В небольшой аудитории тихо. Шесть студентов сидят за столами и готовятся, пока один сдаёт зачёт. Остальной курс в коридоре, волнуется-мается и зубрит.
Вот подошла и моя очередь. Я сажусь напротив преподавателя Шипиловой. Ей около тридцати, но она уже кандидат наук. Первый вопрос. Я уверенно отвечаю. Второй, третий. Бодро излагаю ответы - для меня это семечки. Преподаватель продолжает, но странно - она задаёт вопросы, на которые любой другой студент вряд ли ответил бы. Они вроде и не выходят за рамки программы, но требуют углубленного изучения. А в такое и аспиранты вряд ли пускаются за пределами своей темы. Кроме того, опрос идёт уже не стандартные десять-пятнадцать минут, а больше. В чём дело? Ведь это лишь формальный зачёт за четвертый курс. Госэкзамен по этому предмету будет вместе с профильными в следующем, выпускном году.
...Мой зачёт длился уже минут сорок пять. Я спиной ощущал что остальные студенты в классе следят за ним, а не готовятся к своему. И уже понимал: преподаватель старается "загнать в трубу", что на студенческом жаргоне означает - намеренно завалить. Закавыка в том, что я знал предмет лучше всех на курсе. А, может быть, и лучше Шипиловой. Так получилось, что я был верным адептом стройной логики этой науки. Просиживал в библиотеке, восхищаясь, читал её основателей, причём и те их труды, которые она наверняка знала поверхностно. Вникал, искал новые методы в кругу таких же юных энтузиастов дисциплины и даже пытался сделать открытия в ней, применив их затем на практике...
Наконец, вздохнув, преподаватель сказала:
- Зря я вас мучила. Предмет вы знаете, но зачёт я поставить вам не могу.
- Почему?
- А вы не убеждены в том, что знаете.
Несмотря на всю неопытность, до меня дошло: она получила какое-то указание и от нее ничего не зависит. Но удержаться от следующего вопроса не смог:
- А вы мне "зачёт? за знания или за убеждения ставите?
С неприятной улыбкой женщина почти крикнула:
- Ваши знания предмета не дают вам право ревизовать его!
Уже вставая, я опять не смог сдержаться и не без доли патетики произнёс:
- А вам не кажется, что улучшить хотят только то, во что верят?
Она не ответила. Ведь она действительно ничего не решала.
Я пошёл к декану моего факультета. Декан, уважаемый студентами мужик, относился раньше ко мне очень благосклонно, но в последнее время при встречах смотрел ошарашенно и с какой-то обидой, не отвечая на приветствия. Кафедра подвергнувшейся моей "ревизии" науки не имела отношения к нашему факультету, но без этого зачёта я не мог быть допущен к летним экзаменам.
Во время приёма декан упорно избегал смотреть на меня. Выслушав, хмуро сказал:
- Я разрешаю тебе пока сдавать остальную сессию без этого зачёта.
...Лето, между тем, окончательно забрало инициативу у вчерашней робкой весны. Солнце радостно палило с утра до вечера уже целый месяц и ничто не могло устоять перед жарким, пёстрым разноцветьем, даже будничная серость городских улиц, и ему было плевать на мой злополучный зачёт...
Сдав успешно всю сессию, я снова пришёл в деканат. Секретарша ушла к шефу и почти сразу вернулась:
- Передал, что тебе надо снова идти к преподавателю. Ведь та кафедра общая университетская, а не факультетская...
Подкараулив с утра Шипилову возле кафедры, я выскочил прямо перед ней и сказал заготовленную фразу:
- Я сдал всю экзаменационную сессию. Можно мне заново сдавать зачёт?
Вздрогнув от неожиданности, но, быстро сделав каменное лицо, Шипилова ответила:
- Идите к заведующему кафедры Нуралиеву.
Высидев полдня у дверей завкафедры, я, наконец, вошёл к нему, внутренне готовясь к разговору. Но беседа заняла десять секунд - завкафедры, маленький, полный и лысоватый человек с брезгливым выражением лица, сказал лишь одну фразу:
- Завтра в шестнадцать ноль-ноль приходи в учебную часть, к Пешковой.
Заведующая учебной частью университета Пешкова - весьма высокое лицо в иерархии вуза. Раньше я никогда не встречался с ней, только видел со стороны. Теряясь в догадках, что она скажет, я пришёл в назначенное время... Пешкова, высокая, с продолговатым, рубленным, как у индейца, лицом, в строгих квадратных роговых очках, была пунктуальна. В указанный час она сама вышла из своего кабинета и, кивнув мне, сказала:
- Следуйте за мной.
И мы пошли по коридору...
Вообще-то меня, двадцатилетнего юнца, весь этот таинственный антураж официозного процесса начал, скорее, не угнетать, а занимать: интересно было узнать - чем же всё закончится.
Мы прошли длинный переход, отделяющий обособленное крыло здания главного университетского корпуса. Вот огромные двойные двери и золотые буквы над ними "Ректорат. Неужели?..
Да, меня сразу ввели к ректору - известному в союзной республике академику... Пешкова осталась в кабинете и весь разговор молчала.
Ректор улыбался, широко и добродушно. Он сказал:
- Значит так. Скажу честно, есть установка "оттуда": не принимать у тебя зачёт, пока ты не осознаешь. А теперь ты скажи честно: осознал? И смотри, не ври - сразу увижу.
...Я вспомнил всех майоров-подполковников-капитанов "оттуда. Их допросы - то в отечески-покровительственном, то в официально-грозном тоне. Череду одинаковых кабинетов с неизменно одинаковым Дзержинским на стенах. Вспомнил, как крикнул майор Ахмедиев: "Знаешь, кто мы? Мы - вооружённый щит партии! И на таких сопляков, как ты с дружками, управу легко найдём! - "Партии? - переспросил я, - А я думал народа. - "Вот видишь, - удовлетворённо хмыкнул майор. - А ещё говоришь, что не против советской власти...
"Вам ещё повезло, - добавил капитан Нуркин, - что времена сейчас другие, раньше просто расстреляли бы.
"Пойми, - задушевно продолжал майор, - вся эта муть, которую ты писал и распространял в своих статейках, уйдет. Взгляды поменяются. Вот, к примеру написал я рапорт, затем положил в сейф, утром посмотрел и говорю себе: что за хрень я вчера написал. И исправляю. Вот увидишь и у тебя будет так...
Тогда нас не стали закрывать, таскали на допросы, а потом отправили на общественный суд - подследственные были ленинскими стипендиатами, комсомольскими активистами, делегатами всевозможных всесоюзных и республиканских съездов ВЛКСМ, верили в социализм, но жаждали исправить его теорию с практикой - и скандал с "революционерами" решили спустить на тормозах. Из университета меня не вышибли. Просто было публичное университетское аутодафе, на котором представители парткома, профкома и комитета комсомола (членом последнего я был до недавнего времени) клеймили нас антисоветчиками, затем вкатили строгий выговор с занесением в учетную карточку - "волчий билет" по сути. Но, как выяснилось, "репрессии" ещё не кончились...
И вот тут в кабинете ректора, всё еще находясь в легком трансе от пройденной сегодня до самого верха вертикали университетской власти, меня осенило. Я вспомнил майора и вдохновенно начал:
- Конечно, осознал! Знаете, как Чехов писал рассказы? Запишет в тетрадь, потом положит в стол её на месяц, потом снова перечитает, исправит, снова забросит на месяц и так до совершенства. И в конце там уже совсем другое, не то, что было вначале. Так и я - всё перечитал, что написал, оценил, что сделал, - и сейчас думаю уже по другому.
- Чехов? - с сомнением спросил ректор. - Причём тут Чехов? Ты что, издеваешься?
Я понял, что переборщил...
Но академик уже хохотал:
- Что ты мне голову морочишь? Врёшь ты всё - ничего ты не осознал! Марш отсюда!
И, когда я уже встал, подмигнув мне, добавил:
- Иди, сдавай свой зачёт.
Я пришёл к заведующему кафедры. Снова несколько часов в ожидании. И снова приём занял несколько секунд - Нуралиев, оттопырив брезгливо нижнюю губу, коротко бросил:
- Шипилова будет принимать у тебя завтра.
На следующий день Шипилова, не произнеся ни слова, не задав ни одного вопроса по предмету, молча взяла экзаменационную книжку и поставила "зачёт". Установки уже не было.
- Таких установок больше не будет. Будет другая: "шаг вправо - шаг влево? и сядешь. Ты и так подпортил жизнь своим родителям, своему декану и многим другим. Хочешь продолжать?.. Вот, распишись, что ознакомился.
Подполковник Рыскулов усмехнулся и пододвинул мне бумагу с текстом, заголовок которого гласил: "Предостережение?. В документе сухим процессуальным языком говорилось, что в моих действиях усматриваются признаки преступления - "распространение измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй", уголовное дело в отношении меня прекращается "по нереабилитирующим основаниям? и "для принятия мер общественного воздействия", в связи с чем мне объявляется официальное предостережение и в случае повтора таковых действий я "буду привлечён к уголовной ответственности в полном объеме.
Через год, сдавая предмет "Научный коммунизм" в качестве одного из госэкзаменов, я получил "отлично". Установки действительно не было... Были другие. Но это уже и другая история.