Глава первая

Тридцать девять
Глава вторая

...Маленькая Вера бегает по дому и ищет сестёр. Опять затаились! Ведь знают, что она боится, когда девочки прячутся! Одна комната, другая, третья... Неудобное платье путается в ногах, и малышке приходится приподнимать подол.

Пролетела по ступенькам, вот уже и во двор выбежала, а их всё нет.

- Наденька, Любонька! Ну, где вы-ы?!

Слова тают в дневном мареве. На мгновение затихают цикады, но потом всё так же самоотверженно заводят свою песню, погружающую в вязкое забытьё.

Вера закусывает губу, чтобы не разреветься, но это не помогает. Крупными бусинами слёзы капают с ресниц, от них солёно во рту. Вере жалко себя и страшно. Размазывая тёплые дорожки по лицу, она садится на прогретый солнцем порожек. Еле сдерживает всхлипы, и от этого больно в горле. Озирается в надежде, что сёстры где-то рядом. Но двор почти пуст, только пёстрые куры деловито рассматривают пыль, которую время от времени разгребают лапами.

Большой паук ползёт по штукатурке прямиком к руке, и быстро как ползёт! Девочка уже не может сдерживаться: рыдания выплёскиваются, как молоко из перевёрнутой чашки, и малышка бежит обратно в дом. Одна комната, другая, третья...

Из маминой спальни доносятся голоса. Вот они где! Теперь главное - быстро пробежать мимо кладовки. Вера несётся по тёмному коридору, стараясь не думать о том, что дверь в кладовку приоткрыта. Пробегая мимо, малышка крепко зажмуривается, чтобы случайно не увидеть шевелящиеся сгустки темноты. Тёплый затхлый воздух сочится из старой кладовой, становится вязким, и теперь девочке приходится пробираться сквозь него как в киселе. Ноги не слушаются. Вера поднимает платье и видит, что вместо ног у неё подушки, из которых при каждом шаге вылетают пушистые облачка. Перья поднимаются вверх, лезут в рот и прилипают к мокрым щекам.

- Ма-ама! - уже не стесняясь, Вера ревёт во весь голос.

В ярко освещённом проёме маминой комнаты появляются силуэты девочек.

- Наденька! Любонька!

Давайте же, ноги! Шагайте!

Вере кажется, что она никогда не дойдёт до сестёр. Малышка протягивает руки; перья кружатся вокруг, мешают дышать. Силуэты искажаются, бледнеют и медленно тают...

Всхлип. Вера утёрла мокрый нос тыльной стороной ладони.

"Зачем они так со мной?.. Я же боюсь темноты...". Подушка намокла и неприятно холодила щёку. Вера, не открывая заплаканных глаз, повернулась на другой бок.

"Мама... Наденька...". Всхлип. "Люб... ".

Постой! Какая Наденька? Какая Любонька?!

Ещё не в силах отойти ото сна, она приоткрыла глаза.

За большим окном, которое начиналось почти от самого пола и аркой уходило в потолок, тихо шелестела листва. Солнечные лучи запутались в кроне раскидистого дерева и то там, то тут поблёскивали между веток.

"Фух!.. - Вера с облегчением выдохнула. - Это сон, просто сон".

Однако едва уловимая щемящая грусть застряла в груди, не давая глубоко вдохнуть. "Да, сон. Только плакать почему-то хочется". Она уткнулась в подушку в надежде подавить слёзы.

"Давай, плачь, плачь. Пожале-ей себя, - растягивая слова, думала актриса, - Верочке же страшный сон приснился!" Плакать сразу перехотелось. Она снова повернулась к окну и утёрла мокрые слипшиеся ресницы.

Слёзы для неё всегда были чем-то загадочным и непостижимым. Откуда они берутся? И зачем вообще нужны? В детстве Вера запрещала себе плакать, чтобы её считали сильной и взрослой. Конечно, не всегда получалось сдержаться, особенно, когда слёзы наворачивались не от боли, а от обиды. Но даже для таких случаев использовался по-детски наивный, но действенный приём: стоило только мысленно произнести "плачь, плачь - ты же маленькая деточка!", как поток тут же иссякал, а эмоции направлялись в другое русло.

Возможно, из-за такой установки будущей актрисе не удалось с первого раза поступить в театральный. Во втором туре один из членов приёмной комиссии попросил Веру заплакать, изображая неразделённую любовь. Ни с первой попытки, ни даже с третьей растерянной абитуриентке это не удалось. Она по сей день помнит брезгливо сморщенное лицо известной актрисы, которая снисходительно протянула:

- Милая моя... Умение заплакать в нужный момент - главное оружие настоящей женщины.

После провального экзамена, сидя на лавке возле института, Вера пыталась разобраться в своих чувствах: что не позволило ей выдавить из себя желанную слезу? Детский запрет? Или же недостаток опыта?

Ни тогда, ни теперь актриса не могла определённо ответить на этот вопрос.

"Ну, всё! Хватит кукситься".

Отгоняя так некстати возникшие воспоминания, она рывком села на кровати. В тот же миг резкая боль буквально расколола голову пополам. Перед глазами всё поплыло, и Вера со стоном разочарования медленно опустилась на подушку.

- Эта дурацкая арка!.. - актриса с досадой шлёпнула ладонью по кровати.

За дверью послышались торопливо удаляющиеся шаги.

- Эй, кто там подслушивает? - крикнула она раздражённо и, затаив дыхание, прислушалась: шаги стихли, никакого шума.

"Не иначе, Алексей Леонидович! Вечно отирается рядом, словно дышать без меня не может... Чувствует свою вину, вот и истерзался весь... - Вера подумала про шишку на лбу. - Ёлки-метёлки!.. Это ж как я сниматься буду?!"

Она представила взбешённого режиссёра: день простоя - и спонсор устроит истерику. Спонсор... Мысли лихорадочно заметались, пытаясь объяснить едва уловимое внутреннее волнение, которое охватило актрису при упоминании о спонсоре: обрывки невозможных воспоминаний, настолько ярких, что она готова в них поверить! Только всякий раз, когда Вере казалось, что всё вот-вот сложится, картинка таяла, оставляя после себя в голове звенящую пустоту.

В конце концов, это мог быть просто сон. Да, это и был сон! Актриса вспомнила какой-то парк... или лес? Был ещё собачий вой... или не собачий? Вскоре она махнула на эту затею рукой. Сейчас ей нужно хорошенько отдохнуть, а не забивать голову причудами сознания.

"Для начала неплохо бы причесаться, - стараясь не делать резких движений, Вера приподнялась на локтях и потянулась к прикроватной тумбочке за расчёской, да так и застыла: - Странно... Вчера туалетного столика здесь не было..."

Она с настороженным интересом обвела взглядом комнату. Последняя плохо вписывалась в привычные представления о гостиничных номерах: дорогая мебель, в белой поверхности которой всё отражалось как в зеркале; большой пушистый ковёр, почти полностью укрывавший мраморные плиты пола; на лепном потолке изящная люстра с лампочками-свечами...

Вера закрыла глаза, досчитала до пяти и снова посмотрела на потолок. Люстра осталась на месте.

"Бред. Полный бред". Она скосила глаза на кровать. "Ого! Это шёлк?" Осторожно, словно боясь обжечься, провела ладонью по покрывалу. Казалось, это прикосновение, как проявление осознанного физического контакта с окружающей обстановкой, смутило Веру окончательно. Прохладная на ощупь ткань вызвала неясную тревогу: всё пространство комнаты, такой роскошной и гостеприимной, таило в себе незримое присутствие чего-то необъяснимого. Такую же тревогу она чувствовала во сне про тот лес... или парк...

Вера уже сознательно пыталась восстановить в памяти сновидение, всматривалась, вслушивалась в воспоминания, стараясь прояснить связь между сном и явью.

- Парк... да, пусть будет парк. Дорога, туман... Вой... - актриса не замечала, что вместе с губами кусает и ноготь, и продолжала: - Так, что ещё?.. Машина... Едем...

Она застыла, даже затаила дыхание в надежде удержать зыбкое воспоминание. Ну! Разгадка уже где-то близко!

И вдруг Веру окатила горячая волна страха - страха от внезапного осознания того, что это был не сон! Пространство разом потускнело, потеряло выразительность. Как в детском калейдоскопе из цветных кристалликов случайным образом появляется полноценная картинка, так и сейчас сложилось чёткое воспоминание о вчерашнем дне: съёмка - арка - приглашение - ужин - и...

Не обращая внимания на головную боль, Вера спрыгнула с кровати и с жадностью заглянула в зеркало. На неё смотрела растрёпанная молодая женщина с большой, почти на весь лоб, ссадиной. Не отдавая себе отчёта, Вера прикоснулась ко лбу и тут же громко всхлипнула: свежая рана начала гореть и пульсировать от боли. Глаза наполнились слезами...

"Господи... Что... что происходит? Где я?" - актриса растерянно смотрела на обтянутую гобеленом стену, и сквозь призму слёз казалось, что диковинные птицы, которыми густо усеяна ткань, качаются на причудливо изогнутых ветках: вверх-вниз... вверх-вниз... Она даже слышала хрустящий шорох тонких крыльев.

"Я точно сошла сума..."

Но в какой-то миг шорох проявился более отчётливо, и Вера поняла, что это не помешательство - звук доносился с улицы. Она сдвинула прозрачную занавеску и приоткрыла окно: в лицо пахнуло свежестью и прохладой парка. Жёлтая бабочка, сидевшая на низком подоконнике, встрепенулась и упорхнула, тут же скрывшись в жёстких листьях волчеягодника.

Шорох повторился. Вера инстинктивно повернулась в сторону звука, но тут же отпрянула и прижалась к стене: поодаль, в кустах, стояла большая серая собака. Или?.. Актриса зажала рот ладошкой, едва сдержав испуганный возглас. Осторожно, стараясь не шуметь, она прикрыла окно и на цыпочках вернулась к кровати. Мысли лихорадочно метались: "Так... Что делать? Надо бежать! Но как? Блин! Да через дверь, как же ещё!"

Вера торопливо искала туфли. Необъяснимая тревога сменилась лёгкой паникой, от которой даже покалывало в кончиках пальцев.

- Где же вы?! - нервно шептала она, приподнимая пушистый ковёр и заглядывая во все углы комнаты. - А! Кровать!..

Она стала на четвереньки и почти наполовину залезла под кровать, надеясь увидеть туфли. И она увидела. Только не свои, а мужские, и стояли они в проёме открытой двери. Вера замерла: жгучее желание стать невидимкой сковало все мысли.

- Госпожа Вера... Ммм... Я стучал, но Вы не ответили. Я, пожалуй, зайду позже, - туфли попятились, и дверь медленно закрылась, впрочем, чтобы в следующее мгновение приоткрыться. - Я пришлю горничную... с Вашего позволения.

- Ох, Вы нас и напугали!.. Вас когда принесли, господин Адриан аж побелел весь. И так сверкнул глазами! У! Я думала, Мясоедов упадёт замертво от этого взгляда!

Молоденькая горничная, почти девочка, щебетала без умолка с того момента, как зашла в комнату. "Лиза, - представилась она, - Ваша горничная". Девушка улыбнулась, увидев, что Вера непонимающе на неё смотрит. "Господин Адриан сказал, что, скорее всего, Вам потребуется помощь". Горничная многозначительно посмотрела на растрёпанную гостью и снова улыбнулась. Вера готова была поклясться, что где-то уже видела эту мягкую улыбку, от которой веяло тёплым спокойствием.

"Так значит, это таинственный незнакомец заходил, - ухмыльнулась актриса. - И опять я его не увидела!"

Уже спустя четверть часа Вера послушно сидела у открытого окна и слушала последние новости из мира шоу-бизнеса с пространными, но забавными комментариями Лизы.

- ...нет, всё-таки лучше Мэрилин Монро ещё не было женщины! Вы бы видели, какая она... - девушка на мгновение замолчала, подбирая слово, и выдохнула: - Настоящая!

- А Вы... видели? - Вере не удалось подавить иронию в голосе; пришлось отвести глаза, чтобы скрыть чувство неловкости.

Лиза запнулась на полуслове, удивлённо посмотрела на Веру и покрылась лёгким румянцем:

- Ой... простите, меня иногда заносит - сама не знаю, что говорю.

Следующие пять минут прошли в полном молчании - Лиза сосредоточенно обрабатывала ссадину. К слову сказать, у неё это получалось очень хорошо: стараясь не причинить боль, девушка заботливо накладывала на рану мазь, которую брала кончиком пальца из пузатой прозрачной склянки. Мазь пахла мёдом и сухими травами и мгновенно впитывалась, растворяя неприятные ощущения и боль. Несколько раз Вера пыталась развернуться к зеркалу, чтобы посмотреть на лоб, однако Лиза, мягко, но настойчиво возвращала её в первоначальное положение. Вера уже пожалела, что так бестактно перебила девушку, и чтобы прервать неловкое молчание, спросила первое, что пришло в голову:

- Лиза, а это поможет?

- Ну-у... Ссадина останется ещё долго. Неделю, может, больше. Моя мазь, конечно, чудодейственна, но не настолько, чтобы... - горничная развела руками, ещё раз придирчиво осмотрела рану и неожиданно для Веры сказала: - Так что скоро Вы отсюда не уедете.

Лиза хихикнула, облизнула с пальца остатки снадобья и закрыла баночку.

Последняя фраза горничной насторожила, однако прежде чем Вера успела что-то сообразить, девушка продолжила:

- Обед сюда принести или выйдете в гостиную?

Актриса со вздохом, наконец, повернулась к зеркалу: ссадина багровела на фоне бледной кожи, но, по крайней мере, боль прошла. Вера наморщила лоб, ожидая неприятных ощущений, но почувствовала лишь лёгкое покалывание. Ей очень хотелось увидеть своего загадочного "поклонника", а заодно найти администратора и высказать ему всё, что она думает об этом сомнительном приключении.

- Я... я приду в гостиную.

- Вот и ладненько. Обед через час, так что успеем привести Вас в порядок, - Лиза взяла с туалетного столика плетёную корзинку с расчёсками, заколками и прочими парикмахерскими штучками. Скоро она справилась с причёской. - Вам помочь одеться, госпожа Вера?

Актриса возмущённо цокнула:

- Лиза, не называйте меня госпожой! И что значит - одеться? Где моё платье? И туфли я так и не нашла... - она вспомнила, в какой позе застал её Адриан, и от досады закусила губу.

Горничная озадаченно посмотрела на гостью, но тут же затарахтела:

- Ой, с туфлями вообще смешная история вышла. Садовник утром рассказал. Идёт, говорит, по дороге, видит: туфель женский лежит, красивый такой, на во-от таком каблуке! - девушка показала высоченный каблук, как можно шире растопырив большой и указательный пальцы.

Вера не смогла сдержать улыбку: непосредственность Лизы ей определённо нравилась; да и каблуки туфлей были куда более скромных размеров.

- Так вот, - продолжала Лиза, - он давай второй искать. Искал, искал - не нашёл. Даже Мясоедова позвал - он у нас зна-атный сыщик!

Девушка чему-то рассмеялась; а для Веры осталось загадкой, кто такой этот Мясоедов, и в каком смысле он "знатный сыщик".

- В общем, туфель исчез. Может... - Лиза тихонько прыснула от смеха, - может, собаки утащили?

Вера не видела ничего смешного в том, что осталась босая. Словно читая мысли, горничная уже серьёзно сказала:

- Госпожа Вера, всё необходимое Вы найдёте в шифоньере. Обед через... - она задумчиво посмотрела в потолок и беззвучно зашептала, загибая пальцы. - Да, уже меньше, чем через час.

- А что это за... собаки? - уже вдогонку спросила Вера. - Ну, или не собаки... Я видела сегодня одну... одного. Вон там, у тех кустов.

Лиза повернулась, и Вере показалось, что девушка немного озадачена.

- А, этот... Да он безобидный. Сам себя боится. Приблудился вот на нашу голову.

Вера в нерешительности топталась перед шкафом. Смех сказать, конечно, но в голову приходила только одна мысль: сейчас дверца откроется, а там... пышные бальные платья с кринолинами, меховые манто, длинные атласные перчатки и, почему-то, маленькая белая собачка с розовым бантиком на голове. Актриса хихикнула, потянула за ручку и немного разочарованно выдохнула: несколько шифоновых платьев и две пары туфель.

- Да-а, - протянула Вера, - небогатый выбор.

Шёлковый халатик соскользнул с плеч и мягко упал на пол. Особо не раздумывая, Вера надела первое попавшееся платье, которое доходило ей почти до щиколоток. Покрутившись перед зеркалом, она довольно ухмыльнулась и достала туфли, однако, как ни старалась, но с ролью Золушки не справилась: обе пары не подходили по размеру; они беспощадно сдавливали ступню, не оставляя никаких шансов.

- Ну, и ладно, - актриса подмигнула своему отражению в дверце шкафа. И от того ли, что отражение так же лихо ей ответило, или же по какой-то другой причине, но настроение улучшилось.

Идти по мелкому гравию было не совсем удобно, но забавно. Он довольно чувствительно впивался в подошву босых ног; несколько раз становилось нестерпимо щекотно, и Вера непроизвольно подпрыгивала на носочках и хихикала. Она вспомнила, как будучи маленькой, часто бегала по двору бабушкиного дома босиком. Воспоминания нахлынули так нежданно, что Вера остановилась; зажмурившись, она подставила лицо мягким солнечным лучам, которые просачивались сквозь ажурную крону вековых деревьев, и позволила мыслям унестись далеко-далеко. Словно сотканная из солнечного марева, сначала неясно, а потом, набирая чёткость, проступила картинка деревенского дома. Вон будка с вечно спящим старым Пиратом на привязи; вон лестница на чердак летней кухни, где бабушка сушит чабрец и шиповник; а вот и сама баба Варя... Бабушка всегда вкусно пахнет: молоком, сухоцветом и ещё чем-то пряным. Картинка, словно ограниченная рамкой кинообъектива, кажется почти осязаемой, реально ощутимой. Так и хочется протянуть руку, чтобы прикоснуться к бабушкиной шершавой, в бугорках вен, руке. Но нет, страшно - а вдруг растает как мираж, растает, как много лет назад, когда стоя коленками на заднем сидении автомобиля, Вера в последний раз смотрела на грустно улыбающуюся бабу Варю. Тогда вот так же солнечное марево размывало любимый образ...

Вера открыла глаза и глубоко вздохнула. Она любила такие воспоминания, и хотя они часто бывали с оттенком грусти, после них оставалось терпкий, почти пьянящий вкус настоящих, не киношных чувств.

"Интересно, который час?" - Вера посмотрела на полоску неба, которая распарывала зелёный шатёр; по колышущимся листьям прыгали солнечные блики. Маленькая травинка, тёплый ветер, пустая дорожка и даже колючий гравий на ней - всё радовало и удивляло одновременно. Здесь, вдали от суматошного, фальшивого по своей сути города, актриса чувствовала себя уютно, будто под защитой волшебных сил, как тогда, в детстве, у бабушки. Вера словно заново познавала привычные предметы и явления, находила в них новые черты. Или может быть, вспоминала о давно забытом? Ощущение, что сейчас она вот-вот что-то вспомнит, ускользало как песок сквозь пальцы - не удержать...

Живот тихонько заворчал.

- Иду, иду, - буркнула Вера и тут же посмотрела по сторонам: не хватало, чтобы кто-нибудь услышал, как она разговаривает со своим животом.

Дорожка вывела её к главному входу в особняк. Ещё только вчера Вера входила в этот дом как гостья; и сейчас вдруг разом нахлынувшие смешанные чувства не давали чёткого представления, как она должна относиться к той ситуации, в которой оказалась. Кто она теперь - гостья, по нелепой случайности попавшая в неловкое положение, или заложница чьих-то намеренных, продуманных действий? Сейчас, за обедом, она и надеялась это выяснить. В любом случае, кое-кому уж точно не поздоровится.

- "Ве-е'гочка", - с тихим ехидством проблеяла актриса и, подобрав подол платья, легко взбежала по прохладным ступеням.

Полная решимости, она потянула ручку массивной двери - та тяжело, но плавно отворилась. В полумраке пустого холла стояла тишина. Вера направилась было к прикрытой двери в гостиную, но её внимание привлекла широкая лестница, которая вела на второй этаж. Солнечные лучи, проникающие через высокое окно, окутывали старинные ступени золотистым маревом. В голову пришла шальная мысль; любопытство, которое подстёгивалось самой атмосферой этого странного места, стирало все условности. Вера, воровато оглядываясь, подошла к лестнице. По кончикам пальцев пробежал покалывающий холодок.

Она положила руку на перила и почувствовала, как нагрелся от солнца мрамор.

"Я только на секундочку. Просто гляну в коридор и всё..."

Затаив дыхание, она сделала один шаг, потом второй...

- Ве'гочка! Ну, наконец-то! А мы Вас заждались.

Алексей Леонидович появился так неожиданно, что коленки у Веры подкосились, и в лицо ударила волна румянца. Досадуя больше на свою реакцию, чем на самого администратора, актриса нарочито медленно повернулась к нему и улыбнулась.

"А чтоб тебя, чёрт безрогий!.."

Слегка пижонским жестом Должок провёл ладонью по идеально уложенным волосам:

- Вы тоже прекрасно выглядите.

Вера застыла. Она словно приросла к перилам и немигающими глазами смотрела на администратора. Должок, в свою очередь, рассматривал её лицо и даже не пытался скрыть ехидную улыбку.

- Я вижу, Лизонька постаралась со своей чудесной мазью.

"Вот! Опять! Опять он как-то странно говорит..." Вера не могла сообразить, что её смущает в словах Должка - акцент? интонация?

Пытаясь собраться с мыслями, она осознала, что из-за конфуза на лестнице недовольство сложившейся ситуацией достигло предела. Тихая злоба кипела в горле и была готова выплеснуться на голову ничего не подозревающего администратора. Актриса капризно дёрнула плечами. Она уже открыла рот, чтобы задать первый вопрос, как вдруг пришедшая мысль тонкой иглой пронзила сознание: Вера поняла, что в речи Должка заставило её нервничать - картавость, которая всегда была отличительной чертой этого странного человека, сейчас исчезла!

В голове творилось чёрт знает что: словно муравьи в потревоженном муравейнике, мысли расползались в разные стороны, и Вера ничего не могла с этим поделать. Ей нужно, во что бы то ни стало, поговорить с Должком.

- Алексей Леонидович... - она спускалась по ступенькам, приподнимая подол. - Я...

Администратор, манерно всплеснув руками, засеменил к лестнице.

- Что же Вы - босиком? Дитя моё, Вы так можете п'гостудиться.

Не дав Вере опомниться, он два раза хлопнул в ладоши, напомнив своим сюртуком и напомаженными усами циркового конферансье. Под лестницей открылась дверь, в тускло освещённом проёме которой появился нескладный детина с выражением полного безразличия на лице. Лакейские перчатки неуместно смотрелись на его огромных руках и добавляли всей картине ещё большее сходство с цирком.

- Любезный, п'гинеси-ка что-нибудь обуться, - администратор пальцем указал на ноги актрисы. - Да побыст'гей! - крикнул он вдогонку долговязому.

Игнорируя последнюю фразу, "любезный" не спеша, переваливаясь на ходу с ноги на ногу, прошёл через холл и скрылся за массивной колонной. В гулкой тишине раздался звон ключей, за ним последовала тихая возня, которая сопровождалась сердитым невнятным бормотанием. Потом что-то с глухим стуком упало, и снова наступила тишина.

Через несколько минут Вера держала в руках кожаные тапочки с острыми носами и заломленными задниками. Витиеватая восточная вышивка с прозрачными, как хрусталь, бусинами делала их похожими на часть маскарадного костюма.

- О! Бабуши! У тебя оп'геделённо есть вкус, любезный, - последние слова Алексей Леонидович крикнул вдогонку уже закрывающейся под лестницей двери. Затем одобряюще закивал Вере: - Смелее, Ве'гочка. Сам лично выби'гал на 'гынке. Ох, и п'гойдохи эти ма'гокканские лавочники! П'гиходится то'гговаться с ними за каждый ди'гхам.

- Простите - за что? - Вера растерянно смотрела на Должка.

- Дирхам - марокканская... кхм... валюта.

"Ну, вот - опять не картавит! Да кто же ты такой, Алексей Леонидович?.."

Актриса нерешительно вертела в руках бабуши. Странные изменения в поведении Должка наталкивали на мысль, что перед ней, по меньшей мере, психопат.

Она вяло пошутила:

- Что ж, в такой обуви и на балу не стыдно показаться. Только... у меня есть несколько вопросов. Думаю, сначала нам нужно поговорить, - Вера сверлила администратора глазами.

Он без труда выдержал взгляд и суетливо замахал руками:

- Отвечу на любой Ваш воп'гос, дитя моё. Только, умоляю - п'гойдёмте к столу, нас ждут!

Вера догадалась, что Алексей Леонидович использует эту уловку, чтобы в присутствии посторонних избежать расспросов с её стороны. Актриса лукаво посмотрела вслед администратору: "Тем лучше! Именно в присутствии посторонних тебе будет сложно отвертеться от разговора". Она надела тапочки и вслед за Должком вошла в гостиную.

Читаем продолжение