошел. Или из тех, которых посадили за возвращение в кишлак. Своё отсидел, идти некуда или не хочет, крыша съехала на зоне, вот и тусуется здесь, - высказал своё, не лишенное здравого смысла, мнение Боря. Конечно, сумасшествие нашего "призрака" многое объясняет, да практически всё можно объяснить сумасшествием. Я не слышал про сумасшедших, которые могут не двигаясь стоять полтора часа, но наверное, есть и такие.
- Или Черный Альпинист...
"Летит по скалам камнепад,
Ревет и стонет водопад
В ущелье ветер носится со свистом...
Угля чернее в чёрной мгле
Я появляюсь на скале
Не зря зовусь я черным альпинистом..."
Напел я детскую песенку. Но Боря был не настроен шутить. Он не выспался и был зол на этого сумасшедшего, который столько издевается над нами. Было начало седьмого, по плану мы уже давно должны быть в пути. Приготовили горячую еду, - надо плотно позавтракать, ещё неизвестно, когда и как придется поесть. Запили сладким чаем. В одну флягу взяли воды, в другую крепкий, очень сладкий чай, хорошо глотнуть, когда устал при восхождении. Ещё по банке сгущённого молока, самая лучшая еда, когда висишь где нибудь на скале. Проверили веревки, снаряжение, упаковали пожитки. Я не собирался брать с собой ружья, но и оставлять их в кишлаке, после всего, было неправильно. Решили спрятать в горах, а на обратном пути забрать. Здесь расставаться с оружием не хотелось. Распределили по весу наши пожитки на два рюкзака, получились довольно увесистые. Быстро человек обрастает вещами, только не было ничего, день пожил и уже какой-то баул вещей набирается. Мы расстелили карты, свою и найденную в доме. При сравнении стало ясно, что найденная карта не во всем повторяет казенную. Это была без сомнения копия, но доработанная, - на ней были расселины и ручьи, которых не было на нашей карте, а ещё были кабаньи тропы, в том числе и та, по которой мы пришли. Обозначены они были странно, не пунктиром жирным, как отмечали мы, а тонкими сплошными линиями, которые сливались с контурными. Не сразу можно было догадаться, что это тропа. Очень неудобно, и я ручкой попытался их выделить, но шариковая ручка не писала на промасленной бумаге. Если верить этой карте, на противоположном берегу реки, около километра вниз по течению был небольшой сай, который под углом 45' к реке шел от плато и сливался с рекой. Т.е если мы перевалим склон за рекой, то попадем в этот сай. Странно, склон противоположного хребта казался монолитным и почти отвесным, но так бывает в горах. Мы решили не штурмовать склон, а спуститься и начать восхождение по устью этого безымянного сая, которого не было на нашей карте, что тоже очень странно, и есть ли он вообще. Но если есть, это самая близкая дорога к крепости, сай этот как раз и преградил нам дорогу, когда мы с Борей увидели крепость первый раз. Да, карта эта была большой удачей. Там, где мы вышли к этому саю, он был для нас непроходимым. Но если подняться по нему снизу, вполне возможно, что выше или ниже мы найдем возможность подняться к крепости, скорее всего кишлачные по нему и поднимались.
Перейти реку труда не составило, мы легко перепрыгивали с камня на камень. Оказавшись на противоположном берегу, поднялись по склону и осмотрели наше пристанище и кишлак. Ничего подозрительного. Пошли по течению вниз, и чуть не прошли мимо сая, который искали. Не знай мы о его существовании, прошли бы мимо. На карте он был нарисован как полноценное ущелье, только маленькое. На самом деле это был ручеёк, проложивший себе узкую расселину в осыпи. Странно, как такой малыш в устье мог быть таким глубоким саем у своих истоков.... Но идти по нему было намного удобнее, чем карабкаться по склону, и мы были рады, что нашли его. Видимо его вообще не было, когда геодезисты работали нашу карту. Иногда мне казалось, что он искусственный, так не правдоподобно располагалось его русло. В нем не было крупных кустов и совсем не было деревьев, наверное, последствие селя, и сам ручей, скорее всего, русло сошедшего лет 10 назад селя. Значит, карта относительно недавно нарисована, как раз по времени, когда погибший археолог здесь работал, может, он и рисовал.
Русло сая действительно расширялось. Проносившиеся не раз здесь сели видимо оседали в устье, когда теряли свою скорость, жидкая фракция уносилась в реку, а тяжелые камни оседали, заваливая устье. Ручей под ногами то появлялся, то исчезал, но густая сочная трава по дну расщелины свидетельствовала, что он есть и совсем не глубоко. Мы уже вскарабкались довольно высоко, когда вышли к небольшой заводи, по долинным понятиям, большой луже, но с кристально чистой водой, образованной этим ручьем во впадине расселины. Поднявшись из русла ручья на гряду, увидели внизу кишлак, речку, устье Чортаньги и Карасая. Отсюда, с высоты птичьего полета, можно было без всяких геодезических приборов нарисовать карту кишлака. Он и выглядел, как расстеленная на столе жёлто-зеленая карта. Мы рассматривали его в бинокли, но ничего, что могло бы хотя бы намекнуть на нашего ночного гостя, не нашли.
- А человек действительно может сойти с ума, если ему был дорог этот кишлак, или хотя бы его дом, - сказал я Боре, в подтверждение его версии, - у нас в Душанбе был такой случай. У одного мужика был "ЗиМ", машина, единственный частный "ЗиМ" тогда в Душанбе, отец с войны привез. Отец уже умер тогда давно, а сын, взрослый уже, стал подрабатывать, левачить на нем. Денег не хватало или обстоятельства какие заставили, с транспортом плохо было, в Курган-Тюбе, Джаргиталь, Гиссар автобусы несколько раз ходили в сутки, а в некоторые поселки и по одному разу. Вот он приедет на автовокзал, найдет семь человек клиентов, по рублю, туда - обратно, 14 рублей, десять дней - 140, а тогда рабочий на стройке столько в месяц получал. Поймали его, незаконная частнопредпринимательская деятельность, дали условно, но там конфискация средств наживы. Конфисковали его "ЗиМ", передали в Государственную Таджикскую филармонию. А у него крыша съехала. Он каждый день приходил к филармонии и ждал. Когда его "ЗиМ" выезжал, кидался на капот, обнимал его и плакал. Сначала терпели, думали, пройдет, потом в Кокташ увезли, больше его не видели.
- И похлеще случаи бывали, - ответил Боря, но рассказывать не стал.
- Допустим, он псих. Допускаю, так как он здесь родился и вырос, знает каждый шорох, ориентируется лучше нас, - легко от нас уходит. Не нападает - на тебя же не напал, только кумган на место поставил. И на меня не напал, просто ходил. Всё остальное - наш страх перед неведомым.
- Почему же он не пробует общаться, еду попросить или ещё чего?
- Это мне как раз понятно, его же выселяли, потом ловили, сажали, может быть били, когда поймали. У него запомнилось в его сумасшедшем мозгу, что чужие люди в кишлаке это опасно. Он избегает нас, но с другой стороны его к нам влечет. Вот он стоял у дверного проема больше часа, и а может всю ночь, мы же спали, когда он пришел. Проем завален, значит те, кто внутри, не хотят, что бы к ним заходили. Он ведь легко мог нарушить нашу баррикаду и зайти. А он стоял, даже попытки такой не сделал, может, ждал, что позовут, пригласят. А мы в него всю ночь из двух стволов целились. А то, что мы его убить могли, он просто не понимает, в него же не стреляли никогда.
- Может и так...
- Меня другое напрягает: что он ест. Ты видел, сколько в кишлаке съедобного? И зелень, и вишня, черешня. Косточками миндаля и урюка вся земля усеяна. И никаких следов, что кто-то собирает. Где он готовит еду? Из чего? Он же не маугли, среди людей вырос...
- Ну, может он в горах, в пещере живет, сколько здесь пещер. Обустрой любую и живи. Сам же говоришь, страх у него перед кишлаком. Спускается, когда людей видит, может мать, отца надеется найти. Потом видит, чужие люди, прячется, потом снова в горы уходит...
- Что он ест, Боря? Даже с ружьем в горах одной охотой не проживешь, а у него явно оружия нет. Из лука, что ли, охотится? Он бы нас давно из него перестрелял...
- Ты знаешь, сколько в пещерах летучих мышей? Я ел, ничего, особенно на масле пожарить...
Я посмотрел Боре в глаза, - вроде не шутит. А может, издевается, его не всегда поймешь. Летучих мышей здесь в пещерах миллиарды.
Мы подыскали подходящую трещину в скале, под карнизом, спрятать ружья. Боря передумал расставаться с ружьем, предложил оставить топор и кофейник.
- На фиг нам топор? Веток и ножами нарубим. Воды и в котелке вскипятим.
- Я ружьё оставлю, топор тоже, а ты, если хочешь, винчестер тащи, я кофейник и котелок понесу.
Остальная поклажа была распределена между нами равномерно. Ружьё и патроны не тяжелые, но неудобно длинное ружьё таскать по скалам, когда рискуешь им зацепиться и улететь. Без топора можно обойтись, им могилу удобно рыть в скальном грунте, но этого я Боре не сказал. А хворост и руками можно наломать.
Дальше ручеёк превратился в короткие водопадики, а удобная расселина в сплошные скалистые уступы. Мы сделали связку и переползали с уступа на уступ, со скалы на скалу, страхуя и поддерживая друг друга. Остановились передохнуть в ложбинке. Ручейка уже не было, напились чаю из фляги. Поднялись довольно высоко. Я рассматривал уходящий в небо склон хребта, пытаясь увидеть крепость или место, с которого мы её видели, но пока ничего знакомого. Здесь тоже была растительность, скудная, но была. То там, то здесь на склоне небольшими группами, по 2-3, а где и по 5-6 деревьев росла арча. Кусты эфедры, барбариса и шиповника образовывали густые заросли, покрывая зелеными пятнами защищенные от камнепадов и селя места на склоне. Даже по отвесным скалам ползли вьющиеся лианы - дикий виноград и ежевика. Только осыпи серели безжизненным камнем да торчащие из этих зеленых островков отвесные скалы. Мы уже были ближе к вершине хребта, чем ко дну ущелья, и крепость мы видели примерно с этого уровня, она должна была быть где-то здесь. Солнце палило в зените, припекало серьёзно, но спрятаться от его лучей было негде. Далеко под нами был виден кишлак и тонкая струйка реки, еле доносился шум бьющейся об скалы воды. Совсем близко кружил, выглядывая добычу, беркут, а высоко над ним снежные грифы. Напротив, прямо перед нами простирался Карасай, он просматривался далеко, в бинокль мы видели то место, где спускались в ущелье.
Путь нам только вверх, вправо и влево нечего и думать, скалы и смертельные осыпи. Поднялись ещё. Силы уже были на исходе, голод давал о себе знать. Наконец мы вскарабкались к истоку этого сая. Отвесные скалы образовывали узкий каньон, это был тот самый каньон, на обрыве которого стояли мы с Борей, а на противоположной скале увидели крепость. Она здесь, над нами, просто мы не видим её со дна каньона. И карта подтверждала это.
Вдоль скал, как обычно в таких местах, была небольшая осыпь. Падающие со скал камни образовали небольшой карниз, по которому хорошо было идти, цепляясь при необходимости за неровности стены. Так мы и шли, пока не вышли на небольшую каменистую площадку, которая упиралась в отвесную скалу. Дальше хода нет. По скале могли бы подняться альпинисты-спортсмены со специальным снаряжением, мы не могли. Ещё с этой площадки можно было спуститься вниз, используя верёвки, и вернутся назад. Другого варианта не просматривалось. Но как-то же попадали в крепость кишлачные?
К скале жались чахлое деревце арчи и несколько пышных кустов эфедры. На скале росла в расщелинах трава, и какие то желтые цветочки. Камни пятнами покрывал бурый сухой мох. Значит, вода здесь бывала часто. Устроили привал под арчой, тень она давала хлипкую, но всё же тень. Надо держать совет, что делать. Заметил под ногами какой-то черепок керамический, показал Боре, он тут же нашел ещё один. Прошлись по площадке - она вся усыпана черепками и другим бытовым мусором многовековой давности, видимо здесь было что-то вроде помойки. Но крепость над нами, это точно. Может, они лестницы делали? Здесь всего-то метров десять подняться...
Съели по лепешке с мясом, запили чаем из фляги. Воду берегли, ещё неизвестно, где придется ночевать. Боря пошел исследовать скалу, а я прилег в тени и думал. Передо мной такая удивительная панорама открывалась! Весь Карасай, только мы сейчас были выше плато. Я видел пятно рощицы, в которой ручеек, убранное маковое поле, и в дымке утес, на котором ночевал. Ущелье терялось вдали. Пришел Боря:
- Никаких шансов.
- Думаю, мы не тем путем идем. Крепость изначально строили так, что она снизу неприступна. Другой путь есть в крепость, должен быть. Здесь сам смотри, даже по этим черепкам, кроме нас тысячу лет никто не был. Местные знали, где ходить, случайных прохожих здесь не бывает. Хоть какая бы тропка была, мы бы её заметили, сам видишь - нет ничего, и мы по целине карабкались.
- То, что по саю тропы нет, её и быть не может. Они по руслу ходили, а здесь ручей только летом смирный, посмотри, как вода поднималась в нем весной, и сели проходят по этому саю, не то, что тропу, асфальтовую дорогу смоет. Так что ходили они, скорее всего, по ручью, а вот дальше куда? Не сюда, это точно, здесь только мы, и то случайно оказались. Там, на той стене каньона, есть расселина горизонтальная, почти до верха идет с уклоном небольшим. Мы прямо над ней стояли, но сверху её не видели. Можно попробовать вылезти по ней на то место, где мы были. По краю каньона зубы торчат, можно в связке по зубам наверх подняться, а если там глухо, успеем сюда до темноты, здесь заночуем.
Так и решили. Это не к крепости, а от неё, но так в горах бывает, хочешь куда нибудь попасть, а идти в обратную сторону приходится. Мы неплохо подкрепились и передохнули, но усталость и бессонная ночь давали себя знать, лезть уже никуда не хотелось. Все чаще соскальзывали ноги, чаще за неверный камень хваталась рука, и темп нашего восхождения сильно замедлился. Хорошо бы поспать, но не было времени. До темноты надо определиться с ночлегом. Хоть эту ночь нормально отдохнуть, если этот дивона и здесь нас не навестит.
К расщелине пробрались без проблем. Я видел её, ещё когда мы поднимались, но не обратил на неё внимания, она была не по пути. Расщелина в виде трещины в скале сантиметров 10, уходила в осыпь карниза, но уже в метре над карнизом она была сантиметров 40, а на высоте двух метров почти метр, и всё более расширяясь уходила к гребню скалы, образующей каньон. Мы залезли сразу в просторную трещину, Боря подсадил меня, я дал ему руку, и мы, цепляясь рюкзаками, поползли по трещине вверх. И тут что-то меня озадачило.
- Подожди, - крикнул я Боре, он полз впереди. Здесь что-то не так. Боря был меньше и тоньше меня, в трещине чувствовал себя свободнее. Он как мог, обернулся ко мне:
- Что случилось?
- Ничего не случилось. Ветер. Чувствуешь ветер?
- Ну, ветер. Что не так?
- Откуда ветер, Боря? Из трещины ветер.
- Хочешь сказать, сквозная?
- А когда ещё из пещеры ветер дует?
- Точно... Так может?
- Может, ещё как может. Только проверить как? Надо в расщелину лезть.
- Давай фонарик, я полезу.
- Нет, не так. Давай вернёмся, упакуем тебя как надо, и полезешь, а я с веревкой здесь подожду, сигналы по веревке, если до выхода доползешь, дернешь два раза, я тебе рюкзаки отправлю на веревке, и сам потом проползу, заодно место там пошире посмотри. Да она впереди расширяется. Можно попробовать вместе пролезть, но когда один застрянет, это одно, а когда оба...
- Да нет, я сам пролезу, там видно будет, - раздухорился Боря.
Боря взял нож, фонарик, веревку одну 10 метров, и ещё такую же. Поднялись уже налегке повыше, где трещина была больше метра, нашли подходящий выступ, закрепили веревку. Если веревка кончиться раньше, чем пещера, Боря привяжет вторую. Когда он выберется, я привяжу свою веревку и его рюкзак, так мы наладим веревочную переправу.
Боря исчез в расселине. Потянулись мучительные минуты неизвестности. Время от времени веревка то натягивалась, то опадала, то дергалась, но это не был условный сигнал. Мне казалось, прошла вечность, прежде чем я почувствовал два четких, уверенных рывка. Дернул так же в ответ, как договаривались, отвязал веревку от выступа, удлинил её сразу ещё на 20 метров, привязал в месте связки рюкзак поменьше, дернул ещё два раза, - веревка пошла. Есть!
Переправив всё имущество Боре, я сам пополз по этой трещине в скале. Она была довольно комфортной, лицо обдувал приятный ветерок, трещина была широкой и пологой. Сначала было темно, свет сзади померк на первом же изгибе, но вскоре забрезжил свет на выходе и довольно скоро я вылез из небольшого колодца с аккуратно вырубленными ступенями - здесь выход имел вполне цивилизованный вид, маскировать его с этой стороны, видимо, не считали нужным. Я стоял на довольно большой площадке перед отвесной скалой, но добрую половину которой занимала огромная чинара, не менее пяти метров в диаметре, как бы не больше. Прямо напротив нас возвышалась крепость, она тоже была огромной.